Остановившись под портиком входа, Соня прикрыла глаза и медленно, вдумчиво вдыхала, словно смакуя чистый, сладкий от насыщенности дивными ароматами майского буйного цветения воздух. Она задерживала дыхание… и так же медленно выдыхала, стараясь отпустить напряжение и разбушевавшиеся чувства и эмоции, чтобы успокоить, упорядочить течение мысли…
Ну, насколько это было возможно.
Отличное медитативное упражнение, кто бы спорил… Только место и время выбрано неверно, сообразила Софья, когда заметила, как, игнорируя дорожку, напрямую через зеленый газон с нежной, совсем молодой пока травкой, решительно и целеустремленно направляется в ее сторону тетя Маша с явным намерением с ней поговорить о чем-то важном. Поскольку не о важном с таким сосредоточенно-недовольным видом не прут под парами к цели, не обращая внимания на путь следования и преграды к оной.
Ну нет, только не сейчас! К новой порции общения и разговоров Софья совершенно не готова, даже с любимыми родственниками. Точнее – в первую очередь с родственниками, остальных она бы в данный момент просто и незатейливо отшила или проигнорировала. В данной же ситуации Софья Павловна сделала вид, что вообще непонятно куда смотрела, потому и не увидела целенаправленной поступи тетушки в ее направлении, и предпочла быстренько ретироваться.
Выскочив из-под портика, она резко повернула направо, быстрым шагом прошла вдоль левого крыла дома, еще раз свернула направо и шмыгнула на еле видимую, скорее условную, чем проложено-натоптанную тропку, пробитую между кустами садовой жимолости и дикой, кустарниковой (какой-то там японской или индонезийской, бог знает родину этого растения) вишни.
Ну, не суть, даже если эта вишня без родины. Главное, что, продравшись через ее гибкие веточки и пробежав легкой трусцой по тропке, свернув пару раз, огибая кусты и деревья, Софья зашла в дальний угол парковой части участка, где почти у самого забора пряталась маленькая беседочка, незаметная за насаженными вокруг нее деревьями и кустами. Когда-то давно – одна из двух, в которых Соня проводила много часов за чтением книг, сбегая и прячась ото всех, чтобы побыть в одиночестве – ее любимом состоянии.
Софья Павловна Октябрьская уродилась, как сейчас любят говорить, ярко выраженным интровертом, эдакой «затворницей», которых называют тихушницами. Из разряда тех, кто говорит мало, зато имеет врожденную склонность к анализу и глубоким размышлениям. Им нравится учиться, познавать неизведанное и, как правило, отлично и качественно делать свое дело.
Она быстро уставала от всяких компаний и с трудом терпела компании людей, числом превышающие двух-трех человек. Да и такое общение терпела совсем недолго. Не говоря тем паче про то, чтобы по собственной воле оказаться в толпе. На такое Софья могла пойти только в случае совсем уж крайней необходимости.
То есть когда «крайнее» некуда.
Всякой коммуникации с людьми Софья предпочитала уединение, тишину и чтение книг. Большую часть времени она погружалась в свои мысли-размышления, в анализ полученных знаний и сведений, или обдумывая только что прочитанную книгу. Легко, практически не прикладывая особых усилий, еще в одиннадцать лет Соня научилась медитировать, успокаивая разум и погружаясь в свой внутренний мир, мысленно структурируя и выстраивая его в логический порядок.
Как говорил один мудрец: «Тот, кто умеет быть один, никогда не будет одинок». А другой мыслитель заметил: «Если вам наедине с самим собой скучно, то это значит только одно: вы оказались в плохой компании».
Софья компанию самой себя считала вполне достойной. Ей никогда не было скучно в одиночестве, и, если выпадала возможность по-настоящему никуда не торопиться и уединиться, имея неограниченный запас времени, она получала истинное, неподдельное удовольствие, погружаясь в чтение какой-нибудь увлекательной книги, изучение интересной научной статьи или работу с фондовыми документами, старинными манускриптами, летописями, письмами и дневниками давно ушедших людей из прошлой эпохи, в укромном месте. А потом долго, столь же неспешно и со вкусом обдумывала то, что прочла или изучила и осмысливала, смаковала впечатления, ход логических размышлений автора и свои эмоции.
Бо́льшую часть жизни Софья была погружена в свой мир, в работу своего разума, добавляя в него новых и новых информационных составляющих, научных гипотез, открытий, фактов и впечатлений, выстраивая способ своего мышления в соответствии с определенным порядком, который удобен ей. Холила, лелеяла и заботилась о своем разуме и его наполненности, как гениальный садовник, десятилетиями работавший над совершенством своего сада. Она могла просто бездумно-расслабленно созерцать пространство какого-нибудь красивого пейзажа, слушать музыку, одновременно находясь в «саду» своего внутреннего мира.
Ну, вот такой человек. Сказать, что особенная? Наверное, да, она особенная, не выдающаяся из всех существующих, но и не самая ординарная личность. Хотя, как доказали научные исследования, интровертов на Земле не так уж и мало. Правда, таких вот ярко выраженных, как Софья Октябрьская, оно, конечно, поменьше числом будет, но все же встречаются. Разумеется, крайние формы этого типа характера, на уровне психических отклонений и болезней, мы не рассматриваем.
Нет, социофобом Софья не была ни в какой мере! Ну, разве что чуть-чуть. Не то чтобы она не любила и избегала людей как источника, вызывающего у нее болезненные страхи и ощущения, – нет, она прекрасно себе общалась и в редких исключительных случаях даже с кем-то дружила или сходилась ближе, чем с остальными… но в одиночестве ей было лучше, комфортней и счастливей.
Такая вот уродилась. Заднюю-то «передачу» в жизни не врубишь и обратным реверсом не откатишь – уж что дадено при рождении, с тем и доживать придется. Родители и старший брат, отметив удивительную натуру малышки Сонечки еще в раннем младенчестве, относились к девочке бережно и общение выстраивали с учетом этой ее особой, доминирующей черты характера.
Когда Сонечка была совсем маленькой, для нее устанавливали небольшие детские палатки, наполняли их специально изготовленными матрасами с маленькими подушечками и сооружали что-то вроде «штаба» в тех уголках дома, где она могла находиться вроде как и на глазах и под присмотром взрослых, но в то же время и в своем укромном, уютном закутке, где ее никто не тревожил. А чуть позже, когда Сонечка подросла, возникли две небольшие парковые беседки, скрытые от посторонних взглядов в разных труднодоступных уголках участка, специально спланированные мамой, когда та проектировала и помогала ландшафтным специалистам разбивать парк вокруг усадьбы.
Как только погода по весне, окончательно разделавшись с зимой, переваливала на устойчивое тепло, в беседки приносили и устанавливали уютные небольшие диванчики, кресла, заваливая их пледами и подушками разного размера и калибра для удобства и на любой вкус. Устроив из пледов и подушек уютное «гнездо», Соня могла часами пропадать в одной из беседок. Увлекаясь, зачитывалась книжкой или изучала какую-нибудь научную работу. А временами, отвлекаясь от чтения, просто подолгу смотрела вдаль, созерцая и слушая звуки природы, погружалась в свои мысли и размышления.
Вот к одной из таких беседок Соня и сбежала по тайной дорожке от тетки Маши. Ибо четко придерживалась своей внутренней установки: «Если родственники и друзья тебе не докучают, значит, у них все хорошо. Когда станет плохо и трудно, первое, что они сделают – это сообщат об этом всем родным». И поскольку тетя Маша не пожаловалась на какие-то проблемы и несчастья при встрече, следовательно, ничего срочно-трагического у нее не случилось. А та тема и вопрос, которые она рвалась обсудить с племянницей, отлично себе подождут.
Соня порадовалась и мысленно поблагодарила за предусмотрительность Эльвиру Аркадьевну, позаботившуюся о том, чтобы беседку отмыли, вычистили и привели в порядок после непростой, морозной и необычайно многоснежной в этом году затяжной зимы, попсиховавшей резкими переменами погоды неустойчивой весны и внезапно грянувшего чуть ли не летней жарой мая.
Накиданные вольным порядком на диванчик и два кресла подушки и пледы были новыми, не из прошлой, детской жизни Сони (что и понятно), но не менее удобными. По привычке она соорудила себе то самое «гнездо», немного повозилась, устраиваясь в нем поудобней, и, остановившись в своем беге (как мысленном, так и телесном), отделываясь от нелюбимой суеты, наконец облегченно выдохнула, приходя хоть к какому-то внутреннему порядку и относительному покою. Стараясь окончательно расслабиться, откинула голову на диванный подлокотник и подняла рассеянный взгляд на небо, за кроны деревьев.
Надо подумать. Четко расставить факты, рассуждения и промежуточные выводы по правильным местам, порядкам и ранжирам, а после искать доказательства, их подтверждающие. Или опровергающие. Это как пойдет.
И в первую очередь надо подумать…
«Нет, не о Ярославе Ладникове!» – одернула себя резким мысленным окриком Софья. И не о том, как они жили вместе и как любили друг друга, и не о том, как и почему расстались. Нет, об этом она рассуждать и вспоминать не станет!
Больше всего за эти почти уже пять месяцев, что прошли с момента их расставания, Софье хотелось развидеть. Именно этим новомодным словом, описывающим понятие «забыть» в более широком диапазоне его понимания, вот этим самым развидеть ей нестерпимо хотелось стереть запечатлевшуюся в памяти сцену, послужившую их расставанию! А еще навсегда забыть последовавший за той сценой разговор. Вернее, несложившийся разговор. И о том, как именно они расстались после него.
Копаться в истерзанном болью прошлом, вновь и вновь прокручивая в памяти болезненные моменты, чтобы раз за разом переживать и испытывать по новой жгучую обиду, обвиняя и злясь на саму себя, – огромная глупость.
Глупость, разрушающая разум и тело: здоровье и душу истреплешь, измучаешь, но ничего уже не изменишь и не исправишь. Хотя… может, бабушка права и у каждого события есть некий временной люфт, в котором стоит что-то вроде «окна возможностей», дающего человеку в этот временной отрезок пусть не изменить и не переиграть уже случившееся, но попытаться как-то исправить? Переосмыслить и сделать что-то такое, что даст всем участникам произошедшего второй шанс?
Даже если так, Соня не будет сейчас обдумывать эту часть разговора с бабушкой. И вообще обращаться мыслями к Ярославу не станет. Нет, не теперь, не после того, когда, увидев его, Соня ощутила, как в душе взметнулся, едва не накрыв с головой, мощный поток переплетенных чувств и эмоций, подпитываемый ощущением почти телесного прикосновения от осознания и чувствования его близкого присутствия, от того, что сидел он за столом всего через двух человек от нее!
Софье только-только удалось кое-как справиться с эмоциональным и нервным потрясением, пережитым от внезапной встречи, огромными волевыми усилиями загнать все эти колебания-трепетания, чувства и эмоции в «стойло» и хоть немного уравновесить свое внутреннее состояние… Чтобы снова окунуться туда, вспоминая их прошлую жизнь и самого Ладникова, заново отпирая этот «ларец»? Спасибо, нет!
Она не станет. Нет. На хрен!
Ей следует подумать совсем о других, важных и куда как более насущных проблемах, чем бывший почти муж. Что ей, кроме него подумать не о чем? Еще как есть! Например, об исчезновении сокровища Октябрьских.
Классифицировать странное происшествие как кражу Сонино отточенное критическое мышление отчего-то отказывалось напрочь, по крайней мере, до того момента, пока это не будет доказано. А может, в силу сложившегося у нее стереотипа восприятия сокровища как чего-то незыблемого, неизменного и постоянного, в какой-то степени являющегося частью семьи, что ли. Как воспринимался Соней и статус самих ценностей: как особого раритета, который следовало беречь, охранять и передавать из поколения в поколение вместе с преданиями и историей рода.
Первый раз Сонечка увидела самые ценные вещи из сокровища Октябрьских в семь лет, в день своего рождения. Папа доставал чудесные вещицы из специальных коробочек, обитых темно-синим бархатом и обтянутых внутри бархатом уже другого, алого цвета, лежавших в специально выстроенных под драгоценное изделие углублениях, и выставлял их или выкладывал на плоскую подушечку, также обтянутую бархатом.
Опершись подбородочком на сложенные на краю стола ладошки, тихо посапывая от волнения и сосредоточенности, Сонечка долго, внимательно рассматривала дивные произведения ювелирного искусства и слушала папины рассказы об истории их создания и о прапрапрадедушке и такой же несколько раз «пра» бабушке. О том, как они встретились, как верили в непонятную Сонечке Октябрьскую революцию, как любили друг друга и как жили.
Вещицы были поразительной, дивной красоты и чудесного, просто сказочного исполнения – все эти тоненькие золотые и серебряные нити, тонюсенькие «ноготочки» перламутра, поблескивающие камешки, секретик, спрятанный в странном открывающемся яйце на ножках. А веточка сирени! Прекрасная, словно живая – лепесточки-цветочки и роса на листиках, посверкивавшая, будто еле удерживается и вот-вот стечет с него, капнет на бархат и исчезнет навсегда.
Все это так необычно, так красиво и чудно, но…
Но сказать, что эти необыкновенные вещицы произвели на маленькую Сонечку какое-то ошеломляющее впечатление… Не скажешь: не произвели. Нет, без сомнения, она была очарована и восхищена красотой и миниатюрностью штучек, и даже осторожненько потрогала и погладила их кончиками пальцев, проверяя, действительно ли они настоящие, и с удовольствием изучала и хотела бы еще порассматривать как-нибудь в другой раз… только большого очарования девочка не испытала.
Зато Сонечка испытала настоящее мощное душевное потрясение от рассказа папы об этих самых ее несколько раз «пра» бабушки и дедушки – вот что полностью и целиком захватило воображение ребенка.
Все дело в том, что лет с пяти Сонечка необычайно увлеклась разными книжками по истории. Откуда прилетел и закрепился в ней этот интерес, никто сказать и вспомнить не мог: ни родители, ни сама Соня. Видимо, попалась какая-нибудь книжка, удивившая ребенка до необычайности, или рассказ чей-то услышала – бог знает, теперь источник того увлечения не установишь. Но не суть. А суть в том, что дочь просила у родителей в качестве поощрений за хорошее поведение и всяческие достижения книжки по истории. Не сказки, не стихи и разные развлекалки для малышни, а именно историю мира. И на любой вопрос родителей и родственников: «Что бы ты хотела в подарок, милая?!» – Сонечка четко, продуманно и твердо, без всяких колебаний в сторону кукол или игрушек, отвечала:
– Книжку про историю мира и тилаветиства.
Слово «человечество» маленькой Соне не давалось долго. Никак не получалось у нее это слово правильно выговорить, что заставляло родителей страдать удушьем от стоически сдерживаемого смеха, когда пятилетняя кнопка с самым серьезным наставительным видом объясняла им, что у мира в активе имеются истории Древней Греции и Древнего же Рима, а это уже о-го-го как много.
– А как же история России? – спрашивал дочку папа, с трудом удерживая серьезное выражение лица. – Это же страна, в которой мы живем. И она гораздо более великая, чем та же Древняя Греция. И уж точно в несколько раз больше.
– Не дошла пока, – тяжко, по-стариковски вздыхала Сонечка. – Я сисяс ситаю про Зевса и подвиги Геракла. Про них сложно ситать, не все понятно, приходится много спасивать, – снова расстроенно вздыхала она.
Понятно, что все родственники где только не выискивали книжки, адаптированные для малышей по истории того самого «тилаветиства», заполучив которые Сонька тут же сбегала в свой укромный «штаб» и зависала там, рассматривая картинки и читая текст, погружаясь в это занятие настолько, что родителям или Костику приходилось буквально вытаскивать ее из «гнезда».
К семи годам Соня твердо знала и была уверена, что историю делали необыкновенные люди. Разные выдающиеся герои, смелые и бесстрашные, уникальные и вообще совсем другие, чем простые, обычные люди. И эта самая история мира, она такая… как гранитный памятник. Большая-большая, незыблемая, вся сделана из страшных гибельных событий и битв и спасения людей теми самыми героями, запечатленными на века в некой необъяснимой субстанции под названием «времена». Как комары, застывшие в янтаре, который лежал у мамы в шкатулке, только в тысячу раз больше, а то и в мильён.
В день семилетия Сонечку постигло невероятное откровение: ее бабушка и дедушка (пусть и много раз «пра», но все ж таки ее, Сонечкины, родные, не из гранита никакого вовсе и не впаяны во времени-янтаре, а самые что ни на есть настоящие живые… такие, из которых произошли дедушка с бабушкой, а потом сделался и ее папа, и Костя, и она сама) – настоящие эпические герои той самой истории!
Это открытие потрясло ребенка до такой степени, что от возбуждения и волнения она никак не могла заснуть и донимала старавшегося успокоить ее отца бесконечными расспросами о тех самых бабушке и дедушке, которые по три раза «пра». И весь следующий день, исполняя данное Сонечке обещание, папа показывал дочери немногочисленные сохранившиеся вещи и документы, оставшиеся от основателей рода.
Аккуратненько перелистывая чуть дрожащими от волнения и переизбытка эмоций тоненькими пальчиками пожелтевшие, хрупкие странички скупого дневника бабушки Агриппины и разворачивая фронтовые треугольнички писем, которые прислал жене дедушка Прохор, семилетняя Сонечка испытывала невозможный, непередаваемый трепет, волнение и восхищение, которые никогда еще не испытывала в своей небольшой жизни. Ни разу – куда там каким-то сокровищам из камушков и металла, пусть и дивно красивым!
Эти желтые странички и растекающиеся, потерявшие от времени яркость буквы, старательно выведенные химическим карандашом (который слюнявил когда-то дедушка Прохор, чтобы написать бабушке Агриппине: «Любимая моя, Гаппочка! Свет мой, согревающий сердце мое и Хранящий меня своей Любовью! Посылаю тебе всю мою нежность, всю любовь и прошу, прошу сто, нет тысячу-тысячу раз – береги себя!») – вот они, именно они и сотворили, как чудо, из семилетней девочки Сонечки историка Софью Павловну Октябрьскую. В момент, когда она, читая шепотом, разбирала эти потускневшие на бумаге слова. Вот так – в один момент! Щелк – и определилась судьба человека.
В школе Соню абсолютно и категорически не устраивала та пародия на науку историю, которую им преподавали. И особенно учебники, по которым школьников, что называется, «учили».
– Все это фигня и нечестно! – возмущалась Софья, жалуясь по очереди то одному, то второму родителю. – В этом дурацком учебнике вообще ничего нет! Как будто мы дебилы какие! Где, спрашивается, история Киевской Руси? Или древнего Новгорода? Нет, вы почитайте, почитайте! – В растрепанных чувствах она совала им в руки раскрытый на определенной странице учебник, где в несколько строчек были только упомянуты та самая Киевская Русь и древний Новгород.
Родители понимающе кивали, соглашаясь с ее доводами, перезванивались, обсуждая возникший вопрос с недовольством учебой доченьки и делились предположениями, что можно предпринять в данной ситуации. Так вот и получилось, что папа отыскал специальные курсы по углубленному и расширенному факультативному изучению истории, созданные при университете для школьников, собиравшихся поступать на историческое отделение.
Правда, курсы были платными, но это не имело определяющего значения, поскольку Павел Егорович к этому времени уже довольно неплохо начал зарабатывать. А вот факт, что при ограниченно заявленных местах желающих попасть на эти самые курсы оказалось весьма впечатляющее количество (что породило конкурс на зачисление), уже, прямо сказать, напряг. Как и тот момент, что набор на эту дополнительную учебу велся исключительно из числа старшеклассников, а Сонечка к тому моменту училась только в седьмом классе.
Но настойчивость и упорство девочки, поразительное умение Павла Егоровича договариваться, а также блестяще сданный Софьей экзамен (усложненный преподавателями курсов исключительно для нее) сыграли свою роль: Софья Октябрьская была зачислена на курсы по истории при Московском университете по единогласному решению их руководителей.
Однажды (где-то, наверное, через полгода после начала учебы на факультативных курсах) преподаватели организовали ребятам экскурсию в Главархив города Москвы. Для Сони та экскурсия стала не просто знаковой, а вторым после открытия материального наследия трижды «пра» бабушки и деда поворотным моментом. И, пожалуй, главным, определившим ее дальнейшую жизнь.
– Как устроен учет и сортировка документов в Архиве? – спросила Соня у женщины-архивиста практически сразу, как началась их экскурсия. И уточнила свой вопрос: – То, что по годам, вы показали. А по событиям? По известным личностям и именам? По пересечению имен, событий и дат, например, в письмах или упоминаниях в дневниках каких?
– А это, девочка, – улыбнулась доброжелательно женщина, – есть целая наука, которая называется «Архивоведение». Ее изучают в высшем учебном заведении. – И, повернувшись к остальным ребятам, пояснила уже всем экскурсантам: – Кроме того, существуют определенные параметры, разработанные учеными, по которым и производится устройство учета архивов. И эти правила и стандарты – не просто рекомендации, а положения, которые закреплены законодательством Российской Федерации. Повторюсь: это целая наука, но я постараюсь простым языком и на конкретных примерах объяснить вам основные принципы нашей работы. Большинство фондов Архива квалифицируются как «Научно-справочный банк документов». Все материалы и «исходники», как иногда называют подлинные документы, которые хранятся в архивах, каталогизированы и систематизированы не только по годам, датам, масштабным событиям и родственным связям (как, например, принадлежность к царской семье и иным известным фамилиям). Параметров, по которым учитываются и архивируются документы, может быть не один или два, а сразу несколько.
И посыпались вопросы-ответы, от которых у Сонечки закружилась голова, как на качелях: жутко, но так маняще. Когда экскурсия завершилась и учащиеся исторических курсов потянулись к выходу, Софья вместе с ними к выходу не поспешила, а задержалась, чтобы задать вопрос их сопровождающей:
– Как стать архивистом? В каком вузе этому учат?
– В историко-архивном, девочка, – ответила женщина.
– Значит, в историко-архивном… – кивнула своим мыслям Софья.
Так вот и получилось, что муками выбора, куда и на кого идти учиться, Софья Октябрьская не парилась вообще, благополучно поступив после школы в тот самый Историко-архивный университет, о котором сообщила архивист на экскурсии. По окончании бакалавриата и магистратуры она сразу же попала на работу в научный отдел Центрального государственного архива города Москвы, где и началась ее научная и трудовая деятельность.
Для таких, как Софья Павловна, профессиональная деятельность в учреждении, где общение с людьми сведено к минимуму, а для серьезной научно-изыскательной деятельности имеется просто «Клондайк» с золотыми слитками в реках и «поле непаханое» в запасниках фондов (в которых хранится в первичной обработке, то есть не изученная подробно, а лишь рассортированная по классификациям масса документальных материалов) – это не просто работа. Это Мечта!
Истинное призвание и реализация с элементами полного погружения, а временами (когда Соня в своем научном поиске находила какой-нибудь интереснейший документ, открыв в нем потрясающие данные и сведения) – практически полного отключения от окружающего мира. Порой Соня могла зависать на работе и сутками.
Поэтому по ходу работы она написала и защитила кандидатскую диссертацию. Но не так чтобы легко и просто. Нет, все, что касается научной составляющей самого «диссера» и сделанного ею открытия, было поразительно замечательно, легко и радостно. Если не принимать во внимание постоянно болевших от слишком длительного сидения поясницы и шейного отдела позвоночника.
Во всем же остальном работа эта вызывала в Софье устойчивую звенящую радость, постоянно тихонько поющую песнь внутри нее от восторга.
А вот все, что касалось оформления, регистрации, сдачи кандидатских минимумов, собирания необходимых документов и издания статей – вот это была жутчайшая тягомотная хрень, вынудившая Софью побегать по кабинетам и инстанциям и сто раз подумать: может, ну ее, ту диссертацию? А пуще нее – ту учетную систему научного документирования и подтверждения открытий и их фиксирования.
В общем, сильно потрепала Соне нервную систему официальная сторона «диссера». И до печенок конкретно достало чиновничье устройство научного законодательства, опиравшегося, сволочь такая, даже не на российские установки и правила.
Но что поделаешь, архив родной. Впрочем, родным для Софьи давно уже стал не архив города Москвы, в котором она начинала свою трудовую деятельность, а Государственный архив Российской Федерации, в который она перешла служить, где служит по сих пор в научном отделе. Кстати, именно там она и познакомилась с Ярославом Ладниковым…
«Так! Стоп!» – приказала себе Софья, словно шлёпком по голове зарядила, вскидываясь из того приятного расслабленного созерцательного состояния, в которое незаметно для самой себя погрузилась, предавшись нахлынувшим отчего-то воспоминаниям.
«Не-не-не, – мысленно повторила Соня, даже головой покрутила, усиливая отрицательный приказ-посыл мозгу. – Я сказала, что думать о нем не стану! Ни сейчас, ни…»
– Привет, – обрывая мысленные метания Софьи Павловны, раздался от входа в беседку спокойный, негромкий голос.
Дернувшись всем телом от неожиданности, Соня попыталась резко поменять положение из полулежащего на сидящее, но, запутавшись ногами в льняном покрывальце, которое накинула на себя от легкого, чуть холодившего ветерка, заковырялась и, выпутываясь из ткани, чуть и вовсе позорно не свалилась с диванчика.
– Прости, не хотел тебя напугать. – Ярослав быстро шагнул вперед и успел поддержать девушку под локоток.
– Это от неожиданности, – объяснила Соня ровным, холодным тоном, наконец твердо усевшись, выпрямив спину и мягким движением высвободив свой локоть из его ладони.
– Я понял, – кивнул Ладников и отступил от нее на шаг. Отвел взгляд от Софьи и с интересом осмотрел обстановку беседки. – А ничего тут, уютненько, – дал он положительную оценку тому, что увидел.
– Да, – лаконично и неинформативно согласилась с его утверждением Соня.
Ярослав снова посмотрел на девушку, ну а Соня – куда деваться? – приняла и держала его взгляд со спокойным, не выказывающим эмоций лицом.
Помолчали, рассматривая друг друга.
– Как ты здесь образовался? – спросила Соня, нарушая их затянувшееся молчание и сопроводив вопрос неопределенным жестом ладоней.
И оба прекрасно понимали, что интересуется она не тем, как он нашел ее и откуда вообще узнал, где искать, – Софья даже по касательной не скользнула мыслью на эту тему, настолько для нее было очевидным и логичным появление в беседке Ярослава. Как того же легкого ветерка, в этот самый момент мазнувшего дуновением по ее лицу, шаловливо закинувшего при этом на щеку выбившийся локон.
Ну, ясно же, что, когда Ладникову понадобилось поговорить с Софьей, он просто спросил у ребят из агентства, дежуривших у дома, выходила ли девушка, а получив утвердительный ответ, зашел в комнату охраны и просмотрел на записях камер слежения, куда она пошла и где находится в данный момент. Все.
– Твоя бабушка умеет заинтересовывать и убеждать, – легко, мимолетно улыбнувшись, пожал плечами Ярослав, отвечая на ее вопрос.
– А служба? – поинтересовалась Софья и усмехнулась: – Насколько я помню, аж целых два выходных – это ни разу не твоя история.
– Я в отпуске со вчерашнего дня, – ответил Ладников и внес уточнение: – В коротком, непродолжительном отпуске.
– В количестве двух дней? – Соня вопросительно приподняла брови.
– Чуть побольше, – продолжал легко и нейтрально-дружелюбно улыбаться Ярослав. – В количестве десяти дней.
– Круто, – нейтральным тоном отметила Соня.
И все. Ну вот так.
Сто пудов (а скорее всего, и все двести), что, будь на месте Софьи любая другая девушка, она развила бы тему его отпуска и, практически не слушая его ответа, вывалила бы все свои намозолившие душу обиды и претензии в адрес бывшего. А предъявив обвинения, попыталась бы узнать, как он жил все это время, что поделывал и насколько счастлив без нее. Или несчастлив, что, разумеется, предпочтительней.
Любая. Другая девушка. Не Софья.
Ярослав сел в кресло, стоявшее напротив диванчика, на котором сидела Соня, откинулся на спинку и положил ногу на ногу. А поставив локти на подлокотники и присущим ему жестом уперев пальцы рук друг в друга домиком-шалашиком, задал тот самый вопрос, ради которого и разыскивал Соню.
– А расскажи-ка мне, Софья Пална, про родственников своих драгоценных, проходящих по делу о краже семейных ценностей, – попросил он.
– Какая именно информация тебя интересует? – уточнила Соня и с силой помяла пальцами переносицу, чтобы не смотреть в эти до боли знакомые зелено-синие глаза. А заодно и скидывая напряжение от выдерживания нейтрального выражения лица, от которого у нее буквально онеменела кожа.
– Давай для начала определимся, кто кому и кем приходится. И характеристики каждого. Ну и, понятное дело, про склонности подозреваемых. Пристрастия и проблемы, каковые наверняка имеются у каждого их них, – предложил план информирования Ладников.
– Тогда лучше пойти в библиотеку, – подумав, решила Соня. – К наглядному пособию под названием «Древо рода». На нем проще всего показать, кто кому и кем.
– Пошли, – одним плавным, гибким движением поднимаясь с кресла, принял ее предложение Ярослав.