Утро стрелецкой казни было, конечно, суровее к своим жертвам. Но и сейчас мне мало не показалось. Я потер ладонью глаза, в которые словно кто-то насыпал песка. Будильник продолжал выводить рокочущую мелодию. С усилием откинув одеяло, я полез ногами в тапки.
Из зеркала в ванной на меня глянула помятая физиономия с прической как у пугала. События позднего вечера и, частично, ночи вспоминались плохо. Не надо было потом пить джин. Но разве Егора остановишь, когда он заведется?.. Я более или менее отчетливо помнил, как играли в бильярд с двумя какими-то студентками. Хотя студентками ли? Документов они, по-моему, не предъявляли. У одной, той самой брюнетки, были джинсы с очень низкой талией, и Егор то и дело норовил приобнять ее сзади. В его ладони почти полностью умещалось то, что располагалось ниже талии.
Я не фанат бильярда, и это еще слабо сказано. Но, к моему величайшему изумлению, первую партию мы с блондинкой (второй студенткой) выиграли. Потом игра продолжилась с переменным успехом. Для куража заказали еще пива, хотя внутрь оно уже практически не лезло. Егор точно поймал кураж, скинул пиджак с галстуком и пел песни на ломаном немецком и английском и плясал гопака. Брюнетку он, кажется, ощупал всю без изъятий. Наш выход из кабачка в моей памяти не отложился. Дальше мы вроде бы всей компанией стояли на улице… да, и пили джин из горлышка бутылки, по очереди.
С хозяйкой заведения, тоже давнишней знакомой Егора, мы простились тепло. Потом куда-то брели. Потом Егор вместе с брюнеткой ненавязчиво испарились… Ах, да, моя блондинка запросилась в боулинг, но я и к боулингу совершенно равнодушен. Вдобавок из головы у меня никак не шли аппаратные переживания. Студентка тотчас же надулась, после чего была без разговоров посажена в маршрутное такси. Домой я прибыл, судя по всему, на автопилоте.
Лица наших спутниц я сейчас, наверное, не вспомнил бы.
– Да, Алексей Николаевич, не надо смешивать напитки, – хрипло сказал я своему отражению в зеркале.
После душа и бритья мне заметно полегчало. Я извлек из шкафа пиджак посвежее (вчерашний болтался на вешалке в прихожей), переложил в карман удостоверение и заторопился на службу. Обычный утренний променад по холодку был весьма кстати.
На верхней ступеньке парламентского крыльца стоял зам управляющего делами Власьев. Его большие, навыкате, глаза по-рачьи озирали каждого с головы до ног. Самый преданный нукер Валентина Юрьевича осуществлял важнейшую миссию: контролировал своевременность прибытия. В руке его на осеннем ветру трепетал блокнотик.
Со стороны парковки одновременно со мной приблизилась Наталья Владиславовна. Власьев явно недружелюбно покосился на ее коротенькое белоснежное пальтишко, купленное этим летом в Италии, и на длинные ноги в колготках цвета «Фуксия».
– Я сегодня вовремя, Андрей Александрович, – ангельским тоном сказала Наталья, вертя в тонких пальчиках брелочек с ключами от новенького «Ниссана».
Власьев не удостоил ее ответом.
Я улыбнулся Наталье и кивнул заму управделами.
– Кофе пить к нам придете, Алексей Николаевич? – поинтересовалась Наталья.
– Приду обязательно, – ответил я. – Набирай пока воду.
В кабинете, повесив куртку в шкаф и проведя расческой по волосам, я отработанным движением запустил компьютер. Ввел парламентский пароль и зашел в Интернет. Перед чашкой кофе, как обычно, хотелось посмотреть свою почту. Служебным ящиком я практически не пользовался – так и не привык: деловую, как и личную переписку вел через старый персональный, которым обзавелся задолго до службы.
На пароль к нему, вводившийся ранее тысячи раз, мой ящик реагировал странно. Машина просигналила мне, что желательно проверить написание. Я проверил, хотя не видел такой нужды. Эти буквы и цифры я помнил лучше, чем номер телефона. Результат не изменился. После пятого подряд ввода и пятого отказа стало понятно, что без технического специалиста тут не обойтись. Я позвонил в нашу компьютерную «скорую помощь», изложил суть и сказал, что буду в помещении напротив, а ключ оставлю в замке.
Чайник урчал, нагреваясь. Витюша приветствовал меня улыбкой и кипой свежей прессы.
– Про нас больше ничего не пишут?
– Про нас нет, а насчет профессора «Канцелярская правда» сообщает, что прокуратура интересуется им и его сыном, – ответил Витюша. – Ссылаются на «Интерксерокс».
– Про агентство я знаю. А в «Канцелярскую правду», похоже, тоже будем опровержение слать.
Горячий и сладкий кофе окончательно вернул меня к жизни. В очередной раз я мысленно пообещал себе никогда не соревноваться с Егором в количестве выпитого – ввиду изначальной и полной обреченности этого занятия.
– Алексей Николаевич, «Фактам и комментариям» уже можно письмо отправлять? – спросила Наталья.
– Подожди чуть-чуть, до особого распоряжения. Ладно?
В дверь поскреблись.
– Да! – крикнул я.
То был не товарищ Толиков, хотя манера казалась похожей. То был наш компьютерщик Пётр Иванович – тихий, дотошный и безотказный работник, лысоватый, полноватый и круглолицый мужчина. Всех коллег по аппарату он охотно консультировал в любое время и по первому требованию.
– Алексей Николаевич, – как-то смущенно произнес он, – можно вас на минутку?
Мы с ним вышли в коридор.
– Что-нибудь секретное? – пошутил я.
– Понимаете, такое впечатление, что ваш ящик взломан, – сказал Пётр Иванович.
– Взломан? Кем?
– Не знаю. Отсюда установить невозможно.
Я взялся за голову.
– Бред какой-то… Кому он нужен – взламывать его? Это что, Пентагон?
– Алексей Николаевич, я простой техник, – начал Пётр Иванович. – И это пока только мое предположение, понимаете? Надо, конечно, еще проверять. Но мой опыт говорит о том, что это – самый правдоподобный вариант.
– Что же делать? Были у нас прецеденты?
– При мне не было. Вы лучше доложите Забегалову, а он решит, кому поручить разбираться. Но на мои слова не ссылайтесь, ладно? Это ведь не подтверждено.
После беседы с Петром Ивановичем я молча допил свой кофе и вернулся в кабинет. Набрал номер Валентина Юрьевича по «вертушке».
– Слушаю вас, – раздался знакомый голос.
– Валентин Юрьевич, доброе утро. Есть разговор на пару минут.
– Поднимайтесь.
На этаже управляющего делами явственно пахло валерьянкой. Запах усиливался по мере приближения к приемной профессора. В самой приемной он сделался просто нестерпимым. Ульяна нервно множила что-то на ксероксе. «Прокламации», – почему-то подумал я. Лариса шепталась с сыном Валентина Юрьевича. При моем появлении они вздрогнули и обернулись.
Для работников аппарата отношения Ларисы и Забегалова-младшего тайной никогда не были. Сам факт наличия Ларисы в приемной управделами злые языки объясняли тем, что Валентин Юрьевич желает более внимательно присмотреться к будущей невестке. Лариса, в свою очередь, доводилась близкой родственницей главе одного из сельских районов.
Я протянул руку Юрию Валентиновичу и увидел легкое смятение у него в глазах. Молодой и перспективный архивист был одет, как всегда, с иголочки и на сей раз очень коротко, почти «под ноль», подстрижен. «Обрили уже», – вспомнилась фраза из «Джентльменов удачи». Я задержал взгляд на Забегалове-младшем, и он пожал мою руку. Ощущение было абсолютно таким же, как от рукопожатия с его папой.
Покинув членов семейного совета, я предстал перед его главой.
– У нас ЧП, Валентин Юрьевич, – бодро доложил я.
Валентин Юрьевич явно удивился. Как правило, я уверял его в том, что у пресс-службы дела идут отлично.
– Похоже, взломан мой ящик электронной почты, – пояснил я.
– Парламентский?
– Нет, личный. Но все наши сотрудники знают, что он использовался для деловой переписки, в том числе с редакциями.
Произнося «с редакциями», я особенно внимательно следил за реакцией управляющего делами. Или я еще мал и глуп, или Забегалов мастерски владел мимикой лица, но уловить хоть что-нибудь необычное я не сумел, как ни старался.
– Вы уверены, Алексей Николаевич?
– По внешним признакам – да.
– Техника вызывали?
– Вызывал, но он ни в чем до конца не уверен, – сказал я, не желая подставлять Петра Ивановича.
Валентин Юрьевич снял трубку «вертушки».
– Вячеслав Алексеевич, зайди ко мне.
Лесных появился тут же, словно стоял и караулил за дверью.
– Алексей Николаевич говорит, что взломан его почтовый ящик, – без предисловий объявил своему второму заму Забегалов. – По-моему, раньше таких случаев в аппарате не было?
Второй зам, насколько я мог судить, растерялся. Его язык жестов, правда, богатством никогда не отличался. Не засуетился Лесных и сейчас, но глаза выдали чиновника. Вячеслав Алексеевич, кажется, был застигнут врасплох и даже несколько напуган. Круг его обязанностей, вообще, не афишировался. Известно было, что входит в них, в том числе, надзор за информационной безопасностью. Лесных говорил мало, улыбался редко, входил и уходил тихо. Мне он порой напоминал приснопамятного Никифора Мефодьевича. Аурой, что ли.
– Валентин Юрьевич, если факт подтвердится, то это уголовная статья, – негромко сказал Лесных. – Что говорят техники?
– Это я у вас должен спросить, что говорят техники, – заметил Забегалов. – Вам разве до сих пор не доложили?
Лесных побагровел. Кровь прилила к его большому лбу.
– Сейчас разберемся, Валентин Юрьевич, – ответил он.
– Разберитесь немедленно и доложите, – приказал управделами. – Алексей Николаевич, я вас вызову.
Заскучать мне и сегодня не дали. Не успел я толком засесть за сводки новостей, как загрохотала внутренняя связь.
– Алексей Николаевич, – по-хамски, как всегда, не здороваясь, выдала мне Светлана Васильевна из приемной вице-спикера Жуликова, – зайдите, пожалуйста, к Сергею Федосеевичу.
Была она старой клюшкой и набитой дурой. Вечно всё путала и забывала – несмотря на то, что записывала в тетрадку. На дверь в кабинет своего шефа ложилась, как на амбразуру, не пуская посторонних и тех, кто без записи. За это качество ее, похоже, до сих пор и держали на должности секретаря.
Зачем меня хочет видеть Жуликов, я в принципе догадывался. Не далее, как позавчера его хорошенечко натянули в программе одного из местных телеканалов. Программа была посвящена борьбе с игроманией, и тема эта была действительно дорога вице-спикеру. В парламенте он отвечал за малый и средний бизнес, являясь председателем соответствующей комиссии. Других направлений работы ему не доверили, помня о том, что в «Ядрёную Россию» он перебежал из оппозиционного патриотического блока. Но одной заурядной комиссии кипучей натуре господина Жуликова явно не хватало, и Сергей Федосеевич уже несколько месяцев подряд мотался по области, создавая общественные приемные на местах. Предприниматели из глубинки встречали его хлебом-солью и стояли в очередь за красными «корочками» заведующего такой приемной.
Параллельно наш энергичный «вице» навалился на игорные заведения. Им, особенно после грозных заявлений из Кремля, он буквально объявил войну. Группа быстрого реагирования под началом Жуликова время от времени, в сопровождении кучи журналистов, бросалась на отдельно стоявшие «ромашки» и опечатывала их (крупные казино депутат не трогал). СМИ трубили о его непримиримой позиции, само собой, получая за это денежку из парламентских фондов. На одну «ромашку» Сергей Федосеевич залез сам ради эффектного кадра, чуть не разодрав брюки на самом интересном месте. Его фото потом обошло все газеты.
После экстремального восхождения, не вся пресса, однако, отозвалась о его действиях восторженно. Мэрия не торопилась прикрывать игорный бизнес на корню, ибо вполне официально получала с него налоги. А неофициально те же «ромашки» крышевал кое-кто из депутатов городского Совета. В общем, за самоуправство Жуликова вызвали повесткой в прокуратуру. Ну, а с критической телепрограммой всё было просто, как дважды два. Вице-спикер элементарно кинул ребят, пообещав им оплатить предыдущий сюжет из своего кармана и, само собой, не оплатил.
– Алексей Николаевич, – заговорил Жуликов, подкатив глаза к потолку, – вы у нас за телевидение отвечаете?
– В каком смысле? – уточнил я.
– За то, что о парламенте рассказывают, вы отвечаете?
– Не всегда. Если парламент платит за это деньги, то да. Если не платит – по ситуации.
– А когда ваши друзья меня поливают грязью – это какая ситуация? – начал заводиться Жуликов.
– Дружить со СМИ – моя обязанность, Сергей Федосеевич, – напомнил я. – Но у вас там, по-моему, какие-то проблемы со студией были.
– А ваша задача – чтобы проблем не было! – заявил вице-спикер.
Я молчал и ждал продолжения концерта.
– К вам мой пресс-секретарь подходил? – продолжал Жуликов.
– Какой пресс-секретарь? – вопросом на вопрос ответил я.
– Девушка!
– Девушка подходила.
– И что вы ей сказали?
– Сказал, что постороннему лицу никаких материалов, тем более видео, не дам, – я посмотрел прямо в глаза депутату. – По должности не обязан. Более того, было распоряжение Виталия Ивановича: перед выборами в Госдуму режим информационной безопасности ужесточить.
– Вы красиво говорить научились, как я погляжу, – вскипел Жуликов.
– Давно этим занимаюсь, – перебил я его, не любезничая.
Жуликов побледнел.
– Да вы что себе позволяете? Мы тут всю вашу деятельность проверим! Надо будет – служебное расследование проведем.
– Проводите, пожалуйста. У вас вся информация? Можно идти? – я приподнялся.
Жуликов без звука переваривал случившееся.
– Если информации больше нет, всего вам доброго.
И я плавно закрыл за собой дверь.
– Ну, и зачем ты этого деятеля взбесил? Он теперь ведь не успокоится, – Семён Маркович укоризненно смотрел на меня.
– Побесится и успокоится, не переживайте, – ответил я. – Думаете, он кому-то нужен?
– Всё-таки зам.
– Такого зама завтра же выгонят, если указание поступит.
– Это верно, конечно. Перебежчиков нигде не любят, – Домашевский вздохнул. – Но ты всё равно круто берешь.
– А не надо на меня свои проблемы перекладывать. Он по частоте упоминаний в СМИ вторым идет, после спикера, – заметил я. – Это как, само собой случилось, без участия пресс-службы и вашего покорного слуги?
– Может, перестарались?
– Без согласия свыше ничего не делали. А что, уже многие про нашу беседу с Жуликовым говорят?
– Говорят отдельные трудящиеся.
– Быстро слух расходится. Вас Шарохин-то нашел?
– Шарохин зря волну поднимает! – Семён Маркович беспокойно задвигался на стуле. – Я же ему сказал: всё верну. И проценты верну – но не те грабительские, которые он хочет! Я знаю, кто его накручивает…
– Можно, Алексей Николаевич? – не дожидаясь ответа, в кабинет уже влетела Алина Вениаминовна.
– Конечно, можно, – радушно улыбнулся я.
– Семён Маркович, мы тут посекретничаем, да? Спасибо, – тоже не дожидаясь ответа, зачастила Тарарыкина.
– Да, я пойду, пожалуй, – закряхтел Семён Маркович, поднимаясь.
Алина Вениаминовна проводила его кислым взглядом и сама притворила дверь.
– Зря вы с Домашевским общаетесь. Озлобленный он человек, тяжелый, – обронила она вскользь.
Я сделал вид, что временно оглох, и выжидающе посмотрел на нее.
– Алексей Николаевич, надо обеспечить освещение конкурса. Ростислав был у вас?
– Был еще вчера. Виталий Иванович говорил об этом раньше. Сделаем.
– Сделайте, Алексей Николаевич. Это важно.
– Особые пожелания будут?
– Ну, какие особые пожелания? Вы профессионал, сами знаете.
Я кивнул.
– А договоры на следующий год Виталий Иванович уже подписал?
– Да, Алина Вениаминовна. Подписал.
– Там с «Канцелярской правдой» всё нормально?
Службой рекламы «Канцелярской правды» руководила сестра Алины Вениаминовны – по манерам и ухваткам точная копия народной избранницы. С каждого договора об освещении деятельности парламента она имела свой бонус.
– Нормально. Не обидели.
– Вот и хорошо. Тогда я пойду, мне еще к лекции подготовиться надо, – заспешила Тарарыкина.
– Диссертацию когда обмывать будем, Алина Вениаминовна? – спросил я вдогон.
– Какую диссертацию? – стушевалась она.
– Вашу. Как же в наше время без диссертации?
– Ой, что вы! Я об этом даже не думаю, – махнула рукой Тарарыкина.
Пользуясь тактической паузой, я выудил из кармана ключ и отомкнул ящик стола. Служебная записка была на месте, но мне показалось, что большой красный маркер лежал не там, где я его вчера оставил. Я повертел лист бумаги в руках, внимательно изучил его на свет. Никаких следов, понятное дело, на нем не обнаружилось.
«Так, знаете, до паранойи недалеко», – подумал я и позвонил в первую приемную. Ответила мне на этот раз Алевтина Викторовна. Выяснилось, что Виталий Иванович побыл у себя лишь минут десять и уехал в администрацию. Рвалась к нему толпа желающих, включая разных депутатов, но все напрасно. В такой обстановке о личной аудиенции мечтать не приходилось.
– Алексей Николаевич, а что у вас, важное? – спросила Алевтина Викторовна.
– Служебка, – немного поколебавшись, ответил я.
– Если очень надо, вы занесите и оставьте у него на столе, на видном месте, – посоветовала она. – А я ему скажу, как только он придет.
Видимо, я долго размышлял, прежде чем решиться, потому что Алевтина Викторовна добавила:
– Вы не думайте, я читать не буду.
Иного способа оперативно донести свое мнение до спикера, наверное, не было. Конечно, я понимал, что Алевтина Викторовна тоже не с дуба упала в аппарат. Кому она доложит о моей бумаге, оставалось только гадать. «А пошли они все!» – чуть не сказал я вслух, но секретарше ответил:
– Занесу.
Пошел и занес, повторяя про себя тезис о том, что лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Дверь своего кабинета я отпирал в темпе, потому что внутри разрывалась «вертушка». Звонила мне Татьяна Эрастовна из главного областного штаба «Ядрёной России». Вопрос был наиважнейший: она в очередной раз попросила не забывать указывать в наших публикациях фракционную принадлежность депутатов – особенно, если речь велась о богоугодных делах. Татьяна Эрастовна при этом ссылалась на партайгеноссе Митрофанычева. Я дал понять, что в моем лице партайгеноссе Митрофанычев может видеть надежного союзника, и тепло простился с собеседницей.
Эстафету у «вертушки» подхватил мобильник.
– Свинья ты, – раздался знакомый женский голос. – Мог бы перезвонить со вчерашнего утра!
Мне стало неловко.
– Да тут проблем целый воз, – попытался я оправдаться. – Кручусь, как белка в колесе.
– Не белка ты, а свинья. Мерзкая и жирная.
– Не такая и жирная вовсе…
– Жирная и наглая! И не спорь со мной!
Личная жизнь оставалась моим слабым местом. Даже сам Хрюшников однажды спросил у меня: «Алексей Николаевич, когда ж ты женишься?» На что я пробуробил нечто вроде: «Я как-то уже женился…» Несколько парламентских барышень, пока не охваченных узами брака, периодически поглядывали в мою сторону, однако шансов не имели. И первого неудачного опыта мне хватило, и крайне нервная профессия не располагала к повторению этого самого первого опыта.
– Давай так, – я сделал внушительный вдох, – как только будет чуть легче, сам позвоню. Договорились?
– Знаю я, как ты сам позвонишь, – прозвучало из трубки, и дальше понеслись короткие гудки.
Я сделал выдох.
– Можно, Алексей Николаевич?
В кабинет деликатно заглядывал депутат Шмоткин.
– Конечно, Авдей Юрьевич. Проходите!
Шмоткин был, возможно, самой оригинальной персоной в депутатском корпусе. За глаза его прозвали вторым Жириновским, ибо он всегда и без подготовки был готов выступать на любую тему. До полного соответствия образу Владимира Вольфовича ему, правда, не хватало южного темперамента и привычки махать руками. Входил он в комиссию по малому и среднему бизнесу, и его судьба некоторым образом тоже переплелась с судьбой вице-спикера Жуликова. Шмоткин заработал свой первый капитал еще при Советах, на самом деле спекулируя какими-то чрезвычайно дефицитными шмотками. Потом, судя по туманным разговорам коллег-бизнесменов, была валюта, потом кооператив. Потом активный предприниматель на время пропал из поля зрения (чуть не вырвалось: правоохранительных органов), а вынырнул в середине девяностых как управляющий первого в городе казино «Страус».
В парламент он, впрочем, попал не из казино, а как член патриотического блока с крайне резкими лозунгами. Место работы, согласно трудовой книжке, Шмоткин в рамках подготовки к выборам вовремя сменил на контору по оказанию бесплатной юридической помощи. Будущие мандаты в том блоке распродавал, то есть, распределял будущий депутат Жуликов, которому такое право, если верить слухам, купил его брат – хозяин большого вещевого рынка. Блок затем начал стремительно рассыпаться. Жуликов по соглашению сторон успел получить местечко вице-спикера и очутился в «Ядрёной России», прежде оговорив сохранение за собой этой хлебной должности. А вот Авдей Юрьевич, ко всеобщему изумлению, всплыл не где-то, а в рядах фракции «Коммунисты и беспартийные». Там он начал направо и налево поносить правящий режим с классовых позиций – не трогая, правда, губернатора с президентом.
С Жуликовым этот «новый левый» спустя короткое время расплевался. Наскоки нашего активного Сергея Федосеевича на игорный бизнес Шмоткин принял почему-то очень близко к сердцу, хотя согласно декларации свою долю в «Страусе» давно продал. Два бывших патриота крайне жестко пикировались на пленарных заседаниях, где Шмоткин последовательно обличал правовой нигилизм и волюнтаризм Жуликова. Возникшие между ними споры чуть не привели к разбирательству об оскорблении в общественном месте. Мирил двух депутатов, отговаривая их от суда, сам Хрюшников. Пока мирились и остывали от дебатов, Авдей Юрьевич заявился на комиссию по этике и морали с пневматическим пистолетом и взялся перезаряжать его на глазах у оторопевших парламентариев. После дружеских увещеваний он всё-таки спрятал ствол в наплечную кобуру.
– Как дела, Авдей Юрьевич? – спросил я, пытаясь на глаз определить, при нем ли оружие.
– Да вот, опять особое мнение готовлю по игорным заведениям, – ответил Шмоткин. – Нельзя там сплеча рубить.
– А что во фракции говорят? Поддерживают? – осведомился я.
– А что мне фракция? – вопросом на вопрос отозвался депутат. – Я вообще-то сам ее хочу возглавить.
Я малость опешил. Для наших провинциальных большевиков это было бы чересчур.
– Обком не возражает?
– Я с Кобяковым уже почти согласовал. Куда он денется, обком этот.
– С вице-губернатором?
– Ну да.
«Низко пала передовая партия», – подумал я.
– Говорят, на тебя Жуликов наехал? – спросил Шмоткин.
– Как наехал, так и отъедет, – спокойно сказал я. – Не надо людей кидать.
Шмоткин пожевал губами.
– Слушай, – сменил он тему, – а дорого на телевидении свою передачу иметь?
– Смотря какую и на каком канале.
– Ну а ты на каком посоветовал бы?
Я пожал плечами.
– Зависит от целевой аудитории. Кому программа-то нужна?
– Допустим, мне.
Я опешил еще раз. Шмоткин везде и всюду норовил пролезть на халяву. Представить себе, что он готов финансировать телевизионный проект, я мог только в сказочном сне. Или находясь в нетрезвом состоянии. Но я столько не выпью.
– На кого собираетесь влиять?
– На пенсионеров, конечно. Я же – передовая фракция!
В отсутствии логики депутату нельзя было отказать.
– Надо навести справки. Вам срочно?
– Не особо. Сейчас всё равно федеральные выборы идут. На следующей неделе можно будет узнать?
– Узнаю, – пообещал я.
Андрей Бутурлин объявился внезапно. По его словам, проезжал мимо. На всякий случай встретились мы опять на нейтральной территории – в кафе «Солонка» через дорогу от нашей обители.
– Меня сегодня изнасиловали, – начал он даже без приветствия.
– Кто? Опять Колобков?
– Ха! Ничего подобного. Будешь еще угадывать?
– Что, Забегалов сам явился?
– Нет, опять мимо. Тарарыкина Оксана Вениаминовна, бывшая моя коллега по издательскому дому.
– Старовата уже для искрометного секса.
– А для нашего дела самое то. Пытала морально: хотела узнать, кто написал заметку про управляющего делами.
– Какое дело «Канцелярской правде» до внутренних дел «Фактов и комментариев»?
Андрей посмотрел на меня как на психа.
– Не прикидывайся, а? С твоими внешними данными это бесполезно. Сам же всё отлично понимаешь! Оксану Вениаминовну попросила Алина Вениаминовна, а ее, в свою очередь, попросил кто-то из вашего дома.
– Даже догадываюсь, кто это мог быть, – сказал я, вспомнив наш с Тарарыкиной разговор о диссертации. – А, если не секрет, в каких отношениях Алина Вениаминовна с твоими боссами?
– Уже, считай, ни в каких, – чуть поразмыслив, ответил Бутурлин. – Она, между нами говоря, сама была акционером, когда работала у нас. Мелким, но всё же. Боссы думали, что она будет их интересы лоббировать в парламенте.
– Не лоббировала?
– Лоббировала, да. Только исключительно свои. Квартиру себе в центре сделала, машину, часы у нее коммерческие в двух вузах. Но фирме от этого ни холодно, ни жарко.
– И что фирма? – спросил я.
– Пригласили раз, другой. Пообщались. Потом договорились, что долю у нее выкупят. Вот и вся история любви.
– Ты раскололся?
– Не смеши, пожалуйста. Я и тебе-то не сказал! – Андрей засмеялся и пустил колечко сигаретного дыма. – Кстати, ты на фестиваль идешь?
– Молодежи и студентов?
– Остряк. Не молодежи, а серьезной прессы. Так идешь или нет?
– Пока не звали.
Андрей всплеснул руками. Фестиваль серьезной прессы был экстренно изобретен одним московским пиар-агентством, чтобы отщипнуть немного от нашего бюджетного пирога. По-моему, на каких-то других регионах этот опыт уже обкатали. Светлым умам из администрации легко и быстро внушили мысль о его полезности. Сначала акцию хотели назвать форумом качественной прессы, но потом слово «форум» посчитали слишком официальным, а «качественную» заменили на «серьезную», чтобы те, кого не возьмут на финальную пьянку, обижались не так сильно.
– Если тебя не звали, то кого же зовут?
– Спикеру, я знаю, приглашение пришло. А мне никто ничего не слал и не передавал, – я тоже развел руками.
– С ума сойти, правда… Слушай, давай я тебе одно дам. У нас всё равно два приглашения на редакцию газеты.
Тут настала моя очередь смеяться.
– Это мне как явка с повинной зачтется?
– Какая явка? Не понял.
– Понимаешь, Андрей, товарищ Забегалов уверен почему-то, что заметка про него – моих рук дело.
– Ну, вы даете! – директор издательского дома чуть не пролил кофе себе на штаны. – А я-то голову ломал, зачем Оксана про тебя всякие дурацкие вопросы задавала.
– Например?
– Например, часто ли мы с тобой общаемся.
– Ладно, – я тоже решил сменить тему. – Вам с выборов-то перепадает что-нибудь?
– Перепадает, ага. Все норовят на дурачка обслужиться!
– Оппозиция, что ли?
– Какая, на хрен, оппозиция! Наша многоуважаемая «Ядрёная Россия»! Везут из Москвы своих свадебных генералов, репортажи про них, значит, пиши, а насчет оплаты – потом, потом… Я тут одного политтехнолога уже завернул обратно.
– Не боишься отношения испортить?
– Ай, с кем там портить? Они сами про меня на следующий день забудут.
– И не пишете бесплатно?
– Не пишем принципиально, – заявил Андрей. – Я сам только одно исключение допустил – конечно, по согласованию с боссами.
– Какое?
– Коле Ухову помог без денег. Я его сто лет знаю, мировой мужик! Забомбили прямую линию с ним на целый разворот.
– У него шансов нет на Госдуму. Он далеко стоит в региональном списке, – напомнил я.
– Знаю. Зато он весной в мэры собирается.
– Ух ты!
Будущий мэр – это всегда серьезно. Вопреки суждениям о бедности главного губернского города и скудости его казны, здесь еще было что взять. Упомянутый кандидат Коля Ухов тоже работал спикером – только городского Совета. Там крепких хозяйственников с колхозной закваской было явно меньше, чем у нас, но водилось больше молодых и цепких ребят из бизнеса. Их спикер, классический улыбчивый рубаха-парень, сам бизнесом не занимался. Сбросив комсомольскую шинель, он ковал аппаратную карьеру. Досужих домыслов про него и его друзей-коммерсантов ходило много. Если верить им (домыслам), то ли они (коммерсанты) его спонсировали, то ли он продвигал их нужды через депутатское собрание. В чем дружно сходились независимые источники, не желавшие называть себя – это в уверениях о беспробудном пьянстве Коли. В целом общественность воспринимала его не слишком серьезно, и Николаем Михайловичем спикера называли только в официальных сообщениях.
Андрей, насколько я знаю, в юности тоже грешил марксизмом и посетил немало комсомольских аппаратных застолий. Определение «мировой мужик» я вполне мог отнести и к нему.
– Уверен, что он пойдет?
Бутурлин помялся.
– В чем сейчас можно быть уверенным? Сначала пусть федеральные выборы закончатся.
– О том и речь. Я, допустим, слышал в нашем здании, что от «Ядрёной России» Колыхаева в мэры двинут.
– Этажерочника? – вскинулся Андрей.
– Вовсе не этажерочника, а заслуженного мебельщика, – назидательно поправил я. – Человека, чья двуспальная кровать выиграла тендер на право стоять на государственной даче в Сочи. На государевой даже, я бы сказал.
– А он сам на чем спит?
– Не юродствуйте, молодой человек. Это особа, приближенная к нашему губернатору.
– Губернатор-то крепко держится?
– Хороший вопрос. Скорее нет, чем да.
– Скорее некрепко?
– Да, – кивнул я. – Будто сам не знаешь.
Вице-губернатор Кобяков ослабил узел своего галстука. Пиджак висел на спинке стоявшего рядом стула. Дальше сеанс административного стриптиза не продвинулся. Георгий Вадимович, демократично пересев за длинный общий стол, привычно вел заседание большого жюри. Ему и всем нам, чиновникам и начальникам от СМИ, предстояло назвать победителей и лауреатов ежегодного губернского творческого конкурса.
Негласная установка, о которой знали все участники, была такой: три четверти призовых мест разделить поровну между главным государственным каналом и телестудией «Сторонка», тоже на сто процентов государственной. Оставшаяся четверть милостиво отписывалась разным газетам и газеткам. Ущемленные директора и редакторы глухо роптали в курилке, ибо похожая картина имела место год от года. Короче, всё шло до зевоты предсказуемо.
Только что отписали первое место в номинации «Пир духа» районному изданию, сохранившему в неприкосновенности название и дизайн с октября 1917-го. За пару или тройку минут до него титул лучшего публициста достался ведущему газетной рубрики «Вместе с народом». Человек на протяжении всего губернаторского срока писал победные рапорта о газификации села, которое всё никак не газифицировалось полностью.
Я сдержанно подремывал рядом с Анной Игоревной – моей коллегой из администрации. Кобяков четко дирижировал процессом. Да, собственно, никто и не думал никуда вмешиваться, пока дело не дошло до номинации «Право и политика». Механизм отбора формально был таким: члены жюри заранее, до общего сбора, смотрели и читали представленные на конкурс материалы. После ознакомления выставляли оценки по пятибалльной шкале. А большое жюри суммировало эти цифры и объявляло итоги.
С «Правом и политикой» приключилась неувязка. Номинация входила в ту четверть, которую отводилась газетчикам. Идеологически сомнительных публикаций на означенные темы никто на конкурс не подал, и установок свыше не последовало. Так что все оценщики оценивали, как Бог на душу положит, и результат вышел неожиданным. Равное количество голосов набрали сразу два номинанта.
– Что будем делать, коллеги? – спросил Кобяков.
Полусонное жюри сразу оживилось. Запахло столкновением интересов и амбиций. Один автор писал о политике, другой творил на почве права. Первый работал в частном издании, второй, а точнее, вторая, – в государственном. С одной стороны, за политику в прошлом году уже давали премию, с другой – дали сотруднику именно той газеты, где трудилась сегодняшняя номинантка. Кроме того, все знали, что между этими двумя редакциями идет плохо скрытое соперничество.
– Я считаю, Балаболкин больше других премии заслуживает, – стукнул ребром ладони по краю стола Александр Пышкин, шеф молодежного печатного органа.
Частная газета, где был обозревателем журналист Балаболкин, являлась де-факто собственностью Пышкина, будучи временно записанной на Сашину жену. Самого Сашу, то ли завидуя, то ли подкалывая, то ли органично совмещая одно с другим, как это у нас водится, некоторые товарищи по цеху именовали «золотым пером» губернатора.
– А мне публикации на темы права понравились, – подал голос кто-то из районной прессы.
– Да там одни общие слова! – откликнулся другой сельский публицист.
– Вы их читали? – громко спросила Алина Вениаминовна, сидевшая напротив меня.
Жюри загудело, грозя выйти из-под контроля. Вице-губернатор поднял руку.
– Коллеги, тише!
– Предлагаю первую премию поделить на двоих! – предложил директор одного из телеканалов, не получившего ничего.
Он давно взирал на происходящее философски.
– Не положено по регламенту, – напомнил Кобяков.
– Тогда повторное голосование, прямо сейчас, – дополнил его Илья Александрович Кислотный, глава управления по взаимодействию со СМИ.
Не совсем типичный чиновник, он был известен как поэт-лирик, к тому же составлявший сборники частушек. Илья Александрович слыл полноправным субъектом творческого процесса в губернии. В его дебютном сборнике, правда, отдельные частушки оказались не вполне пристойного содержания. Но после сигнала от читающей аудитории составитель быстро исправился.
– Закрытое? – спросил бывший бухгалтер, а ныне директор другого телеканала, уже получившего несколько премий.
– Открытое, коллеги, – известил нас поэт-лирик.
– Давайте голосовать, – послышались реплики.
– Давайте обсудим, – сказал кто-то на дальнем от меня краю стола.
– Что обсудим? – несколько нервно отреагировал Илья Александрович.
– Кандидатуры, – серьезно ответил товарищ с мест.
Жюри опять загудело, готовое сорваться в пике.
– Уважаемые коллеги, – повышая голос, начал глава управления по СМИ, – в задачу нашего собрания не входит обсуждение чьих-то кандидатур. Мы оцениваем не личности авторов, а только их публикации, представленные на конкурс.
– А пусть Георгий Вадимович выскажется, – развил спорную тему первый представитель районной прессы.
Кобяков в атакующей манере наклонил голову – так, что стала видна его прогрессирующая лысина, – и поморщился.
– Балаболкину раньше уже присуждали, – вспомнил второй человек из района.
– Пускай даму вперед пропустит, – пошутил философски настроенный директор канала.
– У этой девушки хорошие репортажи, – шепнула мне Анна Игоревна. – Если по-хорошему, надо бы ей премию дать.
– Давайте дадим, – шепнул я.
Жюри продолжало волноваться, но, как я ощутил, медленно склонялось на сторону права.
– Георгий Вадимович, ну скажите же всё-таки! – буквально возопил первый районщик.
Кобяков откашлялся.
– Коллеги, мое мнение чисто субъективное, вас ни к чему не обязывает. Балаболкина я знаю давно…
– Да алкаш он, – вполголоса произнесли на дальнем конце.
– Знаю его давно, – повторил вице-губернатор. – А девушку, ну, почти не знаю. Может, моя это недоработка. Я, наверное, за Балаболкина проголосую.
Чем всё закончится, я сообразил и без голосования, но руку, тем не менее, поднял за журналистку из отдела права. Анна Игоревна, вздохнув, поддержала своего прямого начальника – Кобякова. За обозревателя из молодежного органа голосовали и оба товарища с мест, и телевизионный бухгалтер с кучей премий. Алина Вениаминовна воздержалась, чем искренне удивила меня.
Победителем в номинации был объявлен Балаболкин.
Кто-то уже задвигал стулом, когда Илья Александрович крикнул:
– Коллеги, еще один вопрос!
Жюри разочарованно присело.
– Мы с вами совсем забыли про номинацию «Корифей», – сообщил Илья Александрович. – Необходимых пятидесяти процентов голосов нет ни у кого.
– Сколько есть? – поинтересовался Пышкин.
– Мало, – признался Кислотный. – Около двадцати. А между тем, коллеги, это очень важная номинация. В ней всегда были представлены лучшие из лучших, подлинные мастера словесности и всей нашей журналистики.
– Нету лучших. Кончились, – констатировал голос, говоривший про алкаша.
– Не надо ёрничать, коллеги, – попросил поэт, частушечник и чиновник в одном лице. – Нам предстоит определиться. Не вручать эту премию просто нельзя!
– Вахрамееву давайте вручим, – сказал, недолго думая, Пышкин.
– Пантелеймону?
– Да.
– Ты что, Саша? – Илья Александрович оторопел. – Он вообще не пишет уже лет пять, если не больше. И из дома не выходит.
– Ну и что? Заслуженный человек, собкор центральной газеты.
– Нет, это не вариант.
– Можно предложение? – руку вверх тянул редактор издания, в котором работала журналистка из отдела права.
– Пожалуйста! – радостно откликнулся глава управления.
–Я предлагаю, – торжественно провозгласил редактор, – первым в номинации «Корифей» за многолетний вклад и выдающиеся заслуги признать нашего уважаемого Илью Александровича. Я считаю, он имеет полное право именоваться журналистом – хотя бы по совокупности печатных трудов.
Просторный кабинет вице-губернатора утонул в аплодисментах.
До полного маразма мы всё-таки не дошли. Илья Александрович вспотел и начал благодарить, но наотрез отказался. В конце концов «Корифея» решили вымарать из списка номинаций – на время, до появления новых корифеев.
– Интересно, это он так прикололся? – вслух подумала Анна Игоревна.
Мы с ней стояли у лифта. Прочая братия галдела в вожделенной курилке.
– Вы кого имеете в виду? – спросил я.
– Редактора, конечно, с его инициативой.
– Возможно. Тонкий такой юмор, недоступный начальству.
– Между прочим, несколько слов насчет начальства, – Анна Игоревна профессионально огляделась по сторонам. – Хрюшников тобой недоволен.
– Этой сенсации без малого два года, – усмехнулся я.
– Он сильно недоволен, – подчеркнула коллега. – Кто-то на него влияет.
– Кто?
– Не знаю. Он сейчас мало со мной советуется.
По моим данным, спикер и теперь общался с Анной Игоревной минимум раз в день – во всяком случае, по телефону точно. Я даже в лучшие периоды с ним столько не разговаривал. Темнила гражданка.
– Если уволят, пойду заметки писать из серии «Попал под лошадь», – сказал я.
– Ты – наш бесценный кадровый фонд, – заулыбалась Анна Игоревна. – Куда ж ты денешься?
– Ой, Анна Игоревна, проходил я уже всё это в младших классах. Не мне люди улыбаются, а моей должности. Уйду, и в упор замечать перестанут.
– Ты не обо мне случайно?
– Ни в коем случае, – я помотал головой. – Мы ведь с вами друзья, правда?
На улице, куда я вышел из губернского «белого дома», погода совсем испортилась. Моросило нечто среднее между мелким, мерзеньким дождичком и мокрым снегом. Я поднял воротник и зашагал в направлении парламента со всем его содержимым. Подкрадывались сумерки. С противоположной стороны к зданию подходил товарищ Лесных.
Я остановился, подпуская его поближе.
– Какие новости, Вячеслав Алексеевич? Что там с моим ящиком?
Взгляд Вячеслава Алексеевича устремился куда-то мимо меня, но в то же время внутрь: наверное, в подпространство.
– До конца определить не удается, Алексей Николаевич. Вероятность взлома в принципе есть, но… думаю, техник напрасно поднял панику.
– Да никто панику не поднимал. Пользоваться-то можно?
– Можно. Только смените пароль и – пожалуйста. Но всё-таки лучше используйте нашу электронную почту, она защищена.
Я сказал ему, что обязательно всё сделаю, не уточнив, что именно.
На нашем этаже дверь кабинета, в котором квартировал Андрей Петрович Карлов, была распахнута настежь. Действующего корифея я не увидел, зато нос к носу столкнулся с уборщицей. Бормоча что-то неласковое, она вытаскивала оттуда полный пакет пустых бутылок. Как я заметил, не из-под кефира. Повеяло специфическим ароматом.
– А где хозяин?
– Похоже, не приходил сегодня, – неприветливо ответила мне жрица чистоты.
– Экспертизу проводит, – сказал я.
– Что? – не поняла уборщица.
– Ничего. Всё нормально.
Я заглянул к Витюше и Наталье. Они чаевничали и мирно беседовали.
– Никто меня не искал?
– Нет. Тишина полная, – доложил Витюша.
– Из первой приемной не звонили?
– Не звонили. Виталий Иванович приехал где-то час назад, к нему Никифор Мефодьевич сразу побежал, а потом к ним Забегалов зашел, – сообщил мой неформальный зам.
Его способность оперативно получать самые разнообразные кулуарные новости всегда поражала меня.
– Чай с нами будете пить, Алексей Николаевич? – спросила Наталья.
– Попозже попью, спасибо.
Витюша выразительно посмотрел на меня.
– Витя, зайди сейчас, – и я двинулся в свои апартаменты, на ходу расстегивая куртку.
– Я насчет завтрашнего дня хотел напомнить, – сказал Витюша, когда мы с ним уединились.
– А что у нас завтра?
– Да у меня семинар в институте, хотел отпроситься пораньше. Можно?
– Можно, конечно. Только потихоньку, через боковой подъезд.
– Я знаю, – улыбнулся Витюша. – Забегалов опять всех предупреждал, что не потерпит никаких отлучек. У нас одним можно на казенной машине в рабочее время по лекциям ездить, а другим нельзя.
– Профессор снова ездил?
– Ездил, – блеснул осведомленностью Витюша. – Тоже с час назад вернулся.
Мне отчего-то стало тошно. В этот миг зазвонила «вертушка».
– Алексей Николаевич, вас Виталий Иванович хочет видеть, – услышал я голос Алевтины Викторовны.
Спикер областного парламента Хрюшников был занят. Когда я поднялся в приемную, Алевтина Викторовна попросила немного подождать.
– Кто там? – спросил я.
– Александр Витальевич, – вполголоса ответила она.
Александр Витальевич Хрюшников доводился нашему спикеру сыном, и должность его называлась «генеральный директор». Командовал Хрюшников-младший на том предприятии, где еще недавно был начальником транспортного цеха, а потом верховодил Хрюшников-старший. Наследнику моего шефа было чуть за тридцать. Учился он в техническом вузе, но инженерных способностей не проявил. Решил пойти по финансовой тропе и, видимо, не без помощи родителя стал налоговым инспектором. В инспекторах, однако, пробыл недолго. Звёзд с неба не хватал, а вскоре упразднили и само подразделение – как не оправдавшее высокой миссии.
И приземлился Александр Витальевич в офисе у родного своего Виталия Ивановича, для которого процесс акционирования и приватизации предприятия успешно завершился. Приватизировал его сам Хрюшников-старший, в долю к себе взяв пару проверенных замов. Сына он, скрепя сердце, поставил третьим замом. Сотворить что-нибудь непоправимое на этом посту было практически невозможно. Примерно год Хрюшников-младший осваивал кабинет, никому особенно не мешая. Заодно женился, стал подумывать о потомстве. На этой стадии жизненного пути его и застал переход Виталия Ивановича на работу в парламент.
Новый генеральный директор ежедневно являлся в кабинет спикера, как на доклад. Впрочем, почему «как»? Один раз даже я был свидетелем того, как Виталий Иванович сурово распекал сына за упущение на производстве. Перед вспотевшим Александром Витальевичем лежала в тот миг тетрадочка, а в руке у него была зажата ручка. Наверное, глава хозяйствующего субъекта на всякий случай конспектировал речь главы законодательной власти.
Табличка с искусственной позолотой дрогнула, дверь в кабинет спикера беззвучно отворилась. Мы с приветливой Алевтиной Викторовной повернули головы. Бочком, осторожно придерживая всё ту же тетрадочку под мышкой, из-за двери показался младший Хрюшников. Пройти прямо через дверной проем ему мешали не по сезону теплая дубленка и собственная толщина. За два года, проведенные в руководящем кресле, Александр Витальевич раздался вширь просто неимоверно.
– Заходите, Алексей Николаевич, – сказала секретарша.
Спикер сидел в той же позе, что и вчера, только в ухе не ковырял. На мое «Здравствуйте, Виталий Иванович» он и бровью не повел. Начал без преамбул.
– Жуликов на тебя жалуется.
Я не удивился.
– Он телевизионщикам денег не заплатил. Кинул, если по-русски.
– А ты тогда зачем со своей службой?
– У него был свой договор с ними, всё оплачивалось напрямую из фонда поддержки бизнеса, наличкой. С пресс-службой Жуликов вообще ничего не согласовывал.
Фонд был детищем вице-спикера Жуликова и его же ноу-хау. Туда делали взносы все малые и средние предприниматели, жаждавшие получить красные парламентские «корочки». Фонд частично спонсировал рекламную кампанию самого Сергея Федосеевича, а частично, по-моему, депутатские увеселения и тому подобные штуки.
– Надо было мне доложить, – спикер глядел исподлобья.
– Я сам узнал после эфира.
Хрюшников страдальчески вздохнул.
– А ты обязан всё заранее знать! Плохо, Алексей Николаевич, очень плохо.
Я ждал продолжения.
– Все говорят, что ты – человек конфликтный.
– Кто «все»? Толиков?
– Неважно.
Повисла пауза. Спикер вроде бы хотел сказать что-то еще, но колебался. Я первым нарушил тишину.
– Вы мою служебную записку читали?
Виталий Иванович пошарил одной рукой по столу.
– Нет пока. Видел, прочитаю.
Я подождал еще секунд десять. Спикер не говорил ни слова. В голову ко мне опять полезли картины из недавнего прошлого. Хрюшников стал спикером абсолютно случайно. После выборов «Ядрёная Россия» продвинула его в замы к своему тогдашнему вождю, который возглавил губернский парламент. То был очевидный «потолок» Виталия Ивановича. До пенсии ему оставалось ровно четыре года, и номенклатурного веса для взятия следующей высоты явно недоставало.
Находясь в тени амбициозного и полного далеко идущих планов спикера, Хрюшников приглядывал за беспокойным хозяйством во время отлучек вождя, изредка подписывал наиболее щекотливые постановления и распоряжения, которые почему-либо не стремилось подписывать первое лицо. Слыл истинным солдатом партии – на вид недалеким, исполнительным, голосующим как надо и призывающим других. Конфигурация сложилась, портфели были розданы тем, кому следует, и перемен в принципе не предвиделось.
Беда пришла, откуда не ждали. Спикер и вождь не вернулся из очередной командировки: по дороге домой оторвался тромб… «Белый дом» пребывал в растерянности. Ландшафт законодательного собрания был плотно утоптан под конкретного человека. Желающие подхватить бразды, само собой, нашлись, но губернатору все они показались слишком ретивыми. Хрюшников, напротив, молча стоял в карауле с траурной повязкой на рукаве и никуда не рвался.
В «белом доме» поколебались и приняли решение, удивившее многих. Так в кресле спикера появился Виталий Иванович, возле которого потом появился я.
Я кашлянул.
– Поручения пресс-службе будут, Виталий Иванович?
– Поручения? – Хрюшников чуть привстал в кресле, поправляя полы пиджака. – Нет. Иди, работай.
День угас окончательно. Я механически наводил порядок в тумбочке и думал о последних событиях. И, правда, гадкое было ощущение и тревожное. Будто некто осторожно ходил где-то рядом кругами, ступая мягко и глядя в спину, а на глаза не показывался. Иногда словно дышал в затылок…
Кто-то позвонил на мобильный. Я долго смотрел на незнакомый номер, потом ответил.
– Слушаю.
– Алексей Николаевич, здравствуйте! Извините за беспокойство. Это из редакции «Модного журнала». Меня зовут Яна.
– Очень приятно, – рассеянно ответил я, мысленно отметив, что голос у неведомой Яны в самом деле приятный.
– Алексей Николаевич, как вас можно увидеть?
– Очень просто. Приходите и увидите.
– Ой, а когда вы свободны? – кажется, обрадовалась Яна.
– Вообще-то обычно занят.
– Но, может, для меня сделаете исключение? – в голосе у модницы, как я ее сразу окрестил, промелькнуло нечто умеренно-игривое.
– Может, – в тон ей отозвался я. – А что за разговор будет?
– Хотелось бы обсудить возможное сотрудничество.
– Яна, – очень проникновенно сказал я, – обязан вас предупредить: вероятность такого сотрудничества небольшая. Это не мой личный произвол, такова позиция руководства.
– Спасибо вам, что предупредили, но… может, всё-таки есть шанс? – немного жалобно спросила Яна.
– Теоретический, – откровенно сказал я.
– А когда мне можно подойти?
– А вы когда хотели? – вопросом на вопрос, как в Одессе, ответил я.
– Я могу сейчас. То есть, минут через пять. Я здесь недалеко, – заспешила модница.
– Приходите, я вас внизу встречу.
– Ой, буду так признательна, – буквально запела Яна.
– Не за что. У вас ведь аккредитации нет, всё равно не пустят.
Временно простившись с певучей сотрудницей «Модного журнала», я поразмышлял еще с минуту и набрал другой номер – на этот раз с мобильного телефона, предварительно выйдя в коридор.
– Да, – коротко отозвался густой баритон.
– Надо пообщаться, – в тон ему сказал я.
Человек помолчал немного.
– Давай там же, где в прошлый раз, ровно через час.
– Буду, – пообещал я, и содержательная беседа завершилась.
Яна явилась на вахту даже раньше, чем обещала мне. Я сразу узнал свою собеседницу, хотя минут семь назад и не подозревал о ее существовании.
– В «Модном журнале» все так одеваются?
Гостья широко улыбнулась.
– За мной никто в редакции угнаться не может!
– Да, бегаете вы, наверное, быстро, – я посмотрел на ее ноги от ушей.
Яна слегка зарделась. Я перевел взгляд на пост охраны.
– Эта девушка со мной.
– Пожалуйста, – милиционер кивнул.
От модницы пахнуло какими-то дорогими духами – может быть, даже настоящими французскими. Я в них плохо разбираюсь. И походка у нее была соответствующая. Семён Маркович, вывернувший из-за угла, аж присел.
– Какие к вам красавицы ходят, Алексей Николаевич!
– Исключительно по служебным вопросам, Семён Маркович.
Домашевский залоснился.
– Ах, Алексей Николаевич, хорошее дело – молодость. Разве я против?
Оставив его завидовать, мы поднялись по лестнице. Каюсь, я специально пропустил Яну вперед, чтобы с этой позиции досконально изучить ее тактико-технические характеристики.
– Посмотрите налево, Яночка. Это наша достопримечательность.
– Ой, а что это? – гостья приостановилась.
– Павлин. Скульптурное изображение из гранита. Автор неизвестен: по крайней мере, мне, – я тоже улыбнулся.
– Откуда он у вас?
– Когда-то, две исторические эпохи назад, побывала здесь передвижная выставка. Потом она уехала, а павлина забыли.
– Какой он страшный… Простите, я не то говорю? – Яна прикрыла ротик ладошкой.
– Это символ регионального парламентаризма, – заметил я серьезно. – Но вам, как человеку новому, прощаю. На первый раз.
Я снова пропустил гостью вперед, затем и сам вошел в кабинет.
– Кофе будете?
– Вы знаете, Алексей Николаевич, я только что пила. Может, потом?
– Потом? – я хмыкнул. – Это уже интересно. Ну, рассказывайте всё подробно. Вы журналистка?
– Нет, к сожалению. Я менеджер по рекламе. Мы очень хотим сделать интервью с вашим спикером.
– Гламурное?
– Ну, что-то вроде.
Я помассировал затылок.
– Яночка, признавайтесь, вы спикера нашего когда-нибудь видели? Хотя бы по телевизору?
Красотка потупилась. Я окончательно развеселился.
– Это ваша личная идея?
– Как вам сказать…
– Чувствую, что ваша. Но можете не признаваться. Жаль, сейчас времени мало, а то я просветил бы вас насчет некоторых аспектов местной политики.
– А когда у вас будет время? – спросила Яночка.
Я чуть не крякнул. Прозвучало, прямо скажем, двусмысленно.
– Дни какие-то непредсказуемые пошли, – начал я. – Сложные какие-то дни.
– А если завтра вечером? – продолжала пытать меня модница.
– Здесь?
– Здесь как-то официально…
Я внимательнее посмотрел на менеджера по рекламе. Ее блузка была расстегнута, пожалуй, на одну пуговку больше допустимого в официальном учреждении. По-моему, она предпочитала белье красного цвета.
– Ваши предложения, Яна?
– Давайте посидим в кафе. Вы не против, Алексей Николаевич?
– Я только за.
– Тогда вот моя визитка, – Яна полезла в сумочку и слегка наклонилась. Белье у нее точно было ярко-красным. Как и маникюр.
– Вам визитку не дам, – я изобразил огорчение.
– Почему?
– С некоторых пор не обзавожусь. Примета плохая.
– Чем плохая? – Яна взмахнула ресницами.
– Как только закажу, работу меняю.
Человека из органов коллеги-журналисты давно окрестили Джеймсом Бондом. Был он высоким, широкоплечим, спортивным, в хорошем костюме по фигуре и, подобно непобедимому киногерою, обожал дорогие автомашины. Повстречавшись в тихом переулке, мы с ним спустились в укромный бар в подвальчике старого дома. «В индейцев играем», – подумал я, когда «Бонд» выбрал столик в самом темном углу.
После моего очень подробного рассказа под апельсиновый сок он заказал у официанта еще один стакан и посмотрел на меня с прищуром.
– Дела твои не очень хороши, – резюмировал «Бонд». – Похоже, реально копают. И полномочия отбирают, и вообще.
– Кто? – спросил я в лоб.
– Забегалов однозначно. Это, во-первых. Ну, насчет его интереса ты сам всё понимаешь, – начал загибать пальцы «Бонд». – Но возможны и другие варианты.
– Какие?
– Пока трудно определить. Думаю, в твою почту влезли еще какие-то ребята.
– А не товарищ Лесных?
– Если ты никаких деталей не упустил, то вряд ли.
– Кто-нибудь по линии товарища Толикова? – предположил я.
– Нет, не похоже. Слишком топорно сделано, – поморщился «Бонд».
– Тогда Жуликов? – предположил я.
– Тоже возможно, – не отрицал мой эксперт.
– Загадками говоришь, – сказал я, допивая до дна свою порцию. – Ну а заметку «Фактам и комментариям», по-твоему, кто заказывал?
– Дай подумать до завтра, – ответил он.
– До утра?
– До вечера. Часов до семи хотя бы.