Глава 1 Тревожный понедельник
Если судьба и посылала знак, что намерена вот-вот заложить крутой вираж, то Эдуард его проморгал – был слишком занят в клубе с друзьями. На прощальную вечеринку собрались бывшие школьные товарищи, их совсем скоро ждали институты.
А утро того дня, который все изменил, было ласковое, тихое, розово-голубое. Шло на убыль лето, начиналась последняя неделя августа. В половине шестого вчерашний школьник, а ныне охранник городского парка Эдуард Редкий мчался на работу через пустынный город, пытаясь выдать спешку за пробежку. Вот только бег трусцой плохо сочетался с лаковыми ботинками, светлым летним костюмом с укороченными брюками и белой рубашкой в синий горох.
Он только что выскочил из маршрутки, ходившей между его городком и Санкт-Петербургом. Для Эдика вольница этим летом даже не начиналась: к работе он приступил уже через день после последнего экзамена. Но приятелям ничего рассказывать не стал, лишь туманно намекнул, что откладывает учебу на год по архиважной причине. Юные олухи почему-то решили, что он собирается жениться, и приколам на эту тему посвятили почти всю ночь. Но лучше уж так, чем грустная и совсем непригодная для шуток правда.
Он бежал и заранее настраивал себя на то, чтобы продержаться бодрячком до конца рабочего дня. Иначе говоря, до десяти вечера, когда закроются ворота по всему периметру парка. Его организм скоро затребует хоть толику сна, это проверено. До десяти вечера спать нельзя, а потом – пожалуйста, хоть в кусты перед оградой парка падай и засыпай, благо ночи пока теплые.
Но до того времени нельзя совершить ни единой ошибки, чтобы не дать старому, вредному, пакостно-придирчивому напарнику Ильдару повод снова наябедничать на него начальству. Работа ему необходима. Но напарник по прозвищу Злыдень желает всем доказать, будто служба в охране противопоказана тем, кто младше пятидесяти.
Редкий не пил, алкоголя даже в рот не брал – хватило единственного раза в средней школе, когда едва остался жив, зато опозорился по полной. Тут к нему не придраться, хотя Ильдар наверняка не раз обнюхает его втихаря своим крючковатым желтым носом. Но это пускай. Эдик твердо пообещал себе ни на секунду не закрывать глаза, особенно когда настанет его очередь следить за мониторами.
Он успел! Даже с запасом прибежал. Своими ключами отпер ворота и сторожку, а напарника еще и не видать. Теперь следовало понадежнее спрятать клубную одежду и натянуть ту, что была заранее приготовлена на смену: черные джинсы, немаркая рубашка, а поверх – рабочая куртка с эмблемой охранного предприятия, пока еще легкая, летняя.
И все, он готов, а напарника нет, и парк официально закрыт. Едва подумав об этом, Редкий зевнул так, что едва не вывихнул челюсть. Покосился на такое удобное офисное кресло по центру маленького, стилизованного под старину домика с тремя обзорными окнами. Нет, нельзя поддаваться искушению. К тому же у него есть дело, и дело приятное, любимое. А у озера влажный ветерок разом разгонит сонливость.
Он включил чайник, но до кипения доводить не стал. Чашки и банки с кофе и сахаром на приставном столике у сплошной стены расставил так, чтобы сразу было видно: он тут отметился и отбыл, само собой, на осмотр территории. К выходу всякий раз приходилось протискиваться между углом стола и вешалкой, а в простенке у самой двери Злыдень привесил квадратное зеркало – чтобы перед гуляющей в парке публикой блюсти приличный внешний вид. Эдуард, шастая весь день туда и сюда, чаще сбивал его плечом, чем в него смотрелся. А вот на этот раз зачем-то заглянул. И уже спрыгнул с невысокого порога, как вдруг замер, пораженный: «Эй, кого это я там увидел?»
Вроде бы себя, но какого-то не такого. Уже совсем взрослого, буйные русые кудри коротко подстрижены и зачесаны назад, лицо напряженное, хмурое и бледное. И почему-то видна только правая часть лица, левая подернута какой-то мутью. А правый глаз смотрит так тревожно, словно предупредить безмолвно о чем-то пытается.
Вернулся, проверил – нет, померещилось, конечно. На этот раз зеркало послушно отразило круглое румяное лицо, правильные крупноватые черты и веселые фисташковые глаза. Просто не мешало бы при случае пыль согнать с зеркальной поверхности.
Озеро в этот ранний час дымилось, как чашка чая. Эдуард заранее волновался, словно на свидание спешил. Никто из живущих на Земле не был в курсе, что именно он создал в контакте сообщество «Гатчинские утки-лебеди». Еще прежде того ужасного случая создал, когда свора одичавших псов загрызла лебедушку, сидящую на яйцах. После происшествия количество подписчиков умножилось в разы, вот только сам Редкий в группу пару недель не мог зайти. Да что там, он есть и спать не мог, так переживал. Одно яйцо удалось спасти, из него в инкубаторе вылупился птенец и был принят на воспитание папашей-вдовцом.
Теперь, год спустя, белоснежные птицы выглядели для стороннего человека одинаковыми, но Эдик с закрытыми глазами мог различить их хоть по горловому ласковому гуканью, хоть по грозному шипению. Утром лебеди любили выбраться на врезанный в озеро островок, похожий на кусок торта, всегда в первую очередь прогреваемый солнечными лучами. Степенно расхаживали между клумбами, чем-то угощались с земли, сушили перья. Снимки в это время суток получались самые лучшие.
Редкий многое прощал своей работе в охране за возможность вот так с утра заснять на телефон лебединое семейство и тут же разместить в группе. Казалось ему, что есть кто-то еще, хотя бы один человек, кто каждое утро спешит убедиться, что с птицами все в порядке, и только после этого счастливо переводит дух.
Вдруг он споткнулся на ровном месте и тяжело задышал от волнения: на озере творилось что-то тревожное. Он слышал вопли десятков птичьих глоток, а взбежав на горбатый мостик, который соединял островок с сушей, разглядел, как старший лебедь Князь Серебряный в паре метров от берега возбужденно крутит головой и оттопыренным крылом прикрывает сына. Утки суетливыми торпедами уносились в разные стороны.
«Неужели опять собаки?» – Эдик рванул вперед, на бегу взглядом выискивая камень побольше. Собак он в целом любил, но сейчас готов был вступить с ними в беспощадную битву.
Перемахнул с запасом гряду подстриженных кустов, вылетел на берег, огляделся, но все было спокойно. Никаких собак на островке, носящем название «остров Дружбы», не наблюдалось. Да и Серебряный вроде успокоился, хотя наследника все еще защищал крылом. Это был чудесный кадр, и Эдик поскорее выхватил телефон, навел на птиц, примерился так и этак, чтобы вода не бликовала. Нажал – и получил идеальное фото того места, где лебеди только что были, плюс краешки их хвостов.
– «Шов идеальный, но пациент скончался», – процитировал Редкий какой-то старый фильм. Ладно, с прикольным комментарием и хвосты пройдут на ура, главное, что на озере все в порядке. Он еще побродил туда-сюда по узкой каменной пристани, заснял на видео пару разъяренных уток, которые чуть в сторонке затеяли шумную разборку с крупной вальяжной чайкой. Утки выпрыгивали из воды и орали, чайка презрительно взирала на них то правым, то левым глазом и издавала звуки, сильно смахивающие на хохот. Потом от россыпи солнечных бликов на воде заслезились глаза, и он повернулся к озеру спиной, размышляя над текстом комментария.
В этот момент он и заметил что-то краем глаза за высаженными вдоль берега кустами снежноягодника. Кусты были густо усыпаны белыми ягодами, их Эдик с детства привык считать ядовитыми, волчьими и пацаном давил подошвами – ягоды знатно цокали. Однако сейчас за кустами, у самой кромки воды, притаилось нечто, тоже матово-белое, но куда крупнее самого большого соцветия.
В первый миг Эдуарду показалось, что какой-то шутник утащил мраморную статую Марса или Афины с террасы парка и засунул в кусты. Он даже снова взялся за телефон, готовый заснять злодеяние, а потом связаться с полицией. Свободной рукой раздвинул кусты – и охнул от ужаса. Не статуя, а ребенок лежал за кустами, обняв руками колени.
Маленький, лет шести, абсолютно голый, он не проявлял признаков жизни. Редкому захотелось немедленно оказаться за воротами парка. Запереть их и прийти после начала смены, лучше к обеду, к тому времени ребенка уж кто-нибудь да обнаружит. Но только не он, потому что ему не хватит духу даже прикоснуться к неподвижному тельцу.
Но тут куст заходил ходуном, потому что малыш шевельнулся и запутался в ветках ногами. Попытался принять сидячее положение, но не смог. Лицо ребенка было обращено к озеру, где снова возник белоснежный силуэт – это Князь Серебряный, уведя в безопасное место сына, вернулся, чтобы окончательно разобраться в ситуации. Он кружил по воде, постепенно приближаясь к островку. Ребенок сел на корточки, весь вытянулся в сторону птицы, повел головой из стороны в сторону, и вдруг жутковатый звук, сильно смахивающий на орлиный клекот, слетел с его губ. Лебедь нисколько не испугался, зато у Редкого ноги размякли, как кисель.
Но нужно было что-то делать, и Эдик, собрав все свое мужество, пробился через куст и подхватил ребенка на руки. Очень вовремя – тот едва не свалился в озеро, в котором, видно, уже побывал прежде, – каштановые, довольно длинные волосы мальчика были влажными и спутанными. Малыш, не ожидавший нападения сзади, забился так, что Редкий едва его не уронил, и оглушил новой порцией диких звуков – на этот раз протяжным воем вперемешку с вроде как кудахтаньем. Эдуард выполз из куста на свою прежнюю позицию и здесь, чтобы удобнее было перехватить, поставил ребенка на траву.
Теперь охранник хорошо мог разглядеть мальчика, который трясся крупной дрожью и едва удерживался на ножках. Малыш волновался, вертел головой и прижимал к ушам перемазанные ладони, но бежать не пытался. Редкий сорвал с себя куртку и закутал в нее найденыша, потом снова поднял на руки. Мальчик больше не издавал никаких звуков, только смотрел в его лицо тревожно, не мигая. И дрожал все сильнее, уже не от холода – от страха. Ноги ниже колен – на них не хватило куртки – были вымазаны тиной, и левая стопа торчала как-то странно, похоже, из-за нее малыш и не мог толком стоять.
– Не бойся, не бойся, мальчишечка, – бормотал Редкий, сам испуганный не меньше найденыша, и то несся к сторожке крупными прыжками, то переходил на шаг, чтобы не растрясти малыша.
Мальчик все смотрел ему в лицо своим странным взглядом – взглядом животного, которое оказалось в руках человека, знает, что вырываться бесполезно, и смиренно ждет разрешения своей участи.
В бытовке Эдуард пристроил ребенка на стол, и тот немедленно сел и сжался в комочек. Куртка свалилась, и тут только заметил охранник, что под правой подмышкой у найденыша что-то зажато. Какая-то деревяшка, что ли. Редкий попытался ее осторожно вытянуть, но мальчик издал предупреждающее рычание, отпрянул и повалился на бок, защищая свое имущество. Но упал не слишком ловко, штуковину выбило при соприкосновении со столом, а Эдик подхватил ее и внимательно оглядел со всех сторон.
Это была вручную вырезанная из дерева не то собачка, не то лошадка. Хотя приклеенный хвост скорее указывал на второе и был собран из тонких разноцветных волос. У существа даже уши имелись… странные какие-то. Редкий пригляделся и сообразил, что роль ушей играли два детских зуба. Впрочем, опасной игрушка не выглядела, так что Эдик не стал ею больше заниматься, вернул мальчику, а сам вызвал наконец полицию.
Парк в тот день так и не открылся для посетителей, а бо́льшую часть охранников на подходе к месту работы завернули в обратном направлении. Разбросанные по парку сторожки заняли полицейские, они просматривали записи видеокамер и приглашали к себе для беседы работников парковой администрации. Эдуарда гоняли от одного полицейского начальника к другому до самого обеда, так что он скоро со счета сбился, а историю начал рассказывать вяло и замедленно, словно уже не был уверен, так ли все было на самом деле.
Но уходить домой не хотел, понимал, что нигде не найдет сегодня покоя. В каждом новом допросе для него имелся лишь один интерес: вытянуть хоть какие-то сведения о найденыше, которого почти сразу увезли на скорой. Однако все вопросы Редкого непостижимым образом улетали в пространство, словно задавал он их на неких частотах, к которым уши его вежливых собеседников были абсолютно невосприимчивы. А потом ему и вовсе предложили покинуть территорию парка, нанеся этим последний сокрушительный удар.
Он специально пошел на выход через самые дальние ворота, хотел посмотреть, что творится в парке. И тут юному охраннику невероятно повезло: на цветочной горке он заметил кого-то смутно знакомого. Человек лет двадцати со стрижкой ежиком, сутулой спиной и непомерно худыми конечностями стоял на самой верхушке, словно полководец перед боем. Его голова на тощей длинной шее вращалась, как перископ, фиксируя каждую деталь ландшафта. Эдуард взбежал на первую террасу горки и крикнул:
– Антоха! Ты тут откуда взялся?
Через пару секунд они уже пожимали друг другу руки и торопливо обменивались информацией. Антон был старше на пять лет, выглядел на фоне почти двухметрового статного Эдуарда хилым подростком, хотя в росте не слишком ему проигрывал. Держался он задумчиво-отстраненно, как и положено почти выпускнику юрфака. Он поведал, что проходит летнюю практику в городской прокуратуре и в парк его вызвали в качестве подкрепления, но он-то сразу смекнул: именно ему, человеку с ясным взглядом, суждено распутать это жуткое и загадочное дело.
Парни познакомились год назад в городской библиотеке на заседании клуба редких фамилий. Эдик туда случайно попал: обменивал книги на абонементе, и библиотекарша, глянув в его билет, хитро улыбнулась и посоветовала завернуть в соседний зал. Там он плюхнулся на ближайший к выходу стул рядом с насупленным типом, который сердито вздыхал и порывался сбежать. Но его крепко держала за рукав свитера симпатичная девушка со стрижкой «под Клеопатру»: черные волосы до плеч и густая челка по прямые длинные брови. Глаза у девушки были неожиданно ярко-голубые, лучистые.
Эдик все косился и косился на нее через соседа, пока тот яростным шепотом не предложил выйти всем вместе из зала. Но драки не случилось – сердитый парень просто нашел повод убраться прочь, пока не подошла его очередь рассказывать о своей фамилии. Через минуту Редкий уже держался за живот и хохотал на всю библиотеку под испепеляющим взглядом Антона, фамилия которого была Кинебомба.
А девушка оказалась одноклассницей сестры Антона, она встретила его по пути сюда и прихватила за компанию. Звали ее Элла Котенок. Поняв, что возвращения не будет, она на минуту юркнула в зал, а когда появилась вновь, Эдик резко прекратил смеяться и захлопал ресницами, потому что рядом с девушкой шла ее точная копия, только темные волосы были сколоты в какую-то шишку на затылке.
По дороге сестра-близняшка Эллы Инна отсеялась по неотложным делам, а Элла отправилась вместе с ними. Оказалось, что Эдик и Антон проживают в домах напротив. С тех пор они время от времени встречались и болтали во дворе, где Кинебомба выгуливал пса Плевако, явно упустившего свой шанс сыграть в кино собаку Баскервилей. Жуткого вида дог к хозяину относился бережно и с пониманием, никогда не натягивал поводок и не уводил своего человека на улицу, где, по мнению пса, его шаткой костлявой фигуре могли угрожать порывы ветра или людские толпы. А вот повидать вечно спешащую Эллу – она училась в языковой школе да еще посещала с десяток кружков и секций – и тем более перекинуться с ней хоть парой слов удавалось редко, как Эдик ни старался.
И вот теперь, давясь словами от волнения, Эдуард доложил приятелю, каким боком замешан в историю, и несолидно запрыгал на месте, как дошкольник, топча солнечные бархатцы, когда узнал, что тот только что из больницы – присутствовал при осмотре мальчика.
– И что? – спросил, внутренне содрогаясь, Редкий. – И что же?
Кинебомба выразительно развел тонкими, как плети, руками – официальный пиджак он скинул раньше и остался в рубашке с короткими рукавами.
– Там пока сплошные загадки. Но главное, что мальчик относительно здоров и следов повреждений, побоев, издевательств не обнаружено.
Эдуард шумно выдохнул от облегчения.
– Прививки не сделаны. Врачи склоняются к мнению, что ему шесть или семь лет, – методично перечислял будущий юрист. – Судя по состоянию кожи, все время находился в закрытом помещении. На людей реагирует с большой опаской, но и с любопытством, будто никогда их прежде не видел. А между тем волосы подстрижены, и ногти тоже. В пижамке, которую на него с трудом натянули, корчится и пытается от нее освободиться, значит, к одежде не привык. На игрушки не реагирует, зато штуку, что была при нем, никак не хотел отдавать, рычал и пробовал кусаться. Звуки издает только нечеловеческие: клекот, шипение, а один раз завыл так, что врач, осматривавший его, сам потом нуждался в помощи. Это ортопед был, кстати – у ребенка врожденный вывих стопы. Обычно такие травмы залечивают почти сразу после рождения, но тут никто этим не занимался.
– Найдут того, кто такое с ним сотворил? – незаметно сжимая кулаки, спросил Эдик.
– Будем пытаться. – Антон выпрямил сутулую спину с самым решительным выражением лица. – Так, некогда мне болтать, побегу погляжу, вдруг у озера что нашли. А потом будем камеры шерстить, возможно, ребенка принесли еще вечером, до закрытия парка.
– Да неужели он всю ночь там провел? – ахнул Редкий. – А почему мокрый был?
– Ну мог к озеру подойти, хотел напиться и свалился в воду.
– Сволочи! Попадутся – своими руками придушу! – заорал Эдуард, ощущая в себе клокочущую ярость, которая была ему совсем не свойственна. – Слушай, а ведь в парк и другие проходы имеются, помимо калиток.
– В курсе. Недоработка охраны это называется, – заметил в пространство будущий юрист.
– Не наша, а парковых рабочих! Народ ограду гнет и ломает там, где кому захочется в парк зайти, наши не успевают латать. Мое мнение, что малыша принесли ночью.
– Да, могли и ночью, и это проблема, – нахмурил смешные, растущие отдельными кустиками брови Антон. – Ну бывай, побежал я.
А Эдуард наконец отправился домой. Матери, вышедшей встречать и заранее сочувственно качавшей головой, – она не ждала от работы сына ничего хорошего – сообщил, что парк сегодня закрыт, но без подробностей. Проведал отца – тот уже вставал помаленьку и сейчас сидел, закутанный в одеяло, в кресле, с подносом на коленях. Сыну улыбнулся виновато – отец очень переживал, что из-за его инсульта, неожиданного, как удар молнии среди ясного неба, тот не поступил в институт, потерял год, и это в лучшем случае. Ну хоть армия Редкому не грозила – он с детства неважно слышал одним ухом. Прежде отец был стремительный и громкоголосый, а теперь почти не раскрывал рта, и Эдику казалось, что в их доме поселился чужой человек, который только прикидывается его родителем.
Он спросил мать, не говорили ли в новостях что-то неожиданное про их город. У матери от любопытства разгладилось и помолодело лицо, но он рассказывать ничего не стал – на последнем допросе ему всучили на подпись бумагу о неразглашении. В интернете тоже ничего не нашлось. Лег поспать, но сон не шел, только промаялся несколько часов. С шести вечера Редкий занял пост у окна, нетерпеливо ожидая, что вот сейчас выйдет из подъезда величавый Плевако и внимательно обозрит окрестности, сканируя мельчайшую опасность для своего хрупкого человека. Плевако вышел в половине седьмого, но сопровождала его в этот раз сестра Антона, девочка лет четырнадцати, имени которой Эдик не знал. Была она, кстати, куда крепче сбита, чем ее брат, вот и пес не особо с ней осторожничал, в темпе утянул со двора в сторону рощи.
