Чем больше сведений накапливало человечество, тем больше возрастал риск ошибок. К тому же ошибка в долговой расписке – одно, а ошибка в священном тексте – совсем другое. Мало создать социальный порядок – важно сохранить его легитимность. В дописьменную эпоху для этого были нужны жрецы и оракулы. Записанные священные тексты объявлялись непогрешимыми.
Но тут не все так просто. Возьмем историю Библии. Этот корпус священных текстов складывался на протяжении веков. В какой-то момент возникли иудейский и христианский варианты священной книги. Огромную роль играли толкователи Писания – раввины в иудаизме, епископы в христианстве. Представление о том, что осознание Слова Божьего не нуждается в посредниках, привело к расколу христианства на католиков и протестантов. Уильям Тиндейл, переведший Новый Завет на английский язык, был сожжен на костре в 1536 году как еретик. Непогрешимость текста постоянно ставилась под сомнение.
Реформация была поддержана развитием книгопечатания, однако широкий доступ к знаниям вовсе не означал торжества истины. Европейским бестселлером XVI века стал не «Трактат о вращении небесных сфер» Коперника, а «Молот ведьм» Генриха Крамера – со всеми вытекающими последствиями. Если мы хотим добыть из информации истину, нам стоит озаботиться не столько свободой ее распространения, сколько созданием адекватного механизма поиска ошибок.
Понимание этого ознаменовало начало научной революции. Католическая церковь убеждала прихожан в непогрешимости всего, о чем сказано в Библии. Коперник и Декарт признавали вероятность ошибок в своих знаниях. Сила науки – в сомнении. Понять природу реальности можно только путем проб и ошибок. И вот чаша весов склоняется на сторону истины, не порядка. Настоящие ученые – всегда бунтари.
Они, впрочем, могут себе это позволить, ведь, строго говоря, поддержание социального порядка – дело не профессоров, а полицейских и политиков. Но существуют ли аналогичные механизмы поиска ошибок в политической жизни?
Что отличает демократию от диктатуры? Вовсе не факт наличия выборов главы государства – они проводятся и в КНДР. Отличие в том, что в демократической стране владение информацией никогда не превращается в привилегию одного игрока. Свободная пресса, независимые суды, политическая оппозиция, профсоюзы – все они претендуют на право знать и контролируют друг друга. Они и есть те самые механизмы поиска ошибок.
Демократию часто понимают как власть большинства, однако это не совсем так. В подлинно демократической стране большинство не властно над меньшинством, потому что каждый житель страны имеет гражданские права – еще один механизм коррекции.
Демократию опасно путать с популизмом[4]. Обе эти политические системы подчеркивают, что власть принадлежит народу, однако популисты настаивают, что только их партия представляет народные интересы. Народ при этом понимается не как множество групп с разными потребностями и интересами (как оно и обстоит на самом деле), но как безликое целое, волю которого безошибочно чувствует популистский лидер.