Книга 1

Глава 1

Именно сегодня, четвёртого января Артур Тураев понял, что сходит с ума. По дороге на свою заправку он притормозил у памятника Зое Космодемьянской, чтобы наскоро прикурить от зажигалки. И ему показалось, что славная партизанка мило улыбнулась, кивнула и даже шагнула вперёд. Тураев не нашёл ничего лучше, чем поднести два пальца к козырьку кепки, смущённо ухмыльнуться и ударить по газам.

Времени было в обрез, а хозяйка Ольга Васильевна, конечно, уже металась по тесным коридорчикам административного корпуса, припадая к окнам, и высматривала алый «Мерседес-Гелендваген». Именно этот внедорожник был для неё сейчас важнее всех остальных автомобилей. Коричневая «Тойота» Альгиса Бузаса пять минут назад завернула на парковку. Зевающий от усталости прибалт направился к Ольге, которая кудахтала так, будто несла яйцо.

– Ой, молодец, Алик, умница ты мой! Солнышко моё ненаглядное! Если бы не вы с Артурчиком, я бы разорилась к чёртовой матери! Только ваша пара, не сглазить бы, тьфу-тьфу, всю точку вытягивает! Озолочу, мальчики, как Бог свят, озолочу! Три другие смены в лёжку после Нового года лежат, и каждый со своей бедой. А тут клиентура повалила с первого числа, как рыба на нерест. Дома им не сидится! – Ольга Васильевна Царенко, в девичество Милохова, родилась в окрестностях Петропавловска-Камчатского и о нересте знала не понаслышке.

В детстве её до обморока напугал медведь, лакомившийся рыбой у узкой порожистой речки. С тех пор нынешняя бизнес-вумен от волнения начинала дёргать щекой, заикаться, а то и вовсе заговариваться. Да и в обычные дни словоохотливая Ольга Васильевна частенько становилась болтливой сверх всякой меры, и нужно было обладать нордическим характером Альгиса, чтобы самому не впасть в истерику.

Пока хозяйка тараторила, Альгис невозмутимо переодевался за узкой белой дверцей, любуясь сквозь запотевшие стёкла новогодними гирляндами, превратившимися сейчас в цветные пятна и сверкающие капли. Вывеска нефтяной компании, поставляющей на заправку топливо, ярко светилась в тумане. Огни ёлки, которую каждый год наряжали в европейском стиле и по-русски обильно опутывали лампочками, дробились в мокром асфальте. Отблески фар, сигнальных и габаритных огней автомобилей фейерверком крутились у колонок. Оранжевые и изумрудные фонари, из последних сил разгоняющие мглу бесснежного зимнего утра, напоминали о горячо любимом празднике и настраивали совсем не на рабочий лад. Ёлочные банты хлопали на ветру и очень напоминали советские флаги.

По жизни основательный и неторопливый, Альгис сегодня двигался совсем вяло, чем начинал раздражать копошащуюся за дверью начальницу.

– Алик, рыбонька, ты как там, готов?

Ольга прямо в английском костюме и лакированных туфлях с перекладинкой выскочила на улицу. Она зажмурилась от летевшей прямо в лицо мороси и приставила пухлую ладонь козырьком ко лбу. Среди выстроившихся у колонок машин хлопотал, прихрамывая, остриженный «бобриком» пенсионер, обычно работающий ночным сторожем и, по совместительству, уборщиком.

– Давай, скорее, помоги Юрьичу! Зашился совсем с похмелья…

– Я готов, – отозвался Альгис.

Сильно пригнувшись, он вышел из-под мокрого навеса и в очередной раз зевнул, деликатно прикрыв рот платком. В казённых ботинках, комбинезоне и куртке и в собственном верблюжьем свитере, зажав в кулаке лыжную шапочку с помпоном, он в два широких шага добрался до сторожа.

– Ну что, Юрьич, шабаш? Отмучился?

– И не говори!

Антон Юрьевич Маматов, то ли земляк, то ли дальний родственник Ольги, шершавой ладонью сгрёб капли с лица.

– Ничего уже, блин, не вижу и не соображаю. Мало того, что зима на себя не похожа, одна сырость и муть кругом, так ещё и работать некому совершенно. Сегодня Никитку Шунькина посадили, слышь? Не знаю, выпустят ли…

– Чего-о? – как всегда нараспев удивился Альгис, становясь к наиболее загруженной колонке. – За что его сажать-то? Он же местный. Да и тихий – мухи не обидит. Есть, есть девяносто пятый! – Альгис быстро переговорил с водителем белой, основательно забрызганной грязью «десятки». – Да нет у нас «прямогонки» – кому охота клиентов терять? Везде вон заправки понатыканы – есть из чего выбирать. – Альгис сунул «пистолет» в бензобак «десятки» и повернулся к Алексею Юрьевичу. – За что Никиту-то забрали? Он же самый работник. У него жена молодая, ребёнок на подходе…

– Ты что, баклан, читать разучился?! – визгливо заорала Ольга кому-то у крайней колонки. – «Пистолет – в бак, деньги – в кассу!» А ты только первую часть осилил, да? Сейчас милицию позову! Ты ведь целый бак горючки вертануть захотел! Юрьич, звони, пусть едут!

Ольга, конечно же, брала нечистоплотного клиента на понт; этого, как правило, было достаточно. Пытавшийся под шумок покинуть заправку «каблук» резко затормозил.

– Да хватит буровить-то, маманя! – Круглая физиономия опозорившегося водителя не выражала ни стыда, ни раскаяния. – А я знаю, где тут касса? Первый раз мимо еду. Совсем в нуль влетел, а то бы ни за какие пряники… Кого и гляди, дело скроят и сошьют! Подавись, вахлачка! – Водила гостями выгребал из карманов куртки мятые купюры и швырял их на поддон кассы.

Оператора Вику от него закрывало пуленепробиваемое стекло, но всё равно было страшно. Между обычными человеческими словами и блатным жаргоном водитель «каблука» вставлял такой изысканный мат, что даже Альгис с Юрьичем, наслушавшиеся здесь всякого, потупились.

Но Ольга Васильевна стояла, как скала, выпятив грудь с золотым крестиком и гневно сверкая глазами.

– Да ты мне баки не забивай! Где касса, он не знает… Где у всех, там и у нас. Заправка типовая; они, как люди, все одинаково устроены. Увидел, что форс-мажор у нас, рабочих у колонок нету, и ну крысятничать! На первый раз ментов не позову, но в базу данных ты уже влетел. Лучше тебе за версту мои заправки объезжать, понял, сохатый? И ты тоже, исусик! – набросилась она на существо неопределённого пола, в «хайратнике» и в очках.

Существо, только что заправившее свой разрисованный «Опель-107», послушно заковыляло к кассе, где дрожащая Вика не могла прийти в себя после перепалки с водителем «каблука».

– Ты гляди – едва восемнадцать стукнуло, а уже на иномарке гоняет! А сам, небось, копейки в дом не принёс. Одни траты на него, дебила… Вот ты с тобой, Тошка, в его возрасте много имели? Велосипед мне родители так и не справили. Пришлось летом вкалывать – у геологов, у рыбаков, у охотников. И никого не интересовало, как мой инвалид-отец шестерых детей содержит. Ведь не по пьянке позвоночник повредил – на сейнере в шторм попал. Один из всей команды выжил, чуть насмерть не замёрз, пока в жилете на волнах болтался… – Ольга кричала всё громче – так, чтобы слышали водители въезжающих на заправку иномарок. – А вот наши с Викой цацки всех исключительно волнуют! На какие шиши мы одеваемся и в каких ресторанах ужинаем! Возьми сам, открой заправку и понюхай, чем она воняет, козёл!

«Каблук» давно уехал, хипарь тоже вывернул на шоссе и укатил в Москву. Но неплохо «вдевшая» за первые дни нового года «королева бензоколонки» никак не могла успокоиться.

– Не меньше чем двести сорок тысяч евро, если как у нас, на восемь «пистолетов», с магазином и кафетерием. К тому же, я мойку не закрыла, как другие. Теперь она на «ура» идёт, в такой грязище! Да заплати ещё всем, от ментов до бандитов, чтобы с хлебного места не выперли и не грохнули всё к чёртовой бабушке одной гранатой. Покрутись, как бес на сковороде, чтобы и волки были сыты, и овцы целы! И за всё в ответе я, как бог Саваоф, даже если завод на температуре нас без порток оставит! Да где Артур-то, дьявол его побери! Самой мне, что ли, заправлять?..

Хозяйка достала из кармана отороченного мехом жакета изящный, переливающийся в море огней мобильник. Наманикюренным пальчиком начала набирать номер, но сегодня это у неё получилось плохо. Тихо чертыхаясь, она очищала дисплей и принималась вводить номер снова. Наконец ей это удалось.

– Артурчик, ласточка!

Ольга сменила скандальный тон на ласковый. Тураев за время работы на заправке приучил окружающих если не уважать себя, но относиться к себе уважительно.

– Ты здоровенький сегодня, детка? Да-да, понимаю, устал – трое суток на ногах! Говорю – возмещу! Ты моё слово ценишь, правда? Но сегодня позарез… Я вызвала своего племянника, Викиного жениха, но он только завтра приступит. И тогда ты неделю гуляешь, лапуля! Да чтоб я сдохла, ненаглядный мой! Сделаю, как обещала. Подъезжаешь? Ну, давай!..

И, вздёрнув рукав, она уставилась на свои многофункциональные часы «Касио Бэби», которыми очень гордилась и дорожила. На пухлом пальце блеснуло кольцо с крутящейся серединой, усыпанное мелкими рубинами. В тон ему, бордовым, был и лак на длинных ногтях Ольги. Все на заправке знали, что внутри этого кольца выгравировано имя её покойного мужа, прежде рулившего этой «точкой».

– Сейчас мы с Артуром наведём порядок! – пообещал хозяйке Альгис. – Мы вас в беде не бросим. Только я не совсем понял – за что Никиту-то арестовали? По ошибке, что ли?

– Да уж, по ошибке! – хмыкнула Ольга Васильевна. – В тридцать седьмом тоже всё «по ошибке» делали! Тош, вон тот «бумер» заправь! – Сизо-чёрный автомобиль почти слился с маслянистым мраком. – Нарочно не придумаешь, за что замели. «Червонец» ломится за совращение малолетней! Ну, его Машки, которая на сносях! Какая любовь у них, Никита мне рассказывал, когда на работу устраивался. Я даже всплакнула – бывает же! Я думала, что сейчас один разврат кругом, а они невинными друг другу достались. Ему восемнадцать, а ей, оказалось, четырнадцать. Скрывала – боялась, что бросит, побоится…

– Никита ведь жениться на ней хотел, – пожал плечами Альгис. – Паспорт у неё есть, ребёнка ждёт. Родители – за, никто не жаловался. Откуда в полиции-то узнали?

– Машкина бабка сперва заяву накатала, что внучку изнасиловали. Потом-то разобралась, да поздно. По нашим бы сигналам так оперативно работали! – вздохнула Ольга. – А то прирежут, взорвут, и никого не дождёшься. С бандитами слабо душиться, а тихого работящего парня припечатать – в самый раз. И «бабло» получишь, и звёзды на погоны. Педофила нашли! Бабка хочет заяву назад взять – не отдают. С Машки требуют, чтобы призналась. Тогда ему четыре года дадут, а не десять…

– В чём призналась-то? – не понимал Альгис.

Он решил после работы съездить в Дорохово, где жили Никита с Машей и её родственники, выяснить, что там произошло. Пусть ничем помочь нельзя, раз уж так захотелось доблестным органам показать своё рвение. Но девчонку-то успокоить надо, показать, что не одни они остались в этом жестоком мире. Может из-за всего этого и ребёнка потерять, которого уже Фомой назвали, распашонок и чепчиков ему нашили…

– В том, что это было насилие. А она – ни в какую. По любви, говорит, и точка. Её с допроса третий раз «скорая» увозит. И у Никиты припадки начались, а раньше никогда не было. Его обещают в зоне «опустить», что вполне реально. А Машка клянётся, что без него дня не проживёт, особенно если младенца скинет… Ох, горе! – махнула рукой Ольга Васильевна. – Я своего юриста подключила – пусть законы посмотрит, подумает, чем помочь. Парень-то хороший, жалко. А после тюрьмы станет настоящим уркаганом, и уж тогда добра от него не жди. Самое главное, что он признался во всём, жениться захотел – и влип. Смылся бы – и гулял на свободе… Артурчик! – восторженно заорала Ольга, увидев заворачивающий с шоссе «Гелендваген». – Сахарный мой! А я тут все глаза проглядела! Боялась, что ты от переутомления за рулём заснёшь. Давай, скорее переодевайся, и вперёд! Зато потом отдохнёшь – я тебе не одну, а две недели дам, вот! Только уж сегодня спаси меня, горюшницу! Век молиться за тебя стану!

– Да всё нормально, хотя спать, конечно, хочется. – Артур, обменявшись рукопожатием с Альгисом и Юрьичем, галантно кивнул Ольге Васильевне.

Та порозовела под макияжем, пытаясь скрыть не свойственное ей смущение. Альгис, заметив это, удивился. Неужели влюбилась? Ей пятьдесят, ему тридцать восемь. Она – полная голубоглазая блондинка со светлой, почти прозрачной кожей. Он – худощавый, невысокий, смуглый с карими глазами, а волосы – соль с перцем. Противоположности часто притягиваются, особенно если женщина стареющая, вдовая, стосковавшаяся по мужской ласке и защите.

Артур тоже одинокий, но совсем не обиженный женским вниманием. Много пережил и перестрадал, с самого рождения не имел нормальной семьи, чувствовал себя не нужным ни отцу, ни матери. Те развелись и снова сочетались браком. Артур не ладил с отчимом, старался пореже встречаться с мачехой. Кроме того, он неудачно женился и после развода потерял первенца-сына.

Сейчас Тураев жил с переводчицей, ездил к ней в Москву. Их шестилетняя дочка уже пошла в школу. Вроде бы, оба хотели расписаться, но дочка была против – ревновала мать в отцу. Похоже, семейные несчастья пошли по второму кругу, и Артур оказался не нужен собственным детям. При этом он ничего плохого сыну и дочери не делал, в помощи не отказывал. Всячески старался подружиться хотя бы с Симочкой, потому что Амир жил со своей матерью за рубежом – то ли во Франции, то ли в Германии, то на каких-то экзотических островах. С ним Артур уже много лет не контачил и избегал говорить на эту тему – очень переживал…

– Выспишься, выспишься, птенчик мой! – Ольге, похоже, было очень приятно называть Тураева нежными словами.

Она была тут как бы общей матерью, заступницей, старшей женщиной. И потому её сюсюканья воспринимались всеми, включая Артура, как должное. Своей работой на заправке он дорожил, несмотря на то, что окончил МГУ, работал на Петровке. Одно время даже «звездился», был натуральным мажором, лично знал многих в российском бомонде.

Он не раз говорил Альгису, что совсем не жалеет о тех возможностях, и быть «в шоколаде» на самом деле не комфортно, а гадко и липко. Альгис кивал, но до конца не верил. Скорее всего, Артур хотел убедить себя и других в том, что жить обычной жизнью лучше. Что «Господу видней», и, если так вышло, значит, нужно смириться и найти оправдание своей «непрухе».

Альгис с «пистолетом» наизготовку встретил очередную «тачку». Артур отправился переодеваться, и Ольга Васильевна, провожая его взглядом, сияла до ушей, смаргивала слёзы.


Стало светать, но небо было унылым, как мокрая зола, слишком уж низким и совершенно не новогодним. Ольга, почувствовав першение в горле, решила, что простудилась в своём костюмчике и туфлях – слишком долго торчала на ветру. Надо было всё-таки шубу накинуть, но что уж теперь – дело сделано…

Она стояла у зеркала, рассматривала себя придирчиво и безжалостно, почти что с наслаждением выискивая минусы и пренебрегая плюсами – в своём облике и в подобранной стилистами одежде. Ткань костюма, матовая, в тонкую полоску, словно струями обтекало пышную фигуру, но почему-то, вопреки обещаниям, не делало её стройнее. Может, мешали второстепенные аксессуары – узенькие манжеты и воротничок, микроскопические пуговки, маленькие цветочки на орнаменте. Ольга обожала всевозможные рюшки и кулочники, без которых нет женщины, а есть непонятно кто. Что-то вроде транссексуала, который не может определиться со своим полом.

Она и ходить старалась мелкими шажками, двигалась всегда плавно, улыбалась жеманно, смеялась нарочито звонко. В своём кабинете развела изысканные цветы, сама делала для них кашпо. Здесь же госпожа Царенко держала целый сервант чайной посуды, кофейный сервиз, а в отдельном шкафчике – набор скатертей и салфеток на любой вкус. И сейчас, чувствуя усиливающийся озноб, поспешно достала синий с жёлтым носом чайник стиля «кантри», бросила туда пакетик с малиновой заваркой и поставила греть воду. Наконец-то выбрала время, чтобы отдышаться после утреннего аврала и обдумать своё очень незавидное положение…

Итак, из восьмерых заправщиков у неё осталось двое. Но и не железные – с ними может случиться всё, что угодно. Родственники, конечно, выручат, дадут несколько дней передышки, а там придётся новых набирать. Никита Шунькин точно надолго загремел – не любят у нас отпускать, по полной программе влепят юному Ромео. И остальные трое неизвестно когда на ноги встанут. Чёрт их дёрнул так попраздновать!

Самый старый заправщик, с которым начинали работать здесь, Александр Ильич Савинцев, как раз накануне праздников взял потребительский кредит на покупку плазменного телевизора. Но не утерпел и на эти средства как следует покушал. Кончилось всё в «Склифе», где Савинцеву сделали сложнейшую операцию в связи с заворотом кишок. Вроде, с которого света вытащили, но работать после всего на заправке он вряд ли будет – под шестьдесят уже мужику.

Ещё один, Володька Городнов, с перепою ввязался в драку, получил «по чердаку». Теперь тоже в больнице отдыхает, где-то в области. Говорят, из комы ещё не вышел, а, значит, тут его не жди. Даже если выживет, назад не вернётся. А ведь уже на «тачку» замахивался; говорил, что дёшево «Тойоту-Короллу» предлагают. Теперь все деньги на лечение уйдут, и хоть бы смысл какой-нибудь во всём этом был! Потерял хорошее место, снова будет нищетой задворной, а то и вовсе дураком останется.

А другой мужик, что с ним был, даже вспомнить не может, из-за чего подрались. Налетели с бодуна на каких-то спортсменов-кавказцев, решили русскую удаль показать.

Ну, и, до кучи, ещё один рабочий, Ваня Пинегин, тоже недавно совсем угодил в историю. Ольгина соседка семь лет назад его на заправку устроила, чтобы сын семье помогал и дурью не маялся. Вроде, и пил не сильно, не объедался сверх меры, ни с кем у ресторанов не дрался, а вдруг прямо по время тренировки по карате грохнулся без сознания. Оказалось – инсульт, в его-то возрасте! Теперь лежит пластом и «мама» сказать не может.

А мама эта, свинья неблагодарная, во всём Ольгу винит. Забыла, как сыночка просила к делу пристроить, чтобы времени не имел на всякие глупости! Оказывается, Ольга его заездила, сверх сил работать заставляла! Когда работаешь сверх сил, не до карате после смены – лишь бы поесть да выспаться. Сама парня больного родила, а виноватых на стороне ищет – не с себя же спрашивать теперь! Ещё додумается в суд подать, зараза, с неё станется…

– Чайник у вас давно отключился, – сказал кто-то над ухом, и Ольга вздрогнула. – Заваривайте скорее, а то остынет.

Тураев стоял у чайного столика в форменной одежде с логотипом поставщика топлива и смотрел на Ольгу. Его кофейного цвета глаза сейчас казались горькими, чёрными. Под этим скорбным взором Ольга опять смутилась. Пробежала пальцами по неглубокому вырезу блузки, тронула висящий рядом с крестом амулет; привезла его из отпуска в прошлом году. Овальные серьги из белого золота с опалами покачивались в её ушах и меняли цвет – с нежно-голубого на молочно-кремовый. И блузочка в тон Ольгиных глаз. Интересно, Артур замечает это?..

– Не хочешь со мной «Ахмад» выпить? – Ольга протянула руку к шкафчику. – При усталости хорошо бодрит. Это – коллекция короля Эдуарда. Мне прямо из Англии дочка привезла. Мы по-быстрому, у меня дел полно!..

– Спасибо, но я пойду, Альгису помогу. Может, после, в обед или ближе к вечеру. Извините. – И Тураев быстро вышел на провонявший бензином двор.

Он, ясен пень, не обратил никакого внимания на серьги, кольца и браслеты хозяйки. На её элегантную причёску и шикарную сумку, на стильные очки в металлической оправе и запах духов «Нью-Вест». Конечно, для Артура она старуха, которая хочет казаться моложе, – всё! Прочь, иллюзии! Он – не альфонс, и за это его можно уважать ещё больше. Другие-то молодые мужики, даже студенты, пробовали закинуть удочку насчёт интима – Ольга сама не захотела. Это же стыд какой, и противно с таким жить, всё про него понимая. Так мне, Артурчик, так старой дуре! Решила, что раз начальница его, то имеешь какие-то особые права. Ничего ты не имеешь, и забудь эту дурь!

Займись вон цветами – давно уже не поливала, и комнатный гранат вот-вот засохнет. А ведь как долго у подруги его выпрашивала, на обмен предлагала олеандр и каллы! А подруга сказала, что цветы эти ядовитые, и при наличии двух кошек иметь такие в доме нельзя. А у Ольги они стояли долго, и никаких проблем не было.

Надо бы позвонить дочке, узнать, как там внук. После возвращения из Англии, от отца, он кашляет и чихает. А врачи, как всегда, ничего особенного у ребёнка не находят. Вечно Сашка, дочка, учудит! Познакомилась с англичанином по Интернету, вышла замуж, хотела навсегда там остаться. А потом вернулась – не смогла. Говорит, у них нормальная температура в доме считается двенадцать градусов. Они на счетах за топливо экономят – там всё это стоит очень дорого. Чуть не замёрзла, говорит, и всё время голодная ходила, потому что продукты тоже кусаются. И плевать на красивый дом, на сад с живыми изгородями, если там так неуютно!

Ольга глотнула чаю и поморщилась от боли в горле. Взяла стеклянный кувшин, где отстаивалась вода для цветов. Покосилась через окно на Тураева, который болтал с девицей, заправлявшей «букашку» – тёмно-синий «Фиат-500». На руке девицы сверкало дешёвое колечко «Прозрачные искры», но молодость и свежесть, видимо, брали своё. Девушка была привлекательна и без дорогого обрамления, а потому вызвала у Ольги приступ злобной зависти.

Захотелось вышвырнуть с заправки эту сучку в «букашке» и кобелей, не понимающих, что старое вино дорого стоит не напрасно. Но потом вспомнила, что без последних двух заправщиков придётся совсем туго, а потому ради бизнеса надо терпеть. Да и кто сказал, что здесь серьёзно? Просто шлюшка проверяет, как действуют её чары на мужиков. Все они одинаково выкидывают ножку из «тачки», облизывают губы кончиком языка и будто бы случайно перебирают пряди волос. Странно, почему это так действует на мужиков, а ведь действует! Сейчас прямо тут договорятся о встрече после смены, а баба Оля будет печь внуку яблоки и торт «Черепаха»…

Отгуляла ты своё и возьми себя в руки! Артур предпочтёт уйти отсюда, но никогда твоим не станет. И если хочешь видеть его пусть через двое суток на третьи, или же, как сейчас, целыми днями, наступи на горло своей песне. «Отцвели уж давно хризантемы в саду…»

Всё-таки на вихревые ванны нужно походить ещё месяц; вроде бы удалось немного похудеть. Нет, не для Артура – ему-то всё равно. Для себя, для здоровья. Тут ещё столько нервов придётся потратить, что нужно быть в форме, держать порох сухим. Но, Господи, как надоело жить! Немыслимая суета в предновогодние дни и уже после боя курантов, когда все только пьют и опохмеляются, опохмеляются и пьют! А ты должна держать марку, бестрепетно выслушивания всякие гадости, делать вид, что тебе всё фиолетово.

Хоть бы «спасибо» сказали, придурки, за то, что можно заправиться, машину помыть, прикупить разную автомелочишку, чашку кофе выпить – и всё недорого! Так нет, даром им подавай всё это, а бери, откуда хочешь. Иначе ты – мироед, кровосос и главный враг трудового народа.

Начинали бизнес вместе с мужем Михаилом, и тогда Ольге казалось, что он всегда будет рядом. Она не собиралась бодрствовать ночами, а спать днём – в самолёте или в машине, по дороге на очередные переговоры. Ольга представляла себе старость уютной и тихой, с очками, шезлонгом и тросточкой. А ещё – с колясочкой и велосипедом любимого внука, с ползущим из квашни тестом, с испачканными в муке руками и с пышущей жаром духовкой. И пропади пропадом все эти «тачки» и цацки, статус успешной предпринимательницы и возможность махнуть в выходные хоть в Париж, хоть на Канары!

Вернуть бы Мишку, а с ним – ощущение покоя, безопасности, счастья. Да, вопреки предсказаниям злорадствующих кумушек Ольга не погибла, не разорилась. Наоборот, расширила бизнес, подняла дочку и обеспечила будущее внуку. Но нет чего-то самого главного в её насыщенной событиями жизни. И не хочется ехать домой, потому что у дочери и внука свои друзья, а она там вроде мебели, без которой, к сожалению, нельзя обойтись.

И одна теперь у неё тайная радость, сладко-горькая тоска – стоять вот так у окошка и смотреть на невысокого худощавого брюнета-заправщика. Артур терпеливо втолковывал что-то почтенной матроне в пальто из шкурок козлят, стоящей рядом с малиновым «Ситроеном». Дама, прижимая к себе малюсенького чихуа-хуа, улыбалась Артуру, как та девчонка из «букашки». Этой здорово за сорок, а той – не больше двадцати пяти. И точно так же Ольге, усталой и осатаневшей, захотелось прогнать и эту соперницу.

Пусть не будет этой постылой заправки, не будет недолюбленных баб на иномарках, а останется только Артур. Вместе с ней, Ольгой, где-нибудь высоко над землёй, в безвоздушном пространстве…

Мобильник подал свой мощный глас – он звонил как десяток колоколов, чтобы Ольга могла услышать вызов в шуме заправки. Она увидела на дисплее номер дочери и почти сразу же услышала её надрывные рыдания, от которых едва не остановилось сердце.

– Сашка, что у тебя? Да говори толком!

Ольга слышала свой голос будто из дальнего угла и понимала, что случилась беда. Это наказание ей – за дурацкие мысли, за преступные желания. Что-то случилось с дочерью или маленьким внуком…

– Саш, да не реви ты, говори толком! Я же не врубаюсь совершенно! С Васькой что-нибудь? Где ты сейчас? К тебе приехать? Да возьми ты себя в руки хоть на пять минут! Ты на шоссе? Я слышу шум, голоса какие-то… Авария, что ли?

– Мам, я – убийца! Я… совершенно случайно… Собаку задавила! Такую большую, белую и очень красивую. Она умирает у меня на глазах, а я ничего не могу сделать… Понимаю, что вина останется со мной! Она была живая, здоровая… И вдруг нет её! А ведь у нас почти такая же собака! И мне больно, мне горько… Так, что не могу перестать плакать. Это ведь тоже тварь Божья, существо живое. А я…

Ольга Васильевна слушала молча, покусывая нижнюю перламутровую губу, морщила гладкий лоб и нервно покачивала туфлей на кончиках пальцев правой ноги. Ей одновременно хотелось выкурить сигарету и опрокинуть рюмку коньяка. Но ни того, ни другого она на работе делать не могла, так как не разрешала другим.

Дочка Сашка рыдала, внук Васька орал где-то рядом, и вокруг них вроде бы тоже были люди. До Ольги донеслись возбуждённые голоса; кажется, кто-то выматерился. Потом раздались глухие удары по металлу и звон разбитого стекла. Через секунду взвыла милицейская сирена.

– Доча, очнись ты, ну! Ты только собаку переехала? Человеческих жертв нет? Из-за чего базар-то? Ну жалко, да… Так ведь собака!..

– Я не нарочно же, мам… Ну, отвлеклась! Мне на «трубу» Ланка позвонила. Не среагировала… А псина выскочила из леса – и прямо под колёса. Я тормознула, и Васька чуть из детского кресла не вылетел! Он первый закричал: «Мамочка, собачку задавили!» И в рёв… Мне бы газануть сразу, пока кругом пусто было, так воспитание не позволило. Вижу, собака с ошейником, значит, хозяин есть. Надо объясниться, договориться о возмещении… Как же! И слушать не захотел! Оказался какой-то отставник, «совок» бешеный. Как увидел меня, чуть не прикончил на месте. У него аж пена на губах выступила… Мол, шлюхам элитарным всё равно – что собака, что человек. Думают, за деньги любой вопрос решить можно. Так выкуси, не решишь! У него жена недавно умерла, детей нет, одна собака и оставалась. Как дочка, говорит, она мне была. Ради неё держался. А ты, лярва, походя переехала, и теперь у неё ливер из пасти торчит. Всё живое готовы истребить ради своего брюха! Позвонил куда-то по мобиле, толпу собрал из таких же крепких пенсионеров. С ними старухи какие-то… Ой, мама, они мне стёкла бьют! Хорошо, менты приехали, может, отгонят… Ну, как будто я специально! Нужно мне его собаку давить, да ещё тогда ребёнок рядом…

– Сань, это где? – властно перебила Ольга Васильевна.

Она втиснула отёкшую ногу в туфлю и вскочила с вертящегося кресла.

– Я мигом буду! Только не впадай в панику. Веди себя уверенно, и они заткнутся. На рожон не лезь, уехать не пытайся, раз уж прозевала удобный момент. Провоцировать их тоже ни к чему… Слышишь меня?

– Да, слышу! Это у Кубинки, Петелино, немного до посла ГАИ не доезжая. Психи эти – лётчики бывшие. И какая-то ведьма приковыляла с ними. Орёт мне: «Всё потеряешь по весне, всё потеряешь!» Ой, мам, так страшно, приезжай скорее! Мне с сердцем плохо!

– Доча, держись!

Ольга Васильевна так и рвалась в бой. Расслабляющие мысли о покойном муже, о неразделённой любви к Артуру, о недоливах и «прямогонках» пропали. Осталось одно сумасшедшее желание – мчаться к Кубинке, где в вишнёвом «Рено» трясутся, прижавшись друг к другу, её румяная пухленькая Сашка и такой же безобидный увалень Васька. Они так похожи на Ольгу – её кровиночки, ради которых она не только собаку, а всех этих старых козлов переедет! Никаких денег не пожалеет, лишь бы проучить их как следует, коммуняк проклятых!

Эх, Мишенька, что же ты сердечко-то своё не сберёг, в сорок пять лет преставился? Да как же, сбережёшь с этими заправками – это не с собакой утречком променад совершать! Гады эти сперва на службе дурью маялись, только звёздочки на погонах считали, а теперь принялись инспектировать деньги в чужих карманах. Зад от дивана оторвать не хотят, найти себя в новой жизни не могут, а виновата бедная Сашка. Ещё внук опять заикаться начнёт – только что за большие «бабки» вылечили…

– Илюша! – крикнула Ольга Васильевна, набрав номер охранника. – Давай «мерина», сейчас едем… В Кубинку, да! Быстро! Я уже выхожу!

По случаю теплыни и слякоти она не надела свою любимую дублёнку из монгольской овцы. Накинула лёгкую норковую шубку и побежала к затормозившему серебристому «мерину». Трёхлучевая звезда его, попав в луч ёлочной гирлянды, кроваво вспыхнула и испугала Ольгу. Она поспешно обернулась, отыскивая Артура. Над её головой хлопали флаги с логотипом их топливной компании – неуместно яркие, кричащие на фоне просветлевшего, но всё ещё мутного неба. И в первый раз Ольга подумала, как страшна зима без снега – всё равно, что лето без зелени.

– Артурчик!

Ольга вцепилась в рукав Тураева и покачнулась – ноги уже не держали. Артур пока молчал, но морщины на его лбу стали ещё глубже, превратились в кривые шрамы – как на правой щеке.

– Я срочно в Кубинку уезжаю, а всё хозяйство на тебя брошу. Ты же умница, справишься. А вернусь не знаю когда, если честно. Трудно сказать… Рассчитывай на три-четыре часа. Если дольше задержусь, отзвонюсь обязательно. Я тебе не только две недели отгулов дам, но ещё и замом своим сделаю вместо Пистунова Костика. Нечего по Тайваням разъезжать, когда люди работают…

– Конечно, я всё сделаю. Вас срочно вызвали?

Тураев даже обрадовался, узнав, что Ольга надолго уедет. Без неё было комфортнее, тише, что требовалось ему после нескольких отработанных подряд смен. У Ольги ещё несколько заправок по области и, возможно, на какой-то случилось ЧП. Праздник есть праздник…

– Ой, душечка мой, что бы я без тебя делала-то?! – Ольга плюхнулась на сидение «пятисотого» рядом с Ильёй, послала Артуру воздушный поцелуй. – Сочтёмся, миленький! За всё сочтёмся! Не обижу, любовь моя…

И «мерин», сверкнув красными огнями, взметнул веер грязной воды, смешанной с маслом и бензином. Артур едва успел отскочить, тем самым избавив себя от необходимости долго отмывать физиономию. Илья ревнует, пакостит. Понятное дело – сам хочет завладеть сердцем начальницы. «Да на здоровье, – беззлобно подумал Тураев, – лишь бы меня не кадрила. «Минуй нас пуще всех печалей…» – лучше классика не скажешь. Мне не нужна её любовь, равно как не нужен и гнев, потому что на этой заправке меня пока всё устраивает. Вот если распишемся с Ириной, конечно, уволюсь. А пока работать надо – деньги нужны…»

Артур с трудом поднял голову – сказывалась многодневная свинцовая усталость. Так бывает, когда наваливается сразу много дел, но ни одним из них заниматься не хочется. И потому не приходит «второе дыхание», когда адреналин рекой течёт в кровь, и человек проявляет чудеса выносливости, сообразительности и сноровки.

Так частенько случалось раньше, ещё до зоны, когда Артур шёл по следу преступника. И, вопреки всем трудностям, знал, что непременно настигнет его. Потом он мог кого-то из поверженных врагов и пощадить. Но это потом, а сначала должен был одержать очередную свою победу. А ведь каждый его триумф стоил очень дорого – особенно последний, в двухтысячном году. Тогда наградой ему стали не орден, не грамота, не ценный подарок, а наручники и казённый ватник. В такие же новогодние дни всё тогда начиналось, а будто бы вчера. Семь лет прошло, целых семь…

Мощным усилием воли поборов желание закурить, Тураев медленно пошёл к колонке у самого въезда на заправку. По той же луже, из которой только что его едва не окатили, медленно двигался, будто плыл, громадный джип «Мерседес МL» очень красивого фиолетового цвета. Правда, он был здорово заляпан в дороге и нуждался в помывке. Между прочим, отметив, что тут, если постараться, могут обломиться щедрые чаевые, Артур ускорил шаг и занял место у колонки.


Водитель открыл дверцу не сразу; он как будто раздумывал, стоит ли вообще показываться рабочему. Такое бывало нередко, особенно если в салоне находилась «боевая подруга». Девицы попадались разные – от закутанных в соболя и норку до абсолютно голых. В том и в другом случае Артур не демонстрировал никаких эмоций. Он вёл себя как «белковый робот» – именно таким образом удобнее всего было существовать в предложенных судьбой обстоятельствах.

Наконец, дверца приоткрылась, и Артур облегчённо вздохнул. Сквозь тонированные стёкла трудно было разглядеть, кто, кроме водителя, пожаловал на роскошном «мерине», который наверняка понравился бы Ольге Васильевне. Раньше этот внедорожник никогда здесь не появлялся. Нужно было «ловить рыбёшку» – то есть цеплять состоятельного клиента, чтобы он завернул сюда ещё не раз. Он и завернёт, думал Тураев, если сегодня не оказался здесь случайно, – уж мы постараемся…

Дверца приоткрылась, и из салона пахнуло парфюмом «Месье Живанши». Сердце Тураева сладко сжалось – это был аромат «той», навсегда ушедшей жизни. Артур искренне удивился, ощутив счастливую тоску, вспомнив сразу и полностью свои юные шальные годы в московских и рублёвских ресторанах. И «звёздных деток» – таких же, каким в ту пору был он сам. Вон тот мужик, что в «мерине», не покатился по наклонной, остался на должном уровне…

Впрочем, пятнадцать лет назад Артур был гораздо выше. Сначала он попирал ногами многих, но вскоре многие скребли подошвы об него самого. И всё же вехи своей биографии Тураев помнил прекрасно, не жалея ни об одном из прожитых дней.

На их заправку частенько наезжали клиенты, благоухавшие элитным парфюмом. Но никто из них не вызвал у Артура столь сильных, свежих, сентиментальных чувств. Как будто вернулась юность, и жизнь ещё может сложить иначе. И не будет в ней свадьбы с Мариной Бревновой, и не увезёт она навсегда сына Амира. Не предаст его в трудную минуту закадычный друг Лёвка Райников, о котором уже тринадцать лет он лишь изредка слышал от матери. И не встретит Тураев всех своих женщин, интеллигентных и несчастных, из которых многих уже нет на свете.

Не будет заваленной трупами яхты «Марианна», носящейся штормовой апрельской ночью по волнам Финского залива. Этих людей Артур убил тогда только потому, что иначе наказать их было невозможно, а позволить им уйти от расплаты он не мог. Ради этого он впервые в жизни выстрелил по живым мишеням. Ради этого готов был подорваться вместе с яхтой или пойти в зону, где его неоднократно пытались прикончить.

И в этой новой жизни уже не будет заправки, приторных нежностей Ольги Васильевны. Не родится дочка Симочка, из-за которой Ирина Валитова не решается прописать Артура у себя, предварительно съездив с ним в ЗАГС, и вновь сделать москвичом. Артур хотел бы начать жизнь с чистого листа. И тогда он не совершил бы ни одной из прежних ошибок – факт. Наверное, всё-таки нужно на выходных съездить к матери, посидеть у неё подольше.

Мать недавно овдовела, и впервые за долгое время рядом с ней в волшебную ночь не было любящего, нежного мужа. Артуру пришлось заменить Альберта Говешева за новогодним столом. Именно ради него Нора Мансуровна в тот раз делала форшмак и куриный плов, варила свой коронный глинтвейн – с настоящим татарским мёдом. Она пекла рождественское печенье и лепила «Снежные трюфели». Священнодействовала мать и над щербетом из манго и имбиря, ездила за французским игристым.

Ради старшего сына Нора вызывала бригаду уборщиков в свою роскошную, но такую грустную квартиру в старом доме близ Таганской площади, заботливо украшенную всевозможными подушками и валиками, вышитыми руками хозяйки в её самые счастливые годы. Даже тарелку с овощами мать умудрилась связать так, что многие гости, не разобравшись, пытались полакомиться шерстяными яблоками и грушами. Для Артура Нора купила и чудо-свечи, которые в ту ночь горели долго, не «плакали» и не коптили.

Мать и сын остались вдвоём до утра, и свет толстых квадратных свечей дробился в стекле пузатых бокалов на высоких тонких ножках – их Артур у матери раньше никогда не видел. Кроме своего первенца Нора никого не хотела приглашать. Ещё не стихла боль утраты – муж умер в октябре, причём совершенно неожиданно. Он даже не успел договорить слово, обращённое к Норе, и вручить ей корзину разноцветных хризантем. Альберт уронил корзину на пол и рухнул сам, а Нора, всегда такая быстрая и предприимчивая, бестолково топталась рядом с мужем и даже пыталась сунуть ему под нос склянку с нашатырным спиртом.

Она просто не верила в такую жестокость судьбы. Ведь накануне они получили известие от их общего сына Арнольда о том, что в Хельсинки родилась их внучка Симона. Ошеломляющая радость и сразу, следом – обжигающее горе шокировали Нору до такой степени, что она никак не никак не могла утром встать с постели и пойти умываться.

Арнольд примчался в Москву через два дня, оставив жену с новорождённой девочкой в клинике. И Нора долго не отпускала от себя обоих сыновей, будто боялась, что они тоже уйдут навсегда. Мать забросила свои тренажёры и массажные ванны, перестала делать маски из овощей и фруктов, махнула рукой на неоконченный курс аэробики. И как-то сразу, одномоментно, подурнела. Изменился даже голос – из звонкого, как колокольчик, он стал скрипучим, старческим.

– Это ужасно… Это невыносимо!.. Только что был человек – живой, бодрый, румяный! Так и вижу Альберта – в расстёгнутом пальто, без шапки, и в руках – увитая лентами корзина. Он специально заказал композицию для Симоны. Я очень хотела знать, как получилось, и Альберт торопился показать… Даже лифта не дождался, вверх по лестнице побежал… Он протянул мне корзину с порога и сказал: «Видишь, какие красивые цве…» – и упал! Рухнул вместе с корзиной, будто себе на похороны её приготовил. А ведь мечтал ещё утром, как внучку будет нянчить, куда повезёт её, что рассказывать будет! В Черногории и в Болгарии, говорил, для детишек очень хорошие пляжи, и не так жарко, как в Турции. Плавать собирался учить, рыбу вместе ловить! Это ведь первая, единственная его внучка! И ни братьев у него, ни сестёр, мать давно умерла. Каждый родственник – на вес золота. Отца его зверски убили в пятьдесят шестом, в Будапеште. Они так и не смогли туда вернуться… Говорят, что люди и от радости умирают. Сердце не выдерживает сильных эмоций – даже положительных. Бедная Симоночка, такого дедушку потеряла! Я уж про себя не говорю – таких мужей, как Альберт, на свете больше нет. Не покидайте меня, сыночки, вдруг больше не увидимся никогда?.. Теперь-то я знаю, как это бывает, – легко и быстро. Я раньше плохо понимала слова о том, что с любимыми нужно прощаться навек, когда уходишь на миг. Теперь прочувствовала эту горькую истину до конца. Даже если человек в другую комнату вышел, он может оттуда уже не вернуться. Господи, на что мы жизнь тратим?! На сплетни, интриги, скандалы! Сколько попусту сожжено нервов и времени! А ведь можно в эти часы, в эти минуты что-то хорошее сделать для человека, пока он жив, пока нуждается в ласке и тепле. Я не про тебя, Артур, не пойми это как упрёк. Я про себя. Все эти годы любовалась собой, желая что-то доказать в первую очередь твоему отцу, который очень обидел меня в молодости. Я разлюбила его только после смерти Альберта, и теперь мне стыдно. После похорон Альберт приснился мне. Он подошёл к нашей с ним кровати в спальне и спросил очень заинтересованно: «Ну, что врачи сказали? От чего я умер?» Я проснулась в диком ужасе, в слезах, с ощущением катастрофы, хоть ничего страшного во сне не видела. Я даже не успела ответить ему, что причиной смерти был разрыв сердца. И здесь не угодила человеку, который спас меня тогда, давно. Столько лет молчаливо заботился, оберегал, холил, превозносил. А ведь он был не какой-то нюня и подкаблучник. Жёсткий, волевой человек, привыкший руководить людьми и в то же время отвечать за них, брать весь груз на себя. А я обращалась с ним не так, как нужно было. Всё время думала о том, другом, пыталась ему отомстить, уязвить. Нужно было выбросить эту блажь из головы и делать всё для того, чтобы твой папа, Арнольд, был счастлив. Нужно было щадить его, жалеть его, а не только блистать на приёмах, пытаясь представить себя не стареющей и бессмертной! Артур, прости покойному все его вины перед тобой. А он там, на небесах, тебе тоже всё простит. Давайте по-другому жизнь начнём, без дрязг и обид. Я специально подала на стол «Белые трюфели» – как символ снега, чистоты, обновления. Ведь если кого-то из нас не станет, оставшимся будет стыдно – теперь я это точно знаю. Пусть хоть у вас, мальчики, совесть чистая будет!

Артур, со своей стороны, перед Новым годом выполнял поручения матери – покупал продукты, напитки. Вдумчиво и тщательно украшал живую, под потолок, ёлку разными по форме игрушками синего и жёлтого цветов. Купил матери подарок – мягкий браслет с полудрагоценными камнями, и к нему – колье. Мать была элегантна и хороша даже без дорогих побрякушек. И ещё неизвестно, украшения придавали ей шарм, или она заставляла корунд и циркон играть особенно заманчиво на своих запястьях и шее.

Тураев и впрямь готовился к новогодней ночи так, словно это была последняя возможность побыть вдвоём. Арнольд собирался приехать, но не смог – его услали по службе в Данию. А больше никого Нора Тураева видеть за столом не пожелала.

– Придут, напьются, обожрут, позлорадствуют из-за Альберта… Зачем мне это нужно? Придётся опять рассказывать, как он умирал. Людям же приятно про такое слушать, когда сами живы…

Мать подарила Артуру золотую булавку для галстука с маленьким чёрным бриллиантом и такие же запонки. Он смутился, моментально оценив стоимость этого великолепия. Пробормотал, что простой заправщик не достоин роскоши. Нора вспыхнула до корней волос, отвернулась и закусила губу. Потом совладала с собой и поцеловала сына в щёку.

– Ты моё материнское сердце не обманешь. Я чувствую, что не век тебе в заправщиках куковать. Тебе ещё понадобятся украшения, в которых не стыдно и на королевский приём пожаловать. Ты отстрадал своё уже давно, и Провидение тебя помилует…

… Тураев вспомнил всё это за те секунды, что они с водителем джипа смотрели друг на друга. Чистейшее, качественное звучание колонок автомагнитолы дополняло впечатление, производимое «мерином», мягкой муаровой кожей в его салоне.

Да и сам водитель не подкачал – это был мужчина одних лет с Артуром, в кашемировом пальто и шёлковом кашне. Лицо мужчины было гладким и загорелым, зубы – белыми и ровными. А вот широко расставленные карие глаза растерянно бегали за стёклами дорогих очков. Обильно поседевшие волосы также указывали на то, что у водителя не всё в порядке, что мучит то ли страх, то ли печаль.

Артур стоял с «пистолетом» в руке и беззвучно шевелил губами, стараясь понять, ошибается он или нет. Ведь много похожих людей на Земле, да и трудно через тринадцать лет уверенно опознать давнего друга.

Только что подумал о нём, ещё не увидев водителя «мерина», но почему-то вспомнил детство. Вот ведь она, интуиция-то, и не только материнская! Каким ветром занесло в не ближнее Подмосковье успешного дипломата? Он и в столице-то, мать говорила, появлялся минимум на две недели – чтобы получить очередное назначение…

Автомагнитола крутила «военный шансон», что-то про бои и погибших друзей-десантников; и почему-то эта песня снова заставила сердце сжаться. Странно, они ведь оба живы, Артур Тураев и Лев Райников, ещё сравнительно молоды, да и в «горячие точки», тьфу-тьфу, не собираются.

Теперь им на целую отпускную неделю разговоров хватит. Если, конечно, Лёвка не улетает через час в очередную загранку. Похоже, он не торопится обняться со старым корешем, даже руку ему пожать не хочет. Артур подумал, не проявить ли ему инициативу, но вовремя вспомнил о том, как выглядит и кем работает.

– Лёвка, ты?.. – одними губами спросил Тураев, и тот услышал.

– Тише… Мы не знакомы, – сквозь зубы ответил Райников и нарочито громко спросил: – С октаном у вас всё в порядке?

– Да, нормально. Девяносто пятый?

Артур, чувствуя, как по щекам ползут противные мурашки, сунул «пистолет» в бензобак огромного джипа.

Райников рассеянно кивнул, потом вскинулся:

– Мне его помыть ещё надо. Магазин работает?

– Обязательно!

Артур повертел головой, отыскивая напарника. За мойку у них по-любому отвечал Бузас. В магазине у прилавка обычно стоял продавец Матвей, который на праздники уехал хоронить бабку. Сегодня его заменил Антон Юрьевич, которого лучше было оттуда и вовсе выгнать, чтобы не напортил чего в хозяйстве. Ольга Васильевна отпустила продавца лишь после предъявления телеграммы – побитая жизнью женщина обычным словам давно не верила.

– Тогда можно попросить вас пройти со мной в магазин и кое в чём проконсультировать? – сухо, официально спросил балагур и весельчак Лёвка Райников, заставить Тураева буквально остолбенеть.

Да когда они на «вы»-то были?! И почему Лёвка не хочет, чтобы узнали об их знакомстве? Вроде, в машине один, стесняться некого. Но другой причины быть не может – успешный господин не желает иметь дружка в промасленном комбинезоне и воняющей бензином куртке.

Теперь, конечно, и представить невозможно, что когда-то эти двое мальчишками сидели за одной партой. А после их разлучили, ибо страдала учёба. Но на каждой переменке они были вместе – с первого по десятый класс. Далее их пути разошлись. Лёвка поступил в МГИМО, а Артур направил стопы на юридический факультет МГУ. С тех пор они стали встречаться реже, но всё равно не мыслили ни одного праздника без весёлых уик-эндов с лыжными гонками зимой и шумными пикниками летом.

Их компания в складчину закупала продукты и снаряжение. Из общей кассы в зимнее время платили за аренду домиков, чтобы можно было согреться и переночевать. Колесили не только по Подмосковью – посещали пляжи Финского залива и Чёрного моря, сплавлялись по бурным рекам Урала и Сибири. Организовывали и длительные велопробеги, а между делом совершенствовались в теннисе, в мини-гольфе. Для развлечения гоняли шарик пинг-понга. И почти всё время хохотали, как бешеные, потому что по молодости жизнь казалась невероятно интересной, а судьба – благосклонной.

Всегда рядом с ними были девчонки, изначально как бы общие, всегда готовые, немного поломавшись, уступить домогательствам «мальчиков-мажоров». В глубине души каждая из этих доступных красавиц надеялась на выгодный брак, всё равно с кем из них, но не сбылось. Для этих женихов уже были припасены другие невесты.

Не в палатке и не в финском домике, а прямо на московской квартире Артура возникла худосочная малолетка Марина Бревнова. Тот по пьянке лишил девственности и тем самым обрёк себя на многолетние страдания. Лев Райников сошёлся с Дашей Гавриловой, своей сокурсницей из МГИМО и внучкой какого-то очень влиятельного дедушки.

Лёвка не может не помнить этого, но почему-то воротит рожу; видимо, старается забыть. Ну, ничего, мы привыкли и не к такому! Мы многое теперь можем стерпеть – после гонений девяносто третьего, после изолятора и пяти лет зоны, после жизни в подмосковной общаге, переделанной из санатория. А уж чего довелось наслушаться от матерей своих двоих детей – так лучше не вспоминать перед обедом…

– Сейчас отгоню его на мойку, – всё тем же безжизненным голосом произнёс Лёвка. Альгис кивал головой и махал руками, показывая, куда следует заводить джип.

Там Райников о чём-то с Альгисом переговорил. Они даже подняли капот и обсудили возникшую проблему. Потом Райников вернулся к Артуру, придерживая раздуваемые ветром полы пальто, и было видно, что ему здорово не по себе. Артур же спокойно ждал продолжения, не забывая между делом скоренько заправлять подъезжающие машины.

Вика едва успевала принимать выручку, не находя времени даже для того, чтобы перекусить. Бывало, что в таких случаях её подменяла сама Ольга, предпочитавшая всегда «держать руку на пульсе». Но сегодня благодетельницы рядом не было, и Вике приходилось туго.

Райников вопросительно поднял брови и взглянул на Артура. Тот, тоже молча, мотнул головой, указывая на вход в небольшой, но богатый содержимым магазинчик. Артуру хотелось то ли сплюнуть, то ли выругаться, но он не имел права выражать эмоции. Клиент – царь и бог, и Артур за ним должен ползать на четвереньках…

– Мы можем поговорить наедине? – вдруг шёпотом спросил Лёвка.

Кровь тут же радостно бросилась Тураеву в лицо. Ни тени снисходительности или презрения не было в голосе давнего друга! Да и зачем тогда ему нужно говорить тет-а-тет со своим неудачливым ровесником? Новости он мог получить другим путём – Нора Тураева и Дора Райникова, в отличие от сыновей, не прерывали дружбу ни на день.

– Без проблем! – Артур толкнул дверь и пропустил Лёву в тесный, но очень симпатичный магазинчик.


За прилавком, как и ожидалось, уже который час маялся Антон Юрьевич Маматов. Возраст давал о себе знать, замучила простата, часто требовалось отлучаться в туалет. А закрывать магазин хоть на одну минуту запрещалось приказом госпожи Царенко. Увидев Артура в компании «крутого» незнакомца, Юрьич перестал скакать, вытянулся по стойке «смирно» и выжидательно вытаращил глаза.

– Юрьич, иди-ка проветрись, насколько это возможно на заправке, – вкрадчивым, особым голосом, который любили не только женщины, предложил Тураев. – Я клиенту товар и без тебя покажу в лучшем виде. А ты в это время у колонок подмени меня – запарка почти целый день.

– Да-да, замётано, Артур! Конечно, дорогой! – Дедуля пулей вылетел из-за прилавка – ему уже мерещилась желанная дверь в туалет. – Сколько надо, столько пробуду, где укажешь…

– Скажи Альгису, чтобы колёса джипу подкачал, – между прочим, бросил Артур, постепенно начинающий что-то понимать.

Видимо, Лёвке требуется переговорить с ним без посторонних, и беседа эта вряд ли получится короткой. Слишком долго они не виделись – тут пока новостями обменяешься, вечер настанет. Правда, по такой погоде он мало чем будет отличаться от дня, и совсем уж немного – от ночи. – Слышь, Юрьич, что говорю?

– Слышу! Всё слышу! – донеслось из-за двери. – Спасибо, родной!

– На здоровье! – Тураев щёлкнул замком и привалился плечом к двери, вопросительно, даже настырно глядя на Райникова.

Тот тяжело дышал, то и дело, косясь на широкие окна. Пока в магазин никто не ломился, и Тураев надеялся, что сегодня им повезёт.

– Сколько у нас есть времени? – глухо спросил Райников, доставая своё наворочанный смартфон и что-то высматривая на дисплее.

– А тебе сколько надо, дружище? – невозмутимо осведомился Артур.

– По крайней мере, час, не меньше. – Райников одновременно изучал пейзаж за окном и читал ползущие по голубовато-белому экрану смартфона чёрные строки. – Никто не войдёт? Подслушать здесь легко или не очень?

– Насчёт того, кто войдёт, не знаю, – это же магазин. Но мы сделаем вид, будто выбираем товар. А относительно прослушки… Вряд ли на каждой заправке стоят «жучки», тем более в лавке. Кому мы нужны, сирые и убогие? Это если только у хозяйки, но её кабинет вон там, наискосок. Далеко отсюда, так что не дёргайтесь, ваша светлость…

– Перестань, король Артур, – вяло попросил Лёвка и встал так, чтобы его не было видно с улицы. Потом кисло усмехнулся: – Тоже, сирый и убогий! Я специально с тобой не встречался, чтобы моя жена не сразу мне изменила. Она ведь за тебя мечтала выйти, да ты уже женат был. Пришлось венчаться со мной – тоже не последняя спица.

– Точно – не последняя. – Тураев привалился спиной к двери, словно боясь, что Райников сейчас удерёт и ничего ему не расскажет. – Всё, хватит тянуть кота за хвост! Говори, зачем пожаловал, а то я на работе. Целый день не продохнуть – даже кофе не пил.

– Один я дурью маюсь, – дёрнул углом рта Лёвка, и тёмно-ореховые его глаза впервые блеснули жизнью. – Ну, здравствуй, что ли, друг мой давний! – И широко раскрыл объятия.

– Привет! – широко улыбнулся Артур. – Рад желанной встрече. Всё-таки новогодние чудеса случаются, верно?.. – И он, со своей стороны, крепко сжал Лёвкины плечи, похлопал по спине.

– Мы оба очень сильно изменились.

Райников опять погрустнел. – И далеко не в лучшую сторону. – Он потрогал пальцами подбородок, шею, воротничок рубашки. Потом схватил себя за горло, словно пытаясь ослабить узел галстука. Судя по всему, Лёвка стеснялся своей слабости, старался скрыть её, но безуспешно.

Артур понял, что давний друг чего-то если не боится, то уж точно опасается. И это, скорее всего, слежка. Намётанным оком сыщика он осмотрел окрестности, но ничего подозрительного не обнаружил. Впрочем, на заправке трудно было сделать окончательные выводы – ведь картина меняется ежеминутно.

– Ты уж точно таким нервным не был, – согласился Артур, продолжая наблюдать за Альгисом, который тщательно надраивал райниковский джип. – Ладно, не кряхти, говори, чего надо. Ты ведь приехал не просто с Новым годом меня поздравить. У тебя проблемы возникли, причём совсем недавно. Только не ври и не скрывай ничего, иначе не стоило приезжать.

Артур по движению глаз Лёвки видел, что тот соображает, какими словами лучше обрисовать сложившееся положение. При этом Райников оглядывался по сторонам, как загнанный зверь, и по воротничку его рубашки ползли сырые пятна.

Тураев заметил знакомую бархатную родинку на Лёвкином левом ухе и опять улыбнулся, отчего его лицо стало не симметричным. Он положил ладонь на Лёвкин локоть и подвёл его к прилавку с автомобильными шампунями. Райников некоторое время так и стоял, глядя на разноцветные флаконы и барабаня пальцами по стеклу.

Артур уже не торопил Лёвку – недавнее раздражение сменилось доброжелательным спокойствием, даже нежностью. Сердце постукивало часто, как-то скользяще, словно поддразнивало. И с каждым толчком по жилам разливалось слабенькое, но приятное тепло.

Тураев сразу и не понял, почему всё так получается. А после вдруг вспомнил всё, что было давно, в конце апреля того же девяносто третьего. Они с Мариной и грудным Амиром жили тогда в трёхкомнатной квартире на Пресне – просторной, но неустроенной. Оба молодых супруга вели светский образ жизни и редко бывали дома. Свободное их время полностью поглощал ребёнок, брошенный на двух бестолковых нянек.

И туда же приехал отчим, Альберт Говешев, заправлявший большими делами в мэрии, как перед этим – в Мосгорисполкоме. Он не сменил даже кресло, стол и табличку на дверях – просто его солидная должности после победы демократии стала называться по-другому. И ещё – вместо красного банта Альберт Александрович, сын убитого венгерского коммуниста и русской переводчицы, стал прикалывать на грудь трёхцветный.

Артур до крайности изумился, увидев отчима в дверях, потому что незадолго до этого они в пух и прах разругались. Да и без того вряд ли по доброй воле навестил бы Альберт Говешев сыночка любимой Норы от её первого брака. В последнюю неделю мать Артура вообще не видела супруга – он дневал и ночевал в мэрии накануне судьбоносного референдума о доверии президенту Ельцину и Съезду народных депутатов России. Альберт то и дело пил сердечные таблетки, потому что за нежелательный результат референдума и возможные беспорядки пришлось бы отвечать перед ну о-очень высоким начальством.

И вот после того, как измученные «шоковой терапией» граждане героически одобрили политику властей и пожелали продолжения вивисекции, Говешев немного успокоился, выбрал «окошко» в своём плотном графике и велел водителю ехать к Зоопарку. Там недавно построили очередной элитный дом, а квартиры раздали подросшим детям новых властителей.

– Чего там опять у вас, Альберт Александрович? – простонал Артур, поворачивая к отчиму помятое после очередной оргии лицо, густо заросшее синеватой щетиной.

Пальцем с обручальным кольцом он осторожно трогал ссадину на скуле. И припоминал, что, кажется, пьянка закончилась страшной дракой. Артур поморгал распухшими веками, отметил, что слева, кажется, должен быть бланш, и без тени стыда во взоре уставился на Говешева. В извилинах запуталась весьма подходящая к случаю песенка Высоцкого «Ох, где был я вчера!»

Отчим смотрел на пасынка с отвращением и почти что с ненавистью, потому что сам он сиял розовой свежестью своей ухоженной кожи, благоухал французским лосьоном и переливался блеском дорогих тканей костюма и плаща. Между делом Тураев определил фирму, осчастливившую Говешева своим прикидом – «Оскар Якобсон». И вспомнил, что на последний день рождения отчим подарил матери норковое манто модели «Ламбада».

– Ты как, не колешься ещё?

Говешев обвёл глазами спальню, заваленную не менее дорогими, чем у него, шмотками. Со спинки кресла свисал коричневый клубный пиджак от Ива Сен-Лорана. Валялось здесь и вечернее дамское платье со стразами, а из-под него несмело выглядывало кружево полупрозрачного бюстье.

Было похоже, что отчим действительно ищет шприцы и ампулы следи валяющихся на полу вещиц. Артур лишь усмехнулся потрескавшимися губами и откатился подальше к стене, где за тахтой у него была припрятана заначка.

– Впрочем, мне-то наплевать – мать твою жалко. Я бы за миллион долларов к тебе не поехал, но она попросила… и ещё кое-кто. – Отчим скорчил такую мерзкую рожу, что Артур сообразил – речь идёт об его родном отце.

Теперь Артуру уже не требовалась опохмелка. Он скинул компресс со лба, набросил на голые плечи махровый купальный халат, забытый здесь вечера, и взглянул на отчима совсем другими, ясными глазами.

– Я вас слушаю, – даже слишком почтительно произнёс неисправимый бретёр, тайком ощупывая пострадавшее ещё в одной драке ребро и жалея, что не внял советам тёщи и не съездил на рентген.

И надо же так случиться, что старый синяк под глазом не рассосался, а ему вчера новый поставили! Как же, снаряды в одну воронку ещё как падает!.. Артур всегда называл отчима на «вы» и по имени-отчеству; и каждый раз тот начинал дёргать уголком тонкогубого рта, прижмуривая левое веко. Странно, неужели до сих пор он надеется услышать в свой адрес желанное слово «отец»?

– Только почему они сами не приехали? Ну, хотя бы мама… Отцу-то сейчас не до меня, ежу понятно…

– Я Норе не разрешил! Не хватало, чтобы, она свинарник твой увидела! И твою отвратительную физиономию!

Отчим махнул рукой, словно отрубая для пасынка путь к спасению, и поискал кресло, в которое можно было погрузить крепкое, упитанное тело.

– Погубишь ты мать, Артур, помяни моё слово! Не знаю, когда, но погубишь! Но, пока я жив, этому не бывать! Что же касается его… – Говешев мстительно усмехнулся. – Самому бы теперь уцелеть! А тут ты со своим блядством! Вот уж что сильнее всего на свете, так это гены… Не вечно на его улице праздник будет – когда-то и отвечать придётся. И вот если кресло под ним зашатается, всё в ход пойдёт. И твои дебоши в дорогих ресторанах, и твоя шестнадцатилетняя супруга. Но, самое главное, твоя красавица-шведка, от которой за версту несёт «конторой». Теперь ты сам решай, что для тебя дороже. Спокойствие родителей или… – Говешев закашлялся, прижимая ко рту белоснежный платок с золотистой кромкой.

Дверь на балкон была открыта; с улицы слышались детские крики и шум весенней Пресни, пропахшей клейкими тополиными листочками и подсыхающей после зимы землёй. Пылинки плясали в солнечном луче, и жужжала над ухом уже проснувшаяся муха.

– Вы… о Сибилле? – До Артура будто только сейчас дошёл смысл сказанного. – Несёт «конторой»? Я только не знаю, чем эта «контора» пахнет. А вы знаете? И вообще, кто решает такие вопросы? Нужны ведь доказательства того, что человек связан со спецслужбами. То, что отец Сибиллы дипломат, ещё ни о чём не говорит. Не все они шпионы, в самом деле! И потом…

Артур хищно усмехнулся, пятернёй взъерошил копку иссиня-чёрных волос надо лбом.

– Неужели у нашей родины ещё остались секреты? Фу, это же моветон! И от кого – от Швеции! Да разве наши уважаемые президенты ещё не всё вывалили непосредственно руководителям стран НАТО? К чему потеть-то?

– То, что она шведка, ещё не означает, что работает она именно в пользу Швеции, – веско парировал Говешев. – Эта публика не брезгливая – кто наймёт, на того и пашет. И хватит ёрничать – положение действительно очень серьёзное. Мне тоже не хочется отвечать там, – Говешев мотнул подбородком в направлении Лубянки, – на разные каверзные вопросы. Кто определяет принадлежность к «конторе», ты спрашиваешь? Есть такие люди, в контрразведке заняты. При «совке» – Второе управление КГБ. Не знаю, переименовали его или так оставили. Я бы с органами не столкнулся никогда, если бы не твоё величество! И дружку своему Лёвке Райникову тоже передай – пусть осторожнее при ней языком треплет. Его отец за бугром «под прикрытием» не один год проработал и говорит, что шпион шпиона за километр чует. Он как услышал, что Сибилла Силинг появилась в Москве, да ещё вас, идиотов, в постель затащила, так, выражаясь современным слэнгом, в осадок выпал! Тебя-то, слава Богу, женить успели, а Лёвку она вполне зацапать может. Через него ей дорога откроется в дипломатический мир, а там половина – «под прикрытием»! На любом приёме наслушается такого, что после не на один международный скандал хватит. Это только на приёме, так ведь она в постель ко многим из них прыгнет! Марк, Лёвкин отец, никак вырваться из Лондона не может, чтобы отпрыску мозги вправить. А потом, боюсь, поздно будет…

– Ну, положим, мне бояться нечего.

Артур вставил в нефритовый мундштук тонкую чёрную сигарету и щёлкнул зажигалкой. Отчим поморщился, но ничего не сказал, потому что сам то бросал курить, то принимался вновь. Кроме того, он не желал терять нить напряжённой беседы из-за пустяков.

– Во-первых, место супруги занято Мариной. Во-вторых, дипломатом я никогда не стану. И специализация моя на юридическом факультете была не по международному праву. Я, даже если очень захочу, никаких секретов ей не выдам. А Лёвка… Да, он, несомненно, подвергается некоторой опасности…

– Да ты для неё – только лестница, а истинная цель – твой отец. Поскольку он на женщин падок, ей не составит труда стать его подругой. Марк Райников справки навёл по своим каналам – это змея, а не человек! Ты хоть о своём отце подумай, если на нас с мамой тебе наплевать! У него и так врагов целая свора. Только и ждут удобного случая, чтобы загрызть. Вроде бы я радоваться должен, а мне по-человечески жаль его. И тебя, идиота, тоже! Ведь если ты потеряешь всё, а отец поста лишится, к нам с мамой прибежишь проблемы решать. Когда из-за этой Сибиллы Силинг ваши задницы задымятся, вытащить вас будет ох как непросто! Такой роскошный повод уличить политического противника в измене Родине и с благородным видом подвести его под расстрел, в крайнем случае, под длительный срок!.. То, что Союз сдох, резидентура законсервирована, а войска, поджав хвосты, бегут из Восточной Европы, и с прочих баз по всему миру тоже, ещё ни о чём не говорит. «Друзьям – всё, врагам – закон!» – говаривал каудильо Франко. И вам с отцом будет закон, слышишь?! Вам – нельзя, понял? Оппозиционерам, каковым неожиданно заделался твой родитель, категорически противопоказаны даже намёки на возможную измену! Никаких подозрений нельзя допускать, а если это подтвердится?! Да, доказательств против твоей Сибиллы пока нет. Кем она вам с Лёвкой представлялась? Этнографом? Или журналисткой?

– И тем, и другим.

Артуру ничего больше не хотелось говорить. На сей раз отчим был прав, и поэтому стало особенно тошно.

– Ха! Ну, конечно, с этими двумя специальностями можно разъезжать по всему миру, не вызывая подозрений. Молодая учёная леди собирает материалы для книги или диссертации, и везде ей зелёная улица! Получив другой паспорт, она перевоплощается в очаровательного репортёра, и в этом качестве присутствует на приёмах, тусовках и даже официальных мероприятиях. Марк Райников выяснил, чем на самом деле занимается ваше голубоглазое чудо. Это – суперценный агент, вероятнее всего, ЦРУ, хотя последнее пока не доказано. Сибилла – не просто шлюха или куртизанка, каковых в спецслужбах предостаточно. Я тебе сейчас маленькую лекцию прочитаю, чтобы совесть чиста была. Не прислушаешься – сам будешь кретин. Итак, чем занимаются западные «конторы», прежде всего ЦРУ? Создают предпосылки, ситуации, при которых возможны активные военные действия вооружённых сил США и их сателлитов. Организуют восстания, перевороты, интервенции. Ну, вроде пиночетовского путча, в результате которого погибла мать вашей Сибиллы. Она была активной функционеркой тамошнего Союза молодёжи. И, несмотря на это, Сибилла работает в интересах пиндосов. Ладно, её дело! Пепел Кармен-Кристины Вальдес не стучит в сердце Сибиллы Силинг. Теперь слушай дальше. Даже самая совершенная техника не заменит навербованных агентов. Наиболее ценные из них – агенты влияния, внедрённые в окружение первых лиц государства. Это – советники, чиновники госаппарата и так далее. Ну, сынок одного из таких первых лиц – вообще золотое дно! Ты понимаешь, что речь о тебе идёт? С помощью всей этой публики можно влиять на политические процессы в стране, на принятие нужных решений. И ЦРУ не жалеет сил и средств для внедрения своих людей в окружение российских политиков. Ладно, сейчас, ты считаешь, никаких секретов не осталось. Но ситуация может перемениться, и к власти в России придут по-другому ориентированные деятели. Вот тогда и пригодятся навербованные кадры, которых никто и никогда не заподозрит. А чтобы они не сорвались с крючка, ваша Сибилла обеспечит поступление компромата, который нельзя проигнорировать. Французы говорят: «Секрет, который не добудет женщина, не добудет никто!» Но Сибилла не просто добывает секреты. Она – виртуоз провокаций, сексуальная террористка. И жертвы её становятся агентами бесплатно, лишь бы их грешки не выплыли на свет. Они закабаляются на всю жизнь, потому что даже через много лет может рвануть информационная бомба, которая погубит карьеру и жизнь. Если так можно выразиться, Сибилла обвязывает тонкой верёвкой половой член жертвы, и после в любой момент её с помощью этой верёвочки можно принудить к измене, к убийству, к любому омерзительному действу. Особа эта – бездушная машина, и не распускай слюни, заблуждаясь относительно её чувств. Марк сказал, что первоначально она проходила под кличкой «Сирена», потому что заманивала простодушных мужчин к смертоносным рифам у острова…

Говешев перевёл дух, подождал, скажет ли Артур что-нибудь. Но пасынок сидел тихо и не шевелился.

– Ты вот что… Никому не передавай мои слова. Даже Лёвке не говори, пусть его отец вразумляет. Кстати, Сибилла была в этой квартире?

– Нет.

Артур отвечал теперь односложно и думал, под каким предлогом отказаться от ставших уже привычными встреч с дочерью шведского дипломата. Удобнее всего будет сослаться на Марину, на её истерики, на неприятности по службе, ещё на какую-нибудь лабуду. Эх, жаль, конечно, что не покувыркаться больше с ней в постели, предварительно перепробовав секс в других, менее приспособленных местах шестикомнатной квартиры, куда Сибилла приглашала их с Лёвкой на чашку кофе! Ни о чём секретном она не спрашивала, о политике ни слова не говорила. Смешно выглядели бы такие беседы в атмосфере томной эротики при красноватом свете старинного торшера.

– Мы всегда собирались на Тверской…

– Значит, аппаратуры здесь нет? Никаких авторучек, диктофонов, заколок, игрушек она тебе не дарила?

Альберт Александрович то и дело вытирал носовым платком вспотевшее лицо. После весенних холодов тепло пришло в Москву внезапно, в понедельник, сразу после референдума. И теперь оставшийся во дворах и канавах снег испарялся под солнечными лучами, не оставляя даже лужиц.

– Мы ей делали подарки, а не она нам. Как и полагается в приличном обществе.

Артуру, в отличие от отчима, было зябко, и он подумал, что нужно одеться. Неплохо бы и душ принять после ухода гостя. Только вот когда он уйдёт?..

– Вы попались в лапы непревзойдённого манипулятора и опытного сборщика информации. Сюда она не приезжала. А зачем? У неё на Тверской всё нашпиговано скрытыми камерами. И вы с Райниковым давно засняты в самых постыдных позах, какие только можно вообразить. Больше с вас пока ничего взять нельзя, но материал для шантажа уже имеется. Компромат готов! Теперь тебе нелегко будет с ней порвать, если она не захочет этого сама. Моли Бога, чтобы пронесло, и впредь будь осторожнее. Но даже если сейчас удастся выскочить, ты запрягся на всю жизнь. В любой момент Сибилла снова может всплыть на твоём горизонте и завести свою сладкую песнь. А если ты попробуешь взбрыкнуть, она покажет тебе эти снимки и попросит быть благоразумнее. Да, пока ты молод, и это обстоятельство играет в твою пользу. Чем старше человек становится, тем труднее ему оправдывать свои слабости. Надеюсь, что она займётся Лёвкой, чтобы на правах его законной супруги иметь доступ к тайнам московской кухни, ни у кого не вызывая подозрений. Ежесекундно Сибилла готова заарканить лицо, чем-то интересное её руководству. Какому-нибудь почтенному военному атташе трудно будет объяснить появление постыдных снимков собственной молодостью и глупостью. И тогда у него останется два пути – или работать на них, или кончать самоубийством. Если бы ты знал, сколько жертв на счету этой двадцатисемилетней ведьмы! Впрочем, мало людей на свете, знающих это наверняка. Но сама она должна помнить…

Говешев с нарастающей тревогой смотрел на безмолвного Артура, не понимая, как вести себя дальше. Затишье могло оказаться обманчивым. Как правило, вслед за таким вот оцепенением Артур впадал в бешенство. Вот и сейчас его тёмно-карие большие глаза стали зеркально поблёскивать, а ноздри – раздуваться.

– Что, не веришь? – в упор спросил отчим. – Тогда узнай у Марка Райникова по приезде. Примерно через месяц он будет здесь.

– Я верю. – Артур говорил тихо, почти шёпотом, чувствуя, как дёргается левая бровь. – Пусть будет так, как вы говорите. Даже есть это всё ложь, то ради спокойствия отца, да и мамы тоже, я порву отношения с Сибиллой. На наш сегодняшний разговор ссылаться не стану, вашего имени не назову. А Левка пусть сам решает. Я в его дела не впишусь. – Смуглое лицо Артура показалось отчиму неживым, как в фильмах про призраков и вампиров. – А теперь идите, Альберт Александрович. Вы устали, вас мать дома ждёт. Вы исполнили свой долг перед ней и заслужили несколько дней отдыха.

Артур поднялся с тахты, давая тем самым понять, что аудиенция окончена. Отчим с трудом, вцепившись в подлокотники, встал с кресла, застегнул пояс на своём бесподобном плаще и щёлкнул пряжкой.

Плотнее заворачиваясь в короткий купальный халат цвета морской волны, Артур думал, что сейчас явится Марина с тёщей и ребёнком. Лучше поспешить, чтобы успеть забраться в ванну и подольше не вылезать. И там, в горько-солёной, остро пахнущей хвоей воде, покуривая, можно будет обдумать услышанное. Вряд ли отчим сам всё это сочинил, да ещё приехал просто так. Значит, получил сигнал и среагировал…

– Тогда всего тебе доброго! – неожиданно мягко, примирительно попрощался Говешев, направляясь к двери. – Ты уж поверь, что я меньше всего на свете хочу встревать в твои амурные дела. И сейчас не сразу согласился – Нора долго меня упрашивала. Пока не получил доказательств и не понял, что это действительно серьёзно, всё откладывал визит. Да и времени перед референдумом практически не было. Но сегодня, накануне майских праздников, решил груз с души снять, чтобы нормально на дачу съездить. Если надумаешь, загляни – хоть один, хоть с семьёй. Кроме нас с мамой и Нолика будет ещё человека четыре – и всё. Но я ведь зря разоряюсь? – Говешев остановился около огромного, во всю стену, зеркала. – Ты же не приедешь…

– Не приеду, – согласился Артур. – А Маринка сама решит.

– Всё-таки внука-то бабушке покажите, – так же проникновенно попросил Альберт Александрович и посторонился, давая пройти Артуру.

Тот открыл два замка и распахнул металлическую дверь.

– Не пей, не кури столько. Рано тебе ещё. – И Говешев, радуясь, что всё обошлось без скандала, вызвал лифт.

Артур, не дожидаясь, когда кабина поднимется на этаж, захлопнул дверь и сразу же отправился купаться. Он боялся, что не сдержит себя, нырнёт в угловую чёрную ванну, сделанную под мрамор, скроется в пене и воде и никогда уже не вынырнет…


Он снова смотрел на Лёвку, видел его седину, его опущенные плечи, его испуганные, растерянные глаза. В автомагазине кроме них были ещё покупатели – супружеская пара, выбирающая стеклоочистители и скребок для льда. Несмотря на то, что никакого льда в начале января и в помине не было, а, напротив, на ветвях проклёвывались листья, а на пнях росли грибы, мадам уверяла, что морозы ещё пожалуют. Её забитый муж топтался у прилавка, подавая жене разноцветные скребки и бескаркасные «дворники».

Артур, обслуживая их с ловкостью заправского приказчика, думал о том, что Лёвка, вероятно, всё же влип из-за Сибиллы, причём по-крупному. Скорее всего, его шантажируют, требуя оказать услугу иностранному государству, и он хочет попросить совета. Только вот вопрос – неужели у него нет никого, кто бы мог разобраться в ситуации получше рабочего с заправки? И почему такие меры предосторожности? Он же не на Лубянку прибыл, а на колонку – здесь-то кого опасаться?

Как говорится, типичный случай – бензин в баке кончился; с кем не бывает? Всё-таки Лёвка сдал, и выглядит ему полный «полтинник», а ведь в конце января будет только тридцать восемь. Конечно, и сам Тураев не может похвастаться моложавостью. Так ведь и судьбы их сложились по-разному. Лёвка не сидел в тюрьме и в колонии, не работал на заправке, не жил в общаге с алкоголиками и тараканами, а выглядит практически так же плачевно. Загар, вставные зубы, джип и прикид – не в счёт. У Артура тоже есть «Гелендваген», и комбинезон к телу не приклеен. Солярий же с дантистом ему и вовсе не нужны – кожа от рождения тёмная, а зубы, наоборот, белые, и целы все…

– Ты щётки, щётки посмотри ещё! Вон – «Контакт»! – затараторила покупательница.

Артура она уже начала раздражать – уходило драгоценное время, так нужное им сейчас. И кто может поручиться, что после этих посетителей не явятся такие же и не отвлекут ещё на полчаса? Надо было в кофейню пойти, но там не поговорить без свидетелей. В кабинете хозяйки было бы скрыться лучше всего, но ведь она может в любой момент вернуться и вытурить их оттуда. Лёвку Ольга вообще не знает, и Артуру такие вольности выйдут боком…

– Кисонька, мы щётки в другой раз купим – денег в обрез. А пока и старые сгодятся. Пошли, мы опаздываем. А вдруг пробка на въезде?

– А зачем «дворники» без щёток покупать? Всё у тебя через задницу! – проворчала мадам, и в самом деле похожая на кошку.

Но всё-таки она направилась к двери, прихватив пакеты с покупками. Их поджидал «Форд» алюминиевого цвета, заправленный и отмытый Альгисом.

– Наконец-то! – выдохнул Лёвка, хватая Артура за плечо. – Столько тебе сказать нужно, а с чего начать, не знаю. Нора Мансуровна объяснила, где тебя можно найти, когда ты дежуришь…

– Мне пришлось дежурить практически круглосуточно после Нового года, но это наши проблемы. Значит, специально меня искал? – Артур опять ощутил ту самую нежную теплоту в сердце. – Вы с Сибиллой ещё вместе? Как я понял – да.

Тураев улыбался, вспоминая голубое, сильно декольтированное платье «в пол», такие же лазоревые глаза, золотые локоны, разбросанные по точёным плечам, запах «Шанели» и три нитки натурального жемчуга, убегающие по груди в ложбинку.

– Прости моё любопытство – всё-таки я был у вас свидетелем…

– Это не я тебя, а ты меня должен прощать! Вернее, пардон, ты вообще ничего мне не должен.

Райников сжал кулаки на остеклённом прилавке. Артур с улыбкой наблюдал за ним.

– Ты уступил мне Сибиллу, отошёл в сторону, хотя имел все шансы. После октябрьских событий Маринка всё равно сбежала бы, а Сибилла – совсем другой человек. Но я-то, я-то каков урод… Молчи, я хочу всё объяснить! Благодаря тебе я стал мужем Сибиллы, а ты был свидетелем с моей стороны. Стоял рядом, как верный страж… А я, получается, скурвился, бросил тебя в беде – безработного, оплёванного! И после не появился, даже когда всё закончилось. Избегал встреч тринадцать лет, пока самого жареный петух не клюнул. Так мне и надо! Поделом! Но я уже объяснил, почему не хотел, чтобы вы встречались. Только лишь от ревности, от боязни лишиться Сибиллы! Да, мы до сих пор вместе. Двух дочерей имеем. Берта и Агата отличные девчонки!

Лёвка поспешно достал из портмоне глянцевый снимок, передал Артуру. На лесной тропе, судя по всему, в Швеции, под одним полосатым зонтиком пряталось от летнего дождя целое семейство. Лёвка и Сибилла, в легчайших светлых курточках и в джинсах, с мокрыми волосами и лицами, придерживали за плечи двух девочек.

Старшая, с перекинутыми на грудь каштановыми косичками, была одета в розовую курточку с капюшоном и такие же резиновые сапожки. Младшая, с густой соломенной чёлкой, сверкала жёлтым, с сиреневыми манжетами, дождевиком; сапожки тоже были подобраны в тон. Сапоги Сибиллы украшали цветы и травы, и Артуру почудилось, что он ощущает их манящий аромат. Только Лёвка был в обычных, чёрных, к которым они привыкли в России.

– Завидую тебе! – искренне выдохнул Тураев, возвращая снимок.

– Может, и живьём их увидишь, если захочешь! – Лёвка убрал фотографию в портмоне, пристроил его у сердца. – А Сибилла всё такая же, как прежде. Даже, вроде, помолодела. Ей сорок, а выглядит от силы двадцать пять. Оно и понятно – шоколадный и водорослевый массажи, подтяжки лица. Липосакцию, правда, не делала – она совсем не полнеет.

– А ведь у неё ещё сын есть, кажется!

Артур знал, что да, есть старший сын, но решил не демонстрировать свою осведомлённость.

– Да, Стефан…

По Лёвкиному лицу будто скользнула тень. Тураев заметил, что мимо магазинного окна пролетел голубь и спланировал на парковку у кафе.

– Смею надеяться, что он тоже считает меня своим отцом. Впрочем, у него не поймёшь. С ним, сам понимаешь, всё не так просто, как с девчонками. Пятнадцать лет – сложный возраст у любого ребёнка, а у такого – тем более… Да, для чего я тебя искал-то! – Райников ещё раз убедился, что они одни, и даже около магазина никого нет. – Мне юрист нужен срочно.

– Так ты не по адресу приехал, – пожал плечами Тураев. – Я давно уже не юрист, а заправщик. Не только в спорте нужны постоянные тренировки, чтобы форму не потерять. В любой профессии так – чуть зазевался, и привет. Коллеги далеко вперёд ушагали…

– Хватит! – громче, чем обычно, перебил Райников. – Ты был юристом и останешься им всегда. Кроме того, работал на Петровке, в суде. Без тебя нипочём не разобраться!

Райников снова занервничал, почувствовав, что Артур не хочет грузить себя его делами.

– Добавь ещё, что я пять лет отсидел – вообще полный кайф получится! – подзадорил его Артур. – У меня другой вопрос – неужели ты, перспективный господин с широкими связями, не можешь найти грамотного юриста? По-моему, консультаций настряпали столько же, сколько заправок. И частнопрактикующих тоже достаточно. Я тебе несколько адресов дам…

– Не нужно! – опять прервал его Райников. – Кроме тебя я ни к кому не могу с этим обратиться. Здесь требуется не только грамотный, но и совершенно надёжный специалист. Такой, на которого я могу всецело положиться, которому верю!

– Значит, всё-таки веришь? – удивился Артур. – Да неужели?!

– Засохни ты! – взвился Лёвка и чуть не выскочил из магазина. Но тотчас же, по дипломатической привычке, овладел собой. – Сколько лет прошло! Надо и меня понять. Будто бы тебе одному тяжело!..

– А кому сейчас легко? – скроил простоватую физиономию Тураев, в последний раз прикидывая, стоит выслушать давнего друга или лучше сразу от него отделаться. – Я прекрасно тебя понимаю, – продолжал он, успокаивающе похлопывая Райникова по спине. – У вас с Сибиллой свадьба – лимузины, фата, флёр д'оранж, платье со шлейфом, торт величиной с колесо самосвала. А рядом – танки, пожары, стрельба, аресты, трупы! Такой день вам изгадили! По Москве было не проехать, не сфоткаться, где положено. А тут ещё в свидетелях оказался сын государственного преступника! Не позавидуешь тебе, старик. Извини уж…

– Хватит, Артур, базлать! – Райников вне службы выражался всегда просто и чётко. – Не хочешь понять и простить – так и скажи. Твоё право, чего уж там. Только знал бы ты, как мне тошно было!..

– Ладно, прощаю! – устало подвёл итог Тураев.

Он понимал, что проклянёт сам себя, если сейчас бросит Лёвку в беде. К тому же тот, скорее всего, действительно боялся их с Сибиллой любви. Иначе нашёлся бы гораздо раньше. Чай, не тридцать седьмой год – с поверженными врагами тогда обошлись довольно милостиво.

– Говори, что стряслось. Только короче – дел ещё по горло…

– Короче не получится…

Райников собирался с духом ещё минут десять, пока Артур продавал подошедшим покупателям огнетушитель, канистру моторного масла и силиконовую смазку. Потом влетел ещё один встрёпанный мужик. Ему потребовалось срочно заменить колесо, и он же приобрёл антибуксовочные траки. В дальнем углу были навалены одна на другую пять зимних шипованных шин, а на них красовались знаки с буквой «Ш» внутри красно-белого треугольника. Оттуда и достали нужную камеру для клиента.

Когда Артур освободился, Райников заговорил быстро, глотая слова; он будто боялся не успеть добраться до самого главного. Лев уже понял, что Артур выслушает его и даст совет. Ослепительно-белые лампы тихонько потрескивали под потолком, а на оконные стёкла вдруг налетел ветер с дождём. Капли поползли вниз, оставляя извилистые блестящие дорожки, и на внешнем подоконнике быстро скопилось внушительное озеро. На улице стало смеркаться, и Артур подумал, что сегодня они уже точно не увидят солнце.

– Я в Шанхае работал до последнего времени, в консульстве. Месяц назад получил предписание вернуться в Москву. Сибиллу с девочками отправил ещё раньше, к началу учебного года, чтобы не срывать на середине. А Стефан учится в Москве давно, после того, как его из английского колледжа выгнали. За что – потом скажу, если успею. К нынешнему делу это не относится, хотя достаточно полно характеризует моего приёмного сына. Сибилла, правда, детей оставила на экономку и гувернантку, а сама в Кению укатила. Она пишет книгу по своей специальности, ей нужен материал. Я уже к этому привык – всё равно ничего не изменишь. Год назад она вообще в Афганистан отправилась – на границу с Пакистаном. Это – одно из самых глухих и опасных мест. Вернулась, слава Богу. Ну, а я решил съездить на Филиппины – к хилеру, к доктору Алексу Орбито. Он живёт в Кэсоне. Надо было удалить жировики на шее и спине. Интересно ведь узнать, как это у них делается! Захотелось понять сам принцип работы этих врачей. И там я совершенно неожиданно встретил соученика по МГИМО Славика Вороновича. Оказывается, он давно уже оставил дипломатическое поприще и влился в состав крутой ОПГ – проще говоря, банды. Славка пережил несколько покушений и уже в который раз приехал по-быстрому вытащить пулю…

– Стоп! – Артур поднял указательный палец. – Как говаривал один великий сыщик: «С этого момента прошу говорить, не упуская ни одной мелочи!» Не ручаюсь за точность цитаты, но смысл именно такой. У нас мало времени, так что прости, если буду перебивать и уточнять. Во-первых, что за банда? Этот твой Воронович прямо-таки по-детски откровенен, если вообще заговорил о таком с приличным человеком. Или я отстал от жизни, и теперь членство в организованной преступной группировке считается достоинством, а не недостатком?

Артур выключил свой мобильник, который сегодня, к счастью, практически его не тревожил. Мать и Ирина знали, что Тураеву пришлось выйти на четвёртую подряд смену и потому по пустякам не беспокоили. Друзей почти не осталось, и Артур был рад этому. А с тех пор, как младший сводный братишка Нолик уехал к жене в Финляндию, «труба» Артура стала звонить раза в три реже. Арнольд не мог прожить и дня, чтобы не перекинуться со старшим братом хотя бы парой фраз.

Появлялись иногда и бывшие коллеги, супруги Грушины – Олег с Маргаритой. Последний раз нашлись перед Новым годом, поздравили, пригласили в гости. Но предупредили, чтобы Артур приехал ближе ко дню рождения Олега, а сейчас они улетают на Азорские острова.

– А ты-то сам не бандит, часом?..

– Да перестань! Лёвка сунул смартфон во внутренний карман пальто. – Разные же ситуации бывают. Банда эта очень серьёзная, с «красной» крышей. Центр в Москве, а щупальца по всему бывшему Союзу тянутся и дальше за границу уходят. Но особенно – Дальний Восток, азиатский наркотрафик, нефтеперегонные заводы, рыбный бизнес и многое другое. Смотрящий там – некто Дмитрий Серебровский по кличке Аргент, он же Князь Серебряный. Личность поистине жуткая. У Вороновича, когда он просто это имя называл, пот ручьями тёк по лицу. Аргент этот очень влиятелен, главным образом через милицейских генералов, которым щедро платит. Не забывает и прокурорских, и судейских, и чекистов. Опасен не только как зверь-пахан, но и как сумасшедший ревнивец. Славка верой и правдой служил ему несколько лет, даже мысленно не предавал. А Аргент к нему приревновал свою молодую любовницу. Да какой самоубийца на такое отважится?! Другую такую «тёлку» найти – не проблема, они все одинаковые. Короче, Аргент элементарно набил Славке морду, из-за чего опять пришлось ехать к хилерам и ставить челюсть на место. И хотя Аргент позже признал свою ошибку, Славка не мог ему простить незаслуженного унижения. Ведь в любой момент всё могло повториться, причём в куда более худшем варианте. И Славка решил собрать досье на банду…

– Погоди-ка! Я сейчас вернусь.

Артур запер Райникова в магазине, вышел к Альгису, который как раз трепался с механиком Виталием – длинным, белобрысым, очень унылым и в такой же степени работящим. Кажется, они были земляки, и на самом деле механика звали Витаутас.

Цепким взглядом профессионала Артур ещё раз изучил заправку, пытаясь понять, всё ли тут чисто. В данный момент у колонок не было ни одной «тачки». К вечеру народ угомонился и расползся по кабакам, дачам и квартирам. Заправка стояла практически в поле, и поэтому окрестности просматривались до далёкого леса.

– Ну что, мужики, всё пока нормально?

– Да Бог милует, – как всегда немного врастяжку отозвался Альгис. – Только сейчас кофе выпить сподобился. Сразу три чашки, а то с ног валюсь. Стоя сплю, как лошадь…

– Потерпи, недолго осталось. – Артур взял Виталия за лямку комбинезона. – У тебя яма сейчас свободна?

– Да. Недавно «Фольксваген-Пассат» отпустил. Долго повозиться пришлось… А что? – Механик тщательно вытирал пальцы промасленной ветошью. – Работу нам нашёл или как?

– Вы «мерина» вон того поставьте на яму. Покопайтесь там, посмотрите, нет ли каких поломок. И не торопитесь, наоборот, каждый винтик обследуйте. Хозяин заплатит – он зажиточный. Сделаешь?

– Да конечно, чего там! – пожал плечами Виталий. – Пусть только сам джипяру на яму загонит, чтобы потом претензий не было.

Райников покинул магазинчик очень кстати, потому что как раз ввалился Ольгин поставщик, завернувший на заправку случайно, по пути на собственную виллу. Узнав, что Ольги давно нет на этой точке, поставщик опечалился. Он хотел выяснить, какой товар для магазинчика нужно завозить после новогодних каникул, а тут ни Ольги Васильевны, ни Матвея. Остальные решить вопрос не могли.

– Она больше трёх часов назад сорвалась. Как я понял, возникли проблемы в Петелино. Наверное, ещё не управилась до сих пор. Может, Юрьичу что-то скинула на «трубу»; у меня-то всё тихо. Вы с ним поговорите, если срочно нужно ассортимент проверить. Или самой хозяйке позвоните…

– Да ладно, чего ж, раз так?.. – проворчал жирный усатый дядька.

Он обдал Тураева запахом сицилийского мандарина – из-под куртки. К аромату примешалось и амбре из нескольких сортов спиртного. В таком виде не каждый мог позволить себе рассекать по области, и поставщик расхохотался, заметив удивление Артура.

– Да ты чего?! Я ж с водилой!

Он указал пальцем на свой джип «Гранд-Чероки», красующийся около надувной фигуры Деда Мороза. На это место Ольга Васильевна хотела поместить Свинью – символ наступившего года, но потом передумала, так как щадила чувства любимого Артурчика и клиентов-мусульман.

Поставщик всё-таки заглянул в магазинчик, обследовал витрины и подсобку. Артуру почему-то показалось, что жирный хмырь не товар здесь проверяет, а ищет кого-то. Вполне может быть, что и Льва Райникова. Записав что-то в книжечку, поставщик направился на выход.

– Ну, счастливо, я поехал. С Ольгой пересечёшься, напомни, что жду звонка. – И туша поставщика заставила джип сильно накрениться вправо.

За рулём действительно сидел водитель, полная противоположность хозяину – сухой, как прошлогодний хворост, неопределённого возраста. Артур видел его несколько раз, но никогда этот герой фильма ужасов даже не раскрыл рта.

Когда Райников вернулся к прилавку, Тураев смотрел на него совсем другими глазами. От жёсткого, пронзительного, леденящего кровь взгляда давнего своего дружка Лев даже вздрогнул. Тураев перегнулся к нему через коробки с антифризом, одновременно опуская жалюзи на окнах.

– Похоже, ты действительно имеешь основания опасаться за свою жизнь.

Артур заметил, как побледнел Лёвка, и в душе выругал себя за несдержанность.

– Только одно не понимаю – ты здесь причём? Воронович решил слить босса – без вопросов. Собрал досье – ладушки. Не знаю только, произведёт ли оно впечатление на правоохранительные органы, если у Аргента «красная» крыша. Кстати, я в зоне что-то про него слышал, и внутренне содрогнулся. Некоторые его ребята в «побег с коровой» ходили – то есть были каннибалами. И, кстати, быстренько попали под амнистию, а всякая мелкота отбывала срока до упора. Остаётся только надеяться на «драку бульдогов» под ковром, в процессе которой одна группировка силовиков будет всеми способами жрать другую. Твоя роль в этой пьесе какая?

– Понимаешь, досье уже собрано, причём хранится не в одном месте…

– Правильно, – одобрил Артур. – Не все яйца в одну корзину!

– Воронович сказал, что материал сырой, не обработанный. И потому нужен юрист, чтобы разобраться, какой кусок досье важен, а какой – нет. Ты правила игры знаешь и поэтому поймёшь, есть ли у материалов перспектива. Воронович мне главное обрисовал, чтобы я потом передал юристу… тебе то есть… Короче, набросал картину. События начали развиваться таким образом, что у Славки не осталось выбора. Или он хотя бы пытается барахтаться, противостоять произволу, или тупо гибнет, как скот на бойне. Конец, в сущности, один, но всё-таки нужно попробовать. А вдруг проканает?

– Говори, – коротко бросил Артур и весь обратился в слух.


– Аргент всё-таки утратил прежнее расположение к Славке. Умных и образованных всегда не любят, даже если на каком-то этапе они нужны начальству. От них постоянно ждут подвоха, каверзы, предательства. То ли сам Аргент дотюмкал, то ли нашептали ему другие искатели милостей, что Воронович сошёлся с Юлианой, молодой супругой пахана. Якобы в планах у парочки было устроить Аргенту «несчастный случай», пожениться и сообща рулить его империей. Разумеется, «смотрящий» решил сыграть на опережение. Он послал Славке «чёрную метку». Два месяца назад неизвестные злоумышленники обчистили его дом под Владивостоком. Вскрыли все сейфы, похитили массу ценных вещей, демонстративно нагадили на шикарные восточные ковры, развели в столовой костёр… Короче, местная шушера так резвиться на охраняемой территории, да ещё в доме уважаемого человека поостереглась бы. Всё-таки не «скворечник» на шести сотках, а вилла в три этажа! И в ту же ночь умерла Юлиана. Это случилось в Арабских Эмиратах, когда супруги спустились под воды Персидского залива на частной субмарине «Протеус». Её Аргент использовал, как правило, для проведения секретных переговоров. На сей раз «подводный автобус», как называют эту лодку, принимал «крутую» вечеринку – как раз по случаю венчания Аргента с Юлианой. И восемнадцатилетняя девчонка внезапно потеряла сознание! Внешне это выглядело невинно – якобы по состоянию здоровья Юлиане нельзя было погружаться. Молодёжь-то гнилая теперь пошла… Но когда в эту же ночь происходит разгром ранее неприкосновенного дома Вороновича, где убивают всю попавшуюся под руку живность, а сторожа сажают голым задом на ледяное железо, а руку приковывают к перилам крыльца… В рот бедолаге засунули его же трусы, чтобы не кричал. Он ведь умер вскоре – почки отказали. Так вот, совпадение маловероятно. Юлиана скончалась через час после того, как потеряла сознание. И если до этого Славка собирал досье чисто на всякий случай, то тут решил пойти ва-банк. У него были сообщники – из тех, кто сбежал от Аргента в разное время и теперь вынужден был скрываться. Не все, но многие из них согласились принять участие в травле этого бешеного волка.

Славка сказал, что характер у босса мощнейший, огневой. Никого не пожалеет, как лесной пожар при суховее; всё обратит в пепел. Да ещё эта «крыша»… Благодаря ней Аргент не только за Уралом, но и в Москве очень уверенно себя чувствует. Скорее всего, босс хотел, чтобы Славка покончил с собой. Или сбежал подальше, затараканился и молчал обо всём, что знает. Раньше Славка, наверное, не полез бы на рожон. Но Аргент откуда-то выкопал про досье и устроил показательную расправу. Служба безопасности у него работает, как швейцарские часы. Возможно, развязали язык кому-то из посвящённых. Славке стало нечего терять, и он, схватив хранившиеся в надёжном месте дискеты, выехал на Филиппины. У него уже были готовы документы на другое имя. И тут мы встретились у хилеров. Повторяю – совершенно случайно! Воронович мне честно сказал, что сильно подставился. И жить ему, похоже, осталось недолго. Но чтобы не так обидно было умирать в тридцать восемь лет, он должен передать досье на Аргента и его «крышу» по назначению, на самый верх. Куда именно – это тоже должен знать юрист. Мы сидели в куче дожидающихся приёма доктора Орбито. Люди пели католические псалмы, а мы потихоньку разговаривали. Вряд ли кто-то мог нас там подслушать. Славка передал мне дискеты и сказал, что там есть сведения о людях, которые остальные части досье держат у себя. Все они живут сейчас в Москве и Подмосковье, и только один – в Питере. Дискеты ни при каких обстоятельствах не должны попасть не только в руки самого Аргента, но и в милицию, потому что она крышует банду. Примерно на уровне начальника Управления или что-то в таком роде…

– Ну и вляпался ты, Лев Маркович! – присвистнул Тураев. – И что хочешь делать? Меня утащить в это дерьмо? Мало мне других заморочек? У меня всё-таки родители живы, дети есть. Да и вообще я и сам пока жить хочу!

– А я не хочу, что ли? – огрызнулся Лёвка, поёживаясь от внезапно ворвавшегося в магазин сквозняка. Жалюзи тихонько зазвенели. – Но я не мог сказать ему: «Пошёл вон!» Не мог, понимаешь? Какое право имею я с одной стороны отмахиваться от таких вот ситуаций, якобы это не моё дело, а с другой – верещать по поводу преступности и безнаказанности? Если не я, то кто? Если не ты, то кто? Глупо, конечно, это звучит, как-то по-пионерски, но надо же начинать с чего-то! Если одна «красная крыша» спалится, то другие высокопоставленные силовики сто раз подумают, прежде чем свяжутся с бандитами. К сожалению, я не обладаю нужными знаниями, а то сам взялся бы за анализ этих материалов. Кроме того, мы с тобой давно не встречались. А потому служба безопасности Аргента и крышующие их менты на тебя даже не подумают. А меня, похоже, уже вычислили. И весь вопрос в том, успею ли я избавиться от дискет в ближайшее время…

– А Воронович где сейчас? Ты не в курсе?

Тураев тяжело вздохнул. Часы отсчитывали последние секунды – когда он ещё мог оказаться; и потому нужно было срочно сжечь за собой мосты. Возможность выбора не должна была соблазнять его и мешать действовать.

– Вот я всё и смотрю на смартфон, жду условную фразу. Мы договорились, что, если Славка почувствует себя в безопасности хоть на короткое время, то обязательно пошлёт мне сигнал. Ведь уже две недели прошло с того времени, как мы расстались, – и ничего. Я уже ко всему готов. Перестал бояться – и за него, и за себя. Лишь бы знать, что жертвы не напрасны, и досье пошло по инстанциям…

– Ну чего тебе, блин, не хватало? – тяжело вздохнул Тураев.

Он понимал, что и после всех своих невзгод не сможет отказать Лёвке и взвалит на плечи новый груз – тяжелее всех прежних.

– Твоя мать рассказывала моей, какие вина ты пил и какие кушанья ел. Один Нобелевский банкет, куда тебя привела Сибилла, чего стоил! «Шато Линч Баж» и «Лафит Ротшильд», салат из цитрусовых с лепестками роз и филе морского чёрта под анисовым соусом! Зажрался ты, корефан, и потянуло тебя на сопливую романтику. Твой Воронович сам в дерьмо влез, сам теперь пусть из него выныривает! Никто его насильно бандитом не делал. Он ведь, как и ты, МГИМО закончил и мог бы вполне легально в роскоши купаться. А Великий пост всегда после Масленицы приходит, он разве не знал? Обидели мальчика, пятак начистили? Чёрную метку послали? Небось, когда влезал в бандитские тёрки, ни о чём не думал и советов не просил? И продолжал бы жить, как прежде, не пни его Аргент под зад! Но теперь не о нём речь. Мне плевать, что будет с твоим Вороновичем. Грохнут – туда ему и дорога, курве! Но я менжеваться кончаю – не могу тебя просто так прогнать. Встретились после долгой разлуки – и снова разбежимся, ненавидя друг друга? Нет, я не могу забыть всё, что ты тут наговорил. И не бывало ещё такого, чтобы я заслабил – всегда понтоватым был. Пять лет из жизни не вычеркнуть, Лёвка. Извини меня за «феню» – сейчас душа просит.

– Артур, я тебя умоляю… Посмотри хотя бы материал, прикинь, что из него можно выжать. Я ведь тоже не лопушок какой-то, все эти дни специально по Москве и области колесил. Чтобы, если «хвост» есть, сбить со следа. Ведь дипломаты – все немножко шпионы, как ты знаешь. Я завернул к твоей матери, но в тот же день нанёс ещё несколько коротких визитов столичным друзьям. Тем, кто меня ведёт, трудно определить, какой именно визит был основным, а какие – отвлекающими.

– Это правильно, – одобрил Тураев. – Только особенно не увлекайся. Сейчас домой поедешь?

– Наверное, заскочу ещё к одному приятелю. А потом – домой. Дочкам и матери обещал пораньше вернуться. Нору Мансуровну предупредил, чтобы, в случае чего, объяснила мой к ней визит желанием выразить соболезнования по случаю кончины Альберта Александровича. А насчёт наших с тобой отношений она начнёт всем жаловаться, что ты меня не простил, и мы не хотим видеться. Пусть все так и думают – нам спокойнее будет…

– Да, мать сильно сдала, когда овдовела. – Артур словно только что осознал, каково было Норе все эти месяцы. – Очень горевала. Всегда выглядела великолепно, будто бы и не старела. А теперь прожитые годы будто бы враз проступили на лице.

– Я заметил. Всё это ужасно. Когда мой отец в девяносто третьем году скончался от анафилактического шока, прямо накануне возвращения в Москву, мать тоже лет на десять постарела. И поседела сплошь… Он нервничал из-за меня и Сибиллы. У него поднялось давление. И обычный, в общем-то, укол свёл его в могилу. А я, сукин кот, тогда особенно и не расстроился. Ведь отец был против нашего с Сибиллой знакомства, не говоря уже о браке. Первая мысль была: «Всё! Мы женимся!»

– Юнцы всегда жестоки, – согласился Артур. – Думают, что вечно будут красивыми, сильными и здоровыми. Мне сейчас даже перед отчимом неудобно. Мог бы и помягче с ним быть. Он ведь нас с матерью из общаги вытащил, и в моих проблемах частенько разбирался. Просил за меня, хоть потом и ворчал. Теперь вот мои собственные дети считают меня ископаемым, потому что мне не понять их продвинутую электронную жизнь. Да ещё посмотрели бы на меня сейчас – вовсе со стыдухи померли бы! И не поверили, что я когда-то на Краснопресненской набережной ногой дверь открывал. Ладно, давай твои дискеты, глянем, что к чему. Дабы отследить все твои контакты, да ещё вычленить визит к моей матери, действительно нужно истратить много сил и времени. Понадеемся, что мы успеем справиться раньше. Да, кстати… Сибилла знает о дискетах?

– Нет. Я же говорю – она в Африке. Связаться практически невозможно, пока она сама не пожелает. Мы прожили в браке больше тринадцати лет, но я совершенно не представляю, чем она на самом деле занимается. Моя супруга – терра инкогнита, вещь в себе. Спрашивать её о чём-то бесполезно, пока она сама не надумает поболтать и поделиться впечатлениями от поездки. Вполне вероятно, что она сейчас и не в Кении, но доказать это не могу. И не хочу, честно говоря. У нас двое общих детей, и я точно знаю, что это – мои дети. Признаюсь, что я негласно проводил экспертизу… Чтобы быть уверенным, отбросить всяческие подозрения. И мама знает, что девчонки – её родные внучки! Она ведь невестку не любит, и потому постоянно сомневалась. Возможно, захотела бы развести нас в случае появления огорчительных результатов. Нет, не удалось. Сибилла обещала только от меня рожать, пока мы супруги, и не обманула. Но в душу к себе она не пускает никого. Шутит, что у неё там слишком холодно и мрачно, и это мало кому может доставить удовольствие. Её скрытность нервирует меня чрезвычайно, да и мама постоянно подливает масла в огонь. Но, в то же время, я понимаю, что не могу жить без неё, и боюсь даже подумать о разводе. Разумеется, моё мнение для Сибиллы – ноль. Она делает только то, что хочет сама. Или то, чего требует от неё неведомое мне руководство. Могу только догадываться, где оно находится. Возможно, я ошибаюсь, но к нашему с тобой делу это не имеет никакого отношения. Представь себе, она ведь так и не ответила на вопрос о происхождении Стефана! Работала в ту пору на Ближнем Востоке, что и по наружности парня видно. И это – всё. Сибилла – не женщина, а кремень. И Стефан в неё пошёл. Я только могу предположить, что вся эта история позорная или страшная. Сибилла то ли стала жертвой насилия, о чём не хочет вспоминать, то ли вынуждена была совершить какой-то непростительный грех. Убийство, например, или предательство. Возможно, правда о тех днях способна бросить тень на Сибиллу, повредить её имиджу. Не знаю! Уже устал домогаться и бросил. Со Стефаном становится всё труднее общаться…

– Ему пятнадцать? – Тураев между делом взял у Райникова пакет с дискетами и сунул в нагрудный карман комбинезона.

– Да. Но мне всё время кажется, что он гораздо старше – ведь так много вместилось в эти годы! Кстати, выходки моего пасынка – не обычная глупая подростковая фронда, которая потом исчезает, как угри с лица. Он, понимаешь ли, не такой, как другие, и никогда не станет обычным. Иногда создаётся впечатление, что Стефан прилетел из космоса и в любой момент может там же исчезнуть. Поэтому я и пытался разговорить Сибиллу – ведь наследственность много значит в этом случае. Но она молчит, и это пугает меня больше всего. Я ведь взял её в жёны, несмотря на все мерзости, которые слышал о ней. Почему бы, кажется, не сказать хоть несколько слов об отце Стефана? Это всё до меня было. Да я и сейчас не позволяю себе ревновать, иначе разрыв сердца обеспечен. Стефан не пьёт, не колется – уже хорошо. Покуривает в меру. Учится отлично, занимается несколькими видами спорта. Великолепно владеет компьютером. Об его квалификации говорит хотя бы то, что он запросто увёл очень крупную сумму со счетов уважаемого британского банка. Сам он взломал защиту или работал с кем-то, оказалось тайной. Стефан всё взял на себя. А поскольку на тот момент ему не было четырнадцати, удалось отделаться сравнительно легко. Правда, пришлось Стефана забрать из престижного колледжа и перевести в Москву. Теперь вряд ли ему светит достойная карьера на Западе. Этот банк слыл неприступным даже для бывалых хакеров. А Стефан объяснил просто – будто бы почувствовал, как именно можно перекачать средства на определённый счёт. Что-то вроде внутреннего голоса. Не знаю, как это называется – ясновидение, яснознание… Ему даже в психбольнице пришлось полежать, но врачи признали его здоровым. Стефан ведь в детстве получил электротравму, когда решил самостоятельно разобраться в устройстве холодильника. И с тех пор началось необъяснимое. Если он говорит, что машина в дороге сломается, обязательно так и будет. У соседа в Швеции собака пропала, так Стефан во всех подробностях выложил, где и как надо её искать. Прогноз погоды даёт на неделю вперёд – и всё точно. Сунь ему любую групповую фотографию, и он безошибочно определит, кто на данный момент жив, а кто умер. И ещё, говорит, энергетика насильственной смерти очень мощная. Там же, в соседнем имении, был пожар. В результате погибла дочка хозяев. Думали, что просто в дыму задохнулась, а тело потом сгорело. А Стефан, ему тогда лет двенадцать было, побродил вокруг пепелища и вдруг начал вещать: «Это не случайное возгорание, а поджог. Сельму задушил чёрный человек, а потом сжёг». Представь себе – так и оказалось! Африканский мигрант, наркоман, дом ограбил и запалил, чтобы скрыть следы. А девушка была вольных нравов – друзей имела всяких. Стефан даже маленькую левретку описал, любимицу Сельмы, хотя сам её никогда не видел. Я много ещё мог бы рассказать про пасынка, но главное ты понял. Единственное, на что врачи просили обратить внимание, – болезненное пристрастие к риску. Он ведь из украденных денег ни цента не взял – не нужно было ему ничего. Просто хотел проверить себя – сможет ли? Смог. Обожает делать то, что запрещено. Таким образом, доказывает, что презирает запреты, отстаивает свою свободу. Ему скучно быть таким, как все. И потом постоянно выкидывает опасные фортели…

– Экстремал? – понимающе кивнул Артур. – Это в Сибиллу, факт.

– Кто бы спорил! – Райников, счастливый и благодарный, смотрел сквозь очки мокрыми, воспалёнными глазами. – Об этом, наверное, неловко говорить… В московской гимназии, самой продвинутой из тех, что мы с Сибиллой сумели найти, Стефан сошёлся с учительницей французского языка. Причём, дама она семейная, тридцати пяти лет. Они вместе перед прошлым Новым годом репетировали мини-спектакль. Показывали, как в разных странах встречают этот праздник. Специально блюда готовили, костюмы шили, украшали каждый уголок гимназии по-разному. Очень красиво получилось – я приезжал смотреть. И учительницу это видел – симпатичная блондинка, среднего роста, стройная. Но я, честно говоря, на такую и внимания не обратил бы. Обычная баба из очереди, которая пытается следить за собой. А Стефан на блондинках просто помешан, хотя и сам не брюнет. По шведским новогодним обычаям он был консультантом. Сделал квадратные разноцветные свечи, повесил носок на дверь – для подарков; а сам изображал Юля Томтена. Так зовут шведского Деда Мороза, если не знаешь. В дудки дудели, серпантин раскидывали, как обычно. А потом остались вдвоём – якобы прибраться после праздника. Стефан и раньше ночевал у приятелей, потому экономка его не хватилась. Мы с Сибиллой отмечали в ресторане, и тоже не засекли его. Выяснилось всё через месяц, когда их обнаружили в раздевалке у спортзала. Причём в таком виде, что никаких вопросов у уборщицы не осталось. Педагога-педофила, конечно, попросили на выход, да и нам посоветовали убрать парня из приличного заведения. Теперь не знаю, что у на уме у нашего Дон-Жуана. Сейчас учится в закрытом лицее, там директор головой за учителей ручается. А вот девчонки поголовно в Стефана втрескались. Называют его то Стивом, то Стёпкой. Закидывают SMS и посланиями по электронной почте. Чуть ли не на дуэль друг друга вызывают. Тут, конечно, запретить невозможно, особенно если это происходит во внеучебное время. Но мне, откровенно говоря, сейчас не до того. Приедет Сибилла – разберёмся. Вроде бы радоваться надо, что парень башковитый и с характером, а мне страшно становится. Стефан не сквернословит, не устраивает хипиш, как другие. Много дипломатов на своём веку повидал и сам так же ведёт себя – не придерёшься. Про таких говорят: «В тихом омуте черти водятся». Вроде, и в драках не замечен, и с ворами после компьютерной истории дел не имеет, а всё равно тревожно за него. Соскучится – всего жди!

– Интересно! – Артур ещё раз выглянул на улицу. – Я бы на твоём месте сейчас домой отправился. Или всё-таки на Рублёвку?.. По-любому будь осторожен. Ввязался вблудную – изволь соблюдать технику безопасности. Старайся нигде не останавливаться – особенно в сумерках на шоссе. Ты как, давно не ел? Может, кофе глотнёшь?

– Спасибо, я уж до дома потерплю. Мне все эти дни о еде думать было противно. Только сейчас, когда ты согласился, начал отходить. Если уж очень прижмёт, по дороге перехвачу…

– Ну, нет, Лёвка, так не годится! Слыхал, что наши водилы говорят? «Не ешь за рулём – покойничком станешь!» Тогда уж погоди до маминого ужина. Наверное, Дора Львовна не знает, куда тебя усадить и чем попотчевать. Меня здесь неделю железно не будет, так что звони на «трубу» дня через три-четыре. Я быстро просмотрю материал и при встрече скажу тебе, пойдёт он в дело или в мусорную корзину. Дальше сообразим, как поступить. Вполне возможно, что игра свеч не стоит. Я предлагаю посетить пельмень-бар «Берёзка» на Николоямской. Там бываю часто – и один, и с Ириной. Надеюсь, ты о ней слышал.

– Да, Нора Мансуровна говорила. У вас с дочкой какие-то сложности? – Райников махнул рукой с дорогим обручальным кольцом. Носил его по-русски – справа. – Вот ведь дети – цветы жизни! Хорошо, я готов туда приехать. Передумаешь – называй другие места.

– Другие места потребуются в том случае, если я найду перспективные сведения. А там просто посидим в «Берёзке», о жизни поговорим. Тринадцать лет – не хухры-мухры. Для близких людей – срок немалый. Кстати, твой тесть Харальд Юхансон жив сейчас?

– К сожалению, нет. Умер в позапрошлом году. Сибилла очень горевала, хотя обычно она свои чувства прячет. Без деда и без неё мне очень тяжело со Стефаном. Пусть я чужой ему, но всё равно чувствую, что у парня в душе словно термоядерная реакция происходит, и скоро грянет взрыв огромной разрушительной силы. Я хотел бы дождаться совершеннолетия Стефана и предоставить его самому себе. Не потому, что он неродной, вовсе нет! Просто я не тот человек, который может взнуздать этого жеребчика. Здесь железный мужик нужен – вроде тебя. Я серьёзно говорю! Вам бы познакомиться – будет тебе вместо Амира. Прости, что вспоминаю твоего сына. Нора Мансуровна мне много рассказывала, даже плакала. Говорит, парень белокурый, женственный. Страдает «Эдиповым комплексом» – полностью у матери под каблуком. А со Стефаном они погодки – считай, ровесники. Подумай на досуге. Стефану мужская рука нужна, иначе свихнётся вконец. Он ведь швед только по деду, на четвертушку. А мать Сибиллы, чилийская комсомолка, в семьдесят третьем после переворота погибла. Говорят, была близка со знаменитым Виктором Хара. Они вместе оказались в «фильтре» на Национальном стадионе, откуда не вернулись. И ведь могла же Кармен-Кристина улететь с мужем-дипломатом и дочерью! Кто бы её осудил? Не захотела. Добровольно пошла на пытки, на смерть. И Стефан, мне кажется, во многом испанец. Даже от индейцев в нём что-то есть…

– Я обязательно познакомлюсь с твоим сыном. Разумеется, если он этого захочет. Нам бы только срочные вопросы решить. А пока твоя задача – целым до дома добраться. Как говорят в Москве, «шаболовские» круче «солнцевских». Если Аргент имеет крышу в том кругу, шутить с ним опасно. Менты тоже не захотят светиться во всей этой истории. А методы у них банальные, но действенные. Прослушка, наружка, наркотики в карман, пистолет в «бардачок». А потом – обыск на законных основаниях. И условием прекращения уголовного дела станет выдача дискеты. Ты им передаёшь досье, а они представляют в суд показания, стопроцентно свидетельствующие о твоей невиновности. Чьи показания? Да всё равно, тебе-то какая разница?! Любым обрадуешься.

Артур видел, что каждое его слово больно бьёт Лёвку под дых, и тот белеет, даже сереет на глазах, – словно теряет кровь. Но трудно было отказать себе в удовольствии хоть так, да проучить предавшего друга. Сколько ни старался Тураев, никак не мог научиться прощать. Он только говорил, что прощает, но при себе оставлял совсем другие мысли и слова.

– Так будет, если ты засветился наверняка. Если насчёт тебя бродят лишь смутные подозрения, они подставляться не станут. Скорее всего, попытаются под любым предлогом обыскать квартиру, машину, лично тебя. И обыщут – заметь, по закону! Допустим, намеренно перепутают с кем-то – засекреченный свидетель «ошибётся». Здесь за «телегой» дело не станет – было бы желание. А желание будет – «красной крыше» тоже огласка ни к чему. Я не хочу тебя нервировать, Лёвка, но ты влез в вонючее дерьмо по самые гланды. И теперь ходить нам с тобой, как по канату, без страховки…

– Артур, да пойми ты – я ведь не собирался так далеко за буйки заплывать! – взмолился Райников, затравленно озираясь и до хруста сжимая кулаки. – Воронович-то юриста нашёл уже – это его двоюродный дядя. Я должен был только по адресу в Москве доставить посылку – и фигня делов! Юриста начал искать потом, когда этот профессор умер…

– Дядя Вороновича умер? Когда? – Артур почувствовал знакомый азарт и задрожал, как гончая, рвущаяся со шлейки. – Ты в курсе?

– Да, Славка сказал, что дядя всё устроит. У него связи широкие, в том числе и за рубежом. Славка ведь понимал, что здесь у нас могут и продинамить всё, положить под сукно. И вот, только прибыв в Москву, набираю номер этого человека…

– Лично? – встревожился Тураев.

– Нет, Стефана попросил, с чужой «трубы». Оказалось, что профессор скоропостижно скончался – оторвался тромб и закупорил мозговую артерию. У меня прямо в голове побелело – надо же! Одна из студенток написала заявление в милицию – якобы профессор принудил её к сожительству, угрожая не допустить до экзаменов. Я этого господина не знал, поэтому не могу судить, возможно такое или нет. Но факт налицо – дискета осталась у меня. Могу сказать только, что ему было под семьдесят. Его здорово пропесочили – то ли ректор, то ли декан. Приехал домой, решил принять ванну с хвойным экстрактом, и оттуда уже не вылез. Нашла его супруга через сутки, голенького. Плавал вниз лицом, кверху задницей. Что делать, я не знал совершенно! Меньше всего хочется подставлять под удар детей. Ведь им на всю жизнь травма будет…

Загрузка...