Никогда не расстаётся Матроскин со своей бухгалтерией. Всегда найдёт место и время, чтобы доход подсчитать да экономию спланировать. Вот и сейчас, пока Дядя Фёдор, Вера Павловна и Тама-Тама чай пьют, а Шарик по уши в Интернете сидит, Матроскин в тетради что-то подсчитывает.
– Плюс и плюс… – довольно бормочет. – Итого – два плюса.
– Что у тебя за бухгалтерия такая? – весело поддел его Шарик. – Одни плюсы!
– Очень даже прибыльная! – не обиделся Матроскин и съел пирожок: заслужил.
А за окном к дому какая-то синяя кепочка подкрадывается – как раз к той стороне стола, где тарелки с бутербродами и пирожками стоят.
– Добрый день, дядя Печкин, – заметил кепочку Дядя Фёдор.
– Вы что?! Следите за мной?! – возмутился Печкин, выпрямившись во весь рост.
– Это вы в чужие дома подглядываете! – рассмеялся Дядя Фёдор, прищурив один глаз.
– Никуда я не подглядываю, – запротестовал Печкин. – Где я подглядываю? Я вообще, может быть, о безопасности вашей беспокоюсь.
Покрутил головой Печкин, задёрнул, потом отдёрнул занавеску и пояснил:
– Проверяю, всё ли у вас нормально.
– У нас всё хорошо, спасибо, – кивнул Дядя Фёдор и отпил чаю.
– Очень хорошо, что у вас всё хорошо, – вдруг заторопился Печкин. – Хорошо оно для всех… хорошо. Хорошего дня!
И ушёл быстро. И в дом не зашёл. Даже пирожка или бутерброда с собой не прихватил.
– И что это с ним? – удивился Дядя Фёдор.
– О! По симптомам на тепловой удар похоже, – быстро нашёл Шарик в Интернете.
– А-А-АПЧХИ-И-И! – вдруг громом разнеслось по дому.
Матроскин карандашом от неожиданности свои расчёты перечеркнул, ещё и молоко из чашки разлилось.
– Тьфу, всё заново… – отшвырнул кот карандаш.
– А-А-АПЧХИ-И-И! – снова сотрясся дом.
Тама-Тама и Вера Павловна чуть пирожками не подавились.
– А-А-АПЧХИ-И-И, – и на пороге появилась Маргарита Егоровна с красным носом и огромным платком в руке.
– А-а-апчхи, – сообщила она. – Я вас поздравляю. Я заболела! А-А-АПЧХИ-И!
– Будьте здоровы… – вежливо сказал кот.
– Буду, – согласилась Маргарита Егоровна. – Но сначала лечение.
Лечение же надо организовать. Дядя Фёдор закрыл все окна плотно-наплотно, чтобы ни один сквозняк не проскочил.
– Неправильно это, летом окна закрывать, – проворчал Матроскин. – Окна для того и нужны, чтобы летом их держать нараспашку.
– Никаких нараспашку, – категорично заявила Маргарита Егоровна, положила в печку дров и закуталась в плед. – Это для вас, котов, простуда – шутки. А у нас, знаете ли, не девять жизней. Плотнее закрывайте.
Маргарита Егоровна высморкалась и задумалась:
– Кстати, я же, считай, трудоспособность потеряла! Шарик, посмотри-ка в Интернете, что мне там по социальному страхованию положено.
– Дело ваше, смотрите, а я пошёл, – сказал Матроскин, забрал тетрадь и направился к выходу. – У меня, знаете ли, работа.
– Ни в коем случае! – загородила грудью дверь Маргарита Егоровна. – Во-первых, заразу разносить нельзя. Во-вторых, запустишь сквозняк! А мне сквозняк противопоказан – голос потеряю. И как я без голоса буду в Доме культуры петь? А-а-а-а-апчхи!
– Ну поют же некоторые, – ехидно заметил Матроскин.
– Матроскин, не ворчи, – миролюбиво сказал Дядя Фёдор. – Достань лучше варенье.
Матроскин недовольно фыркнул и пошёл за вареньем – из дома теперь не выпустят.
– А зачем вы печку топите? – спросил Дядя Фёдор через несколько минут у Маргариты Егоровны, которая ворошила кочергой поленья в печи. – Лето ведь. Жарко!
– Надо держать голову в тепле, – пояснила Маргарита Егоровна, плотнее закутываясь в плед. – Болезнь, Феденька, она как ёлка. И зимой и летом одинаковая. А-а-апчхи!
– Да, Шарик, говорил я тебе, иди в баню, но не думал, что оба там окажемся… – вздохнул Матроскин, начиная потеть.
Ну а пока Маргарита Егоровна парит ноги в большом тазу с кипятком, завернувшись в плед и положив на лоб мокрое полотенце, все остальные пытаются хоть как-то охладиться. Тама-Тама на Веру Павловну вентилятор на режиме «Ураган» направила, Матроскин, как знатная дама, бумажным веером обмахивается. Они все полулежат, как в парилке.
Шарик так вообще надел банную шапку, взял банный веник и ищет в Интернете описание симптомов, как у Маргариты Егоровны. Дядя Фёдор тоже раскис, но попытался собраться с мыслями.
– Так, – стал рассуждать он. – Если простуда – значит, должна быть температура.
– Должна быть, – согласилась няня.
– Нужно её померить, – подошёл к ней Дядя Фёдор с градусником.
Она взяла градусник и засунула под мышку.
– Странно, – удивилась она, проверив его показания через несколько минут.
– Тридцать шесть и шесть, – тоже взглянул на градусник Дядя Фёдор, стирая пот со лба. – Прямо как у нас в доме. Ну вот. Значит, это не простуда.
– Урра! – завопил радостно Матроскин. – Все здоровы! – схватил таз с горячей водой и затушил ею поленья в печи, бросился к окну. – Открываем окна, запускаем сквозняки!
– А-а-апчхи, – чих Маргариты Егоровны был такой силы, что Матроскин кубарем в окно и вылетел.
– Может быть, это тропическая лихорадка? – почесал голову под банной шапочкой Шарик. – Тут вот написано…
– Оболтус ты, Шарик, – усмехнулся Матроскин, взбираясь на подоконник. – Где ты у нас в Простоквашино тропики нашёл?
– Так в Доме культуры пальма стоит, в горшке… Ну, или аллергия на что-нибудь. Вот, – развернул ноутбук Шарик экраном к Матроскину. – Тут все симптомы совпадают.
– Всё ясно, – решительно скинула Маргарита Егоровна плед и указала пальцем на Матроскина и Шарика. – Это явно аллергия на шерсть животных.
Те съёжились, понимая, что для них это не значит ничего хорошего. Хоть они ни в чём и не виноваты. Ну, только тем, что у них шерсть есть.
– Ой… – заслонила Вера Павловна Таму-Таму.
– Так аллергия же может быть и не на шерсть? – попытался защитить друзей Дядя Фёдор.
– Определённо на шерсть, – категорично заявила Маргарита Егоровна. – Есть у меня аллергия на ромашки. Но ромашек я тут не наблюдаю. А шерсти – полный дом. Значит, теперь два варианта: либо вы уходите жить на улицу, либо…
И достала машинку для стрижки. Нажала на кнопку, машинка угрожающе зажужжала…
– Вот ещё! – сразу стал возмущаться Матроскин. – Не буду я шерсть состригать. Я, между прочим, в ней живу! Она, так сказать, моя собственность. А на собственность покушаться у нас законом запрещено!
– Тогда в одной комнате нам находиться нельзя, – выключила Маргарита Егоровна машинку и указала на дверь.
– И пожалуйста, – схватил Матроскин свою тетрадь и решительно зашагал к выходу. – Я лучше в коровнике буду спать, чем без шерсти!
И ушёл, хлопнув дверью.
– Тоже в коровник? – внимательно посмотрела Маргарита Егоровна на Шарика и Таму-Таму.
– Нет! – снова прикрыла собой Вера Павловна Таму-Таму.
– Да нет, – вздохнул Шарик, закрывая ноутбук. – В коровнике Интернета нет. И перспектив никаких… – и обречённо махнул лапой: – Ладно, стригите. Отрастёт.
Прикатила Тама-Тама стул на колёсиках, уселся туда Шарик. Повязали на него простыню, разложили на табурете расчёски и ножницы разных размеров, поставили перед ним зеркало и…
Зажужжала машинка! Начесала Маргарита Егоровна Шарику чубчик, примерилась, чтобы состричь…
– Кхм! – громко сказали у неё за спиной.
От неожиданности рука дрогнула, машинка съехала – и получился у Шарика чубчик половинчатый: где-то шерсть осталась как была, а где-то наполовину сострижена.
А это, оказывается, Печкин в дом зашёл и уже за столом уселся.
– Вы извините, я пирожок у вас взял, больно он вкусно лежал, – сообщил. – Маргарита Егоровна, вы мой небольшой утренний сюрприз нашли? – спросил Печкин, загадочно прищурившись.
– Какой сюрприз? – не поняла Маргарита Егоровна. Ещё сюрприза ей сегодня не хватало!
– Вот, утром нарвал, с дальнего поля ромашки.
Вытащил из-за занавесок бутылку с букетом ромашек – и на стол торжественно водрузил.
– Это же… – с ужасом поняла Маргарита Егоровна. – А-А-АПЧХИ… ах ты!.. А-А-АПЧХИ!
– У Маргариты Егоровны на ромашки аллергия, – пояснил Дядя Фёдор поедающему в задумчивости пирожок Печкину. – А у вас, видимо, на рыбу…
– Да. А вы как поняли? – удивился внезапно опухший Печкин.
– Вы весь красный, а пирожки с рыбой, – показал Дядя Фёдор.
– А я-то думаю, чего у меня язык опухает? О таких вещах предупрефдать надо! – возмутился Печкин.
– Ах, предупреждать его нужно! – разозлилась Маргарита Егоровна. – …АПЧХИ… В таком случае предупреждаю: ромашки свои вы… АПЧХИ… надолго запомните!
Схватила она букет, отхлестала Печкина по и без того красным щекам. А как только он за дверь выскочил – погналась за ним с криками.
– Ну вот, – радостно заявил Матроскин, наблюдая за ними и приглаживая на себе шерсть. – Я же говорю: не на шерсть. На такую шерсть, как у меня, аллергии не бывает.
Но Маргарита Егоровна этого уже не слышит. Она за Печкиным по двору бегает, лупит его букетом, от которого одни стебли остались, – и, конечно же, чихает:
– А-А-АПЧХИ!
– Ромашки – это от романтических чувств! – пытается объяснить опухший Печкин.
Но у Маргариты Егоровны сейчас совсем иные чувства к нему. Далеко-о-о не романтические!
– Эх, – погладил себя по полусостриженному чубу Шарик. – Ладно, отрастёт.
Конечно отрастёт! Главное, что все в итоге оказались здоровы и невредимы. Ну, кроме букета ромашек.