– Господа, – внушительно произнес аркканцлер. – Мы должны принять участие в народной игре, поскольку, смею заметить, вышли мы все из народа. Кто-нибудь из нас в последние двадцать-тридцать лет хотя бы видел, как играют в футбол? Полагаю, что нет. Нам нужно чаще бывать за стенами университета. Я не прошу вас сделать это ради меня или даже ради сотен людей, которые работают, чтобы гарантировать, что в пределах университета голод не поднимет свою уродливую голову. Да, есть много других уродливых голов, что правда, то правда, но кушать хочется всегда. Мы, собратья-волшебники, – последняя линия обороны против всех ужасов, которые могут обрушиться на Анк-Морпорк. И ни один из этих ужасов далеко не так ужасен, как мы сами. О да. Даже не знаю, что случится, если волшебники по-настоящему проголодаются. Поэтому давайте сыграем. Я прошу вашей помощи во имя сырного ассорти.
Чудакулли первым бы признал, что бывали в истории и куда более благородные призывы к оружию, но аркканцлер хорошо знал свою аудиторию. Ответом ему было ворчание – впрочем, волшебники склонны ворчать, даже если им скажут, что небо синее.
– Как насчет ленча? – подозрительно спросил профессор самых современных рун.
– Мы поедим пораньше, – сказал Чудакулли. – И мне сказали, что на матче продают просто… восхитительные пироги.
Истина, стоя перед своим огромным гардеробом, выбрала черные кожаные сапоги на шпильках, чтобы преподнести такую бесстыдную… правду.
Натт уже ждал – с гордым, хоть и встревоженным видом, – когда Гленда вошла в Ночную Кухню. Она заметила его, только когда повесила пальто на крючок и повернулась. Он стоял прямо перед ней, выставив две миски, как щиты.
Гленде буквально пришлось заслонить глаза, так ярко они сияли.
– Надеюсь, все в порядке? – нервно спросил Натт.
– Что ты с ними сделал?
– Покрыл серебром, мисс.
– Но как?
– О, в подвалах много всякой старой рухляди, ну и… я просто знаю, как это делается. Ни у кого ведь не будет из-за меня неприятностей? – добавил Натт, внезапно обеспокоившись.
Гленда задумалась. Пожалуй, нет, хотя с миссис Уитлоу никогда не угадаешь. Впрочем, она наверняка решит проблему, подержав миски где-нибудь в шкафу, пока они не потемнеют.
– Очень мило с твоей стороны. Обычно приходится за всеми бегать, чтобы забрать посуду. Ты настоящий джентльмен, – сказала Гленда, и некрасивое лицо осветилось, словно озаренное восходящим солнцем.
– Вы очень добры. – Натт просиял. – И очень красивы. У вас такая большая грудь, которая наводит на мысли о множестве плодов и обильном чадородии…
В воздухе как будто повисла огромная глыба льда. Натт понял, что сказал что-то не то, но понятия не имел, что именно.
Гленда оглянулась, чтобы посмотреть, не слышал ли это кто-нибудь еще, но в огромном мрачном помещении было пусто. Она всегда приходила на кухню первой и уходила последней.
Она сказала:
– Стой здесь. И не сходи с места. Ни на шаг! – А потом, подумав, добавила: – И не вздумай воровать цыплят!
Гленда выскочила за дверь с такой скоростью, что буквально дым заклубился. Стук башмаков по каменным плитам отзывался эхом. Ничего себе словечки! Да кем он себя возомнил? Более того, кем он возомнил ее? И… кем она возомнила его?
Подвалы и подземные переходы Незримого Университета сами по себе составляли целый город, и мясники и пекари оборачивались, когда Гленда пробегала мимо. Она не смела остановиться, ей было слишком стыдно.
Человек, изучивший все лестницы и коридоры – при условии, что они хотя бы пять минут оставались на месте, – мог добраться в любой уголок университета, не поднимаясь выше подвала. Возможно, университетских лабиринтов не знали и сами волшебники. Немногие из них, впрочем, удосуживались поинтересоваться скучными подробностями ведения домашнего хозяйства. Ха! Они думали, что обед появляется на столе по волшебству.
Небольшой каменный пролет вел к маленькой дверце. Мало кто ею пользовался. Другие девушки ни за что бы сюда не пошли. Но Гленда ходила – с того самого дня, когда, повинуясь звону колокольчика, принесла сюда банан в качестве полуночного перекуса или, точнее, не принесла, потому что убежала с воплем… после чего поняла, что придется предпринять еще одну попытку. В конце концов, никто не виноват в том, каким его создали. Так говорила ее мать. И тем более никто не виноват, если обрел странное обличье по волшебному стечению обстоятельств, а отнюдь не по собственной воле. Так сказала миссис Уитлоу, когда Гленда перестала визжать от ужаса. Поэтому она взяла банан и пошла обратно.
Теперь-то, разумеется, она удивлялась, что кому-то может казаться странным хранитель университетского знания, покрытый рыжевато-коричневой шерстью и висящий в воздухе в паре метров над столом. Гленда не сомневалась, что знает как минимум четырнадцать значений слова «уук».
Поскольку был день, в огромном помещении кипела суета, насколько это слово применимо к библиотеке. Гленда зашагала к ближайшему помощнику библиотекаря, который не успел вовремя отвести взгляд, и сказала:
– Мне нужен словарь странных слов на букву «Ч»!
Его высокомерный взгляд слегка смягчился, когда он понял, что перед ним стоит кухарка. Волшебники всегда питают слабость к кухаркам, потому что сердце у них расположено очень близко к желудку.
– Так. Думаю, нам поможет словарь Птицелова «Неприятные зловоупотребления», – добродушно ответил он и повел ее к нужному столику, где Гленда провела несколько познавательных минут, прежде чем отправиться обратно, став капельку мудрее и намного сконфуженней.
Натт стоял там, где ему было велено. Он с ужасом воззрился на нее.
– Прошу прощения, я не знала, что значит это слово, – сказала Гленда и подумала: «Деторождение, материнство, произведение потомства. Что ж, теперь я понимаю, как он сюда попал, бывало и хуже, но я-то тут ни при чем. Надеюсь».
– Э… спасибо, ты очень любезен, – произнесла она, – но впредь выражайся уместнее.
– Ах да, прошу прощения, – ответил Натт. – Мистер Трев меня уже предупредил, чтобы я не «выпендривался». Я должен был сказать, что у вас огромные си…
– Довольно, слышишь! Тревор Навроде обучает тебя куртуазии?
– Не объясняйте, я знаю… в смысле… как вежливо себя вести? – уточнил Натт. – Да. А еще он обещал сводить меня на футбол, – гордо добавил он.
Потребовались некоторые объяснения, и в результате Гленда помрачнела еще больше. Трев, разумеется, был прав. Люди, которые не знают длинных слов, склонны обижаться на тех, кто знает. Поэтому ее соседи мужеского пола, например мистер О’Столлоп и иже с ним, не доверяли буквально никому. Их жены, напротив, обладали куда более обширным, хотя и специфическим лексиконом, почерпнутым из дешевых любовных романов, которые на каждой улице контрабандой передавали из буфетной в прачечную. Именно оттуда Гленда узнала такие слова, как «куртуазия», «пылкий», «будуар» и «ридикюль». Она не была на все сто уверена, что означают последние два, а потому избегала их использовать, что, впрочем, при ее образе жизни не представляло особых трудностей. Она питала глубочайшие подозрения касательно того, что такое «дамский будуар», но не собиралась ни у кого спрашивать, даже в библиотеке. Вдруг бы они посмеялись над ней?
– И он собирается сводить вас на футбол? Мистер Натт, да вы же будете светить в толпе, как бриллиант в ухе трубочиста!
Не выделяйся из толпы. Так много всего нужно запомнить…
– Мистер Трев сказал, что присмотрит за мной, – Натт повесил голову. – Э… я тут подумал… а как зовут ту красивую молодую особу, которая заходила сюда вчера вечером? – отчаянно спросил он.
Гленда читала его, как открытую книгу.
– Это ведь он велел спросить, да?
Лги. Тогда будешь в безопасности.
Но ее светлости здесь не было! А эта любезная госпожа с яблочным пирогом стояла прямо перед ним! Он совсем запутался!
– Да, – кротко ответил Натт.
И тут Гленда совершила нечто неожиданное для себя самой.
– Ее зовут Джульетта, и она живет по соседству со мной, так что пускай даже не думает нанести визит, ясно? Передай, что ее зовут Джульетта О’Столлоп, и посмотри, как ему это понравится.
– Вы боитесь, что он будет, как говорится, гнуть свое?
– Джульеттин папаша сам загнет ему салазки, если узнает, что он болеет за «Колиглазов»!
Натт, судя по лицу, не понял, и тогда Гленда объяснила:
– Ты что, ничего не знаешь? «Пацаны с Колиглазной улицы». Футбольная команда. А «Долли» – это футбольный клуб Сестричек Долли! «Долли» ненавидят «Колиглазов», а «Колиглазы» ненавидят «Долли», и так было всегда!
– И в чем же заключается существенная разница?
– Что? Между ними нет вообще никакой разницы, не считая цветов! Это – две команды, одинаково жестокие! «Сестрички Долли» носят черное и белое, а «Колиглазы» – розовое и зеленое. Все дело в футболе! Мерзкой, кровавой, дурацкой игре, где люди лупят, пинают и душат друг друга! – в голосе Гленды было столько яда, что хватило бы на несколько гадюк.
– Но вы сами носите шарф «Сестричек Долли»!
– Если ты там живешь, так безопаснее. И потом, нужно поддерживать своих.
– Эта игра ведь совсем не похожа на бирюльки, нарды или «Шмяк»?
– Нет, она больше похожа на войну, только милосердия и взаимопонимания в ней ни на грош.
– О… но ведь на войне очень мало милосердия, – озадаченно произнес Натт.
– Вот именно!
– А. Я понял. Это была ирония.
Гленда искоса взглянула на него.
– Да, наверное, – согласилась она. – Вы какой-то странный, мистер Натт. Откуда вы вообще взялись?
Старый страх ожил. Никого не пугай. Будь полезен. Заводи друзей. Лги. Но разве можно лгать друзьям?
– Мне пора, – сказал Натт, поспешно сбегая по лестнице. – Мистер Трев, наверное, заждался.
«Милый, но странный, – подумала Гленда, глядя, как он прыгает по ступенькам. – И умный. А еще он заметил висящий на крючке шарф на расстоянии в десять метров».
Бренчание жестянки предупредило Натта о присутствии шефа, прежде чем он успел миновать старую арку, ведущую в свечной подвал. Остальные обитатели подвала оторвались от работы, хотя, учитывая их обычную черепашью скорость, ничего особо не изменилось. Они вяло наблюдали за ним. Но, по крайней мере, наблюдали. Даже Бетон как будто слегка оживился, но Натт заметил в уголке губ тролля коричневое пятнышко слюны – значит, кто-то снова дал Бетону железных опилок.
Трев наподдал банку башмаком, и та пролетела над головой Натта, после чего описала параболу и вернулась, словно катясь по невидимому склону, в протянутую руку. Наблюдатели издали восхищенное бормотание, а Бетон треснул кулаком по столу, что, как правило, означало одобрение.
– Ты где застрял, Гобби? Трепался с Глендой? Ну, у тебя шансов нет, можешь мне поверить. Был, пробовал… да-а. Обломись, старик.
Он сунул Натту какой-то грязный сверток.
– Живей переодевайся, иначе будешь светить в толпе, как бриллиант…
– …в ухе у трубочиста? – подсказал Натт.
– Ага. Ты, типа, въезжаешь. Давай, не копайся, иначе опоздаем.
Натт с сомнением посмотрел на длиннющий шарф в зеленую и розовую полоску и на огромную желтую шерстяную шапку с розовым помпоном.
– Натяни поглубже, чтобы уши прикрыть, – велел Трев. – Ну, шевелись!
– Э… он розовый? – нерешительно произнес Натт, держа шарф в руках.
– А в чем проблема?
– Если не ошибаюсь, в футбол играют грубые мужчины. Тогда как розовый, прошу прощения, это… женский цвет.
Трев ухмыльнулся.
– Да, это ты, типа, в точку. Ловко подметил. Ты ваще умный. Прям настоящий ученый, вот что я тебе скажу. Здесь, на наших улицах, тебя, типа, обязательно оценят.
– А, кажется, я понял. Розовый цвет в данном случае символизирует воинственную маскулинность. Его носитель как будто заявляет: я такой мужественный, что могу позволить себе заронить в вашу душу сомнения, и тогда у меня появится возможность подтвердить свои лучшие качества, применив в ответ силу. Не знаю, читали ли вы сочинение Офлебергера, которое называется «Die Wesentlichen Ungewissheiten Zugehorig der Offenkundigen Mannlichkeit»…
Трев схватил его за плечо и развернул к себе.
– Блин, Гобби, ты о чем ваще думаешь? – поинтересовался он, придвигая свое раскрасневшееся лицо почти вплотную. – В чем у тебя проблема? Че ты здесь забыл? Ты, типа, знаешь столько длиннющих слов, и язык у тебя в них не путается, так какого черта ты делаешь в свечном подвале, где… э… приходится вкалывать на таких, как…? Я че-то не понимаю, правда. Ты че, слинял из Старого Сэма? Не, я не возражаю, если только, типа, ты не пришил какую-нибудь старушку, но, елки-палки, отвечай!
«Слишком опасно, – в отчаянии подумал Натт. – Надо сменить тему».
– Ее зовут Джульетта, – проговорил он. – Ту девушку, о которой вы спрашивали. Она живет по соседству с Глендой. Честное слово!
Трев подозрительно взглянул на него.
– Это тебе Гленда сказала?
– Да!
– Небось наврала. Она же знала, что ты мне скажешь.
– Не думаю, что она стала бы врать, мистер Трев. Мы подружились.
– Я вчера о ней, типа, всю ночь думал.
– Да, она превосходно готовит, – согласился Натт.
– Я думал о Джульетте!
– Э… а еще Гленда просила передать, что Джульетта носит фамилию О’Столлоп, – сказал Натт, который терпеть не мог приносить плохие вести.
– Что? Это девчонка О’Столлопов?
– Да. Гленда просила посмотреть, как вам это понравится, но я знаю, что такое ирония.
– Ни фига себе клубничка в собачьей похлебке! Ну, в смысле… О’Столлопы все гады, как на подбор, им только дай подраться, это ж такие сволочи, что у человека фамильные ценности горлом полезут, как они пнут!
– Но вы ведь не играете в футбол. Вы только смотрите.
– Да, блин! Но я – Символ! Меня весь город знает, у кого хошь спроси. Все знают Трева Навроде, потому что я сын Дэйва Навроде. Всякий, кто любит футбол, про него слыхал. Четыре гола! Никто столько в жизни не забивал! Он никому спуску не давал, мой папаша, вот что. Однажды он подхватил одного гаденка из «Долли», который поймал мяч, и швырнул его ажно за черту. Да уж, никому он спуску не давал, да еще с довеском.
– То есть он тоже дрался и пинался?
– Че? За шары меня решил подергать, да?
– Я никоим образом не хотел вас обидеть, мистер Трев, – возразил Натт – так серьезно, что Трев невольно усмехнулся, – но, сами понимаете, если он дрался с представителями противоположной стороны еще более жестоко, чем они с ним, разве это не значит, что он…
– Это мой старик, – перебил Трев. – А потому не надо тут равнять его с кем попало, усек?
– Усек. И что, вам никогда не хотелось пойти по его стопам?
– Чтоб меня тоже притащили домой на носилках? Нет уж, соображалка мне досталась от мамаши, а не от старика. Он был классный мужик и любил футбол, но, честно говоря, мозгов ему перепало не с избытком, и однажды они вытекли через уши. «Долли», типа, навалились на него кучей и разделали так, что мое почтение. Нет, Гобби, футбол – это не для меня. Я не дурак.
– Да, мистер Трев. Я вижу.
– Напяливай шмотки, и пошли. Мы же не хотим опоздать, блин.
– Блин, – автоматически повторил Натт, наматывая огромный шарф на шею.
– Че? – Трев нахмурился.
– Че? – сдавленно переспросил Натт. Шарфа было очень много. Он почти полностью закрывал рот.
– Ты, типа, меня за стручок решил подергать, а? – поинтересовался Трев, протягивая ему ветхий свитер, весь вылинявший и обвисший от старости.
– Пожалуйста, мистер Трев! Я сам не знаю! Такое ощущение, что у вас очень много мест, за которые я могу случайно дернуть! – Натт натянул большую шапку с розовым помпоном. – Сколько на нас розового цвета, мистер Трев. Мы просто источаем маскулинность.
– Не знаю, что лично ты источаешь, Гобби, но запомни одну штуку. «Давай, сыпь сюда, если ты такой крутой». Ну-ка, повтори.
– Давай, сыпь сюда, если ты такой крутой, – послушно повторил Натт.
– Сойдет, – Трев окинул его взглядом. – Запомни: если во время матча кто-нибудь, типа, начнет тебя толкать или затирать, просто скажи им это самое, и они увидят, чьи на тебе цвета. Тогда они, типа, подумают, прежде чем приставать. Усек?
Натт – выглядывая между огромной шапкой и шарфом, похожим на боа-констриктор, – кивнул.
– Ну, Гобби, ты теперь настоящий… фанат. Тебя бы мать родная не узнала.
После короткой паузы из недр ветхих шерстяных одеяний, похожих на пеленки для новорожденного гиганта, чьи родители не знали, кого им ожидать, послышался голос:
– Полагаю, это вы довольно верно подметили.
– Да? Ну, блин, тогда хорошо, че. Давай, пошли, парни ждут. Шевели ногами и не отставай.
– Запомни, это предварительная дружеская встреча между «Ангелами» и «Великанами», усек? – сказал Трев, когда они вышли под дождь, который потихоньку превращался в смог из-за вечно висящего над Анк-Морпорком облака дыма. – Те и другие, конечно, играют паршиво, ничего особого, но «Колиглазы» болеют за «Ангелов», усек?
Потребовались некоторые объяснения, но суть, насколько мог понять Натт, заключалась в следующем: «Колиглазы» оценивали все городские футбольные команды в зависимости от их физического, психологического или просто-напросто интуитивно ощущаемого сходства с ненавистными «Сестричками Долли». Так было испокон веков. Идя на матч между двумя чужими командами, ты автоматически, повинуясь сложному, вечно меняющемуся графику любви и ненависти, болел за тех, кто был ближе к твоей родной почве или, точнее сказать, родным булыжникам.
– Ну, ты въехал? – наконец спросил Трев.
– Я запечатлел в памяти то, что вы сказали, мистер Трев.
– Да, блин, не сомневаюсь. И когда мы не на работе, зови меня просто Трев, ясно? – он дружелюбно ткнул Натта в плечо.
– Зачем вы это сделали, мистер Трев? – воскликнул Натт, и в его глазах, которые только и виднелись из-под шарфа, мелькнула обида. – Вы меня ударили!
– Я тебя не ударил, Гобби! Это был, типа, дружеский тычок. Чуешь разницу? Ты че, не знал? Я, типа, слегка тебя ткнул, чтоб показать, что мы друзья. Давай, ткни меня тоже. Ну же, – Трев подмигнул.
Будь вежливым, а главное, ни на кого не поднимай в гневе руку…
Натт сказал себе: «Но ведь это совсем другое, правда?» Трев был его другом. Друзья обмениваются тычками в знак привязанности. Дружеский жест, и ничего более.
Он слегка хлопнул по дружескому плечу.
– Это, типа, ты меня ткнул? – поинтересовался Трев. – Это, по-твоему, был тычок? Ты че, девчонка? Как ты ваще выжил, если даже ткнуть как следует не умеешь? Давай, попробуй еще разок!
И Натт попробовал.
Стать одним из толпы? Это противоречило всему, за что стояли волшебники – а волшебник не станет стоять, если можно посидеть. Но даже сидя, нужно, так сказать, быть на голову выше толпы. Разумеется, мантия иногда мешалась, особенно когда волшебник работал в кузнице, создавая какой-нибудь магический металл, мобилоидное стекло или иной пустячок (в области практической магии считалось счастливой случайностью, если в процессе ты себя не поджег). Поэтому у каждого волшебника имелись кожаные брюки и запачканная, прожженная кислотами блуза. Это была общая маленькая грязная тайна – строго говоря, не такая уж тайна, зато очень грязная.
Чудакулли вздохнул. Его коллеги попытались приобрести облик простых горожан, хотя имели лишь самые смутные представления о том, как выглядят современные простые горожане. И теперь они хихикали, поглядывали друг на друга и отпускали замечания вроде: «Боги мои, ты б хоть надел что почище, старина». Рядом, с крайне смущенным видом, стояли двое университетских слугобразов, явно не зная, куда девать ноги, и втайне мечтая тихонько покурить где-нибудь в теплом уголке.
– Господа, – начал Чудакулли и, сверкнув глазами, добавил: – Или, скорее, собратья по ручному и умственному труду. Сегодня вечером мы… да, Главный философ?
– Можно ли назвать нашу деятельность трудом? В конце концов, это университет, – заметил Главный философ.
– Я согласен с Главным философом, – подхватил профессор самых современных рун. – По университетскому статуту, нам воспрещается совершать магические действа выше четвертого уровня иначе как в пределах университета, если только на это не будет специальной просьбы городских властей или, согласно третьему параграфу статута, нам самим не захочется. Мы – местоблюстители, а следовательно, нам воспрещается трудиться.
– Вам больше нравится определение «ручное и умственное околачиванье груш»? – поинтересовался Чудакулли, которому всегда было интересно, как далеко ему позволят зайти.
– Ручное и умственное околачиванье груш, согласно статуту, – чопорно поправил Главный философ.
Чудакулли сдался. Он весь день мог так развлекаться, но, тем не менее, потехе час.
– Раз об этом мы наконец договорились, я должен сказать, что попросил нашего верного мистера Нечестера Оттоми и мистера Альфа Шноббса сопутствовать нам в этом приключении. Мистер Шноббс утверждает, что мы не привлечем нежелательного внимания, поскольку не носим футбольных знаков различия.
Волшебники нервно кивнули мистеру Оттоми и мистеру Шноббсу. Слугобразы состояли при университете, а волшебники были университетом, не так ли? В конце концов, Незримый Университет – это не только кирпичи и цементный раствор, это люди, а именно – волшебники. Но слугобразы, все без исключений, пугали их до судорог. Эти дюжие здоровяки, с лицами, как будто вырезанными из бекона, были потомками и почти точными копиями людей, которые некогда гоняли по туманным ночным улицам самих волшебников, когда те, в свою очередь, были моложе и проворнее. Просто удивительно, какую скорость удается развить, когда на пятки тебе наступает парочка слугобразов. В случае поимки помянутые слугобразы, которые с огромным удовольствием проводили в жизнь внутренние университетские законы и нетривиальные правила, волокли нарушителей пред очи аркканцлера и обвиняли их в Попытке Напиться Обманным Образом. Студенты предпочитали отбиваться – считалось, что слугобразы не отказываются от небольшой классовой войны. С тех пор прошло много лет, но даже теперь внезапное появление слугобраза заставляло людей, у которых после имени стояло больше букв, чем в крестословице, самым постыдным образом цепенеть от ужаса.
Мистер Оттоми, вполне сознавая это, злобно усмехнулся и коснулся форменной фуражки.
– Вечер добрый, господа, – сказал он. – Ни о чем не извольте беспокоиться. Мы с Альфом все уладим. Пора выдвигаться, потому как веселье начнется через полчаса.
Главный философ не был бы Главным философом, если бы любил тишину. Когда они все вышли через заднюю дверь, морщась от непривычного соприкосновения коленей с тканью, он повернулся к мистеру Шноббсу и сказал:
– Шноббс… это не самая распространенная фамилия. Скажи, Альф, ты случайно не родственник знаменитому капралу Шнобби Шноббсу, который служит в Страже?
Мистер Шноббс выдержал удар достойно, заметил Чудакулли, хоть разговор и шел неофициально.
– Никак нет, сэр.
– Может быть, отдаленная ветвь…
– Нет, сэр. Совершенно другое дерево.
Стоя в сумрачной прихожей, Гленда посмотрела на свой саквояж и совсем отчаялась. Она неделю за неделей прибегала к помощи коричневого сапожного крема, но саквояж был куплен в сомнительной лавчонке, и из-под якобы кожаного верхнего слоя начал проглядывать картон. Клиенты не обращали на это никакого внимания, зато сама Гленда все подмечала, даже если саквояж стоял не на виду.
В течение одного-двух часов во время выходного вечера, который выпадал ей раз в неделю, она вела тайную жизнь. Иногда даже дольше, если удавалось заскочить к кому-то без предварительной договоренности.
Гленда посмотрела на свое лицо в зеркале и произнесла голосом, исполненным бодрости:
– Все мы знаем, как нелегко вывести листву под мышками. Так трудно поддерживать лишайник в здоровом состоянии. Но… – она помахала сине-зеленым пузырьком с золотистой пробкой, – несколько капель «Вечной весны» решат эту проблему! Все трещины будут оставаться влажными и свежими двадцать четыре часа!
Гленда запнулась, потому что вообще-то ей не был свойственен этот тон. У нее не получалось говорить бодро и весело. «Вечная весна» стоила по доллару за пузырек! Кто способен позволить себе такую роскошь? Ну… многие троллихи, например. И мистер Рукисила объяснил, что все нормально, потому что у троллей водятся деньги, и потом, мох от этой штуковины действительно растет лучше. Гленда сказала: ладно, но доллар за блестящий пузырек с удобрением все же дороговато. А он заявил: не забывай, ты продаешь Мечту.
А троллихи ее покупали. Это-то и тревожило Гленду. Они покупали «Вечную весну» и рекомендовали подругам. Город узнал, что такое Бремя Денег. Так писали в газетах. В Анк-Морпорке всегда жили тролли – они таскали тяжести и, в общем, держались на заднем плане (а чаще всего и были этим самим задним планом). Но теперь они растили семьи и открывали собственный бизнес, двигались вперед и вверх, продавали и покупали, а значит, стали наконец людьми. И были в городе такие, как господин Рукисила – гном, продававший косметику каменным дамам и девицам, с помощью дам и девиц вполне человеческих, вроде Гленды. Хотя гномы и тролли были теперь официально друзьями благодаря какой-то штуке под названием Кумское Соглашение, такие вещи что-то значат лишь для тех, кто упомянутые соглашения подписывает. Даже самые благонамеренные гномы не рискнули бы заглянуть в кое-какие переулки, куда Гленда каждую неделю отправлялась со своим сомнительным, наполовину картонным саквояжем, в котором лежала Мечта. Она имела возможность немного развеяться и побаловать себя, а вдобавок и отложить денежки на черный день. А еще мистер Рукисила ловко умел придумывать новенькое. Кто бы догадался, что троллихам понравится тональный лосьон? Но они покупали! Покупали что угодно. Покупали дорогие глупости, и Гленда чувствовала себя премерзко.
Ее уши, которые всегда были настороже, услышали, как в соседнем доме медленно приоткрылась дверь. Ха! Джульетта так и подпрыгнула, когда рядом с ней внезапно возникла Гленда.
– Куда-то собралась?
– Просто, типа, хотела посмотреть игру.
Гленда окинула взглядом улицу. За углом стремительно скрылась какая-то фигура. Гленда расплылась в широкой улыбке.
– О. Отличная идея. А я как раз ничем не занята. Подожди, я захвачу шарф, ладно?
Мысленно она добавила: «Не надейся, парень!»
С глухим стуком, который заставил голубей вспорхнуть и разлететься, как лепестки взорвавшейся маргаритки, библиотекарь приземлился на любимую крышу.
Он любил футбол. Крики и драки каким-то образом пробуждали в нем память предков. Что было весьма странно, поскольку, строго говоря, его предки на протяжении веков торговали зерном и фуражом и ходили на двух ногах, а главное, страшно боялись высоты.
Библиотекарь сел на парапет, свесив задние руки через край, и раздул ноздри, принюхиваясь к поднимавшимся снизу запахам.
Говорят, что со стороны всегда виднее. Но библиотекарь не только видел, но и чуял. Он наблюдал со стороны за игрой, которая называлась «люди». Не проходило и дня, чтобы он не возблагодарил магический инцидент, который внес небольшие поправки в его набор генов. У приматов все просто. Ни один примат не станет рассуждать: «Гора и существует и не существует одновременно». Он рассуждает так: «Банан существует. Я съем банан. Теперь банана не существует. Значит, нужен следующий банан».
Библиотекарь задумчиво очистил банан, наблюдая за разворачивающимися внизу событиями. Со стороны видно не только лучше, но и больше.
Люди прибывали с обоих концов улицы, выходили из переулков. В основном зрители были мужчины, причем ярко выраженные. Женщины принадлежали к двум категориям. Одних влекли сюда узы родства либо матримониальные планы (после чего они переставали притворяться, что эта дурацкая беготня их хоть в какой-то степени увлекает), другие были пожилыми матронами, этакими милыми старушками, окруженными облаком лаванды и мяты, которые во всю глотку орали, вне зависимости от того, кто побеждал: «А ну, врежь ему по шарам!» и прочие наставления в том же духе.
Библиотекарь ощутил еще один запах, который уже научился распознавать, хоть и не успел исследовать. Запах Натта. С ним смешивались запахи свечного сала, дешевого мыла и поношенной одежды, которые обезьянья часть натуры библиотекаря пометила ярлычком «тот парень с жестянкой». «Тот парень с жестянкой» был всего лишь еще одним слугой в огромном университетском лабиринте – но он дружил с Наттом, а Натт был важной персоной. Впрочем, важная персона ошиблась. Мир не желал видеть Натта – но все-таки он пришел, и мир уже начинал сознавать его присутствие.
Библиотекарь хорошо знал, что это такое. В мировом порядке вещей не существовало ниши для библиотекаря-орангутана, пока он не создал ее сам. Мироздание всколыхнулось, и его жизнь превратилась в нечто очень странное.
Легкий ветерок донес еще один запах. Ну, это было легко угадать. Громкая «девушка с банановым пирогом». Библиотекарю она нравилась. Да, она завопила и убежала, когда увидела его в первый раз. Они все пугались и убегали. Но она вернулась, и от нее пахло стыдом. Вдобавок она признавала примат слова над бытием, и сам он, будучи приматом, – тоже. Иногда она пекла ему банановый пирог, что было очень приятно. Библиотекарь ценил знаки внимания. Вряд ли он знал, что такое любовь – она всегда казалась ему чем-то эфемерным и чересчур сентиментальным, – зато ценил доброту как вещь весьма практичную. Если человек к тебе добр, ты это сразу понимаешь, особенно если держишь в руке пирог, которым тебя только что угостили.
И она тоже дружила с Наттом. Для существа, которое взялось из ниоткуда, Натт слишком легко заводил друзей. Интересно…
Библиотекарь, вопреки очевидному, любил порядок. Трактаты о капусте стояли на полках в отделе «Крестоцветные», (блит) НУССФИ890—9046 (антиблит 1.1), тогда как «Большое приключение господина Брокколи» следовало поместить в НУСС Д.2 (>блит 9), а «Дао Капусты», несомненно, в ННСС (блит+) 60-сп55-о9-нл (блит). Для всякого, кто имел представление о семимерной библиотечной системе в блит-пространстве, это было ясно как день, если не забывать про блит, разумеется.
А, вот появились и волшебники – они неловко шагали в тесных брюках и так старались не выделяться из толпы, что окружающие непременно обратили бы на них внимание, будь им хоть капельку интересно.
Никто не обращал внимания. Чудакулли это одновременно волновало и зачаровывало. В обычное время островерхая шляпа, мантия и посох расчищали дорогу быстрее, чем тролль с топором.
Их толкали! И пихали! Но это оказалось не так уж неприятно, как можно было подумать. Они чувствовали умеренное давление со всех сторон, по мере того как люди прибывали и прибывали, словно волшебники стояли по грудь в морской воде и колыхались, повинуясь медленному ритму прибоя.
– Ох, боги, – сказал заведующий кафедрой бесконечных штудий. – Футбол весь такой? Скучновато, надо признаться.
– Кто-то упоминал про пироги, – заметил профессор самых современных рун, вытягивая шею.
– Еще не все собрались, шеф, – сказал Оттоми.
– И как мы поймем, что происходит?
– Следите за Толкучкой, шеф. Обычно те, кто стоит ближе, начинают орать.
– О, я вижу продавца пирогов, – сказал заведующий кафедрой бесконечных штудий. Он шагнул вперед, накатила случайная волна, и он исчез в толпе.
– Ну как, мистер Трев? – спросил Натт, стоя в людском водовороте.
– Блин, я чуть кони не двинул, простите мой клатчский, – буркнул Трев, прижимая пострадавшую руку к груди. – Ты уверен, что у тебя не было молотка?
– Не было, мистер Трев. Я прошу прощения, но вы сами попросили…
– Знаю, знаю. Где ты научился так лупить?
– Я нигде не учился, мистер Трев. Я не должен поднимать руку на другого! Но вы так настаивали, что я…
– В смысле, типа, ты ж такой хлипкий.
– У меня длинные кости, мистер Трев, и длинные мышцы. Честное слово, мне очень жаль!
– Забей, Гобби, я сам виноват, я ж, это, не знал, какой ты здоровый…
Внезапно Трев полетел вперед и врезался в Натта.
– Где тебя носит, старик? – поинтересовался человек, который только что наградил его сильным тычком в спину. – Мы ж забили стрелку у лотка с угрями.
Говоривший посмотрел на Натта и прищурился.
– А это что за тип, который думает, что он один из нас?
Он, в общем, смотрел не так уж сердито, но чаша весов склонялась явно в неблагоприятную сторону.
Трев отряхнулся. Вид у него был непривычно смущенный.
– Здорово, Энди. Э… это Натт. Он у меня работает.
– Кем, ершиком для унитаза? – спросил Энди. Стоявшая у него за спиной компания захохотала. Что бы ни сказал Энди, они всегда смеялись. Любой чужак замечал это, во-вторых. Во-первых, он замечал странный блеск в глазах Энди.
– Папаша Энди – капитан «Колиглазов», Гобби.
– Приятно познакомиться, сэр, – сказал Натт, протягивая руку.
– О-о, приятно познакомиться, сэр! – передразнил Энди, и Трев вздрогнул, когда мозолистая рука размером с суповую тарелку стиснула тонкие, как соломинки, пальцы Натта.
– Рука у него как у девчонки, – заметил Энди, слегка усилив хватку.
– Мистер Трев рассказывал мне удивительные вещи про «Колиглазов», сэр, – произнес Натт.
Энди вдруг охнул. Трев заметил, что костяшки пальцев у него побелели. А Натт добродушно продолжал:
– Спортивное братство – удивительная вещь.
– Э… ну да, – проговорил Энди, наконец высвободив руку. Он был зол и озадачен.
– А это мой кореш Макси, – поспешно встрял Трев, – а это Люк по кличке Пук…
– Меня теперь звать Великий Пук, – поправил Люк.
– Как скажешь, старик. Это Джумбо. Поосторожней с ним. Он вор. Вскроет любой замок быстрее, чем успеешь сморкнуться.
Упомянутый Джумбо продемонстрировал маленькую бронзовую бляху.
– Гильдия Воров, – произнес он. – Всяких левых парней они за уши прибивают к косяку.
– То есть вы зарабатываете на жизнь тем, что нарушаете закон? – в ужасе переспросил Натт.
– Ты че, никогда не слышал про Гильдию воров? – спросил Энди.
– Гобби в городе недавно, – примирительно сказал Трев. – И он, типа, редко выходит на улицу. Он гоблин. Откуда-то с гор.
– Ага. Приперся сюда отбивать у нас работу? – поинтересовался Люк.
– Ты ж все равно нигде не работаешь, – заметил Трев.
– Да-а, но, мож, однажды захочу.
– Говорят, гоблины доят по ночам чужих коров, – сказал Энди. Как по сигналу, вновь раздался смех. К удивлению Натта, вступительный обмен репликами закончился. Он ожидал, что кто-нибудь упомянет ворованных цыплят, но вместо этого Люк вытащил из кармана две жестянки и бросил Натту и Треву.
– Я тут немного, типа, подработал – разгружал баржу в доках, – сказал он с таким видом, словно случайной подработкой нанес кому-то оскорбление. – Баржа была из ХХХХ.
Джумбо снова порылся в кармане и извлек краденые часы.
– Начало через пять минут, – объявил он. – Ну, че, понеслось? Э… не возражаешь, Энди?
Тот кивнул, и у Джумбо явно отлегло от сердца. Было очень важно, что Энди не возражал.
Энди по-прежнему наблюдал за Наттом, украдкой массируя руку. Так кошка наблюдает за неожиданно дерзкой мышью.
Мистер Оттоми откашлялся, отчего его красный кадык запрыгал туда-сюда, как нерешительное солнце. Публично орать он любил, и это у него хорошо получалось. А вот публично говорить… дело совсем другое. И притом унизительное.
– Э… господа… вот-вот здесь начнется помянутый футбол, и едва ли не самое в нем главное – это Толкучка, и в ней, господа, вы скоро примете участие…
– А я думал, мы будем наблюдать за двумя группами игроков, одна против другой, которые пытаются забить гол в противоположные ворота.
– Не исключено, сэр, не исключено, – подтвердил слугобраз, – но на улицах, изволите видеть, ярые болельщики с обеих сторон изо всех сил пытаются сократить размеры поля, так сказать, в зависимости от хода игры.
– Ты имеешь в виду, толпа – это, своего рода, живая стена? – уточнил Чудакулли.
– Вроде того, сэр. Да, сэр, – преданно отозвался Оттоми.
– А ворота?
– О, зрителям позволяется их передвигать.
– Прошу прощения? Публике можно двигать ворота?
– Прямо в точку попали, сэр.
– Но это же абсолютная анархия! Хаос!
– Старики говорят, футбол покатился по наклонной, сэр. Что есть, то есть.
– Он не только покатился по наклонной, он давно выкатился за всякие рамки!
– По-моему, в этой игре магии самое место, – заметил доктор Икс. – Предлагаю попробовать.
– Я вам, как умному человеку, скажу, – произнес Оттоми с нечаянной точностью. – Ваши кишки на подвязки пустят, если вздумаете испробовать магию на тех парнях, которые в наши дни играют в футбол. Они настроены очень серьезно.
– Мистер Оттоми, я уверен, никто из моих коллег не носит подвязки… – Чудакулли замолчал и прислушался к Думмингу Тупсу, который что-то ему прошептал. Затем аркканцлер продолжал: – Ну… один, максимум двое. Мир был бы скучным местом, будь все одинаковы, вот каково мое мнение.
Он огляделся и пожал плечами.
– Значит, это и есть футбол? Иссохшая оболочка игры… Лично я не намерен стоять целый день под дождем, пока другие развлекаются. Идемте искать мяч, господа. Мы ведь волшебники. Какая-то польза от этого есть.
– А я думал, сейчас мы «простые парни», – заметил профессор самых современных рун.
– Никакой разницы, – ответил Чудакулли, стараясь разглядеть что-нибудь поверх голов толпы.
– Ну, нет!
– Если не ошибаюсь, – сказал Чудакулли, – «простой парень» любит выпивать с приятелями, и чтобы женщины не мешали. Я прав? Короче говоря, хватит спорить. Не отставайте, мы идем смотреть футбол.
Рвение волшебников удивило Оттоми и Шноббса, которые до сих пор считали своих работодателей рыхлыми склеротичными созданиями, совершенно оторванными от реальной жизни. Но чтобы, во-первых, стать старшим волшебником, а во-вторых, остаться им, нужно немало решимости, недоброжелательства и присахаренного высокомерия, которое отличает всякого настоящего джентльмена («О, так это ваша нога? Мне страшно жаль, что так получилось!»).
И, разумеется, здесь был доктор Икс – весьма полезный человек в случае какой-нибудь заварушки, потому что университетский статус официально назначил его плохим парнем. Незримый Университет именно так относился к неизбежному[6].
Менее зрелая организация, чем Незримый Университет, решила бы, что подобных ренегатов непременно надлежит выслеживать и изгонять, ценой большого риска и затрат. Университет же, напротив, дал Иксу и его адептам отдел, бюджет и карьеру, а также возможность время от времени удаляться в какую-нибудь темную пещеру или швырять огнем в нелицензированных злых волшебников. Система прекрасно работала, пока кто-нибудь не намекал, что отдел посмертных связей – это на самом деле, если хорошенько вдуматься, всего лишь вежливое обозначении н-е-к-р-о-м-а-н-т-и-и, не так ли?
Поэтому доктора Икса терпели как полезного, хоть и слегка неприятного члена университетского совета – в основном потому, что ему (согласно статуту) позволялось говорить гадости, которые другим волшебникам очень хотелось бы сказать и самим. Человек в черной мантии, с хохолком на лбу, с перстнем в виде черепа и зловещим посохом просто обязан сеять вокруг некоторую толику зла, хотя университетский статут определял «приемлемое зло» как небольшие неудобства, сравнимые с запутавшимися шнурками или внезапным приступом чесотки в области паха. Таким образом, соглашение было достигнуто не самое выгодное, зато в лучших традициях университета: Икс любезно занял нишу, которую в противном случае мог бы занять какой-нибудь другой волшебник, испытывающий искреннее влечение к разлагающимся трупам и хорошо вываренным черепам. Да, Икс вечно подсовывал коллегам бесплатные билеты в театр (он был прямо-таки помешан на любительских спектаклях), но, взвесив все варианты, волшебники дружно пришли к выводу, что это лучше, чем трупы и черепа.
Для Икса толпа предоставляла массу возможностей, которые не стоило упускать. Во-первых, множество шнурков, которые можно было завязать хитроумным образом, а во-вторых, множество карманов. У Икса в мантии[7] всегда лежали контрамарки на следующий спектакль. Он ведь не шарил по карманам. Даже наоборот. Он рассовывал в них контрамарки.
Этот день был сплошной загадкой для Натта – и загадкой оставался, делаясь все загадочнее с каждой минутой. Вдалеке послышался свисток, и где-то в колыхающейся, толкающейся, тесной и, в большинстве своем, нетрезвой толпе началась игра. Наверное. Пришлось поверить Треву на слово. Издалека доносились охи и ахи, толпа то напирала, то отступала в ответ. Трев и его приятели, которые называли себя (как послышалось Натту) Три Гада, пользовались всяким случайным просветом, чтобы подобраться еще ближе к загадочной игре. Они крепко упирались ногами в землю, когда толпа нажимала, и что есть силы проталкивались вперед, когда волна откатывалась. Толкайся, жми, лезь… и что-то в душе Натта отозвалось. Он чувствовал это подошвами и ступнями, оно с соблазнительной легкостью проникло в мозг, согрело, сорвало все наносное и сделало Натта живой, пульсирующей частицей огромного организма.
Где-то в дальнем конце поля началось пение. Чем бы оно ни было изначально, до Натта оно докатилось в виде четырехсложного рева, который издавали сотни людей, подогретые многочисленными галлонами пива. Смолкнув, пение унесло с собой теплое ощущение причастности, оставив в душе зияющую дыру.
Натт заглянул в глаза Треву.
– Что, почуял? – спросил тот. – Это бывает быстро, да.
– А что… – начал Натт.
– Мы об этом не говорим, – спокойно перебил Трев.
– Но оно обратилось ко мне без…
– Мы об этом не говорим, усек? Не говорим, и всё. Смотри, там пустое место, их подвинули! А ну толкай, ребята!
Натт хорошо умел толкать. Очень хорошо. Под его неумолимым напором люди скользили или просто откатывались в сторону, скребя подкованными башмаками по булыжникам. В конце концов владельцы этих башмаков, в отсутствие иного выбора, оказывались уже не впереди, а сбоку и позади Натта и Трева, озадаченные, сбитые с толку и злые.
Кто-то яростно дергал Натта за ремень.
– Эй, хорош толкать! – крикнул Трев. – Остальные отстали!
– На самом деле моему дальнейшему продвижению слегка препятствует лоток с гороховыми пирогами и похлебкой. Я изо всех сил стараюсь, мистер Трев, но все-таки он меня тормозит, – через плечо пожаловался Натт. – А еще тут мисс Гленда. Здравствуйте, мисс Гленда.
Трев оглянулся. Позади шла драка, и он слышал боевой клич Энди. Вокруг Энди всегда завязывалась драка – а если нет, он завязывал ее сам. Но Энди нужно было поддерживать, потому что… В общем, нипочему. Просто нужно. Он…
Гленда? Значит, Она тоже там, с ней?
Вдалеке послышался какой-то шум, и странный продолговатый предмет, завернутый в рваные тряпки, взмыл в воздух и снова скрылся, под одобрительные крики и свист толпы. Трев бывал в первых рядах неоднократно, а потому особого восторга не испытал. Мяч он уже видел десятки раз.
Как долго Натт толкал перед собой, точно плуг, лоток с пирожками? «Ох, боги, – подумал Трев, – вот так игрока я нашел. Каким чудом, блин? Он же такой хлипкий!»
Поскольку в толпе обойти кругом было невозможно, Трев прополз у Натта между ног. Несколько секунд он рассматривал снизу широкий ассортимент подолов и башмаков, пока прямо перед ним не оказались две ноги, значительно более привлекательные, нежели нижние конечности Натта. Трев вынырнул в нескольких дюймах от молочно-голубых глаз Джульетты. Она отнюдь не казалась удивленной; удивление – это вещь мимолетная. К тому времени, когда мозг Джульетты наконец фиксировал удивление, удивляться уже было нечему. Гленда, напротив, принадлежала к тем людям, которые немедленно бросают объект удивления на наковальню гнева и принимаются яростно обрабатывать молотком. Когда их взгляды встретились и птички, образно выражаясь, прочистили горлышки, чтобы спеть серенаду, Гленда выросла между Тревом и Джульеттой и вопросила:
– Какого черта ты тут делаешь, Тревор Навроде?
Птички улетели.
– А ты что тут делаешь? – спросил Трев. Ответ был не самый остроумный, но ничего лучше он не придумал. Сердце у него так и прыгало.
– Нас затолкали, – прорычала Гленда. – И это были вы, парни!
– Мы? Я тут вообще ни при чем, – возмущенно ответил Трев. – Это всё…
Он замолчал. «Это был Натт»? Перепуганный и тощий, как будто в жизни не ел досыта.
«Я бы сам себе не поверил, если бы такое услышал».
– Это всё те, сзади, – неуклюже закончил он.
– Вас тролли подпирали, что ли? – поинтересовалась Гленда, словно источая уксус. – Мы бы вылетели прямо на поле, если бы не мистер Натт!
Такая несправедливость потрясла Трева, но он решил воздержаться и не спорить с Глендой. В ее глазах Натт был непогрешим, а от Трева ничего хорошего ждать не приходилось, и он даже не стал бы возражать, хотя и предпочел бы, чтобы о нем думали как о человеке, от которого не приходилось ждать ничего особенно плохого.
Но Джульетта стояла прямо перед ним и улыбалась. Когда Гленда отвернулась, чтобы поздороваться с Наттом, она что-то сунула в руку Треву и тут же отодвинулась, как будто ничего не произошло.
Трев с бьющимся сердцем разжал ладонь и увидел маленький эмалированный черно-белый значок, еще хранящий тепло Джульетты. Значок вражеской команды.
Трев быстро стиснул кулак и огляделся: не заметил ли кто-нибудь столь вопиющее предательство самого святого – то есть доброго имени «Колиглазов». А вдруг его действительно собьет с ног какой-нибудь тролль и кто-нибудь из знакомых парней найдет у него этот значок? А вдруг это будет сам Энди?
Но ведь значок подарила Она. Трев сунул подарок в карман и затолкал на самое дно. Он предчувствовал, что будет нелегко, а Трев был не из тех, кто любит сложности.
Владелец пирожного лотка, предприимчиво распродавший изрядное количество снеди во время вынужденного путешествия по булыжникам, подошел к Треву и протянул пакетик с горячим горохом.
– Ну и крут твой приятель, – сказал он. – Он что-то типа тролля, э?
– Нет. Гоблин, – ответил Трев, заслышав, что шум потасовки приближается.
– А я думал, они такие мелкие поганцы…
– А он нет, – сказал Трев, мысленно желая, чтобы этот субъект наконец отвязался.
И тут вокруг настала внезапная тишина. Так бывает, когда люди задерживают дыхание. Трев поднял голову и увидел мяч. Второй раз за игру.
Мяч представлял собой осиновый чурбак, обтянутый кожей и, наконец, обмотанный многочисленными слоями тряпок, за которые можно было ухватиться. Он с безошибочной и неизбежной точностью опускался прямо на хорошенькую головку Джульетты. Не успев ни о чем подумать, Трев бросился к девушке и опрокинул под тележку. Мяч глухо стукнул о булыжники на том самом месте, где Она почтила мир своим присутствием.
Немало мыслей посетили Трева, когда мяч ударился о мостовую. Джульетта лежала в его объятиях, пусть Она и жаловалась, что запачкала пальто. Не исключено, что он спас ей жизнь и с романтической точки зрения получил несомненный бонус, но… Да. Если кто-нибудь, и неважно с чьей стороны, об этом пронюхает, в ту же минуту Трева посетит чей-то подкованный башмак.
Джульетта хихикнула.
– Ш-ш! – велел Трев. – Только не шуми, если не хочешь, чтоб твои шикарные волосы срезали под самый корень!
Он выглянул из-под лотка и ничьего внимания не привлек.
Возможно, потому, что Натт, подобрав мяч, поворачивал его туда-сюда, нахмурив ту немногую часть своего, вежливо выражаясь, лица, которая виднелась из-под шарфа.
– И всё? – спросил он у потрясенной Гленды. – Какое неподобающее завершение приятного общественного сборища с весьма любопытным угощением. Где эта злополучная штуковина должна находиться?
Гленда, зачарованная зрелищем, указала дрожащим пальцем куда-то вниз по улице.
– Там, где стоит большой шест, окрашенный в белый цвет и… э… слегка забрызганный красным у основания.
– О, спасибо, я вижу. В таком случае я сейчас… послушайте! Пожалуйста, перестаньте толкать! – попросил Натт, обращаясь к толпе, которая вытягивала шеи, чтобы лучше видеть.
– Но ты его ни за что не добросишь! – закричала Гленда. – Просто положи мяч на землю и отойди!
Натт что-то буркнул, и в мире воцарилась абсолютная тишина. «О нет, – подумал Трев. – До ворот ярдов сто пятьдесят, а мяч летает не лучше пустого ведра. Он в жизни не сумеет…»
Тишину нарушил далекий «чпок», и тут же раздался рев.
Трев посмотрел через плечо. Шестидесятифутовая стойка ворот наконец уступила термитам, гнили, силе притяжения и Натту. Она переломилась у основания и рухнула, подняв облако пыли. От потрясения Трев даже позабыл, что рядом с ним стоит Джульетта[8].
– Это, типа, какой-то знак? – спросила она. Джульетта верила в знаки.
Но прямо сейчас Трев больше верил в то, что нужно ткнуть пальцем в противоположный конец улицы и гаркнуть: «Он побежал вон туда!» Затем он рывком поднял на ноги Джульетту, толкнул Натта и приказал:
– Двинули!
Гленде он ничем помочь не мог, но зачем? Пока он держал Джульетту за руку, Гленда сама неслась бы за ним, как орлица.
Одни пытались пробраться к обрушившимся воротам, другие – определить наиболее вероятное положение того, кто издалека забил гол. Трев ткнул пальцем наугад и заорал:
– Он туда побежал! Большой парень в черной шляпе!
Неразбериха всегда бывает на руку, если сам ты знаешь, что делать. Когда кричат «лови-держи», главное – не оказаться тем, кого ловят.
Они остановились, отмахав несколько переулков. Где-то вдалеке еще продолжалась сумятица, но в городской толпе затеряться проще, чем в лесу.
– Послушайте, мне, наверное, стоит вернуться и извиниться, – начал Натт. – Я с легкостью могу сделать новый столб…
– Очень жаль тебя разочаровывать, Гобби, но, боюсь, парни, которых ты разозлил, не станут слушать извинения, – прервал Трев. – Эй, вы, не отставайте.
– А почему они разозлились?
– Ну, мистер Натт, во-первых, вы не имели права забивать гол, потому что это не ваша игра и вы в любом случае зритель, а не участник, – сказала Гленда. – А во-вторых, вы ударили с такой силой, что могли кого-нибудь убить!
– Нет, мисс Гленда, заверяю, что никак не мог. Я намеренно целился в столб.
– И что? Это не значит, что вы наверняка должны были попасть!
– Э… извините, мисс Гленда, я как раз не сомневался, – промямлил Натт.
– Как ты это вообще проделал? Столб разлетелся в щепки! Столбы не растут на деревьях! У нас всех будут неприятности!
– А почему ему нельзя сыграть? – спросила Джульетта, разглядывая свое отражение в витрине.
– Что? – переспросила Гленда.
– Блин, – отозвался Трев. – Да если взять такого игрока в команду… команда уже будет не нужна!
– Тем меньше проблем, – заметила Джульетта.
– Да уж, – сказала Гленда, – но тогда пропадет весь интерес. Футбол просто перестанет существовать…
– За нами наблюдают, – произнес Натт. – Прошу прощения, что перебил.
Трев оглянулся. На улице было людно, но все занимались своими делами.
– Никому мы здесь не нужны, Гобби. Мы оторвались.
– Я буквально кожей чувствую, – настаивал Натт.
– Что, через столько слоев? – спросила Гленда.
Он обратил на нее круглые грустные глаза.
– Да, – сказал он и вспомнил, как ее светлость испытывала эту его способность. Тогда казалось, что они просто играли…
Он поднял голову, и за парапет поспешно спряталась чья-то огромная голова. Слабо пахло бананами. Ах вот оно что. Натт ничего не имел против библиотекаря. Он видел иногда, как тот лазает по трубам в подвале.
– Отведи ее домой, – сказал Трев Гленде.
Та вздрогнула.
– Не самая лучшая идея. Старый О’Столлоп спросит, что она видела на игре.
– И?
– И она расскажет. Что и кого она видела…
– А соврать она не может?
– Уж точно не так, как ты, Трев. Джульетта плохо умеет выдумывать. Послушайте, давайте лучше вернемся в университет. Мы все там работаем, и я частенько захожу в свободное время, чтобы наготовить еды про запас. Мы пойдем прямой дорогой, а вы двое – кружной. Мы никогда друг друга не видели, ясно? И, ради всего святого, проследи, чтобы он не наделал глупостей!
– Прошу прощения, мисс Гленда, – робко воззвал Натт.
– Да? Что?
– К кому из нас вы сейчас обращались?
– Я вас подвел, – подытожил Натт, когда они шагали по улицам, запруженным толпой, которая расходилась после матча. По крайней мере, шагал Трев, а Натт передвигался какой-то странной походкой, которая наводила на мысль, что у него поврежден таз.
– Да не, никаких проблем, – отозвался Трев. – И ваще, все на свете поправимо. Уж я-то знаю. Что люди видели? Какого-то пацана в цветах «Колиглазов». Нас таких тысячи. Не дрейфь. Э… а почему ты такой сильный, Гобби? Ты че, всю жизнь гири тягал?
– Вы правы в своем предположении, мистер Трев. До того как родиться, я действительно зачастую таскал тяжести. Но тогда, конечно, я был еще ребенком.
Они некоторое время шли молча, и наконец Трев сказал:
– А ну, повтори. Че-то я в толк не возьму. Ты как скажешь, так прямо в башку не помещается и из уха торчит.
– Видимо, я непонятно выразился. Было время, когда мой разум наполняла тьма. Но брат Овсец показал мне свет, и я родился.
– А, ты уверовал и все такое.
– И вот к чему я пришел. Вы спрашиваете, почему я такой сильный? Живя во мраке кузни, я часто таскал тяжести. Сначала я поднимал клещи, потом молоток поменьше, затем молоток побольше. Наконец я смог поднять наковальню. Это был хороший день. Я ощутил свободу.
– А зачем тебе было поднимать наковальню?
– Я был к ней прикован.
Они снова шли молча, пока Трев не спросил, осторожно подбирая слова:
– Наверное, жизнь там, в горах, типа, бывает нелегкой?
– Зато сейчас все уже не так плохо.
– Да, типа, стараешься думать только о хорошем, и все такое.
– Например, о некоей леди, мистер Трев?
– Да-а, раз уж ты спросил. Я про нее все время думаю. Она мне нравится! Но она, блин, из Долли!
Небольшая компания болельщиков обернулась и посмотрела на них, поэтому Трев понизил голос до шепота:
– У ее братцев кулаки размером с бычий зад!
– Я читал, мистер Трев, что любовь смеется над тюремщиками.
– Че, правда? Даже когда получает по роже бычьим задом?
– Об этом поэты умалчивают, мистер Трев.
– И потом, – продолжал Трев, – тюремщикам самим проблемы не нужны, они ребята тихие, спокойные. Прям как ты. Ты-то небось отболтаешься, если что. И девчонкам такие, как ты, всегда глянутся. Ты, конечно, не картинка, скажем прямо, но девчонки любят, когда с ними разговаривают как по писаному. Тогда от них отбою не будет… только если вздумаешь отбиваться, с твоей силищей, конечно, надо поосторожнее, ничего личного.
Натт помедлил. Конечно, в его жизни были ее светлость и мисс Здравинг, но ни одна из них не подходила под определение «девчонки». Младшие Сестры, несомненно, были молоды и, предположительно, женского пола, но, по правде говоря, больше всего они походили на одаренных интеллектом кур и представляли не самое приятное зрелище за обедом. Опять-таки «девчонками» он бы тоже не рискнул их назвать.
– Я встречал не так уж много девчонок, – наконец произнес он.
– Взять хоть Гленду. Ты ей прям приглянулся. Но смотри в оба – ей только волю дай, и она живо начнет тобой вертеть. Она уж такая, всеми командует.
– Я так понимаю, у вас с ней что-то было, – заметил Трев.
– А ты толковый парень. Башковитый. Прям беда. Ну да, типа того, было. Я бы предпочел, чтоб между нами, типа, было не «что-то», а «кой-чего», только она знай хлопала меня по рукам… – Трев помедлил, ожидая увидеть огонек в глазах Натта. – Я пошутил, – без особой надежды добавил он.
– Спасибо, что сказали, мистер Трев. Я попробую расшифровать эту шутку на досуге.
Трев вздохнул.
– Но теперь-то я не такой. А Джульетта… Я, типа, прополз бы целую милю по битому стеклу, вот как, только чтобы подержать ее за руку, и никаких фиглей-миглей, чесслово.
– Путь к сердцу возлюбленной можно проложить, написав стихи, – сказал Натт.
Трев слегка приободрился.
– А, ну языком трепать я умею. Если я ей, типа, напишу письмецо, ты ж его передашь, а? Я, например, напишу на дорогой бумаге что-нибудь этакое: «Ты мне нравишься, ты очень клевая, давай куда-нибудь сходим вместе, и никаких фиглей-миглей, зуб даю. С любовью, Трев». Как тебе?
– Ваши намерения по сути, несомненно, чисты и благородны, мистер Трев, но… э… если вы позволите мне предложить некоторую помощь…
– Слова надо подлиннее, да? И запустить как-нибудь покудрявей?
Но Натт уже не обращал на него внимания.
– Вот это клево, – произнес голос над головой Трева. – Ты кому собрался письма писать, умник?
У братьев О’Столлопов имелось одно положительное качество: они были не Энди. В глобальном смысле, конечно, противник не видел особой разницы, если умывался кровью. Но О’Столлопы просто знали, что против лома нет приема, а потому даже не пытались прибегнуть к какому-нибудь другому методу, в то время как Энди был просто психом, за которым шли только потому, что стоять за спиной у психа безопаснее, чем перед ним. Он становился таким обаятельным, когда на него внезапно накатывала очередная безумная смена настроения, и именно в этот момент следовало развернуться и бежать. Что касается О’Столлопов, у вдумчивого исследователя ушло бы совсем немного времени, чтобы понять, что Джульетта была мозговым центром семьи. С точки зрения Трева, достоинство было ровно одно: О’Столлопы считали себя умными, потому что никто и никогда их в этом не разуверял.
– А, так называемый мистер Трев, – сказал Билли О’Столлоп, ткнув Трева пальцем, похожим на гигантскую сосиску. – Ты ж, типа, такой умный, вот и скажи, кто сломал ворота?
– Я стоял в Толкучке, Билли. Ниче не видел.
– Он будет играть за «Колиглазов», да? – настаивал Билли.
– Билли, даже твой папаша в лучшие годы и то не запустил бы мяч за сто ярдов! Ты ж знаешь. Так не бывает. Болтают, столб просто сам собой подломился, а кто-то пустил байку. Неужто я тебе совру, Билли?
Ложь в исполнении Трева зачастую стояла очень близко к правде.
– Соврешь, потому что ты «Колиглаз».
– Ладно, ладно, тут ты меня поймал, отпираться не стану, – Трев вскинул руки. – Я тебя очень уважаю, Билли, и все такое… Ворота сломал Натт. Больше ты от меня ничего не добьешься.
– Я тебе башку оторву, вот что, – сказал Билли, с ухмылкой глянув на Натта. – Этот хиляк даже мячик не поднимет!
И тут кто-то за спиной у Трева произнес:
– Эй, Билли, тебя что, выпустили погулять без намордника?
Натт услышал, как Трев пробормотал: «Ох, боги, а все так хорошо начиналось», прежде чем повернуться и сказать:
– Улица для всех, Энди. Мы просто, типа, болтаем.
– «Долли» убили твоего старика, Трев. Ты что, совсем стыд потерял?
Остальные члены Бригады стояли за спиной у Энди, и на лицах у них читался вызов пополам со смутным осознанием того факта, что их снова куда-то втягивают. Энди намеревался завязать свару на одной из главных улиц. Стража обычно ни во что не вмешивалась в переулках, но на открытом месте она была просто вынуждена принимать меры, если налогоплательщики жаловались. А поскольку уставшие копы не любят вынужденных мер, они обычно принимают их добросовестно и изо всех сил – чтобы с гарантией не повторять в обозримом будущем.
– А еще знаешь, что говорят? Что какой-то «Колиглаз» в Толкучке обнимал шлюшку из «Долли», – сказал Энди и опустил тяжелую руку на плечо Трева. – Колись, ты умный, ты всегда все раньше других знаешь.
– Шлюшку? – загремел Билли, у которого слова далеко не сразу проделывали путь от ушей до мозга. – Да ни одна девчонка в Сестричках Долли даже не посмотрит на вас, уродов!
– А, вот вы как, – сказал Люк по кличке Пук. С точки зрения Натта при подобных обстоятельствах это было все равно что подлить масла в огонь. «Возможно, – подумал он, – ритуал требует, чтобы обе стороны обменивались дурацкими оскорблениями, пока не почувствуют себя вправе атаковать. Именно об этом пишет доктор Фонмаусбергер в «Ритуальной агрессии у половозрелых крыс».
Но тут Энди вытащил из-под куртки короткий кинжал. Это было мерзкое оружие, чуждое подлинному духу футбола, адепты которого, в общем, снисходительно относились к предметам, которые оставляли синяки и шрамы, резали, дробили, а в самом худшем случае – накал страстей и все такое – оставляли противника без глаза[9]. Но Энди славился полным отсутствием тормозов. И если заводился один такой, появлялись и другие. В результате все парни, которые в противном случае пришли бы на матч с кастетом для храбрости, теперь ощутимо позвякивали на ходу, а упав, не могли встать без посторонней помощи.
И вот уже кто-то потянулся к оружию.
– Так, ну-ка успокоились, – предупредил Трев, отступая на шаг и примирительно размахивая пустыми руками. – Это людная улица, усекли? Если сэмы вас застукают, то будут лупить большими дубинками, пока, типа, кишки горлом не полезут, а почему? Потому что вы у них, типа, не в любимчиках ходите. Вы им задаете работенку и мешаете жрать пончики.
Он отступил еще немного.
– А потом за то, что вы своими башками попортили им дубинки, копы закатают вас в Танти, и будет вам приятная ночка в Цистерне. Че, уже бывали там? Так клево, что хочется вернуться?
Трев с удовольствием отметил выражение испуга на всех лицах, кроме Натта, который понятия не имел, что такое ночь в Цистерне, и Энди, который в Танти чувствовал себя как дома. Но даже Энди не рискнул бы выступать против сэмов. Убей хотя бы одного копа – и Витинари даст тебе шанс проверить, умеешь ли ты ходить по воздуху.
Они слегка выдохнули, но не спешили расслабляться. Когда обстоятельства поджимают, как чересчур тесные кальсоны, достаточно одного идиота…
Причем иногда его роль может сыграть кто-нибудь очень умный. Натт повернулся к младшему О’Столлопу, по имени Элджернон, и добродушно сказал:
– Знаете, сэр, эта ситуация очень похожа на ту, что описал доктор Фонмаусбергер в своей книге, посвященной экспериментам над крысами.
В течение нескольких секунд Элджернон, можно так выразиться, думал. А потом изо всех сил врезал Натту дубинкой. Сил у Элджернона хватало.
Трев успел подхватить друга, прежде чем тот рухнул на булыжники. Удар пришелся прямо в грудь, ветхий свитер был разорван в клочья, и лохмотья быстро намокали кровью.
– Ты зачем его ударил, чертов кретин? – спросил Трев у Элджернона, который, даже по мнению братьев, был тупее кирпича. – Он тебя не трогал! Че это было ваще?
Он вскочил на ноги и, прежде чем Элджернон успел шевельнуться, сдернул с него рубашку и захлопотал над Наттом, пытаясь зажать рану. Через полминуты Трев швырнул окровавленную рубашку обратно.
– У него сердце не бьется, ты, придурок! Что он тебе сделал?
Даже Энди застыл. Никто и никогда еще не видел Трева – старого доброго Трева – в таком гневе. Даже «Долли» знали, что он неглуп. Трев умел лавировать. Иными словами, он был не из тех, кто сводит счеты с жизнью, бросаясь на компанию громил, которые и так уже приготовились к бою.
Злополучный Элджернон, которому ярость Трева буквально опалила брови, выговорил:
– Но, типа… он же «Колиглаз».
– А ты, блин, чертов кретин, вот ты кто! – заорал Трев.
Он уставил на остальных трясущийся палец.
– Кто вы такие? Кто? Никто! Вы мусор! Дерьмо!
Трев ткнул пальцем в Натта.
– А он знаете какой был? Он придумывал всякие штуки. Он много чего знал. И сегодня впервые в жизни пошел посмотреть игру! Он надел цвета, только чтобы не отсвечивать!
– Да не волнуйся ты, Трев, старик, – прошипел Энди, угрожающе поднимая кинжал. – Мы отомстим!
Но Трев набросился на него, как оса:
– Ты псих! Ты че, совсем не сечешь?
– Я вижу шлемы копов, Энди, – тревожно сказал Джумбо.
– Я-то че такого сделал?
– То же, что и эти идиоты О’Столлопы! «Колиглазы» и «Долли»? Да чтоб вы все провалились, блин!
– Они уже близко, Энди.
О’Столлопы, которые были не безнадежно глупы, уже спешили прочь. Город кишел людьми в футбольных шарфах и свитерах, и Стража просто не могла преследовать всех. Но врезать какому-нибудь парнишке так, чтобы он истек кровью и перестал дышать, – это равносильно убийству, а сэмы развивали удивительную скорость в подобных обстоятельствах.
Энди яростно погрозил Треву пальцем.
– В Толкучке плохо бывает тем, кто по глупости теряет корешей!
– Мы уже не в Толкучке!
– Разуй глаза, парень. Толкучка – везде.
Бригада поспешно скрылась, хотя Джумбо и обернулся на секунду, чтобы беззвучно проговорить: «Извини». И они были не единственными, кто торопился уйти. Горожане обожали бесплатные развлечения, но нынешнее могло повлечь за собой некоторые трудности, например опасные метафизические вопросы типа «Ты что-нибудь видел?». Конечно, легко Страже говорить, что невиновным бояться нечего, но кого волнуют невиновные и их проблемы, когда Стража на подходе?
Трев опустился на колени над остывающим телом мертвого Натта.
И тут он наконец сделал вдох. Трев перестал дышать, когда набросился на Энди. Если ты разговариваешь с Энди подобным тоном, ты уже все равно что мертв, поэтому зачем тратить дыхание?
Наверное, что-то нужно было сделать. Например, стучать его по груди, чтобы, типа, пробитое сердце вспомнило, как нужно работать. Но Трев этого не умел, и даже обладатель не самого мощного ума догадался бы, что не стоит практиковаться, когда Стража близко. У стражников могло сложиться неверное впечатление.
Поэтому, когда прибежали двое стражников, Трев неверными шагами пошел навстречу, с телом Натта на руках. Он с облегчением увидел, что перед ним констебль Пикша. По крайней мере, этот коп сначала задавал вопросы. За ним, заслоняя большую часть окружающего мира, поспевал констебль Флюорит, который мог расчистить целую улицу, всего лишь пройдя посередине мостовой.
– Помогите отнести его к госпоже Сибилле, мистер Пикша. Он тяжелый, – попросил Трев.
Констебль Пикша раздвинул окровавленные лохмотья и печально пощелкал языком. С опытом приходит понимание.
– Морг ближе, парень.
– Нет!
Пикша кивнул.
– Ты ведь сын Дэйва Навроде?
– Я не обязан отвечать!
– Не обязан, потому что я и так знаю, – спокойно произнес констебль Пикша. – Ладно, Трев, Флюорит понесет этого парня, которого, насколько я понимаю, ты видишь впервые в жизни, а мы постараемся не отставать. Позавчера была сильная гроза. Может, вам обоим повезет.
– Я ни в чем не виноват!
– Ну, разумеется. А теперь посмотрим, кто быстрее бегает. Сначала в больницу.
– Я хочу остаться с ним, – сказал Трев, когда огромная лапища Флюорита осторожно подхватила Натта.
– Нет, парень, – возразил Пикша. – Ты останешься со мной.
Констеблем Пикшей дело не ограничилось. Как всегда. Его дразнили Вареным, и он негласно давал понять каждому примерно следующее: раз уж мы вместе вляпались, зачем усложнять друг другу жизнь. Обычно это срабатывало. Но рано или поздно нарушителя передавали в руки копа повыше званием, который вкалывал как проклятый в маленькой комнатке, где у двери стоял еще один коп. И тот, к кому попал Трев, судя по виду, работал уже вторую смену без перерыва.
– Меня зовут сержант Ангва, сэр, и я надеюсь, обойдется без неприятностей. – Она открыла записную книжку и разгладила страницу: – Итак, давайте уясним. Вы сказали констеблю Пикше, что увидели драку, а когда подошли, то плохие парни уже разбежались. По необыкновенному совпадению вы обнаружили на земле своего коллегу мистера Натта, который насмерть истек кровью. Держу пари, вы наперечет знаете имена всех этих плохих парней. Я удивлюсь, если нет. И вот еще что, Тревор Навроде…
Она бросила на стол черно-белый эмалированный значок. По чистой случайности или намеренно, но он воткнулся булавкой в доску в паре дюймов от руки Трева.
Неофициальный девиз Бесплатной больницы госпожи Сибиллы гласил: «Умирают не все». И действительно, благодаря этому учреждению, основанному госпожой Сибиллой, у горожан значительно сократились шансы умереть, по крайней мере, от некоторых причин. Здешние хирурги даже мыли руки перед операцией, а не только после. Но по белым коридорам сейчас двигалась фигура, которая на личном опыте знала, что неофициальный девиз больницы на самом деле глубоко ошибочен.
Смерть остановился у безупречно чистого стола и опустил глаза.
– МИСТЕР НАТТ? НАДО ЖЕ, КАКОЙ СЮРПРИЗ, – сказал он и полез в карман мантии. – НУ-КА ПОСМОТРИМ… ЗНАЕТЕ, – продолжал он, – Я ЧАСТЕНЬКО ГАДАЮ, ОТЧЕГО ВЫ ВСЕ ТАК ЦЕПЛЯЕТЕСЬ ЗА ЖИЗНЬ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ПО СРАВНЕНИЮ С ВЕЧНОСТЬЮ ОНА ПРАКТИЧЕСКИ МГНОВЕННА. ДАЖЕ ВАША ЖИЗНЬ, МИСТЕР НАТТ. ХОТЯ В ВАШЕМ СЛУЧАЕ, НАСКОЛЬКО Я ПОНИМАЮ, УПОРСТВО СПОСОБНО СОТВОРИТЬ НЕБОЛЬШОЕ ЧУДО.
– Я вас не вижу, – сказал Натт.
– ВСЕ ПРАВИЛЬНО, – ответил Смерть. – В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ВПОСЛЕДСТВИИ ВЫ ОБО МНЕ НЕ ВСПОМНИТЕ.
– То есть я умираю, – сказал Натт.
– ДА. УМИРАЕТЕ И ВОСКРЕСАЕТЕ.
Смерть выудил из кармана песочные часы и посмотрел на песок, который сыпался снизу вверх.
– УВИДИМСЯ, МИСТЕР НАТТ. КОГДА-НИБУДЬ. БОЮСЬ, ВАС ЖДЕТ ИНТЕРЕСНАЯ ЖИЗНЬ.
– Значок «Долли» в кармане у «Колиглаза»? Ох, боги, боги, что же это значит? А я ведь выясню. Главное, правильно нажать.
Трев молчал. У него закончились варианты. И потом, он уже был знаком с сержантом Ангвой, и всякий раз казалось, что в разговоре она не сводит глаз с его горла.
– Констебль Пикша говорит, что в больнице госпожи Сибиллы дежурит Игорь. Надеюсь, в запасе у него есть лишнее сердце, которое подойдет твоему приятелю. Честное слово, я очень на это надеюсь, – сказала Ангва. – Но все-таки убийство есть убийство, даже если завтра Натт придет сюда своими ногами. Правило патриция Витинари: если поставить тебя на ноги может только Игорь, значит, ты умер. Пусть даже ненадолго. Но именно поэтому убийца должен быть повешен. Ненадолго. Обычно доли секунды хватает.
– Я его ваще не трогал!
– Знаю. Но ты прикрываешь своих, ведь так? Джумбо и, разумеется, Люка, ну и, конечно, Энди Шенка – твоих дружков, которых сейчас здесь нет. Послушай, парень, ты не под арестом. Пока. Ты просто содействуешь Страже в ходе расследования. Это значит, что ты можешь пользоваться уборной, если не трусишь. Если не прочь рискнуть жизнью, сходи в столовую. Но если попытаешься удрать, я пойду по следу. – Ангва фыркнула и добавила: – Как ищейка. Усек?
– Можно мне пойти и глянуть, как там Натт?
– Нет. Там сейчас Вареный. Для тебя – констебль Пикша.
– Его все зовут Вареный.
– Да, но только не сейчас, не ты и не при мне. – Сержант Ангва рассеянно покрутила лежавший на столе значок. – Мистер Натт не одинок на этом свете? Я имею в виду, у него есть родственники?
– Я понял. Он что-то такое говорил про Убервальд. Но больше я ничего не знаю, – инстинктивно солгал Трев. Вряд ли сейчас стоило говорить, что Натт провел юность прикованным к наковальне. – Он отлично ладит с другими парнями в свечном подвале!
– Как он вообще туда попал?
– Мы не спрашиваем. Обычно туда, это, попадают не от хорошей жизни.
– А тебя кто-нибудь спрашивал?
Трев уставился на нее. Все копы такие. На вид такие дружелюбные, а стоит слегка расслабиться – получишь топором по мозгам.
– Это, типа, официальный вопрос или вам просто любопытно?
– Копам не бывает просто любопытно, мистер Навроде. Хотя иногда мы спрашиваем о том, что вроде бы к делу не относится.
– То есть это был не официальный вопрос?
– Не совсем.
– Тогда засуньте его себе туда, где солнце не светит.
Ответом ему была классическая улыбка стражника.
– У тебя в рукаве ни единого козыря, и ты говоришь мне такие слова? Да, от Энди я ожидала бы чего-то подобного, но Вареный говорит, что ты неглуп. Насколько умным надо быть, чтобы вести себя настолько по-идиотски?
В дверь нерешительно постучали, и заглянул какой-то стражник. Вдалеке кто-то властно и громко орал:
– …ты ведь все время это делаешь, нет? Боги мои, боги, что тут сложного?!
– Да, Шнобби?
– Э… у нас проблема, сержант. Тот парень, которого отправили в больницу госпожи Сибиллы. Доктор Газон говорит, он просто встал и пошел домой!
– Игорь его осмотрел?
– Да… ну… типа того…
Стражника оттер грузный мужчина в длинном зеленом резиновом плаще. Он явно балансировал между гневом и добродушием. Следом втиснулся констебль Пикша, который тщетно пытался его урезонить.
– Слушайте, мы ведь пытаемся помогать! – воскликнул доктор Газон. – Вы, ребята, говорите, что у вас убийство, я притаскиваю старину Игоря и заставляю работать сверхурочно. Передайте Сэму Ваймсу, чтобы он прислал ко мне своих парней, когда выдастся свободная минутка, и я им устрою курсы первой помощи, чтобы они научились отличать мертвых от спящих. Иногда различие очень тонкое, но, как правило, подметить основные признаки можно. Одним из самых достоверных люди нашей профессии обычно считают способность ходить, хотя в этом городе мы уже привыкли считать ее не более чем неплохим началом. Но когда мы откинули простыню, пациент сел и попросил у Игоря сандвич, так что сомневаться уже не приходилось! Не считая небольшой лихорадки, он был совершенно здоров. Нормальный сердечный ритм… иными словами, сердце у него работало! Ни царапинки. Хотя ему явно не мешало бы плотно поесть. Должно быть, он страшно проголодался, раз съел сандвич, который приготовил Игорь. Я бы и сам, честно говоря, не отказался от обеда!