Ровный гул в ушах, покачивание. Шипение дверей. Поневоле отключаешься в этом вареве, даже если висишь на поручне, и тебя толкают в спину рюкзаками, давят твои ноги, и орет в конце вагона осоловевший младенец. Пахнет потом и резкими духами, остатками дезодоранта, спиртным и намеком на бомжатню.
Дышать сложно, жить погано. Остается спать.
Впасть в анабиоз, сезонный, потому что сердце вдребезги и прочая жизнь в говно. Все сон.
«Ну и спи! – шепчут в самое ухо. – Как в детстве: чучух-чучух!»
Игорь вздрагивает, крупно, конвульсивно, и открывает глаза. Какая-то дрянь саданула по голени каблуком. Каблук еще такой, тонкий, острый, мечта эскалатора. Кто на шпильках в метро ездит, дура?
– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – проспект Мира.
Полкруга проехал, а мест не предвидится.
«Час пик! – снова шепчут на ухо. – А ты знаешь, что такое час пик? Час, когда жертвы скидывают на пики. Внутри угольной ямы – черные пики, бах – и алая кровь! Красиво!»
Да кто там развлекается всю дорогу?
Игорь оглядывается, нет, все тихо, даже в спину пихать перестали. Рядом ботан, уткнулся в конспект, что там у него? Тервер? Тоже сессия на носу, брат студент? Прикольно! По теории вероятности…
«По теории вероятности большинство самоубийств случается на Пушкинской. Хотя там все простенько, разве медальоны медные. А вот Красные Ворота – это чистый мавзолей!»
В глазах черно, и из густого мрака проступает Сокольническая, по ней бьют молотком, всмятку, до крови, струйки текут, множатся резкими штрихами, жилками мрамора, зацветают медальонами красной меди, и вот уже дерево, алое, ажурное, или это черные щупальца нарастают из углов, раздирая его в щепки…
– Эй, парень, тебе плохо, что ли?
А… Игорь вскидывает голову, часто дышит, кругом светло до рези, до слез, сердце точно маятник туда-сюда, и дедок какой-то смотрит, пристально, с пониманием. Что он там себе придумал, старый хрен?
– Ты присядь, видно, ночь была неспокойная. Садись, не ломайся, мне выходить. Стар я уже тут кататься.
«А потом пришли красные люди, слабые люди, болезные, и на вкус ерунда, и Боги их были слабы. Раскрутили людей на кровавую дань, стали Боги сильнее, и силой своей взяли Власть до небес».
На алых обломках дерева – аспидный трон, свитый из щупалец, с красным глазом, ярким, будто звезда над башней…
Класс! И лекция тебе, и аниме в стиле Тарантино! Какая уж тут учеба?!
Игорь заходит на новый круг по Кольцу, хотя такие штуки отдают галлюциногенами. Может, в воздухе что распыляют?
«Или взять хотя бы Сокол, там раньше расстрельное кладбище было».
– А дальше?
«Не наглей. Пятый круг катаешь. Хочешь экскурсию, делай пересадки!»
У подножия мрачного трона – багряная книга, она тлеет, и рдеют угли. Мраморный пол, своды, арки, нет никого, и кто-то есть…
Гул метро, картинка сбоит, словно рвется какая-то связь, то ли зона вне доступа, то ли он не допущен. Но в метро – сплошные помехи, уровень шума убойный, перепонки разрывает, и кругом негатив, с утра накидают дерьма на лопату, и к вечеру не продохнуть. Не от хорошей жизни люди под землю лезут!
Девушка стоит, задрав голову, плачет. Странная девушка, волосы зеленые, рюкзачок в виде гробика и пирсинг на губах, в двух местах скобками, там, где у вампиров клыки. Игорь сам не знает, зачем подошел, просто девушка плачет, и он тянет ее за рукав.
– Мозаики! – шепчет она, точно вывели комп из спящего режима. – Такая красота! Сколько боли и крови, концентрат! Мерзлыми пальцами в темной мастерской, в мороз, в блокаду в Ленинграде! Какая варварская роскошь на крови! Гробница, склеп…