Тихий июньский вечер мягко опускался на землю: затихала перекличка птичьих голосов, солнечный диск спешил найти себе укромное место, даже ветер ленился дуть в полную силу – природа, разомлев от тепла, готовилась ко сну. Город районного значения Ковылкино накрывали сумерки, его жители вслед за солнышком, как послушные утята вслед за мамой-уткой, спешили укрыться в своих жилищах. Не любили горожане разгуливать по городским улицам после заката. Не любили, и все тут.
Это в Саранске, с его почти двумя сотнями тысяч жителей, развитой промышленностью, городским центром и четырехэтажными зданиями, системой газоснабжения и первым в Мордовской Республике троллейбусом, люди обожали выставлять себя напоказ, дефилируя по центральным улицам республиканской столицы. Ковылкинцы же предпочитали проводить вечерние часы скромно, без лишней суеты и шума, в кругу семьи, в кругу друзей, ну или, на худой конец, в приятном одиночестве. Городок их хоть и занимал почетное третье место по численности населения Мордовии, но городских «замашек» к 1970 году еще не нажил, выгодно отличаясь скромностью от подобных ему собратьев. К двадцати одному часу все горожане, за исключением тех, кто работал на круглосуточных предприятиях, закрывались на все замки, устраивались у телевизоров и смотрели телепередачи.
На улицах можно было встретить случайных прохожих, припозднившихся, задержавшихся на работе или в гостях. Одной из таких прохожих была Наталья Рогозина, симпатичная русоволосая девушка семнадцати лет. В столь поздний для ковылкинцев час Наталья возвращалась из Дома культуры, особой гордости горожан.
Дом культуры на шестьсот пятьдесят мест построили четыре года назад, с тех пор он стал излюбленным местом сбора подростков и молодежи постарше. Кружки лепки из глины, резьбы по дереву, вышивки, студия изобразительных искусств, театральный кружок – в Доме культуры каждый мог найти применение своим талантам. И это в обычные дни, а сейчас, в первой декаде июня, работы в кружках было невпроворот: национальный праздник мордвы-мокши, что называется, «висел на носу». До празднования дня «Акша келу», в переводе с мордовского «Белая береза», оставалось четыре дня, а работы по подготовке главного национального праздника все не заканчивались.
Народные гуляния традиционно проводились в селе Вадовские Селищи, куда со всей Мордовии съезжались гости. В этот день на берегу реки Вад устраивали народные гуляния. Люди приходили, чтобы повеселиться, показать себя, попробовать блюда мордовской кухни, приготовленные искусными руками заботливых хозяек, или испытать свои силы в «борьбе на поясах».
На празднике «Белой березы» «борьба на поясах» занимала особое место: любой мог помериться силой с противником, и неважно, сколько ты весишь или какой у тебя рост: хватайся за кушак противника, не отпускай рук – и ты в двух шагах от победы. Положил противника на землю трижды, не оторвав руки от кушака, – значит, победил. А уж после тебе и почет, и признание. Еще одно название этого вида борьбы – «борьба медведей», потому и победителя до следующего года уважительно именуют «овтай», что на мордовском означает «медведь».
Но это развлечения для мужчин, а для девушек и малых ребят есть обязательная концертная программа. Подготовка к концерту на праздник «Акша келу» велась в каждом городе, городке, селе и поселке. Начиналась она с начала февраля, а к первым числам июня накал страстей доходил до предела. Руководители кружков сбивались с ног, пытаясь довести концертные номера до высочайшего уровня. Их добровольные помощники из числа старшеклассников тоже не отставали, выкладываясь на сто процентов. Столько всего нужно было продумать, столько организовать, подготовить костюмы, реквизит, декорации и прочие мелочи для выступления артистов… А еще продумать, как все это доставить в другое село, да чтобы по дороге декорации и реквизит не пострадали. Задача не из легких, вот и старались девушки и парни, оставаясь в Доме культуры до темноты, подделывая, подмазывая, упаковывая и подшивая то, что еще не было упаковано, подмазано и подшито.
Завершив все, что было запланировано на день, девушки и парни дружной гурьбой высыпали на центральное крыльцо Дома культуры, откуда малыми группками стали расходиться по домам. В местах, где на каждую тысячу километров приходится минимум одно режимное исправительное учреждение, поневоле учишься осторожничать – вот почему ковылкинцы не гуляли в одиночку. Каждый находил себе попутчика на весь путь до дома, а если таковых не находилось, группа, в которой собиралось самое большое количество людей, провожала тех, кто остался без компании. Этот день не был исключением: без четверти девять ватага ребят и девушек рассыпалась на группы и отправилась по домам.
Весело перекрикиваясь, ребята удалялись от Дома культуры, когда на крыльцо выскочила Наталья. Она задержалась, проверяя, на все ли костюмы фольклорного кружка нашили ажурную красно-желтую тесьму, которая пришла из Саранска накануне, и не успела никого предупредить об этом. Наталья покричала, пытаясь остановить друзей, но те отошли уже слишком далеко, а веселый девичий смех и басовитые голоса парней, травящих байки, перекрыли попытки девушки привлечь к себе внимание.
Бежать вдогонку Наталье показалось стыдным, и, подумав, она решила, что ничего страшного не случится, если на этот раз она дойдет до дома одна, тем более что идти-то предстояло всего ничего: по прямой до парковой зоны, огороженной невысоким штакетником, дальше через проезжую часть до магазина промтоваров, затем свернуть налево и пройти еще один квартал до места, где начинается частный сектор, а там до дома рукой подать.
«Путь знакомый, переживать не стоит», – успокоила сама себя Наталья, сбежала с крыльца и пошла по направлению к парку.
Хоть девушка и убеждала себя, что беспокоиться не о чем, холодок упорно полз по спине, а ноги сами ускоряли шаг. Добежав до парка, внутрь Наталья не вошла, предпочла двигаться по узкой дорожке, идущей вдоль проезжей части. Пешеходов на дорожке видно не было, зато, в отличие от парка, улицу освещали фонари. Каблучки новых Натальиных босоножек отстукивали четкий ритм, сердце вторило в такт каблучкам, от быстрой ходьбы в ушах звенело, но и через этот звон девушка смогла услышать странный звук, доносящийся со стороны парка.
Наталья не остановилась, но слух ее обострился. Сначала она услышала хруст ломающихся веток, затем торопливые шаги по вскопанной земле газона, после – какое-то хлюпанье, как будто человек с заложенным носом изо всех сил старался не шмыгать, но и стерпеть тоже не мог, вот и втягивал сопли украдкой.
«Да что там такое происходит? – промелькнуло в голове Натальи. – На животных или птиц не похоже, но ведь сейчас там просто некому быть! Кто тогда издает все эти звуки?»
Как ответ Натальиным мыслям, со стороны парка снова послышалось какое-то движение. Воображение девушки мгновенно отозвалось на невысказанный вопрос, начав рисовать в голове картины одна ужаснее другой, пугающие своей натуралистичностью, заставляющие сердце сжиматься от страха. Точно так, как тогда, в лесной глуши, когда она, пятилетняя девочка, стояла у бездыханного тела своей соседки и не могла отвести взгляд. Этот образ и сейчас перекрывал все картины, которые подбрасывал ей испуганный мозг. А как иначе?
Тогда она с бабушкой, Агафьей Тихоновной, отправилась в лес по грибы. Настроение шикарное, да и каким оно может быть в пять лет, когда ни школа, ни бытовые заботы не тревожат ум! В этом возрасте каждый цветок с полосатой пчелой, пристроившейся на лепестках, каждая ягодка, сорванная украдкой от строгой «бабуси», как за глаза называла Наталья свою бабку, каждый гриб, пусть и несъедобный, вызывали восторг.
Она шла чуть поодаль от бабуси и казалась себе жутко важной и невероятно взрослой. Грибок за грибком, шажок за шажком – и Наталья углубилась в лес слишком далеко. А когда поняла это – испугалась. Агафьи Тихоновны не видно, а вокруг тишина такая, что слышно собственное дыхание. Стараясь не поддаваться панике, маленькая Наташа все шла и шла, надеясь выйти на тропинку, с которой свернула. Но тропинка все не появлялась, девчушка уже готова была расплакаться, и тут впереди она увидела что-то яркое. Красный сарафан в белый горох – этот сарафан два дня назад она видела на соседской девушке Глаше. Радостно смеясь, Наталья побежала вперед, размахивая корзинкой и громко крича: «Глаша, Глаша, а вот и я!» Она подбежала к дереву, за которым увидела сарафан, обогнула его и застыла как вкопанная.
Соседская девушка Глаша была там, но то, что она не поможет заблудившейся Наташе, девочка поняла сразу. Глаша не стояла за деревом, она на нем висела. Толстая ветка проткнула живот и удерживала тело в вертикальном положении. Вокруг раны роились насекомые, яростно жужжа и отгоняя друг друга от тела. Толстые синеватые колбаски кишок свисали до колен, а красивый подол сарафана кровь пропитала так, что белые горошины слились с общим красным фоном.
Но самое ужасное было не это. Самым ужасным для маленькой девочки оказалась гримаса боли и страха, застывшая на лице соседки. А еще ее волосы. Ранее иссиня-черные, они вдруг стали белее, чем у бабушки Агафьи Тихоновны. Когда до Наташи дошло, что ее соседка мертва, она открыла рот и громко закричала.
Наталья толком не помнила, как ее нашла бабуся, не помнила, как оказалась в районной больнице, и вообще плохо помнила, что было потом. Спустя годы она узнала, что Глашу убил беглый преступник, разрезав ей живот и надругавшись над телом, подвесил, как мясную тушу, на дереве. Что она действительно помнила хорошо, так это ощущение незащищенности, которое преследовало ее долгие годы, а порой нагоняло и по сей день. Со временем Наталья научилась справляться с паникой и вести активный образ жизни, она научилась переключаться и выталкивать из головы дурные мысли. А что еще ей оставалось? Ведь невозможно дрожать от страха всю жизнь.
Вот и сейчас, при первых признаках нарастающей паники, Наталья попыталась приструнить разыгравшееся воображение.
«Не выдумывай, – мысленно произнесла она. – Нет там никого и не может быть. Иди своей дорогой и не оглядывайся. Все будет хорошо». Но в глубине души Наталья знала: хорошо уже не будет. Никогда.
Со стороны парка снова послышался звук. Наталья машинально прибавила шаг, каблучки зацокали громче, и это напугало девушку. «Так ты только больше внимания к себе привлечешь, – ругала она себя. – Сними босоножки. Лучше потерпеть позор, если кто-то увидит тебя босой, чем висеть на дереве, как…»
Мысль Наталья не закончила, слишком ужасной она казалась, но босоножки с ног сбросила. Подхватив их за ремешки, девушка пошла еще быстрее. До заветного перекрестка оставалось не больше пятидесяти метров. Стоит оставить парк с таящимися в нем опасностями позади, и страх уйдет. Непременно уйдет.
Она споткнулась о здоровенный булыжник, непонятно откуда взявшийся на заасфальтированном тротуаре, сильно ударилась большим пальцем правой ноги и негромко вскрикнула от боли. Ей пришлось остановиться, чтобы потереть ушибленное место. Но не успела она нагнуться, как снова услышала шум. Теперь Наталья явственно различила крадущиеся шаги, но вместо того, чтобы припустить бегом, она вдруг застыла на месте. Ноги не слушались, руки задрожали, глаза сами собой закрылись. Девушка выпрямилась, вытянулась в струнку, но глаза не открыла. Просто стояла и ждала своей участи.
Вскоре она поняла, что тот, кто был в парке, теперь находится за ее спиной. Он ее не коснулся. Пока не коснулся. Наталья ощущала его дыхание на своей шее. Его запах достиг ноздрей, заставив вздрогнуть всем телом. Затем тяжелая рука легла на плечо девушки, она осела вниз. Голова закружилась и сознание померкло.
«Хорошо, что я ничего не почувствую», – было последней мыслью девушки, но в этом она ошибалась.
– Анатоль Николаич, вы идете? Машина ждет.
Молодой лейтенант в новенькой с иголочки милицейской форме нетерпеливо топтался возле дежурного «уазика» и едва сдерживался, чтобы не подпрыгивать на месте. «Ну чего он там возится? Двадцать минут потеряли. Так и дождется, пока саранские следаки прикатят и заберут у нас дело», – сердито сверкая глазами, думал он.
Но тот, к кому были обращены слова, и ухом не повел, продолжая стоять на границе проезжей части и парковой зоны. Взгляд его блуждал по тротуару, по близлежащим кустам, устремлялся в глубину парка и вновь возвращался к тротуару. Лейтенант был прав: надо было уходить, но что-то удерживало капитана на месте.
Капитан юстиции следователь Паршин Анатолий Николаевич служил в Ковылкино около трех лет, а до этого работал в Ростовской области, печально знаменитой разгулом преступности. Но и там ему не доводилось видеть такого зверства, какое произошло этой ночью в мирном заштатном районном центре.
Вызов в парк оказался вторым за ночь, вернее, за четыре часа истекшей ночи. Первый звонок поступил в ноль часов пятьдесят минут. Звонивший так волновался, что не смог толком объяснить, что произошло, но дежурный, перестраховавшись, помимо выездной бригады вызвал сразу и следователя Паршина.
На место происшествия выехали втроем: сам Паршин, оперуполномоченный Валеев и его стажер, младший лейтенант Сидоркин. Вечный старлей Валеев – опер с тридцатилетним стажем, которому язык не давал продвигаться по карьерной лестнице. Всякий раз, когда дело доходило до очередного звания, язык впутывал его в такие неприятности, что начальнику Валеева подполковнику Яценко с трудом удавалось сохранить старлею прежние погоны. Разница в двадцать лет и подчиненное положение Валеева не мешали следователю и оперативнику поддерживать с ним дружеские отношения не только на работе, но и вне ее.
Что касалось младшего лейтенанта Николая Сидоркина, то в части мало кто относился к нему всерьез. Слишком молодой, слишком суетливый, чрезмерно болтливый и абсолютно не знакомый с субординацией – вот примерный портрет младшего лейтенанта, прибывшего в Ковылкино по распределению после окончания Школы милиции. В участковом отделе никто и думать не думал, что парнишка продержится на этом месте больше недели. Но неожиданно для всех старлей Валеев взял над ним шефство, и вот уже четыре месяца парень таскался за оперативником как приклеенный, впитывая каждое его слово.
Разношерстная группа прибыла на место происшествия в час пятнадцать ночи. От районного отдела милиции, расположенного на улице Пролетарской, до улицы Железнодорожной – пара километров, больше времени ушло на сборы, чем на дорогу. Как только их «УАЗ» подъехал к повороту на нужную улицу, впереди замаячила фигура. Долговязый мужчина энергично размахивал руками, привлекая внимание. «УАЗ» остановился, съехав на обочину, и мужчина припустил бегом к машине.
Паршин, первым оказавшись на пути бегущего, перехватил его и развернул лицом к себе.
– Спокойно, товарищ, – негромко произнес он. – Милиция на месте, можете выдохнуть. Вы нас вызвали?
– Да какое тут спокойствие! Пойдемте скорее! Покажу, где все случилось, хочу убраться отсюда далеко и надолго!
– Не так быстро, – остановил его Паршин. Он понимал, что в таком состоянии мужчина как свидетель ни на что не годен, и предпочел потратить лишних десять минут на то, чтобы тот пришел в норму. – Для начала представьтесь.
– Что? При чем тут мое имя, когда там, – мужчина сделал паузу и махнул рукой в неопределенном направлении, – такое!
– Назовите ваше имя. Что вы делали в такой час в глухом месте?
Мужчина огляделся. Место и правда выглядело глухим: улочка-тупичок, без единого фонаря, с заросшими в человеческий рост бурьяном и кустарником палисадниками. Вдоль улицы-тупичка идет железнодорожная ветка, явно заброшенная, вдобавок ко всему дальше по центру дороги разрыта траншея, и появилась она здесь однозначно не вчера, а лет несколько назад.
– Место глухое, – повторил мужчина и вдруг содрогнулся всем телом. – Боже милостивый! А мои дети ходят по этой улице каждый день! Как подумаю…
Он не договорил, поднял руки, прижал ладони к глазам и сильно надавил. Следователь Паршин решил, что таким образом мужчина пытается справиться с навернувшимися слезами. Он выждал несколько секунд, затем тронул мужчину за плечо:
– Товарищ, прошу вас, соберитесь! Мы приехали разобраться!
– Да-да, простите, – мужчина опустил руки, плечи его поникли, и весь он словно сдулся, как воздушный шарик. – Что вы спрашивали?
– Ваше имя и что вы делали в этом тупике в час ночи? – повторил Паршин.
– Меня зовут Гвоздков Александр, – представился мужчина. – Я живу неподалеку, чуть дальше по улице мой дом. Вон, у него шиферная крыша раскрашена во все цвета радуги.
Мужчина указал рукой, Паршин зафиксировал взглядом дом и снова перевел его на Гвоздкова.
– В прошлом году собрался крыть шифером, подготовил его во дворе, да все руки не доходили. Дети, у меня их пятеро, нашли в сарае три банки с краской и «помогли» отцу. Раскрасили все до единого листа. Теперь наша крыша напоминает радугу. Представляете? – Мужчина улыбнулся, и такая нежность сквозила в этой улыбке, что Паршин сразу понял, насколько сильно тот любит своих детей.
– Так что тут произошло? – Капитан решил не комментировать эпизод с крышей. – Зачем вы вышли на улицу так поздно?
– Грубиян, – коротко бросил Гвоздков.
– Простите – что? – Паршин в недоумении посмотрел на мужчину, соображая, что такого грубого было в его словах.
– Ох, нет! Простите. – Мужчина улыбнулся печальной улыбкой. – Грубиян – это наш пес. Шесть лет уже как прибился к нашему двору, малюсенький был, а теперь вымахал будь здоров. Дворняга, но умный. После десяти вечера на улицу ни ногой, а тут как с цепи сорвался. У калитки крутится, скулит, землю роет. Я его и так и сяк приструнить пытался, даже пригрозил, что на цепь посажу, хотя у нас и цепи-то отродясь не было, а он не унимается. Потом вроде утих. Я обрадовался, пошел домой, достал газету. Сколько читал, не знаю, но потом вспомнил, что воду Грубияну не сменил. Вышел во двор, а собаки нет. Этот негодник раскопал под забором яму и сбежал. Я, естественно, пошел его искать. Он хоть и беспородный, но дети его любят, так что пришлось собираться на поиски.
– Почему вы не дождались утра? Вернулся бы ваш пес.
– Места здесь неспокойные, – ответил Гвоздков.
– Что было дальше? – Паршин оставил тему с собакой.
– Я прошел несколько раз вдоль дороги, позвал пса. Когда проходил мимо дома деда Ковыля, услышал, как кто-то скулит. Я решил, что это Грубиян, застрял, видать, выбраться не может. У деда Ковыля калитка никогда не запирается, вот я и вошел. Обошел дом, и тут мне навстречу наш Грубиян выскочил. Я его погладил – и во что-то липкое вляпался. Поднял руку, посветил фонариком, а она вся в крови. Я бегом за дом, а там…
Произнести страшные слова Гвоздков так и не сумел. Паршин похлопал его по плечу, махнул рукой оперативнику и его стажеру и двинулся к дому деда Ковыля. Они миновали калитку, обогнули дом, прошли чуть дальше к забору и увидели то, что до этого видел Гвоздков.
Опер Валеев тихонько присвистнул:
– Черт возьми, да здесь настоящая бойня!
Стажер Сидоркин громко ахнул и зажмурился. А следователь Паршин смотрел во все глаза и пытался сообразить, какое животное могло так поглумиться над телом. Разумеется, слово «животное» он использовал в переносном смысле, так как и без эксперта видел, что раны на теле жертвы механического, а не природного происхождения.
– Это дед Ковыль? – Паршин повернулся к Гвоздкову.
Тот коротко кивнул и после небольшой паузы добавил:
– Скорее, то, что от него осталось.
Гвоздков не преувеличивал. Тело деда Ковыля в буквальном смысле превратили в месиво. Злоумышленник или злоумышленники действовали грубо и жестоко. Они искромсали кожу на теле пожилого человека ручной пилой, которая валялась чуть в стороне. Одежда свисала кровавыми клочьями, под действием зубьев пилы превратившись в лохмотья. Мужчина лежал спиной вверх, правая рука подогнута под живот, левая нога неестественно вывернута. С того места, где стоял следователь Паршин, лица потерпевшего видно не было, нужно было обойти тело и взглянуть с другой стороны, но он почему-то медлил.
– Криминалистов вызывать? – услышал он за спиной голос Валеева.
– Непременно, – не поворачивая головы, ответил Паршин. – Езжай в отделение, бери всех, кого застанешь. И Сидоркина забери, рано ему на такие зверства смотреть.
Валеев фыркнул, но приказ командира выполнил. Засунул Сидоркина в машину и поехал обратно в участок. Паршин остался осматривать место происшествия и попытаться разобраться в сути преступления. В конце концов, Ковылкино – это не Ростов и не Одесса, где разгул преступности никого не удивлял и жестокость преступлений казалась неотъемлемой частью одесско-ростовского быта. Но откуда такое здесь? Гастролеры? Вряд ли… Ковылкино для гастролеров слишком мелко, здесь толком не поживишься. Месть? Возможно. Про деда Ковыля им еще ничего не известно, вполне возможно, что при жизни он вполне мог нажить себе врагов. Случайное нападение? И такое бывает. Пришел упырь со стороны, увидел деда с ножовкой во дворе, в голове переклинило – и давай крошить направо и налево.
Этот вариант нравился Паршину меньше всего, но сбрасывать его со счетов следователь считал преждевременным. Почему не нравился? Да потому что отыскать таких преступников сложнее всего. С жертвой преступника ничего не связывает, логике его поведение не подчиняется, последствия его не тревожат, и вообще ничего человеческого в таких субъектах нет ни капли. Или следователь Паршин совсем ничего не понимает в криминалистике, в психологии преступников и в жизни в целом.
Валеев вернулся через полчаса, столько времени потребовалось, чтобы съездить в соседний район – забрать из дома лучшего в округе эксперта-криминалиста и патологоанатома в одном лице. Доктор Бровкин, как патологоанатома именовали в отделении, предварительное заключение дал через пятнадцать минут после начала осмотра.
– Друга вашего задушили, – заявил он. – Все остальные раны нанесены уже после смерти. Не скажу, знал ли преступник, что кромсает мертвое тело, но психика у него явно не в порядке.
Время смерти доктор Бровкин обозначил в диапазоне между восемнадцатью и девятнадцатью часами вечера прошлого дня.
– Странно, что соседи ничего не слышали, – удивился Паршин. – В шесть часов люди как раз с работы возвращаются, но никто не встревожился. Кроме Грубияна.
– Какого грубияна? – переспросил патологоанатом.
– Грубиян – кличка собаки, принадлежащей свидетелю, который вызвал милицию, – пояснил Паршин.
– Интересный выбор, – заметил патологоанатом. – И кому же он нагрубил?
– Без понятия, – пожал плечами Паршин. – Меня больше интересует, кому так насолил дед Ковыль.
– Хм, тоже странное имя, – доктор Бровкин поднял глаза на следователя, ожидая пояснений, но у того не было ответа на вопрос, откуда у деда взялось это странное прозвище. Поняв это, эксперт покачал головой и вернулся к осмотру.
Он делал свою работу, а по ходу дела выдавал комментарии. Следователь Паршин знал эту особенность, поэтому ловил каждое его слово, делая записи в блокноте. Всякий раз, когда он работал с доктором Бровкиным, эти самые записи приносили гораздо больше пользы, чем официальный отчет патологоанатома. Но на этот раз закончить работу вместе с патологоанатомом следователь Паршин не успел.
В три часа сорок три минуты из отдела милиции прибежал гонец с дурной вестью: в парке неподалеку от нового Дома культуры найдено тело молодой девушки. Парк был их территорией, поэтому на Железнодорожной пришлось спешно заканчивать и ехать на новое происшествие.
В парк прибыли около четырех утра. Выяснилось, что тело нашел отец девушки. Когда дочь не пришла домой в положенное время, он отправился на ее поиски. Расспросив всех друзей, знакомых и приятелей, он понял, что с дочерью стряслась беда, и пошел по пути, которым должна была возвращаться Наталья. Дважды его попытки ни к чему не привели, на третий раз он, повинуясь внутреннему порыву, свернул в сторону и буквально через тридцать метров наткнулся на тело дочери.
Милицию вызвал сторож детского сада, расположенного в одном здании с поселковой администрацией на улице Песчаной. Когда приехал милицейский «уазик», сторож стоял на коленях возле безутешного отца и придерживал того за плечи. Отец держал бездыханное тело дочери на руках и раскачивался из стороны в сторону, словно баюкая девушку.
– Он все кричал и кричал, – объяснял сторож. – Я на этот крик и прибежал. Я тут сторожем в садике. Сегодня как раз моя смена, а погода, сами видите, к прогулкам располагает. Вот я и вышел на улицу, понимаешь… Сел на веранду, воздухом дышу и вдруг слышу: крик. Да такой громкий – просто жуть! Я сразу понял: не иначе, убили кого. По другим причинам человек так выть не станет. Ну, вскочил я и побежал что есть мочи к парку. Почему бежал? Шут его знает. Может, надеялся, что помочь успею. Но какое там! Все страшное еще до того, как он сюда добрался, – сторож кивнул на обезумевшего отца девушки, – уже случилось. Вот такое дело, понимаешь…
Сторожу было за семьдесят, небольшой рост и длинные седые волосы, плавно переходящие в бороду, делали его похожим на сказочного гнома. Глядя на картину неизбывной скорби, следователь Паршин в буквальном смысле вознегодовал: «И откуда только берутся упыри, способные на такое? Ведь когда-то и они были детьми. Или нет?»
Отмахнувшись от посторонних мыслей, капитан принялся восстанавливать картину событий.
Спустя час, после того, как на месте происшествия поработали бригада криминалистов и все тот же судмедэксперт-патологоанатом доктор Бровкин, у следователя Паршина начала прорисовываться картина невеселых событий. По словам эксперта, девушку убили здесь, в парке. Пробили булыжником голову, причем били до тех пор, пока затылок не превратился в месиво из мозга и костей, хотя, чтобы лишить ее жизни, хватило бы и пары ударов. Следов волочения бригада не обнаружила. Это давало повод считать, что пришла сюда жертва точно своими ногами. Возле тела валялась сумочка из простенькой холщовой ткани, обшитой бисером. Содержимое сумочки рассыпано по земле, сама сумка, будто в раздражении, отброшена в сторону.
«Неужели это зверство сотворили только ради грабежа?» – размышлял следователь. В голове подобное не укладывалось, и он все пытался найти следы чего-то, что подсказало бы ему истинную причину преступления.
А потом появился новый гонец из отдела. Третий вызов, и все в одном микрорайоне!
На этот раз труп нашли на территории Братской могилы на Примокшанском кладбище, буквально в километре от парка, где находилась выездная бригада. Приняв вызов, Паршин подтвердил, что отправится на очередное место происшествия немедленно, и даже начал собираться, но, дойдя до границы парковой зоны, вдруг остро ощутил, что уходить с территории парка пока рано. «Что-то я упустил… – вертелась в голове навязчивая мысль. – Что-то очень важное, способное объяснить. Стоит сейчас уйти, и ощущение будет потеряно, место преступления затоптано, а главная улика, которая помогла бы расследованию, уничтожена».
Он медлил, продолжая осматривать близлежащие кусты, тротуар, траву и деревья. Он надеялся, что подсознание зафиксирует картину не хуже фотоаппарата и, возможно, впоследствии важная улика всплывет в памяти.
– Анатоль Николаич! Пять тридцать, полчаса как вызов поступил, – не выдержав, напомнил молодой лейтенант и призывно распахнул дверцу «уазика».
– Да иду я, иду! – Паршин развернулся и зашагал к машине. – И когда только ты, Валеев, его субординации обучишь? Где это видано, чтобы молодой летеха капитана по имени-отчеству звал? – забираясь в кабину, ворчал Паршин.
– Ничего, обучится в свое время, – усмехнувшись, пообещал Валеев. – Вот научу его преступников выслеживать, потом и к субординации перейду.
– Ладно, проехали. Что там по новому убийству?
– Да непонятно пока. Звонок поступил от смотрителя кладбища. Он заявил, что на вверенной ему территории обнаружен криминальный труп.
– Так и сказал – «криминальный труп»? – Паршин удивленно поднял брови.
– Может, и не так, я с ним не разговаривал. Так мне передали из отдела. Других подробностей не знаю, неизвестно даже: мужчина или женщина. – Валеев нахмурился. – И что это на них нашло? Третье преступление за одну ночь.
– На кого – «на них»? Уверен: все три преступления – дело рук одних и тех же преступников. Никогда не поверю, что три банды в радиусе четырех километров в одно и то же время орудовать задумали, – высказал свое мнение следователь Паршин. – Два трупа – еще куда ни шло, но три – это уже перебор. Руку даю на отсечение: все три преступления взаимосвязаны.
– Ого! Всех троих один и тот же преступник угрохал? – вновь позабыв о субординации, вклинился в разговор Сидоркин. – И зачем ему это надо?
– Хороший вопрос, Коля. Вот как только узнаем ответ, так сразу все и выясним.
– А что вас волнует, товарищ капитан? – став вдруг непривычно вежливым поинтересовался Сидоркин.
– Кто все это натворил, разумеется, – скрывая улыбку, ответил Паршин и приказал водителю: – Все в сборе, поехали.
Дорога заняла не больше десяти минут, так что проанализировать собственные ощущения следователь Паршин не успел.
Прибыв на кладбище, он первым вышел из машины, прошел по дорожке к центральным воротам и только тогда увидел мужчину, одиноко стоящего у ограды. «Он нашел тело», – догадался Паршин и прибавил шаг.
– И чего это сегодня мужикам не спится? – проворчал под нос Валеев. – По их милости всю ночь по округе колесим.
– Не ворчи, Валеев, такая у тебя работа, – приструнил его Паршин.
– Да знаю я, – беззлобно огрызнулся Валеев. – Только никуда бы трупы до утра не делись, на мой взгляд, нет никакой нужды всю ночь бегать от одного жмурика до другого.
На этот раз капитан Паршин бросил на Валеева более суровый взгляд, и тот сразу притих.
Мужчина, стоявший у ограды, при виде милицейского «уазика» оттолкнулся от чугунной решетки и быстро пошел навстречу группе. Поравнявшись с Валеевым, он коротко кивнул и спросил:
– Вы здесь главный?
– Старший лейтенант Валеев, уголовный розыск, – представился тот. – Что здесь произошло?
– Вы главный? – мужчина повторил свой вопрос, игнорируя вопрос Валеева.
– Нет, я оперативный работник, – нехотя признался Валеев. – Если вам нужен тот, кто отдает команды на выезде, обращайтесь к товарищу капитану. – Валеев указал рукой на Паршина.
Мужчина оглядел капитана Паршина с ног до головы и снова перевел взгляд на Валеева. Оперативнику он явно не поверил, полагая, что более зрелый возраст должен указывать и на более высокое звание. Сам незнакомец выглядел весьма солидно, особенно для глубинки вроде Ковылкино. Внешне ничего примечательного: средний рост, средний вес, волосы русые, глаза зеленые. Но его стрижка – волосок к волоску, несмотря на ранний час, и легкий аромат дорогого парфюма выдавали в нем столичного чиновника. Спортивный костюм, явно заграничного качества, с тремя полосками на рукавах и штанинах, синие кроссовки все с теми же полосами – в ковылкинском магазине такими не отоваришься.
«И откуда же тебя к нам занесло, такого пижонистого?» – мысленно задал вопрос Паршин и шагнул навстречу.
– Здравствуйте, товарищ, – произнес он. – Следователь Паршин Анатолий Николаевич. Могу я узнать, для чего вам «главный»?
– Вы следователь? – Мужчина в очередной раз перевел недоверчивый взгляд с Паршина на Валеева. – А он оперативник?
– Все верно. Я следователь, при вызове на место происшествия мне подчиняются оперативные сотрудники, стажеры, эксперты-криминалисты и остальные сотрудники милиции, так что если вам действительно так сильно нужен «главный», то он перед вами, – терпеливо объяснил Паршин.
– Главный мне нужен для того, чтобы не пришлось сорок раз пересказывать цепочку событий. Я не первый день живу на свете и знаю, как все устроено. Сначала тебя допрашивает патрульный, потом он решает, что сведения слишком важные, и вызывает оперативника. Тот, выслушав рассказ, отправляется к следователю – и так далее, а свидетелю раз за разом приходится пересказывать одну и ту же историю. Так вот, времени свободного у меня нет, поэтому прошу вас отнестись к моему требованию с уважением.
– Мы относимся к вашему требованию со всем уважением, – заявил следователь Паршин. – Итак, ваше имя?
– Сысоев Вадим Сергеевич, – представился мужчина, – первый помощник секретаря райкома партии в Хамовниках, в Москве.
Слова его звучали слишком напыщенно для такой глубинки, как Ковылкино, а учитывая текущие обстоятельства, еще и глуповато, как если бы десятикласснику вдруг вздумалось бахвалиться перед первоклашками. Паршин и Валеев переглянулись. Валеев едва заметно улыбнулся и пожал плечами, давая понять, что уступает следователю право решать, что делать с этим товарищем.
Паршин нахмурился, оттеснил Валеева чуть в сторону и, встав перед Сысоевым, задал первый вопрос:
– Вадим Сергеевич, это вы вызвали милицию?
– И да и нет, – ответил Сысоев. – Тело обнаружил я, но звонок сделал мой отец.
– Ваш отец? Где он сейчас? – спросил Паршин и огляделся в поисках второго свидетеля.
– Он в сторожке. – Сысоев досадливо поморщился, в очередной раз осмотрел следователя Паршина с головы до ног и наконец, смирившись, что придется иметь дело с тем, кого прислали, предложил: – Пожалуй, будет лучше, если я расскажу все с самого начала.
– Не возражаю, – согласился Паршин.
– Постараюсь не слишком вас задерживать, – пообещал Сысоев и приступил к рассказу.
В районный город Ковылкино столичный гость приехал позавчера навестить отца, который переехал из Саранска в Ковылкино пять лет назад. По приезде отец Сысоева сразу устроился на Примокшанское кладбище смотрителем, заняв прилагающийся к должности небольшой деревянный домик. Домик располагался на территории кладбища, у центральных ворот. Раз в год во время отпуска сын приезжал к отцу на побывку и в это время жил вместе с ним в домике смотрителя. Чтобы поддерживать форму, Сысоев и на отдыхе вставал рано и каждый день ровно в четыре тридцать отправлялся на пробежку. Здесь, в Ковылкино, он бегал одним и тем же маршрутом: от домика смотрителя вдоль северной ограды кладбища до дальних ворот, затем через ворота до монумента на Братской могиле, а затем обратно – до дальних ворот, чтобы возвратиться к домику уже вдоль южной ограды кладбища. Но в этот день ему пришлось нарушить традиции и прервать пробежку.
Монумент на Братской могиле виден издалека, так как в четыре стороны от него расходятся довольно широкие пешеходные дорожки, которые просматриваются от забора до забора. Свернув на дорожку, ведущую в центр кладбища, Сысоев понял, что с монументом что-то не так. Сначала он подумал, что у нерадивой хозяйки ветром унесло простыню, которую она повесила сушить, простыня зацепилась за монумент и теперь болтается на верхушке. Затем решил, что какие-то хулиганы водрузили на монумент пугало, видимо полагая, что это забавно. И только подбежав ближе и обогнув основание, Сысоев понял, что шуткой здесь и не пахнет: на остроконечной мраморной стеле головой вниз висело тело. Странное белое одеяние развевалось на ветру, придавая и без того жуткой картине зловещий оттенок.
– Когда я понял, что передо мной труп, я сразу отправился в сторожку к отцу и велел ему вызывать милицию, – закончил рассказ Сысоев.
– А как вы поняли, что перед вами труп? – задал вопрос следователь Паршин.
– Что значит – «как понял»? – искренне удивился Сысоев.
– Вы его осмотрели? Попытались нащупать пульс, проверили дыхание или предприняли попытки реанимации? – уточнил Паршин. Расположение тела не оставляло сомнений в том, что Сысоев тело не осматривал, и вопрос Паршин задавал, скорее, для протокола.
– Реанима… Да вы в своем уме? – Сысоев чуть не задохнулся от возмущения. – Я же говорю: труп, передо мной был труп, и никаких доказательств мне не было нужно! Он висел вниз головой, и даже не глядя на его лицо, я мог точно сказать, что он не жилец. Шея настолько посинела, что стала как свекла, а на фоне белого одеяния выглядела еще темнее.
– В том-то и дело, что на фоне одеяний. – Паршин говорил бесстрастно, но Сысоеву все равно показалось, что тот его осуждает.
– Хотите сказать, в тот момент, когда я его нашел, он был жив? – Подобное предположение не приходило в голову Сысоеву раньше, поэтому слегка его шокировало. – Думаете, если бы я проверил пульс, то мог бы его спасти? О, черт, только не это! Да нет, мертвый он был, точно говорю вам, он был мертвый. Я же видел, я хорошо разглядел…
– Как же вы так хорошо все разглядели в такую рань? – Вопрос стажера прозвучал внезапно, все сразу повернулись к нему. Стажер смутился, но мысль свою закончил: – Да еще и не прикасаясь к телу?
– Молодой человек, вы что, не местный? – едва сдерживая раздражение, произнес Сысоев. – В июне в Ковылкино светать начинает с половины четвертого, так что ко времени пробежки все дорожки уже освещены как днем.
– Да, света вам действительно хватило. – Вместо стажера, смущенного отповедью свидетеля, в разговор вступил Валеев. – На мой взгляд, решив не прикасаться к телу и не топтаться на месте преступления, вы поступили правильно. Наверняка вы уже ничем не могли помочь мужчине, только навредили бы до приезда специалистов.
– Какому мужчине? – Сысоев непонимающе посмотрел на Валеева.
– Как какому? Тому, которого вы нашли висящим на монументе, – в свою очередь, удивился Валеев.
– Мужчину? Почему вы решили, что речь идет о мужчине? – еще больше удивился Сысоев.
– Так вы же только что сами сказали: «Он был мертв», – напомнил Валеев.
– Ну да, сказал, но ведь я говорил про труп, а «труп» мужского рода. Как еще я должен был сказать? «Оно»?
– Не нужно кипятиться, Вадим Сергеевич, все мы немного устали, все на взводе, – вступил в разговор следователь Паршин. – Недопонимание вполне понятно, дежурный из отдела не сообщил нам пол жертвы.
– Знаете, этот вопрос беспокоит и меня, – заявил вдруг Сысоев. – Пока я вас ждал, все стоял и думал: кому же так не повезло, кого судьба так жестоко наказала? Встретить смерть на острие шпиля, быть проколотым насквозь, как букашка. Жуть! Никому такой кончины не пожелаю!
– Как-как вы сказали? Жертва приколота к острию памятника? – Паршин подался вперед, не веря своим ушам.
Памятник на братской могиле он видел не раз и хорошо помнил, что высота постамента вместе с длинным шпилем равна примерно трем с половиной метрам. Разумеется, заявление Сысоева привело его в замешательство. Как жертва могла попасть на шпиль? Какой силой нужно обладать, чтобы забросить тело человека на высоту в два человеческих роста?
– Понимаю, заявление мое больше похоже на вымысел, но так оно и есть, – подтвердил свои слова Сысоев и добавил: – Хорошо, что мне не придется доказывать свои слова. Идите за мной, сами во всем убедитесь.