Надежда Зайцева, г. Архангельск
В.З.
Меня назвали в честь рукавичек моей хозяйки – Варежка. Все ее рукавички называли рукавичками, а одну пару, серую с синими узорами, – варежками. Маша, именно так зовут мою хозяйку, больше всего любила варежки носить. И в снежки в них играла, и с горки каталась, даже, бывало, дома ходила, не снимала. Только потом одну варежку рассеянная Маша потеряла. Мою сестричку-рукавичку, получается.
А меня убрали на самую верхнюю полку в шкафу, к рассохшимся башмакам, облезлой меховой шапке и искусственной елке. Сколько там лежала, не помню. Я уже привыкла к их компании, и мы находили общие темы для разговоров. Однажды Машина бабушка достала меня из шкафа, постирала, пришила глазки и тряпичные ушки, запихнула внутрь кусок мехового воротника от старого пальто, и я превратилась в того, кто я сейчас, – милую собачку Варежку.
Маша опять любит меня больше всех, часто играет со мной, щекочет мой мягкий животик. Она – самая чудесная девочка на свете.
Но иногда я думаю, как здорово было бы встретить мою сестричку-рукавичку. Она есть, она никуда не исчезла. Мы с ней будто связаны веревочкой навек! Может, она превратилась в мягкую игрушку или играет в кукольном театре (мы с Машей видели такие представления по телевизору). А может, она вытирает пыль в какой-нибудь детской комнате или сидит в заточении в бюро находок. А может, она распустилась на ниточки… Нет, такого просто не может быть!
Интересно, она думает обо мне? И когда? Так же, как и я, – на подоконнике под звездным светом или в объятиях какого-нибудь малыша? Только бы у нее все было замечательно и нашлись такие славные хозяева, как Маша. Мы с ней обязательно повстречаемся, в это я верю.
Ночами я говорю Маше:
– Вспомни, милая Маша, где же ты потеряла варежку. Мы с ней так долго были неразлучны! Давай найдем ее как-нибудь, а?
– Давай, – сквозь сон отвечает мне Маша. А утром она думает, что мои ночные разговоры снятся ей.
Удивительно, у всех в мире есть пара: у ног, у сапог на эти ноги, у сережек, у крыльев бабочек, у каждого «тика» часов есть свой «так». Воробьи и те прилетают на наш подоконник поклевать крошки парами. Даже у меховой облезлой шапки из шкафа было два ушка.
В одну из ночей я сидела на подоконнике с открытой форточкой. Вдруг с улицы послышался вкрадчивый голос:
– Ва-реж-ж-ж-ка! Я тут! А ты где?
В темноте я ничего не увидела, кроме двух огоньков у дворовой скамейки.
– Ва-режжжжка! – позвал меня голос еще раз.
Я забралась на форточку, чтобы лучше слышать. Может, это моя сестричка-рукавичка зовет меня или ветер дразнит? От такой догадки я вздрогнула, но удержалась на форточке.
– Ты кто? – негромко позвала я, чтобы не разбудить Машу.
– Ия, ия, ия, – неслось со стороны скамейки. Этот звук будто ударил об оконную раму, и я вывалилась на улицу. Я попала в сугроб, поэтому совсем не ушиблась.
– Кто тут? – крикнула я, зажмурившись от страха. «Ты – храбрый пес», – подбадривала я себя. Ничего не услышав в ответ, я направилась на свет желтых огоньков.
– Я идуууу, – грозно предупредила я, чтобы не мне одной было страшно. Двумя огоньками оказались фары от игрушечного грузовика.
– Это ты меня звал? – спросила я.
– Нет, – прогрохотал он в ответ.
– А ты слышал, как меня звали?
– Нет, – односложно ответила машина.
– А что ты тут делаешь ночью?
– Жду Славика.
– Кто такой Славик?
– Это мой хозяин. Он нечаянно забыл меня тут, когда родители позвали его домой смотреть новый вертолет. Ничего, он меня заберет, и я тоже увижу вертолет. Даже фары включил, чтобы меня легче найти было.
– Ты случайно не встречал тут рукавичку, похожую на меня? – с надеждой спросила я.
– Рукавичку с ушами я вижу первый раз в жизни, – признался грузовик. – Нет же, это у меня есть ушки, а у нее – нет, – пояснила я. – Она была самой обычной рукавичкой. Меня, кстати, Варежкой зовут.
– А меня Грого! Гр-р-рузовик Гр-р-рого!
– Интересно, кто же тогда меня звал?
– Может быть, он? – сказал Грого и указал на громкоговоритель возле нашего подъезда.
– Извините, пожалуйста, – обратилась я к приемнику. – Это вы меня звали?
– Гх-х-х-х, – засмеялся Грого. – Ты что, это только приемник. Наверное, в диспетчерской кто-то сказал в микрофон, а он передал.
– Тогда где диспетчерская? – спросила я. – Там сидит моя сестричка и ждет, когда я ее найду.
– За тем забором видишь дверь? – показал грузовичок в темноту. Я робко кивнула.
Мы отправились в сторону диспетчерской. Я плохо поспевала за шустрым грузовиком, поэтому Грого сказал:
– Забирайся в кузов и держись покрепче! У тебя лапки коротковаты по таким сугробам ходить.
Он ловко петлял по снежным дорожкам. В моем сердце с каждой минутой крепла уверенность, что это именно моя сестричка говорила со мной. Какая же она мудрая, если решила позвать меня в приемник, чтобы я точно услышала. Я все думала, думала. А Грого ехал, ехал, и, наконец, мы добрались до крыльца, над которым крупными буквами было написано «Посторонним вход воспрещен!»
– Как ты думаешь, мы – посторонние? – спросила я у Грого.
– Если пойдем по сторонам, то будем посторонними, а если пойдем тут, – грузовичок указал на центр крыльца, – то будем тутосторонними.
Мы с Грого осторожно крались по тутосторонней части крыльца, чтобы не стать посторонними.
Хлыстова Лаура, 13 лет
Когда мы оказались внутри и поднялись еще по одной лестнице, мы сразу увидели дверь в диспетчерскую. Точнее, дверей не было, а был вход в небольшую комнатку, заставленную коробками, в центре которой стоял стол с микрофоном. А перед столом – массивное крутящееся кресло на колесиках, спинкой к нам. Мы в нерешительности остановились у порога. То ли от сквозняка, то ли от волнения я поежилась, а Грого заурчал. «Ты – храбрый-храбрый пес», – снова напомнила я себе и громко спросила:
– Есть тут кто?
Кресло заскрипело, отчего мы струсили и спрятались за ближайшую коробку. Оно медленно повернулось к нам. В самом центре сидел колокольчик. Мы осмелели и показались из убежища.
– Дон, просто Дон, – представился колокольчик, звякнул и спрыгнул на пол. – Понимаете ли, надоело висеть над входом, вот решил стать радиоведущим.
– Так это ты говорил из приемника? – разочарованно спросила я.
– Не только говорил, но и пел. Голос-то у меня отличный. В четырнадцати тональностях звенеть могу, – не без гордости сказал колокольчик.
– Так это… А как же: Варежжжжка? А сестричка? – со слезами бормотала я.
– Эй, ну чего же ты? – утешал меня Грого.
– Я была уверена, что она тут, а ее нет… Где же, где же она теперь? – заплакала я во весь голос.
– Найдется, ей-богу, найдется. И сестричка найдется, и я найдусь. Славик просто забыл, где оставил меня. Но еще день, и он обязательно вспомнит, – сказал Грого и тоже принялся плакать.
– Вы заблудились что ли? – спросил колокольчик, отодвигаясь от лужи наших слез.
Пришлось рассказать ему нашу историю с самого начала.
– А давайте скажем об этом по радио! И обязательно, слышите, обязательно или сестричка-рукавичка услышит, или Славик. А если не услышат, услышит кто-то другой, и им передадут. Правда, я пока что только тренировался быть ведущим, а тут такое дело! – предложил Дон. – Помогите мне забраться на кресло и включить микрофон.
Мы побежали к креслу, подкатили его к столу, все трое забрались на стол и включили микрофон.
– Внимание, динь-динь! Экстренное сообщение! Друзья ищут друзей! – сказал Дон в микрофон. – Вот увидите, скоро к нам подтянутся первые слушатели, – это он сказал нам.
Действительно, скоро мы услышали шаги в коридоре. Мы подумали, что это первый слушатель.
– Кто это тут с самого утра хулиганить решил? А ну, выходите, сорванцы! – услышали мы грозный голос. – Стоит только отойти на пять минут, и нате: колокольчик с места оторвали.
Перед нами возник бородатый мужчина. Он бережно повесил колокольчик на прежнее место, над входом:
– Сбежали! Даже игрушки свои забрать забыли! Ничего, у меня полежат, – он подхватил нас на руки и вышел из комнаты.
– Ну, сиротки, принимайте новеньких, – сказал бородач, посадил нас на полку в соседнем кабинете и ушел.
Мы с Грого потеснее прижались друг к другу, стали оглядываться. Нас окружали потерянные когда-то куклы, ключи, сумки, мячики. Они с любопытством смотрели на нас.
– Думаю, месяц тут пробудут, – это точно, – сказала пирамидка без трех колечек.
– А то и дольше, – поддержала ее фиолетовая сумка.
– Да, о таких немодных быстро забывают, – добавил полусдувшийся мячик.
– Вон за той больше года никто не приходит, – привел пример медвежонок, привязанный к брелоку, указывая на дальний конец полки.
Я решила посмотреть, кого же так долго не могут забрать. И в самом-самом конце полки я увидела себя. «Отражение что ли? – подумала я. – Давно ли полки стали делать зеркальными?.. Нет, не отражение… У меня ушки, а тут… Это она!»
– Сестричка! Милая, ты тут! – позвала я.
– Сестричка! Варежка! Какая ты стала! А я думала, мы не увидимся с тобой никогда, – она подбежала обнять меня.
– Грого! Грого! Она нашлась! – позвала я грузовик.
– Я же говорил, что найдется, – растроганный Грого мигал фарами на все лады.
К вечеру мужчина с бородой вернулся. За ним робко зашла Маша.
– Хорошие объявления ты рисуешь, девочка, – похвалил он мою хозяйку.
– Ищи, где твоя Варежка.
– Вот она, – указала на меня Маша. – Ой, а это тоже моя, я ее давно потеряла.
– Забирай, коли твоя, – улыбнулся бородач.
– Дядя Витя, а можно я этот грузовичок тоже заберу? Это соседа моего, Славика, я у него такой видела, – попросила Маша.
– Хорошо, забирай.
Мы от радости принялись обниматься с Грого, он несколько раз громко бибикнул, пока Маша несла нас домой.
Теперь у Маши две прекрасные Варежки. Мой сестренке тоже сделали милые ушки, глазки и хвостик. Только я одного до сих пор понять не могу – кто же это меня позвал в ту ночь на улицу?