Объединение «Резиновое изделие» разместилось в старом особняке. В кабинете управляющего – он расположен в правой части сцены – бросается в глаза красивый, хотя и бездействующий камин.
Чуть левей к кабинету примыкает закуток со столиком секретаря, а еще дальше – не отделенная дверью, занимающая примерно две трети сцены, огромная комната, почти зал, где стоят несколько столов.
В кабинете управляющего в кресле дремлет Лалаев. В секретарском закутке за столиком сидит Дуся и вяжет. Дусе примерно двадцать шесть – двадцать семь лет, у нее грубоватые крупные черты лица, она, что называется, крепко сбита. В комнате-зале сидят Башмаков, Грудкова, Огарков, Люсенька, Петров, Павлов. Между столиками прогуливается Метлахов.
Ивану Прокофьевичу Башмакову крепко за пятьдесят, но выглядит он еще старше. Сутуловат, в нарукавниках, плохо выбрит. В настоящее время заваривает чай. Марианна Маратовна Грудкова – уютная женщина лет тридцати пяти, отменно сохранившаяся, вполне привлекательная, задумчиво смотрит в окно на привычный городской пейзаж, подравнивая пилочкой розовые ноготки.
Люсенька, совсем молоденькая девушка – светлые кудряшки, удивленные глазки, – читает книгу. Петров и Павлов – оба юные, гибкие, чем-то похожие друг на друга, решают кроссворд. При всей их схожести, однако, можно заметить, что если Петрову свойственно некоторое ухарство, то Павлов – молодой человек не без томности.
Прогуливающемуся Осипу Николаевичу Метлахову около сорока – чуть больше или чуть меньше. У него устойчиво красноватое лицо, быстрые движения и сардонический взгляд.
В углу за столом уткнулся в бумаги Василий Васильевич Огарков, – невыразительная внешность, одет небрежно, галстук повязан неряшливо и на выцветшей ковбойке выглядит довольно нелепо. Ему примерно тридцать лет.
Петров. Четыре буквы – вид экзамена. Вторая буква – «е».
Павлов. Так сессия?
Петров. Четыре буквы!
Метлахов. Иван Прокофьевич! Был этот? Брат своего брата?
Башмаков. Уж этот явится. Скандалист.
Метлахов. Это верно, что до слияния он работал в нашей системе?
Башмаков (хрипло). Не помню.
Огарков. Так поднимите архив.
Башмаков. Спасибо, что научил. Спасибо. Не знал я без тебя, что поднять.
Огарков пожимает плечами, склоняется над бумагами.
Петров. Ну и фамилия у него!
Люсенька. Незнакомец!
Метлахов. Чего не бывает.
Павлов. Сперва я подумал, что псевдоним.
Башмаков. И фамилия нечеловеческая и сам-то на нелюдя похож.
Грудкова. Он как-то плохо действует. Право…
Люсенька. Страшный! Я содрогнулась вся…
Башмаков. Глаз с прищуром, с косиной, с перемигом.
Метлахов. Демонический господин.
Люсенька. Клянусь, у меня от него аллергия.
Метлахов. Об этом есть анекдот.
Люсенька (краснея). Вы рассказывали.
Метлахов. Разве? Забыл. Иван Прокофьевич, шеф пригласил вас на свой юбилей?
Башмаков. А вам на что это знать?
Метлахов. Ну как же! Все-таки вы аксакал этих стен. Еще до слияния здесь пахали.
Башмаков. Что есть, то есть. Еще до слияния. В Резиносбыте. Тридцать три года.
Люсенька. Тридцать три!
Метлахов. Вы – Илья Муромец. Тот столько же лет сиднем сидел.
Башмаков. А на тридцать четвертом году решением вышестоящих органов Резиносбыт слили с Резиноснабом и создали наше объединение. А через год присвоили имя «Резиновое изделие». Вот.
Метлахов (треплет его по плечу). Вас обязательно пригласят.
Башмаков. Как сочтут, так и поступят.
Павлов. Экзамен… Вторая буква «е».
Метлахов. Петров и Павлов! Эй, апостолы! Гера и Валера! Задание. Слово из четырех букв. Причем подается к поросенку.
Люсенька. Ох… (Густо краснеет.)
Грудкова. И язык у вас…
Метлахов. Язык мой – друг мой.
Грудкова. Для вас ничего святого нет.
Видно, что Метлахов доволен.
Люсенька. Марианна Маратовна, я забыла… Этот врач когда принимает?
Грудкова. По четвергам. От трех до семи.
Метлахов. Зачем вам врач? Обращайтесь ко мне.
Грудкова. О, какой…
Люсенька. У вас нет диплома.
Метлахов. Я помогу вам лучше доктора.
Грудкова. Вы циничны.
Метлахов (сияет). Может, и так.
Дуся (в телефон). Нет его. А я не знаю. Он мне не докладывает. Ну и все. Это по-вашему никому я не кабельная. Кому-то, может, я очень кабельная. (Вешает трубку.)
Огарков. Он вовсе не то имел в виду.
Дуся. А ты почем знаешь? Сиди уж тихо.
Огарков. Он вам сказал иностранное слово.
Дуся. Ох, Вася, и все-то тебе неймется.
Огарков. Ну что за манера «ты» говорить?
Дуся. Перебьешься. Который час?
Люсенька. Первый уже.
Дуся. До шести-то как долго.
Метлахов. У вас, Эдокси, интересный вечер?
Дуся. Так я вам и сказала.
Метлахов. А что ж? Я, Эдокси, вас отчетливо вижу в час, когда вспыхивают фонари и вы спешите на рандеву.
Башмаков (тихо, со вздохом). Богатая речь.
Метлахов (грозит ей пальцем). Ах, Эдокси…
Дуся. Вот взяли привычку, на самом деле, звать меня Эдокси.
Метлахов. По-парижски. Уж не хуже, чем Евдокия.
Пауза.
А я ведь знаю, кто сей счастливец.
Дуся. А вот и не знаете.
Метлахов. Ну, признайтесь. Тот самый полуседой гражданин, который вам приносил конфеты. Он на вас произвел впечатление.
Дуся (вздохнув). Нет, у нас ничего не вышло. Я хотела сказать приятное – вы, говорю, честное слово, на дедушку моего похожи. А он обиделся.
Метлахов. А-я-яй! (Понизив голос.) Что я у вас хотел спросить… Шеф не давал вам списка?
Дуся. Какого?
Метлахов. Приглашенных на юбилей.
Дуся. Нет, не давал.
Метлахов. Я точно знаю, – послезавтра он у себя собирает.
Петров (склоняясь над кроссвордом). А если по вертикали взять?
Павлов (озабоченно). Император эпохи упадка Рима.
Метлахов (Люсеньке). Я расскажу вам один сюжет…
Грудкова. Не надо! Она еще ребенок.
Метлахов. Вполне приличный. Честное слово.
Люсенька. Сидишь потом – пунцовая вся…
Петров. Внимание! «Автопокрышка»!
Башмаков. О, господи!
Входит Бутулов. Под мышкой – папка. Тоскливые глаза, неуверенные движения. Поздоровавшись со всеми, проходит к Дусе.
Бутулов. Товарищ Лалаев у себя?
Дуся. Занят очень.
Бутулов. Так что же мне делать?
Дуся. Ехали б вы, Бутулов, домой. Вас, наверно, семья заждалась.
Бутулов. Как же мне ехать? С пустыми руками… Я завтра приду.
Дуся. Он занят будет. Обратитесь к Ивану Прокофьичу.
Бутулов. Так обращался. Сколько раз.
Башмаков. И каждый раз я вам разъяснял. Вот ведь какой пошел народ. Бывало, является в учреждение командированный человек, – он понимает свое место. Только и думает, как создать благоприятное впечатление.
Бутулов. Вот дождетесь, что отберут неосвоенную резину. Я завтра приду. (Уходит.)
Дуся. Больной человек.
Башмаков. Видели, уже угрожает.
Метлахов. Не так, ветеранушко, говорил. Блеска нет.
Башмаков. Блеск по вашей части. Я не чистильщик – блеск наводить. Еще говорят, – не все то золото…
Метлахов. Да вы не злитесь, я – от души! Углы! Одни углы выпирают. Ни политуры, ни политеса. Тридцатилетней давности стиль.
Башмаков. Какой уж есть. Стар подновляться. Слава богу, тридцать лет на резине. И слава богу, – еще тяну.
Метлахов. Резину.
Башмаков. Не резину, а лямку. До пенсии дотяну и уйду.
Метлахов. Поймите, определенность груба. Служить – занятие целомудренное. Это ваша прямая обязанность – всякую выпуклость сделать вогнутостью.
Люсенька. Он!
Метлахов. Вас, Люсенька, не касается. Равно, как и Марианны Маратовны. И прочих дам.
Грудкова. О, какой…
Метлахов (Люсеньке). Вот эта замшевая женщина вам на досуге все объяснит.
Грудкова. Циник.
Метлахов. Скажите лучше – прагматик.
Люсенька. С ума сойти.
Метлахов (доволен). Я – реалист.
Грудкова. Вы человек опасный.
Метлахов (он счастлив). Возможно.
Башмаков (хрипит). Где мягко стелют…
Метлахов. Там мягко спать. Ваши пословицы и поговорки также нуждаются в пересмотре. Посетитель должен уйти неудовлетворенный, но довольный.
Башмаков. Забалуешь, так и сядут на голову.
Метлахов. Значит, такая уж голова. На то и дана, чтоб на ней сидели.
Огарков. А если «Автопокрышка» права? Действительно, отберут резину?
Метлахов. А кто ее отберет? Пиночет? Наше родимое государство. Будет нужно ему – отберет. А вам лишних движений не нужно. На службе необходима грация. Служба не терпит инстинктов, импульсов и следованья порывам души. Есть формулы, выстраданные поколеньями! Подработать, принять за основу, разобраться, согласовать.
Башмаков (негромко вздыхая). Богатая речь.
Огарков. Значит, вы отрицаете какой-либо творческий подход?
Башмаков (хрипло). В инструкцию почаще заглядывай. Там что ни слово, то бриллиант.
Метлахов. Творишь, а инспекция уже едет. А «ТУ-134» летит. А поезд несется, а рельсы вьются, а колеса стучат. Тук-тук.
Башмаков. Сидел бы уж ты, Огарков, тихо. Если природою не дано.
Огарков пожимает плечами.
Грудкова. Метлахов, вы далеко пойдете.
Метлахов (с досадой, негромко). Знаете, я умею ждать, – но, черт побери, почему уже год вакантно место его заместителя? (Кивает на кабинет.)
Грудкова. Не нервничайте, оно не уйдет.
Метлахов. Скоро первое сентября. Увидите, отберут единицу.
Огарков (поднимает голову). А кто ее отберет? Пиночет? Не понимаю, что вас тревожит.
Метлахов (задет). Не вмешивайтесь в чужой разговор. (С усмешкой.) Татьяна Гурьевна вас искала. Вы еще не внесли червончик.
Огарков. На что?
Метлахов. Как вам нравится? Он забыл.
Грудкова (качая головой). Завтра в обеденный перерыв мы поздравляем Аркадия Павловича.
Огарков. Ладно.
Башмаков. Ты одолженья не делай. (Вздыхает.) Наказанье…
Метлахов. Женщины, слушайте… (Понижает голос.)
Люсенька. Бесстыдник!
Метлахов. …пожар, сирены, хаос и голос из шкафа: «Спасайте мебель!»
В кабинете неожиданно просыпается Лалаев. Звонит. Входит Дуся.
Лалаев. Марианну Маратовну ко мне! Дыбеев звонил?
Дуся. Звонил. Приедут. (Выходя.) Марианна Маратовна! К Аркадию Павловичу!..
Грудкова поправляет прическу и входит в кабинет.
Лалаев. Сядьте, Марианна Маратовна. Не хочу смотреть на вас снизу вверх, подобно всем остальным мужчинам.
Грудкова. Как он баюкает… Бармалей… А женщина слушает и гибнет.
Лалаев. Завтра полвека. Пятьдесят. Полстолетия. Даже страшно.
Грудкова. О, я давно уже вас поняла. Вас пожалей, а там и бездна…
Лалаев. Вот что, умнейшая в мире женщина. Хочу посоветоваться. Я уже знаю, что завтра, в обеденный перерыв тут собираются отмечать эту мучительную дату.
Грудкова. Ну ничто от него не укроется.
Лалаев. Нужно ли это?
Грудкова. Немного братания ни в коей мере не повредит.
Лалаев. Но вот что меня несколько жмет. Я знаю, с людей собирают деньги.
Грудкова. На подарки.
Лалаев. Нехорошо.
Грудкова (мягко). Не разорятся.
Лалаев. Я понимаю. Но все-таки… На мой юбилей…
Грудкова. Аркадий Павлович, ваш юбилей вовсе не ваше личное дело.
Лалаев. Я понимаю, это нужно. Это сплачивает людей. Но все-таки… Могут не то подумать…
Грудкова. Если это вас так волнует, обратимся к общественному мнению.
Лалаев (берет трубку). Дуся. Татьяну Гурьевну. Быстренько.
Дуся (в трубку). Татьяна Гурьевна. К Аркадию Павловичу.
Лалаев. Ясность, ясность. Всегда и во всем.
Появляется Татьяна Гурьевна Карпонос. Полноватая дама лет сорока пяти. Она проходит большую комнату, мимо занятых своими делами сотрудников и входит в кабинет.
Татьяна Гурьевна, я узнал, что завтра в обеденный перерыв объединение хочет отметить мой юбилей…
Карпонос (держится с достоинством). Есть такое намерение.
Лалаев. Прошу вас нелицеприятно сказать, как смотрит на это общественное мнение?
Карпонос. Всецело поддерживает.
Лалаев. Нет ли протестов?
Карпонос. Протестов нет и не может быть.
Лалаев. Но вот что меня несколько жмет. То, что с людей собирают деньги. Не вызовут ли подобные действия нежелательный резонанс?
Карпонос. Да кто же разрешит кривотолки?
Лалаев. Представьте, что вдруг поползет слушок: какие-то, мол, поборы… И прочее…
Карпонос. Да кто ж позволит? Нет, извините. За это мы можем дать по рукам. Вот еще новости… «поборы»… Это вполне стихийный порыв. Другое дело, что этот порыв мы приветствуем и ему придаем испытанные организационные формы. Так что уж ваша щепетильность в данном случае – ни к чему.
Грудкова. Тем более что к вам не пристанет. Вы у нас – как жена Цезаря.
Лалаев. Вы так считаете?
Грудкова. Безусловно.
Лалаев. И все ж, если б это мероприятие не имело общественного значения, я бы его не допустил.
Карпонос. Да, но оно его имеет. (Деловито.) Хочу еще раз оговорить порядок чествования, Аркадий Павлович. После того, как вас введут…
Лалаев. Кто введет?
Карпонос. Я с Марианной Маратовной.
Лалаев. Хорошо.
Карпонос. Я скажу несколько слов, чтобы задать правильный тон.
Лалаев. Я только очень прошу, друзья мои, чтоб это носило непринужденный, скромный и, в известной мере, даже неофициальный характер. Я понимаю, что вы не можете пустить это дело на самотек, но я прошу обойтись без захваливаний, несколько отдающих рекламностью.
Карпонос. Рекламности, думаю, избежим, но учтите, Аркадий Павлович, что в проведении таких торжеств нами накоплен немалый опыт, который просто грех не использовать.
Лалаев. Я полагаюсь на ваш такт.
Карпонос. Закончив, я предоставлю слово Метлахову для прочтения адреса.
Лалаев. Не рискованно? Он ведь такой… Может внести неверную ноту.
Карпонос. Я просмотрела. Все нормально. Потом получат слово сотрудники. Ветераны и молодежь.
Лалаев. Но этот Башмаков… Вы ведь знаете… Крайне неповоротливый ум.
Карпонос. Три фразы. Затем Марианна Маратовна вручит вам некоторые сувениры.
Лалаев. Ах, не надо бы…
Карпонос. Надо.
Лалаев. Излишне.
Карпонос. Надо, и не о чем говорить. И уж тогда, Аркадий Павлович, вы выступите с ответной речью.
Лалаев. Ну что же, все хорошо продумано. У меня замечаний нет.
Карпонос и Грудкова встают.
Вот что еще я хотел сказать. Послезавтра по этому поводу дома у нас – интимный вечер. Соберутся достойные люди. Отметить печальное событие.
Протестующий жест Грудковой.
Старость, старость стучит в окно.
Протестующий жест обеих женщин.
Вы понимаете, я лишен возможности пригласить всех сотрудников, но вас обеих прошу пожаловать.
Грудкова. Приду, если только вы будете веселы и перестанете нас огорчать этими вздорными настроениями.
Карпонос. Вот еще – нашли старика. Да кто ж поверит? Спасибо. Буду.
Лалаев. Я думал еще позвать Метлахова. Он вроде бы для застолья хорош. Но вот беда – по натуре бестактен. Может неверно истолковать.
Карпонос. Еще сморозит… Такой язык.
Лалаев. Да, да. Сморозит. Это опасно. Тем более будут достойные люди. Что же, мы обсудили все и внесли необходимую ясность.
Карпонос. Побежала. Дела, дела.
Лалаев. Благодарю вас, Татьяна Гурьевна. (Карпонос уходит.)
Грудкова. Аркадий Павлович, как же быть? Вы примете этого Незнакомца?
Лалаев. Что за фамилия. Без меня.
Грудкова. Но он – скандален. А я только женщина.
Лалаев (целуя ее руку). Я это знаю и ценю.
Грудкова. О, какой…
Лалаев. Избавьте. Избавьте. Здесь какое-то темное дело. Подумайте сами: удостоверить, что он своему брату брат. Здесь пахнет нечистым. Без меня. Есть Метлахов, есть Башмаков. (В трубку.) Дуся. Метлахова ко мне.
Дуся. Осип Николаевич. Вызывают.
Метлахов проходит в кабинет.
Лалаев. Послушайте, Осип Николаевич. Неужто нельзя меня оградить от разного рода притязаний? То какая-то «Автопокрышка», которая хочет растащить все наши фонды, то чей-то брат. Какой-то таинственный… Незнакомец. Я поражаюсь, как вы можете входить с ним в какие-то отношения и апеллировать ко мне. Это дело нечисто, нечисто… Я обоняю дурной запах. Руководитель обязан быть как жена… (Смотрит на Грудкову.)
Грудкова. Цезаря.
Лалаев. Совершенно верно. Всем, чего я в жизни достиг, я обязан своей репутации.
Метлахов. Незнакомца беру на себя.
Грудкова. Мы – свободны?
Лалаев. Работать, работать.
Метлахов и Грудкова выходят. Лалаев достает газету, начинает изучать ее, но почти сразу же погружается в дремоту. Показывается Дыбеев – высокий, жовиальный, внушительного вида мужчина. За ним идет Пантюхов – плотен, коренаст, старается ступать осторожно, посапывает и покашливает в кулак.
Дуся (с несколько аффектированной радостью). Батюшки! Григорий Козьмич!
Дыбеев. Это вот Дусенька.
Пантюхов понимающе кивает.
Все наливаешься?
Дуся. Прямо уж.
Дыбеев. И прямо и вдоль. Надо тебя мне переманить.
Дуся. У вас есть Рая, хорошая девушка.
Дыбеев. Так ведь опасно привыкать. (Громко смеется.)
Пантюхов солидно кашляет в кулак.
Дуся. Какой вы коварный. Нет, я верная.
Дыбеев. Знакомься. Это Панкрат Панкратыч.
Дуся (подает ладонь лодочкой). Дуся.
Дыбеев. Твой у себя?
Дуся. Сидит.
Дыбеев и Пантюхов проходят в кабинет Лалаева.
Лалаев (открывает глаза). Ф-фу… задумался. Добро пожаловать. Рад гостям.
Дыбеев. Знакомься, Аркадий. Вот он самый, – Панкрат Панкратович Пантюхов.
Лалаев. Прошу садиться. Григорий Козьмич очень лестно аттестовал вас.
Дыбеев. Парень хороший.
Пантюхов смущенно сопит.
Лалаев. Отрадно слышать. Весьма отрадно.
Дыбеев. Наш человек.
Лалаев (в трубку). Дусенька! Вы нас не угостите? Что-то нынче не по себе. Стареем, Гриша, – завтра полвека.
Дыбеев. Так это для мужика – самый сок.
Лалаев. Где там… Давление так и скачет.
Дыбеев. Никакого давления нет. Врачи придумали. Выпей водки. На укропе и чесноке.
Входит Дуся, приносит чай и сушки.
Куда это только Дуся глядит?
Дуся. Куда я гляжу?
Дыбеев (кивая на Лалаева). На старость жалуется.
Дуся. Прямо уж… (Выходит.)
Дыбеев. Все-то ты, брат, темнишь. (Смеется.)
Лалаев. О чем ты?.. (Машет рукой.)
Дыбеев. Знаем вас, тихоходов.
Лалаев. Вчера весь вечер с грелкой лежал…
Дыбеев. Грелка – тьфу! Надо попариться. Съездим, я тебя исцелю.
Лалаев. Работа, работа, света не видишь. Так вот и загоняешь себя.
Дыбеев. Доверься мне и будешь как юноша. Попаришься, потом шашлычок… Пивка… Все как рукою снимет.
Лалаев. Надо, надо.
Дыбеев. Мы там всегда. Каждую пятницу – в баньке. Все наши. Калачев уже удивляется: что, мол, Аркадия не видать?
Лалаев. Как у него?
Дыбеев. Да назначают. Слышно, уже подписан приказ.
Лалаев. Парень стоящий.
Дыбеев. Наш человек.
Лалаев. А куда – Илью Тимофеевича?
Дыбеев. На место Мамыкина.
Лалаев. А Мамыкина?
Дыбеев. Видимо, учиться пошлют. (С интересом.) Как царствует Марианна Маратовна?
Лалаев. В обиду не даем.
Дыбеев (восхищенно). Террорист! Смотри, брат Панкрат, не пропади. Это, брат, женщина – не простая. Такая в ней… Этакая… поволока.
Лалаев. Женственность.
Дыбеев. Да. Мягчайший ворс. Дама королевских кровей.
Лалаев. Ума палата.
Дыбеев. Не говори. Просто – украшение фирмы. Ей в городских кварталах тесно. Ей на лоне природы цвести. (Смотрит в окно.) Не испортилась бы погода. Завтра ведь матч.
Лалаев. Я не пойду. Ну их совсем. Одно расстройство. Это не тотальный футбол. (Горячо.) Нашли себе тренера… Мокрецова!
Дыбеев. Да, Мокрецов не потянул. (Кивает на Пантюхова.) Так как будем жить?
Лалаев. Жить надо дружно. (Пантюхову.) Григорий Козьмич вам говорил о традициях нашего объединения?
Пантюхов. Как положено.
Лалаев. Надо вам знать, – история у него богатая. Были разрозненные конторы. Они не могли себя проявить. Но с тех пор, как городскую резину собрали в кулак и учредили наше «Резиновое изделие», вырос и общий удельный вес.
Дыбеев. Твоя заслуга, в первую очередь.
Пантюхов. Естественно. (Кашляет в кулак.)
Лалаев. Я вас введу в курс дела. Хочу надеяться, что сработаемся.
Дыбеев (Пантюхову). Это, брат, хорошее место. Даром, что ли, Аркадий Павлович его придерживал.
Пантюхов. Все понятно.
Дыбеев. Для хорошего человека берег. (Теплый смех.)
Лалаев. Ну-с, так… Подменять вас я не намерен. Этот стиль не в моих правилах. У вас будет свой круг вопросов, где вы будете самостоятельны.
Пантюхов (кашляет в кулак). Как сочтете.
Лалаев. Но, разумеется, я резервирую право вето.
Пантюхов. Это ясно.
Лалаев. Еще два слова. Если возникнет необходимость почему-либо обратиться с письмом в вышестоящую инстанцию…
Дыбеев. Только на бланке!
Лалаев. Только на бланке. Но главное, боже вас упаси, адресоваться прямо к начальнику. Могут быть крупные неприятности.
Дыбеев. Гляди!
Лалаев. Это очень сложный вопрос и в высшей степени деликатный. Заместителю можете адресовать.
Дыбеев. На бланке!
Лалаев. На бланке. Заместителю. Но не начальнику. Ни-ког-да. Это только я могу делать.
Пантюхов. Как положено.
Лалаев. Боже вас сохрани.
Короткая пауза.
Во всех спорных моментах старайтесь достичь здорового компромисса.
Пантюхов (кашляет в кулак). Как заведено.
Лалаев. Надо помнить: структура нацелена не на конфликт, а на разумное согласование.
Пантюхов. Само собой.
Лалаев. Вот… в общих чертах… Что ж… Завтра проведем через кадры. В добрый час.
Дыбеев. Ну, брат Панкрат, с тебя причитается.
Пантюхов. Как положено.
Дыбеев. Спасибо, Аркадий. Долг платежом…
Лалаев. О чем ты, Гриша… Было б здоровье.
Дыбеев. Это теперь – забота моя. В пятницу – в баньку. Все будут рады,
Лалаев (отводя его в сторону, тихо). Послезавтра – прошу ко мне. С Марьей Никифоровной.