Глава третья

Подмосковный городок, расположенный в сорока километрах от кольцевой автодороги, мирно спал. Несколько пятиэтажек в центре, обширный частный сектор, разбросанный по берегам речушки. На окраинной улочке Первомайской было тихо, как на погосте. Улицу застроили коттеджами – не самыми пафосными и архитектурно сложными, но вполне добротными и вместительными. За последние пятнадцать лет на ней ничего не изменилось. Здесь жили «умеренно обеспеченные» люди, ценящие покой и удаленность от шумных районов. Многие дома сдавались в аренду. Буйным цветом цвела растительность. Заборы и дома прятались за развесистыми деревьями. Преобладали хвойные – ели, пихты, лиственницы. Сюда не долетал шум от круглосуточно гудящей автотрассы, расположенной за плотной лесополосой. Но при этом добраться в городок можно было легко.

С примыкающей улочки выехала машина и неторопливо двинулась к тупику, за которым простирался заросший камышами пруд. Дорогу давно не ремонтировали, асфальт потрескался, вздулся. Свет фар выдергивал из темноты колдобины, чреватые поломкой ходовых частей, заросли сорняков, рельефные очертания заборов из профлиста. Машина остановилась у предпоследнего участка на улице. Территорию запустили – мусор валялся по всей окрестности, но в двухэтажном коттедже жили – за шторами поблескивал свет. Остальные здания были погружены в темноту. Старенький джип с номерными знаками Тульского региона остановился недалеко от запертых ворот. Вышли двое: какой-то нервный худосочный тип – он постоянно шмыгал носом и откашливался – и сутулящийся мужчина в бейсболке и мешковатой ветровке. Казалось, он стеснялся своего спортивного сложения, но двигался уверенно – в отличие от первого. Мужчины подошли к запертой двери, прорезанной в заборе. Худощавый тип позвонил. Субъект в бейсболке стоял рядом, держал руку в кармане. На звонок отреагировало переговорное устройство, скрытое за ветками:

– Вовчик, это ты?

– Я, Санек, – хрипло отозвался худой, облизывая губы. – Отворяй ворота…

– Кто с тобой? – По-видимому, переговорное устройство соседствовало с видеокамерой.

– Свои. Это человек Платона, у него инструкции для нас. Он приезжал уже вчера, мы с ним беседовали…

– Ты чего такой опущенный?

– Живот болит…

Вовчик стрельнул глазами в стоящего рядом мужчину. Тот, как бы невзначай, ткнулся в него локтем, но явно не от избытка нежных чувств. Щелкнуло в воротах – сработал механизм с пульта дистанционного управления, и створки стали медленно раскрываться. Вовчик застыл, словно задумался. Напарник снова ткнул его локтем – тот вышел из ступора, дернулся, чтобы пройти в распахнувшееся пространство. Второй шикнул на него, Вовчик опомнился, потащился обратно к машине. Мужчины снова загрузились в салон, джип проехал ворота, и они стали закрываться. Машина остановилась посреди двора. Те же двое вышли из нее и направились к крыльцу. Теперь Вовчик шел впереди, не зная, куда деть руки, а его спутник на шаг сзади, продолжая держать руку в кармане. Друг за дружкой они поднялись на крыльцо и стали ждать, когда отворится дверь. Загорелась лампочка в мутном плафоне над проемом. Вовчик вдруг напрягся, задрожал. Второй мужчина тоже насторожился, придвинулся к нему, чтобы ощутить спиной торчащее из кармана металлическое изделие. Не хватало лишних сюрпризов в самый интересный момент… Здесь тоже имелась камера – ее упрятали под стропила козырька, поблескивал голубой огонек.

– Эй, кто там с тобой, Вовчик, пусть голову поднимет, – проворчали из-за двери, – а то скромный такой, в тени держится…

И вдруг произошло самое неприятное, что могло произойти! Вовчик дернулся, как бегун на старте, отпрыгнул к перилам и крикнул во весь голос:

– Хлопцы, это москали!!! Спецназ нас «палит»!!! Спасайся, кто может, хлопцы!!!

Надо же, не вынесла душа поэта! Открывать лицо уже было неактуально, и майор Вадим Репнин – 38-летний командир группы спецназа «Поток» управления специальных мероприятий Федеральной службы противодействия терроризму – действовал молниеносно. Подсечка, удар локтем под загривок, и Вовчик с голубиным клекотом треснулся о перила, разнеся себе вдребезги нижнюю челюсть. Вот же дурак – а ведь мог остаться цел!

В доме что-то загремело, раздался топот, грязная ругань. Разбилось стекло на втором этаже, и простучала злобная автоматная очередь. Какая нервная реакция! По счастью, стреляли не в машину, а вообще непонятно куда! Задние дверцы джипа распахнулись одновременно, и по пыли покатились трое людей в защитных комбинезонах, вооруженных автоматами. Они сразу кинулись врассыпную: двое за угол, третий – за беседку, и немедленно открыли огонь по второму этажу. Из дома прекратили стрелять – то ли он отогнал автоматчика, то ли ликвидировал. Вадим прижался к косяку, выхватил из кармана пистолет. «Оппоненты» могли прострелить дверь, могли ударить сверху по навесу крыльца, а он сегодня решил не надевать бронежилет. Глупость, бравада, но так надоело таскать эту тяжесть! Прапорщик Федор Жилин, засевший за беседкой, прекратил огонь. В доме продолжали бегать, ругаться. На задней стороне разбилось стекло, прогремели выстрелы, повалился какой-то громоздкий предмет мебели, и все стихло. Паузу заполнил Вовчик, очень кстати оживившийся. Он сполз по балясинам на пол, перевернулся на спину и вдруг завопил, как фанатик на митинге! Второе горло открылось? В принципе он был уже не боец, но эта «музыка» раздражала. Вадим опустился на колени, врезал по второй челюсти, и Вовчик надолго выбыл из мира здравомыслящих и пребывающих в сознании людей.

На участке воцарилась хрупкая тишина. Дом испуганно помалкивал. Молчала и округа – люди проснулись и помалкивали, за исключением нескольких голосистых собак. Свои ребята тоже выжидали, не лезли под пули без распоряжения. Кроме Вадима, их было пятеро – вся группа «Поток» в полном составе. Трое прибыли с плененным Вовчиком, которого «замели» у схрона в лесу и хорошенько припугнули (видимо, не очень хорошенько), двое подкрались к участку с огородов – там не было собак, иначе пришлось бы извращаться. Ожил переговорник в ухе:

– Товарищ майор, я за беседкой, – отчитался прапорщик Жилин. – Вижу, как вы жметесь к стеночке. Можно этого не делать. Автоматчик на втором этаже ликвидирован, в остальных окнах чисто.

– Ты уверен, что он ликвидирован?

– Ну, не знаю, в окне висит, – с какими-то юмористическими нотками отозвался боец. – Чего бы он живой висел?

Логично. Значит, их осталось трое. Вся банда, если верить собранной информации, состояла из пяти человек. Вовчик не шевелился, уткнулся носом в половицы. Спина судорожно подрагивала.

– Как там ваш протеже, товарищ майор? – поинтересовался Жилин.

– Еще дышит, – лаконично отозвался Вадим.

– И иногда ест, – хмыкнул вклинившийся в разговор старший лейтенант Гриша Амбарцумян. – Командир, я на западной стороне, держу окна. Пока не лезут, гранаты не бросают. Может, спросим у ребят, как насчет белого флага?

– Успеется. Остальные? – бросил Вадим, прислушиваясь к подозрительной тишине за дверью.

– Держу восточную сторону, – отчитался немногословный капитан Максим Рудницкий. – На втором этаже окон нет. На первом, кажется, кухня – остекление по всей стороне здания.

– Помалкивают, гады, – произнес свистящим шепотом лейтенант Вова Балабанюк. – Мы с Капраловым на северной стороне. Он хитрый – сидит за бочкой с песком, а я за пустой бочкой… Здесь типа садик, командир. На первом этаже два окна, задняя дверь, на втором этаже балкон – солидный такой, в фигурных балясинах… Ух, черт… – вдруг вырвалось у Балабанюка. – Леха, ложись!

На задней стороне прогремел взрыв – по счастью, не мощный, сработала наступательная граната. С балкона бросили, сообразил Вадим и скрипнул зубами. Вот Вовчик, гаденыш, такую красивую песню запорол, все было расписано, как по нотам! Ситуация нуждалась в исправлении.

– Балабанюк, Капралов, вы в порядке? – спросил он.

– Да, командир… – ответил Балабанюк отплевываясь. – Накормили землей, уроды…

– Капралов?.. Алексей?.. Ты в порядке?

– Леха, ты что там, блины печешь? – раздраженно прошипел Балабанюк.

– Здесь я… – отозвался прапорщик Капралов. – Засыпало малость… Все в норме, товарищ майор, еще повоюем…

– Никому не реагировать, – приказал Вадим. – Ждем, набираемся терпения…

– Не набираемся, а испытываем, – недовольно проворчал Рудницкий. – Просим у бандитов дополнительную минуту, командир?

– Вроде того. Все, мужики, тишина в эфире.

Пауза протекала воистину драматическая. Внутри сидели не шахиды, готовые на тот свет в объятия пресловутых 73 девственниц. Но сдаваться им не хотелось – видимо, очень высоки были ставки. Вадим осторожно расстегнул подсумок, висящий на поясе за ветровкой, вытащил гранату «Ф-1». Снова стал слушать. У западных соседей отрывисто лаяла собака, бренчала цепь – пес носился вокруг будки. В доме определенно что-то происходило. Сообщники приглушенно переругивались, готовились к прорыву, но не знали, где у спецназа слабое место. Да все места вокруг этого дома слабые! Нервы натянулись, можно представить, как они натянулись у «гарных хлопцев», засевших в коттедже!

– Ну что, командир, какой вывод? – поинтересовался Рудницкий.

– Никакого, – отозвался Вадим, – мы еще ввод не закончили. По сигналу все идем через восточное окно. Максим, будь готов его прорубить. Подставь там что-нибудь для удобства. Эй, отряд, все подтягиваемся к Рудницкому. Капралов, остаешься на стреме, на тебе западная и северная стороны.

– Какой сигнал-то, командир? – встрепенулся Балабанюк.

– Громкий, – проворчал Вадим.

Жилин простился с беседкой и гусиным шагом направился вдоль восточной ограды. Длинноногий, рослый, жилистый, явно засиделся в прапорщиках в свои 36 «мальчишеских» лет… Он схватил за шиворот бесчувственного Вовчика, перекинул через перила. Тот свалился с подозрительным хрустом – окончательно добил свою многострадальную челюсть. После этого Вадим выдернул чеку из гранаты, сунул под входную дверь. Четырех секунд хватило, чтобы перевалиться туда же, отлететь подальше от Вовчика и упасть плашмя, заткнув уши. Рвануло душевно – грохот был такой, что в Москве, наверное, все собаки проснулись. Ударной волной сорвало дверь с петель, часть ее унесло в дом, часть развалилась. Входной проем заволокло дымом. В доме закричали. Нормальная уловка – пусть думают, что штурм осуществляется через парадное крыльцо! Он вскочил на ноги и побежал за угол. Там уже работал спецназ. Максим Рудницкий подтащил к фундаменту колченогую лавочку, валявшуюся рядом с сараем. Ее и использовали в качестве трамплина. Ударили по кухонным окнам из всех стволов. Сыпалось стекло, трещали худые рамы оконных переплетов. Рудницкий первым запрыгнул на лавку, оттуда на подоконник, выбил прикладом перекосившуюся перегородку проема – и через мгновение был уже в доме. Он стрелял из автомата, расширяя завоеванный плацдарм. За Рудницким в дом влетел самый молодой – 24-летний Балабанюк, крепкий русоволосый, способный находить смешное даже в самых гиблых ситуациях. За ним – Жилин, Гриша Амбарцумян – 26-летний «модельный» красавчик, в котором, кроме смуглости и фамилии, не было ничего армянского. В доме стоял шум и гвалт. Трещали автоматные очереди. Раздавались крики, правда, только бандитов – люди Репнина в батальных сценах предпочитали помалкивать. С северной стороны прогремела тугая очередь – Леха Капралов отогнал от окна какого-то хитреца, решившего дать деру. Все правильно: либо умирайте, либо сдавайтесь, господа хорошие…

Вадим решил не создавать суету на кухне, припустил обратно к крыльцу – гарантии не было, что в суматохе кто-нибудь не воспользуется основным выходом. Справа от крыльца мешком валялся Вовчик – это надолго. Взрывом порвало дверной проем, выбило несколько половиц на крыльце. Он осторожно поднялся, перепрыгнул на целые половицы. В коридоре царил вселенский свинарник – взрывом сорвало панели со стен, валялась разбитая люстра, лепешки штукатурки. Вадим ворвался внутрь, прижался к стене и двинулся вперед. В доме еще хлопали выстрелы, кто-то топал на лестнице. Он миновал изогнутый коридор, прижался к стене перед проемом в гостиную и бегло осмотрелся. Слева еще одна дверь. Она была приоткрыта. Вадим уже проследовал мимо, но различил шорох и мгновенно среагировал, прижавшись к стене. Дверь открылась, из проема вывалился невысокий взъерошенный блондин с трясущейся челюстью. Оружие он потерял, если оно вообще было. Удрать решил, поганец! Увидев Вадима, он перепугался, но в ступор предпочел не впадать. Прошипел что-то злобное, бросаясь к стене. Отбился от нее, словно мячик, повалился на колени, собираясь бросить противника через плечо. В принципе молодец, Вадиму не сразу удалось его обезвредить. Белобрысый что-то орал, подбадривая себя. Вадим успел отпрянуть, и прием из дзюдо, которым он прекрасно владел, но редко применял ввиду его непрактичности, получился смазанным. Оба потеряли равновесие, покачнулись, но Вадим остался на ногах, а противник на коленях, что и решило исход схватки. Он ударил коленом в челюсть, а когда тот повалился, запрокинув голову, оседлал его и начал обрабатывать кулаком его челюсть. Блондин брызгал слюной, шипел, отбивался, смог даже царапнуть лоб Вадима, что окончательно того разозлило, и он нанес разящий удар, от которого заныли кости даже видавшего виды кулака. Бандит хрипел, давился кровью, выплевывая остатки зубов, – теперь до конца жизни ему придется шамкать, как беззубой бабке! Вадим слез с него, брезгливо вытер с лица кровавую слюну. Глаза блондина закатились, он потерял сознание. Оставлять его здесь было неразумно, поэтому Вадим обхватил его за лодыжку и потащил за собой в гостиную.

А там все было нормально. Перевернутая мебель, расстрелянные шторы и картины. Спецназ завершал работу. Из примыкающей комнаты выбрался возбужденный, раскрасневшийся Вова Балабанюк, буркнул: «Все чисто». Жилин сидел на корточках под массивной лестницей, смотрел наверх и держал автомат наготове. В окно заглядывал прапорщик Капралов, которого «отстранили» от коллективной работы. Ему, как и Рудницкому, было 34, крепко сбитый, коренастый, с широкими залысинами, он всегда был невозмутим, как сфинкс, казался простоватым, не очень образованным, но дураком точно не был. Посреди комнаты на задранном ковре Гриша Амбарцумян реанимировал неподвижное тело с проломленным черепом. Бедняге не повезло, он уже практически отмучился. Издал какое-то глухое бульканье, поскреб ногтями половицы и затих. Гриша явно переусердствовал.

– Что он сказал? – повернул голову Жилин.

– Не понял, – пожал плечами Амбарцумян. – Что-то из табуированной лексики.

– И в гроб сходя, благословил, понятно, – проговорил Балабанюк. – Ладно, Гриша, не парься. Будем считать, что труп не криминальный. Ого, командир, с добычей тебя! – с уважением уставился он на майора Репнина, который втащил в гостиную за ногу бесчувственного блондина и бросил на ковер. – А мы его чуть не упустили, выходит?

– Этот живой, – отдуваясь, сообщил Вадим. – Условно, конечно. За крыльцом еще один, будет жить растительной жизнью. Где Рудницкий? – нахмурился он.

– Там, – прошептал Жилин, делая заговорщицкое лицо и показывая стволом наверх. – Один туда рванул. Максим сказал, что сам справится, и побежал за ним.

– А вы и обрадовались.

– А чего там толкаться? – пожал плечами Гриша Амбарцумян. – Максим не маленький.

В принципе все правильно. Чем меньше людей, тем меньше вероятность, что пуля попадет не туда. Максим Рудницкий не родился офицером спецназа. Он не только послужил в горячих точках, но был еще и лесником на дальней заимке в Красноярском крае, и альпинистом-спасателем на Алтае, и первоклассным охотником – что в первую очередь подразумевало умение выслеживать добычу.

Ожидание не затянулось. Прогремел лишь один выстрел. Кто-то повалился, глухо охнув.

– Эй, все в порядке! – крикнули сверху. – Этот парень решил в ванной засаду учинить!

– В глаз, как белку, – констатировал Балабанюк.

– Тащи его сюда! – крикнул Амбарцумян.

– Сами тащите, – проворчали наверху, – я вам не нанимался покойников телепортировать. Здесь еще один имеется – в окне повис.

Банда была уничтожена. Ни одно животное и ни один спецназовец не пострадали. С пронзительным мяуканьем из-под перевернутого кресла выскочил роскошный рыжий кот и вылетел в окно, едва не сбив растерявшегося Капралова. Бойцы засмеялись – скучно без животных. Спустился Рудницкий – мрачноватый, язвительный, среднего роста, со скуластым лицом, украшенным бронзовым загаром. Месяц назад получил капитана, но решительно отказывался переходить на другую работу, резонно считая, что командовать людьми – не его конек. Он устало и как-то невнятно улыбался.

– Ну что, мужики, по домам? Компетентные органы уже в пути?

– Еще немного, – вздохнул Вадим, – еще чуть-чуть, и все мы поедем заниматься любимым делом – спать.

– О, да, – мечтательно протянул Балабанюк. – Мы – львы в постели, можем спать по двадцать часов в сутки, если никто не будит.

По информации, полученной из ФСБ, в Подмосковье проникла группа украинских диверсантов, связанных со Службой безопасности Украины, с целью организации терактов в людных местах, в том числе у Министерства иностранных дел, у здания Минобороны на Знаменке. Вроде собрались что-то взрывать – мстить за отпочковавшийся Крым, за мятежный Донбасс, за то, что у Украины опять ничего не получается. Можно подумать, у государства с такими властями что-то получится! Федеральная служба по противодействию террору работала в тесном содружестве с ФСБ. Отличился киевский «крот» – ювелирно точно навел на группу. Эти люди рядились под мелких бизнесменов, торгующих стройматериалами, разъезжали по Московской области, отмечались в разных инстанциях. С документами у них все было в порядке, с прикрытием – тоже. Кто-то в силовых структурах усердно вставлял палки в колеса. С самого начала все шло не так. Группу выследили, обложили, выявили пару схронов, где они прятали оружие и взрывчатку. Спецназ ФСБ взял всю банду до единого человека – без выстрелов и криков. В чем подвох? И лишь случайно найденный склад взрывчатки навел на истинный след. В Россию забросили две группы – одна реальная, другая – клон, считающая, что она и есть реальная! Вторую группу «слили» российским спецслужбам, первая приготовилась беспрепятственно работать. На след ее вывел тот самый Вовчик Слесаренко – неприятный, но информированный тип, работающий связным с подпольными и криминальными структурами. Банда ожидала продажного офицера одной из подмосковных частей, с которым договорилась о покупке еще одной партии мощной армейской взрывчатки. Все собрались в арендованном коттедже на Первомайской улице…

Ликвидация банды оказалась не самой сложной частью работы. Пришлось еще выдержать нашествие компетентных органов. К приезду оперов из управления и высокопоставленных борцов с террором в гостиной уже не было прежнего бардака. Но накурили вдоволь. Тела бандитов лежали в четком геометрическом порядке. Это были крепкие мужчины нормальной славянской внешности, с качественными российскими паспортами. Кто-то был зарегистрирован в Мурманске, кто-то в Петропавловске-Камчатском. Капралов поймал в саду кота, и оба теперь неплохо себя чувствовали в кресле. Он вслух раздумывал: не взять ли кота домой? Квартира пустая, из мебели только раскладушка, зато будет повод познакомиться с соседкой-кошатницей, у которой шикарная британская кошка. Товарищи дружно отговаривали: мол, животное в доме – это не только геморрой, но и большая ответственность, а товарищ прапорщик даже за собой проследить не может, оттого и холостой уже четвертый десяток.

Первой в коттедж ворвалась возбужденная женщина в форме – молодая, но уже заместитель начальника отдела по планированию особых операций.

– Вот это да! – восхитился Амбарцумян. – Мужики, у нас ложка не падала? Товарищ Мезенцева, как мы рады! Проходите, сударыня, присаживайтесь, прапорщик Капралов освободит вам кресло. Капралов, кыш со своим котом!

– Не старайся, Амбарцумян, – отрезала женщина, – я знаю, что ты женат.

– Это не совсем так, Валентина Сергеевна, – запротестовал боец спецназа. – В графе «семейное положение» я всегда пишу: «все сложно».

В коттедж просачивались автоматчики в шлемах, офицеры управления в штатском.

– Репнин, вы что тут натворили? – ужаснулся подполковник Пещерник – непосредственный начальник Мезенцевой. – Что за мясорубка? И как нам их допрашивать?

– Можно медиумов позвать… – отвернувшись, пробормотал Балабанюк.

Молодой капитан Никонов, координирующий в этом деле работу федеральных служб и уже осмотревший тела, рассмеялся.

– Все в порядке, товарищ подполковник, – проговорил Репнин, – слева – мертвые, справа – живые.

– И как прикажете их воскрешать? – неуверенно спросила Мезенцева, скептически озирая тела. – Эти люди знали имена тех, кого им удалось завербовать…

– Мы тоже знаем парочку имен, – загадочно улыбнулся Вадим. – Кстати, Валентина Сергеевна, с глубочайшим сожалением должен сообщить, что одно из имен… ваше.

– Вы о чем? – Она с трудом проглотила комок слюны. – При чем тут… мое имя? – И посмотрела на подполковника, как будто просила у него защиты.

Тот тоже ничего не понял, но на всякий случай продолжал хмуриться. В этот момент Мезенцева почувствовала себя, словно в вакууме, и, покрывшись мертвенной бледностью, постаралась разыграть возмущение:

– Да что тут происходит, в конце концов?

– Валентина Сергеевна, вы только не волнуйтесь. – Никонов обменялся с Вадимом многозначительной улыбочкой. – Думаю, мы очень скоро во всем разберемся.

– Я не понимаю, что здесь происходит и почему я должна здесь оставаться, – заявила она. – Это заговор, товарищи офицеры. Хотя допускаю, что вас ввели в заблуждение.

Мезенцева неуверенно направилась к выходу. Никто из офицеров даже не шевельнулся, только Вадим выразительно глянул в глаза собровцу на входе. Тот шагнул в сторону, перекрывая ей проход. Люди отворачивались, смущались, словно вынуждены были делать что-то постыдное…

Отряд базировался на окраине Красногорска. Они доехали до города лишь к утру – донельзя уставшие, но переполненные чувством выполненного долга. Семиместный джип «Тойота Фортунер» летел без остановок по Волоколамской трассе. Капралов яростно зевал за рулем, а когда товарищи хором набрасывались на него, чтобы не спал, он невозмутимо ухмылялся: все в порядке, товарищи офицеры и прапорщики, машина едет на автопилоте! На базе бойцы разбрелись. Кто-то отправился в общежитие, кто-то на съемную квартиру. Бойцы спецназа не купались в роскоши, и их жилища мало напоминали апартаменты обеспеченных слоев населения. В пустой комнате отдыха Вадим рухнул на жесткую кушетку, связался по закрытому каналу с полковником Паньковым Эдуардом Романовичем. Полковник был заместителем начальника управления спецмероприятий Федеральной службы противодействия террору генерал-майора Кашарина и являлся куратором группы «Поток».

– Молодец, Вадим, рад, что вы справились, – отозвался Паньков. – Я сегодня же доложу начальству, ждите поощрения. А пока каждому трое суток отпуска. Можете съездить домой, отдохнуть, расслабиться. Много не пейте, – предостерег Эдуард Романович. – Можете понадобиться… Послушай, Вадим, – как-то неуверенно сказал куратор, – ты умный парень, многое понимаешь… Скажи, эти люди действительно планировали теракты в Москве?

– На это все указывает, Эдуард Романович. В душу мертвым и покалеченным не лезли. Слесаренко, которого мы допрашивали… гм, на природе, всего лишь связник. Вас что-то удивляет?

– А тебя нет? Я до сих пор считаю, что украинцы и русские – братья, неразлейвода. Их больше связывает, чем разъединяет. У нас у всех там родственники. И у них у всех – родня в России. Почему так вышло…

– Все сложно в этом мире, товарищ полковник… – Вадим не удержался, зевнул.

– Сложно, говоришь? Ну-ну… Ладно, спи, герой. И пусть тебе приснится работа после выхода из краткосрочного отпуска.

Ему ничего не снилось. Он даже не спал. Собрался, покинул предутреннюю базу. На этой окраине Красногорска помимо частного сектора было несколько жилых пятиэтажек. В одной из них на первом этаже Вадим снимал однокомнатную квартиру. Мебели в «майорских хоромах» был самый минимум, порядок наводился нечасто. Жилье считалось временным. Начальство обещало выделить когда-нибудь приличную квартиру в Красногорске или даже на окраине Москвы как особо ценному сотруднику, чтобы он мог перевезти сюда семью и зажить нормальной жизнью. Это было даже не смешно. Сначала он верил высоким обещаниям, потом относился к ним с иронией, потом – со злобным сарказмом. Квартиры получали те, кто пороха не нюхал. Многие даже покупали. Те, кто попроще, брали ипотеку, влезая в пожизненную кабалу («Ипотенты несчастные», – подтрунивал он над ними). Тянулись месяцы, служба проходила энергично, с огоньком, бытие же вне службы было серым, унылым и исполненным голубиной тоски…

Товарищ полковник, видимо, издевался. Трое суток, чтобы съездить домой и хорошенько отдохнуть? Отличный реабилитационный отпуск. Дом его находился за три с половиной тысячи верст, в «заснеженной» Сибири, в «непроходимом» полуторамиллионном городе. Там он родился, оттуда призывался, там проходил дальнейшую службу – сначала в Отдельной бригаде Бердского спецназа, а после ее расформирования – в Отдельной бригаде спецназа ГРУ, дислоцирующейся в Новосибирске. Оттуда и начал полтора года назад колесить по стране и ближайшим окрестностям, выполняя задания Родины. В Новосибирске была семья – аж до 2010 года. Нормальная семья – красавица-жена, дочка. Маринке в тот год исполнилось девять. Жена Наталья погибла в теплую июльскую ночь, когда в отсутствие Вадима понеслась на своей легковушке к подруге, которая вот-вот должна была родить. Позже выяснилось, что никакой спешки не требовалось, но у Натальи имелось собственное мнение. Страшная авария произошла в 3 часа ночи на Советском шоссе. Водитель на личном самосвале возвращался ночью с работы. Почему у него оказался поднят кузов? Спать хотел, случайно нажал или само сработало? И сколько он проехал в таком положении? Позднее следствие установило, что датчика поднятия кузова в кабине не было! Нормальная китайская техника. Он снес этой задранной махиной крытый пешеходный мост, висящий над шоссе. Кузов оторвался. Рухнувшие конструкции виадука раздавили самосвал, а вместе с ним и юркую легковушку с женщиной-водителем, которая пошла на обгон… Было страшное месиво, спасатели работали весь остаток ночи, чтобы извлечь тела и освободить проезд. Погибли двое – водитель самосвала и женщина в раздавленной легковушке. Опознавать было практически нечего, но Вадим опознал. Начальство предоставило десять дней отпуска, из которых неделю он беспробудно пил, а потом пытался выбраться из депрессии. Наташа была в этом мире самым близким существом. Даже по прошествии лет он не мог осознать, что она умерла. Маринке исполнилось уже девять, и скрывать от нее трагическое происшествие было глупо. На выручку пришла одинокая двоюродная сестра Вадима, живущая в том же городе. Матерью не стала, но ребенок всегда находился под присмотром. Маринка оправилась только через год, но осталась замкнутой, нелюдимой, росла грубиянкой. Помогли психологи, к которым ее таскали на аркане. Стали появляться друзья, интересы, улучшились оценки. Но язвительное отношение к миру осталось и только шлифовалось. А когда Вадима перевели из местной бригады в Федеральную службу противодействия террору и он практически перестал бывать дома, она окончательно превратилась в ходячую иронию. Общались по телефону. Приезжал в Сибирь он редко – с такими ценами не наездишься. Да и времени свободного хронически не хватало. Маринка истекала желчью – рановато для такого возраста. Однажды заявила: мол, ей не нужен такой отец, которого она практически не видит. ЭТО НЕНОРМАЛЬНО. Ты либо появись и не исчезай, либо исчезни и не появляйся. И ей плевать, что он там Родину защищает (которая и без него как-нибудь проживет), лучше бы он собственную дочь защищал от жестокого мира! В принципе девочка была доброй, но иногда находило, и он сам не знал, как себя вести…

Он валялся на кровати, лежа на спине, вытянув ноги и расслабив все конечности. Этакое сумеречное состояние перед засыпанием, которое должно снимать усталость и приносить ментальное расслабление. Но только не сегодня. Сон не шел. События последних дней плясали перед глазами. Оставаясь один, он погружался в состояние загребущей тоски. Хуже не бывает – дико устал, а уснуть не можешь.

Он не заметил, как задремал, но через два часа проснулся. Пошатался в рваных трениках по квартире, изучил содержимое холодильника. Из еды там была лишь початая бутылка клюквенной настойки. Для начала сойдет, подумал Вадим. Чтобы усилить свой меланхолический настрой, он взял телефон, прикинул, какое время дня сейчас в Сибири, и позвонил Маринке.

– Папуля, ты знаешь, сколько сейчас времени? – зашипела дочь.

– А что такое? – испугался Вадим, снова прибавляя к текущему времени три часа. – Вроде день. Пятница…

– Вот именно, я еще в школе… Если не помнишь, я иногда посещаю это исправительное заведение, учусь в предпоследнем классе…

– Черт, извини, Мариш… Подожди, – вдруг сообразил он, – сейчас август, какая школа?

– Ага, попался! – рассмеялась Маринка. – Ладно, папуля, расслабься, я пошутила. Все в порядке, сидим с пацанами за гаражами, они недавно освободились, пивасика дернули, марихуану покурили, а то без нее, знаешь ли, ощущения во время секса не те.

Он уже научился в общении с ребенком лишний раз не вздрагивать. Нормальное начало разговора. Протестные настроения бывают не только в обществе, но и у собственных детей. Впрочем, общество понятно против чего протестует, а вот детям чего надо?

– А серьезно?

– Лежу на диване, смотрю какую-то муть по телевизору, – вздохнула Маринка. – Говорят, сегодня последний теплый день в этом странном городе. Через час придет Танька, пойдем на пляж, пока его снегом не засыпало.

Этот город действительно был странный. Бесконечный, разнородный, в чем-то приличный, продвинутый, в чем-то ужасный и недоразвитый. Центр всего, что только можно представить за Уралом. Город с собственным нервом, с раздутым самомнением, с жителями, которые любят и ненавидят его с одинаковой страстью. Город невыносимого климата, в котором никто не удивлен, когда за неделю сменяются все четыре времени года.

– Что у тебя нового, Мариша?

– Папуль, ну, абсолютно ничего нового. Тоска смертная. Пойти некуда и не с кем – все разъехались, кто в Крым, кто в Таиланд…

– Мариша, ты же знаешь, меня раздражает, когда ты называешь меня папулей…

– А как тебя называть? – удивилась не очень-то воспитанная дочь. – Папахен? Папик? Мне кажется, последнее – немного из другой области.

– Совсем из другой области, – рассмеялся Вадим. – Ладно, Мариша, я рад, что у тебя все в порядке. Как там тетя Люда?

– А что ей сделается, – фыркнула дочь. – У тети Люды дача в Матвеевке, и этим все сказано. Других слов с мая по октябрь она не знает. Дача, дача, дача…

– Да, я в курсе, тебя тошнит от этих слов. Могла бы хоть иногда ей помогать. Когда-нибудь ты, Мариша, узнаешь, что в жизни существуют и более ужасные слова.

– Ну, да, имеются догадки, – ухмыльнулась дочь, – не такая уж я тупая. Как ты там, папа, в своей голодной дремучей Москве?

– Все хорошо, работаю. Со смены пришел, разрешили немного отдохнуть.

– Жену не подобрал себе еще?

– У меня уже была жена, Мариша. Не уверен, что появится другая.

– Ой, не зарекайся. Весь в поиске там, поди… Слушай, в Интернете пишут про «вежливых зеленых человечков», отжавших у Украины Крым. Одним из них был не ты, случайно?

– Гм, Маришка… – Телефонные разговоры майора спецназа, естественно, не прослушивались, но этой девчонке пора бы начать соображать, где говорить, а где молчать.

– Папа, а можно я себе еще одного папу найду? – Маринка как-то незаметно уселась на любимого конька. – Ну, в смысле другого?

– Зачем?

– Чтобы рядом был, не отсутствовал, когда очень нужен, чтобы чувствовала, что я в этом мире не одна и кто-то во мне нуждается… И отчество у меня, опять же, незвучное… Ладно, пап, не парься, я просто прикалываюсь. Расслабься, выполняй свой долг. Слушай, приезжай же скорее! – Маринка чуть не расплакалась. – Я же люблю тебя, пап! Я же скучаю! Расту тут, как сирота казанская!

От разговора с дочерью остался горький осадок. Слетать туда-обратно – двадцать тысяч. Зарплату задерживают. Только и успеет обнять Маринку и выслушать от нее очередную порцию гадостей, какой он скверный отец и как было хорошо, когда была жива мама. Он налил стакан настойки, выпил глотками. Поднялся, посмотрел на себя в зеркало. Еще не старый, но весь какой-то спущенный, осунувшийся, круги под глазами. В принципе нормальный мужик, мог бы наладить свою жизнь… Ударило что-то под затылок. Он посмотрел на часы. Если быстро заказать билет по Интернету, еще быстрее привести себя в порядок, помчаться в аэропорт – а самолеты вылетают каждые четыре часа… Какого хрена он еще сидит!

Зазвонил телефон. Он вздрогнул, уставился на него, как на террориста номер один. Это был полковник Паньков. Комок разочарования подступил к горлу. Вот так всегда – построишь наполеоновский план, а начальство – бац!

– Слушаю, Эдуард Романович, – обреченно проговорил Вадим.

– Прости, майор, надеюсь, ты уже отдохнул, но еще не расслабился? – В голосе куратора звучали виноватые нотки. – Есть работа – срочная. Не возражаешь отдохнуть в другой раз? Обещаю добавить пару дней к реабилитационному отпуску. Живо ко мне, и предупреди ребят, чтобы далеко не разбредались.

Загрузка...