Будильник зазвенел так громко, что голова Артура взорвалась от боли; он скривился и попытался перевернуться на живот, чтобы утонуть в одеяле.
Не тут-то было! Едва он пошевелился, по всему телу разнеслась волна неприятнейших ощущений, и Арт не сразу понял, откуда они взялись. Звон в ушах, ком в горле, ну и режущая боль в левой ладони, будто кто-то вспорол ему ночью руку. Парень сощурился и в растерянности уставился на свои пальцы, а потом хрипло пробормотал:
– Дерьмо…
– Что? – недовольно спросил Костя с соседней кровати. Он часто заморгал, словно у него была аллергия на солнечный свет. – Я не… Который час? Что за… – Ромал порывисто приподнялся на локтях, а потом вдруг взвыл громче раненой косули и вновь свалился на жесткий матрас. – Какого хрена? – вполне серьезно поинтересовался он и сжал пальцами переносицу. – Моя башка.
– Моя рука! – крикнул Селиверстов. – Когда я руку-то разодрал?
– Ты разодрал руку?
– По-моему, у меня швы разошлись.
– Серьезно? – Костя медленно обернулся. – Рука вроде в повязке.
– Но я шевелить ею не могу! Какая-то жесть. А еще моя щека… Что у меня там? – Парень вскинул подбородок навстречу утреннему свету, который в Питере почти круглогодично был серым и тусклым. – Мне кто-то врезал?
Ромал не торопился с ответом, но потом все же сказал:
– Тебе кто-то зеленкой на щеке написал «Лох».
– Не смешно.
– Я не шучу.
– Да что ты гонишь! Зеленка ведь не отмывается! – Шустрее ядерной боеголовки блондин спрыгнул с кровати и кинулся к небольшому зеркалу. Надежда умирает последней, как говорится. Но в случае Артура она подохла с завидной скоростью. – Твою ж мать! Твою мать! Какого хрена у меня это дерьмо на щеке? – Парень прижал к щеке ладонь и начал судорожно оттирать зеленые буквы. – А-а-а! Не оттирается!
Костя рассмеялся.
– Чего ты ржешь?
– Я не ржу.
– Нет, ты ржешь, – закричал Арт, рассматривая свое отражение. – Но это, черт тебя дери, совсем невесело. Это жесть, как невесело!
Ромал сонно потер глаза и пробормотал:
– Может, это все-таки не зеленка, а какая-то краска?
– «Какая-то краска», – передразнил его Селиверстов. – Я кретин, по-твоему? Не могу отличить…
Он резко замолчал. Уставился на соседа во все глаза и застыл, будто кто-то поставил его на паузу. Костя воздал бы хвалу небесам, если бы не странное выражение, которое застыло на лице Артура.
– Что? – поинтересовался Ромал.
– У тебя…
– Что у меня?
– Сам посмотри.
Арт расплылся в улыбке. Он по-джентльменски отступил в сторону и освободил место перед зеркалом. Ромал сделал шаг к своему отражению. Затем второй. Он свел брови и ледяным, мертвенно-холодным голосом процедил:
– Какого… хрена!
Если на лице блондина красовались огромные буквы, то у Кости ярко-зеленым цветом пылали самые настоящие гусарские усы с завитыми кончиками. Гусарские усы!
– Тебе идет, – прыснул Артур и тут же оказался под прицелом диких черных глаз.
– Не идет!
– Знаешь, как по мне, так нам надо смыть это дерьмо.
– Нам надо собираться. Который час? – Костя бросился к телефону. – У меня лекция Славина через двадцать пять минут. Что б его!..
Парни вновь посмотрели на свои лица в зеркале и застыли. Она походили на двух психов, сбежавших из дурдома. Причем больше походил Костя, а Артур просто стал жертвой его экспериментов.
Неожиданно дверь комнаты распахнулась и вошел Даня. В руках он держал миску с какой-то прозрачной жидкостью. Она странно пахла.
– Доброе утро, – искренне улыбнулся Даниил.
– Да какое же оно доброе?
– Прошу прощения, но именно так принято здороваться. Никто не говорит «ужасное утро», когда оно ужасное. Вы уже ознакомились с художествами Алины?
– Алины? – Арт сжал кулаки. – Вот же бестолочь!
– Она привела вас в не очень хорошем состоянии. Предполагаю, вы отлично провели время в двенадцатом общежитии. Правда… выглядела твоя сестра жутко уставшей.
– Да я ей пальцы переломаю!
– Не думаю, что это хорошая идея, – почти враждебно ответил Даня, – я разделяю ваше недовольство касательно ее рисунков. Но она привезла вас среди ночи в состоянии алкогольного опьянения. Крайняя стадия, как мне кажется, но не могу судить, я в этом слишком плохо разбираюсь. Она обрабатывала твои раны, а ты все отбивался, как трехлетний мальчишка. А ты… – теперь Даня смотрел на Ромала, – назвал ее бездушной и, по-моему, черствой. Да, именно так: черствой и бездушной.
Повисло неловкое молчание, Костя сжимал пальцами переносицу, а Арт виновато опустил голову. Он долго молчал, но потом выпалил:
– Да про пальцы… я ведь фигурально выразился. Не собираюсь я ей ничего ломать.
– Правильно. Твоя сестра очень милая девушка с хорошо развитой фантазией.
– Это уж точно.
– Я не пошел на первую пару, – деловым тоном заявил Волков и поставил на стол миску, – решил дождаться, пока вы проснетесь, вот спирт, смешанный с лимонным соком. Я прочитал в интернете, что данный раствор хорошо отмывает зеленку.
– Серьезно?
– Попробуйте.
– Даня, – заулыбался Селиверстов, – ты просто чудо.
– Я действительно сказал, что она бездушная? – недоверчиво поинтересовался Костя.
– Да.
– А что я еще наговорил? Я просто… ни черта не помню.
– Говорил, что ты ранен, – доложил Даниил, – и что ты можешь умереть от этих ран. Может, тебе стоит обратиться к врачу?
Ромал горько усмехнулся и пробормотал:
– Разве что к мозгоправу.
Зеленка не отмылась, только побледнела. Так что «Лох» и «гусарские усы» переливались светло-зеленым цветом на лицах парней, будто клеймо неудачников. В глазах Артура горел один-единственный вопрос: «Чем Алина вообще думала?» А Ромал в который раз убедился, что женщины – зло, особенно обиженные.
Так как смыть художества не удалось, Даня заклеил лица парней пластырем. Выглядело это не менее глупо, но все же приличнее. Он скептически поджал губы, изучая лица друзей, а потом натянуто улыбнулся:
– Неудачно побрились.
– Так себе причина.
– Скорее утешение.
– Мне пора. – Костя закинул учебники в рюкзак и нервно прошелся рукой по копне угольных волос. Он не любил опаздывать, не любил извиняться и не любил оправдываться. По его мнению, оправдание – это уже признание вины: как только человек пытается найти объяснение своим ошибкам, он автоматически признает, что совершил их.
– Встретимся в кафе после четвертой пары? – с надеждой спросил Даня. Он так и вытянулся навстречу Ромалу, надеясь, что им вновь удастся посидеть вместе за столом и создать видимость крепкой дружбы.
– Ага! – Костя кинулся к двери. – Посмотрим.
Дверь захлопнулась, Ромал побежал по коридору, морщась от головной боли. И зачем он столько пил? Ах да, хотел хорошо провести время. Еще эта Лиза! Она отшила его, как будто он уличный пес. Выставила за порог и пнула в объятия реальности. Был ли вообще смысл даже сейчас думать о ней? Представлять ее золотистые волосы и пухлые губы? А ноги, черт, за такие ноги девчонки, наверное, душу готовы продать… Хотя об этом Костя мог только догадываться. Лиза являла собой воплощение красоты, идеала, лучшая и единственная. А Ромал привык, что лучшее достается ему. Красный диплом, олимпиады и поступление. Теперь это казалось не таким важным, а раньше он грыз гранит науки, будто одержимый, в двенадцать его называли малолетним гением, подающим большие надежды, и только отец не видел его будущего, не видел гения. Видел сына, который обязан жить так, как семья прикажет. Бунтарство – вещь вполне присущая большинству Костиных одногодок и знакомых. Но предательство! Именно предателем считали Костю. Огромная обиженная семья утверждала, что Костя променял семейные традиции на пеструю обертку «достойной» жизни – другой жизни, лучшей. Иллюзии. Виктор Ромал веровал лишь в семейные узы и часто говорил об этом после третьей или четвертой бутылки пива. Он не признавал существования «мира-за-забором». Он был жестоким, твердолобым и глупым человеком, от которого Костя мечтал сбежать всю сознательную жизнь.
Ромал ворвался в аудиторию спустя пятнадцать минут после начала лекции. Профессор Славин покосился на него, не отнимая ручки от тетради, и отозвался:
– Проходите.
– Спасибо.
Костя чувствовал, что студенты прожигают его взглядами, но не поднял головы. Так и прокрался к задним партам, угрюмо пялясь в пол. Он вспомнил, как в школе многие над ним смеялись: потом они, конечно, сожалели об этом. Каждый выносил свой урок: следовало помнить, что на каждое действие есть противодействие. А Костя уяснил, что на нем клеймо «Чужой» и ему придется ежедневно доказывать толпе, что он чего-то стоит.
– Продолжим, – сказал Славин, захлопнув тетрадь; на нем был мешковатый пиджак, из-за чего в плечах он казался широким, словно застрявшим в далеких пятидесятых. – Еще одна задача. Только не выкрикивайте с места. Выкрикиваете вы обычно полную чушь. Без обид, это так… констатация факта. – Преподаватель откашлялся и поднялся. Он скрестил на груди руки и взглянул на студентов, словно пес, почуявший добычу. – Что ж, допустим, на Иванова ночью было совершено нападение с целью ограбления. Спасаясь от грабителей, он перепрыгивает через забор, несется к многоэтажке и… разбивает одно из окон первого этажа и проникает в комнату. Хозяин дома, ну пусть будет Петров, просыпается от шума и звона разбитого стекла. Он видит в комнате незнакомого человека и принимает его за грабителя. А потом… – Славин сделал драматическую паузу. – Потом Петров избивает Иванова, тем самым причинив тяжкий вред его здоровью. Кто прав, кто виноват?
В мгновение ока поднялся лес рук, и Костя скептически усмехнулся. Оказывается, на его факультете учились одни лишь питерские дарования.
Миловидная блондинка с умным видом сказала:
– Виноват Петров – хозяин дома. – Она выпрямилась, будто у нее палка прибита к длиннющей спине. – Иванов подвергся нападению.
– Ну и что? – не согласился ее сосед – рыжеволосый парень в идеально выглаженном костюме. – Так ведь Петров защищал свое имущество. Это незаконное проникновение на частную собственность.
– Но он не собирался грабить Петрова или, я не знаю, не собирался драться с ним. Он нуждался в помощи, вот и все.
– Ты, блин, спишь ночью, вся такая в ночной сорочке, а к тебе врывается мужик в крови с дикими глазами. И ты, конечно, спросишь, все ли у него в порядке?
– Да я просто…
– Просто не надо врываться на частную собственность, – довольно оборвал девушку парень.
– Еще есть идеи? – поинтересовался Славин, оглядывая студентов сосредоточенным взглядом. – Петров или Иванов? Кто же виноват? Давайте! Я хочу увидеть мыслительный процесс или хотя бы его отражение на ваших лицах.
– Оба.
Костя и сам не понял, как ответ сорвался с его губ. Десятки голов повернулись в его сторону, а профессор недоуменно вскинул брови:
– Повторите!
– Ну… – Ромал посмотрел на преподавателя. – Это вроде бы очевидно. Закон нарушили две стороны, но все зависит от мотивов… Мотивы Иванова нам понятны, поэтому мы можем утверждать, что наказание он получит, правда, не в том виде, в котором получил бы его человек, намеренно пробирающийся на частную территорию с целью нажиться на чьем-то имуществе. – Костя нахмурился, думая о чем-то глобальном, а потом медленно откатился на стуле. – По правде говоря, вопрос поставлен некорректно.
– Вот как!
– Мы не знаем, почему Петров избил Иванова.
– Как это не знаем? – поморщился рыжеволосый парень. – Он залез к нему домой.
– Тут дело в другом. Петров избил Иванова при задержании или чтобы наказать его за преступление? Если я не ошибаюсь – а я не ошибаюсь, – это два совершенно разных обстоятельства, то есть приговор при каждом варианте будет свой.
Преподаватель приятно удивился и замер на какое-то мгновение. Потом он кивнул и продолжил лекцию. А Костя невольно улыбнулся. Он снова был угрюмым нелюдимым парнем, но все же испытал гордость за свой ответ.
Пары тянулись бессовестно долго, но Ромал с удовольствием проводил время в стенах своего университета и не жаловался на урчание в животе. Казалось, студенты бегают в столовую каждые две минуты! Им явно не на что было потратить деньги, у Кости же их осталось так мало, что приходилось экономить даже на питьевой воде, а они… чертовски счастливые создания. Как же, должно быть, чудесно не думать о средствах существования. Ромалу даже по ночам не снилась такая идеальная жизнь.
Парень уже собирался потянуть на себя дверь студенческой столовой, которую для шарма окрестили лакшери-кафетерием, как вдруг разнесся знакомый голос:
– Вортако! – Костя по привычке обернулся так резко, словно собирался врезать. Артур затормозил с поднятыми руками в нескольких шагах от него и недовольно нахмурился. – Почему ты вечно прибить кого-то хочешь?
– Подкрадываться не надо.
– Подкрадываться?! Я заорал по-цыгански на всю улицу.
– А я не услышал.
– Буду носить с собой громкоговоритель.
Артур и его юмор. Ромал скептически поджал губы, а Селиверстов рассмеялся. Ему, видимо, шутка пришлась по вкусу. Даниил тоже улыбался, но стоял такой тихий, что Костя его даже не сразу заметил.
– Тут такое случилось, – присвистнул Артур, – не поверишь.
– Я заинтригован.
– Не стой на проходе.
Арт потащил ребят за собой, под тень массивного старого дуба, и почесал пластырь на щеке, потемневший от налипшей пыли. Он бросил на землю кожаный портфель. Еще одна вещь, которая абсолютно не выделяет его среди остальных – именно не выделяет, – ведь каждый второй носит брендовые вещи с королевскими гербами.
– Мы встретили сегодня Олю, – начал Артур, щурясь на солнце, – точнее, она сама нас нашла, хотела поблагодарить. Сказала, что Семенов пробежал сегодня мимо нее, даже не подняв головы.
– Ну отлично. Работа сделана.
– Ага! Она тоже сказала что-то подобное, а потом вручила мне это.
Селиверстов вытащил из кармана тысячу рублей и помотал ею перед носом Кости.
– Что это?
– Чувак, ты давно денег не видел.
– Арт, не нарывайся, – отмахнулся Ромал, – я спрашиваю, откуда у тебя косарь?
– Оля дала. За «работу», как ты выразился.
– Но мы говорили ей, что нам ничего не нужно.
– А она притворилась, что не услышала. Всучила мне купюру и убежала. Даня подтвердит, я брать не хотел. Правда?
– Правда, – наконец нарушил молчание Волков.
Ромал нерешительно пожал плечами:
– Ну что поделать. Деньги лишними не бывают.
– А вам не кажется, что это… незаконно? – пробормотал Даниил и перепугано взглянул сначала на Костю, а потом на Артура. – Вы побили парня, а вас деньгами за это отблагодарили. Как-то аморально для современного общества.
– Мы деньги ни у кого не просили. Да и на тысячу особо не разгуляешься.
– Верно. Вот только это еще не все. – Артур шагнул вперед, а Даня отвернулся. Ему, если говорить честно, безумно не нравилось происходящее. – Какой-то парень нам душу решил излить, сказал, что его препод исключить хочет. Препод – псих! О нем песни слагают из года в год. Мужику под шестьдесят, и он топит всех, кто ему не особо приглянулся. Так вот этот парень в слезах попросил… поболтать… ну…
– Со стариком? – уточнил Костя и фыркнул. – Пусть сам разбирается.
– Я так ему и ответил.
– Не хватало еще чистить рожи преподавателям, тем более что большинство этих несчастных мальчиков сначала ничего не делают, а потом им пригревает задницу.
– Именно! Но знаешь, он тоже деньги предлагал.
Арт усмехнулся, а Ромал удивился:
– Люди посходили с ума.
– Какой-то сосунок готов заплатить нам за то, чтобы мы припугнули старикана. Я не помню, чтобы ко мне когда-то обратились с более странной просьбой.
– Уж это точно незаконно, – вставил свои пять копеек Даня.
– Знаешь, как говорят? «Здравый смысл может оправдать любое зло»[15].
– Где ты такое услышал?
– Прочитал в какой-то книге.
– Меня больше поражает, откуда люди вообще знают, что мы промышляем подобным.
– Люди все всегда знают, – со скучающим видом ответил Костя. Он посмотрел на Артура. – Рано или поздно до них дойдет, что к чему. Выброси этот портфель на помойку и прояви хотя бы толику интеллекта.
– Класс! Называешь меня тупым? А как же «вортако»? – Селиверстов явно обиделся. Он так посмотрел на Ромала, что тот растерялся. – Был бы я девчонкой, влепил бы тебе пощечину.
– Да я пытаюсь помочь, гений. В чем смысл учиться инкогнито, если ты носишь в руках портфель с эмблемой юридической конторы твоего отца?
– Ее, кроме тебя, никто не видел.
– Ну и надейся, что это так. Вот только на надежде далеко не уедешь.
– Ребята, – Даня тронул Артура за локоть, – там…
Он замолчал, и парни обернулись. К ним неуверенно шла девушка. Высокого роста, даже слишком высокого. Ее угольные волосы были настолько длинными, что закрывали поясницу. Она прижимала платок к лицу. Только потом, когда она уже остановилась напротив молчаливой троицы, слишком неуклюжая, слишком высокая и некрасивая, ребята увидели ее опухший, темно-бордовый нос.
– Привет! – Незнакомка смущенно улыбнулась. – Не хотела мешать, но… Вы парни из шестьсот второй комнаты?
Никто ей не ответил. Пожалуй, ребята растерялись, как будто их машину выбросило в кювет на огромной скорости.
– Не из шестьсот второй?
– Из шестьсот второй, – очнулся Артур и доброжелательно посмотрел на девушку. – Мы знакомы?
Брюнетка искренне рассмеялась. Она взмахнула рукой, закатила глаза, красные то ли от слез, то ли от чего похуже, а потом сказала:
– Такую, как я, вы запомнили бы.
– Это верно. Твои… – Арт хотел быть милым, вежливым, участливым и подзавис, выдумывая комплимент, а потом довольно прищурился: – У тебя классные волосы.
– Спасибо. Маме тоже нравятся.
– Что стряслось?
В разговор вмешался Костя. Если Артур и Даня пытались улыбаться, то на лице Ромала отражалось сочувствие. Он видел разбитый посиневший нос и знал ответ, который больно ранил. Костя ощутил себя на редкость беззащитным.
– Понимаете, я живу на этаже с Катей Морозовой…
– Ка-а-атя, – перебил Артур, – теперь мне все ясно.
– Она позавчера всей общаге рассказывала о вас и о том, что вы для нее сделали.
– Удивительно, что не всему институту.
– Это вопрос времени, – отшутилась девушка, приложив платок к носу. – Знаете, дело в том, что у меня есть некоторые проблемы. Думаю, они очевидны: лицом я не вышла. – Она вдруг рассмеялась. Слезы блеснули в ее серых глазах, и Даня спрятался за спиной Кости, в его голове рисовались неприятные картины, ему стало страшно.
– Да что за глупости! Ты вполне…
– Парни из моей группы подсторожили меня вчера после занятий и повеселились, – как на духу выпалила незнакомка. Она отвернулась, а потом храбро расправила плечи и вновь посмотрела на ребят. – Плевать на нос – заживет. Но они взяли мой дневник. Это глупо, я понимаю, но… он мне нужен, там столько всего. Мне не то чтобы стыдно, но разве правильно дать им шанс прочитать его? А если они расскажут всем? Будут ржать по углам, шептаться за моей спиной и смеяться, смеяться, смеяться…
Речь ее резко оборвалась, и девушка прикрыла рот ладонью. Слезы полились из ее глаз. Но она не обращала на это внимания и глядела на парней, словно подстреленное невинное животное.
Ее длинные волосы развевались на ветру, будто черная шаль.
– Простите, – прошептала она.
– Не извиняйся! – приказал Костя.
– Я не хотела плакать, просто… Вы поможете?
– Нужно забрать дневник?
– Я вам заплачу.
– И ты туда же, – удивился Артур, – почему люди решили, что за помощь нужно платить?
– Я вас отблагодарю, если все получится.
– Ты думаешь, это нас замотивирует? – бросил Костя.
– Так вы мне поможете?
– Поможем.
– Правда?
Арт посмотрел на Костю, потом на Даню и ответил:
– Правда. Как тебя зовут?
– Маша.
– Кто тебя ударил? – Костя покосился на багровый нос девушки.
– Уже и не помню. Их было много… Я закрыла лицо руками, потому что свалилась на землю, а потом кто-то замахнулся, я ведь удачливая, – она опять улыбнулась сквозь слезы, – и потому мне зарядили прямо по носу.
Ромал сжал кулаки. Сколько же тварей ходит по земле, сколько людей не отдают себе отчета в своих поступках. Безнаказанные и жестокие, они творят то, что им заблагорассудится, и никогда не платят по счетам. Правило бумеранга устарело, плохое не возвращается, хорошее – тем более. Такое чувство, что люди сорвались с цепи. Они и раньше унижали друг друга, но сейчас это форма поведения, средство самоутверждения.
– Маша, – Костя устало потер глаза и посмотрел на девушку, – займешь нам место в столовой? Мы подойдем через пару минут.
– Конечно! – Она неуверенно улыбнулась. – Я… тогда я вас жду?
– Ага.
Девушка ушла, и Ромал посмотрел на ребят. Тишину никто не нарушал, но слов у каждого накопилось столько, что можно было бы написать книгу.
– Мы найдем дневник, – решительно отрезал Артур, – ведь так?
– Так.
– Люди совсем с ума посходили!
– Ей нужно было обратиться в деканат, – встревоженно пролепетал Даня.
– Всю группу не отчислят. Так она только сильнее разозлит своих «друзей».
– Но кто-то же должен наказать этих преступников. Неужели не найдется управы на кучку неудовлетворенных подростков?
– Найдется. – Костя перевел холодный взгляд на друга и кивнул. – Мы.
– Мы? – переспросил Даниил.
– Три человека за два дня. Представьте, сколько по коридорам ходит тех, кому нужна помощь, но кто боится ее попросить? Кому некуда обратиться? Наплевать на сосунка, у которого проблемы с преподавателями. Я о реальных проблемах. Эту девчонку затравили.
– Людей не изменишь, Кость.
– Их можно… припугнуть. Можно попытаться объяснить.
– Ты на эмоциях, – пробормотал Артур, – вот и хочешь спасти мир.
– Я не хочу никого спасать, я хочу помочь. Черт возьми, мы и так помогаем, просто…
– Что?
Ромал серьезно выдохнул, он не мог остановить мыслительный процесс в голове, как ни старался. Парень взмахнул руками в стороны и сказал:
– Так это продолжаться не может.
– Как? – свел брови Селиверстов. – Стихийно?
– Открыто, – поправил его Костя. – Даня прав. Ничего законного в моей идее нет.
– Вот. – Даня решительно кивнул. – Я прав.
– Но мы можем придумать что-то другое. К нам не должны обращаться лично, или у нас на пороге появятся менты уже к завтрашнему утру. Пока что пронесло, но не факт, что пронесет и дальше. Вот ты учишься инкогнито. И помогать нужно тоже инкогнито.
– Ну тогда выбор очевиден… – Артур опять почесал пластырь, который изрядно его уже достал, и пожал плечами. – Нужно переместиться в другую реальность.
– В какую еще реальность?
– Сам подумай, где можно общаться с людьми, не знакомясь и не представляясь? Где ты понятия не имеешь, достает тебя горячая красотка или сорокалетний девственник?
Костя запрыгнул на поезд мыслей Селиверстова и вдохновленно кивнул:
– Интернет.
– Десять очков Гриффиндору.
– Надо создать сайт. Что-то вроде телефона доверия, но только в социальной сети.
– И кошелек свой откроем. На случай если кто-то захочет нас отблагодарить, как Оля, например. Это же не преступление – получать подарки?
– Сам сайт – преступление, – нахмурился Ромал.
Он разбирался в химии, физике, истории, психологии, литературе, биологии. Но не в информатике. Сайт подобного содержания вычислят за сутки. А может, и за пару часов… Не хотелось бы полжизни расплачиваться за желание восстановить справедливость в этом чертовом мире, тем более что не каждый берется за эту грязную работенку.
– Я вообще неплохо разбираюсь в программировании, – неожиданно сказал Даниил, и парни уставились на него. – Я же говорил, что мой отец работал в этом университете, был профессором математики. Собственно, потому я здесь, я хотел понять его. Знаете, я всегда был хорошистом в школе. Но информатика… я прочитал все папины работы еще в девятом классе. А в десятом уже спорил с учителем. Он, если уж говорить честно, был слабоватым специалистом.
Ромал замер, а Артур широко улыбнулся и выпалил:
– Мне это снится.
– Почему снится? – не понял Даня. – Я действительно могу…
– Да это выражение такое. Нам крупно повезло! Ты хоть понимаешь, во что мы ввязываемся, вортако? – Арт повернулся к другу. – Ты немного псих, мы это и в первый день уяснили, хотя идея мне правда нравится. Почему бы не заступиться за Олю? Или не защитить Машу? Тем более что мы можем.
– Мне очень жаль этих девушек. И, если вы намерены помогать им, я с вами. – Даня на полном серьезе кивнул. Он до сих пор помнил, как ребята ушли из комнаты на стрелку и оставили его одного. Давно он так не страдал от бессонницы. – Друзья ведь всегда друг за друга стеной, да? Я плохо понимаю, что означает эта фраза и при чем тут стена, но моя мама часто ее повторяет. Значит, в ней есть смысл.
– Есть, Дань. Хорошая фраза.
– Вы должны уяснить, что мы осознанно подписываемся на это дело, – проговорил Костя и уставился на соседей, – никаких поблажек не будет, если нас поймают или что-то пойдет не по плану.
– Мы ведь не планируем ничего плохого, – нахмурился Селиверстов, – не нагнетай.
– Грань тонкая.
– Не будем ее переходить. Слушайте, пойдемте в столовую. Маша нас ждет.
– Точно. – Ромал кивнул. – Только нам не стоит искать ее дневник в открытую.
– Не понял.
– Говорите поменьше, я сам подведу Машу к нужным вопросам и ответам. Сколько времени уйдет на создание сайта?
– Примерно двадцать шесть часов, тридцать одна минута и…
– Не надо так подробно, Даня.
– А, ну тогда чуть больше суток.
– Отлично. – Ромал покосился на Арта. – Начнем сегодня.