Глава 5


Сицилия. Палермо 1998 год

Как сразу, несмотря на слепоту,

Находит уязвимую пяту!

(с) Шекспир. Ромео и Джульетта


От бессилия ломались крылья,


Разбивались надежды, мечты,


Но я верила очень сильно


Где-то есть в этом мире ТЫ.

(с) Ульяна Соболева

– Остановиииись!

Закричал Марко и бросился на спину Сальваторе, не давая вонзить нож в Джино. Но старший брат его с легкостью отшвырнул. Окровавленный, весь в кровоподтёках после изнурительной и безжалостной драки, сжимающий рукоять сбитыми пальцами, он сидел сверху на Джино, придавив его к земле и дрожа от напряжения, пытался перебороть сопротивление кузена. Кончик ножа дергался у самого горла Джино.

– Ты…в моем доме… И если я, Паук, сказал, что она не станет играть – значит так и будет. Понял? Повтори, мразь!

– Да…пошел ты!

– Повтори, или я уши тебе отрежу!

– Попробуй!

Напрасно он злил Сальву, напрасно дергал перед ним красной тряпкой. Мне вдруг стало невыносимо страшно, что Паук так и сделает – отрежет ему ухо. Из-за меня.

– Не надооо. Не режь его. Я не стану играть. Не стану. – повисла на руке Сальвы, от неожиданности он обернулся и прочесал лезвием по моему плечу. Тут же его глаза расширились, округлились, и нож выпал на землю. Было больно, и меня тут же затошнило от вида собственной крови. Хлынув по лиловому рукаву вниз к ладони, она закапала в траву.

– Придурооок! Ты ее зарезал? Тыыыы!

– Заткнииись, бл*! Все заткнулись!

Голос Марко оглушительно зазвенел в ушах, но мне было наплевать на него, у меня сильно кружилась голова, а Сальваторе подхватил меня и быстро понес в сторону дома. Какие сильные у него руки, как гулко бьется сердце в груди, и сквозь густую вату я слышу, как он шепчет по-итальянски:

– Сейчас, Вереск, сейчас. Все хорошо будет… сейчас, маленькая. Я нечаяннооо…. Бл***… я не хотел… слышишь, малая, я не хотел!

И в волосы мои ладонью зарывается, прижимая мою голову к своей груди. Бежит со мной, торопится… а мне хочется, чтоб не торопился, чтоб вот так у него на груди лежать бесконечно.

Занес меня в дом, взбежал со мной по лестнице… а мне было так хорошо, я ужасно хотела, чтоб это не прекращалось, но Сальваторе положил меня на постель, приглаживая мои волосы, обхватывая ладонями щеки.

– Сейчас рану посмотрят… слышишь, Вереск? Ты только не умирай, ладно?

И в черных радужках больше нет колючей злости, нет глубокой и безнадёжной бездны. Там страх и отчаяние. Ему страшно. За меня. В комнату набились люди. Все охали и ахали. Ко мне тут же подбежала мама. Бледная от испуга, ее губы дрожали, и она металась возле постели, пока ждали врача.

– Все хорошо… мам, все хорошо. – шептала я и сжимала ее руку. – Это просто царапина. Ничего серьезного. Правда.

Потом приехал врач. Он осматривал мое плечо при Альфонсо, Сальве, его мачехе и Марко, при моих родителях. Это было больно и очень неприятно. У врача оказались очень холодные руки. Когда он прикасался, меня подбрасывало, как от удара током.

– Что произошло? Кто нанес тебе этот порез? – спрашивал отец, пока врач дезинфицировал порез, и я старалась терпеть и не ойкать, чтобы не сводить маму с ума еще больше.

– Никто. Я упала на стекло.

И встретилась с горящим взглядом Сальваторе. Он стиснул челюсти так, что я увидела играющие на скулах желваки.

– Такое ровное стекло, что вспороло тебе плечо до кости?

– Не знаю. Я его не рассматривала.

– Надо отвезти ее в больницу и зашить рану. – сказал доктор. – Но там начнут задавать лишние вопросы, притащат полицейских. А здесь у меня нет с собой анестезии. И шить придется наживую. Так что решать вам – или больница, или здесь.

– Не надо полицейских, – вскрикнула я и подскочила на постели. Они могут узнать, что это сделал Сальва, и посадят его в тюрьму. Наивная… я еще не знала, что даже если бы он убил меня, никто б его не посадил. Таким, как Мартелли, можно все. Мама тут же аккуратно положила меня обратно на подушки.

– Тише, милая. Не надо переживать. Мы просто поедем, чтоб тебе зашили рану и дали обезболивающего.

– Мне не больно. Зашивайте здесь. Я потерплю!

Отец бросил взгляд на Альфонсо. Тот стоял, как изваяние, с такими же сжатыми челюстями, как и у Сальвы. На старшего сына не смотрел. Он вообще никуда не смотрел и от этого казался еще ужаснее.

– Зашивайте здесь.

– Дайте ей вина или снотворного. Будет в задурманенном состоянии, и спокойно зашьем.

***

Когда меня зашивали, я чувствовала головокружение и покалывание во всем теле. Боль была где-то вдалеке, но моментами приближалась и вспарывала мне нервы. А я сильно раскрывала глаза и стонала. Чувствовала руки мамы, как они гладят мне голову, как ласкают и убаюкивают.

– Еще немного… совсем чуть-чуть, моя малышка. Скажи мне… кто это сделал?

– Я сама…, – едва произнося слова и теряя ее лицо в пьяном тумане.

– Неправда… Это кто-то из детей Альфонсо? Не бойся. Мы сумеем тебя защитить. Скажи маме… скажи мне. Их надо наказать!

– Нет! Я сама! Я же сказала!

– Хорошо…хорошо. Ты только не нервничай.

Врач закончил зашивать, меня накрыли белоснежным, хрустящим одеялом и оставили одну. Посетителей ко мне не пустили. Я лежала в темноте, пока там внизу шумели гости, звенели бокалы. Рука ныла и саднила… И я постоянно видела перед глазами лицо Сальваторе с этим удивленным взглядом, когда лезвие вспороло мне кожу. Он смотрел на меня с таким неподдельным ужасом, с такой болью и сожалением.

А потом стало грустно и даже обидно. Они там все веселятся, играют в свои дурацкие игры, а я здесь одна валяюсь. И он… наверное, со своей мымрой белой сидит в обнимочку. Хотела отвернуться к стене, дернула пораненной рукой, и от боли с обидой слезы на глаза навернулись… а где-то вдалеке застонала гитарная струна. Один аккорд, потом другой. За самым окном. Открыла один глаз, потом другой. Уставилась в темноту.

Красиво плачет гитара. Переливисто, нежно. Никогда эту мелодию не слышала… Дышать становилось все сложнее. Как будто там, под кожей мое сердце начало сходить с ума и биться, как ненормальное. Вскочила с кровати и к окну бросилась, прижалась лицом… А он на ветке акации сидит и брынчит по струнам, поглядывая на мое окно. Сумасшедший, он же может упасть. На меня поглядывает, у грифа зажимает струны, трясет в такт головой. И я стою, распластав по стеклу ладонь. Заворожено слушаю музыку… которую он играет для меня. Вернулась в постель, положила голову на подушку и уснула. Сквозь сон мне казалось, я продолжаю слышать, как он поет мне….


Меня разбудил шум внизу. Превозмогая боль, я выбралась из постели, чтобы посмотреть в окно, и чуть не заорала от ужаса.

Сальву пороли. Привязали к дереву, и сам дон Альфонсо наносил удары по голой спине своего сына. Поднимал руку и опускал длинный хлыст на тут же вздувающуюся кожу. Никто из родственников и гостей и слова не сказали, они стояли там внизу и смотрели. Я забыла о своем плече. Я больше его не чувствовала. Выскочила на улицу босиком, но подбежать к хозяину белоснежного дома и вцепиться ему в руку не дал отец, он перехватил меня и придавил к себе.

– Отпусти, – зашипела я, но он и не подумал разжать руки. – Это жестоко! Это ненормально! Останови его!

– Нет! Он отец, и только он решает, как наказать своего сына! А ты, – он посмотрел на меня прищурившись и просверливая во мне дырку, – ты там была, да?

– Где?

– Видела, как Сальва избил Джино? Как сломал ему все пальцы?

Боже! Когда он успел ему еще и пальцы сломать?

– Нет! Я ничего не видела!

– Лжешь! Видела! Это Сальва тебя ножом полоснул!

– Нет!

– За ложь и я тебя выпорю, Юлия! Не смей врать отцу!

Тяжело дыша, я смотрела на него. Впервые он был в такой ярости. Меня никогда не били, но я вдруг поверила, что отец может это сделать, и отшатнулась от него назад.

– Выпори! У тебя теперь есть пример, как это делать!

– Молчиии! – выпучив на меня глаза.

– Не буду!

Вырвалась из отцовских рук и бежала куда глаза глядят, на задний двор, куда угодно, лишь бы не слышать и не видеть, как старый Альфонсо бьет своего сына. Я свалилась на стог сена и рыдала там от бессилия. Пока не пришел Марко. Добрый и застенчивый Марко. Он принес мне воды и кофту, которую передала моя мама.

– Так у нас положено. За провинность десять плетей. Ничего. Он привык. Не впервой получает.

– Какую провинность? Драку с Джино?

– За твое плечо… Твоя мать устроила скандал и истерику…

Я резко подняла заплаканное лицо.

– Кто сказал, что это Сальва? – Марко отвернулся в сторону, и я толкнула его изо всех сил.

– Ты? Ты сказал?

– Нет. Он сам.

– Зачем?

– Иначе там бы стояла ты.

Я его не понимала. А я здесь при чем?

– Ты! За то, что лжешь и не выдаешь виновного! У отца такие правила! Он бы заставил тебя говорить!

Парень выдрал травинку из стога сена и так же, как его старший брат, сунул ее в рот.

– Мой бы отец ему не позволил!

– Думаешь?

Прищурился и посмотрел на меня.

– Твой отец ходит под капо, а капо – это Альфонсо ди Мартелли. Никто не может ему противоречить. Он – Бог и судья в семье.

– Капо?

– Маленькая еще… когда-нибудь поймешь. У нас свои законы, а твой отец – один из нас.

– Нас?

Марко встал с сена и подал мне руку.

– Пошли в дом, скоро будет обед, а потом скачки. Праздник продолжается.

Сказал как-то мрачно, и я ужаснулась этим порядкам и правилам. После всего, что произошло, у них продолжается праздник. Джино избит, со сломанными пальцами, я с порезом на руке, а Сальву хлестали, как животное.

За обедом было уже не так много гостей. Остались лишь избранные. Я искала взглядом Сальваторе, но его за столом не было.

– Отец наказал его. Сутки без еды и воды.

Когда мужчины ушли, а рядом остались одни женщины, увлеченно обсуждающие какие-то сплетни и беременность Марии. Я стащила со стола кусок буччеллато, завернула в салфетки и сунула в карман джинсового сарафана. Обычно этот национальный пирог готовят на сочельник, но у дона Альфонсо рождество тогда, когда он этого захотел.

Оставалось только принести свои трофеи Сальве… а найти его в этом доме все равно что иголку в стоге сена, и я придавила к стене Марко, который не собирался мне признаваться, где держат его старшего брата.

– К нему нельзя!

– Бред. Скажи, где он, и сама схожу раз ты такой трус.

– Я не трус, – серьезно заявил Марко и протер очки белой рубашкой.

– Самый настоящий. И черт с тобой, сама найду.

– Не найдешь! – упрямо заявил Марко.

– Так покажи!

– Не могу!

– Ну и иди к черту!

Около часа я обыскивала весь двор. Осмотрела все, кроме самого дальнего места за беседкой у ограды. Где росли дикие акации и жасмин. Я пробралась к задней стороне дома, к большой летней беседке. Там собрались все мужчины. В широком плетеном кресле сидел дон Альфонсо и курил сигару, рядом с ним стоял его брат Лоренцо, кузен Диего, мой отец, дядя и еще несколько мужчин, которых я не знала. Я затаилась за кустами дикой розы, пытаясь пробраться незамеченной. До меня отчетливо доносился голос Альфонсо:

– Их надо проучить. Убить всех, кто приедет на эту встречу, а самому главному отрезать язык и отправить его вдове.

– Копов будет слишком много. Это национальный праздник.

– Порка должна быть показательной, но неожиданной. Этот сукин сын должен сдохнуть на глазах у всех…. вместе с копами.

Я судорожно сглотнула, и кто-то вдруг накрыл мне рот ладонью. Марко. Он потащил меня в сторону домиков для прислуги.

– Это что…это…

– Не знаю. Может, игры такие.

– Игры?

– Да. Квест там какой-то или…

Все он прекрасно знал. Это я ничего не знала. Это я жила в своем розовом мире, где добро побеждает зло, а парень, который любит животных, не может стать серийным маньяком. А ведь все очень просто… кто сказал, что серийные маньяки не любят животных?

– Где он?

– Здесь. У ограды.

Марко привел меня к яме, выкопанной под самым забором. Я глянула вниз и тихо вскрикнула, увидев там Сальваторе в окровавленной рубашке.

– Пришла посмотреть – не сдох ли я, малая? К краю не подходи, а то труселя твои увижу.

Крикнул Сальва снизу, усмехаясь своей самодовольной ухмылочкой.

– Придурок! Я в шортах!

– Вылезу уши надеру! За придурка!

– Ты вылези сначала, верзила! На вот! Сил наберись!

Швырнула ему в яму кусок пирога, завернутый в салфетки и в полиэтиленовый пакет.

– Мммм, буччеллато. Люблю.

– Пошли! Кто-то идет!

– Верзилааа, – крикнула, но Марко потянул меня снова в сторону, – я ночью приду!

– Та ладно, а от страха в трусишки не наделаешь?

– Сдались тебе мои трусы!

– Беспокоюсь о тебе, малая! Я заботливый!

– Идем! Я же сказал, что он в порядке!

Марко утянул меня за кусты, и мы укрылись в высокой траве, когда мимо ямы прошел Альфонсо со своей делегацией.

Загрузка...