Распад
1
Ну и денёк! Рассвет с похмельем, закат с выселением. Логичный конец очередной неудачи и начало новой! Какой черт дернул суку продать квартиру в ноябре? Да и кому такой клоповник нужен?
А мне что прикажете делать? В смирении дрочить по закоулкам? Я вновь лишился дома. Единственный плюс (экономия!) – не заносить за последние два месяца. Свали, да еще заплати: идите нахер с такими запросами!
Где повесть?.. В мусор, непотребные излияния нежности! Ещё стакан на дорожку и можно выходить. Лёд в стакане растаял… Наплевать! Две полосы подряд… Явный перебор. Порошок напролом атакует слизистую. Снова платок в запекшейся крови цвета дерьма, но сейчас не время внимать стоп-сигналам организма.
Взгляд в растерянности скачет между столом, заваленным книгами, проводами, окурками, и шкафом с полугодовалым слоем пыли. Старый диван усеян пеплом. Трахая меня, очередная любовь стряхивала не глядя, ведь я каждой разрешал курить в постели.
Кухню расписал пьяный Макс. Вялая попытка репродуцировать гогеновский почерк. Заблёванная раковина и расколотый унитаз органично дополняют общую картину упадка. Спасибо Трейси Эмин за быт в современном искусстве!
Желтый электрический свет давит на глаза, накапливая раздражение. Проще было бы спотыкаться в потемках, но, к моему сожалению, ситуация требует полной отдачи, волей-неволей приходится вспарывать брюхо эстетическому комфорту.
Я не смог за два месяца вкрутить лампочку в прихожей, и теперь темнота меня пугает, а дверной звонок в любой момент может сообщить о поражении.
Сейчас не самое лучшее время сбрасывать скорость. Выселение дышит в спину. Джойс, ирландский ублюдок, ты где?! Лотофаги сохранили заначку, дай бог им здоровья. Пятнадцать… двадцать пять… не густо, зато все и на месте.
О чём я только думал, заселяясь! Двадцатка за эту дыру – явный перебор. Хотя, возможно, четыре месяца назад обстановка казалась более симпатичной.
Всё происходящее можно списать на мой талант переводить добро в дерьмо. По такому сценарию я спустил учебу, тёплое рабочее место и родительское доверие. Туши свечи! Не время для самоанализа! Пора смазывать лыжи и сваливать. Здесь меня ничего не удержит, разве что взрыв. И пусть жадную тварь разорвет на части, когда она увидит эту инсталляцию.
Озверелая хозяйка будет хлопать свинячьими глазками, отказываясь им верить. После вспыхнет, словно керосин, и сто килограммов понесутся из комнаты в кухню с мокрыми подмышками и слюноотделением. Задыхаясь от возмущения, она выскочит на лестничную площадку, выкурит сигарету и жирным пальцем начнет истерически тыкать в экран телефона. Сделает пятьдесят, может, сто звонков, но… в ответ, кроме хладнокровных длинных гудков, – ничего. Наслаждайся!
Я стал более рассудительным, а значит порошок начал действовать. Поэтому добавлю-ка еще полосу для закрепления эффекта. Главное, не зацикливаться, можно не успеть выкрутить руль при таком заносе. Когда тебя собираются выселять, нельзя останавливаться даже на сигарету. Хозяйке наплевать на твои проблемы. Всё, что она сможет заметить, – это лишь осколки доверия в разбитом унитазе. Три минуты на шнурки, пальто и ещё один стакан. Меня здесь нет и больше не будет.
Осень на последнем дыхании, оставляет мокрую плоть зиме. Город стал менее доступен. Холод вцепился в проспекты, фонари, каналы, насквозь пропитав стены домов. Такое время невозможно игнорировать.
Вот только не начинай! Совесть – жалкий суррогат больной осознанности и не более чем барьер перед самосохранением. Если чистая совесть – это постоянный праздник, то отсутствие ее – это Вудсток на репите.
Я не виноват, я жил как умел! Дайте своевременное предупреждение и не будет следов моего пребывания. Хотя вряд ли… видимо, сейчас таково положение вещей. Видимо, звёзды сложились над моей головой в созвездие «жопа». Я год от года скитаюсь под ним.
Проспект съеживается от натиска атмосферной слизи. Люди с хаотичной траекторией в спешке роняют перчатки и зажигалки. Думаю, каждый втайне помышляет напиться или свалить из холодного плена.
Оно сегодня, как и вчера, сидит возле супермаркета. Там, где утром школьники покупают сигареты, а вечером завсегдатаи собирают на бутылку. Оно, исключение рода человеческого, постоянно восседает здесь на трёх коробках и невнятно вещает в пустоту с картонного трона. Самобытная смесь андрогинности и дереализации. Из увиденного невозможно выделить первичные половые признаки. Оно кутается в красный платок и засаленный пуховик – щемящее зрелище для сочувствующих. Постоянный наблюдатель за магазином завораживает и пугает. Звериные ножки так коротки! Где должны быть колени – начинаются ступни. Какая мразь вывернула их в обратную сторону?!
На дне бумажного стаканчика скорбно покоится несколько пятаков. Я левой рукой, словно ковшом, зачерпнул мелочь в кармане. Совесть всячески намекала на второй шанс, но мне сложно было разглядеть подвох. Только поднес руку к стакану, карлик завизжал: «Нет, нет, нет!» С таким надрывом, будто отнимают нажитое. Казалось, юродивый говнюк хотел плюнуть в расширенный зрачок, а сумел попасть гораздо глубже.
Настойчивый ветер мешает прикурить, даже на плотно забитом проспекте. Да, это я несусь в пальто нараспашку. Откинув все чувства, я с каждой затяжкой ловлю мандраж. Ноябрь смешивает снег с дождем, размазывая слякоть по радиусу города. Ветер усиливается, подталкивая вперёд. Становится всё легче и легче сделать шаг в пустоту, навстречу очередной неопределенности.
2
«Оставьте сообщение после звукового сигнала!» – «Ну же, Макс! Включи телефон! Сука!»
Канал ведёт в «Старый Знакомый». Город – остров, пульсирующий ком токсичной информации и энергии, плавающий на электромагнитных волнах. Тварь никак не потонет!
Мозг желает отключки. Сколько еще придется топтать улицу?! Пальцы немеют, кровь из носу – требуется повысить градус. Настроение упало к нулю, но обстоятельства требуют быть в форме. Во благо ситуации порошок работает безотказно.
Вечер пятницы, время начала концерта. У входа толпа, тривиальная серая масса. По будням каменная Харибда глотает детей в спальниках, а в пятницу вечером изливает несварения в центр. Сегодня город вывернуло пидорами, фриками, пьяными интеллектуалами, фанатами прямо в переулок «Старого Знакомого».
«Я оставлю сумку здесь? В ней ничего противозаконного. Спасибо».
Стопка, сигарета. Еще стопка и взгляд в толпу. Янтарный блеск бокалов, сигарета и еще стопка. Грязный звук, надрывающиеся мониторы и хреновенькая группа на сцене. Время неудачных перепевов. Еще стопка и улыбка вроде бы уже знакомой барменши.
Как я до этого дошел? Всё, что ни делается… Вашу мать! Делается всё, абсолютно всё! Болтаешься по окультуренной канализации, как дерьмо, не знаешь куда себя деть!
В туалете – полосу прямо с ладони, ибо надо оставаться рассудительным. Через стопку начинает заносить на воспоминаниях… Буквально год назад такой же осенью я, потерянный, стоял на ВДНХ. Хотел вырваться подальше из города от бессмысленной работы и тупеющего начальства, вот и стартовал вверх серебряной ракетой. Завораживающий полет. Приземлился в какой-то заднице. Темно. Моросит дождь. Только вдали горят окна баров и хостелов, а под ногами – гранит.
Состояние точь-в-точь снова на старт. Очередной полёт в ночи. Вверх, влево, вправо – без разницы, только бы упасть в постель. Стопка, дым и нарастающий бас. Сотня тварей за спиной, ускоряя движение, сбивают дыхание. Вибрации рассыпаются по полу. Я собираю их подошвами.
На что намекал вырожденец у магазина? Может, он просто хотел кого-то оскорбить? Этот кто-то – я! Или с крыши уже тихо капает, но у кого?! У меня или у него?.. Раз в вечность и серафим срывается! Очень не вовремя… Хозяйка рвёт и мечет… Мои десятки не понравились… Может, стоило оставить денег на унитаз… Может, слабый намек судьбы… Может, уже пора тормозить… Может, уже хватит «может»?
И если это знак, то – чего? Кому есть дело до меня? Любой урод знает больше всякого обывателя. Причём здесь деньги? Моё отвращение уже вышло за пределы. Теперь ядовито-зеленоватое свечение говорит обо мне гораздо больше, чем слова и состояние.
– Стоп, стоп, стоп!
– Ещё стопку!
– Дружок, не ускоряйся! Музыку послушай, оцени ритм! Вполне талантливые ребята!
– Талант?! Да я таким же обладаю, могу показать! Молодцы парни! Хреновые песни умеют сыграть еще херовей. Не поспоришь – это божья искра!
– На ударных мой парень…
– Он старается, молодец! Вон как вспотел! Ну, пожалуйста, еще стопку!
Похоже, я начал клянчить. У неё приятная улыбка и глаза, а это подкупает. Правда, нарисованные брови и ярко-бордовые губы обесценивают изумруд до нефрита. Стоп! Всё же она вульгарна. Красный платок? В нулевых у Венецианова это бы выглядело как «Девушка с хайболом». Или рокабилли опять в моде?..
«Оставьте сообщение после звукового сигнала». – «Макс, я в „Старом Знакомом“. Ты же в курсе, на барных стульях спать можно только сидя! Перезвони!»
Стопка, сигарета. Время ускорилось. Одна бездарная группа сменяла другую. Кажется, месяц пролетел с того момента, как я сюда попал. Происходящее начинает раздражать. Нужно всё изменить. Снова этот навязчивый бред, кажется, его мы уже проходили. Действительно важно сейчас только одно – упасть в сон.
3
– Опять двадцать пять, ты ещё на ногах?!
– Тут такая история… Короче, мне жить негде!
– Интересная история, кажется, я её уже слышал!.. Дел у меня ещё на час. Сегодня пространство выбираем. Давай-ка сам! Алиса дома!
– Как это хорошо – Алиса…
Время начать тормозить, стопка и половина сигареты. Прощай, клуб с его талантами. Меня греет перспектива тишины и мягкой постели.
Ночной холод на момент отрезвляет. Город размяк от соли и неоновой иллюминации. Больше месяца до праздников, но окружающие уже счастливы и озадачены. Нервозное ожидание. Такси прибывает через семь затяжек. Огни города начинают смазываться на лобовом стекле. Пустые улицы, движение равномерное.
По салону растекся джаз и сигаретный дым. Тревожность спала. Меньше прошлого, больше настоящего. Глубоко погрузиться в мечтательность вместе с Сонни Кларком, представить скромные губы, осуждающий взгляд и нежную кожу Алисы, вылавливая огни на стеклах, но мешанина из мыслей и света наращивает пульс и рвотные позывы.
Алиса – плохо опознанный объект. Как рак по илистому дну ползу в системе образов. В них никакой пошлости. Тактичность и обаяние! Любимый цвет – черный!
– У цветочного, будьте добры!
Только лилии, любые другие могут оскорбить ее. Нетрезвым глазом легко разглядеть ментальное сходство белого цветка с хрупкой девчонкой.
Напившись и проблевавшись, я заведомо проиграл. Затяжка, еще одна. Увы, тащит от меня не утонченным парфюмом, а «Старым Знакомым». Наивно полагать, что две мятные пластинки исправят ситуацию. Надеюсь, будет много слов. Алиса начнёт иронизировать.
Слушая это создание, сложно поймать грань между правдой и комичностью. Я ей бредовую историю, а она улыбку в ответ. Побольше воздуха в легкие и короткие звонки в дверь.
– Это тебе! Я у вас останусь… Там квартиру продают…
– Проходи уже…
Пока за окнами буйство уродов, ангелы в черных свитерах мирно курят дома. Растягивающие мотивы «Блюз Компани» манят наверх. Ее серые глаза заставляют суетиться.
– Налить, или уже хватит? Рассказывай…
В тепле просыпается джин и опять сложно складывать слова в предложения. Мозг руководствуется методом нарезок. Попытка оправдать себя провалилась.
– Хотя бы какое-то постоянство. Лёгкий намёк на предыдущие три выселения. Не понимаю, тебя ещё держит?
– Налей мне водки. Хочется закрыть глаза.
Женская память надежней, но это полбеды. Паршивей всего то, что она проявляется в период твоей убогости. У неё бокал за вечер и блеск надменности в глазах, а у меня тяжелое чувство бесполезности. Стыд проскользнул за шиворот.
Двойная водка и покой. Плавный выход из сегодняшнего дня.
– Ложись. Утро будет непростым.
– Ты со мной?
– Не закапывай себя ещё глубже. Я постелила внизу. Если что – под столом красное ведро.
Оскорбительный поцелуй в щеку. Женщине легко унизить пьяного, но большего не причитается. Такова расстановка сил, дурацкая, но справедливая.
4
Поэт сказал: «Утро – это глухой удар, концентрация пустоты…» (А. В. Никонов) Серое время как для рабочих, так и бездельников. Ночную вседозволенность на улице сменила суета, пропагандируя «закон исключения третьего».
Начинаю подозревать: я – это борьба моего наблюдателя и моих весьма разносторонних поступков. Конечно, как многие слепые, я думаю, что все действия взаимоопределяющие. Внутренний наблюдатель шепчет: «Стоп, парень. Ты устал кататься на этих горках. Время взять паузу и сойти с рельсов».
Хрен там плавал, я прекрасно знаю, если плохо – нужно пятьдесят, если кумарит – то ещё полосу. Это мой извращенный вариант утренней молитвы. Одни молятся о здравии, другие о выживании. Кто не вопил с похмелья, что бросает…
Открываешь глаза, и две пары сплетенных мужских ног на одном матрасе тычут в глаза очевидностью. К такому нужно привыкать, но кто знает, того уже давно не удивляет. Сквозь головную боль я даже пытаюсь улыбаться. Здесь всё как всегда. Все на месте. Хоть какое-то постоянство.
Чёрт, ну и холод! Макс ненавидит работать в тепле. От побеленных кирпичных стен веет тоской. Днём студия – отвратительное место. На белых холстах огромные чёрные мазки. Свалка коробок и поролоновых лент. Студия перед выставкой превращается в склад. Двуспальный матрас с двумя пидарасами – вишенка на мерзком торте.
Я вряд ли сегодня вылезу из-под одеяла. Если припрет, буду мочиться в красное ведёрко. В горле отвратительная сухость. Металлический шкаф на втором этаже – вот что важно! Всю волю в кулак и выползаешь из зоны сомнительного комфорта. Фокусироваться невозможно, слишком светло. Это операционная, или тот самый свет? Закрыв глаза, нащупываю металлические ступени. Шагаю осторожно, и каждый шаг вымучен виной и матом.
Внутренний наблюдатель молчит. Баланс невозможен. Черный кафель под ногами превращается в болото. На коленях проползаю весь этаж. Вчерашние шоты сегодня безжалостно разрывают мозги. Попытка дернуть ручку холодильника провалилась. Замираю ящерицей в отражении красного глянца. Нет сил сдержать слезы. Мне себя жаль.
Против моей слабости спасительный вопль: «Ты охренел! Смотри, тварь, на часы! Полтретьего, все спят! Не рановато ли для жизни? А?! Вытри щёки! Немного холодного тоника, водки и сна, и день начнётся заново! Но отыграл здорово, почти верю. „Кающийся грешник у холодильника“. Бодлер был бы в восторге».
Возвращаться сил нет, проще лечь здесь. До пяти я никому не помешаю. Утренняя анестезия: водка, холодный кафель и тишина в квартире.
5
Вибрация настырно тычет мне в правое бедро. Телефон докопался до пользователя, но этих толчков не хватает выбить искру бодрости. Полуоткрытым глазом приходится включаться в реальность. Макс назойливо жмёт кнопку «вызов» прямо из кресла напротив, с дружеской издевкой наблюдая за выжившим. Я поступил бы также.
– Ну, хватит уже! Я задам тебе один вопрос и хочу услышать отрицательный ответ.
– Тогда не задавай. Хватит нажимать сраный вызов.
– Ты пялился на мою сестру? Ты в курсе, что она моя ровесница? Ей почти двадцать семь.
– Чувак, я думал, что твоей сестре-двойняшке двадцать пять, или что-то типа этого… А сколько времени?
– Уже половина шестого. Эй, давай с темы не съезжай! Ты зачем к Алисе подкатываешь? Полагаешь, я не знаю, о чем ты думаешь?
– Макс, хватит. Это весело, но мне сложно вывозить.
– Скажу по секрету, эта сучка стара для тебя, плюс характер дрянь. Вставай, я кофе сварил.
– Может, пиво есть?
Я приложил усилия и открыл правый глаз. Левая щека прилипла к полу. Холеная ступня с бордовыми ногтями приземляется перед самым носом, и это спасает от беспощадного света дневной лампы. Нужно отдать должное Алисе за включенный обогрев пола. Все эти жесты заботы позволяют выдохнуть вчерашний день вместе с перегаром. Но из темноты в открытую форточку залетает снег, а с ним и чувство тревоги. Сюда, прямо на второй этаж, там, где обитают живые.
– Ты похож на медузу – тихонько подсыхаешь.
– Всегда было интересно: ты с сестрой одним лаком ногти красишь? Или отдельно покупаешь? Мне было бы стрёмно отовариваться в женском.
– Я рад, что ты раздупляешься. Думаю, тебе стоит тормознуть у нас.
– Будь добр, поставь бутылку на пол, ко мне поближе, и закрой форточку, пока совсем не занесло.
– Тебе определенно не стоит торопиться с поиском жилья. У нас столько всего происходит, ты можешь быть полезен. О цене договоримся.
– Полезен… в кои-то веки…
– Уверен, ты на мели.
– А кто нет? Это же Питер.
– Сейчас готовим выставку, «СТУК» называется. Открытие через неделю. Коммерсант из Роттердама заинтересовался некоторыми работами. Его Альберт нашёл, или он его. Кто разберет этих педиков!
– Этих педиков?! Смешно…
– Вчера целый день выбирали пространство. Ты уж извини, что не смог за тобой приехать.
– Всё пучком. Без обид, но общество Алисы мне приятней, чем Алика.
Воодушевление его переполняло. Такое состояние приятно удивляет, но спросонья сильно раздражает. Похоже, он учился манерам у Луи Калофруа. Макса по-больному впечатлили персонажи Жене. Он и мне симпатичен, особенно когда не трахают в уши его подражатели. Как не крути, всё же участь гостей терпеть хозяев.
Несмотря на свой бэкграунд, Макс старается в разговоре со мной держать интонацию, но периодически дает осечку и возвращается к наигранной манерности. Художник приземляется на пол рядом со мной и начинает усердно рыться в кармане пиджака. На бледном худом лице горят зеленые глаза. Вообще они с Алисой очень похожи, наверное, потому что двойняшки. Насколько мне известно, крепче связи этот мир ещё не придумал. Но разница есть: Макс унаследовал материнские глаза, а Алиса отцовские.
– Я думал, ты свалил. Мы пришли под утро, смотрю – спишь. Весь такой мятый, заблёванный. Просыпаюсь днём – тебя нет, но Алиса успокоила: далеко бы ты не убежал. Ты вчера в такое дерьмо был! Весело!
– Обоссаться можно… Есть история посвежей? Кстати, где Алиса?
– Кто её знает?.. Она хоть и старше, но мне не отчитывается.
– Альберт?..
– Да, он был. Опять разругались! Жмот хренов! Договоренность была: с нас идеи и реализация, с него – организация. Есть пространство, которое бы прекрасно подошло. Алику показалось очень дорого. «Не вписываемся в рамки запланированного бюджета!» Вот кто он, по-твоему?..
– Да вы для меня все на одно лицо!
– Знаешь, очень обидно. Похоже, он больше не верит в меня. Хотя в этот раз заинтересованность гораздо выше, люди из Европы приезжают. Он сорок процентов с моих доходов имеет. Паразит! Присосался к моим идеям. Нет сил сопротивляться такому уму. Ты не поймешь, но он хорош по-своему. Это просто бесит!
– У вас и доходы имеются?! Макс, с последней нашей встречи ты сильней опидарел. Не кажется, что эксперимент затянулся? Не обижайся. Я это к тому, что раньше ты мог вскрывать девчонок, как консервные банки. А теперь, мне кажется, вскрывают только тебя.
Макс достает маленький пакет и раскатывает несколько розоватых полос прямо на кафельном полу.
– Честно, затянуло… Давай взбодримся.
– Не уверен… мне и так неудобно перед Алисой. Думаю, я её раздражаю.
– Не прибедняйся. Ну, Горин, не бросай меня на дороге! Мы так давно не говорили по душам!
Откровенность начала пробирать нас минут через сорок. Сладкий мандраж пополз от черепа до пяток, оставляя зернистый след на коже.
– Подровняло? Может, вина?
– Лучше ещё пива. Доктор, мне кажется, что лекарство помогает.
– Знаешь, «…в какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного». Да и что греха таить! Метод же стопроцентный!
Невероятно, насколько два человека могут быть похожи внешне. Но характером они абсолютно разные. Она выкована балетом. Он подцепил сомнительное либерти в частной школе.
– Есть ощущение, что я вчера наговорил лишнего.
– Ты всегда так поступаешь. Мы знаем тебя разным, да и цветочки милые. Ты ей нравишься, это факт, хотя этого не заслуживаешь.
– Братская ревность?
– Скорее, забота о тебе. Она сожрет твое сердце и не подавится. Это с виду она вся такая милая и загадочная.
– Что теперь, включать задний привод?
– … Сделаешь мне каталог? Ты напишешь, Алиса оформит, а я раскручу Алика на оплату.
– Макс, боюсь, я ничего стоящего не выдам. Для тебя это искусство, для меня – дерьмо. Сложно всерьез воспринимать этот аттракцион. Может, я лучше просто коробки потаскаю или постою на входе?
– Нормально тебя растащило! Отнесись к этому проще.
Время ускорилось, городские звуки стихали, предвещая невзрачный рассвет. Разговор был честным и, как нам казалось, вполне органичным. Никто не приходил, ничто не отвлекало. Нарастающий кайф разрезал непоколебимость спокойствия. Студия зависла в невесомости города. Тени редких прохожих кружились по орбите засыпающего двора.
6
Утро может быть спокойным, если только не просыпаешься у Макса Страхова. Ещё пару часов назад мы сидели и обсуждали «СТУК». В основном говорил Макс, так как он заправлялся каждые два часа, а я был уже не в силах разжать челюсть. Ближе к утру, мне кажется, я начал врубаться в идею предстоящей выставки, но всё забыл.
День у Макса начался с нескромной порции порошка и проверки мейлов. Как следствие, истерические крики в пустоту студии.
– Алиса, твою же! Да и мою! Ты ей рассказала?! Она же прилетит! Ей только повод дай!
Внизу билось стекло и хрустели коробки. Макс полночи собирал «как бы искусство», выкручивая задницей пируэты.
– Ну конечно, разве это не отличный повод?! Вы, твари, решили мне выставку сорвать?! Думаете, Макси опять лечиться будет! Блять, думаете, я вам позволю? Алиса, Алиса, Горин спит? Разбуди его! Горин, Горка, твою мать!
– Он занят! Оставьте сообщение или отвалите на хуй!
Я лежал, прикрыв глаза. Алиса любезно пригласила заснуть рядом, пока художник колобродил. Как приятно уткнуться в нежное плечо. Ненавязчиво поглаживая ее живот, я очень рассчитывал на женский утренний зуд. Обратного сигнала не следовало: то ли она спала, то ли была не против.
– Спустись! Спустись, я сказал! Эй, не заставляй меня подниматься!
– Пошёл ты!
– Вы там трахаетесь? Этого не должно быть! Мне нужно с тобой поговорить. Не будь скотиной!
Гнев Макса казался комичным. Это не амфетаминовый психоз, а всего лишь утренняя истерика. На выхлопе – крик юноши, который вряд ли когда повзрослеет. Казалось, повода особо злиться нет, всего лишь письмо из вонючего Рима. Это одна из нитей, торчащих из клубка личных загонов Макса, если дернуть ее конец, то растянется вереница непониманий в отношениях с родителями. Разве не подобные мелочи поднимают что-то основательное со дна?
– Ну, спустись! Пожалуйста. Захвати бутылку красного и лимон, и пакет из моего халата. Только белый, а не розовый! И…
В ее сонные глаза не взглянешь без трепета. Учащённое сердцебиение, вдох поглубже. Собираю всю скопившуюся наглость и целую в шею.
– Вы надоели орать. Спустись к нему. Если истеричка зовёт, то забудь о сне и эрекции. Час мне уже в спину тычешь.
– Воспринимай это как неравнодушие к тебе.
– Это очевидно. Слушай, мне через три часа вставать. Подари пару часов сна. Я в долгу не останусь.
– Думаешь, я упущу возможность остаться с тобой наедине?! Может, это будет похоже на свидание.
– Иди уже…
– Сваливаю, только честно скажи: абсолютно всем насрать на выставку, кроме Макса?
– Тогда зачем ты здесь?
В этом доме ты либо один, либо в компании психов. Не студия, а морозильник, раз все присутствующие ещё не успели разложиться.
Похоже, единственная возможность передвигаться в пространстве с утра – только в одеяле. Тишина рождается здесь случайно, только поэтому коммунальные удобства до сих пор не победили взбалмошную атмосферу.
– Эй, творец, ты чего? Начинаешь бесить с раннего утра. Я уже почти спал.
Макс протянул мне ноутбук, одновременно выхватив из моей руки пакет с порошком. Вскрыл его указательным пальцем и вытряхнул все содержимое на стол.
– Ты только глянь!
– Ну, вот: «…с любовью, мама». Прекрасно!
– Ты смотри, кому адресован мейл! Мне! Я с ней не разговаривал уже четыре года. Последний раз в день, когда из клиники вышел. Сразу дал знать: мама, папа, за всё спасибо, но с этого момента наши дороги расходятся. Я вас люблю и всё такое, но вся связь только через сестру. Про «СТУК», я уверен, эта сучка Алиса проболталась.
– Мне не насыпай.
Этот смешной бубнеж с утра мог бы поднять настроение, если бы не отходняк и массивная атака из колонок. Не стоило рвать задницу в попытке проникнуться искусством. Инвентаризация барахла, втирающая как бы новый взгляд на как бы старые утверждения.
Красное сухое полилось на стенки бокалов. Жжение в носовой перегородке бодрит похлеще ледяного душа. Если уже расчерчено, то после двухсот капель сдашься. Глупо укорять себя, пустая трата времени и прихода. В итоге не ускорился и не замедлился. Рано или поздно вопрос встанет ребром, но с известным результатом. Монолог бредового художника требует сил, и раз уж назвался другом, то и умей слушать.
– Ты же знаешь, что я лежал в клинике? Это всё из-за моих экспериментов… Родителям так нравится себя оправдывать.
Конечно, я знаю, сотню раз слышал от Алисы. За Максом интересно наблюдать. Кусает ногти, словно провинившийся ребенок. Паузы между предложениями на полсигареты. Постоянно меняющаяся интонация. В этом лице авангард переживал диссоциативное расстройство. Для радикала Макс слишком расплылся в культуре. В его словах ни слова правды. Пробыл месяц в санатории с нервным срывом, а по рассказу – так в Кащенко. Я давно заметил, что у Макса склонность строить из себя жертву. Не в реальности, конечно, она ему таких возможностей не преподносит, а в его интерпретациях. Хрен знает, где он взял эту историю. Но с утра лучше слушать вранье, чем нытье.
– Первый раз меня поймали в тринадцать. С моим одноклассником… Тот период времени, как слоеный пирог: начинает вырисовываться характер, увеличивается круг общения и интересов, мечты становятся приватными, повышенный интерес к сексу, твой мир расширяет границы! В основе сексуального становления лежит познание в первую очередь мальчика. У меня был друг, с которым я имел возможность познавать человеческое тело. Просто взаимный интерес. Всё происходило само собой. Это обычное любопытство. Девочки в таком возрасте дуры.
– Тебе не за что оправдываться, особенно передо мной, – я думал, если подыграть, то всё закончится быстро, без насилия для ушей, но Макса перло, и он не думал останавливаться.
– Я просто хочу рассказать. Давай ещё по бокалу… Ну, и до шестнадцати мать ловила меня с разными ребятами. В итоге не выдержала и проговорилась отцу. Он консерватор, добившийся всего сам, сына-педика у него по природе быть не может! Вот он и сдал меня в клинику. Хотя я не совсем гей, ты же знаешь… Год я провел в дурдоме: психиатры, группы, арт-терапия и прочая херня. Вышел, уехал к бабушке. Это, кстати, её квартира. После смерти бабули ко мне присоединилась Алиса, так и остались здесь. Как видишь, гнусь, но не ломаюсь под натиском обстоятельств.
– Это с какой стороны посмотреть.
Заврался в край. Мне наплевать. Пока я на волне, мудро пропускаю через уши. Это его дело, хочет такой правды, пусть будет так.
Макс отказался быть сыном Риты. По его словам, из-за глубокой обиды на несправедливые решения. При том, что он знал о ее переживаниях. Её сердце выламывает от волнения, когда речь заходит о сыне. По рассказам Алисы понятно, что Рита любящая мать, и сын неправ, когда отстраняется от неё. После развода ей пришлось трудно: одна живет в Риме, новости о сыне получает от дочери, да и ту видит два раза в год. Макс снял с себя бремя называться её сыном, но материнство – труд, вызывающий сильную зависимость.
– Будущего нет, ни у тебя, ни у меня! Кругом бессмыслица. Вот ты ни хрена не делаешь и, возможно, прав. Но, похоже, тебе не легче. Вечность ближе, чем кажется! Реальность – это просто хлам. Я ведь художник, а чувствую себя весёлым обладателем свалки. Даже ты считаешь это хернёй.
– Не очень весёлым обладателем. Да и я не последняя инстанция. Мне казалось, вам нравится творить. Ты устал, парень. Наверное, пора тормозить с порошком. Тебя не зацепило ещё?
Спохватился, экзистенциальный параноик. Раньше думать надо было! Меня только прибрало, а он умудрился раскиснуть.
7
Говорить уже было не о чем, да и не особо хотелось. Родилась пауза. Сжимая пространство, она постепенно обрастала тишиной. Мы допивали молча, пока тишина ни зазвенела у нас в ушах. Первым не выдержал Макс.
– Достало! Пора заканчивать разливать лирику. Сегодня начнём перевозить «СТУК». Я в душ! Альберт приедет через час. Честно… не хочется его видеть, но куда мы без него? Подъезжай, как выспишься.
Гармонию студии нарушил дребезг дверного звонка. И это в тот самый момент, когда Сол Хадсон был готов нарисовать дождь! Вспомни пидора – и он на пороге! Алик, жри снег! Дай остыть пидорскому пылу и улетучиться мерзкому парфюму!
– О, привет! – Алик вошел самоуверенной походкой, наглыми глазенками оценил обстановку и выдал: – Уже почти десять часов, а ты еще трезвый… А, нет! Не подкачал, старик!
– Задел так задел! Молодец! Не переживай, в следующий раз получится.
Разбить бы говнюку лицо и настроение взлетит, но, думаю, при таких обстоятельствах сукин сын откажется платить за халтуру. Слишком обидчивы творческие спекулянты. Наверняка, думают о себе больше, чем являются. Алик не исключение.
– Смотрю, вы всё куражитесь. Может, хватит?
– Хватит?.. Что «хватит»?..
– …Максу задницу лизать! Он уже вполне взрослый мальчик.
Макс, да где же ты! Я его сейчас ударю в лицо, ногой, несколько раз! Если он не заткнет свою членососальню.
– Альберт, чья бы корова мычала. Это ты в прямом смысле лижешь ему задницу! Анилингвист хренов! Предъявляешь мне что-то?! Ему сейчас херово. Уверен, это твой креатив! Дам подсказку, раз сам не видишь… Макс похож на человека, который сильно устал.
– Ты пойми! Макси, он же художник, ему сейчас нужны силы! Нам открывать «СТУК» через неделю. Я не хочу очередного загула. Если ты сейчас выбьешь его из колеи, то сорвешь выставку. А это значит, мы окажемся в минусах. Ты, очевидно, тоже не заработаешь. Порядок вещей ясен?
– Вполне. Пойми, мой голубой пришелец, не я ему достаю! Он знает, что делает, или думает, что знает. Нюхнем по мировой?
– Подъезжай к вечеру в галерею. У тебя всего пять дней. Каталог пора сдавать в печать, а у нас ни фотографий, ни текста, а только куча коробок с разным дерьмом.
Вот тварь! Значит, на мировую не хочешь. Война снаружи и внутри. Обстановку разрядил прыгающий под «Космический ковбой» Макс. Художнику нравилась ритмичная музыка, он фанат Джей Кея с его перьями и шляпами.
– Подкинете до моста? – утром Алиса выглядит весьма строго.
На фоне стильной компании я в гейском халате, как недоразумение… Через секунду все свалили, и я снова один. Обыденный парадокс. Опустошение приходит вальяжно, зная, что его ожидают. Музыку монотонней – время должно растаять. Следовало думать об аккуратной груди и серых глазах Алисы, но я решил не догоняться. Когда отпускает, наваливаются тяжёлые размышления. Многое отходит на задний план: свидание, выставка, принципы, дружба. Важным становится другое – жалость к себе и презрение к окружающему.
Может, я завидую Максу? Творчество его дерьмо, но таково время. Похоже, раньше он свято верил в дело. Могу ли я порадовать себя соткой односолодового? Вряд ли… Одной все не ограничится. Все разлетелись по делам: жить, стремиться, радоваться, раздражаться. А я? А мне… мне что прикажете делать? Это у них проблемы (сдать, договориться, сроки, выставки), или у меня проблемы? Это я, открыв глаза, не имею планов дальше чашки кофе! Это меня стороной обходит время и место действительности! За что зацепиться, если ничего не разглядеть?
Сегодня, как и вчера, как и сто лет назад, небо замораживает болото. Петровский монумент отвращения, наполненный ницшеанским браком. Чем холодней воздух, тем мы свежее. Атмосфера разряжена и ничего не остается, кроме как двигаться по хаотичной траектории дальше, созерцая, ища возможность где-то зацепиться, убеждая себя, что это может быть важно. Общее небытие разрезано миллионами частных реальностей. Кругом прорастают цветы неведения. Впереди ещё один сон, который неизвестно когда закончится. Просыпайся и засыпай, город. Я здесь, я наблюдаю. Мерцайте и светите, вы, далекие свидетели.
8
Часто собираем дни по деталям. Душ, чашка кофе, мастурбация, несколько сигарет, обещания, стресс. Мысль за мыслью, и снова, так умирает день.
Я собрался, но все еще надеюсь, что Алиса забудет о встрече и тогда можно будет почать бутылку и провалиться в сон. Вряд ли будет по-моему, раз забренчал телефон.
– Запал не пропал? Утром ты был на низком старте. Через два часа у «Художественного»!