Она открывает балконную дверь, и я теряю дар речи. То, о чем я читала в книгах и видела в инстаграмах. Замираю на пороге и не решаюсь войти.
Сара наблюдает за моей реакцией снисходительно и в то же время понимающе. У них с Андреа не было бы этой квартиры, если бы у её тетки были дети.
– Что еще нужно?
– Как в кино. Так вот откуда ты шлешь мне эти бездонные закаты!
– И рассветы тоже. Мы любим завтракать на балконе.
Дом, расположенный на первой линии туристического городка, позволяет видеть горизонт. Ничто не разделяет тебя с морской бесконечностью.
Я хочу здесь жить.
– А кем работала твоя тетка?
– Няней в детском саду.
– Всю жизнь? Вот так ходила на работу в детский сад каждый день?
– Да, сорок лет подряд.
Сорок лет в детском саду. Да нет же! Сорок лет у моря. У самых его стоп.
– И зимой? – задаю откровенно глупый вопрос.
– Конечно. Она здесь родилась, выросла и умерла.
Это получается, что тетка Сары не приезжала вахтой разливать cappuccio, выдавать ключи с номерками, протирать шезлонги. Просто родилась и умерла в окружении гигантских фикусов и рододендронов.
– А зимой здесь погодка не очень. Ветрено, влажно…
Сара принялась рассказывать о недостатках местного климата, но я уже ничего не слышала. Я представляла ее тётку, собирающуюся на работу свежим декабрьским утром. Я хотела проникнуть в её рутинную вдали от пляжных забав жизнь.
Нет, ну если бы я была этой тёткой, я бы точно не работала няней! Здесь же надо быть художником. Непременно! Нужно просыпаться каждое утро и тратить il tempo prezioso на что-то великое – рисовать ветреный и влажный лигурийский рассвет.
В голове не укладывалось, что можно быть не выдающимся человеком и жить недосягаемой, почти книжной жизнью у моря.
Я не спала всю ночь. Эта палатка была тесной для нас двоих, а с ребенком – вообще не развернуться. Замученная бессонницей и болью в мышцах, я мысленно разглядывала звезды через тканевый потолок нашего «дома на природе», как, наконец, услышала первые шевеления снаружи.
Слава богу, значит уже пять – йоги просыпаются на медитацию. Делать нечего, сон мне сегодня не светит, я тихо приготовила набор для душа и побрела.
«Ах вот когда нужно просыпаться, чтобы не стоять в очереди в душевую кабину», – подумала я. Никого не было. Спустя минут двадцать подошли две индианки. Я похвалила себя за то, что встала раньше них. Обычно индийцы более дисциплинированы в том, что касается утреннего подъема.
– Do you have some toothpaste?
– Sure. Take it.1
Ага, вы еще и пасту забыли. 2:0.
Я привела себя в порядок, набрала в бутылку немного воды и пошла в ангар.
Лагерь еще не проснулся. Так что я заняла место недалеко от портрета Гуру.
Утренняя медитация совсем другая. Более ясная и глубокая. Кажется, что не ты в неё входишь, а она в тебя. Обволакивает и растворяет. Я смотрю на бинди Шри Матаджи, стараясь удержать внимание.
Прохладная тишина продолжает входить в мое тело, и я больше не чувствую неудобство сидения по-турецки. Позу лотоса я так и не освоила.
Медитируют йоги бесшумно: сидят неподвижно, ладони открыты, ум чист.
Индийцы, китайцы, лица европейской наружности. Белокурый папа с двумя такими же альбиносами-детьми. Ого, даже не орут. Сколько они уже здесь сидят? Кто пришел самым первым? У кого действительно получается медитировать? И все ли проснулись по собственному желанию или есть кто-то, как я, от безысходности?
Чувствую себя самозванкой. Если б палатка была побольше, меня бы только к завтраку обнаружили. И то, к его окончанию. Не зря муж называет меня sfaticata – дословно «лентяйка», но я предпочитаю переводить как «человек, который не любит расходовать энергию напрасно».
Я позволяю всем этим мыслям жужжать в сознании назойливой мухой, но не делаю из нее слона, ведь я пришла за тишиной.
Тишину описывать трудно, тем более, когда она случается с тобой нечасто. В целом это похоже на то, будто из головы вынули центнер шуршащего пластика. Прояснилось. И вот тебе уже все равно, успеешь ли взять порцию тушёной картошки или придёшь к шапочному разбору риса басмати.
В общей сложности я с удовольствием пробыла в компании махайогов около часа. Дома я, конечно, столько не медитирую. Десять минут – рекорд новоиспеченной, не очень организованной мамаши.
Раз уж я проснулась так рано, надо воспользоваться случаем. Мои все равно еще спят. Я пошла к реке.
На удивление вода не была ледяной. По обе стороны речушки уже сидело несколько йогов, опустив стопы в воду и не громко распевая мантры.
Петь мантры по утрам – не мое. Я хочу слышать голос тишины, ведь у нее за день будет возможность меня наслушаться.
И вот я, напоенная безмолвием и умиротворением, всматриваюсь в игру облаков, меняющих силуэт, и радуюсь, что мы сюда приехали. Благодарю Бога, что за пару часов до поезда нам удалось прекратить ненужные пререкания, взять в руки себя, ребёнка и тесную палатку, которая сегодня подарила мне редкий опыт погружения, от которого в суете повседневности я давно отвыкла.
Пока я вглядывалась в её крохотное совершенное тельце, муж принес свидетельство о рождении.
– Tieni. I suoi documenti.
«Значит, она настоящая», – пронеслось в голове. Документы имеют силу ставить твои ноги на землю, а тебя на ноги.