По мере продвижения вперед XIX века Китай пережил массу разнообразных ударов, которые изменили его исторический облик. До Опиумной войны он представлял дипломатию и торговлю в основном как формы признания превосходства Китая. В обсуждаемое нами время Китай переживал период очередной внутренней смуты, когда страна столкнулась с тремя вызовами извне; даже одного из них уже было бы достаточно, чтобы свалить династию. Эти угрозы пришли с разных направлений и в формах, прежде неизвестных истории Китая.
На Западе, за далекими морями-океанами, выросли европейские державы. Они бросали вызов, связанный не столько с защитой территорий, сколько с противоречивой концепцией мирового порядка. Западные державы, как правило, ограничивались получением экономических уступок на китайском побережье и требованиями прав на ведение свободной торговли и миссионерской деятельности. Парадоксально, но именно в этом содержалась угроза, хотя европейцы вовсе не рассматривали свои требования как захватнические. Они не стремились изменить правящую династию, они просто навязывали совершенно новый миропорядок, во всем не соответствовавший существующему в Китае восприятию мира.
С севера и запада экспансионистская и доминирующая в военном отношении Россия пыталась внедриться во внутренние районы Китая. Сотрудничество с Россией можно было бы на время купить, но она не признавала никаких границ между ее собственными владениями и внешними владениями Китая. И в отличие от предшествовавших завоевателей Россия не становилась частью китайской культуры: империя временно лишалась территорий, на которые та проникала.
И все же ни западные державы, ни Россия не помышляли свергнуть цинов и заявить права на Мандат Неба. В конечном счете они пришли к выводу, что они больше потеряют от падения цинов. У Японии, напротив, не было никаких прямых интересов в сохранении древних институтов Китая или китаецентристского миропорядка. Наступая с востока, она стремилась не только к оккупации значительной китайской территории, но и к замене Китая в качестве центра нового мирового порядка в Восточной Азии.
В современном Китае с чувством уныния вспоминают о последовавшей серии катастроф как части печально знаменитого «столетия унижений», окончившегося только с объединением страны под националистической формой коммунизма. В то же самое время эра китайского падения по многим параметрам представляется испытанием его замечательных способностей превозмочь все невзгоды, способные погубить другие общества.
Пока иностранные армии маршировали по территории Китая и выдвигали унизительные условия, Небесный двор не переставал претендовать на центральную власть и был в состоянии распространять ее на большей части китайской территории. К захватчикам относились так же, как в предыдущие века, как некоей помехе, нежелательному перерыву в вечном ритме китайской жизни. Двор в Пекине мог действовать подобным образом, ведь иностранные грабежи происходили преимущественно на периферии Китая и оккупанты приходили, чтобы торговать; а поскольку дело обстояло именно так, то в интересах захватчиков было сохранять спокойствие на самых обширных и самых густонаселенных центральных территориях. Правительство в Пекине, таким образом, получало поле для маневра. По всем возникающим проблемам требовались переговоры с императорским двором, в силу чего тот получал возможность натравливать одних оккупантов против других.
При таком слабом раскладе китайские государственные деятели умудрялись играть свою роль весьма умело, не допуская еще более худшей катастрофы. С точки зрения равновесия в мире объективная расстановка сил не предполагала сохранения Китая как унитарного государства размером с материк. Опираясь на традиционное представление о своем превосходстве, Китай, несмотря на довольно часто бросаемые ему вызовы и на переполнявшие страну волны колониальных грабежей и внутренних волнений, в конечном счете собственными силами преодолел все свои проблемы роста. Пройдя через болезненный и часто унизительный процесс, китайские государственные деятели в итоге сохранили моральные и территориальные установления своего распадающегося на части миропорядка.
Что особенно примечательно – они поступали так, используя лишь свои традиционные методы. Некоторые представители правящего класса Цинской династии написали весьма велеречивые мемуары в классическом стиле, рассказав о вызовах, брошенных Западом, Россией и поднимающейся Японией, и о необходимости для Китая в итоге заняться «самоусилением» и улучшением собственных технических возможностей. Но китайская элита конфуцианского толка и основная масса консервативно настроенного населения страны сохраняли двойственное отношение к таким советам. Многие воспринимали книги на иностранных языках и западную технику как несущие угрозу культурной самобытности Китая и общественному порядку в стране. После доходивших до драк стычек победившая фракция решила: модернизация по западному пути будет означать отказ от своего уникального наследия, а это ничто не сможет оправдать. Поэтому Китай вступил в эру имперской экспансии без тех преимуществ, которые давала современная военная система общенационального уровня, и только частично приспособившись к иностранным финансовым и политическим нововведениям.
Стремясь выдержать натиск, Китай стал опираться не на технику или военную силу, а на два традиционных для него ресурса: аналитические способности собственных дипломатов, а также на выносливость и веру народа в свою культуру. Была выработана искусная стратегия натравливания новых варваров друг против друга. Лица, ответственные за внешние сношения Китая, предлагали концессии в различных городах, но они специально приглашали многочисленный круг иностранцев принять участие в дележе добычи, таким образом «используя варваров против варваров» и избегая доминирования какой-то одной державы. Они выдвигали условие и настаивали на необходимости строго придерживаться духа и буквы «неравноправных договоров» с Западом и иностранных принципов международного права, но не потому, что китайские чиновники считали их действительными с правовой точки зрения, а потому, что такое поведение давало возможность урезать амбиции иностранцев. Перед лицом двух потенциально превосходящих по силе претендентов на господство в Северо-Восточном Китае, практически не обладая военными силами для того, чтобы дать им отпор, китайские дипломаты настроили Россию и Японию друг против друга, взаимно нейтрализовав масштабы и длительность вторжений и той и другой страны.
В свете контраста между военной слабостью Китая и его экспансионистским видением своей роли в мире значительным достижением стала тыловая оборона с целью сохранения китайского правительства. Это достижение не отмечалось каким-то празднованием побед. Это была незавершенная, длившаяся долгое время, пережившая и порой убивавшая своих сторонников попытка, в реализации которой было множество отступлений и имелось много внутренних противников. Эта борьба стоила очень и очень дорого китайскому народу, чье терпение и выносливость служили, не в первый и не в последний раз, в качестве последней линии обороны. Но она позволила сохранить Китай в идеале как занимающую целый континент реальность, как страну, ответственную за свою собственную судьбу. Выработанные во время изнурительной борьбы огромная самодисциплина и уверенность в своих силах дали возможность Китаю вновь возродиться в более позднюю эпоху.