Звонок: “не можешь ли посидеть с моей крысой, пока я в отъезде за границей? Ее нужно кормить дважды в день и убирать аквариум раз в неделю. Я оставлю ключи от квартиры, там есть куча книг и телевизор. И пианино желтозубое, старое.” Круто. Трехкомнатная квартира. Крыса белая, красноглазая, но, вроде, общительная. День, второй, третий. Крыса начинает расти. Скоро уже не помещается в аквариуме. Покупаешь ошейник и поводок. А какая это порода? – Питбультерьер. Крыса становится злой и наглой. Бросается на собак. Старушки у подъезда: “Дожили”. Кормишь крысу собачьим кормом. Она скулит по ночам. Воет на луну. Звонишь за границу: “Что делать?”
Должны перезвонить в восемь по Москве. В семь берешь поводок, идешь в коридор. Крыса бросается на тебя. В ужасе захлопываешь дверь в комнату. Часы бьют восемь. Крыса грызет дверь. В соседней комнате звонит телефон. Седьмой этаж. Ты садишься на диван и закрываешь лицо руками.
Ага, говоришь – вызови сантехника, а окажется он сатанистом, будет нашептывать в трубы заклинания и – напоследок – нарисует на двери туалета пентаграмму – пользуйтесь на здоровье! А потом пентаграмму закрасишь – снова и трубы текут, и бачок ночью стучит всю ночь – так что не заснуть – и встаешь с кровати, включаешь свет – кто здесь? Нет никого, только проступает пентаграмма на двери, светится бесовским светом, нет уж, увольте, не нужны мне никакие сантехники.
Всего 40 минут на электричке. Будний день, вагон почти пуст. Знакомые станции. Озерки, Шувалово, Парголово. Дибуны– Белоостров, самый противный перегон, как говорила моя бабушка. Река Сестра, бывшая граница с Финляндией. Солнечное – Репино – Комарово. Магазин только что открылся, торговцы овощами раскладывают товар. Канавы вдоль дороги, нужно перепрыгнуть – в этом месте растут грибы – подберёзовики. Здесь нет – значит, в лесу нет. Знакомый перекрёсток, улица Островского, голубой дом с мансардой и верандой. Подняться на крыльцо, достать ключ, открыть дверь – коричневую, обитую клеёнкой. В комнатах пусто. Около финской печки – газеты, сложенные стопкой. Выключить рубильники, проверить, закрыты ли окна. Выйти и закрыть за собой дверь. По улице Островского, по 1-й Дачной – к дому, где располагается дачное хозяйство.
– Можно сдать ключи от дачи 87/83?
– Давай сюда.
И женщина в синем халате вешает на гвоздик ключи от дачи 87/83, где я провёл первые 12 лет жизни, и куда я уже никогда не вернусь.
У меня были друзья. Один очень любил путешествовать автостопом и на электричках. Поездил по России, Белоруcсии и Украине тысяч 30, потом вернулся в Питер и пропал куда-то. Наверное, больше не путешествует, дома сидит. Не звонит, не пишет. Другой друг был музыкантом. Лет пятнадцать назад собрал группу. Играли где-то, звали на репетиции, выступления. Один раз на репетиции было человек 10 музыкантов – и все играли. Потом в группе осталось три человека, и друг перестал звать меня на репетиции/концерты. Сейчас вообще не знаю, играет ли. Не звонит, не пишет. Третий друг чуть не подсадил меня на эзотерические практики. Кастанеда, Гроф, воендуха, тональ-нагваль. То ли сторчался, то ли вернулся в реальный мир. Не звонит – не пишет. Четвёртый друг хотел стать режиссёром. Ставил любительские спектакли, снимал суматошное кино. Видимо, осточертел всем настолько, что на последний спектакль пришли три человека, один из них – я. После того спектакля не общались. Пятый друг решил, что он – гениальный учёный. Как многие гениальные учёные после окончания института решил, что понял, как устроен весь мир. Только на работе его понимать не хотели, денег особо не платили – и прочая-прочая. Замкнулся в себе и перестал общаться с кем-либо. Шестой друг – герой-любовник. Персонаж Хемингуэя. Настолько увлёкся женщинами, что на общение со мной времени не осталось. Седьмой друг – поэт. Вначале достававший меня еженедельным чтением своих новых произведений по телефону и при личных встречах. При появлении Интернета – через Интернет. Лет через десять непрерывного творчества выбрал десяток стихотворений и решил их опубликовать. Так как никому были не интересны, издал за свой счёт тоненькую книжечку, подарил. Кажется, больше не пишет. Встреч избегает. Не звонит, не пишет. Друг-фотограф, подаривший мне в своё время "Зенит", сидит во фликре, комментирует мои фото, что-то выкладывает. Не звонит, изредка пишет. Помнит, когда у меня День рождения.
Плохая это была идея – редактировать телефонную книгу на ночь глядя.
Животник. Мышарий на седьмом этаже института.
«Теперь я знаю, что в ад меня потащат хомячки».
Кролики, крысы, мыши и морские свинки. Спасшие гораздо больше людей, чем некоторые врачи. Очутившиеся в «Ящике для трупов животных» на заднем дворе. Восемь вечера. В Институте никого. Только крысы бегают по клетке. Клетка – пластмассовый поддон и поилка сверху. Одна крыса может (с трудом) приподнять решётку. Две крысы вместе могут сдвинуть её. Дело в том, что крысы никогда не бывают вместе.
Японцу, когда он рождается, сразу же делают специальную скамеечку о трех ступенях – и выпиливают дыру в плоской крыше – чтобы японец, когда сидит, мог высунуть голову в дыру и обозревать окрестности. Когда он подрастет немного, он садится на среднюю ступень – и снова только голова торчит над крышей. Нижняя ступень – для максимального роста. На ней японец сидит до самой смерти.
Когда рождается китаец, родители сажают в кадку лимонное дерево. Дерево растет вместе с китайцем или китаянкой, и оно – чуть ли не самое ценное, что есть у китайца. При переезде китайцы всегда возят его с собой на повозке. Когда китаец женится или выходит замуж, деревья жениха и невесты сажают вместе во дворе жениха. Это очень дорогое приданое. Поэтому китайцы без лимонного дерева не могут ни жениться, ни выйти замуж. Такие китайцы очень несчастны. Они сходят с ума или уходят в монахи.
Я: Из ничего тоже может вырасти подсолнух, если захочешь
Алиса: Не хочу, мог бы давно уже понять
Я: Конечно, можем продолжать заниматься любовью со своим прошлым. Только утром обязательно зазвонит телефон и от вчера останется только запах вишни на коже и пепельница окурков.
Алиса: Тоже мне, выдумал. Два совершенно разных человека и пара придуманных существ, пахнущих яблоками. А яблони – то срубили еще прошлой осенью, и нечего говорить. Я говорю совершенно не так как ты себе воображаешь. А этот человек за соседним столиком, он что, твой знакомый? А он симпатичный парень.
Я: НЕзнакомый. Вчера написал тебе письмо, ты там не верь ни одному слову. Нам нельзя видеться. Понимаешь, нас могут заметить вместе. Тем более – НЕ ЗВОНИ. Твой телефон прослушивают, я знаю , у меня брат работает на телефонной станции, сортирует слова.
Алиса: Врешь ты все, нет у тебя никакого брата.
Я: Но все случилось так, как случилось, и ничего не по делаешь. И вообще, что ни делается, все к лучшему. Вот представь себе, могли бы мы…
Алиса: По-моему, это нехорошо – вот так сидеть за чашечкой кофе и придумывать, что сказала я , а что сказал ты, даже у меня не спросив.
Я: А что мне скажешь еще делать, если я совсем запутался, что мне можно делать, а что нельзя, что можно рассказывать, а что должно остаться между, кого я люблю, а кого нет, тем более, что я пьян и на самом деле, это я рассказываю эту историю, причем не тебе.
Алиса: А кому же?
Я: Ну, хотя бы, тому парню за соседним столиком.
Алиса: Дался тебе этот парень…
Я: Он ведь все время на тебя смотрит. Может быть, это твой знакомый?
Алиса: Хотя бы и так. А что? Какое ТЕБЕ теперь до этого дело?
Я: Вообще-то, наверное, никакого. Просто дурная привычка.
Алиса: Пора бы уже отвыкнуть. Пока. Встретимся на небесах. (Встает и подходит к тебе. Ты подаешь ей пальто, берешь под руку, и вы выходите)
Я: Сижу охуевший, не в силах поверить в реальность происходящего. Мои ботинки таращатся на меня из-под стола.
Антон увидел гостя, когда тот вышел из метро. Пошел на кухню и поставил чайник. Редко гости приходят так поздно. Когда Антон вернулся, гостя уже не было видно. Наверное, зашел за угол. Сигареты остались на кухне. Антон вернулся на кухню. Чайник весело щелкнул, и огонек погас. За окном прошел трамвай. Антон закурил. Гость, наверное, уже поднимается по лестнице. Антон затянулся и выпустил дым в потолок.
Я позвонил в дверь. Открыл сосед. – Извините, Антон дома? – Антон умер, сказал сосед.