Для злосчастных уроженцев сталинской эпохи все эти яркие всполохи революционных молний вовсе ведь безвременно разве что только и окончились именно той еще колонией строгого режима на вширь попросту отныне совсем невероятно необъятной территории всей той шестой части суши.


44

Диктаторский режим, сам себя во всеуслышание объявивший всенародным, что вот до чего еще ласково греется под знаменем кроваво красного вероучения, разом затем и плодит тех самых властвующих буквально над всяческой серой массой тупых и до чего весьма словоохотливых дармоедов.

А еще и производит он их заодно и именно тем на редкость исключительно так естественным для него образом, то есть совсем безо всяческих каких-либо мнимых извращений и отклонений от всего того, что как есть считай изначально было ему чисто тем теоретическим путем фактически уж всемогуще завещано великим демагогом Карлом Марксом.

То есть, и впрямь суждено было тогда великой стране попросту ведь находиться в сущих тенетах той до чего еще безумно резвой и донельзя так розовощеко циничной сущности, что разом сходу всячески оплела собой абсолютно любое общественно полезное разумение.

Да вот и донельзя беспринципно сделав из своей до чего отъявленно фанатичной слабости главную силу, двигающую все и все только лишь строго вперед, и это при том, что была она крайне юрка в одних разве что делах сущего словоблудья.

Причем сам по себе весьма твердый тому фундамент был, как есть, чисто заранее заложен в виде самого так разнообразного цветасто книжного кликушества, что собственно и послужило опорой ко вполне удачному воцарению над всей и всяческой правдой жизни той самой громогласно разрушительной, да и банально лживой теории.


Ее безмерно радостное принятие на ура неизменно проистекало от одного того уж весьма щедро и впрямь чрезмерно растравленного светлыми идеями вовсе-то и близко никак неуемного до чего изумительно восторженного воображения.

Причем это как раз-таки то немыслимо нелепое следование в само ведь небо вполне наглядно более чем явственно указующему его персту и вызвало затем сущее буйство нелепых эмоций у тех господ интеллектуалов, что были никак не в меру возвышены всем тем ярко искрящимся духом своим.

И это именно этакие люди буквально весь этот мир разом и захотели воинственно переиначить, и главное только лишь к чему-либо донельзя же многозначительно вот безупречно как есть истинно наилучшему, да и совсем без крови, пота и слез.


45

И им-то самим вовсе невзначай и чисто сходу и наобум показалось, что все тут на деле сколь безукоризненно разом попросту само собой до чего еще истинно ясно.

А потому уж как есть достаточно будет разве что только наспех сбросить с себя тяжеленные вериги беспросветно темного прошлого существования, и все тогда вскоре придет к ним полностью ведь само.

Ну, а в том самом доподлинном мире житейских реалий этого нет, да и быть его, кстати, совершенно и близко так нисколько не может!


И собственно говоря, сама соль их логических рассуждений никак не более чем то самое до чего наглядное порождение праздного и умиленного безделья в делах до чего вполне конкретного обдумывания всех тех никак немаловажных и сложных вопросов всего того совсем же обыденного, житейского бытия.

И, кстати, вот еще что: расположено оно гораздо далее всяческой дали от всех тех до чего доподлинно настоящих потоков истинно здравомыслящего общественного сознания.

А все потому что это именно в угаре интеллигентских дискуссий о самых тех еще наиболее различных аспектах всевозможных перемен к чему-либо и вправду несусветно наилучшему сама ведь собой разом исчезла всяческая хоть сколько-то того стоящая ретроспектива грядущей, куда и вправду значительно поболее праведной общественной жизни…


46

И буквально все те богоспасительные беседы носили тогда без тени сомнения разве что тот самый как есть еще злосчастный характер, так сказать, бескрайне же умиленных сладких надежд, а не сколь строго и до конца вполне верно и взвешенно выверенных логических построений.

И вот он всему тому и впрямь-то как есть до чего невозмутимо наглядный пример, причем как раз-таки из того весьма уж более чем на редкость примечательного окончания романа Достоевского «Бесы»:

«Мне ужасно много приходит теперь мыслей: видите, это точь-в-точь как наша Россия.

Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней – это все язвы, все миазмы, вся

нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века! Oui, cette Russie, que j'aimais toujours*. Но великая мысль и великая воля осенят ее свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут все эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности… и сами будут проситься войти в свиней».

(*Пусть Россия все та же прежняя).


Интересно вот только, где это, собственно, видано…

Уж из того действительно более-менее полностью до конца этак явного тут разве что, то одно: нет никаких в том сомнений, что великий писатель сколь отчаянно уж некогда и придался всяческим праздным идеалистическим размышлениям.

Ну а как есть заодно и были они из того самого более чем невзрачного разряда тех истинно сентиментальных умозаключений, что уж вполне оказались более чем совсем бескрайне далеки от всех реалий этого нашего чисто повседневного существования.


47

Но, скорее всего, он всего-то навсего беспричинно поддался некоему чисто внешнему влиянию, поскольку российский либерализм 19-го столетия весь, как он есть, так и пропах духами Французской революции.


Ну, а гильотина новоявленным прореволюционно настроенным маргиналам явно уж со всей той очевидностью попросту показалась средством не во всем до конца достаточно радикальным – им, как видно, понадобилось нечто, что будет весьма ведь значительно поновее, дабы всех тех изуверов угнетателей и впрямь со свету никак незамедлительно полностью сжить.

Их пылающий мозг нисколько не признавал никакой плавной постепенности и хорошо обдуманных, вполне согласованных со всем этим миром только лишь после самого же тщательного взвешивания и обдумывания до чего еще донельзя ведь как есть решительных действий

Им-то самим было надобно все сразу и прямо сейчас, поскольку несколько затем могло оказаться и чересчур поздновато, раз совсем невзначай, а смогут некие исторически важные события явно обойтись и безо всякого их прямого участия.

А им вовсе вот сколь чувственно не терпелось сходу же осветить мрак людского невежества всем тем, что было ими почерпнуто из мира вовсе-то иного бытия.

Да только оттуда чего-либо брать можно как есть с самой явной оглядкой на те самые крайне суровые реалии своего века.

Ну, а если сумбурно хапать яркие в ночи угольки всякого вольнодумства, то и руки себе обожжешь и весь этот мир сожжешь впрямь дотла.

И если кто желает вполне праведно поучаствовать в великом и требующем крайней неспешности процессе довольно-таки медленного преобразования общественной жизни, то для этого надо научиться, не ставить весьма массивную телегу впереди до чего еще сноровистой лошади.


48

И уж пиши не пиши про то, что люди никак не смогут заново (лучше) наладить свой быт, обильно пустив кровь будто бы и впрямь-то крайне безжалостных своих угнетателей, но есть и такие, которые всегда еще отыщут лазейку, дабы разом избегнуть неизбежного провала их извечно грязной (от сырой землицы) логической линии.

Они ведь как раз под нее более чем безотлагательно и рьяно разом закапывают исключительно так все, что над ней вообще несколько возвышается в плане всего того совершенно уж обыденного своего общечеловеческого благоустройства.

Ну, а искрометно пламенные своими идеями господа товарищи, как то само собою, очевидно, разве что до чего многозначительно возжелали в единый миг попросту сходу переменить весь этот мир, дабы он всенепременно затем еще стал одним лишь подпольем со всеми его суровыми законами и вполне тому во всем соответствующим бытом.


Но дело тут было отнюдь не в неких разве что уж самых этак отдельных личностях, а, собственно, говоря, во всех тех «либералах дегустаторах» грядущей всеобщей славной свободы…

Они и впрямь до чего неудержимо возжелали истинно как есть до чего незамедлительного освобождения буквально ото всех более чем невероятно жестоких рамок обыденности, некогда имевших свое место и время в тех безгранично еще примитивных условиях того самого предыдущего 18-го века.

А то столетие неизменно было все той же неразрывной нитью крепко-накрепко фактически разом увязано именно что со всеми теми временами того еще донельзя стародавнего и именно что во всем, как есть доиндустриального, исключительно «гужевого» и парусного бытия.

И уж именно как раз на это до чего ведь зорко указывает Марк Алданов в его великом литературном труде «Истоки».

«Исторический процесс есть процесс случайный.

В сущности, понятие прогресса мы все-таки выдумали в результате только небольшого запаса небеспристрастных, часто самодовольных, наблюдений над жизнью одной второстепенной планеты в течение двух-трех последних столетий: в шестнадцатом веке люди жили приблизительно так, как две тысячи лет тому назад, так что тогда говорить о прогрессе было бы уж совсем глупо…»


49

И вся та ныне прославленная культура она чисто внешняя оболочка всякого нынешнего современного человека, а внутри он до чего еще в целом так состоит из точно тех же прежних древних инстинктов, и они зачастую могут оказаться гораздо сильнее всякой той хорошо обдуманной и тщательно взвешенной логики.

Но при всем том большинство порывов человеческой души благородны и светлы, ну а потому и достойны они всяческого, между тем, к себе истинно большого уважения.

Но иногда это бывает и явно так совсем наоборот.

И до чего неизменно, то ведь как есть разом сходу вовсе понятно, что уж, будучи надежно весьма на редкость тщательно завуалирована внешней культурой, примитивная эгоистическая сущность и близко никак от всего этого не становится несколько менее хищной.

Нет вот, скорее наоборот – именно технический прогресс, а также и чрезвычайно ударившаяся в сущую же элитарность современная философия неизменно во всем разве что лишь поболее поспособствовали как раз-таки именно же тому, дабы цивилизованный человек практически так полностью совершенно утратил всякую жалость к ближнему своему.

А из всего того само собою непосредственно разом и следует, что сколь непременно еще будет он вполне всерьез к какому-либо явно уж постороннему ему человеку всецело относиться, только лишь как к некоему несносно зловредному насекомому.

И чем ведь всех тех до чего аккуратненько обводимых им кружочком исключительно ничтожных представителей человечества и вправду ведь явно еще затем окажется несколько поменее, тем лишь безо всякой в том тени сомнения только-то и будет оно значительно так, всецело, разве что весьма получше и праведней.


И самой, между тем, наиболее наилучшей вуалью на хищной морде дикости всегда является некое, то еще более чем исключительно нескромное общественное благо со всею строгостью разом и вытекающих из него оргвыводов, что кому-то вполне должно быть именно худо, поскольку он совсем безнравственно угнетает всякий простой народ.

Но, конечно, все – это одни лишь те самые до чего неотесанно грубые слова, и они само собой нисколько не более, нежели чем некое разве что одно пустое мудрствование.

Раз уж все то, что донельзя бескомпромиссно и вправду наглядно, всячески так игриво и радостно мельтешит у кого-либо прямо перед глазами, ну, а к той как есть на редкость однозначно крайне ведь скрытой подоплеке вещей мало кому действительно хоть как-либо вообще охота на деле вполне разумно и свеже приглядываться.


50

Вот оно то подлое угнетение – уничтожить его, и никаких гвоздей!

Тем более что именно к этому всякого грамотного человека, словно магнитом всегда тянули цивилизация, да и чрезмерно надутая крайне уж на редкость неизменно спесивая философская мысль.

Да и вообще современное искусство, к примеру, подчас до чего бестрепетно и беспрестанно занимается одним лишь явным выпячиванием всех тех наиболее основных внешних черт человеческого сознания.

И главное, все это вместо того, чтобы как следует еще заняться поиском тех подчас глубоко затаенных в душе человека, довольно-таки нередко более чем истинно трагичных причин для всего того кем-либо совсем откровенно и наглядно проявленного кем-либо крайне недостойного поведения.

Выпуклость черных душ негодяев и геройская удаль людей достойных она слишком прямолинейна и красноречиво книжна…

Жизнь она значительно богаче, весьма вот разнообразнее и многоплановее всего, что может создать даже и самый талантливый и наиболее наблюдательный и осведомленный человек.

Даже и одна чужая индивидуальность никак не может оказаться полностью так до конца совершенно доступной для какого-либо чужого и более чем полноценного обозрения.


Причем во всем уж как есть таковы самые очевидные свойства всякого массового искусства, что оно, то самое всеобщее стадное до чего безбожно укрупняет и сколь искусственно всячески усиливает.

И это именно оно между тем до чего разносторонне и формирует истово необъятное по всем своим грандиозным масштабам исключительно так широкое, но крайне при этом поверхностно общественное сознание тех уж с виду совсем никак до чего еще неприметных среднестатистических обывателей.


И это как раз с благой помощью всякого аляповато восторженного искусства и тешат беса больших и малых амбиций всяческие те еще черви-буквоеды, что до самой глубины души неизменно ведь переполнены истинно глубокомысленными замыслами, по той как есть, максимально верной реализации общенациональных и классовых устремлений.

И они, ясное дело, и впрямь-таки должны, как пить дать вполне вот и привести к некоему будто бы до чего только никак несоизмеримо поболее светлому будущему.


51

И ведь, как правило, тот эгоизм, что до чего неизменно является, фактически основным стимулом действий человека при этаких крайне так никак нездравых поползновениях на самое тотальное разрушение всех основ прежнего общества попросту напрочь сколь безнадежно разом совсем уж стушевывается.

Ну, а наружу весьма четко и ясно выпячивается некий великий долг перед родиной и всяким тому подобным же прочим, на деле исключительно смехотворным, пока к тому нет вполне естественной, внутренней первопричины.

Ну, а им может быть один лишь тот вовсе-то никуда из нас нисколько не девшийся никем и поныне до сих самых пор никак не изжитый ЖИВОТНЫЙ эгоизм.

Причем наиболее главная задача нашей современности, она-то в том и состоит, чтобы непременно еще сделать его эгоизмом развитым и полностью во всем до конца доподлинно человеческим.


Да только чего это тут хоть сколько-то поделаешь, коль скоро все вычурной красоты принципы – это одна лишь крайне вот дикая фальшь и извечная игра чьего-либо совсем вовсе неправедно растревоженного воображения?

А ему, пожалуй, и вправду вполне привычно питать себя всякими блеклыми иллюзиями, а как раз-таки потому и стало оно попросту никак не в меру явно же подслеповато.

А тем самым еще на редкость обыденным бытием буквально всякого обычного человека зачастую заправляет все тот же дремучий эгоизм, что жил в древних людях, и его свойства, если довольно повнимательнее к ним приглядеться, сколь крайне так весьма нелицеприятны на всякий свой внешний облик.

И уж точно об этом же пишет знаменитый писатель Сомерсет Моэм в его публицистической книге, «Подводя итоги»:

«Я пришел к выводу, что человек не стремится ни к чему, кроме собственного удовольствия, – даже когда жертвует собой для других, хоть он и тешит себя иллюзией, что тут им руководят более благородные побуждения».


52

Да только явно уж то исключительно сладостное (даже и в своем предвкушении) удовольствие далеко не всегда тут бывает хоть как-либо, на самом так деле истинно же хоть как-либо еще где-то причем!

Раз куда скорее – это довольно так жесткое требование от самого себя именно той более чем непомерно великой жертвы, без которой человеку попросту окажется нисколько-то и близко вовсе вот отныне не обойтись.


Но то И ВПРЯМЬ истинно никак совсем не романтично, да и совсем уж вовсе не героично!

А давайте-ка бестрепетно запрячем все, то низменное и скотское, куда будет только возможно подалее, дабы его и близко так стало именно что никому отныне не заприметить, – говорит нам современная культура, а философия вторит ей, главным образом выдвигая на самое первое место государство, а не всякого рядового человека.

То есть, все то вполне естественное во всякой людской психологии, безусловно, разом затушевывается в одну лишь угоду до чего и вправду необычайно светлым о нем, на редкость праздным мечтаниям.


53

Вот именно как раз над этим искусство, да и бесподобно прикладная философия сколь основательно некогда до чего тщательно и поработали, чему результатом и стали жуткие социальные потрясения, и вовсе не надо бы думать, что всему виной некие отдельные ярко демонические личности.

Нет уж, роль каких-либо политических лидеров в истории становится весьма значительной только лишь после того, как они и впрямь оказываются где-то совсем этак около бурлящего котла политической власти.


Да и сегодня, даже если возвышенное искусство и обнажает самые низменные людские корни, то делает оно – это столь пафосно и донельзя во всем аморфно.

Ну, а также и делается это со всем тем самым уж явным душком святого пыла праздности, а вовсе-то никак не в свете той до чего вполне безупречно славной попытки действительно показать все те самые настоящие истоки всяческой сколь доподлинной добродетели.

А между тем вся та вдоль и поперек исхоженная и изъезженная мерзкая грязь крайне этак въедливой житейской обывальщины есть не более чем исключительно насущный строительный материал для буквально-то всего в этом мире беспримерно хорошего.

Причем, вовсе не только как тот разве что чисто внешний фактор, но и должно было ему, как есть неизбежно же стать именно корнями чего-либо донельзя укромно запрятанного глубоко, глубоко внутри.

И это разве что из сырой земли постепенно взойдя, искусство всецело ведь сможет разом еще потянуться к солнцу так и сияя при этом всеми красками никак и никем нисколько и близко ненадуманного бытия.

В то самое время, как прекрасная задушевная чистота зачастую сколь бесспорно таит в себе черты страшнейших пороков, и прежде всего это порок святой наивности, а он-то между прочим один из самых наихудших во всей этой столь, пока еще совсем непростой и нелегкой жизни.


54

ДА всякое светлое искусство достаточно уж наглядно создает весьма широкую панораму всего того на этом свете так или иначе блекло и буднично происходящего ярко раскрашивая обыденную серость разными цветами страстей и чувств, ну а затем это и будет под разными углами всячески переломлено в душе той или иной творческой личности.

Ну а потом со страниц какого-либо произведения на нас до чего сладко и будет изливаться нежная музыка света и теней (в случае если автор вполне достойный человек).

Но никакой книгой совсем уж никак нельзя более чем достойно прикрыться от всего того до чего безликого мира серой обыденности, потому что людской быт от всего этого разве что только становится на редкость значительно серее и безрадостнее.

Миражи и иллюзии наилучшего светлого будущего стали ведь значительно реалистичнее, да и более выпуклыми именно как раз потому, что люди ума бездумно начали воспринимать идеи как нечто до конца реальное и вполне всецело вещественное.

И это при том, что они (в отличие от книг) совершенно так вовсе бесплотны и отвратительно же гадко пока аморфны.

И всякое малоподвижное людское сознание можно менять, используя разве что тот еще материальный стимул, а все метафизические бредни надо бы оставлять одним тем теоретически твердо подкованным книжным червям.

Простые люди нуждается в самых элементарных и житейских вещах им никак не до полета чьего-то весьма утонченного и крайне разветвленного ума.

Все их сознание формирует широкий и до чего явно так совсем непритязательный общественный быт.

И ведь довольно многие его черты более чем неизменно как есть отвратительно скотские и стяжательские, и они и впрямь безнадежно же свойственны людям, которые хотя и умеют отличить барана от баранки, однако все философские постулаты для них сплошная тупая латынь в разговорах докторов промеж собой.

Причем если доктора лечат обывателей, то вот доктора общественных язв свой народ только лишь умственно так всецело калечат.

Поскольку если кто-либо грубо и насильственно притягивает некие заоблачные идеалы ко всем тем подчас до чего и впрямь донельзя невзрачным житейским реалиям, то этим он непременно еще явно погубит все, то, что должно было подняться из сырой земли, а вовсе не упасть с внезапно разверзшихся великих небес.

То есть, всему тому необычайно новому и светлому разве что лишь некогда еще только лишь предстояло взойти некой той явственно новой порослью, как уж говориться именно из самых недр на редкость подчас непритязательной в выборе своих будничных средств сколь и по сей день совсем непримиримо скотской повседневной действительности…

И если люди блестяще образованные, обладающие светлой духовностью и недюжим умом и вправду видят на самой линии горизонта светлые дали все и вся былое разом в единый миг пожирающего огня…

Но пламя, которому вполне ведь дано возносить людские души к самым небесам совсем уж иное.

Потому, как и близко никак оно не похоже на то, что яростно пожирает плоть всяких инакомыслящих, причем исключительно, потому что те прилюдно осмелились отрицать какие-либо постулаты единственно верной и для буквально всех и каждого полноценно единой правды.

Поскольку те крайне урезанные и ломтиками нарезанные постулаты хитромудрых доктрин разве что делали из святого духа мысли фарш для котлет, причем в качестве исходного продукта тут были, лучшее люди своего времени и их никогда затем не народившиеся потомки.

И если кому-то и впрямь хотелось лучшего и сразу, то ему надо было попросту вот уйти, куда подалее от общества и строить марксизм промеж своих сподвижников где-нибудь в самой глухой тайге.

Причем многие из этих людей имели большой внутренний свет и желание спасти весь этот мир от тьмы, серости и люто нависающих небес полных туч бесправия и угнетения.

Да только золотая монета истины в их донельзя праздных речах, более чем полностью совсем безлико и восторженно разом заменялась на тот дико мелкий, будто бы и впрямь нарочно кем-либо брошенный в самую грязь медяк.

Раз эти лекари гноящихся общественных язв именно никак и не знали законов настоящей действительности или, по крайней мере, в области доблестного применения идей чисто так на корню они отрицали все непреложные уставы обыденности.

Ну а этакий чувственный мазохизм, вдоволь настоянный на одном лишь разве что великом благе народа сколь еще неизбежно чреват дьявольским огнем все ведь, как есть разом чисто дотла сжигающего фарисейского фанатизма.

Потому что те, для кого важна только форма, а не содержание весьма еще охотно примажутся, к тем искренне хотел народу блага, но вот беда никак не знал, в чем именно оно заключается.

А все это более чем, в конечном итоге окажется смертоносно для всего того в чем даже и совсем слегка тлеет искра светлого разума.

И ведь вслед за всплеском дикой анархии все вокруг так само собой и зальет дикое наводнение всякой тупой серости влезшей в шкуру идеализма для того чтобы властвовать именем идей над серыми толпами ныне совсем обезличенных и неприкаянных народных масс.

И да кто-то хотел совсем этак вовсе другого.

Однако вот мало до чего еще искренне ждать всего того лучшего и хорошего только потому что оно было кем-то найдено в книгах, а затем и беспредельно так возвеличено можно сказать, что и впрямь еще вознесено на самые же небеса.

А, следовательно, и все, то безупречно доблестное устремление восторженных либералов притянуть бы ко всем тем житейским будням сущую благость грядущих светлых дней – не более чем крайне постыдное желание отыскать бы именно себе чье-либо во всем чужое, и пока от нас беспредельно далекое послезавтрашнее грядущее счастье.

А между тем оно если и окажется полностью как есть повседневно на редкость доступно, то разве что на земле, и впрямь до чего некогда вполне ведь надежно очищенной от всего того весьма стародавнего треклятого прошлого.

А раз кому-то и впрямь явно этак сходу приспичило действительно уж вовсе еще непосильно родить то самое светлое далеко, истинно вот бездушно при этом, убив все, то, до самого неприличия как есть еще застарелое и убогое нынешнее настоящее.


Нет, именно как раз потому и нашлись те донельзя же чертовски пронырливые прохиндеи, что сколь многообещающе ласково посулили всеми силами враз этак, вполне полноценно, затем воплотить во все эти наши промозгло серые будни всеобщей задушевной корысти совершенно иные, новые принципы всей той ранее никак и небывалой общественной жизни.


55

Однако никто тут с тем спорить и близко ведь явно совсем уж не станет.

Да, сияюще радостное соприкосновение с возвышенным искусством и вправду всецело облагораживает душу человека, делает ее, как есть до чего еще значительно во многом утонченнее и светлее.

Однако нечто подобное безо всяких излишних церемоний и впрямь-таки разом всецело подчас загораживает собой все, то, как оно есть до чего еще совсем вот более чем непотребно бездонное царство социального зла.

Ну, или на редкость беззастенчиво восторженное восприятие высокого искусства разом и предполагает самое явственное затем устремление ко всяким до чего еще вполне сиюминутным революционным решениям.

А те так и впрямь были на деле уж призваны чисто на раз сходу и положить конец всем тем до чего неисчислимо долгими веками до того отягощающе скверно накапливающихся бытовых проблем.


И понятное дело, что это не само по себе искусство в том на деле уж действительно было хоть сколько-то виновато, а куда вернее именно те, кто истово исповедуют мнимую самовозвышенность всякого того, кто к нему, как правило, лишь издали и чисто потребительски насквозь утилитарно всею душою причастен.

Причем в наиболее явную опору данной сколь исключительно зыбкой своей позиции, собственно и берется разве что то, что эти люди и впрямь всецело на редкость способны всячески ведь внимать ему всей их на самые седьмые небеса божественно воспаренной, светлой и нежно ласковой душой.


56

Однако при всем том им зачастую и близко не суждено, то понять, что буквально всякий тот или иной вычурный слог произведения есть одна лишь более чем нескромная наука выставлять наружу красивое по форме, но вовсе не по всему его истинно так величественному и крайне на редкость трепетно духовному содержанию.

Внутреннее, неизменно разом всецело потребует до чего донельзя всепоглощающего чувства явной сопричастности, а не одного лишь того блаженно благостного умиления внешней красивостью самых же различных форм всевозможного человеческого творчества.

А живая и неживая природа, тоже между тем прекрасно умеет творить, что отнюдь при всем том не причина для ее сколь еще донельзя безоглядного обожествления, как это некогда делали наши далекие предки.

Причем природное творчество всегда при этом имеет именно тот разве что чисто свой совсем не поверхностный, а прежде всего как раз именно внутренний и самый элементарный смысл.

Да и творению рук человеческих тоже уж, собственно, вполне надлежит быть как раз именно таковым, а иначе оно будет одной лишь той истинно как есть бездонной пустопорожностью в красивой и безупречно так чисто внешне ослепительно блестящей обертке.

Ну а подобного рода яркие задумки восторженного воображения до чего и впрямь более чем неизбежно вредны всем своим псевдоподобием истинным реалиям всего этого вовсе-то никак не книжного бытия.

Подсахаренная кем-либо жизнь неизбежно делает реальность куда только более соленой, чем она и без того всегда была несколько ранее.

Жизненная правда слишком уж до чего нестерпимо горька для ее на редкость доподлинно полноценного отображения?

Да, это именно так!

Однако – это одно то полноценно же честное и откровенно смелое отображение всей той беспробудно вот почти бескорыстно безыдейной действительности, и поможет ее когда-либо вполне стояще некогда переменить к чьему-либо истинно ведь действительно самому еще наилучшему.

Ну, а все, то сладострастно чувственное и невообразимо бездумное приукрашивание всех нас сколь пресно и на редкость буднично и ежечасно окружающей жизни разве что лишь поболее немилосердно всячески отягощает все те и без того вдоволь имеющиеся самые обыденные недостатки всей этой нашей современности, что кое-кому с самого-то рождения отчаянно опостылела.


57

Да только как раз в том и есть наиболее принципиально наглядная задача всего этого сегодняшнего поколения сделать бы именно так, дабы для наших праправнуков обычаи военного разрешения спорных вопросов между царствами и государствами отныне до чего однозначно когда-нибудь превратились в нечто довольно схожее с папуасскими обычаями поедания своих лютых врагов.

Причем для всего этого никакая та бесподобно вычурная борьба добра со злом и близко уж никак вовсе-то и близко совсем не подойдет.

Поскольку для чего-либо подобного нужно было нечто исключительно иное, а именно то, что и вправду затем еще обнажит всю человеческую натуру во всей ее крайне же неприкрытой (в пределах пристойности) более чем отвратительно явной полнейшей неприглядности…

Причем наиболее существенная первопричина того, что обнажать уж никому совсем ничего не охота кроется именно в том, что глянец восторженного героизма или пышной и пылкой чувственности, безусловно, попросту совсем затмевает собой весь мир страданий и страждущих.

Правда, вот, однако, зато он совсем безотчетно наделяет некоторых недальновидных стратегов безмерно могучим стимулом к неким самым искрометным и магическим переменам.

И они при этом начинают чувствовать себя чудотворцами и волшебниками, которым вполне окажется до чего предостаточно разве что сколь еще громко и на редкость раскатисто прочитать те самые вполне соответствующие моменту заклинания, и все действительно нужное тут же буквально-то мигом тогда попросту разом как есть и случится.


58

И ведь все – это никак не более чем разве что уж самое искрометное производное удивительно нежных чаяний, что и впрямь однозначно были всецело настояны на безмерно восторженном оптимизме и весьма слякотно благодушных ожиданиях, куда поболее светлых дней некоей иной, нежели чем она была ранее совсем необъятно широкой общественной жизни.

Однако все – это оказалось явно, пожалуй, что, и впрямь преждевременно, а также и донельзя же аморфно и пафосно.

Ну, а для всецело безупречного своего воплощения, в жизнь всем этим общечеловеческим устремлениям вполне уж должно было еще неотъемлемо так оказаться основанными разве лишь на той крайне незатейливой и самой что ни на есть чисто обыденной, житейской правде.

Ну, а вполне ее достойно добыть можно было разве что из буквально-то всякого мелкого сора и совсем неприметно серой обывальщины, вовсе и близко при этом, не брезгуя абсолютно ничем, что и впрямь может кого-либо истинно ненароком до чего бестолково запятнать, а потому и до чего надолго так разом запачкать.

А это, в свою очередь, более чем непременно потребует и впрямь как есть сколь еще весьма непосредственного соприкосновения со всем, тем никак нежеланным и столь, безусловно, на редкость до чего прискорбным, что разом поднимает в душе весь тот черный мрак сущего отвращения и горя.

Однако, дабы на деле никак при этом, не мудрствуя лукаво вполне вот полноценно осуществить те самые наиболее насущные, да и весьма полноценно существенные социальные перемены всецело должно было и нужно всему тому никак не заоблачно элитарному искусству бескомпромиссно и прилюдно всячески обнажать гниющие язвы всего своего довольно-то современного ему общества.


59

Ну, а всемилостивое и торжественно клятвенное начертание всевозможнейших и всяческих ласковых красивостей общественную жизнь совершенно не украшает, а только лишь и может оно сделать чью-либо душу несоизмеримо стыдливее, а также еще и донельзя приторно восторженнее.

И право же, слащавая патока прочувствовано пафосного слога душу на куски и близко так никому нисколько не рвет, а скорее наоборот – она-то весьма во всем затем и поспособствует всецело как есть до чего еще слепо безгрешному читательскому самолюбованию.

Причем внешнее удобство изящной формы и есть самое основное отличие литературы, созданной во имя наиболее максимального ублажения читателя, а точно также и буквально во всем на редкость вздорного затрагивания тех самых до чего отвлеченно мечтательных струн в его душе.

И именно в этом, кстати, и есть истинно суровая разница между настоящей, как правило «кровоточащей» фантазией и всевозможными уловками, зачастую безбожно пытающимися ее хоть сколько-нибудь довольно-то наскоро заменить.


60

А уж в ярком свете того и всякая былая радость от всего светлого в этой жизни и превращается затем во всецело ведь вовсе так универсальный подход сразу ко всему в этой до чего необъятно широкой вселенной, которая весьма резко при этом явно упрощаться.

Ну а все это только потому что кто-то вот того и близко не понимает, что простота и легкость – это прежде всего величайший успех тех, кто создал для того все действительно вполне нужные условия.

Но для того, чтобы они таковыми оказались у тех других людей нужно уметь пачкать белые манжеты и прежде всего грязью, а не чьей-то кровью.

Но для кого-то все это совсем иначе и для него оазис неземного счастья он и впрямь попросту крайне так ныне близок, и надо бы только выпрямить согбенный стан труженика и далее все…

И именно для того, между тем и существуют все эти славные теории преображения всего мира к чему-то истинно другому путем мгновенного его преображения во что-то сказочно так небывало светлое.

А именно на этой основе затем и вырабатывается понятие крайне уж бесслезной целесообразности, ну а оно, в свою очередь, и приводит к

колоссальной жестокости, ранее никем еще и близко доселе не виданной.

Причем буквально никого далее все те реалии отныне до чего еще отчаянно хищного идеями века более и близко ведь нисколько никак этак не ужасают.

И все это как раз из-за их исключительно полнейшей более чем принципиально, так и впрямь до чего ныне одичалой обыденности.

Причем суровой первоосновой для самого вот возникновения серого конгломерата и ставшего затем стражем и богатырским орденом революции и послужило именно то, что людская масса именно так совсем перепрела в сколь еще скудных условиях урбанистического быта.

А кроме того и те кто над этой массой стоит стали чувствовать себя именно непросто господами, но великими властителями судеб людских и все существующие законы написаны никак явно не для них, а для тупых низов.

А потому и должное просвещение иногда только лишь еще поболее усиливает вполне полностью в точности ту же самую лютую дикость.

И в это наше будто и впрямь, куда поболее просвещенное, нежели чем некогда ранее, время культурный и респектабельный человек, безусловно-то, запросто может, выйдя из концертного зала, сразу так до чего незамедлительно перейти к другим, и на этот раз самым донельзя прозаичным вещам.

К примеру, к тому, как есть белозубо циничному и вполне вот откровенно прагматичному осуществлению до чего и впрямь давнишнего своего замысла по физическому устранению совсем никак не в меру зарвавшегося конкурента или мало ли чему еще, куда несоизмеримо разве что только истинно поболее худшему.

Раз уж в некоторых случаях отчаянной борьбы за место под солнцем нынешние финансовые акулы будут способны угробить великую массу народа, лишь бы урвать кусок пирога, что им-то как есть, явно покажется с виду, куда поболее сладким, нежели чем тот, что у них и так до сих пор был в наличии.


61

Культура и искусство – людей ни в чем никак не изменяют, а разве что делают их разностороннее, умственно развивают, что в случае с самыми так отъявленными негодяями однозначно еще лишь безрадостно усугубит тот и без того явный ущерб, что они будут способны причинить всему тому до чего плотно окружающему их обществу.

И вот преотличный пример, как дикарь, став почти полноценно культурным, но оставшись при этом в душе тем же язычником, явно оказался благодаря наскоро им приобретенным знаниям, куда большим зверем, нежели чем был тот примитивнейший вандал, с нею и близко пока незнакомый.

Джек Лондон «Морской Волк»

«– У Спенсера?! – воскликнул я. – Неужели вы читали его?

– Читал немного, – ответил он. – Я, кажется, неплохо разобрался в "Основных началах", но на "Основаниях биологии" мои паруса повисли, а на "Психологии" я и совсем попал в мертвый штиль. Сказать по правде, я не понял, куда он там гнет. Я приписал это своему скудоумию, но теперь знаю, что мне просто не хватало подготовки. У меня не было соответствующего фундамента. Только один Спенсер да я знаем, как я бился над этими книгами.

Но из "Показателей этики" я кое-что извлек. Там то я и встретился с этим самым "альтруизмом" и теперь припоминаю, в каком смысле это было сказано.

"Что мог извлечь этот человек из работ Спенсера?" – подумал я. Достаточно хорошо помня учение этого философа, я знал, что альтруизм лежит в основе его идеала человеческого поведения. Очевидно, Волк Ларсен брал из его учения то, что отвечало его собственным потребностям и желаниям, отбрасывая все, что казалось ему лишним.

Что же еще вы там почерпнули? – спросил я.

Он сдвинул брови, видимо, подбирая слова для выражения своих мыслей, остававшихся до сих пор не высказанными. Я чувствовал себя приподнято. Теперь я старался проникнуть в его душу, подобно тому, как он привык проникать в души других. Я исследовал девственную область. И странное – странное и пугающее – зрелище открывалось моему взору.

– Коротко говоря, – начал он, – Спенсер рассуждает так: прежде всего человек должен заботиться о собственном благе. Поступать так – нравственно и хорошо. Затем, он должен действовать на благо своих детей. И, в-третьих, он должен заботиться о благе человечества.

– Но наивысшим, самым разумным и правильным образом действий, – вставил я, – будет такой, когда человек заботится одновременно и о себе, и о своих детях, и обо всем человечестве.

– Этого я не сказал бы, – отвечал он. – Не вижу в этом ни необходимости, ни здравого смысла. Я исключаю человечество и детей. Ради них я ничем не поступился бы. Это все слюнявые бредни – во всяком случае, для того, кто не верит в загробную жизнь, – и вы сами должны это понимать».


62

А между тем эдакий человек, веря в Господа Бога, хоть чего-либо еще боялся, и впрямь ожидая некоей той вполне возможно им, как есть совсем вот заслуженной кары и если не на этом, ну хотя бы на том всех уж нас (каждого в свое время) как пить дать ожидающем свете.

Однако, вконец этак раз и навсегда разуверившись в существовании каких-либо высших сил, – то, что с ним без тени сомнения явно так приключилось никак не иначе, а в свете самых тех до чего грандиозных стараний агностической, новоявленной философской мысли…

Ну, а кроме того он всецело вобрал в себя великую веру в торжество царя природы над всеми теми прочими ее подданными, а потому, в конечном итоге и стали подобные ему «сверхчеловеки» теми самыми акулами, что и вправду были на деле способны на время пожрать собой солнце.


И ведь всему этому мы как-никак, а непременно обязаны разве что именно тем до чего неимоверно толстенным фолиантам по ядерной физике.

И это как раз благодаря так и затаившимся в них великим знаниям всю эту нашу жизнь, современная нам наука может и впрямь оказаться способна именно до того делово и умело весьма безнадежно слепо улучшить, что вовсе никто тогда, кроме самых примитивных бактерий, далее существовать попросту явно никак не сможет.

Но то пока дело более чем совсем неопределенного и отдаленного грядущего…

И не дай только Бог, чтобы оно и впрямь-таки наступило, разом уж развеяв всякий наш прах в ядерную пыль.

И ведь книги они база не для одного духовного и технического прогресса, но и яд мудрости способный сгубить все живое на этой Земле

Причем буквально все, что ныне происходит в этом мире в той или иной степени самая прямая заслуга необычайно различных и разнообразных книг.

Они порою имеют на современного мыслящего человека именно то совершенно так полностью вездесущее магическое влияние…

Хотя в целом вовсе не только книги как есть, более чем непременно вполне очерчивают собой весь тот светлый образ нашей сегодняшней духовной жизни.

Ну, а то и впрямь вполне неизменное умение книг исключительно уж глубокомысленно создавать чрезвычайно ведь удобную среду обитания для всех тех, кто в целях личного своего уюта явно вот всецело отгородился от всего этого невероятно большого мира…

А это, между тем, никак не лучшая и праведная стезя для думы думающих и сколь глубоко и остро чувствующих все же явное несовершенство мира, несомненно, так как есть истинно благородных людей.


63

Но этакие интеллектуалы и впрямь стали всячески идеализировать мнимую литературную жизнь, по мере сил заменив ею все то крайне неприглядное и простое чисто вот как оно есть на редкость уж житейское прозябание…

А между тем все, то исключительно так немыслимо разнообразное искусство было создано именно, дабы всячески услаждать наши возвышенные чувства, а тем, значит, во всем еще затем поспособствовать нашему всеобщему духовному развитию, как и всегдашнему и всевозможному творческому обогащению.

А это стало вполне возможным разве что лишь благодаря самому еще разноликому сочетанию сколь многогранных и безгранично прекрасных его видов не столь и редко, что вовсе и близко при этом никак не нуждающихся в построчном переводе с языка на язык.

Как, например, скульптура, архитектура, музыка, живопись, опера, балет, фигурное катание.

Великий писатель Иван Ефремов в своем романе «Час Быка» указывает на все то многообразие мира фантазии, а не только разве что лишь именно той его части, что подчас и впрямь уводит человека в совершенно иной мир, буквально вырывая его из лап всяческой той до чего заклятой повседневности.

«На Земле очень любили скульптуры и всегда ставили их на открытых и уединенных местах.

Там человек находил опору своей мечте еще в те времена, когда суета ненужных дел и теснота жизни мешали людям подниматься над повседневностью. Величайшее могущество фантазии!

В голоде, холоде, терроре она создавала образы прекрасных людей, будь то скульптура, рисунки, книги, музыка, песни, вбирала в себя широту и грусть степи или моря.

Все вместе они преодолевали инферно, строя первую ступень подъема.

За ней последовала вторая ступень – совершенствование самого человека, и третья – преображение жизни общества. Так создались три первые великие ступени восхождения, и всем им основой послужила фантазия».


Однако фантазия авторов, излишне порою никак и близко вовсе непримиримых со всею той бескрыло окружающей их серой обыденностью, иногда всенепременно заходит слишком-то явно чересчур далеко.

Они создают образы вычурные и от них так, и веет искусственностью крепко-накрепко связанную с до чего острым желанием автора передать идею, а не отобразить на грубом холсте прозы какую-либо яркую и весьма колоритную личность.

Причем некоторые авторы, в особенности преуспевают в этаком сотворении не людей, а их образов с ними до чего отдалено если и соприкасаемых, то только в виде совсем бестелесного духа, но никак не живой и вполне естественной плоти.

Но вот чего это вполне еще нужно для того изящного так и сверкающего всеми цветами радуги глянца, коий такие авторы более чем своенравно нахлобучивают на всю эту нашу донельзя обыденно невзрачную и наискучнейшую жизнь?


64

А этим они разве что всячески засоряют милые, однако чересчур наивные души своих читателей и почитателей, безусловно, принимающих все отображенное на бумаге за некую чистую монету.

Да и попросту совсем уж нисколько не понимающих всего того, что ко всякой той высокой духовности обязательно так неизменно примешивается туповатая фальшь мелкой части души всех тех вовсе никак не безгрешных духовных гигантов…

Тот же великий Виктор Гюго, чьими душистыми фразами автор этих строк, глубочайше искренне некогда упивался, будучи еще ребенком…

Чего это именно он порою несет в своей наиболее наилучшей трилогии «Отверженные»?

«И напротив, донести на себя, спасти этого человека, ставшего жертвой роковой ошибки, вновь принять свое имя, выполнить свой долг и превратиться вновь в каторжника Жана Вальжана – вот это действительно значит завершить свое обновление и навсегда закрыть перед собой двери ада, из которого он вышел. Попав туда физически, он выйдет оттуда морально».


Сам Виктор Гюго ни голода, ни холода точно не знал, а потому и призывал он именно к той сладкоречиво хваткой морали и в точности таковым исключительно абстрактным принципам, делая при этом из живого человека безукоризненно четкий чертеж праведности и вездесущей благостности.

Ну, а это очень еще и вправду затем поспособствовало черно-белому восприятию жизни именно теми остро ревностными почитателями его сколь, безусловно, в самом истинно же безграничном смысле грандиозного таланта.


65

А между тем надо бы, кстати, никак не беспочвенно и до чего откровенно разом еще жгуче заметить, что коль скоро автору внемлют, словно гласу с небес, буквально-то ни в чем его не критикуя, то именно как раз эдаким путем, до чего безмерно и обожествляется сам образ всей его творческой мысли.

А раз он у нас всецело попросту никак этак непогрешим, то потому и не может он, в сущности, хоть сколько-то вообще уж где-либо ошибаться.

Причем, ясное дело, что ничего хорошего никак нельзя будет затем еще ожидать от всех тех созданных его гениальным сознанием прямоугольных штампов крайне вот широкого общественного поведения.


Всякие другие формы возвышенного искусства грешат им, куда только значительно менее.

Хотя, впрочем, и им тоже свойственно некоторое до чего явное и донельзя ведь более чем неотъемлемое отстранение от той самой вовсе и впрямь невообразимо скверной, пасторальной обыденности, да и всех тех ее наиболее суетливо въедливых черт.

Но это как раз именно литература до чего во многом всячески до чего еще довольно ответственно явно так поспособствует самому уж постепенному вытеснению мира реальности целым сонмом сладких и очаровательных грез.

Поскольку, кроме возвышенного парения над всем миром плоти и будничного серого существования, почти всегда до чего неизменно верного, порою при чтении возникает еще и сумятица из-за неистово чувственного восприятия сердцем мыслей тех или иных творцов современности, как и классиков на данный момент весьма стародавних времен.


66

А между тем довольно многие большие и великие писатели люди никак и близко неоднозначные, а их творения подчас грешат половинчатой правдой, а потому их мнения и мысли никак не могут быть приняты на вооружение даже и безо всякого намека на какое-либо вполне этак конкретное обдумывание всей их этической сути.

То есть надо бы умело отделять главные истинно полные света идеи от тех черных мыслей, которые где-то вот тоже бредут по закоулкам большого ума и души, то и дело более чем прозрачно и остро давая о себе вполне уж действительно знать.

И если и вправду всецело исхитриться вполне до конца сколь полноценно суметь как есть еще углядеть весь тот спектр радуги внутри какой-либо книги, то это как раз именно тогда и мир после всего того прочитанного вполне ведь окажется более-менее относительно понятен и вовсе не столь однозначно же действительно прост.

Причем радостно наслаждаясь всеми теми возвышенными струнами высокой духовности, всякому уж должно быть до чего как есть на редкость совсем безразлично, а каковой это вообще была некогда личная жизнь, да и сами взгляды на нее тех самых выдающихся гениев, коими, к примеру, были все те же Чайковский и Вагнер.

Поскольку музыка, созданная их величавым воображением, даже если в ней и присутствуют некие слова, почти так всегда небесно чиста от всякого быта их, ясное дело, далеко не всегда до чего еще весьма праведной жизни.

А между тем и все прочие корифеи высокого искусства, точно такие люди, как и мы все, а вовсе не греческие боги, совершенно же внезапно соизволившие снизойти в этот наш мир с некой белоснежной вершины Олимпа.

Вполне возможно, что их гениальные произведения и впрямь проникают в нашу вселенную из некого иного бытия, откуда-то свыше, да только при этом они зачастую всячески преломляются в душах людей, никак не вкушавших во всей полноте от тех предельно простых и светлых радостей всякой обыденной жизни.

Раз до чего милые для всех нас довольно мелкие события всеобщего нашего бытия для гениев были разве что досадным отвлечением от того главного в их большом и подчас не очень-то доподлинно светлом житейском существовании.

Ведь для виртуозов вполне настоящего, так и вздымающего вверх творчества всякая серая обыденность явно уж мало чего сама по себе действительно значила.

Дух ярчайшего сотворения и впрямь искрящегося своим собственным светом сколь весьма и весьма многозначительно нового в искусстве был для них гораздо во всем несоизмеримо важнее. Да и еще они подчас на редкость резче воспринимали все, то в той или иной степени никак и близко вовсе неправое, что происходило у них на глазах или доходило до них в виде слухов и разного рода известий.

И им до чего больно било по ушным перепонкам и резало глаза все то, что так или иначе случалось с другими людьми, а уж то, что случалось с ними, самими подчас вообще разом кромсало им сердце на мелкие куски.

И да вовсе нередко истинные мастера великого таланта терпели всевозможные лишения и муки голода, а кроме того еще и зверское посрамление всего своего высокого творческого потенциала.

И сколь часто оно и впрямь ведь бывало, что до чего еще на редкость въедливо и немилосердно их донельзя басовито бесноватые современники вполне всерьез и со всей основательностью явно старались под самый-то корень разом подрезать их духовные крылья…


67

А между тем нравственные страдания душ великих духовных гигантов буквально ни в чем несоразмерны с мелкими и обыденными переживаниями всех прочих, смертных, после которых ничего вот хорошего, кроме грехов и потомства, на этой земле ранее не оставалось, да и впредь нисколько уж никогда совсем не останется.

Обыкновенные обыватели они всего-то лишь потребители им никак не дано родить новое слово или создать из ничего красоту, а потому они всегда значительно больше разве что только и видели одну лишь свою наполненную едой тарелку, а не лепнину на стенах домов, даже коли им доводилось жить в таких домах.

Ну а гении разных искусств более чем, несомненно, обитали в своем собственном мире, однако и вящая же действительность в него порою чудовищной силой врывалась частым и весьма неожиданным гостем, всегда принося с собой всяческие самые различные суровые неприятности.

Причем творческим людям свойственно принимать близко к сердцу не только свои личные беды, но и беды всех живущих с ними рядом людей, как и вообще всего их общества в целом.

И это, между тем, далеко не полный перечень всех их непомерных страданий…

И их обязательно более чем непременно уж сыщется, кому (и, кстати, довольно-таки со всею той вполне как есть более чем надлежащей охотой) на редкость вот крепко задеть, причем и близко никак не иначе, а до самой еще глубины их души и сердца!

Ну, а кроме того их частенько попросту не понимают, а также и явно совсем не воспринимают всерьез.


А иногда творцов великого искусства всякие низменные людишки еще и откровенно поднимают практически на смех или зачастую, безо всякого так спроса, или хоть сколько-нибудь разумного и вполне обдуманного их согласия, используют все их слабости в своих грязных политических играх!


68

И ведь это подчас как раз именно из-за того до чего же всеобъемлюще жизненно необходимого довольно многим творческим людям хмельного забытья им столь порою достаточно так успешно внушают всяческие те еще националистически-бредовые идеи, явно при этом ложащиеся на довольно удобную «давным-давно взрыхленную» почву.

И это на самом-то деле разве что лишь некоторая и вовсе ведь никак не основная часть от тех до чего чрезвычайно же разветвленных путей зла, всячески еще как есть старательно опутывающего духовно развитые натуры, что обладают огромным и весьма полноценным даром довольно-таки невероятно существенного самовыражения.


И вновь бы хотелось то самое немыслимо немаловажное вполне разъяснить, а именно – что из тех самых на наш сегодняшний день имеющихся видов искусств как раз-таки художественная литература поболее всего, всецело предрасположена ко всяческим и всевозможным влияниям и течениям всей этой нашей нелегкой (а в особенности для ее вершителей) культурной жизни.

Однако некоторые вполне всерьез сколь вдумчиво и мечтательно разом полагают, что эта самая профессиональная культурно-просветительская область самым наипрочнейшим образом во всем неизменно увязана исключительно с одними высокими материями, а авторы живут себе, словно неземные существа в царстве неких великих муз, да только на деле все это явно не так.

И вот чего обо всем этом пишет Сомерсет Моэм в своей книге «Подводя Итоги»:

«Мы огорчаемся, обнаружив, что великие люди были слабы и мелочны, нечестны или себялюбивы, развратны, тщеславны или невоздержаны; и многие считают непозволительным открывать публике глаза на недостатки ее кумиров. Я не вижу особой разницы между людьми. Все они – смесь из великого и мелкого, из добродетелей и пороков, из благородства и низости. У иных больше силы характера или больше возможностей, поэтому они могут дать больше воли тем или иным своим инстинктам, но потенциально все они одинаковы. Сам я не считаю себя ни лучше, ни хуже большинства людей, но я знаю, что, расскажи я обо всех поступках, какие совершил в жизни, и о всех мыслях, какие рождались у меня в мозгу, меня сочли бы чудовищем».


69

А это и есть та наиболее доподлинная, ничем и близко никак не приукрашенная правда!

Ну, а все восторженные измышления о неких нимбах, еще изначально окружающих головы великих, – это всего-то лишь видоизмененные идеалистические воззрения о неких святых мощах, которые между тем сами по себе без той идеи, что они собой воплощают, разве что чьи-либо старые кости и нисколько того и близко никак не более.

Однако если вполголоса заговорить не о материальных проявлениях духовности, а об ее наиболее доподлинной и наиглавнейшей сути, то ведь все те возвышенные духом люди зачастую и впрямь обладают чем-либо, уж до чего никак нельзя дотронуться руками, а одним лишь истинно добрым и чистым сердцем.


Однако у довольно многих простых людей зачастую принято касаться чужого величия не одними руками, но и ногами, поскольку как раз именно этак оно и становится вполне однозначно, куда явственно ниже, а потому и дышать им при подобном раскладе явно окажется значительно легче, да и во всем как есть гораздо вольготнее.

А, впрочем, и без подобных проявлений всей той сколь неизменно более чем неистощимо дикой человеческой нетерпимости до чего многие достойные деятели искусства кровавые мозоли на пятках души себе подчас натирают, а это им больно, как никому иному, то быть и близко оно совсем уж нисколько ведь явно не может.

Но вот опять речь тут, разумеется, может идти разве что о людях, никак не продавшихся грязной тоталитарной власти, да и не ставших на весьма же низменный путь вовсе так беспринципного подслащивания жизни…


70

И это именно тем истинно талантливым людям, неизменно так тяжко на душе за довольно многое из того, что для самого подавляющего большинства попросту нисколько никак совершенно не существует, в той еще и впрямь-таки извечно как есть до чего неизменно исключительно же обыденной их повседневной реальности.

Ведь нет, уж как нет для самого бесчисленного числа рядовых смертных всех тех крайне отягощающих им душу забот…

Ну а что до политиков, то они беспрестанно и бессовестно играют в интриги, в то время как простые обыватели апатично тянут, совершено так обыденную для них лямку ради своего собственного до чего еще самого повседневного благополучия.


Но тут, ясное дело, имеется в виду одно лишь абсолютное большинство, а вовсе не все же люди, каковы они, собственно, где-либо вообще еще только живут на всем этом белом свете.

Но даже и посреди тех, кто и вправду вполне всерьез интересуется всей общественной жизнью, абсолютное меньшинство по-настоящему «харкают кровью» по поводу и вправду буквально-то всеобщего грядущего благоденствия.

А вот у литературных гениев зачастую все – это было именно так – им душу неизменно терзало все то, что где-либо никак неправо происходило в их-то стране, да и не только уж в ней одной.


71

А, впрочем, речь тут далее пойдет как раз о российских писателях, чей сколь еще исключительно ведь безграничный вклад в литературу стал истинным достоянием всего мыслящего человечества.

Однако при всем том их до чего на редкость многогранная роль в истории развития самосознания российской интеллигенции весьма и весьма трагична, и совершенно так никак неоднозначна.

Великих российских писателей явно слишком так угнетала вся та повседневно их окружающая невзрачная действительность, а как раз потому каждый из них именно что, по-своему, подчас пытался пылко и до чего яростно и благонравно всячески уж растаскивать бревна того самого истинно стародавнего имперского острога.


И им-то попросту разом виделось впрямь как есть во сне и наяву до чего еще весьма ведь явственное превращение старого быта в нечто новое и далее и близко вовсе вот совсем так нисколько не праздное.

Да только смотрели они на все их окружающее взглядом ироническим и порою на редкость обезличенно циничным, а надо было им, куда только поболее всею душою посочувствовать простому народу, а не тем призрачным идеалам, что были к нему и его извечному страданию довольно-таки умозрительно и глумливо всего-то совсем наспех нелепо притерты.

Однако при этом никак нельзя забывать, что и они тоже, в сущности, плоть от плоти своего ревизионистского 19-го века, в котором буквально все сразу совсем уж нечестиво подпало под вполне устойчивое и безгранично многозначительное сомнение.


72

И при всем том надо бы на редкость безапелляционно именно то вполне всерьез и вправду заметить, а именно что все те общеевропейские веяния в той ныне полностью прежней царской России вовсе-то баснословно сколь безнадежно еще разом утрировались, вполне естественно, что совсем безысходно при всем том, доходя и до сущего комизма.

Однако нечто подобное вовсе не значит, что гении российской литературы (и, кстати, общемировые классики) нисколько не знали свой народ – знать-то они его действительно знали, да только все их знания носили исключительно подчас весьма уж удручающе умозрительный характер.

То есть, при всей четкости характеристик внешнего поведения внутренняя суть от них фактически так начисто полностью ускользнула.

И единственным исключением тут может быть разве что один лишь достопочтимый доктор Чехов, да еще отчасти и Достоевский, однако во всех его донельзя расхристанных описаниях русского общества неизменно присутствует слишком ведь безмерно глубокое самокапание.


Причем у всех тех истинно на редкость величайших писателей 19-го столетия, пожалуй, была именно та до чего несомненная сила для всего того, чтобы хоть чего-либо со временем более чем действенно вполне же надежно разом сходу всецело переменить.

Да вот, однако, не могли ли они при всем том сколь грубо и более чем совсем на редкость незатейливо ошибаться, пребывать в сущем хаосе разнузданных чувств, попросту всецело находиться во власти всесильных внутренних противоречий?

Поскольку разве они не в точности такие же люди, еще изначально созданные из плоти и крови, а потому и со всеми теми чисто так своими до чего неизменно уж явно присущими всякому тому, как есть более чем обыденному человеку недостатками и достоинствами?

Ну а потому если все их необычайное усердие вовсе и не пропало даром, так тому рано бы еще хоть сколько-то искренне радоваться.


Раз то совсем никак не иначе, а столь довольно большой, да и открытый вопрос: а принесет ли чего-либо подобное хоть какую-либо вполне настоящую реальную пользу?

Причем автор вот, в принципе, глубоко убежден, что прок он – естественно будет и, может быть, даже очень немалый, но и вреда от чьих-либо полностью надуманных, праздных, как и бесцельно восторженных мыслей, во всей той чудовищно многообразной социальной сфере, тоже со временем явно окажется никак не в меру более чем предостаточно.

Нет, конечно, те самые никак не косноязычные во всем том русском языке классики общемировой литературы (Чехов и Достоевский) до чего еще многозначительно многое дали этому миру из того поистине ведь наглядно вполне еще уж многозначительно хорошего, вдумчивого и положительного.


73

У потомственных дворян Толстого и Тургенева, в сущности, вовсе-то никогда и близко и в помине не было ни малейших же проблем с великим и могучим русским языком.

Но все-таки никак не могли они на нем до самого вот конца действительно выразить все многообразие своих чувств, как и раскрыть всю глубочайшую полноту своих мыслей, а уж, в особенности, в течение всего своего более чем донельзя ведь разнообразного творчества.

«Отцы и дети» Тургенева, «Анна Каренина» Льва Толстого – это явное просветление, посетившее души классиков, ну а в целом русский язык был для них все ж таки несколько чужеродным, а потому и был он в их речах не вполне достаточно до конца прочувствовано эластичным.


Раз в том самом сугубо семейном кругу они по большей части говорили по-французски и лишь иногда, между делом, по-русски.

Но даже и такие писатели, как Достоевский и Чехов, хотя и являлись на редкость полноценными носителями русского языка…

И все же и впрямь до чего многозначительно бойкая перенасыщенность их великих умов общеевропейской культурой сколь еще явственно влила в их литературный труд как есть еще изрядную толику проникновенно елейного и надменно утонченного, безапелляционного нигилизма.

Ну а во всем том дальнейшем этот яд весьма уж быстротечно пропитал сознание их истинно так попросту многомиллионной читающей публики.

Причем речь тут идет никак не о духовном восприятии всей окружающей великих авторов действительности, а прежде всего о том самом удивительно простом логическом анализе, на основе которого, собственно, и зиждились все оргвыводы, сделанные ими по поводу увиденного ими наяву, а никак не в том несравненно распрекрасном и блаженном сне.


74

А кроме всего прочего, в том числе и болезни классиков русской литературы, а также и их весьма тяжкий жизненный опыт неизменно сказывались и на всем-то и без того никак не лучшем здоровье их долгими веками угнетенной нации.

Например, тот же Чехов, лет 11 чрезвычайно намаявшись от той уж некогда безумно тяжкой хвори (туберкулеза), в том самом чисто изначальном своем душевном смысле попросту дал дуба, как тот старый добрый Чехов, а стал он тогда Чеховым злым, желчным, буквально ведь нисколько неуемным буревестником революции.

Скучно ему жить на Руси тогда стало!

Впереди более чем беспроглядно брезжил самый неизбежный конец и вовсе не от дряхлой старости!


И даже в том его истинно великом, никем и поныне не превзойденном по красоте рассказе «Дама с собачкой» он уж также весьма попустительски допустил самую откровенную социальную грязь, так и занозившую тогда умы всего его поколения.

А именно это и явилось донельзя отягощающим фактором для самого явственного формирования чудовищно хищного образа всего того лишь где-то сколь еще смутно тогда вот вдали намечающегося и вскоре совсем безвестно последующего кровавого с макушки и до пят столетия смуты, тьмы и светлых идей.

И в том, как оно именно затем уж случилось, есть и доля вины гения Чехова, поскольку это именно плоды его культурного наследия Россия и пожинала в течение всех тех 74 лет.

Чехов, «Дама с собачкой»:

«А давеча вы были правы: осетрина-то с душком! Эти слова, такие обычные, почему-то вдруг возмутили Гурова, показались ему унизительными, нечистыми. Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни! Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры все об одном. Ненужные дела и разговоры все об одном охватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах»!


75

Да и Федор Михайлович Достоевский, тоже ведь жизнью и близко уж вовсе-то невеселою жил со всеми теми его эпилептическими припадками, а потому и не мог он хоть как-либо более чем достоверно разглядеть весь окружающий его мир, в тех самых и впрямь истинно разумных и до конца естественных рамках.

И вот как есть, на редкость живописующее Достоевский описывает состояние человека после эпилептического припадка, а между данными припадками он и сам, как известно, до чего немало же лет донельзя тяжко страдал…

А именно буквально почти все те довольно долгие годы всего своего и без того весьма как-никак совсем так нелегкого творческого пути.

Достоевский, «Униженные и оскорбленные»:

«Очнувшись от припадка, она, вероятно, долго не могла прийти в себя. В это время действительность смешивается с бредом, и ей, верно, вообразилось что-нибудь ужасное…».


Не знаем мы да и никогда теперь уж вовсе того не узнаем, чего это именно могло вообразиться бедной девушке (сроки сдачи романа автора во всем поджимали), но самому Достоевскому явственно вообразились все те бессмертно верные принципы захвата и удержания российского общества в рамках чудовищной, доселе нигде и никогда невиданной диктатуры.


76

И именно этак оно на деле и вышло под властью и впрямь-то сколь безмозгло и кроваво разом уж оседлавших светлые мечты о буквально-то как есть именно что всеобщем благе кровожадных вампиров большевиков.

Эти всемогущие гробокопатели более вот всего разве что только и жаждали явственно беспрестанного пролития людской крови и ничегонеделания на той донельзя острой вершине всей-то абсолютной своей безгрешности, а также и до самой земли по ветру стелющегося сущего преклонения за ту даже и в мечтах ими никак не дарованную…

Зато весьма искрометно и исключительно так вдохновляюще, совсем уж чисто вовсе несказанно светлую жизнь.

Причем Достоевский создал некие внешние декорации, а кое-кому иному разве что только-то и оставалось, так это статно и неспешно выйти на сцену, да и начать весь тот до чего немыслимо грандиозный спектакль под довольно броским названием «построение коммунизма» в одной той на безмерно великие муки отныне обреченной стране.

И вот он тому самый явный пример из тех самых его весьма же выпукло совсем уж наглядных «Бесов»:

«На первый план выступали Петр Степанович, тайное общество, организация, сеть. На вопрос: для чего было сделано столько убийств, скандалов и мерзостей? он с горячею торопливостью ответил, что "для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу, и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самосохранения – вдруг взять в свои руки, подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок, тем временем действовавших, вербовавших и изыскивавших практически все приемы и все слабые места, за которые можно ухватиться».


77

Один, как и понятно, он в поле не воин, да только кто это вообще уж про то сказал, что Достоевский был тогда в поле совершенно один?

Несколько позднее другой классик Антон Палыч Чехов, медленно отхаркивая кровью свои легкие, собственно, в связи с тем и утратил всякую веру в Господа Бога, принялся разнузданно и бессмысленно разглагольствовать о некоем всеобщем полезном труде, что всех нас вскоре и выведет на тот единственно верный и, безусловно, на редкость правильный путь.

Ясное дело, что ему, до тех самых дней как-никак вполне уж более-менее здоровому человеку, вдруг сколь однозначно до чего явно тогда понадобилась весьма существенная помощь со стороны окружающих его людей, а он это со всею очевидностью сразу и впрямь никак невзлюбил.

Да только причем это тут все то население его страны, а тем паче еще и все прогрессивное человечество эдак ведь тоже разом в придачу?

Его мозг, отравленный расхолаживающим действием туберкулеза, безусловно, продолжил все также всемогуще верно творить.

Однако все, то довольно позднее его творчество вполне однозначно тогда оказалось и близко уж вовсе совсем явно не тем, чем были некогда ранее так и проникнутые светом, теплом и иронией произведения, которые его великий ум создавал некогда доселе ведь прежде.

Нет, теперь это было нечто, хотя и тоже всецело незаурядное, однако совсем же изрядно при всем том довольно-таки отчаянно заунывное, и пусть те поздние произведения Чехова по-прежнему были наделены искрой гениальности, но в точности таковы они были, в том числе и по всему своему непомерно расхолаживающему действию.

Психика читателей сколь безудержно в те ныне и впрямь до чего на редкость отдаленные времена весьма ведь нещадно тогда подвергалась массированной атаке совершенно уж отчаянно несносного чеховского нигилизма.


78

И это именно доктор Чехов, при помощи и впрямь до чего необычайно гениальных своих пьес, собственно, и создал довольно действенное психологическое давление на всю ту до чего безнадежно хрупкую, да и совсем до чего отчаянно ранимую, а также и более чем легко подающуюся всяческому стороннему влиянию душу русского человека.

И вот он тот, безусловно, так на редкость донельзя же яркий пример тех самых и впрямь до чего еще поздних его просоциалистических воззрений.

Чехов, «Три сестры»:

«Милый Иван Романыч, я знаю все. Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги. Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге… Боже мой, не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встает в двенадцать часов дня, потом пьет в постели кофе, потом два часа одевается… о, как это ужасно! В жаркую погоду так иногда хочется пить, как мне захотелось работать».


И вроде бы все тут фактически, несомненно, до чего и впрямь незыблемо полностью же житейски верно.

Да, может, то и было бы, собственно, как раз ведь именно так, кабы, конечно, не все, то сколь еще довольно-таки крайне неприглядно и бурно вскоре уж разом затем последовавшее.

«Тоска по труду, о боже мой, как она мне понятна! Я не работал ни разу в жизни. Родился я в Петербурге, холодном и праздном, в семье, которая никогда не знала труда и никаких забот. Помню, когда я приезжал домой из корпуса, то лакей стаскивал с меня сапоги, я капризничал в это время, а моя мать смотрела на меня с благоговением и удивлялась, когда другие на меня смотрели иначе. Меня оберегали от труда. Только едва ли удалось оберечь, едва ли!

Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку. Я буду работать, а через какие-нибудь 25—30 лет работать будет уже каждый человек. Каждый!»


79

И вот уж чем всех нас до чего бескомпромиссно и впрямь-то никак не обделила Советская власть, как есть и заключалось в том необъятном объеме работы, причем всего того непосильного труда было столько, что и десяти волам было бы его никак не осилить, не то, что какому-либо одному отдельно взятому человеку.

И как тот самый наиболее жуткий образец преображения прежних реалий в нечто исключительно новое вполне толково и достоверно уж явно ведь может быть приведена никак недостойная нынешних техногенных времен 20 века донельзя скверная добыча золота в условиях вечной мерзлоты!

В принципе, советская система добычи всем общеизвестна, по 18 часов с мотыгами тысячи и тысячи зеков ковыряли промерзший грунт, который был тверже и крепче любого цемента.

А между тем вполне вот было возможно разом поднять вверх целый пласт веками промерзшей земли при помощи нескольких десятков килограммов во вполне правильных местах заранее строго же по науке заложенного динамита.

Причем действуя по уму, сначала следовало сделать довольно маленькие лунки и в них заложить совсем же никак небольшое число динамита, ну а потом…

Так нет, вместо этого – пара тысяч политических заключенных с весьма коротким перерывом на сон целый месяц надрывались над тем, что столь же успешно могли бы за недолгие 8 дней довольно неспешно осилить пятеро сильных и сытых рабочих во главе с одним грамотным инженером.

Причем среди этих «политических» вполне явно хватало, в том числе и таких технарей, что и вправду могли бы максимально во всем облегчить и обезопасить физический труд.

Однако их светлые головы в черных мыслях большевиков, ни в какой тот еще существенный расчет отныне и аксиомно уж никак совсем не брались.


80

Нам показали в «Списке Шнеллера», как нацист убивает еврейку-инженера…

Да только вот он в чем тот донельзя каверзный вопрос, когда – это именно нам точно также покажут, как сытый, упивающийся всем своим полновластием большевик насилует русскую балерину или убивает инженера, который попытался с ним умничать, городя чего не попадя о вполне, как пить как-никак, а действительно возможном обвале в шахте?

И тот сущий невежда на те самые со всею той до чего невообразимо безнадежной тоской в голосе кем-либо сколь вкрадчиво и настойчиво именно что совсем через силу произносимые… и впрямь-то всячески так и молящие о понимании слова…

…до чего запросто мог отреагировать примерно следующим образом:

– «Люди, говоришь, погибнут, но так ведь оно будет именно разом уж только и лучше.

На несколько врагов народа сходу тогда разом меньше станет, ну а ты подлая каркающая тварь, прямо-таки сейчас, не сходя с этого места у меня вот загнешься».


И это именно потому, что всею своей мелкой душонкой был он истинный враг всему тому вполне конкретно разумному и был он, кстати, на свою службу призван как раз-таки ради того, дабы чисто инстинктивно его подавлять, и это отчасти как раз благодаря пьесам Чехова и обрела полную силу данная тараканья рать.

А если кто в конечном итоге и стал тогда ломовой лошадью, так то и был тот самый простой работящий человек, а лентяи при этом вовсе никак не перевелись, их даже весьма значительно поболее в то время, собственно, стало!


81

И, конечно, все тут дело было не в одних только разве что донельзя разбитных пьесах гениального Чехова, поскольку вполне ведь в те времена как-никак, а на деле хватало и совсем так иных, никак не менее первостепенных и наиважнейших факторов, неистово формирующих все те до чего истинно новые радикально либеральные реалии.

Да может, и впрямь всего того творчества великих титанов российской литературы было бы и близко так еще недостаточно, чтобы всецело вот, оказалось до чего на редкость реальной возможность уж до чего бестрепетно обрушить лавину интернациональной дикости на головы всей той совсем бесталанно и безответственно власть предержащей когорты?

Однако донельзя непреложной истиной так и останется, собственно, то, что все те три классика общемировой литературы почти без тени сомнения более чем возможно и впрямь смогли помешать появиться на свет Божий другим, не менее чем они (а может, и поболее), великим классикам разве что некогда затем грядущего и последующего века.


82

И вот люди (чьи имена по большей части остались полностью безызвестными) были начисто стерты с лица земли большевиками, то есть именно тем бравым племенем пламенных демагогов, коему, может оно еще статься, без Достоевского, Чехова и Льва Толстого, да и сколь незабвенного Горького власть в руки, может быть, и не далась.

Именно эти жалкие людишки и опоили свой народ зельем невообразимо неописуемой лютости, а как раз потому он затем и загорелся самым неустрашимым энтузиазмом по достижению абсолютно несбыточных мечтаний, которые были и близко никак неосуществимы без коренной перемены буквально всех психологических установок до чего повседневно движущих мысли и чувства среднего обывателя.

Причем вполне успешно осуществить нечто подобное если и было некогда на деле, возможно, то только лишь в течение довольно-таки долгой и весьма продолжительной смены совсем ведь беспрестанно раз за разом почти уж неприметно и безвольно сменяющихся поколений.

Ну а также для вполне настоящего успеха на данном поприще еще и следует всецело действовать сугубо взвешенно, рассудительно и поэтапно, а не нестись неизвестно куда галопом, сея при всем том один лишь невероятный хаос вместо всего того как есть походя и наспех пафосно всем нам наобещанного благоденствия.

Ну, а коль скоро все и вся кое-кому явно понадобилось делать полностью аврально и вовсе-то как есть исключительно вот незамедлительно, то тут, как и понятно, безо всей той самой же отъявленной патоки лжи и кровавых интриг было и близко никак попросту не обойтись.

И кое-кто до чего, безусловно, совсем ведь теоретически верно до самого конца полностью выверил все те наиболее наглядные постулаты той самой разве что лишь только грядущей несветлой жизни со всею же восторженной лаской чертовски нежно и радостно обнимаемых партией масс.


83

Причем эдаким учителем мерзких политических смутьянов было сколь еще вполне доступно разом уж стать, в том числе и отчаянно противопоставляя их мыслям и чувствам все свои жизненные принципы и приоритеты, как, кстати, и громогласно предупреждая общество обо всей только лишь грядущей весьма этак серьезной их потенциальной опасности.

И вот чего по этому поводу пишет историк Радзинский в своей книге «Господи… спаси и усмири Россию. Николай II: жизнь и смерть».

Из письма Л. Шмидт (Владивосток):

«В журнале "30 дней" (№ 1, 1934 год) Бонч-Бруевич вспоминает слова молодого Ленина, который восторгался удачным ответом революционера Нечаева – главного героя "Бесов" Достоевского…

На вопрос: "Кого надо уничтожить из царствующего дома?" – Нечаев дал точный ответ: "Всю Большую Ектению" (молитва за царствующий дом – с перечислением всех его членов. – Авт.).

"Да, весь дом Романовых, ведь это же просто до гениальности!" – восторгался Нечаевым Ленин.

"Титан революции", "один из пламенных революционеров" – называл его Ильич».


84

И как оно было вполне уж всерьез доселе сказано выше, довольно-таки весьма затруднительно переоценить выведенную Достоевским формулу грядущего правления российским государством, поскольку он столь во многом более чем явственно предвосхитил – все то, к чему еще надобно будет затем стремиться всем тем разве что некогда и впрямь-то последующим, грядущим его поработителям.

Причем, конечно, скорее всего, он только-то и всего, что попросту захотел загодя так предупредить общество о той сколь и впрямь издали надвигающейся грозной опасности, однако сам он при всем том был всецело, как есть одержим бесом, несомненно, более чем отчетливо диктовавшим ему именно свои правила написания романа о бесах.


Да и вообще у буквально всех тех, кто скликает людей, грозя им грядущим концом, есть полномочия как от Бога, да так и от Сатаны.

Да и его собственная личность тоже вполне естественно как есть, всячески явно накладывает на редкость неизгладимый след на все те, так и изрекаемые неким грозным оракулом грядущего так уж и звенящие затем во многих ушах страстные пророчества о той самой немыслимо скорой и никак и близко неминуемой погибели.

Достоевский беспрестанно играл в войну с тенями, и в этой игре он вполне неизбежно все время менялся ролями: то он был Фаустом, то Мефистофелем.

Ну, а самым доподлинным пророком от имени добра и света он ведь, пожалуй, наверное уж смог бы действительно стать, да только вовсе-то он никак того явно не захотел, смолоду еще увлекшись всяческими идеалистическими воззрениями.

Причем – это как раз-таки из-за них люди некогда с позором и были изгнаны из рая, так сказать, за и близко никак несанкционированное Господом Богом «мичуринство» в весьма и весьма вот донельзя ответственных вопросах добра и зла.

Ибо так уж оно, по меньшей мере, по нашим (автора) о том более чем как есть совсем до конца вполне укоренившимся представлениям.


85

Достоевский, безудержно и безрассудно рвался в бой с нечистой силой, яростно при всем том, всячески провозглашая именно ее нечестивые лозунги, да еще и полуосмысленно размахивая как раз-таки ее аляповатыми стягами, сколь ведь, однако блаженно при всем том, пребывая в мире сладких дрем и беспечных надежд.

И до чего только безумно яростно он враз вот и попытался, и впрямь разом ниспровергнуть всю ту нечисть обратно в ад, из которого та весьма же неожиданно и впрямь вдруг соизволила же изойти.

Эдвард Радзинский в своей книге «Александр II – Жизнь, любовь, смерть» пишет нечто довольно сходное с собственными мыслями автора на данный счет:

«И потому Достоевский взял эпиграфом к роману евангельскую притчу о бесах, по велению Иисуса покинувших человека и вселившихся в свиней.

И Достоевский пишет в письме к поэту Майкову, бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в Нечаевых Серно-Соловьевичей и прочее, те потонули или потонут, наверное, а исцелившийся человек, из которого вышли бесы, сидит у ног Иисуса, так и должно было быть, но так не будет. Ошибся великий пророк. В дальнейшем все случится с точностью до наоборот, как он предсказал в романе, но не в эпиграфе.

Вся будущая история будущего революционного движения будет прорастать Нечаевщиной, ибо Нечаев оставил главное наследство.

И вскоре нечаевщина начнет завоевывать русскую молодежь. Пройдет всего несколько лет, и негодовавшие читатели бесов увидят воочию русский террор, рожденный чистейшим сердцем. Бесу Нечаеву будет принадлежать грядущий двадцатый век в России, и победа большевизма станет его победой. В большевистской России люди с ужасом будут читать "Бесов", и монолог Петра Верховенского, то бишь Нечаева, об обществе, которое он создаст после революции.

"Каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносить… Все рабы и в рабстве равны… первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень науки, талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей… Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами… их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями…»


И призыв главного теоретика большевиков Бухарина об организованном понижении культуры… и высылка знаменитых философов… и равенство в рабстве… и всеобщие доносы… все случилось. Большевики усердно претворяли в жизнь роман Достоевского. И в советской России в 1920-х годах родится анекдот. Большевики поставили памятник Достоевскому, и на пьедестале кто-то написал "Федору Достоевскому от благодарных бесов"».


86

И уж буквально всему, между прочим, вполне еще возможно будет сыскать весьма этак более чем явственные истоки в этом-то на веки вечные бессмертном романе: вот он тому лишь один безыскусно яркий пример.

Достоевский «Бесы».

«– Я говорил шепотом и в углу, ему на ухо, как могли вы узнать? – сообразил вдруг Толкаченко. – Я там сидел под столом. Не беспокойтесь, господа, я все ваши шаги знаю.

Вы ехидно улыбаетесь, господин Липутин? А я знаю, например, что вы четвертого дня исщипали вашу супругу, в полночь, в вашей спальне, ложась спать. Липутин разинул рот и побледнел. (Потом стало известно, что он о подвиге Липутина узнал от Агафьи, Липутинской служанки, которой с самого начала платил деньги за шпионство, о чем только после разъяснилось)».


Чего-то автору все – это уж очень даже (своими методами) весьма ведь крайне так совсем неприхотливо более чем явственно напоминает, ах да – всезнающие око, ухо, да и собачий нюх всесильного КГБ.

Тоже, небось, большевики у гениального писателя о великом негласном надзоре как есть (до того, как его и вправду до чего полноценно затем создать) все это именно загодя более чем внимательно и вдумчиво вычитали?!

Да и почему бы коммунистам было как-никак не оказаться вполне уж искренне благодарными великому Федору Достоевскому, когда тот сколь доходчиво и внятно фактически до конца и истинно полностью наглядно же конкретизировал все главные тезисы их политически чрезвычайно бесовского правления, всячески их более чем железобетонно и верно заранее обосновав?


87

Им всего-то, что тогда только и оставалось, так это разве что вовсе уж неспешно отбросить все, то полностью абсурдное и нежизнеспособное, и вот оно, значит, само полностью ведь разом и выложено, словно на блюдечке!

А впрочем, кто-нибудь обязательно выскажется именно как раз-таки в том самом, собственно, смысле, что в случае если бы не страшные катаклизмы достаточно так временно изменившие лицо всего этого мира, то российская история могла бы пойти по тому вовсе-то другому вполне накатанному руслу.

И попросту сами те донельзя злосчастные обстоятельства неудачно и нелепо чисто вот в единую цепочку тогда разом сложились…

Ну а если бы приобрело тогдашнее развитие событий несколько вовсе иной, куда разве что поболее позитивный характер, и все, конечно, пошло бы, ясное дело, совсем как по маслу…

Да только тот безо всякой тени сомнения гениальный стратег Наполеон, приводит в своих мемуарах до чего еще уж примечательную восточную поговорку.

«Как и положено во времена великих событий, сильного зарежут, слабого удавят, а ничтожество сделают своим предводителем", – эту пословицу я услышал в Египте».


А как то вообще могло быть иначе?

Ведь весь этот бренный мир именно что повсюду как есть, более чем злосчастно руководим одними лишь бесами титанических и до чего на редкость отчаянно хищнических амбиций.

Ну а для всех тех хоть чего-либо стоящих и сколь вполне этак естественных логических построений места при этом именно что, никак вовсе не остается.

А потому, как тут ни трудись, до чего весьма пространно указывая перстом в некое светлое грядущее, а все равно его там и близко совершенно уж нет.

Раз добраться до него будет возможно одним лишь тем невозмутимо медленным и крайне ведь осторожным шагом, неизменно при этом, смотря, куда именно ступаешь ногами.

Ну, а толкаясь и теснясь всею той безлико серой толпой, можно будет попасть только в то самое до чего совсем нелепое некуда, а оттуда уж точно никому не будет никакого возврата.

Причем первоначальный импульс был дан людской массе отнюдь не большевиками, а безмерно по поводу и без повода крайне кипятившейся левой интеллигенцией.

А как раз именно потому революционная толпа и была

всяческими шальными эмоциями и впрямь-таки раскалена, как есть фактически уж до безумия.

И еще раз надо бы то до чего жирно подчеркнуть ничто подобное вовсе вот никак не могло бы произойти только лишь совсем невзначай само по себе.


88

И это как раз в объятия к революционерам и толкает людей сладкоречивая литературная братия, зачастую вся и впрямь сплошь состоящая из всяческого до чего безродного рода бородатых мыслителей.

Ну, а также среди тех, кто пламенно дышит воздухом всяких изящных искусств до чего немало и всяческих крайне безответственных благожелателей всего рода людского, на редкость беспардонно и вальяжно вещающих о великом рае изумительно сказочных грядущих благ.

То есть, речь тут будто бы идет как раз-таки, собственно, именно о том грядущем достоянии, что уж сколь вскоре обязательно как-никак вполне вот разом и станет всецело общедоступным после до чего истинно до чего неминуемого грядущего свержения всему тому простому народу отчаянно ведь люто ненавистной тирании.

Да только те самые простые обыватели никак ничего почти и не думают, о том самом политическом строе, при котором они живут и хлеб жуют, и до чего часто во время своего существования он для них и светел и свят и полностью во всем всегда справедлив.

Причем точно так оно даже и тогда когда он совсем уж вовсе явно никак неправ.

И прежде всего, их можно ведь резко подхлестнуть к подобным мыслям при помощи всяческих воззваний и произведений искусства.

Причем абсолютно любое высокохудожественное и массово доступное описание, каких-либо событий неизменно придает сил фактически всякому общественному процессу и абсолютно не важно, полезному или же донельзя так вредному.

Да вот, однако, КАК РАЗ именно то, что уж непримиримо ведет именно к той сколь отчетливо наглядной деградации общечеловеческих ценностей, весьма неизменно, куда еще значительно получше усваивается всем человеческим обществом, нежели чем какие бы то ни было извилисто заумные нотации о чем-либо действительно всеблагом и прекрасном.


И эдакие безумно смелые ожидания того-то самого, разве что лишь некоего затем только грядущего лучшего бытия зачастую остаются совсем неудобоваримыми для отнюдь никак не всеядных масс простого народа.

Ну, а потому и окажутся они на редкость полностью бесполезны в смысле всего того хоть сколько-то действенного и более чем наглядно и зримо в самом уж воздухе будто бы явственно ощущаемого духовного усовершенствования всего того как он ныне есть широкого общественного организма.


89

Но строить и строить до чего и впрямь-то самые благие и весьма уж при этом до чего очаровательные планы все это абсолютно никому и близко-то явно так как есть, никак не помешает.

Зато от всего того, что кое-кому совсем вот крайне и впрямь на редкость нелицеприятно, человек, сколь явно до чего еще донельзя пресыщенный внешней культурой, буквально сразу открещивается, причем с самой той превеликой щенячьей радостью.

И уж происходит – это истинно, как говориться, именно что благодаря все той же литературе, как и вполне наглядно создаваемых ею образов.

И главное взялось все это совсем никак не из воздуха, а появилось оно на свет Божий именно с тем-то самым как есть более чем необъятно благостным дуновением чересчур ведь излишне порою слащавых, а также и слишком-то подчас наставительно благожелательных книг всех тех или иных имеющихся их жанров.

Причем именно сила автора и определяет увесистость того удара, что будет им нанесен в стену дома крыша, которого хороша или плоха, но она в любом случае укрывала граждан страны от ненастья, которую приносит с собой всякая лютая анархия.

И вот скажем так, Лев Толстой вместо того, чтобы истово боготворить армию как единственно верный оплот державности своей страны, во сколь многих мыслях своих и впрямь-то безнадежно оптимистически пытался разом переиначить все существующее мироздание именно эдаким образом, дабы всенепременно воссияла звезда всеобщего счастья и ласковой любви ко всякому ближнему своему.

Он это, конечно, делал далеко не везде, но даже и там, где он этого совсем не делал, в его душевном настрое буквально всегда присутствовали элементы, разоружающие добро и делающие, по всей своей сути, неизбежное зло крайне ведь непримиримо противным всякому так и внимающему его великому творчеству светлому уму.


90

Лев Николаевич Толстой, подчас совсем безапелляционно и беззастенчиво дискредитировал армию, а от всего того добра вовсе нисколько не жди, и уж, ясное дело, вышло из всего того одно лишь великое (всеми планами своими) демоническое зло.

И вот он тот самый вполне конкретный пример его мышления, никак не наспех так вырванный со всем тем солдатским мясом из его «Севастопольских рассказов»:

«Лица и звук голосов их имели серьезное, почти печальное выражение, как будто потери вчерашнего дня сильно трогали и огорчали каждого, но, сказать по правде, так как никто из них не потерял очень близкого человека (да и бывают ли в военном быту очень близкие люди?), это выражение печали было выражение официальное, которое они только считали обязанностью выказывать. Напротив, Калугин и полковник были бы готовы каждый день видеть такое дело, с тем, чтобы только каждый раз получать золотую саблю и генерал-майора, несмотря на то, что они были прекрасные люди. Я люблю, когда называют извергом какого-нибудь завоевателя, для своего честолюбия губящего миллионы. Да спросите по совести прапорщика Петрушова и подпоручика Антонова и т. д., всякий из них маленький Наполеон, маленький изверг и сейчас готов затеять сражение, убить человек сотню для того только, чтоб получить лишнюю звездочку или треть жалованья».


А между тем для своего собственного времени все это было, конечно же, пусть и правда, но, правда, дьявольски на редкость всецело вот однобокая.

Однако какие тут могут быть в том сомнения, что это именно благодаря великим стараниям Льва Толстого и вышли в главные чины армии все те осатанело грязные, но по телефону суровые и грозные сквалыги, которые, наверное, и не могли о своей военной карьере хоть как-либо вообще подумать в несколько ином ключе.

Раз были они именно изнутри всецело сотканы как раз из одних лишь вовсе вот совершенно разве что до чего безжалостно и осатанело скотских амбиций.


91

Василий Гроссман в своей книге «Жизнь и судьба» весьма изрядно проехался «гусеницами танка» по всяческим тем еще любителям более чем внезапных и сколь незамедлительных дуто воинственных контрнаступлений…

И откуда им вообще было, собственно, взяться?

Яснее ясного, что, до чего бесшабашно и неистово так и нагромождая фантомы всяческих и впрямь-то, словно бы наяву привидевшихся Льву Толстому принципов зла, он и воплотил затем всю их довольно выпуклую и наглядную суть во все те

до чего промозгло серые будни некогда лишь разве что только грядущей сталинской действительности.


Но, конечно, из тихих и пасторальных времен 19-го века будущую вакханалию лютых страстей было нисколько совсем вот явно так еще не увидать.

И почему бы это и вправду некогда затем не быть всем тем безмерно радостным переменам к чему-либо именно сразу до чего необычайно как есть до чего распрекрасно так действительно наилучшему?

Но при всем том разве во имя чьей-либо значительно лучшей доли и вправду как-никак поистине стоило со всем этаким самым беспримерным усердием воинственно разрушать чего-либо устоявшееся веками?

И может быть Льву Толстому никак и не стоило беспрестанно всячески расшатывать все те доселе и впрямь же могучие основы его родной необъятно широкой державы?

И разве то никак совсем заранее оно не ясно, что чем-либо подобным лишь как есть довольно ведь поболее еще затем усугубишь всю ту так или иначе существующую на наш сегодняшний день и без того не слишком-то вполне благополучную ситуацию во всем том как оно ныне есть обществе в целом.


92

Однако Лев Толстой, да и все ему подобные попросту, наверное, в ряд сидели пред старым «раскидистым пнем всей той вконец им приевшейся старой жизни» и лишь о том они сколь яростно «искрили мыслью»… а именно как бы это им его взять, да к чертовой матери наскоро уж наспех полностью выкорчевать.


Да только коли чего, они и в мыслях своих совсем вот не допускали, так это того, что им по силам окажется, разве что на самом том корню почти всецело загубить одну лишь свежую поросль, ну а пень им явно никак не по зубам.

Поскольку чтобы выкорчевать его на самом-то деле, а не на пустых и праздных словах, надобно было до чего сходу уничтожить все существующее человечество, ну а затем до чего незамедлительно воссоздать его в некоем новом, куда поболее светлом и весьма просвещенном же облике.

И кто-то именно это тогда и задумал, однако никак не иначе, а совершенно во всем он попросту как на грех явно так просчитался.

Раз действительно вполне верно осуществить сие «великое дело» смогут одни лишь те, кто и впрямь-то разом до чего еще весело повернут оглобли к тому и поныне никак не изжитому стародавнему, да и безмерно же немыслимо примитивному житью-бытию.

А светлый путь при этом будет внешним покрывалом донельзя слащавой идеологии, а внутри будет царствовать тьма слепого фанатизма и рабской преданности нынешним всесильным владыкам.

Но кое-кто из чересчур рьяных интеллектуалов во всем том совсем уж бесшабашно и осатанело происходящем вполне вот полностью искренне видел до чего только явный грядущий конец эры насилия над душами и плотью всякого простого народа.


93

И главное, все эти беглые поиски чего-либо нового и ненаглядно светлого в их-то устах не более чем одна труха из гнилой колоды дремотного духа чрезвычайно уж мечтательно попросту, так как есть чудовищно мстительной демагогии…

Она разве что слепо и сеет бездушную ненависть, проливая народную кровь во имя неких величественных абстрактно скороспелых и полностью дутых идеалов.

Причем само, то их весьма подобострастно ласковое словесное употребление послужит одним лишь и только донельзя блеклым прикрытием для промозгло серой действительности полной диковинных чудес бессмыслия отчаянной показухи вместо реальных успехов.

Да и вообще вскоре после тех до чего ярких первых дней мнимой свободы сколь еще вкрадчиво и неприметно все те светлые мечты о том уж наиболее ближайшем грядущем всецело и переродятся в самое обыденное существование наиболее темных свойств всего человеческого духа.

А все, потому что тяжеленая телега общественного быта, будучи поставлена впереди лошади, только лишь даст резко назад, и задавит всех и вся, полностью повернув свои оглобли к тому, что будто бы было доселе совсем изжито, хотя на самом так деле оно было разве что лишь покрыто дерном новой цивилизованной действительности.

Ну а теперь вполне полноправно оно и вылезло целиком наружу в тех самых до чего явно вполне подходящих для всего того условиях «бесподобно и невозмутимо массово-идейного жития-бытия».

А вот и те выпукло яркие строчки, что были напрочь вымараны цензурой из произведения донского атамана Краснова, причем как раз из-за их более чем нестерпимо болезненного сурового неудобства.

И это именно в них, кстати, между тем, и имеется то самое исключительно наглядное и впрямь-таки самое безысходное доказательство всему тому, что несколько выше было автором уж здесь вполне верно изложено.

И только в аудиокнигу эти слова никак ныне не «постеснялись» все-таки как-то ведь вовсе ненароком явно так втиснуть.

Вот она в конце цитаты.

Генерал Краснов, «На внутреннем фронте»

«– Вы – генерал Краснов? – обратился штатский ко мне.

– Да, я генерал Краснов, – отвечал я, продолжая лежать. – А вам что от меня нужно?

– Господин комиссар просит вас немедленно прибыть к нему для допроса, – отвечал он.

– Странный способ приглашать для допроса генералов вваливаясь к ним с вооруженной командой и наводя панику на несчастных хозяев, – сказал я.

– ТАК ДЕЛАЛИ ПРИ ЦАРСКОМ РЕЖИМЕ, – ВЫЗЫВАЮЩЕ ОТВЕТИЛ МНЕ – МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.

– ВЕРОЯТНО ВЫ ДЛЯ ТОГО И СВЕРГАЛИ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, ЧТОБЫ ПОВТОРЯТЬ ВСЕ ТЕМНЫЕ СТОРОНЫ ЕГО ЦАРСТВОВАНИЯ, – СКАЗАЛ Я».

(Выделено мной для сущей наглядности – Авт.)


94

Но то еще сколь мягко будет, собственно, сказано: на деле революция была явно призвана разом ведь повторить все то наиболее темное, что некогда вообще еще могло существовать в какую-либо прежнюю цивилизованную эпоху.

Однако при всем том их пожелания, естественно, были самыми наиблагими.

Да только их вполне действительное и самое насущное осуществление на практике должно было пойти именно мирным, а никак не воинственно мятежным путем.

И интеллигенция, несомненно, могла бы подать народу тот самый наиболее гуманный пример именно так никак и близко вовсе не обезличенно восторженного отношения ко всей той до чего еще самой уж обыденной житейской правде.

Причем все те и впрямь наиболее обиходные постулаты как раз-таки подобного медленного, взвешенного и постепенного изменения всех тех извечно приземленных реалий начала прошлого века и могли вот хоть как-либо оказаться усвоены всем тем донельзя простым народом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.