Школа ничуть не изменилась. Красное кирпичное здание с белыми колоннами. Вокруг тщательно ухоженный газон и железная ограда, отделяющая территорию школы от сбегающих по склону домишек, которыми усеяна округа. Я паркую свой «Фольксваген» на единственном свободном месте за главным корпусом. В гипотетическом рейтинге машин на стоянке он находится точно посередине между новехоньким «БМВ» и насмерть проржавевшим старьем, у которого и марки-то не разглядеть.
У лестницы перед черным входом курит группа ребят.
– Найди себе крутого бойфренда на пять месяцев, – нашептывает Элли, когда мы подходим ближе. – И развесь его в соцсетях – пусть Квентин подавится.
– Отличная мысль. Нырну с головой в котел знакомств Сент-Амброуза, – отзываюсь я сухо. – Только и ты подыщи себе новую подружку.
– Я сама отшила предыдущую! – зло шипит Элли. – Меня не бросали, и мне не перед кем выпендриваться.
Когда мы проходим мимо, один из парней – здоровенный бугай с коротко стриженными волосами и щетиной на подбородке – поднимает голову. Пристально на нас смотрит, потом толкает локтем приятеля.
– Глянь-ка, новые девчонки, – говорит он, затем обращается ко мне: – Привет, красотка. Ты элита или плебс?
Я замираю на первой ступеньке:
– Не поняла?
– Ты элита или плебс? – повторяет он, откровенно сканируя меня взглядом. Слава богу, на мне пальто.
– Все еще не понимаю, – говорю я и решительно поднимаюсь по ступенькам.
– Элита, – заключает один из парней, и все дружно заливаются смехом.
– Что за фигня, – цежу сквозь зубы и открываю перед Элли дверь.
– По-моему, он ничего, – ехидничает сестра и проскальзывает внутрь. – Я бы присмотрелась.
В коридорах школы столпотворение. Мы с Элли отмечаемся в секретариате, получаем номера шкафчиков, расписание уроков и схему расположения классов, хотя знаем здесь каждый угол.
– Желаю приятного знакомства со школой, – говорит неизвестная мне администраторша. Наши документы она явно не читала.
– Ну что, разделяемся и ищем шкафчики или тащим пальто с собой на собрание? – спрашиваю я, когда мы вливаемся в поток учеников в коридоре. Все в темно-синих блейзерах с золотыми пуговицами и гербом Сент-Амброуза на левом нагрудном кармане: «Вместе сильнее».
– Пальто с собой, – отвечает сестра и вцепляется мне в руку, проявляя нехарактерную для нее уязвимость.
То и дело мелькают знакомые лица, словно искаженные в каком-то кривом зеркале: все здорово изменились, и пока я силюсь вспомнить их имена, они исчезают. От мельтешения тел кружится голова, я заворачиваю за угол и врезаюсь в мгновенно и безошибочно узнаваемую личность.
– Ай! – Шарлотта Холбрук останавливается как вкопанная. – Значит, все-таки ты.
– В смысле? – не понимаю я.
Шарлотта, как всегда, неотразима. Голубые глаза, фарфоровая кожа, идеальные скулы. Вместо положенной в Сент-Амброузе белой оксфордской рубашки на ней блузка с легким кружевом на воротнике – изящное дополнение к жемчужного цвета повязке на блестящих каштановых волосах. В Шарлотте Холбрук все рассчитано на контраст с блеклостью, заурядностью и невзыскательностью простых смертных.
– Бринн Галлахер, – объявляет она, будто я нуждаюсь в представлении. – Я видела твое имя в списке класса, но не знала, ты это или просто тезка. – Пока я повторяю в голове ее слова, она с улыбкой добавляет: – С возвращением! – и проходит мимо.
Странно, что Шарлотта движется не в том направлении. Оборачиваюсь и вижу, как она бросается на шею темноволосому парню. Если это Шейн Дельгадо, ей наконец удалось захомутать его.
– Не представляю, как можно жить с таким лицом… – шепчет Элли. Сине-клетчатая волна вносит нас в зал.
– Бринн!
У самой сцены, во втором ряду, стоит Мэйсон Рафферти и машет нам рукой. Он по-прежнему на голову выше большинства наших одноклассников – непомерно высокий, как он сам говорит, – у него отросшие темные кудри и щербатая улыбка. Он приставляет ладонь ко рту и перекрикивает гул зала:
– Мы тебе место заняли.
Расталкиваю толпу, радуясь ощущению причастности, и протискиваюсь к нему и сидящей рядом Наде.
– А для Элли место найдется? – спрашиваю.
– Конечно, – отвечает Мэйсон и берет разложенное на свободных стульях пальто. – Привет, Элеонора. Рад тебя видеть. Ты все еще терзаешь флейту?
– Привет, Мэйсон. Не уверена, кто кого терзает, но все еще играю.
Оба радостно улыбаются. Они всегда хорошо ладили – рыбак рыбака, как говорит Элли. Когда мы переехали в Чикаго, ей было десять лет и о своих предпочтениях она не ведала. Однако с Мэйсоном всегда чувствовала себя более комфортно, чем с другими.
Сестра переходит к обмену новостями, а я подсаживаюсь к Наде.
– Как тебе на старом месте? – спрашивает та с легким британским акцентом.
Надя родилась в Англии. В десять лет переехала в Америку, после того как ее родители погибли в автомобильной катастрофе, и живет у тети с дядей. У них шикарно отреставрированный колониальный дом в Стаффорде, но не знаю, чувствует ли себя Надя там как дома.
– По-твоему, школа изменилась? – продолжает она.
– Не особо, – говорю. – Только что такое «плебс»?
– Хлебс? – озадаченно переспрашивает Надя.
Рядом усаживается Мэйсон, кладет себе на колени пальто и вытягивает длинные ноги под впередистоящий стул.
– Нет, плебс, – поправляю я, невольно хмурясь при воспоминании. – Какие-то парни у входа спросили нас с Элли, мы элита или плебс.
– А-а, – тянет Надя и закатывает глаза. – Смотрю, ты уже познакомилась с нашим растущим «классовым» расколом.
Элли выглядывает из-за Мэйсона.
– И что, теперь все друг друга так называют? – поражается она.
– Нет, конечно. – Надя отводит прядь ровно подстриженных волос. – Просто Сент-Амброуз стал более… поляризованным. Требования для получения субсидий смягчили, так что теперь в старших классах больше ребят из округи, не особо настроенных учиться. Вот они и противопоставляют себя платникам.
– Элите то есть. – Я перевожу недоумевающий взгляд с Нади на Мэйсона и обратно. – И к какому же разряду относитесь вы?
Надя из довольно обеспеченной, но далеко не богатой семьи, а Мэйсон живет на соседней улице в Стерджисе и всю жизнь учился здесь на субсидию.
– Мы как Швейцария, – заявляет подруга, – сохраняем нейтралитет и считаем раскол полной дурью. Только смотри не проболтайся об этом Колину Джеффрису. – Следую за ее взглядом и вижу в конце зала того самого парня, который приставал к нам у лестницы. – А то он не сможет изображать из себя мученика, незаслуженно притесняемого власть имущими.
– А кто у нас власть имущие?
Надя кивает в сторону дверей:
– Вон троица с вершины мира.
Представшая моим глазам картина не удивляет. Я знала, что увижу Шарлотту. Она ступает как королева под руку с красивым парнем, не оставляющим сомнений в том, что он – Шейн Дельгадо. Слева от нее высокий широкоплечий блондин, которого я непременно приняла бы за очередного избалованного судьбой принца, если бы не просиживала часами в его доме, обставленном в стиле семидесятых.
– С каких это пор Трипп Тэлбот заделался элитой?
Прикусываю губу, сообразив, что, узнав его сразу, выдала себя с головой.
Мэйсон понимающе усмехается:
– Трипп причислен к элите за компанию. Правила бессмысленные, но такова логика парий.
– Как я рада, что вернулась, – бурчу и плюхаюсь обратно на стул.
В это время на сцену поднимается директор школы мистер Грисуэлл. Рядом с подиумом – покрытый тканью мольберт. Директор берет стоящий перед ним стакан с водой и не спеша пьет.
– Его-то хоть не переименовали? – спрашивает Элли.
– Гризли? Ну нет! – отзывается Мэйсон.
Мистер Грисуэлл окончательно поседел, а в остальном ни капельки не изменился: безупречный костюм, под пиджаком шерстяная жилетка, здоровый загар в любое время года. Директор невысок, но импозантен.
– Приветствую, Сент-Амброуз! – произносит Гризли, наклонившись к микрофону. Аудитория притихает. – Надеюсь, вы отлично отдохнули и запаслись энергией на новый семестр. Для нас большая радость видеть всех снова вместе, потому что мы, как известно, вместе сильнее.
Я отключаюсь и начинаю глазеть по сторонам. Узнаю знакомые детали, подмечаю перемены. Высокий потолок украшают новые полосатые вымпелы баскетбольной команды, скучный серый занавес на сцене заменен на сочный синий бархат, и даже стулья, похоже, обиты заново. Вспоминаю полузабытые лица. Вот Кати Кристо, с которой мы дружили, пока она не начала обзывать меня Трилипалой. Естественно, после выходки Триппа на физкультуре. А вот Мартина Зилински – она отличница и наверняка в конце года выступит с прощальной речью. Ну и Паван Дешпанде – мой первый поцелуй в седьмом классе за лабораторным корпусом.
– И последнее. – Я заставляю себя сосредоточиться на словах Гризли. Его голос утопает в нарастающем гуле быстро теряющего интерес зала. – В этом семестре мы отмечаем печальную годовщину в истории школы. Почти четыре года назад погиб учитель восьмого класса Уильям Ларкин. В память о его самоотверженной работе и богатом академическом наследии мы планируем создать мемориальный сад. Наша завуч мисс Келсо возглавляет комитет, который ближе к весне займется реализацией плана, и призывает принять участие в проекте всех, у кого есть время.
Выпрямляюсь на стуле. Комитет по созданию мемориального сада? То что надо! Идеальная возможность собирать информацию о мистере Ларкине, не вызывая подозрений.
Элли опять высовывается из-за Мэйсона и шепчет:
– У тебя же есть время, правда?
– Заткнись, – цежу сквозь зубы.
Мэйсон косится на меня с любопытством, а Гризли на сцене показывает на мольберт.
– Следуя давней школьной традиции, мы заказали портрет мистера Ларкина для галереи почетных преподавателей в административном корпусе. – Директор подходит к мольберту. – Сегодня я с огромным удовольствием представляю вам этот портрет.
Он театральным жестом откидывает ткань с мольберта и застывает под испуганный вздох зала.
– Что за?.. – Надя подается вперед, щурится. – Что там сказано?
Я всегда отличалась хорошим зрением.
– «Подонок», – читаю ярко-красные буквы поперек лица и вечного лимонного галстука мистера Ларкина.
– Кошмар! – ахает Надя. – У кого только рука поднялась?
Гризли пытается успокоить публику громкими заверениями, что ответственного за этот бесчестный поступок найдут и накажут. Мэйсон сидит бледный – похоже, ему физически плохо, и я вспоминаю, как он боготворил мистера Ларкина.
Элли поправляет выбившийся из пучка локон и не спускает глаз со сцены, где взволнованно кричащий Гризли водворяет ткань на место.
– Добро пожаловать в Сент-Амброуз, – мрачно произносит сестра. – Контингент – проблемный.