В больнице, которую в народе звали просто «Склиф», Нину попросили сдать чемодан.
Оглядев строгим взглядом охранников, Нина все-таки отнесла чудо советского галантерейного производства – тряпичный чемодан в клеточку – в камеру хранения. Там ничему не удивлялись: в эту больницу круглосуточно приезжали со всей России и из окрестных стран.
Поплутав налегке по длинным коридорам больницы, Нина нашла отдел кадров и, постучавшись в кабинет, тут же вошла с протянутым паспортом и дипломом медсестры.
– Мне бы на работу.
Три занятые женщины смотрели на нее без всякого интереса.
– Медсестра широкого профиля? – неспешно спросила женщина средних лет. – Гражданство, как я понимаю, российское.
– Я из Новгородской области, из деревни Кашниково, – заторопилась объяснить Нина, оставаясь стоять в дверях.
– По тебе сразу видно, что Кашниково, – прокомментировала та же инспекторша. – Проходи ко мне, садись.
Нина какими-то непривычными для нее мелкими шажками прошла к столу инспекторши и села на хлипкий офисный стул. Документы положила на край стола.
Вблизи инспекторша выглядела старше, чем казалось издалека. Эффект свежести достигался макияжем и белым цветом крахмального халата, который, как известно, молодит.
На столе появились бланки.
– Только есть маленькое «но». Медсестер в нашей больнице хватает своих, у нас ведь кафедра, и они проходят практику от мединститута, а вот с нянечками – беда. Если две недели нянечкой отработаешь, то переведем в медсестры. Согласна?
– А сколько платят? – несмело спросила Нина. Услышав сумму, в три раза превышающую ее зарплату в Кашниково, тут же кивнула головой. – Согласна.
– Вот, заполняй, – преувеличенно душевно инспекторша глянула Нине в глаза и спросила тоном давней подружки: – Пьешь, много куришь?
– Не-ет, – убежденно ответила Нина. – У нас даже когда вся деревня запивает, так я держусь и спирт из аптеки не продаю и не обмениваю. Не положено. И не курю совсем, не люблю.
В тот же день Нину устроили в общежитие, и она поселилась в комнате с тремя соседками-туркменками. Женщины тоже работали нянечками и по-русски говорили плохо. На Нину они смотрели с неприязнью. Девушка была слишком крупной, белокожей, и на ее лице не было вечного беспокойства о прописке.
Туркменки безостановочно щебетали на своем языке, по общежитию ходили гуртом, в длинных платьях, в расшитых теплых тапках и шароварах. От них пахло пловом и нестираным бельем.
Нина сразу поняла, что общих интересов у нее с этими женщинами не возникнет. Но выхода не было, снять даже комнату деревенскому жителю, недавно появившемуся в столице, было под силу только в компании из трех-пяти человек, отдающих за скромный угол половину своей зарплаты.
Нину определили в хирургию. Работы в отделении оказалось много, и была она самой грязной, какую только можно придумать, – выносить из операционной перевязочные материалы и «биологические отходы», состоящие из отрезанных поврежденных тканей, а иногда и из органов, еще три раза в день убирать за больными судна.
Входило в ее обязанности мыть туалеты и унитазы, в которых и воду-то, по слабости или из-за вредности, не всегда спускали. На мытье полов в палатах и в коридоре Нина отдыхала. Мыть приходилось тщательно – больница сверкала чистотой после серьезного ремонта.
В первую ночь в общаге, перед выходом на работу, Нина заснуть не могла. Лежала, смотрела в потолок, прислушивалась к дыханию туркменок. Одна из них храпела, другая сопела, третья часто пукала. «Не уживусь», – подумала тогда она.
После первого же дня работы проблем со сном у нее больше не возникало.
Появление Нины, на полголовы выше большинства медсестер, произвело сильное впечатление на мужскую часть медперсонала.
Заслуженный хирург Степан Васильевич и его ассистент Армен проводили взглядом новенькую, переглянулись. Степан Васильевич высказался первым:
– Ты глянь, какая аппетитная, свеженькая.
– И обратите внимание, абсолютно здоровая. Сразу хочется… поставить диагноз. Но боязно.
– Да уж, если такая вломит, то мало не покажется.
И все-таки в очередное ночное дежурство Армен Вазгенович, тридцати лет от роду, избалованный женщинами с четырнадцати лет, пробрался из ординаторской в комнату сестры-хозяйки, где спала Нина. Предложил попить чайку. Нина, имея печальный опыт общения в комнате сестры-хозяйки, взяла врача за руку, вывела в коридор и спокойно пообещала:
– Полезешь – огрею судном по голове, а что будет в судне, так это дело случая. Мало ли, может, у больного понос окажется.
Армен предупреждению поверил.
Глафира Ивановна, старшая медсестра отделения, день и ночь пропадающая на работе, заметила аккуратность и работоспособность Нины и поощрила ее оригинальным способом. Она разрешила Нине задерживаться после смены на два часа и помогать медсестрам.
Глафиру Ивановну можно было понять. Врачи и медсестры в больнице работали на совесть. Конечно, никто не отказывался от подношений, но по сравнению с тем, что делали врачи и весь медперсонал для пациентов, часто вытаскивая их с того света, любая плата не окупала и третьей части их трудозатрат.
Своих, то есть штатный медперсонал, Глафира Ивановна жалела. А тут пришла деревенская девка. Здоровая, во всех смыслах слова, безотказная да к тому же зависимая от нее полностью. Как не воспользоваться лишней рабсилой?
Через три дня Нине, помимо помывочных работ, поручили делать сложные перевязки после автомобильных или производственных травм.
Первыми почувствовали особые способности Нины женщины. И уколы она делала безболезненно, и раны под ее перевязками заживали быстрее.
Новость тут же стала легендой отделения. Люди, следящие за своим здоровьем, просили лечащих врачей, чтобы за ними посмотрела Нина. Старшая сестра брала деньги и подношения. Нине доставались крохи, и не деньги, а мелкие подарки.
В общежитие, в комнату, где с недовольным видом сидели замолкавшие при ее появлении туркменки, Нина возвращалась донельзя усталая и, сходив в общий душ, бессильно падала на кровать. Засыпала она, пока снимала халат.
Из-за бытовой неустроенности почти не отдыхала. Нагрузки не снижалась, а только увеличивались, и Нина оформилась на полторы ставки.
Врачи-женщины мало замечали нянечку, хватало возни с больными и постоянно сменяющимся сестринским персоналом, приходящим на практику. Армен быстро утешился с очередной медсестричкой, а Степан Васильевич, услышав от Армена обещание Нины защищаться, решил не рисковать. Хотя откровенно облизывался, когда Нина оказывалась рядом.
Глафире Ивановне иногда было жаль Нину, но при отчаянной текучести кадров невозможно было привыкнуть к новым лицам. Больные, занятые собственными болячками, тоже особой гуманности к нянечке-медсестре из провинции не проявляли.
Вот кто не доставал Нину и остальных нянечек, так это люди, любящие выпить. Особую касту составляли мужики, получившие травмы по пьяни. День у них начинался с обзвона знакомых, которые могли бы принести в больницу не баловство, типа соков и апельсинов, а «конкретную» водку. Вечером они кучковались в туалете или под лестницей, рассказывая друг другу, у кого что болит и сколько, чего и когда было выпито в их жизни. Зато когда Нина шикала на них: «И так с ног валюсь, а вы тут еще бычки роняете», они по собственному графику подметали за собой и даже иногда протирали лестницу.
Через неделю работы по двенадцать часов в сутки Нина почувствовала изнеможение всех своих сил – и физических, и моральных. Она решила бросить «Склиф» и вернуться или в Боровичи, или в Кашниково.
Позвонив маме с жалобой на усталость, услышала в ответ, что пора бы поставить на их участке еще одну теплицу и отремонтировать подпол, в котором подмыты кирпичи с северной стороны.
– Мама, если я столько буду работать, то тебе придется не кирпичи покупать, а надгробную плиту для меня.
– Шутки у тебя, Нина, медицинские.
– На что способна, мама, на то и шучу. Как Сашенька?
– Сашенька – хорошо. Толстеет, вопит с утра до вечера, то конфет, то телевизора требует. Ему тоже, между прочим, денюшки для еды нужны.
– Поняла, мама, поняла.
Переложив телефон в карман халата, Нина с тоской смотрела в окно, на соседние корпуса больницы, на скудную зелень больничной территории.
– Господи, как же мне нужен отдых. Но если возвращусь в Кашниково – засмеют.
В первый выходной Нина решила выйти в город. В Москве она была один раз в третьем классе. Тогда половину сельской школы рассадили в большой и непривычный «Икарус» и отвезли прямо на Красную площадь, в Исторический музей.
Дети ходили по залам пришибленные, тихие. Ничего из того, что говорила экскурсовод, Нина не запомнила, но осталось сильное впечатление другой, ненастоящей жизни, которая бывает только по телевизору.
Идти далеко от больницы не было сил, не было и желания тратиться на транспорт. Еду Нина не покупала, благо кормили в «Склифе» неплохо и обильно. На полученный аванс она решила купить новые босоножки и зонт.
Для выхода Нина надела почти новые джинсы, собственноручно связанную ажурную кофточку и не привычные кроссовки, а выходные туфли.
Выйдя на Садовое кольцо, Нина стояла минут пять, наблюдая за бесконечным потоком автомобилей. В минуту мимо нее по восьми полосам проезжали сотни машин. И все как одна страшно дорогие.
Людей на улице было столько, сколько Нина не видела за всю жизнь. Великий Новгород, казавшийся ей огромным, теперь вспомнился провинциальным городком.
Нина постаралась чуть улыбаться и идти, повыше подняв голову, легче ступая в своих слегка ободранных туфлях.
Сестра-хозяйка, которую и в пятьдесят с хвостиком все звали Лариса и с которой Нина пила чай три раза в день, советовала ей ехать в Люблино или на Тушинскую, на вещевой рынок.
– Можно еще в «Центробувь» зайти или в «Сток», но там дороже. А здесь, в центре, Ниночка, не цены, а провокация инфаркта. Тряпки и обувка красивые, ничего не скажу, но почти такие же можно купить в пятнадцать раз дешевле.
Нина Ларисе и поверила, и нет. Понятно, что в центре всегда дороже, но не настолько же!
Нине понравилась чистота города. На улице – ни фантика, ни пустой бутылки. Все время ходили парни в зеленой униформе и убирались. А когда она прошла по переходу на другую сторону Садового, к торговому центру, то своими собственными глазами увидела, как мрамор стен мыли пенящимся шампунем.
Торговый центр блистал стеклянными дверями и витринами, металлом ручек, перил, лестниц. Постояв в холле и оглядывая этажи бутиков, или как там называются магазинчики, заставленные вешалками и витринами, Нина решительно подошла к лестнице.
На втором этаже она зашла в обувной раздел и поразилась красоте представленных моделей. Подойдя к стенду с обувью, она взяла босоножку с необычной отделкой, на высоком каблуке. Босоножка была не очень удобной, но очень красивой. «Если денег хватит – куплю», – решила Нина и перевернула обувку.
На ценнике было напечатано – семнадцать тысяч шестьсот. Нина взяла соседнюю модель, на ней значилось – двадцать две тысячи триста. Это зарплаты всех четырех доярок в Кашниково, вместе взятых, и с премиальными.
Две молоденькие продавщицы смотрели на Нину со снисходительным интересом.
– Каблук слишком высокий, – постаралась сказать спокойно Нина и поставила босоножки на место.
Она зашла еще в три бутика, на разных этажах, присматривалась к одежде, к сумкам, зонтам и всяким шарфикам. Цены поражали, возмущали и показывали, насколько мало получает Нина и все ее знакомые.
Выйдя из седьмого бутика, Нина поняла, что заблудилась. Походив по коридорчикам между стеклянными магазинами, Нина, краснея от смущения, подошла к смазливому охраннику в черных брюках, белой рубашке и в галстуке.
– Извините, я заблудилась.
– Не ты первая, не ты последняя, – весело ответил охранник с вологодским оканьем. – Сам поначалу здесь блуждал, планы рисовал. Пойдем, покажу, где выход.
Охранник гордо пошел на шаг впереди Нины. Нина, потеряв интерес к тряпкам, семенила за ним.
– А чего ничего не купила? – Охранник, улыбаясь, оглянулся. – Шучу. Здесь цены не для простых людей, для миллионеров. Видишь, как народу мало. Телефончик оставишь?
– У меня роуминг новгородский, звонить дорого, лучше вы мне свой, я с работы позвоню.
Охранник протянул визитку, и Нина засунула ее в задний карман джинсов.
– Спасибо.
Выйдя из центра, Нина, дабы не впадать в искушение, аккуратно опустила визитку в урну. Еще не хватало тратить силы на мужиков. Перетопчутся.
Не потратив деньги на обувь, Нина решила поесть в кафешке. «Макдоналса» поблизости не наблюдалось, и она зашла в кафе, расположенное на первом этаже двухэтажного особняка восемнадцатого, как указывала мемориальная доска, века.
В кафе было прохладно и приятно пахло. Охранник и девушка-администратор смотрели на Нину, как те продавщицы из обувного.
– Девушка, вы сначала меню посмотрите… Может, вам ассортимент не понравится.
Администратор кивнула на тумбочку, на которой стоял букет цветов и лежала большая кожаная папка. Нина открыла ее и первое, что увидела – «салат греческий» – 10. Вторым шел «язык заливной» за 15.
– А чего так дешево? – с подозрением спросила Нина.
Администраторша и охранник вздохнули.
– Цены указаны в евро. Умножайте на тридцать пять.
Нина умножила и положила меню на тумбочку.
– Врать не буду, у меня нет таких денег, – призналась она.
– Очень тебя понимаю, – серьезно ответила администраторша.
После кафе Нина никуда не заходила, просто шла по проспекту Мира, смотрела на дома, на людей.
В «Склиф» вернулась усталая и расстроенная.
– Нагулялась? – Лариса поставила перед Ниной блюдце с салатом и тарелку с картофельным пюре и двумя котлетами. – Насмотрелась?
– Я таких денег никогда не заработаю.
– А и не старайся. – Лариса посмотрелась в зеркало, поправила прическу и обтягивающий круглое тело халат. – Судьба сама распорядится. Добавку будешь? Я тебе на всякий случай две порции взяла.
– Буду.
– Вот что мне в тебе нравится, так то, что ты не худеешь. Все на диетах, а ты ешь и не отказываешься.
– Мне бабушка, а она у меня была фельдшером, еще в детстве объяснила, что у меня отличный метаболизм и не надо его сбивать похуданием, хуже будет.
– Оно и правда. Фигура у тебя – смерть мужикам. Заглядываются?
– И заглядываются, и щиплются.
– Все они кобеляки, – высказалась Лариса и достала из холодильника вторую тарелку с котлетами.
И все-таки Нина ушла бы из «Склифа» и уехала домой. Остаться в Москве помог случай.
Убираясь в приемном покое, она столкнулась с очередным больным, привезенным «Скорой помощью». Рядом с каталкой, на которую переложили пожилого мужчину в отличном костюме, стоял огромный парень.
– Инсульт, – поставил диагноз врач.
Специалистом он считался хорошим, но часто брал на лапу, пугая сложным диагнозом и обещая вылечить. А куда ему деваться в сорок лет с двумя детьми на шее и беременной женой?
– Он мой отец, – растерянно бормотал парень. – Ему прямо на работе, на совещании, плохо стало.
– Будем лечить, – особым тоном, оценив материальный уровень и больного, и его сына, успокаивал врач.
Когда Нина нагнулась ближе к больному, тот схватил ее за руку и не отпускал. Он делал это интуитивно, ему так было легче.
Нина оглянулась на здоровяка.
– Вы машину отпустили?
– Нет.
– Это хорошо. В больницах теперь мало лекарств, может, придется в аптеку смотаться.
Дежурный врач отодвинул Нину.
– Н-да, проблема. Ну что же, – врач решительно потер руки, – придется в реанимацию.
– Да зачем ему? – Нина рассердилась. – Шок ведь прошел.
– Вот только мне не хватало, чтобы нянечки мне консультации давали! – взорвался врач.
– Ой, ну зачем ему лишние лекарства, – Нина погладила больного по голове, ощущая что-то не совсем ясное. – Церебролизин, а остальное лишнее, на почки и печень плохо повлияет.
Рука пожилого мужчины приподнялась, он что-то промычал. Нина опять взяла его за руку, и он успокоился.
– Меня Василием зовут, – громко и весьма настойчиво заговорил здоровяк, обращаясь к врачу. – У вас есть платное отделение? Я в состоянии заплатить за хорошее обслуживание отца. И официальный тариф оплачу, и сиделку найму.
– Есть у нас, есть. – Доктор внимательно посмотрел на ободранный, несмотря на защитную пластиковую полосу, угол стены. – Прайс-лист мы вам представим, но все равно надо как-то персонал простимулировать.
– Да понял я, доктор, – привычным движением Василий достал портмоне, вынул из него хорошую купюру и положил в карман врача.
– Спасибо, – с достоинством поблагодарил врач и небрежно добавил: – А с сиделкой лучше напрямую договариваться, они у нас за любую сумму готовы.
Василий перегнулся через каталку:
– Девушка, когда у вас кончается рабочий день? Я нанимаю вас в сиделки.
Нина хотела возразить… и испытала мгновенную уверенность в свалившемся на нее шансе в лучшем повороте судьбы. Она, не отпуская руки больного, поспешно согласилась.
– Я могу отпроситься. Мне отгулы положены.
– Договорились, – Василий смотрел на бледного отца, на перекошенное инсультом лицо.
Каталку врач и Нина завезли в грузовой лифт.
– Телефон! – Василий постучал по карманам, нашел визитку, передал Нине, сделав шаг в большой лифт. – Вот тот, что средний, это мой постоянный. Как узнаете что-нибудь, сразу перезвоните. Отца зовут Аркадий Андреевич.
Выталкивая Василия из лифта, Нина с удовольствием дотрагивалась до мужского крепкого тела.
– Я поняла, поняла. Вы не волнуйтесь. Все будет хорошо.
Равнодушный лифтер отодвинул Нину и с грохотом закрыл дверь.
Нина сидела у постели Аркадия Андреевича весь день и ночь, отходя только в туалет. Ей выделили соседнюю постель в палате на двоих. Нина, зная, что больные могут быть всякие, побрезговала ночью лечь на матрас в пятнах. Утром выдали свежее белье, и она проспала полдня.
Вечером приехал Василий, привез продукты, вещи, тапки и гигиенические принадлежности. Он подробно обсудил условия работы Нины. Названная сумма за услуги индивидуальной медсестры сильно впечатлила Нину.
– И еще, – Василий отпил коньяка из плоской металлической бутылки, – я теперь в два раза больше буду работать, за себя и за отца, так что часто не отвлекай, могу наорать.
– Намек поняла, доставать не буду.
Поцеловав отца, Василий внимательно оглядел Нину, отчего у нее поползли по телу мурашки, и вышел из палаты.
Ночью, чтобы не терять времени, Нина сходила в общежитие «Склифа», взяла необходимые вещи и полностью переселилась в палату Аркадия Андреевича.
В ее обязанности входили внутривенные и внутримышечные уколы, впихивание в капризного больного таблеток, уборка палаты, ревизия принесенных продуктов и ответы на бесконечные дурацкие телефонные звонки.
Аркадий Андреевич пришел в сознание на следующий день, еще через три дня смог сносно выговаривать первые слова и объясняться с помощью жестов.
Нина вспоминала больницу в Боровичах. Ну не сравнить. Там даже одноразовые шприцы больные должны были приносить с собой, не говоря уже о капельницах. Конечно, для тяжелых больных все это находилось, но как только пациент переставал ждать общения с Богом и начинал интересоваться, что там за окном лечебного учреждения, так медицинский интерес к нему резко падал, и спасение больного становилось его сугубо личным делом.
Реабилитация проходила с помощью родственников, при их же подкормке, поскольку о меню столовых бюджетных больниц в провинции говорить можно либо с юмором, либо с матом.
А вот санитарки выполняли свои обязанности в Боровичах ответственно, почти как в этом, платном, отделении.
Новость о том, что есть такая уникальная Нина, которая безболезненно делает самые сложные уколы и перевязки, не только осталась в «Склифе», но и распространилась по всей больнице. Однако к Нине стали обращаться не больные, которые не очень-то ориентировались в сложной системе отделений и корпусов. Нет! Теперь о помощи ее просили сами медсестры, и особо Глафира Ивановна. Уж они-то профессионально оценили качество работы Нины и ее особые способности.
Просьбы медперсонала помочь «по старой доброй памяти» Нина, обиженная прошлым равнодушным обращением, отвергала самым действенным способом. Она рекомендовала обратиться напрямую к Василию, сыну своего индивидуального пациента. Куда их посылал Вася, она догадывалась, и после трех просьб «помочь по дружбе» других не поступало.
Василий и жена Аркадия Андреевича, Елена Борисовна, приезжали через день. И ежедневно ломились посетители.
Когда Аркадий Андреевич спал, Нина шипела на посетителей и выводила их в маленький холл, где просила написать записку на специально выставленной тумбочке. Если спала Нина, то Аркадий Андреевич заставлял пришедшего говорить тише, не будить спасительницу.