Этим вечером в подвале царило уныние – не то чтобы мы с Катуном не могли заплатить, но обидно было отдавать свои кровные деньги бандитам, ни за что ни про что.
– Катун, ты ведь знаешь, что я мог их убить прямо там, не сходя с места?
Старик помолчал.
– Знаю. Этого я и боялся. Если ты их убьешь, нам тут не работать. Ты это понимаешь? Братство объявит награду за наши головы, и в любом случае в конце концов нас убьют. Я знаю случай, когда один торговец убил в споре сборщика налогов от Братства, так его разрезали на части, а дом сожгли. Хорошо, хоть дали его семье перед этим покинуть жилище.
– А кто стоит во главе Братства? Это известно? Кого называют Хозяином?
– Никто не знает. Хозяин может меняться, но его никто не видит. Это тайна.
– Ничего себе… А если кто-то со стороны займет его место?.. И все будут выполнять его указания? Я хочу понять сам механизм этой организации, как все происходит, какие шестеренки двигают эту махину.
– А тебе зачем? Ну что толку, что ты узнаешь, что какой-нибудь зеленщик – глава преступной организации?
– Ну как ты не поймешь! Если узнать структуру организации и то, как Хозяин отдает приказы подчиненным, можно занять место Хозяина! Кто узнает, что он – это я или, например, ты?
Старик испуганно сел на край топчана.
– И не думай даже! Ты считаешь, там дураки и не предусмотрели этого? Не сомневайся, все продумано до мелочей. Эта система работает уже сотни лет. И нос совать не смей – загубишь нас, и все тут. Лучше вон учи заклинания, вдруг когда и правда пригодятся. Давай повторяй за мной…
Мы отдали требуемые деньги и снова погрузились в свою так называемую работу. Впрочем, она пошла уже похуже – то ли я примелькался, то ли денег у людей стало меньше, но подавать стали меньше, и иногда я в своей знаменитой каске обнаруживал не больше трех-четырех серебряников.
Подходил день следующей оплаты, но у нас уже не было нужной суммы – Катун тяжело заболел, простудившись, и мы не выходили на работу около недели. Он хрипел, лежа на топчане, а я пытался влить в него отвар пижмы, помогающий от простуды. Больной старался проглотить отвратительную горькую жидкость, но она выходила наружу. Он часто был в забытьи, а когда приходил в себя, пытался что-то сказать, тянулся ко мне исхудавшими руками, хватал за шею и что-то втолковывал, но я ничего не понимал из его горячечного бреда.
Я выкопал все сбережения, что у нас оставались, и привел к нему лекаря. На дорогого у нас не было денег, так что пришлось позвать того, что подешевле. Лекарь забрал последние гроши, сказал, что старик не жилец, и с чувством выполненного долга покинул нашу темную нору. Мне хотелось рыдать – этот старик с вонючим ртом и худыми узловатыми руками был единственным моим другом во всем этом страшном чужом мире. Если он умрет – как мне жить? Как на Земле? Заливая горе и боль спиртным?
Наконец у нас не осталось ни одной монетки и ни крошки хлеба, и я вынужден был пойти на работу.
Привычно усевшись у трактира, я несколько часов собирал гроши, исправно капающие в мой железный «горшок». Наконец, радуясь, что сейчас куплю поесть и попить, а также травок для больного Катуна, я поковылял на рынок, где приобрел хорошего копченого мяса, молока, ингредиентов для приготовления лечебного отвара и несколько полотенец, чтобы обтирать горящего в лихорадке товарища.
Набрав полные сумки и переваливаясь как утка, я побрел к нашему подвалу. Уже на подходе к нему я почувствовал что-то неладное и, спрятав сумки за кучей строительного мусора, подошел к входу и услыхал чьи-то голоса:
– Ну и че теперь? Ты че, дурак совсем? Теперь с кого бабло снимать? Ну и на кой хрен ты его бил-то, он и так доходной был!
– Да че, я знал что ли, што он такой хлипкай! Я двинул раз, он и затих. Че теперь Якорю говорить будем?
– Че-че? Как есть, так и обскажем. Будешь жопой своей отвечать. Не фига руки распускать раньше времени!
У меня захолонуло сердце – пришла беда. В лице двух дебилов сборщиков дани. Я медленно спустился в подвал, ожидая худшего, и не ошибся – Катун лежал на постели, посиневшим лицом вверх, а из уголка его рта скатывалась тонкая струйка крови, похожая, в неверном свете свечи, на черную змейку, выскользнувшую из его больного тела.
– О! Вот и Седой! А ты говорил, он свалил куда-то! Он нам и заплатит за своего напарничка. Вишь, Седой, нам пришлось потрудиться – он никак не хотел отвечать нам на вопросы, где деньги, например. Оглобля и перестарался: стукнул доходягу разок, тот и помер. Смари, как бы и тебя стукнуть не пришлось. Гляди вон, что бывает с теми, кто не платит бабла Хозяину!
У меня застыли слова в груди, я смотрел, смотрел на лежащего несчастного старика и думал: ну почему нет счастья хорошим, порядочным людям? Почему живут вот такие ублюдки, как этот глумливый шакал, тявкающий передо мной? Зачем ему вообще жить?
Я сделал шаг вперед к двум выродкам, держа в обеих руках свой батожок с крестообразной ручкой, резко рванул рукоятку назад, фиксируя левой рукой низ палки, и в правой у меня оказался длинный, заточенный с двух сторон, узкий стилет. Без предупреждения, реверансов или объяснений я воткнул лезвие одному уроду в глаз так, что острие вышло из затылка. Второй попытался увернуться, но мой стилет пробил ему живот и со скрежетом уперся в позвоночник. Затем я рванул лезвие вверх и выпустил ему кишки. Громила упал на бок, пытаясь вправить в распоротый живот блестящие ленты кишок и заливая пол темной кровью. Я вытер об него клинок, вставил на место в палку и спросил:
– Где мне найти Якоря?
Бандит лишь мычал и вращал глазами:
– Ыыы-ы-ы… лекаря… ыы-ы-ы…
– Скажи мне, где Якорь, и я позову лекаря!
Он не понимал, что никакой лекарь его уже не спасет.
– В трактире… «Парусник»… Он всегда там вечером! Позови лекаря!
– Сейчас позову, – сказал я и воткнул ему в сердце стилет. – Вот тебе и твой лекарь – смерть.
Я похоронил Катуна под высоким развесистым деревом, выкопав могилу тесаком, найденным у бандитов. Копать было трудно – мешали переплетения корней, попадающиеся камни и куски черепицы, упавшие со старых домов. Но я не мог бросить старика в подвале на съедение крысам. Я надеялся, что, когда сам сдохну, тоже найдется кто-то, кто закроет мне глаза и уложит спать в могилу.
– Ну вот ты и свободен, Катун, и лежишь в родной земле. Не нажил ты ни богатства, ни семьи, ни детей, но знай, что кто-то будет тебя помнить всегда, пока жив. Прощай, старина, так мы и не вылечили свои зубы…
Я смахнул слезы с невидящих глаз и побрел в свой… или теперь уже чужой подвал. В нем пахло смертью. Я обшарил трупы бандитов, пачкая руки в крови, нашел у них десятка два золотых (видимо, дань с других людей), нож довольно хорошего качества, острый как бритва – свой затупившийся тесак я бросил на могиле Катуна.
Я осмотрел находку, попробовал лезвие на руке – мне не понравилась его острота, и я стал водить им по куску кирпича, пока острие не приобрело нужное качество. Затем я нашел кусок зеркальца и, схватив рукой за хвостик сзади, решительно махнул ножом и отхватил его под корень, после чего стал кромсать волосы, пока от них не остались какие-то жалкие кусты на черепе. Наверное, со стороны это выглядело ужасно, но мне надо было замаскироваться как можно эффективнее, а мои седые лохмы знали все. Покончив с прической, я перешел к бороде и уничтожил ее вместе с усами – соскребая с кровью, покрываясь царапинами. Нечаянно задел старый шрам, выругался – по щеке потекла кровь.
Я глянул в зеркало и увидел в нем довольно молодого человека с жестким скуластым лицом и синими глазами. Я уже забыл, когда я смотрел на себя в зеркало. Последний раз, наверное, когда меня стриг и брил цирюльник. И я давно, с армии, не видел себя безбородым. В целом я выглядел вполне прилично, если забыть про шрам на щеке и порезы. Вряд ли в этом тридцатилетнем парне узнают старика Седого. А это мне и требовалось.
Пошарив по комнате, достал магический амулет для улучшения памяти, спрятанный под крышкой стола, из кучи тряпья вынул магическую лампадку – поставил ее на стол, долго смотрел молча, прощаясь с еще одним периодом своей непростой жизни и со своим другом, затем произнес слова, которые часто слышал от Катуна, магическая лампадка мигнула и вдруг загорелась ровным неоновым светом. Почему-то я не удивился. Я как будто знал, что так и должно быть, но и радости не было – мне не хватало ворчания старика, разговоров с ним. А мне так хотелось поделиться радостью с ним…
Больше меня здесь ничего не держало – я погасил лампу тем же словом, положил в котомку и вылез из подвала. Деньги на первое время у меня были, а потом видно будет, что делать. Подхватив свои сумки с продуктами, я медленно побрел в сторону моря. Шел долго, не меньше двух часов, в конце концов вымотался как собака, нашел в леске у берега ложбинку, засыпанную старой хвоей, и улегся на сухую подстилку. Ветер мне не задувал, было тепло и вполне терпимо. Я накрыл голову воротником куртки и забылся недолгим тревожным сном.
Спать долго не пришлось – скоро взошло светило и стало ощутимо пригревать мою бритую макушку. Я потянулся, хотел сказать что-то Катуну… и вспомнил, что его больше нет. Нахлынула волна депрессии и ужасно захотелось выпить – впервые за все время, проведенное в этом мире. Я встряхнулся, сел и, снимая с себя дурман усталости и недосыпа, потер лицо руками, случайно содрав при этом застывшую корочку пореза от бритья. Взвыл, выругал себя за тупость и решительно стал сбрасывать одежду – разделся донага и пошел к морю. Морская вода сразу защипала в свежих ранах, но я мылся, смывая с себя пот, и грязь, и весь негатив последних дней… а может, и лет.
Я с упоением приговаривал, как меня когда-то учила бабушка: «С меня вода, с меня худоба, с меня вода, с меня худоба», чтобы с текучей водой ушла вся чернота из моей жизни. Усмехнулся про себя: если бы так просто можно было бы смыть все горести из жизни.
Я поковылял по рыхлому песку к своей одежде, когда услышал звонкий смех и увидел беззастенчиво рассматривающую меня девушку лет семнадцати-восемнадцати, сидящую на лошади, она показывала на меня хлыстом какому-то молодому вельможе и говорила:
– Смотрите, Эдурад, этот нищий довольно мужественно выглядит, не то что вы… и кое-что у него завидное. – Она залилась смехом, глядя на то, как пыжится и злится ее спутник.
Тот побагровел, как помидор, и прошипел:
– Сейчас я накажу этого бесстыдника – совсем обнаглели эти простолюдины! Благородным людям уже скоро и погулять негде будет, без того чтобы не наткнуться на какого-нибудь хама!
Хлыщ пришпорил коня и понесся на меня, подняв над головой плеть. Мне никак не улыбалось получить по голому телу кожаной витой змеей, но убежать я тоже не мог и потому встретил всадника, стоя к нему и его красотке лицом. Эдурад замахнулся, ударил – я перехватил плетку в воздухе, обмотав ее вокруг кисти руки, и рванул вниз, продолжая ее движение. Аристократ на скаку вылетел из седла, ударился о песок так, что из его легких с хаканьем вышел воздух, и попытался подняться, вытаращившись на меня. Я сверху вниз ударил его в челюсть – что-то хрустнуло, то ли вылетел зуб, то ли сама челюсть не выдержала такого обращения и сломалась, в любом случае – он затих на песке.
Снова повернувшись к девушке, у которой смех замер на губах, я рявкнул:
– А ну пошла вон!
Девушка страшно напугалась и пустила коня галопом, уносясь как от демона. Не знаю уж, что она увидела у меня в лице, но ей это явно не пришлось по душе. Я быстро поковылял к одежде, натянул на себя и скрылся в лесу, стараясь уйти от этого места как можно подальше. Успокоился я только уже в городе, затерявшись в толпе спешащих и бегущих по своим делам людей.
Увидев вывеску цирюльника, я остановился и решился зайти. Надо было превратить мою жуткую прическу во что-то более пристойное, иначе ни один домовладелец не сдаст мне комнату и ни один работодатель не возьмет на службу.
Через полчаса миру предстал молодой человек с почти лысой головой, очень белесый, с гладкой кожей лица, местами слегка поцарапанного, видимо, при спешном бритье. Теперь нужно было поискать квартирку.
Я пошел в сторону порта – там находились кварталы, где жил ремесленный люд. Если и можно было найти недорогое жилье, то только в этом месте.
Как ни странно, комнату удалось снять довольно легко – первая же встреченная женщина посоветовала мне обратиться к матушке Марасе, которую я нашел в белом домике, в ста метрах от церкви. Это была женщина лет шестидесяти или постарше, с умным морщинистым лицом, на котором сияли голубые глаза, более приличествующие молодой девушке, – из них исходит настолько яркий свет, что казалось, будто женщина постоянно радуется жизни и воспринимает ее так, как и надо – живому все хорошо.
– Приветствую вас! Вы матушка Мараса?
– Я вроде как, – улыбнулась она и внимательно осмотрела меня с ног до головы. – А ты кто, парень? Насчет комнаты, наверное, – догадалась она. – А тебя как звать?
– Да, точно. Ищу комнатку недорогую. Не поможете? Меня звать… Викор, – ответил я, на сей раз уже сознательно изменив свое имя, чтобы не возникло ассоциаций со словом «седой».
– Ну чего же не помочь, – усмехнулась она, – сдаю я комнатку. И недорого. Правда, что ты понимаешь под «недорого»? Знаешь что, давай вначале посмотрим жилье, а потом будем разговаривать. А то как-то глупо получается. Пошли, пошли… – Она мягко взяла меня за плечо и подтолкнула к калитке, открытой в оплетенном виноградом заборе. Потом с жалостью посмотрела на мою волочащуюся прямую ногу и трость, на которую я опирался, и покачала головой: – И-эх-хх… все вы, молодые, попадаете в мясорубки… Вот и мой – ушел служить на границу с Аранией и не вернулся. Говорила ему: не ходи, не ходи! А он: мир погляжу, вырвусь из этого болота, стану важным человеком, офицером, куплю тебе новый дом – разбогатеем на трофеях! Вот и разбогател… И не знаю теперь, где его косточки лежат. Я бы рада сейчас его хоть инвалидом, хоть безногим увидеть – а нету теперь моего сынка. Это его ведь комнатка. Отца у нас давно нет – в море пропал, сгинул, так и жили вдвоем, пока сын не завербовался в армию… Да ну что я на тебя все это вываливаю… тебе и так несладко, вижу. Просто, глядя на тебя, вспомнила сына и расстроилась – не обращай внимания на старуху.
– Ну не такая уж вы и старуха, – усмехнулся я, – а в молодости, похоже, красотка были.
– А как догадался? – Она усмехнулась и с интересом посмотрела на меня: – Да-а-а… парни сохли по мне. Потом мой Айван меня сосватал – классный парень был, капитаном должен был стать, старшим помощником ходил в море. Статный такой, высокий, красивый! Только полгода с ним прожили… так и сгинул на дне морском. Вот теперь одна я… Решила комнатку сдать – вроде и не скучно одной будет, и деньги тоже нужны. Ну что я могу заработать на лечебных травках – не стану же я с соседей брать помногу за лечение, они сами не богатеи, а богатые клиенты сюда не ходят.
– Так вы лекарка? И магией умеете? – заинтересовался я.
– Ну так… не больно-то магией. Могу травку прорастить хорошо, чтобы выросла в огороде, отвар травяной приготовить – ну вот и все, в общем-то. Рук-ног отрастить не могу, если ты об этом, – понимающе взглянула она на меня.
Я кивнул и прошел за ней в коридорчик, завешанный пучками трав и мешочками – похоже, с истолченной травой.
– Как пахнет хорошо! – Я повел ноздрями и втянул воздух. – Люблю запах травы!
– Я тоже, – усмехнулась Мараса, – может, потому и стала лекаркой.
– А вы где учились? Почему вас маги не взяли в академию?
– Да слабый у меня дар… может, не заметили, пропустили, а потом уже поздно было. Сейчас бы все по-другому сложилось. Пошли за мной.
Я стал подниматься по лесенке на второй этаж, помогая себе руками, перебирая ими по деревянным перилам, она виновато оглянулась:
– Комнатка на втором этаже, в мансарде, ты сможешь туда подниматься?
– Матушка, я еще не совсем доходяга, – усмехнулся я, – хоть и инвалид. Главное, что стоить это будет? У меня на первое время есть деньжонки, но надо подумать, как жить дальше. Я работу ищу.
– Ну сейчас посмотришь комнатку, и мы с тобой поговорим дальше.
Комната мне понравилась: довольно большая, со светлым окном, оплетенным по ставням виноградом. Оно выходило в палисадник, засаженный георгинами, астрами и какими-то еще цветами, издающими сладкий запах, будивший во мне воспоминания о покойной бабушке и ее домике в деревне, где я отдыхал летом.
– Ну вот такая комната! Особых изысков нет, но есть кровать, шкаф, стол, стулья. Кровать большая – вдруг ты надумаешь девушку привести. Ладно, ладно, не стесняйся – дело-то молодое. Ты мужчина в расцвете сил, несмотря на то что инвалид. Многие бы из девушек загляделись на тебя.
– Я как-то об этом не задумывался, матушка Мараса… все проблемы и проблемы, а девушкам нужен здоровый, богатый мужчина – кому нужен бедный инвалид? – Я с горечью опустил глаза, рассмотрел свои ногти, требовавшие стрижки, и спросил: – Ну так сколько вы за комнату хотите?
Она помолчала, подумала.
– Десять серебряников. – И тотчас спохватилась: – Ты не думай, это недорого! В гостинице берут серебряник за ночь, а то и пять! А если еще добавишь пять серебряников, я буду тебя обедом кормить. В огороде душ есть, сынок делал, сейчас тепло, лето, можно до поздней осени купаться, у нас вода из колодца – туда только надо натаскать воды, и под лучами она согреется. А зимой купаемся или в банях, или в корыте, а воду нагреваем на печке. Ну что, как ты?
– Хорошо. Если за пятнадцать серебряников еще и подкармливать будете, я согласен. Только я много лопаю! – усмехнулся я и положил свои котомки на пол, потом достал из пояса золотой и отдал его матушке Марасе: – Возьмите вот в счет оплаты за месяц. А на сдачу купите мне мыла, бритву, расческу – хотя и расчесывать пока нечего, – провел я ладонью по голове, – ну все равно. Зеркальце бы еще, если есть.
Женщина довольно кивнула:
– Располагайся, отдыхай. Сейчас я что-нибудь на стол соберу. Белье я меняю раз в десять дней, если хочешь, чтобы почаще, скажи.
Я лежал на широкой кровати, раскинув ноги, и смотрел в потолок – впервые за много дней мне было как-то спокойно на душе. Я знал свою цель, знал, что мне делать, и на ближайшие месяцы распланировал все шаги. Сейчас нужно найти работу – самое главное. А затем… затем то, что я задумал. Незаметно для себя я задремал и сквозь сон вдруг услышал, что кто-то меня зовет. Я вздрогнул – показалось, что это моя мама.
– Спускайся! Иди похлебай супчику, я утром варила!
Я очнулся, это была матушка Мараса.
Через пятнадцать минут мы сидели с ней за столом в кухне – я уплетал суп, а она, подперев голову рукой, смотрела, как я ем. Потом спохватилась, отвернулась от меня и вынула соринку из глаза – а может, это была и не соринка…
– А где думаешь устроиться работать? Ты что умеешь делать?
– Матушка, все, что я умею, это убивать, – с горечью сказал я. – Не научили меня ничему больше. Еще, как обнаружил на днях, немножко я умею заниматься волшбой. Уж не знаю насколько – тоже не учили, но лампу зажечь могу. Учил меня один друг, бывший боевой маг. Но опять же – те заклинания только для боя, так что лечить я не могу – только калечить. Да и калечить не смогу устроиться, с моей-то ногой.
Я отложил кусок лепешки – он в горло не лез, опустил руки на стол и, наклонившись, стал рассматривать изрезанную ножом толстую деревянную доску.
– Мне хотя бы серебряник в день – на прокорм, за квартиру…
– Ну, серебряник в день это немало… если ты ничего не можешь делать, кроме как… кроме чего? Ты вот что, мести двор умеешь? Полы мыть? Паутину сметать и ремонтировать дверцы шкафов?
Я помолчал и посмотрел в хитрое лицо Марасы:
– А что, есть что-нибудь на примете?
– Есть! – торжествующе заявила она, подбоченясь. – Вот и от матушки Марасы прок! Есть такая работа!
– Ну так и какая работа? Платным танцором? Пажом у прекрасной дамы?
Мараса засмеялась:
– Ну, шутник! А что, ежели бы не твоя нога… Ладно, смотри какая вещь, вчера я шла в лавку, и встретилась мне соседка Сарана, она тут живет неподалеку. У нее еще сын с моим дружил, а сама она кухарка. Так вот, иду я в лавку – смотрю, она разговаривает с каким-то мужчиной, такой серьезный мужчина – не такой высокий, как ты, но крепенький, с мечом на поясе. И чего-то они разговаривали, разговаривали, а она и пошла дальше, за мной то есть – я мимо прошла…
– Тетушка, а можно к делу ближе, – взмолился я, – у меня от этих Саран уже голова кругом!
– Так я и к делу! Так вот: ищут они человека, чтобы убирался, ремонтировал шкафчики и стулья, подметал и вообще прибирался. И платят – внимание! – по серебрянику в день, как ты и хотел!
– Да кто они-то? – уже рассмеялся я. – Император и его супруга?
– Какой император? При чем император? А, опять шутишь! – улыбнулась она. – Я разве не сказала? Там школа какая-то, где молодые богачи скачут с железками, а хозяину школы потребовался уборщик и в его же лице мастер по ремонту мебели. Сможешь? Я за тебя поручусь, если что, меня люди знают!
– Богачи скачут с железками… а что, это интересно, – задумчиво протянул я. – Когда можно туда пойти?
– Да завтра с утра и пойдем! Позавтракаем и пойдем! Я сейчас в лавку сбегаю – куплю тебе то, что ты просил, а ты отдыхай, скоро работать будешь в поте лица. Накушался?
– Да, все, спасибо. Пойду отдохну.
Я забрался наверх, улегся на кровать и стал думать.
Похоже, это какая-то фехтовальная школа – мне вообще-то повезло. Фехтовать я умею, но только ножами.
Достав свою трость, выдернул из нее клинок со следами крови – его мне подарили ребята, с которыми служил. Говорили, что один из полевых командиров чеченцев после ранения с ней ходил, ему сделали по спецзаказу, а когда мы его ликвидировали, кто-то из ребят и прихватил ее. Вообще в Чечне всегда можно было разжиться. Или редким барахлом типа кинжалов или старинных карамультуков (они все свои музеи после начала войны разграбили), или иностранным оружием вроде беретт или глоков, или просто деньгами – почти у каждого убитого боевика в карманах лежали пачки долларов, которыми им платили за убийство наших солдат. Я на войне много чего насмотрелся. Люди там и богатели – один мой знакомый летеха взял с трупа сто тысяч долларов, настоящих, – и опускались до полного скотства, как охранники в фильтрационных лагерях, но даже среди них мы славились беспощадностью и зверством – все человеческое из нас сознательно вытравлялось еще на этапе обучения. Если нужно было достичь результата, вырезали всех, кто мог видеть, слышать, находиться под подозрением. Может, на тот момент это и было оправдано, но те, кто отдавал приказы, сидели очень далеко от нас, и руки в крови по локоть были не у них.
Скоро вернулась Мараса, покричала мне снизу и, поднявшись по лестнице, отдала бритвенные принадлежности и мыло. Дело было к вечеру. Подумав, я решил навестить некий трактир – посидеть, выпить пива. Взяв с собой золотой и несколько серебряников, я отправился в порт. В трактире «Парусник» бурлила вечерняя жизнь – он был почти до отказа полон, но я все-таки сумел найти столик, правда, в неудобном месте, возле прохода, через который бегали официантки, разнося заказы клиентам. Заказав пива и соленого сыра, я стал наблюдать за залом. В дальнем углу, напротив выхода, компания наемников, бурно выражая свои эмоции, играла в карты. Поодаль сидела разношерстная группа – то ли пираты, то ли просто корабельщики – в цветастых одеждах, шароварах и косынках на голове.
А вот и те, которые мне нужны, – уже наметанным глазом я выхватил из числа посетителей заведения несколько мужчин в неприметной одежде, сидевших со строгими и подозрительными лицами. К ним время от времени подходили какие-то курьеры, вели разговоры и тут же отправлялись по своим делам. Эти люди никуда не спешили, делали заказы, чего-то получали и отдавали курьерам – видно было, что здесь у них нечто вроде офиса. Я попытался понять, кто из них Якорь. Мне показалось, что это вон тот важный пузан справа – их там было трое, – но решил еще проверить свои наблюдения. Допив кружку слабенького пива, я заказал еще одну и стал прислушиваться к разговорам.
Среди какофонии звуков вдруг всплыла фраза: «Отнеси Якорю, он заказал!» – я напрягся, всматриваясь боковым зрением, кому отнесут заказ. Мне стало смешно – Якорем оказался не тот пузан, которого я выбрал за размер и важность, а небольшой, неприметный человек лет сорока, сидевший рядом с ним и принятый мной за бухгалтера, таким он казался неброским и лохообразным. Однако, понаблюдав за ним, я понял, что внешность, как всегда, обманчива. Вряд ли на такой высокой должности в мафии мог оказаться слабый и глупый человек – это вам не сетевой магазин, где можно устроиться по блату коммерческим директором, будучи дуб дубом.
Я просидел еще долго, пока не заметил, что Якорь собирается уходить, тогда, под шумок в зале, вышел из трактира и стал поджидать его за углом, в темноте – на улице была глубокая ночь. Мне в голову пришла мысль: что скажет матушка Мараса по поводу моих ночных вояжей? Надо что-то придумать…
Мысль была прервана шагами: несколько человек двигались в сторону порта. Вокруг было тихо – ни случайных прохожих, ни повозок – в такое время суток большинство горожан предпочитают сидеть за прочными засовами на дверях. А в портовые районы, как говорил мне Катун, даже городская стража заглядывает редко и неохотно – отсюда можно просто не уйти.
Но эти люди ничего не боялись. Они довольно громко разговаривали – видно было, что идут хозяева района. Неожиданно в их разговоре, разносившемся далеко вдоль затихших домов, я услышал свое имя и имя Катуна.
– Оба мертвые. Катуна нет, Седого нет. Сдается, их эти нищие и положили. Только как смогли? Два дедка, а тут наши бойцы – один другого здоровее! Может, не они вообще, а кто-то другой? – Голос, как я понял, принадлежал тому пузанку, сидевшему рядом с Якорем.
– Нищих искать. Седой приметный – его сразу найдут. А там и поспрошаем: кто наших уложил и куда наши деньги делись. А потом в расход обоих, для острастки будет правильно, пусть другие бойчее деньги сдают. Раздайте всем уличным – ворам, попрошайкам, торговцам – описание Седого. Как увидят, чтобы к нам бежали. Типа награду дадим. Хм… десять золотых. А кто не скажет, где Седой, кожу сдерем.
Я взял в руки трость и, постаравшись идти как можно бесшумнее, последовал за бандитами. Пройдя метров триста, остановился и прислушался – мне показалось, что сзади что-то зашуршало, я наклонил голову, посмотрел вокруг боковым зрением – вроде тихо. Пошел дальше, ловя разговоры главарей, и… попался.
Моей шеи коснулось что-то холодное и очень острое, негромкий голос сказал:
– Тихо, не шевелись. Иди вперед!
Я послушно зашагал, ругая себя последними словами: вот тебе, хренов разведчик, как я мог подпустить кого-то так близко? Пропил умения свои… С этими грустными мыслями я догнал неспешно идущих бандитов. Двое из тех, что были рядом со мной, подошли к ним, что-то сказали – те развернулись и направились ко мне.
Якорь осмотрел меня с ног до головы в свете масляной лампы – ее зажег кто-то из сопровождающих:
– Это что у нас за чудо? Хромой? Хромой… эээ… да он сам в руки пришел! Парни, да это же Седой! Видали как: вы там его ловите, а стоило мне выйти – и тут он сам ко мне прибежал! Хе-хе-хе… мне надо награду давать, десять золотых… – Его обезьянье лицо искривилось в усмешке. – Ну и что же ты, Седой, тут делал? Неужто хотел засвидетельствовать мне свое почтение?
– Он так тихо крался, что мы боялись, нас засечет – он даже эльфа услышал. Думали, все, запалились – ан нет. Не заметил.
– Давайте его в пустой склад, там поговорим! – Якорь повернулся через правое плечо и зашагал к порту.
Через двадцать минут я стоял в кругу бандитов и думал: «Какого хрена я был так неосторожен? Надо же было догадаться, что за ними будет негласная охрана – ну не так же просто они бродят по улицам! Хорошо хоть не отняли трость – видимо, посчитали совершенно безопасной. И это хорошо».
– Ну что, поговорим, Седой? – Якорь равнодушно сделал знак стоящим сзади боевикам, и меня ударили в спину так, что я упал на одно колено – второе у меня не сгибалось, а потому я замер в очень неудобной скрюченной позе.
– Говори, кто убил наших парней, куда делся Катун, где наше бабло! Скажешь или тебе помочь сказать? Парни, он чего молчит-то все время? Ну развяжите ему язык, только слегка – а то подохнет.
Меня начали пинать ногами, я упал в позу зародыша и только старался прикрыть голову – негоже идти на работу с синяками на морде. Впрочем, избежать ударов по лицу все равно не получилось – хорошо, хоть зубы целы. Ощупал их языком, потом, изобразив потерю сознания, обмяк, подсунув трость под себя…
– Вы там его не прибили? – забеспокоился Якорь. – Эльф, ну-ка погляди – живой он там.
Надо мной склонилось вытянутое лицо с острыми ушами, – я видел полуприкрытыми глазами – рука с длинными пальцами оттянула мне веко, и эльф сказал:
– Да он прит… – закончить фразу ему не удалось.
Я выдернул из-под себя рукоять трости с тридцатисантиметровым клинком и воткнул его в глаз существа, и затем здоровой ногой ударил по колену стоявшего рядом бандита – его нога с хрустом сломалась, и он завопил от боли. Не дав никому опомниться, я секущими ударами по ногам свалил еще двух и, вскочив с земли, отразил нож четвертого – распорол ему горло резким выпадом; пузан свалился следом за ним, зажав дыру в животе. Якорь быстро сориентировался и спринтерским рывком попытался покинуть склад – я метнул ему вслед стилет, пробив ногу сзади в подколенной впадине. Похоже, лезвие вышло у него из коленки, и это было страшно больно (по себе знаю). Под ногами шевелились подрезанные бандиты – я обошел всех, оглушил ударами, увернувшись от ножей, которыми они размахивали, свернул головы как курятам.
Якорь со стилетом в коленке успел отползти почти за угол склада, когда я взял его за здоровую ногу и поволок обратно. Бросив его рядом с мертвыми подельниками, я сказал:
– Сейчас ты умрешь. Но у тебя есть выбор – ты можешь умереть быстро, а можешь медленно и мучительно. Чтобы все быстро закончилось, ты ответишь на мои вопросы. Тебе все ясно? – Я подошел к лежащему Якорю, сцепившему зубы и бледному как смерть, и выдернул из него стилет.
– Ясно. Что ты хочешь знать?
Стоило отдать должное Якорю – держался он хорошо, мужественно… или на что-то рассчитывал? Человеку, когда он еще жив, всегда кажется, что вот-вот, и все кончится нормально, хорошо и что вот эти неприятности только дурной сон, а стоит проснуться – все и закончится. Скорее всего, он так и не поверил, что уже труп.
– Я хочу знать, кто такой Хозяин и где его найти.
Якорь хрипло засмеялся сквозь гримасу боли, потом сказал:
– Да ты болван! Никто не знает, кто такой Хозяин, и я не знаю. И они не знали.
– А как же ты получал приказы?
– Дурак! Да не было никаких приказов! И Хозяина никакого нет! Это рассказка для дураков, для того чтобы держать всех в подчинении, в страхе! Чтобы никто не мог и помыслить покуситься на меня!
Я замер, разочарованный, – вот и еще одна легенда, миф… Почему-то я сразу ему поверил. Да и зачем врать человеку, находящемуся на пороге смерти?
– Слушай, Седой, я тебе заплачу и даже не стану тебя преследовать – отпусти меня, доставь к лекарю – я дам тебе… десять тысяч золотых! Ты за эти деньги сможешь вылечить свою ногу, купить дом! Двадцать тысяч! Решайся! Ну?! Ты будешь богат! – Якорь с надеждой смотрел на меня, хитро поблескивая глазами. Главное, уйти отсюда живым, можно наобещать что угодно – ну а потом видно будет.
– Понимаешь, какая штука, Якорь, ты разбудил во мне Зверя – так меня когда-то звали, до того как я стал Седым. Был у меня один друг, вы его убили. Теперь у меня одна задача – отомстить всем вам. И тебе в первую очередь… Это ведь ты послал двух уродов к больному Катуну. Они его убили. Теперь умрешь ты.
Я вонзил в грудь бандиту стилет – тот дернулся, схватившись рукой за лезвие и распахав ладонь до кости, потом умер, закатив глаза.
Обшарив трупы, я собрал довольно большую добычу – больше трехсот золотых, а также много серебряников и медяков. Сложив все в куртку, снятую с убитого, я направился на выход. Подумал – вернулся. Пошарил еще, собрал все предметы, похожие на амулеты, – потом разберусь, какой для чего.
К дому я подходил уже на издыхании – нагрузка для больной ноги была слишком велика, ее разрывало, как щипцами, мышцы онемели и с трудом слушались. Из-за боли в ноге не чувствовалось боли в спине и боках, отбитых сапогами. Теперь нужно было подумать, как попасть в дом, минуя тетушку Марасу, – мне не климатило появиться ночью, в крови, с большим тяжелым узлом на плече.
Я потолкался у забора, потом заметил, что окно в мою комнату осталось открытым. Тихо войдя в калитку, я проковылял в палисадник, прицелился и со всей силы метнул узел на второй этаж. Он точно влетел в окно и плюхнулся рядом с кроватью, издав гулкий тупой шлепок. Я сразу рванулся к входной двери и застучал в нее:
– Тетушка Мараса, это я, Викор!
– Викор? А чего ты так поздно-то? Что случилось? – Она зажгла лампу и посветила, открыв мне дверь. – Что у тебя с лицом?
– Я в трактире засиделся, хотел послушать музыкантов. Потом пошел домой, на меня напали и ограбили. Вот сейчас только очнулся и сразу приплелся. Матушка, у вас нет какого-нибудь средства, чтобы на лице синяков не было? А то как я завтра на работу устраиваться пойду?
– Сейчас, сейчас найдем примочки! Что я, не лекарка, что ли! Сиди здесь, я сейчас принесу.
Я незаметно перевел дыхание – все прошло отлично. Мараса ничего не заподозрила. Вообще-то надо найти способ выбираться из дома незаметно. Интересный метод зарабатывания денег: на тебя нападают, ты их глушишь… ап! – деньги в кармане. Такой лов на приманку. Идет хромой человек, беззащитный, к нему отморозки – а он их всех валит. Я хмыкнул. Хорошо, конечно, но главное – чтобы меня самого не завалили. Бандиты были только с ножами – у них не принято ходить с мечами и саблями – а если сабля? Да меня на кусочки пошинкуют… Ладно, если один будет, а два или три – всех сразу не положишь. Надо будет это обдумать…
– Вот и я, вот и я… – Тетушка внесла в комнату чашку, в которой была какая-то бурая липкая жидкость, и кусочки ткани. – Давай-ка сейчас намажем – завтра будешь как огурчик, ни одного синяка не останется. Вот, гады, что наделали! Ненавижу эту шпану! Тут тоже бродят такие озорники – как-то повадились у нас под окнами выпивать и кричать, ругаться – я им замечание сделала, так они мне в окно камень кинули. Защитить-то некому, вот и хулиганят. Не трогай руками. Не трогай! – прикрикнула она. – Щиплет? Пусть щиплет! Значит – лечит. Что это за лекарство, если оно не противное и не щиплет! – засмеялась лекарка. – Надо, чтобы еще сильнее жгло, чтобы больше не лазил, куда не надо! Облепить тебя с ног до головы, небось не стал бы больше по трактирам шастать! Ладно, давай смывать мазь. Иди спать. Завтра разбужу рано, будем тебя на работу собирать.
Деньги я спрятал по разным углам – пришлось в одном месте поднять половицу и сложить туда основную часть – наверху оставил двадцать золотых и мелочовку, рассовав по сумкам. Вряд ли, конечно, Мараса стала бы лазать по моим вещам, но кто знает – бабулька она любопытная, а объяснять, откуда у меня взялась такая сумма наличными, мне никак не хотелось.
Мараса, как обещала, подняла меня довольно рано и погнала мыться – пришлось обливаться холодной водой из колодца. Моя куртка была безнадежно испачкана кровью, и тетушка выдала мне другую, вполне приличную, сказав, что она осталась от ее сына, – немножко коротковата мне, но вполне сойдет. Так оно и вышло.
К тому времени как мы подошли к зданию школы фехтования, я выглядел вполне благообразно: бедно, но чисто.
У входа в школу стоял дежурный парнишка, который побежал за хозяином. Им оказался человек среднего роста, лет сорока пяти на вид, кряжистый, с мощными жилистыми запястьями рук, с ладонями, покрытыми мозолями от меча. Он строго осмотрел Марасу и меня:
– Привет, Мараса. Что привело тебя ко мне?
– Вот, господин Ланкаста, работника вам привела. Мне сказали, вы ищете себе уборщика и ремонтника – так вот это он и есть.
– Хм… что-то он больше на покалеченного наемника похож, чем на уборщика. Я, в общем-то, думал старичка какого-нибудь найти. Да ладно, метлу можешь в руках удержать?
– Вроде могу, – буркнул я, – руки целы.
– Жалованье тебе два серебряника в день плюс питание – от общего котла. В твои обязанности входит следить за чистотой, подметать двор, если сломаются шкафчики или стулья – ремонтировать. Все ясно?
– Ясно. А смотреть на занятия я могу?
– Смотреть? – с интересом поглядел на меня Ланкаста. – Можешь, если время будет. Вздумаешь что-то украсть – будешь бит и вылетишь в тот же час. Один выходной в неделю, время работы с утра и до вечера. Если прикажу остаться до ночи – дополнительная оплата.
– Когда приступать?
– Да хоть сейчас.
– Спасибо, тетушка Мараса, я остаюсь. – Попрощавшись с ней до вечера, я отправился за Ланкастой.
Школа фехтования, а это именно она и была, представляла собой большой манеж под крышей. Вокруг него были здания, в которых находились склады, кухня, столовая для курсантов, тренировочные залы и душевые комнаты. Как я узнал, курсантами здесь являлись молодые люди, которые хотели в совершенстве изучить искусство фехтования и рукопашного боя.
Каждый благородный господин должен был уметь: скакать на коне, танцевать, владеть хорошими манерами и самое главное – фехтовать и дать отпор без оружия. Вот этому тут и учили – за тысячу золотых в год. Видимо, Ланкаста был известным человеком, раз дворяне платили такие деньги за его уроки. В манеже бегали, прыгали, бились на палках человек тридцать учеников разного возраста, из чего я сделал вывод, что Ланкаста совсем не бедствует.
Хозяин школы отвел меня на кухню, где суетилась соседка Марасы, пресловутая Сарана, та выдала мне метлу, тряпку и деревянное ведро – так началась моя служба в школе фехтования Ланкасты.
Я являлся на работу примерно к девяти утра, начинал с протирания полов в зимних спортзалах, где в холодное время года тренировались курсанты, и в административном здании, потом переходил на территорию вокруг манежа – собирал мусор, подметал. Иногда приходилось ремонтировать стулья и столы, расшатанные резвыми курсантами. Меня они не замечали – как мебель. Кто я для них был? Всего лишь хромой уборщик.
Занятия в школе заканчивались около пяти вечера, курсанты расходились, я прибирал за ними, потом мог отправляться домой. Работа была не особенно обременительная, но довольно унизительная – потому, видимо, не очень-то хотели на нее идти. Но меня интересовала не сама работа, а то, чему и как учат курсантов. А учили их интересно: кроме обычных упражнений на выносливость и реакцию, очень похожих на те, что преподавали в военных училищах Земли, их тренировали владеть различными видами оружия – от шпаг и рапир до тяжелых боевых топоров. Учили также метать ножи и драться голыми руками.
В фехтовании я был полный профан, но вот в рукопашном бое и метании ножей я мог бы дать фору всем этим курсантам, и не только им – даже самому Ланкасте. Вот что у него было не отнять – он был эффективный и молниеносный фехтовальщик, биться против которого – все равно что сразу умереть. Хотя мне иногда и закрадывалась в голову мысль: в тренировочном поединке – все мастера, а вот если бы пришлось на самом деле убивать? Потом я узнал, что и это он делал, и не раз. Ланкаста выигрывал фехтовальные турниры, еще служа в армии, и прославился подвигами на войне с Аранией.
Каждый день, после того как я заканчивал собирать и подметать, а курсанты разбегались по домам, в мои руки ложилась палка, с которой тренировались фехтовальщики, и я повторял движения, виденные мной. Через два месяца я уверенно повторял все ката, удары и стойки – увы, противники у меня были только воображаемые.
Как-то вечером, когда я, увлекшись, наносил палкой удары воображаемому противнику, сзади послышался голос хозяина:
– Ты должен контролировать удар, если ты следуешь стилю, применяемому в нашей школе. Есть два способа: или ты бьешь сквозь тело противника в точку за ним, или ты до конца контролируешь проникновение в тело. Сейчас ты пользуешься имитацией легкого меча, он не предназначен для пробивания тяжелых доспехов, а значит, должен применяться с контролем.
Ланкаста медленно подошел ко мне:
– Викор, кто ты такой? Я следил за тобой все это время. У тебя тело опытного бойца, боевые раны, но ты совершенно не умеешь владеть мечом. Мне просто интересно, не думай, что я лезу в душу. Решил поговорить с тобой. Пойдем-ка! – Он вошел на арену, взял из стойки палку, имитирующую кинжал. – Оставь меч, иди сюда. Защищайся!
Он провел несколько ножевых ударов слева направо, потом ударил в солнечное сплетение, изменяя направление движения. Я легко ушел от нападения, выбил нож и обозначил удар в кадык двумя пальцами, которые вырвали бы ему гортань в настоящем бою.
– Хорошо… а если вот так?! – Он взял два ножа и стал чертить ими в воздухе, рисуя замысловатые спирали.
Я проследил за лезвиями, вписался в один из ударов и, крутанув мастера в воздухе, отправил на песок арены приемом айкидо.
– Ого! А ну-ка с мечом!
Меч в его руках летах как стрекоза… После нескольких уворотов я пропустил болезненные удары по ребрам и голове.
– Так, складывается впечатление, что тебя учили работать только против коротких клинков – ножей и кинжалов. Бери нож!
Я взял нож, и мы сошлись с ним в ножевом поединке – клинки ударялись друг о друга, создавали в воздухе причудливые фигуры – тут я был с ним на равных и, может быть, даже превосходил. Вряд ли он в своей жизни бился на ножах с реальным противником, а я бился, и не раз.
– Ясно, тут ты мастер. А ну-ка пошли сюда! – Он отвел меня к щиту, в который метали ножи. – Бери вот эти ножи и пробуй их метнуть в цель – вот в эту фигуру человека.
Я взял несколько ножей, взвесил каждый на руке и очень быстро метнул их по очереди так, что в плечах, горле, легком, сердце и животе «человека» через пару мгновений торчало по клинку.
– Да, отлично. Странный ты уборщик. Кого ты там убирал, интересно! Фехтовать не умеешь, ножом владеешь лучше меня. Я еще тебя в рукопашном не пробовал, но почему-то кажется, что ты меня одолеешь, даже с больной ногой. – Ланкаста испытующе посмотрел мне в лицо: – Думаю, нам надо серьезно с тобой поговорить…