Когда поэт, описывая даму,
Начнет: «Я шла по улице, в бока впился корсет», —
Здесь «я» не понимай, конечно, прямо,
Что, мол, под дамою скрывается поэт.
Я истину тебе по-дружески открою:
Поэт – мужчина. Даже с бородою.
Прежде чем вы начнете читать эту книгу, скажу прямо, что это все неправда и все, что тут написано никогда не происходило ни с автором, ни с его друзьями и знакомыми, хотя все написано от первого лица. Так что я готов заранее признать свою вину, если кто—то увидит в героях свои черты или поступки. Если какие-то организации сочтут, что это про них, то я готов изъять куски из текста и согласиться с опровержениями. Если кто-то осудит героя и припишет мне его грехи, то я готов за него сознаться, что «да» я был не прав и больше так делать не буду.
Автор немного вольно обращался с историческими лицами. Везде он старался следовать документам по истории, но трактовку их поступков и достижений брал на себя. Я хотел сказать, что они такие же люди, как и все, но только гениальные, так что остается только завидовать, что они смогли, а мы нет.
Так-что будьте благосклонны и успешного чтения.
Зазвонил мой служебный телефон. – Алло!
Это звонил начальник отдела кадров. «Вам надо пройти в комнату переговоров». Я хорошо знал этого чинушу, мы не раз за одним столом обедали и вели нейтральные беседы. Но сейчас звучал официальный голос с металлическими интонациями. Это означало, что он по делу или звонит в присутствии кого-то незнакомого. Я спустился вниз в проходную. За ней начиналась зона, где можно было свободно находиться посетителям. Там же была комната, для переговоров с ними, пока им не выпишут пропуск. На этот раз у комнаты дежурил начальник отдела кадров, что было само по себе удивительно. Значит, там находилось какое-то важное начальство. Но почему его не допускали на территорию Института, я не понял. Начальник взял меня под локоток, что мне не понравилось, и я вежливо освободился. – Ну, ладно! – выдохнул начальник и пропустил меня первым в комнату. В комнате в углу за столом сидел красивый блондин. В идеальном костюме, он очень соответствовал образу чекиста. Этот образ я усвоил по многим сериалам. И его голос: «Проходите, садитесь!» – был настолько знакомым и ласковым, что у меня не осталось сомнений, что я угадал его занятие. Дальше я ожидал, что он вынет книжечку и отрекомендуется: «Капитан,*****». Но этого не произошло. До этого со мной беседовали разные вежливые люди. В основном это были ученые старой школы. Но тут была холодная вежливость. Потом я часто встречался с такой вежливостью, и в этой организации и даже в нелегальном обществе ленинградских фашистов. Но сейчас это было впервые. Вежливая реплика – «Мне рекомендовали Вас, как талантливого молодого ученого». Начало было для меня неожиданное. Еще никто не говорил мне такого. Да кому было дело до моей талантливости, все пахали одинаково и решали те задачи, что ставили шефы или возникали по ходу работы. Дальше следовал неожиданный задушевный вопрос. – «Над чем вы сейчас работаете?». Тоже было для меня неожиданно. Я не числил себя важной персоной, чтобы незнакомые люди интересовались моими работами. Я подумал: «Сейчас спросит о здоровье». Но молчать было неудобно, и я открыл рот, не понимая, что происходит. – «В настоящее время» – протокольно начал я, – «веду свою часть алгоритмов по основным процессам управления». – Да нет! – досадливо бросил он. – Расскажите мне про теорию. Вот тут мне стало не по себе. Такая организация знает столь тонкие математические предметы! Да и откуда они узнали, что я занимаюсь этим. Но скрывать было нечего, хотя я просто не был подготовлен читать популярные лекции по вопросам современной математики. – «Исследую приложение конечных полей Галуа для описания дискретных процессов». – «О-о-о!» протянул он. – И чего Вы там достигли?
Я явно был в тупике. Что-то мне подсказывало, что субъект не знал этого предмета, но что ему было нужно, я не понимал
И тут блеснул некоторый луч, осветивший закоулки моего сознания. – «Вы кому—нибудь сообщали свои результаты?»
– Вот! Это суть.
– И как хороший следователь по этой маленькой детальке, я понял, что это и есть основная цель беседы. Но это была только догадка. – «Да, делаю кое-что!» – протянул я. А теперь надо немножко пояснить для современного поколения. Это были годы, когда компьютеры были большими устройствами и занимали этажи. И поэтому переписка шла по обычной почте, как это делали веками большинство ученых. Значит, это не удивительно, что незнакомый мне сотрудник знакомых мне понаслышке органов интересуется моими работами по полям Галуа. Этот человек – феномен, занимаясь работой, которая «опасна и трудна», вряд ли хорошо знает дискретную математику. Этот человек хорошо знает мою переписку!
Что я там написал, кроме того, что у нашей власти отрос большой орган, употреблял разные непотребные слова? Нет, что-то более серьезное привело его. Я ждал следующего вопроса. Но он заботливо сказал: – «Не буду утомлять вас. Мы еще не раз поговорим. А вы пока подумайте и в следующий раз расскажите чего—нибудь на тему вашей работы». Встал, заканчивая разговор, и добавил.
–«Еще подумайте, Вам ничего не говорит имя Казимир Беллучи?»
«Вот так! – подумал я – «Опять проклятая неизвестность!», – сказал муж, не разглядев, кто лежит в его кровати рядом с женой.
Не скажу, что я вышел спокойно, под взглядом начальника отдела кадров. Но разум мой работал. Хотя переписка с американским ученым Казимиром Беллучи была, но она не касалась основной моей работы, а только моей домашней теоретической работы, и я не находил в ней никакой крамолы. А крамола-то была!
В самом моем существовании. И в том, что независимые мысли, даже научные, возникают только в свободной среде и принадлежат многим людям. Но об этом потом. Я вспомнил, что, подписывая форму на секретность, я подписал пункт, по которому я должен был докладывать о своей переписке с иностранными гражданами. Вот тебе и повод для беседы с доблестными органами. А теперь изложу по порядку.
Моё почти психическое заболевание началась в институте, где я впервые прочел работы академика Николая Владимировича Горянского, посвященные кибернетике. Эта наука в официальной пропаганде называлась, как реакционная лженаука, возникшая в США и других странах во время второй мировой войны, форма современного механицизма.
Это было смешное и странное время. Уже не было Сталина, но официальная пропаганда муссировала работу Сталина «Вопросы языкознания» и вторую работу «Экономические проблемы социализма».
Что за прелесть были эти работы!
«Законы не изменяют. А их изучают и используют» – писал товарищ Сталин. В это фразе было столько же информации, как надписи на туалете общего пользования. «Уходя, гасите свет».
Но их воспринимали серьезно. Изучали. Трактовали.
Кроме того, всем прививалась вера, что марксистское учение открывает глаза на все.
Это очень хорошо использовалось нечестными людьми на каждом шагу и во всем. В том числе и в науке.
Как сегодня выясняется, никто не запрещал кибернетику и генетику. Правда, при этом игнорируются реальные людские жертвы, как академик Николай Иванович Вавилов. И много других.
Просто генетика не соответствовала положениям марксизма в понятии великого ученого Трофима Денисовича Лысенко.
По академии наук ходила байка.
Лысенко выдвинул в академики своего ученика. Этот ученик достиг «больших» результатов. Он отрубал хвосты нескольким поколениям крыс и, наконец, по словам Лысенко и его сотрудников, добился того, что рождались крысы без хвостов. Это было подтверждением, что потомственные признаки формируются внешней средой, а не передаются по наследству.
За такую работу он был, выдвинут в академики.
При обсуждении этого вопроса встал один из членов академии и сказал следующее.
– Это великое открытие, но оно противоречит моему личному опыту. Евреям мужского пола вот уже 5 тысяч лет делают обрезание. Годы идут, а работы раввинам не убывает.
– Уже много лет как стоит Земля, мужчины, регулярно лишают девушек девственности, но пока все девушки рождаются в соответствии со старыми признаками. Я не могу голосовать «За!», и кандидат в академики был провален.
Позднее выяснилось, что результаты опытов с крысами были подделаны.
В кибернетике все было сложнее.
Да, её действительно никто не запрещал. Отмечалось, что это корыстное буржуазное стремление заменить рабочих роботами. Отмечалось, что нельзя воплотить нематериальные мыслительные процессы в материальной среде.
У меня особое мнение. Оно заключалось в следующем.
Сам термин «Кибернетика» появился под влиянием американского ученого Винера, и сформулирован в названии одной из его книг.
Но до войны появилась работа Тьюринга «Мысленные опыты с реальными автоматами». Был и ряд других работ, например, фон Неймана, не претендующих на открытие новой отрасли. Так что идеи витали в воздухе. Но как всегда, гений сказал то, что не могли сказать другие.
Его первая книга «Кибернетика или управление и связь в животном мире и машине». До этого он много занимался системами противовоздушной обороны.
Эти системы сразу наводят на мысль о способе поведения живых существ. Не зря в дальнейшем его ученики писали математические трактаты о живых существах. Например, «Погоня летучей мыши за бабочками»
Нельзя сказать, что власти перекрывали работы по автоматизации производственных процессов. Нельзя было только развивать теорию.
Но в этом был соблазн. Заниматься кибернетикой постепенно стало признаком оппозиции и фронды.
Надо сказать, что и теория потом начала развиваться, и даже современные исследователи пишут, что она развивалась в ущерб практике. Нужны были программисты, а было много математиков, рассуждающих на эту тему. Моя точка зрения, ничего этого не было слишком, ни математиков, ни программистов.
Правда, я думаю, что новые идеи нуждаются в трех безумцах.
Это ученый, который, несмотря на то, что тревожащая его идея «никому не нужна», продолжает думать о ней. Как Генрих Герц, обнаружив радиоволны, высказался, что это явление никому не нужно. А через несколько десятилетий уже работала радиосвязь.
Второй «безумец» – это инженер, конструктор и, как говорят сегодня – менеджер, который чутьем уловит интерес к этой идее. Он возьмет на себя труд по реальному изготовлению и организации испытаний этой идеи. И займется неблагодарной работой: от найма дворников до изготовления печатного монтажа, и прочей прозой. Обычно их имена не помнят или эти имена связаны с небывалым материальным процветанием.
И, наконец, противоречивая фигура. Это специалист, которого никогда не было в истории СССР, и пока нет сегодня в России.
Это человек, который вложит свои деньги в это дело. Подчеркиваю СВОИ с корыстной целью получить прибыль. Его характеризует чутье на прибыль, а может быть желание меценатства или сочувствие ученому. Но во всех случаях он рискует своим капиталом, частично или полностью, и своим благополучием. Такой был на моем пути, но об этом дальше.
В истории СССР и других стран были случаи вложения государства в ученых, и они работали на уровне открытий, но до освоения почти не доходило.
Все эти деньги уходили на великолепные здания, персонал и высосанные из пальца идеи.
Такова природа человека. Пока над ним не висит палка личного благополучия, он поддается соблазну меньше сделать, больше получить.
Продолжая историю болезни, скажу, что труды академика Николая Владимировича Горянского я нашел в Ленинградской Публичной библиотеке им. М. Е. Щедрина. Это было удивительно. Его уже назвали проводником идеализма и чуждых идей. Но книга почему-то не была изъята из библиотеки.
Я взялся за её чтение, и не просто чтение, а конспектировал книгу. Причем разделил листы тетрадки на два столбика. В одном выписывал заинтересовавшие меня фразы, а в другой столбик мои комментарии.
Ну и нахальные же это были комментарии, там был мой юмор, но часто я повторял за автором математические выкладки и делал свои варианты. Сегодня я читаю эти комментарии и понимаю, как нахален и как прозорлив был мальчишка. Сегодня юная дерзость вызывает у меня восторг и я люблю таких молодых людей.
Это было применение Булевой алгебры для построения логических объектов.
Буль был из тех, которым, на мой взгляд, повезло. Он долго жил в захолустье (был учителем математики в школе), и потому не поддался всеобщему увлечению – дифференциальному исчислению. Хотя потом и опубликовал несколько трудов в этом направлении. И он занялся математической логикой.
В настоящее время она кажется примитивной, но он один из первых внес символы и записал многие законы логики Аристотеля в виде формул. Он показал, что эти законы подчиняются почти арифметическим правилам.
Правда, опять же, на мой взгляд, никому это в то время было не нужно, но с появлением вычислительных машин и формальных языков, все это вдруг «заиграло».
Мое молодое мышление не то, что протестовало, но понимало, что математика давно вырвалась за пределы Булевой алгебры. Даже в 19-м веке формулы механики позволяли рассчитать машины, открыть Юпитер.
А математика Буля позволяла только перечислить требования к программе и немного их преобразовать.
Уже тогда меня осенила идея применения рекурсивных функций и приведение логики к преобразованию уравнений.
Вот тут и начиналось то, что заинтересовало органы. Я это не осознавал. Так же как не придавал значения тому, что эти работы рождались в условиях полной информационной свободы.
Анекдоты и фильмы о рассеянных ученых создавали мифы об их закрытости. Ученый не может быть закрыт. Он должен иметь доступ ко всем научным богатствам мира. Иметь общение со всеми. Спорить, узнавать мнения.
Я начал с невинных поступков, и я даже не подозревал, к чему это приведет.
Мои теоретические исследования успешно продвигались. И, наконец, был получен первый результат. Достаточно логично сформулированная проблема могла быть реализована путем несложных преобразований в любую другую формальную систему – например, формулы Булевой алгебры в схемы на релейных контактах, микросхемы и даже команды формальных языков.
Через некоторое время я написал первую свою статью.
Чтобы понять это событие надо вникнуть в психологию того времени.
Писали статьи все, кто хотел написать диссертацию. Кандидатская степень давала существенную прибавку к зарплате. Так что – ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан.
Многие выбирали, а точнее получали темы от научных руководителей. Это были задачи, относительно которых уже было ясно, что их, возможно решить, и как их решить. Как тогда выражались – стрельба по видимой цели.
Кроме того, они имели четкую практическую направленность, иначе защита диссертации осложнялась.
Моя статья выдавала себя своей «лоховостью». Стрельба по невидимой цели. Во—первых, не ясно было для чего она написана и математический аппарат был необычным для окружения.
Статья должна быть рассмотрена редакционной комиссией, в которой сидели достаточно уважаемые люди. Но! В ту эпоху в число обязательных документов для представления статьи нужны были отзывы. Не подумайте, что ученых. Нет! Секретаря парткома, и начальника патентного отдела, и начальника секретного отдела.
Первая ловушка была в патентном отделе. Там надо было доказать, что статья не содержит сведений, подлежащих патентованию
С одной стороны вроде все правильно, а с другой стороны если она не содержит ничего нового, то зачем ее публиковать. А если в ней что-то есть, почему не подать заявку на изобретение. Замечу, что такие заявки проходили годами и почти 80% заканчивались отклонением.
Секретный же отдел смотрел, нет ли там секретных сведений. При этом еще рассматривалась возможность использования во вред стране. Парторг же смотрел, чтобы на статье были нужные фамилии, лучше начальников.
У меня была непонятная по теме статья, подписанная одной фамилией.
Начальник парткома посмотрел принесенную статью и очень бегло прочитал ее. Я удивился, что за столь короткое время можно войти в суть мировых загадок.
Конечно, его резюме было однозначно: «А начальник твой смотрел? Пусть подпишет».
Начальник моего отдела был простой человек. Он уже проникся моей компетенцией в деле настройки аппаратуры, и с сожалением спросил: «Ну, зачем ты так!»
В это фразе звучала вековая тоска и жалость к юродивому человеку, еще не знающему жизни. «У нас с тобой дела не впроворот, а ты тут лезешь с этим. Хочешь, я тебе устрою сверхурочные работы. Получишь реальные деньги, а это только маета». Это было действительно лестное предложение, учитывая мое материальное положение.
Потом он добавил.
«А первый день, когда поступишь в аспирантуру, будет последним днем твоей работы и приличных заработков». Но завизировал и сказал: «Думай сам». После чего горестно вздохнул и отдал бумагу.
Начальник секретного отдела тоже не был в восторге от моего творчества и коротко сказал – «Оставь!» – это тоже не предвещало ничего хорошего. И я виновато вышел из комнаты.
Через день мне вернули бумаги с его визой.
Я подал статью в редакцию.
Далее все было проще, и редакционная комиссия сочла возможным рекомендовать к публикации.
День, когда вышла моя первая статья, был ничем не примечательный. В столовой я показал ее коллегам. Отзыв бы самый замечательный: «Дуй дальше! Когда получишь Государственную премию, не забудь организовать банкет!».
И только мама, взглянув на статью, вдруг пролила слезу: «Сколько здоровья тебе это обошлось». Она как всегда была права. Это мне обошлось в целую жизнь.
Письмо
«Уважаемый Николай Владимирович!
Я в течение уже 3-х лет занимаюсь теорией построения логических объектов.
Мне хорошо известны ваши труды, на которых я многому научился. Вы создатель метода, который позволяет автоматизировать создание логических схем на механических контактах.
Это блестящая идея. Она изложена в Вашей книге. Но мне удалось, используя результаты математических работ Владимира Кухарева, предложить метод создания схем на произвольной системе элементов, включая команды языков и программирования обеспечения.
Глубоко уважая Вас и Ваши труды, я хочу попросить сделать второе издание Вашей книги с учетом предложенного мною метода. Мне достаточно будет, если будет упомянуто мое имя и сделаны ссылки на мои статьи».
Ответ на письмо.
«Уважаемый Игорь Михайлович!
После получения Вашего письма я прочел Ваши статьи. Действительно – это большое достижение. И если бы это было не так, меня бы очень обидело предложение использовать Ваши результаты. Я никогда не ставил подпись под чужими работами. Посмотрев Ваши статьи, я понял, что они заслуживают опубликования. Я предлагаю Вам послать заявку на публикацию в издательство, а я напишу рекомендацию и ее опубликуют.
Желаю Вам дальнейших успехов.
Вы еще молоды и успехи будут.
Труды Кухарева, имя, которого я упоминал в письме, я знал наизусть. Это были невероятно талантливые работы. Они основывались на чисто формальных выкладках и абсолютно новой математике.
Как я в то время ненавидел так называемый «здравый смысл». Любое хорошее открытие противоречит этому смыслу. И только по истечении времени широкие массы начинают привыкать к новым результатам, а потом, как, например, электричество, употреблять, забыв о борьбе школ и страданиях изобретателей.
К моему удивлению, после опубликования изумляющих результатов, Кухарев исчез. И только через много лет я встретил растолстевшего полковника Кухарева и, зайдя в ближайший ресторан, мы начали беседовать.
Он рассказал, о том, что его научные идеи не вызвали никакого интереса, что типично почти для всего человечества. Кроме США, где ценят инновации и готовы рисковать деньгами. А он не Дон Кихот, у него двое детей, и жить он хочет спокойно. Слава его волнует только в виде личной машины и дома за городом, где будут отдыхать его дети.
Так что история типовая.
Оставляю Кухарева и продолжу излагать свою версию моего морального падения, которая и заинтересовала государственные органы.
Однажды, под День Радио, неожиданно получил открытку:
«Уважаемый Игорь Михайлович! Поздравляю с этим профессиональным праздником и жду вас у себя на даче. Далее шел адрес и инструкции, как добраться».
Подпись Н. В. Горянский
Конечно, это было лестное приглашение, от которого нельзя было отказаться. Да я и не собирался отказываться. Для меня большое удовольствие заключалось в наблюдении жизни ученых старой школы.
Я с большим уважением наблюдал, как один из таких ученых отказался подавать руку молодому человеку, когда прочитал его статью и увидел, что она целиком списана со статьи американского ученого, даже без ссылки. Это был «плагиат», на это сейчас смотрят снисходительно.
Я видел, как один из старых ученых отказался от очень выгодного обмена своей квартиры, поскольку надо было иметь дело с человеком, которого он считал непорядочным в науке.
Это может вызвать смех, но сопровождается завистью и уважением к морали старых ученых.
В поиске истины я понимал, что «нормальная математика» для практических вопросов разработки алгоритмов и программ не подходит. Все в ней ясно и 2 умножить на 2=4. В рассуждениях человека, закрепленных в формальных правилах программирования, это не так очевидно.
И если математики-механики хотят представить бесконечность, они легко оперируют этим понятием. Хотя и для них не ясно – эта бесконечность реально существует или человек подразумевает под этим явление, которое может быть продолжено. Все что мы пытаемся реализовать в компьютере – схема или программа – работают с конечными величинами.
Конкретно поставленная мной задача состояла в том, чтобы по точкам ожидаемых результатов программы собрать функцию из дискретных элементов.
Всякий, кто занимается теорией, знает, что всякая задача требует невероятных усилий, но когда ты ее решишь, оказывается, что ее уже давно решили другие.
И тут надо сказать о душах живших на Земле людей.
Несколько слов о душах
Надо сказать, что об этом предмете у меня своя точка зрения. Я знаю, что души после смерти сохраняются. Но это никакие не облачка, прозрачные и проходящие через все объекты. Это конкретно звучащие мысли.
Я, например, всю жизнь чувствую присутствие матери, ее поучения. Это не только правила поведения за столом.
«Не качайся, убери руки, чтобы было удобно рядом сидящим». Голос, произносящий эти фразы, я периодически слышу отчетливо, и это передам сыну и внучкам.
«Смотри на Землю, а не в небо». Это означает, не завидуй тем, кто живет лучше, смотри, как помочь живущим хуже.
Можно много узнать от этого родного и утешающего голоса. Но не менее важные души – это души великих людей.
Читая их книги, я беседую с ними, соглашаюсь, спорю. Иногда похлопываю по плечу. Это же были нормальные люди, но с болезненной заботой обо всем человечестве, и твердым характером при защите истины.
Когда Бекон пишет о том, как тратить деньги, я вижу, как он поучает свою жену и детей. И я был уверен, что когда Эдуард VIII назначил его премьер-министром, он завалит дело. Несмотря на свой ум и теорию, он не был специалистом в этом вопросе, как сейчас говорят, менеджером, и довел страну до революции.
Когда Монтескье пишет о великих людях и замечает, что они спят с женами и ходят в туалет, как обычные люди, я понимаю, что при этом у него на столе стоит кружка хорошего пива и с ним можно потрепаться. Но, тем не менее, он мыслит и озвучивает философские постулаты, выражая то, что я думаю, но никогда не смог бы их сформулировать.
В то время меня очень интересовал создатель теории конечных полей Эварист Галуа.
Этот юноша прожил на Земле немножко больше 20-ти лет, но за это время он поучаствовал в Революции, написал работы по двум самым серьезным областям математики и погиб на дуэли. По легенде он соблазнил любимую девушку своего близкого приятеля, и они устроили беспощадную дуэль на близком расстоянии, где нельзя было промахнуться.
Понимая, что его жизнь кончена, Он послал свои работы своему другу, который ничего не понимал, но сохранял работы 15 лет и послал редактору математического журнала. И через 15 лет мир, ученые ахнули от идей этого молодого человека.
Одна из этих задач тогда исследовалась многими (решение уравнений выше 4-ой степени), и ее никто не мог решить. Вторую проблему не знал и не понимал никто. Даже знаменитый математик Коши не хотел тратить время на разгадывание этих загадок и выбросил его работы в мусор.
И эта работа только в 20 веке нашла применение, например в линейной алгебре, теории чисел и криптографии.
Я четко понимал, что запись логических функций и постановка задач в программировании лежит именно в этой области.
Я решил поговорить с Николаем Владимировичем про применение этих конечных полей Галуа.
Но все пошло иначе.
Почему-то в этот день пошел дождь. Такого дождя не было ни до моего визита, ни после.
Я вылез из электрички и пошел по дороге до развилки, как это было написано и даже нарисовано в письме. Конечно, по своему убеждению в мужской гордости, я не позволял себе носить с собой зонт. Это, по моему мнению, был признак старости.
Продвигаясь сквозь струи дождя, я увидел на развилке, смешную фигурку человечка с кругленьким пузом и большой лысиной. Он стоял на развилке, прощупывая глазами толпу.
Над собой он держал большой зонт. А второй был в его руке. Эта картина никак не вязалась с образом великого ученого и вызвала у меня откровенный смех.
Я позвал – «Николай Владимирович!»
Его подслеповатые глаза вытащили меня из толпы.
«Игорь Михайлович! Освободите меня скорее от зонта. Я уже давно жду вас».
Тут меня разобрал смех и вместо традиционного «Спасибо!». Вырвалось: «Ну, Вы даете!»
Он надулся. Я взял зонт, и дальше мы шли молча рядом.
Потом он на минутку остановился и сказал: «Запомните! Ваши недостатки – это Ваши недостатки. А мои недостатки это продолжение моих достоинств». Я согласно кивнул головой, и мы молча вошли в калитку его дома.
Дальше встреча опять не пошла по сценарию – «великий ученый принимает своего ученика».
Я был представлен его жене. На удивление молодой и красивой женщине.
Поступила команда академика – «Снимайте брюки! Вы же весь мокрый!».
Поля Галуа ушли далеко. Жена принесла его брюки, которые были мне по колено, но отвисали в животе, и ушла, сказав – «Будьте как дома». После моего переодевания был растоплен камин, перед которым на фигурной загородке повесили мои брюки.
«Дуся! Подай чаю!»
Я не растерялся и спросил: «Как отчество Дуси!»
«Да она вовсе не Дуся» обиделся академик, а Евдокия Аркадьевна.
«Буду знать, спасибо!»
Наконец, мы сели в удобные кресла перед камином. У него на коленях лежала рукопись моей книги.
И началась экзекуция. После столь благожелательного письма, я не ожидал такой реакции.
Первая фраза была похуже холодного дождя.
«Более похабной книги я не читал за всю свою жизнь».
«А что Вам не понравилось?» – спросил я.
«Лучше невежда помолчите, и слушайте» – был ответ. Меня поразило обращение на Вы при такой начальной характеристике, но это было в духе моего представления об академиках.
«С чего вы взяли, что начальная формула принадлежит Кухареву?
Я понял, что Вы не читали труды Клода Шеннона».
Я рыпнулся, – «В чем он меня обвиняет? Почти в неграмотности». Не знать труды создателя теории информации было стыдно. Я не мог похвастаться, что тогда я его понял до конца, но основные идеи схватил. Он, заметив, мое движение, отрубил «Да, я говорю не то, что все уже знают. У Шеннона первые труды были в 1937 году. Там он впервые написал эту формулу. А Кухарев удачно применил ее».
«И мало того, что Вы свою неграмотность хотите разгласить всем. Вы лишаете себя знания, основных подходов к этой проблеме».
Далее пошел подробный разбор страниц, отмеченных красным карандашом.
На 24-ой странице он пробормотал: «Извините, здесь я ошибок не нашел» и перешел к 25-ой.
Резюме было полным разгромом.
«Так что перепишите книгу и больше мне не присылайте. Я не люблю читать всякую чепуху два раза». И окончательно уничтожив меня, он по мирному вздохнул – «А конечный результат очень интересный! Я буду рекомендовать ее к изданию и на этой неделе пришлю отзыв. Еще один совет, представьте свою работу, хотя бы на одном серьезном научном семинаре». Далее мы перешли в соседнюю комнату, полностью обитую сукном. Здесь была святая святых этого дома – коллекция значков посвященных юбилеям городов. Это было весьма красочное зрелище. Он знал историю городов и историю каждого значка. Я был об этом предупрежден и вручил столь редкий в то время значок города Тамбова.
Эффект был потрясающий, как бывает у детей получивших самую желанную игрушку.
Значок был записан и поставлена моя подпись, и я твердо знал, что, когда будут разбирать архивы этого ученого и моя подпись займет место в истории.
Мои приключения продолжались, и я написал книгу.
Я не знал, что такое «писать книгу». Самое интересное, что это было очень тонкое (по числу листов) произведение. Но все 90 страниц, содержали серьезные доказательства и примеры.
Тут на моем пути повстречался первый редактор – женщина. И началась война. Эта война с редакторами продолжается и сейчас. Они посягают на самое святое, исправляя текст и искажая мои мысли. И как я благодарен им потом, когда в результате этой войны книги становятся понятней и проще в чтении.
Мы встречались с моим редактором в Москве каждый день в течение двух недель. Как мы ненавидели друг друга.
Мои пассажи, с глаголом «является» вызывали гнев.
Как просто – «эти результаты являются подтверждением…»
– «Является только Б-г на землю» по-военному рапортовала редактор (редакторша).
– Почему вы пишете «все вычисления содержатся в таблице, а в таблице одни цифры»? Я за вас пересчитала эти цифры, они должны возрастать в линейном порядке, а у вас… Я чего-то бормотал в оправдание, но следовал быстрый ответ:
– Ах! Вы прозевали одну строчку в таблице? А мне, откуда знать?
– Так что всю главу перепишете!
– Что за фраза «преодолеть предел». Перейти, превысить.
Я слабо отбиваюсь.
– Поймите, сейчас позволено свободно применять слова.
– Вы хотите мне сказать про глаголы «трахнуть», «поиметь», «вздрогнуть».
– Так и пишите инструкции для пивных, в нашей редакции Вам делать нечего.
Я уже не говорю, что еще одно мое внимательное чтение моей же книги вызывало и вызывает у меня устойчивое отвращение к написанному и к навязчивому желанию переписать все лучше.
Но книга вышла. Вышла благодаря Николаю Владимировичу и техническому редактору. Надо напомнить, что препятствовала не только цензура. В стране не хватало всего, в том числе и бумаги.
Она уходила в основном на текущие газеты и издание трудов классиков марксизма.
Какое чудо было, когда в первые месяцы рыночной экономики не хватало многого, но бумага появилась в большом количестве.
Кроме того, социалистический принцип планирования был свят. Планировалось все от швабр до печатного слова. Книги включались в пятилетний план. И пройти в этот план могли не многие, и зависело это от многих факторов.
Так что выход книги молодого автора был необычайным событием.
И это сказалось на моей судьбе, но неожиданным образом.
В ту эпоху, когда были «физики в почете, а лирики в загоне», очень были популярны научные семинары.
Это всемирное увлечение. Всемирно известны семинары Ландау, Резерфорда.
Правда, назвать это увлечением – мало, что сказать. Это, наверное, единственный способ воспитания молодых ученых.
Давно уже известно выражение «Гамбургский счет».
В начале 20-го века были популярны матчи борцов в цирке. Это были эффектные зрелища. Очень часто борцы заключали устные соглашения и одни позволяли, а другие проводили эффектные приемы. Публика была в восторге. Сейчас это практикуется в США, где все вылилось в пошлые спектакли, называемые рестлинг.
Такая показуха стирала истинную квалификацию спортсменов. Чтобы установить истинную иерархию, они пришли к тому, что договорились проводить закрытый турнир в Гамбурге.
Эти турниры проводились в закрытых залах, при отсутствии публики.
Это было очень некрасивое зрелище, когда два крупных самца, пыхтя и потея, со злостью физически издевались друг над другом. Но это позволяло выяснить, кто же из них сильнее.
Хорошие семинары – это тот же «Гамбургский счёт». Это не имеет ничего общего с картиной «Молодые таланты с блеском демонстрируют свои достижения».
Это вынесение еще неоконечных работ, неполученных результатов.
Опытные научные руководители настраивают аудиторию, которая обычно постоянна: «Разорвать докладчика на куски».
«Добрая» обстановка идет во вред докладчику.
Я обратился к одному из авторитетных научных руководителей – Льву Соломоновичу Дымщицу.
Это был, пишу этот глагол «был» с сожалением, большой ученый, руководитель, воспитатель молодых ученых.
У него было больше сотни аспирантов, которые его до сих пор вспоминают с благодарностью.
Была у него небольшая слабость – женщины. Несмотря на то, что он жил со своей женой в полной любви и умерли они почти в один день.
Ну, довольно о грустном, тем более что он не любил грустить. И был лихой «водила»
Я вообще не понимаю, почему осуждают мужчин за любовь к женщинам. Без этого не было бы радости на Земле. Более того, красивых женщин не осуждают за то, что они позволяют ухаживать за собой многим мужчинам.
А умные и успешные мужчины для женщин очень привлекательны, и мужчины часто не могут устоять от массовых атак и предложений.
Вспоминаю более позднее время. Ресторан «Астория». Два банкетных зала, рядом. Между ними и общим залом темный коридор. И после достаточного количества спиртного я с моей соседкой вышли «отдохнуть» в этот коридор. Вначале, занятые друг другом мы ничего не слышали. Потом она мне со страхом сказала: «Тут кто-то есть!». Я высвободился из ее объятий и прошел в другой угол и там мои глаза, привыкшие к темноте, разглядели его и его даму.
Я подошел к своей подруге и сказал: «Идем!»
«А почему мы?»
«Это мой учитель»
И она покорно вернулась в застолье.
Мое предложение Руководителю звучало как предложение руки и сердца: «Прошу взять меня в аспиранты».
Он благожелательно посмотрел на меня.
«Слышал! Слышал!»
Но Вы – (пока еще он ко мне обращается на Вы) – занимаетесь конечными автоматами, а я теорией массового обслуживания.
Мне надо было как-то выходить из этого положения.
«Но я думаю, что это две стороны одного вопроса, управление системами передачи информации и Ваша школа будет неполной, если кто-то не займется этим вопросом».