Голоса потонули в шуме ливня, Марат приоткрыл дверцу и выглянул, высунувшись под естественный душ. Вдаль уходили две внушительные фигуры, да им пара пустяков перебить хребет хоть человеку, хоть медведю, хоть призраку. Проглотив комок страха, Марат достал петарды и дымовые шашки, которые охотники на привидений возили с собой на тот случай, если попадутся непугливые люди, на которых не подействует их представление. Почему-то Алик шашки не взял, то ли забыл, то ли понадеялся на природную декорацию – молнии, дождь, кладбищенский простор. Тут и неверующий в черт-те что поверит. Не захватив фонарика, чтобы его не заметили отморозки, Марат пробирался за ними, спотыкался, под ногами чавкала грязь, а жуть кругом стояла невообразимая…
Алик толкнул Лилю, подпрыгивающую на месте, чтобы согреться:
– Стой! Кажется, идут… Точно, идут!
– Люди? – замерла та.
– Нет, покойники вышли проветриться, – съязвил он. – Фонарик видишь?
– А, вижу, вижу… Ой, и с другой стороны фонарик! (Сверкнула молния.) Их двое!
– И с той стороны двое. Толпа, можно сказать.
– Ну, Алик, начнем представление? Ой, весело будет… Чует мое сердце, клиенты к нам повалят толпами.
– Твоими бы устами…
Она сбросила ветровку, отдала ее Алику и, запрыгнув на довольно высокое надгробие, встала за каменным крестом, чтобы ее не сразу заметили. Лиля выжидала, когда четыре человека подойдут на достаточно близкое расстояние, ведь внезапность делает свое черное дело.
– Ни зги не видно, – сетовал Панасоник. – Вот ведь люди, имею в виду тутошние власти, ни одного фонаря не поставили! А народ ходит здеся… оно ж от автобусной остановки напрямки короче, ага. Особенно зимой плохо, темнеет-то рано…
Фонарик в руке Валерьяна Юрьевича вдруг погас, он остановился.
– Батарея села? – осведомился Панасоник.
– Нет. Впереди кто-то идет. Видишь луч?
– А, да-да, вижу. Я думал, в грозу никто не пойдет по кладбищу. Может, эти… гробокопатели идут? Говорят, могилы разрывают, ищут золотые зубы у трупов и… ну, там еще чего хорошего. Ага.
– Пошли?
– Ну, пошли, – несмело зашагал Панасоник. – Натоптанная дорожка тут одна… Может, обождем за кустами, нехай пройдут, ага?
– Да нечего нам бояться, – хорохорился Валерьян Юрьевич, правда, он тоже не ощущал себя храбрецом в такой непривычной обстановке.
Вообще-то каждому стало бы не по себе, встреть он ночью на кладбище прохожих, все же не бульвар. А прибавить грозу, превращающую погост в зловещее место, затем на короткий миг в сплошной сумрак, так совсем нехорошо заноет в груди и засосет под ложечкой у самого ярого атеиста. Шелест листвы покажется потусторонним шепотом, а за деревьями почудится по жмурику, караулящему добычу, чтобы утащить ее в преисподнюю чертям на радость.
Парочка молодых людей тоже заметила приближающихся двух странных особей, причем одна из них в балахоне с капюшоном, напоминающем одеяние бессмертной Косой тетки, вторая габаритами – вылитый Голиаф. Оба невольно замедлили шаг, готовясь, если понадобится, к отпору, но в подобных ситуациях реакция замедляется, как у пьяного водителя.
На расстоянии шести-семи метров друг от друга четверка, не сговариваясь, остановилась, словно обе пары ждали, кто соизволит уступить дорогу. Молодой человек по кличке Гаррик вскинул фонарик, полоснув лучом по лицам путников напротив, Валерьян Юрьевич закрылся рукой, потребовав:
– Убери свет.
– Деды, – усмехнулся Гаррик, расслабившись.
Проведя сознательную жизнь в лишениях, как считал Гаррик, он постиг узловой постулат: кто сильнее, тот и прав. Неважно, кто перед тобой, главное – самоутвердиться, ощутить себя человечищем. Впрочем, желание это было неосознанным, но присутствовало оно постоянно. Это как психологическая тренировка, поддержка формы, чтобы не закиснуть, не колебаться в ответственный час. А час наступил непредвиденный, удачней не бывает, если бы только Гаррик понял, кто именно встретился ему, но… Валерьяна Юрьевича он видел только издали и при свете дня, разумеется, не узнал его в темноте, даже фонарик не помог.
– Гляди-ка, несуны, – доброжелательно произнес Гаррик, опуская фонарик, но в его тоне без труда читалось: прикалывается. – Много натырили, деды?
– Сколько ни есть, все наше, – сказал Валерьян Юрьевич, чувствуя, что дело пахнет мордобитием, потому сбросил с плеч рюкзак и поставил его на землю.
– Показывайте, чего натырили, – угадал настроение напарника Дрозд.
– Пацаны, – переминался с ноги на ногу Панасоник, – вы это… идите себе, мы себе. Ага.
– Ты, дед, будешь мне указывать, куда ноги делать? – наступал на него Дрозд, получивший повод к агрессии. – Щас последние зубы выбью.
– Полегче, полегче. – Валерьян Юрьевич тоже сделал шаг вперед, а Панасоник чуть отступил. Скинув с плеча баул, он начал закатывать рукава.
Дрозд тоже сбросил рюкзак, кинув его рядом у ног и приготовившись поупражняться в боксе, как и Гаррик, который замахнулся, чтоб врезать Голиафу. Ему захотелось проверить, хватит ли сил с одного раза уложить здорового дядьку. Однако сверкнула молния, и Валерьян Юрьевич заметил замах, не раздумывая, опередив парня, он ударил его в лицо даже не кулаком, всей пятерней, плашмя. Гаррик только охнул и упал навзничь. В это время Панасоник ужасающе заорал, хрипло и надрывно:
– Гляньте!!! А!!! Гляньте!!! А!!!
На темном фоне белело нечто длинное, разобрать было невозможно. Невозможно до следующей вспышки молнии. Когда же она сверкнула, даже приподнявшийся на локтях Гаррик, трясший после удара головой, увидел женщину в белом на фоне огромного креста. Белый балахон облепил ее фигуру, а лица… лица не было! Вместо него черное пятно! В наступившей темноте снова просматривался только ее силуэт, с которого, пытаясь понять, что это может быть, не сводили глаз четверо мужчин. И еще раз молния осветила крест с женщиной без лица… Раскат грома пролетел над кладбищем…
Днем все не верят в чертовщину, посмеиваются над суеверными людьми, а ночью, на кладбище, в исключительно мистической обстановке… Дрозд дико заорал, кинувшись к напарнику:
– Мертвец!!! Гаррик, мертвец!!!
Валерьян Юрьевич попятился, чувствуя, как заиндевело нутро, а Панасоник крестился:
– Свят, свят, свят… Спаси и сохрани… Сгинь, сгинь… – но при этом не забыл схватить баул.
Гаррик, завороженный непонятным зрелищем, поднялся и процедил, доставая нож:
– А вот мы сейчас посмотрим, что это за мертвец…
Он двинул прямо к кресту, на нем повис Дрозд:
– Не надо! Не ходи! Это плохой знак…
– Да пошел ты! – оттолкнул его Гаррик. – Щас перышком поддену…
Внезапно нечто шипящее и дымящееся упало между ним и могилой, Гаррик невольно шарахнулся назад. Затем раздался взрыв, второй, и это все при раскатах грома. Воспользовавшись замешательством парней, насмерть перепуганный Панасоник толкнул Валерьяна Юрьевича:
– Бежим бегмя?
Но и Дрозд потянул за руку Гаррика:
– Ты охренел? Жить надоело? Уходим! Или я один уйду!
Валерьян Юрьевич подхватил свой рюкзак, помчался за Панасоником. Гаррик решил не испытывать судьбу и, подчинившись Дрозду, рванул с ним в другую сторону, то есть туда, куда они направлялись с самого начала…
Не разобрав, что это стреляет и дымится, Лиля сама изрядно испугалась, взвизгнув, юркнула за крест и присела. Какое-то время шум ливня разбавлял грохот грома, потом робкий голос Марата позвал:
– Лилька! Алик!
Она выглянула из-за креста, различила одинокую фигуру, но не подала голоса, боясь ошибиться. Рядом с ней очутился Алик, крикнул в темноту:
– Марат, ты?
– Не ори, – двигаясь к ним, сказал тот. – Они недалеко ушли. Как вы?
Алик набросил ветровку на Лилю, она поднялась с корточек и опасливо спросила:
– Что это стреляло?
– Петарды, – ответил Марат. – Я вам такое расскажу… Ой, блин!
Он споткнулся о некий предмет, упасть не упал, но руками коснулся мокрой земли. Когда выпрямился и собрался подойти к ребятам, нога за что-то зацепилась, он снова чуть не упал. Наклонившись, ощупал ногу, которая зацепилась за лямку небольшого рюкзака из плотного материала, Марат поднял его – тяжелый, к этому времени к нему подошли Лиля с Аликом.
– Дергаем отсюда? – предложил Марат.
Троица побежала к автомобилю.
Внизу Гаррик притормозил, отдышался. Ему стало неловко перед Дроздом, что позволил себе слабость и дал деру, словно трус. С другой стороны, вся эта бесовщина на кладбище не укладывалась в голове, даже у него поджилки затряслись, а Гаррик не из пугливых.
– Давай отложим поход? – поступило предложение от Дрозда. – Честно скажу, я в себя прийти не могу.
– Нет, – сказал Гаррик. – Передохнул? Ноги в руки и – вперед.
– Только не надо передо мной выставляться крутым, – прорычал Дрозд. – А если ты такой крутой, то объясни: что это было, что?
– Слушай, припадочный, психи не распускай, – на спокойной ноте сказал Гаррик. – Что там было, я не знаю, но нам оно ничего не сделало. Ты живой? Вот и радуйся.
Не всегда логика доходит до души (особенно, когда ее нет, как нет и средних умственных способностей), но частично она возымела действие – Дрозд поплелся за Гарриком. Однако приключение на кладбище оставило неизгладимый след, он не мог отделаться от впечатлений, двигался на автопилоте, не сразу понял, что пришли, а расслышал со второго раза:
– Блик дай.
– Какой блик? – очнулся Дрозд.
– Бинокль ночного видения.
Дрозд машинально схватился за плечо, лямку рюкзака искал, но ее не оказалось, он немного озадачился: