В кухне царил хаос.
Марта, взволнованная сверх меры, раскрасневшаяся, со сбившимся на затылок чепчиком, выкладывала зеленью узор на уложенном аккуратным холмиком салате.
А Белька тщательно растирала орехи в ступке, высунув язык от усердия.
– Всё в порядке? – поинтересовалась я, окидывая фронт работ и стараясь проанализировать – сколько ещё времени понадобится поварихе, чтобы все блюда были готовы.
– К трём успею, – Марта лишь на мгновение отвлеклась от узора и тут же вернулась к нему, поправляя, окидывая придирчивым взглядом. Кажется, она осталась довольна, потому что отодвинула салатник к краю, где уже стояло несколько оформленных блюд.
– Забирайте, – скомандовала я пришедшим со мной служанкам. – Поставьте пока в буфетной.
– Эби… – начала было повариха, растерянно оглядываясь на чугунную сковородку с высокими стенками, в которой доходили до кондиции говяжьи языки.
– Всё будет хорошо, Марта, – перебила её. Мой голос звучал уверенно, хотя и сама я боялась не меньше. И так каждый раз. – Ты уже это делала. И сейчас справилась отлично, я уверена. Прости, мне нужно собрать свежих цветов.
Я улыбнулась ей самыми уголками губ, стараясь вместе с улыбкой послать немного убеждённости в своей правоте. А потом вышла на улицу.
Марта хорошая повариха. Даже лучшая во всей нашей округе. Поэтому тётушка и устраивает званые обеды так часто – не боится ударить в грязь лицом, к тому же любит прихвастнуть перед соседями сборником рунных рецептов.
– Привет, Бирн, – махнула я садовнику, который стоял рядом с небольшим булыжником и, уперев руки в колени, пытался отдышаться. – Что ты делаешь?
Бирн – мужчина широкий и коренастый, лохматая борода с частыми проблесками седины делала его похожим на лесовика из детских сказок.
– Госпожа велела горку, чтоб, значится, как у миссис Гаррис. С камнями, камешками, мохом и папоротником. Я вчерась ходил туды, смотрел, – Бирн вытер пот со лба рукавом и глубоко вдохнул. – Буду теперича каменюки катать.
Он вдохнул ещё раз, по-мужицки крякнул и, наклонившись, с усилием покатил булыжник дальше.
Я только вздохнула, глядя на это. Бирну уже почти шестьдесят лет, ему тяжело выполнять такую работу. Но тётушка категорически отказывается брать ему помощника. Говорит, ей лентяи тут не нужны.
А горка, значит, нужна.
Племянница миссис Гаррис отдыхала у неё всего месяц, но за это время успела сунуть свой длинный нос повсюду. Особенно Олефия любила давать советы. Вот и тётушке она посоветовала сделать каменную горку в парке. Мол, в столице это уже давно вошло в моду. И миссис Гаррис будет делать себе такую.
Если у миссис Гаррис что-то появится, а у миссис Прайс нет, то это будет настоящая катастрофа. Вот тётушка и послала Бирна подглядеть, что за столичное новшество сделали в парке её подруги. А теперь бедняга садовник должен построить такое же, только ещё лучше, больше, выше и так далее.
Бедняга, Бирн.
Я свернула направо, в розарий. Ещё вчера видела там несколько свеженьких бутонов, которые сегодня как раз должны были раскрыться. Ближе к тётушке я решила поставить букет из тёмно-бордовых роз, а возле миссис Гаррис – из белых. Получится контрастно и красиво.
Когда я вернулась в буфетную, стол там уже был заставлен закусками, салатами, корзиночками с нарезанным душистым хлебом, красиво разложенными дольками овощей и пластинками вяленого мяса.
Ждали только меня. Иса и Неса притопывали в нетерпении.
Я глянула на большие напольные часы. Без четверти три. Гости наверняка уже собрались в малой гостиной в ожидании приглашения на обед.
Нужно поспешить.
– Несите закуски, – велела я служанкам, быстро доставая приготовленные вазы с водой и опуская в них цветы.
Следом за ними проследовала в столовую.
Не знаю, как не выронила вазы. Удержала их лишь каким-то чудом. Потому что в проёме вторых дверей стояла тётушка с тёмным, не обещавшим ничего хорошего взглядом.
– Почему ещё ничего не готово?! – просипела она громким злым шёпотом. Шёпотом, потому что гостиная находилась всего через одну комнату, двери в которую с обеих сторон были немного приоткрыты, а значит, собравшиеся гости могли услышать крики.
Впрочем, нам хватило и этого свистящего шёпота.
Я испугалась, что служанки от страха что-нибудь разобьют, но тётушка всё равно обвинит меня, и наказание придётся нести мне. Поэтому решилась идти на опережение и во всём повиниться.
– Простите, тётушка, это моя вина, я задержалась с цветами, – сунула ей под нос два букета, одновременно приседая в книксене. – К трём часам всё будет готово. Обещаю.
– Мне нет дела до твоих обещаний, – снова просипела она, – но если обед задержится, и моим гостям придётся ждать, ты поплатишься…
Я продолжала стоять, опустив голову, вазы уже начинали ощутимо оттягивать руки. Ещё пару минут, и я не выдержу, выроню их на пол. И тогда уж точно пожалею.
К счастью, моя покорность, как обычно, усмирила тётушкин гнев. А может, то проснулся здравый смысл, ведь если она продолжит меня задерживать, накрыть на стол вовремя я уж точно не успею.
– Не забудь надеть перчатки, – распорядилась миссис Прайс и ушла к гостям.
Точно, перчатки. Я уже успела о них забыть. Спасибо за напоминание, тётушка.
Я опустила вазы на приготовленные для них места и взялась за расстановку блюд. Когда с этим было покончено, до назначенного времени оставалось ещё целых четыре минуты.
Успею. И я убежала за перчатками.
Моя комната располагалась в мансарде, в правой части дома. Здесь же жила большая часть слуг женского пола. Мужчины селились в левой части. Так миссис Прайс блюла нашу нравственность.
Я бегом поднялась по скрипучей лестнице, перепрыгивая через ступеньку, дёрнула лишённую наружного замка дверь и сразу же бросилась к шкафу.
Комнатка была обставлена довольно просто, но мне нравилось: деревянная кровать с не слишком толстым матрасом, тётушка считала, что прислуге негоже долго нежиться в постели, небольшой столик с кувшином и тазиком для умывания, в углу – платяной шкаф со скрипучими и слегка просевшими створками.
Из небольшого окошка был виден парк. И в редкие свободные моменты я любила опустить локти на узкий подоконник и любоваться запутавшимися среди ветвей лучами закатного солнца.
Перчатки нашлись быстро.
У меня было не слишком много одежды, поэтому вещи на полках расположились в один ряд. Очень удобно – легко найти то, что нужно, и не тратить лишнее время.
Обратно я спускалась осторожнее, чтобы не упасть. Ведь гостям будет неприятно наблюдать за моим искривлённым болью лицом.
В столовую я опоздала – вошла, когда гости уже были внутри и начали рассаживаться по местам. Взгляд тётушки дал мне понять, что мой проступок был замечен, но наказание последует позже.
– Проходите, присаживайтесь, мои дорогие, – голос тётушки был сладок как луговой мёд, – у нас сегодня рунная кухня.
– Ох, дорогая Эмилия, как я люблю ваши обеды, у вас всегда можно отведать чего-нибудь этакого, – миссис Бессон заняла своё место, окидывая стол цепким, придирчивым взглядом. И пусть в глаза подруге и соседке Эмилии Прайс она расточала комплименты, за спиной тётушки миссис Бессон любила позлословить.
Однажды я случайно услышала отрывок разговора Глории Бессон и Сессилии Гаррис об их любимой подруге. Эти две милейшие дамы прошлись по новому платью тётушки. Впрочем, миссис Прайс, оставаясь наедине с любой из этих в высшей степени достойных дам, тоже не стеснялась высказывать своё откровенное и нелицеприятное мнение об отсутствовавшей.
– Эби выглядит слишком загорелой, неужели ей нравится быть похожей на дворовую девку? – первой вставила своё тёплое словечко миссис Гаррис.
Ещё одной любимой забавой тётушкиных подруг было беседовать обо мне, обсуждая мои недостатки в моём присутствии так, как будто меня нет в комнате.
– Дурная наследственность, милая, – с тяжёлым вздохом посетовала тётушка. – Её мать была такой же чернавкой, потому и закончила так плохо.
Я медленно двигалась от гостя к гостю, черпая из фарфоровой супницы, стоявшей на сервировочном столике, разливала по тарелкам душистый летний суп. В тот момент, когда речь зашла о моей матери, поварёшка была занесена над тарелкой одного из сыновей миссис Бессон, то ли Тома, то ли Тейлора.
Моя рука ощутимо дрогнула, поварёшка скользнула по гладкой перчатке, и большая капля супа шлёпнулась на белоснежную скатерть, оставляя некрасивое пятно.
У меня в груди похолодело.
– Простите, простите, я ненарочно, сейчас всё уберу, – я стояла далеко от тётушки, но смотрела только на неё.
Недовольство всех остальных меркло по сравнению с гневом миссис Прайс.
– Криворукая идиотка, немедленно убери эту гадость, – сидевшая по левую руку Анна, не пострадала, но её лицо скривилось так, как будто само моё присутствие рядом вызывало у неё острую зубную боль.
– Ничего страшного, никто не пострадал, – попытался защитить меня сын миссис Бессон, наверное, Том, он добрее, но под превосходящими женскими взглядами сник.
В этой компании было принято меня осуждать, а не защищать.
– Я сейчас всё уберу, – пробормотала я, убежала в буфетную, быстро намочила из кувшина чистое полотенце и также стрелой вернулась обратно.
– Она ещё и носится как безродная, никакого достоинства. Эмилия, милая, ты уверена, что вот это с тобой одной крови? – миссис Гаррис пренебрежительно махнула рукой, указывая на «это».
То есть на меня.
Но я уже ни на что не реагировала, оттирая пятно влажной тканью и надеясь… Не знаю, на что надеялась, потому что твёрдо знала – вечером последует наказание. Слишком много проступков я совершила, представив тётушку в невыгодном свете перед её гостями.
– Эбилейль, хватит уже тереть несчастную скатерть, суп стынет, продолжай разливать, – голос миссис Прайс вернул меня в реальность.
Наказание будет позже, а сейчас я должна приложить все силы, чтобы больше не совершать ошибок. Возможно, мне и удастся загладить свою вину.
Я разлила суп по тарелкам, кажется, даже не дыша, чтобы рука снова не дрогнула. И хотя обсуждение моей персоны не стихало, напротив, поднимались всё новые и новые детали моей и без того запятнанной биографии. Но я старалась не слушать, что именно говорят, а когда голоса сливались в равномерный шум, то и оскорблений словно и не было.
Когда дошло до главного блюда, Марта сама принесла сковородку в буфетную. Комнату наполнил чудесный аромат. Язык по тарелкам мы раскладывали здесь. Причём повариха лично размещала каждый кусочек, приправляла его тёртыми орехами и рубленой зеленью. А потом мы с Исой и Несой несли тарелки в столовую и расставляли перед гостями.
– Мм, какой аромат, Эмилия, – миссис Бессон первой взялась за приборы и отрезала кусочек. – В этот раз ты превзошла саму себя.
– Спасибо, дорогая, – тётушка снисходительно улыбалась, принимая комплименты и похвалы гостей, как будто сама участвовала в приготовлении этого блюда.
– Миссис Гаррис, – после долгого перемигивания с сестрой подала голос Юлия, – а что слышно о нашем новом соседе?
Я в этот момент разносила десерт и тоже навострила уши. Почему-то новость о приезде соседа немного напрягала. Как будто где-то на краю сознания зудела какая-то не слишком приятная догадка.
– Ах да, как я могла забыть самую главную новость, – подхватилась миссис Гаррис, легко касаясь губ полотняной салфеткой.
– Молодой мистер Хокс уже приехал. Вчера. И вместе с ним его друг по мужскому клубу.
Мистер Хокс и его друг вчера приехали в соседнее поместье. Что-то это открытие мне совсем не понравилось.
К счастью, обед вскоре завершился.
Я уже хотела ускользнуть вместе со служанками и грязной посудой и спрятаться в кухне, но не успела.
– Эбилейль, задержись, – голос тётушки остановил меня в дверях, заставив замереть. – Идите, мои дорогие, прогуляйтесь пока по парку, я к вам очень скоро присоединюсь. – Она тут же улыбнулась гостям, показывая, что ничего серьёзного не происходит, но у меня под кожей зашевелились иголочки дурного предчувствия, больно впиваясь острыми кончиками.
– Мы всё понимаем, дорогая Эмилия, – тут же отозвалась миссис Гаррис, – ваша племянница совсем отбилась от рук. Не торопитесь, объясните ей хорошенько, как нужно вести себя в присутствии благородных леди и джентльменов.
Гости ушли, а тётушка закрыла двери буфетной, отрезая нас с ней от остального мира.
Однажды я видела, как мышка застыла в присутствии змеи, которая не спеша, уверенная, что добыча никуда не денется, подползала к малютке. Я тогда удивилась, ведь расстояние между ними ещё было довольно велико, у мышки был шанс убежать. Но теперь я её понимала: у меня оцепенели ноги, лишая возможности сделать даже шаг.
А вот миссис Прайс в две секунды сократила расстояние между нами и рывком вцепилась мне в волосы, дёрнув за косу так, что мне пришлось наклониться и ухватиться руками за тётушкину юбку, чтобы не упасть.
– Гадкая девчонка, – она толкнула меня ногой и вырвала подол юбки. Потеряв опору, я упала перед ней на колени и заскулила от боли. – Немедленно заткнись, – зашипела тётушка и снова дёрнула меня, ещё ниже пригибая к полу. Я замолчала, глотая солёные слёзы. – Слушай меня, неблагодарная дрянь. Я забочусь о тебе, кормлю и одеваю, но моё терпение имеет предел. Если ты не оставишь свои выходки и не перестанешь выставлять меня и моих детей в неблаговидном свете, то горько пожалеешь. Я не просто выставлю тебя, я уничтожу твою репутацию. Тобой побрезгуют самые дешёвые публичные дома. Ты поняла меня?
– Да, тётушка, – прошептала я, чувствуя, как трещат, почти отрываясь, волосы. Всё, что угодно, лишь бы она меня отпустила.
– Громче, я не слышу, – миссис Прайс снова дёрнула меня за косу. Слёзы брызнули из глаз.
И тут же, не давая ей возможности сделать ещё больнее, закричала:
– Да, тётушка, я вас поняла.
– Вот и умница, – она осклабилась и почти ласково потрепала меня по волосам, под её ладонью стало горячо. Не удивлюсь, если тётушка хорошо проредила мне косу. – Я хочу, чтобы сегодня перед вечерним чаем ты была на заднем дворе.
– Да, тётушка, – повторила я эхом, холодея, потому что понимала, что там произойдёт. И очень бы хотела этого хотя бы не видеть.
– Вот и славно, – почти пропела миссис Прайс, выходя в столовую и закрывая за собой двери.
Я так и оставалась на коленях, пока не открылась дверь с другой стороны, и в буфетную заглянула Иса. Увидев меня одну, она мотнула головой назад, и следом за ней вошли Неса и Марта.
– Бедная моя девочка, – повариха присела рядом, обнимая. И я разрыдалась.
– Ну тише, тише, не плачь, кто-то может услышать, – ласково успокаивала меня Марта. Я кивала, понимая, что она права, тётушке не понравится, что я жалуюсь. Но горький ком обиды внутри никак не желал отпускать. Я позволила себе ещё пару минут слабости, а потом поднялась. Отёрла слёзы и, выдохнув, сказала:
– Давайте здесь уберём.
Поплакать я смогу позже, спрятавшись в лесу, подальше от чужих глаз и ушей.
День шёл своим чередом. Я помогала на кухне. Затем, быстро пообедав, взяла ведро, тряпку и отправилась в библиотеку. Сегодня был день уборки. Я тщательно вытирала пыль, не спешила, доставая каждую книгу и аккуратно убирая её на место.
Но время неумолимо близилось к вечеру. Громко тикали секунды, сбиваясь в минуты и часы. Я бы хотела задержать этот день, вот только он всё равно ускользал. И мне нужно было выходить, если не хочу нарваться ещё на одну выволочку.
На заднем дворе было тесно. Собрались все обитатели усадьбы. И даже приходящие работники, которые жили в ближайшей деревеньке, не разошлись по домам, стояли здесь же, ожидая появления хозяйки.
Миссис Прайс явилась в сопровождении гостей. Причём миссис Бессон, несмотря на округлый и по большей части добродушный вид, смотрела предвкушающе. Я содрогнулась от отвращения, кажется, она не может дождаться. Словно это не наказание живого человека, а представление, спектакль, направленный на развлечение её скучающей натуры.
Тина выглядела совсем плохо. Она даже не открыла глаз. А может, и не осознавала, сколько людей здесь собралось и смотрит сейчас на неё.
Тишина стояла оглушающая. Мне кажется, даже те, кто осуждал поступок Тины, сейчас не могли не сочувствовать ей.
Миссис Прайс вышла вперёд, повернулась к людям, прикрывая позорный столб и поникшую на нём фигурку своей спиной и широкими юбками.
Обычно я старалась не смотреть на неё, чтобы не вызвать гнева. Но сейчас, прикрытая десятками других взглядов, рассматривала, не таясь.
Миссис Прайс была высокой, даже выше Алекса. Она стояла с прямой спиной, чуть вздёрнутым подбородком, и даже на расстоянии было видно, что тётушка смотрит на собравшихся свысока.
Причём и в прямом, и в переносном смысле.
Длинные тёмные, как и у её дочерей, волосы, были собраны в строгую причёску, не позволяя вырваться ни единой прядке. Внешность тётушки была такой же бескомпромиссной, как и её характер.
– Эта женщина, – миссис Прайс, не глядя, указала пальцем назад, на Тину, – нарушила заповеди наших богов. Она жила во грехе с мужчиной, не пройдя с ним брачный обряд, и зачала дитя. Эта женщина – рабыня, её жизнь принадлежит мне. Только я решаю, с кем и когда можно родить дитя. Женщина будет наказана за своеволие, а ребёнку нет места на моей земле…
Тётушка сделала паузу, переводя дыхание. Люди не двигались, ожидая от неё решения. Я заметила с краю мистера Вилсона, одарённого силой лекаря, который мог лечить наложением рук. Я слышала, что падшие женщины иногда обращаются к таким, но не для того, чтобы спасти жизнь, а чтобы её уничтожить.
«Жеана, прошу тебя, не допусти этого…» – про себя взмолилась я и вся подобралась, готовая броситься в ноги тётушки и умолять о милости.
А потом у меня появилась идея получше, и я начала, расталкивая людей, пробираться к доктору. Скорее же, скорее. Человеческая масса поддавалась плохо. Люди как будто корнями вросли в утоптанную землю двора, но я спешила и не обращала внимания на недовольное шипение мне вслед. Главное, что вслух никто не осмелился ругаться, тем самым привлекая внимание к моему маневру.
Мгновения казались невыносимо долгими, но наконец я добралась до доктора и зашептала ему на ухо.
– Мистер Вилсон, – тётушка обратилась к лекарю, и я торопливо сделала шаг назад, прячась за чью-то спину, – можете приступать.
В тишине громом прозвучал отчаянный вопль Тины, которая теперь повисла на верёвке и рыдала.
– Миссис Прайс, возможно, стоит оставить жизнь этому ребёнку, – мистер Вилсон вышел вперёд. Я не успела получить от него ответа, но эти слова заставили облегчённо выдохнуть – он меня услышал. Лекарь встал рядом с тётушкой. Он был на полголовы ниже неё. К тому же лыс, в круглых очках. И вообще, смотрелся старым сморчком. Но человечности в докторе было гораздо больше. – Когда он или она подрастёт, у вас появится ещё один работник.
Миссис Прайс задумалась, но ненадолго. Покачала головой.
– Я не могу позволить этому ребёнку родиться во грехе.
– А если кто-то возьмёт женщину в жёны? – вкрадчиво поинтересовался мистер Вилсон, озвучивая мою идею.
– Думаете, найдутся желающие? – тётушка посмотрела на лекаря, затем задумчиво окинула собравшуюся толпу взглядом, наконец оглянулась на продолжающую рыдать Тину, представляющую собой весьма жалкое зрелище.
Вероятность, что кто-то согласится, не слишком большая, но у меня в душе загорелась отчаянная надежда. «Жеана, ты милостива, сохрани жизнь этим несчастным…»
– Ну что ж, – решила тётушка, – кто возьмёт эту женщину в жёны и заплатит мне откуп за жизнь ребёнка?
Тишина была абсолютной, казалось, я слышу, как бьются часто-часто сердца стоявших рядом людей. По крайней мере, моё отчаянно стучало о грудную клетку, стремясь добраться до тётушки и ворваться в неё, чтобы она наконец проявила жалость.
Хотя бы один раз в жизни.
– Я возьму, госпожа, – прогудел густой бас.
Человеческое море заволновалось, зашевелилось, раздаваясь по центру, и на открытое пространство вышел кузнец Бернет. Он был огромным, обманчиво медлительным и немногословным, да и самой внешностью походил на медведя.
С кузнецом я не была близко знакома, для этого он был слишком нелюдим. Но знала, что его жена умерла зимой, когда новая разновидность горячки смертоносным вихрем пронеслась по деревням. Молодые и здоровые перенесли болезнь, а старые и ослабленные… умерли.
Жена Бернета в тот момент ещё не оправилась от родов. И теперь старшие дети, вроде их было четверо, заботились и о малютке.
В другое время я бы волновалась, если бы Тина стала женой кузнеца, уж слишком грозно он выглядел, но сейчас это было единственным спасением для неё и ещё не родившегося ребёнка. Будем надеяться, что Бернет не станет её обижать.
– Забирай, – тётушка махнула рукой в сторону по-прежнему рыдавшей Тины, так и обвисшей на верёвках, не делая попыток подняться, – но помни – это моя собственность, если она умрёт, взамен ты станешь моим рабом.
– Это справедливое решение, моя госпожа, – кажется, на лице доктора Вилсона тоже проступало облегчение. Всё же ему вряд ли радостно лишать жизни ещё не родившихся детей.
А Бернет только поклонился миссис Прайс, выражая своё согласие с её решением. Я готова была разрыдаться. Нелюдимый кузнец, которого на усадьбе звали не иначе, как медведем, согласился рискнуть своей свободой ради жизни рабыни.
Да, Бернет оказался благороднее многих.
– Через три дня она должна вернуться к работе, – продолжила тётушка, – а это время я, так и быть, дарю вам на медовый месяц.
Кузнец снова поклонился и уверенным шагом направился к позорному столбу. Никто не двинулся с места, чтобы ему помочь. Безмолвная толпа по-прежнему молча наблюдала, как огромный мужчина растягивает путы на тонких белых запястьях и подхватывает Тину, не давая ей упасть на землю.
Когда Бернет легко поднял свою будущую жену и так, с ней на руках, покинул территорию двора, в толпе поднялся негромкий монотонный гул. На наших глазах только что произошло чудо. И кто бы как ни относился к греху Тины, произошедшее не могло не осветиться радостью в сердце.
Спасибо, Жеана, что кузнец именно сегодня пришёл осмотреть подковы хозяйских лошадей. Ведь жил он в ближайшей деревне и наказание мог попросту пропустить. Не хочу даже думать, что тогда стало бы с Тиной.
Впрочем, мне нужно было поспешить. Потому что тётушка сейчас всех пригласит к чаю. И если я не успею накрыть стол, для меня самой всё может окончиться весьма печально.
Лицо миссис Прайс показалось мне слишком довольным, когда она смотрела на привязанную Тину. Боюсь, тётушка может войти во вкус. И тогда позорный столб перестанет быть для нас лишь привычной деталью пейзажа…