Тая
Что происходит? Что я делаю? Куда себя загоняю? Зачем? Почему до сих пор не сообщила отцу о том, с кем уехала и куда? Почему не бегу от Игната, зная, что он обо всем догадался? Это уже неоспоримый факт. Как и тот, что не отпустит теперь. Не Макса. А сына уже не брошу я сама. И как быть? Договариваться? Вряд ли такое прокатит с Орловым. Слишком бескомпромиссный он человек. Достаточно вспомнить все, что произошло за сегодняшний день, чтобы это понять. Но делать-то что-то надо ведь! Только что?
Этими вопросами я задаюсь последние полчаса, как согласилась сесть в машину Игната. Даже сейчас, глядя на трясущиеся ладони, которыми я ощупываю предельно аккуратно тело пострадавшей собаки, не могу дать себе четкого ответа на них. Зато отчетливо понимаю, что снова проникаюсь симпатией к нему. Наблюдаю за его массивной фигурой краем глаза, пока тот пребывает в каких-то своих мыслях. Возвышается над нами, как незыблемая скала. Такой красивый. Сильный. Уверенный в себе. Непоколебимый. Бесстрашный. И совсем не похож на того, кому приписывают десятки убийств и прочих зверств.
В глубине души я понимаю, что во мне играет благодарность по большей части. Теперь еще и материнская. Но с другой стороны, вряд ли отъявленный душегуб способен на такое великодушие. В том плане, что будь он и правда таким, то просто прошел бы мимо, не вмешиваясь в чужие проблемы. Зачем они ему? Но он не прошел. Ни тогда, ни сегодня. Конечно, можно все списать на то, что ему известно о Максиме, но мне почему-то хочется верить, что Игнат и сам по себе не настолько зверь, каким его описывает отец в своем «деле». Последующее согласие отвезти раненое животное в ветеринарную клинику повышает эту веру в нем. И кажется, я все-таки схожу с ума. Потому что, когда он говорит: «Счет за химчистку вычту из твоей зарплаты», я в ответ только пожимаю плечами.
– С учетом, что ты ее выплачиваешь, все равно из твоего кармана будет оплачено, – добавляю вслух и усаживаюсь в машину. – К тому же, ты мог отказаться.
– Это не отменяет тот факт, что тебе придется ее отработать. По полной, – отзывается Орлов, прежде чем самолично захлопнуть за мной дверцу.
Он обходит машину и усаживается за руль. Я же на этот раз молчу. Не хочется вступать в глупую полемику и объяснять ему прописные истины о том, что не все в этом мире продаются, в чем он так убежден. Тем более, при сыне такое обсуждать уж точно не стоит. И так наговорились сегодня. Все. У ребенка скоро передоз информации будет. Хотя сейчас ему явно ни до чьих-либо разговоров. Кроме собаки, не видит и не слышит никого. И даже когда мы отдаем ее на осмотр, не прекращает волноваться.
– С ней ведь все хорошо, да, мам? – повторяет то и дело, прижимаясь ко мне всем тельцем.
– С ним. Это кобель, – поправляет Игнат.
Можно подумать, ребенку есть до этого дело.
– Собака – она моя, женский род, – парирую невозмутимо. – Но имя выбрать надо все же как для мальчика, здесь ты прав. Надо же как-то его звать будет дома?
А сама смотрю на сына в ожидании его реакции. Все равно бы попросил оставить, да и жалко пса обратно на улицу отправлять после всего. Хороший он, ласковый.
– Ты правда его у нас жить поселишь? – неверяще переспрашивает Максим.
– Ну, не бросать же его теперь на произвол судьбы? – усмехаюсь. – Как тебе Лаки? Счастливчик. Как в мультике про далматинцев. Этот тоже очень счастливый, что встретил тебя в нужный момент.
– Лаки, да, я согласен, – радостно кивает мой мальчик, обнимая меня обеими ручками. – Спасибо, спасибо, спасибо. Я тебя люблю, мамочка. Ты у меня самая-самая лучшая.
Ну вот, а еще час назад едва ли не ненавидел за отъезд в Канаду. И не я одна о нем вспоминаю…
– Вот и бегство, то есть переезд в Канаду сам собой добровольно отменяется, – комментирует Орлов.
Вот не мог помолчать?
Когда он молчит, я даже почти готова его терпеть рядом с нами.
– Одно другому не мешает, – говорю как бы между прочим.
Ответом мне служит мрачная ухмылка.
Благо, к нам возвращается ветеринар.
– Ну что? – снова не терпится узнать о своем новом друге сынишке.
– Все хорошо, – уверяет его Артем Дмитриевич, судя по бейджику. – Ничего серьезного. Раны я все обработал. Держать у нас не вижу смысла. Его отмыть, да откормить и будет здоровый пес.
Макс радостно улыбается и кивает.
– Мы его заберем. Мама разрешила! – заявляет гордо.
Внимание фельдшера сосредотачивается на мне, и я вижу в зеленых глазах мужской интерес, когда его взгляд проходится по мне с головы до ног, отчего я заметно краснею и поправляю шерстяную ткань юбки зачем-то. А он, заметив это, еще и улыбается.
– Да, мы заберем, – согласно киваю я. – Вы только прививки сделайте ему, какие надо.
– На сегодняшний день с него хватит. Позвоните мне завтра, после обеда, назначим вам новый прием, – все еще улыбается, запуская ладонь в карман, вытаскивая визитку, протягивая ту мне.
Личную визитку.
Невольно кошусь на Игната, но тот смотрит на все это с равнодушным видом.
– Хорошо, спасибо, – не сразу, но забираю предложенное, пряча ее в карман куртки.
– Забирай своего пса и помоги матери его в машину усадить. Я пока расплачусь, – предлагает Орлов ребенку.
– Я сама расплачусь, а потом заберу пса, – не соглашаюсь с ним, глядя исключительно на Артема Дмитриевича.
Тот кивает и приглашает меня к стойке с терминалом. Правда, мне удается сделать всего полшага в указанном направлении. Мое запястье перехвачено. А я сама – одним рывком притянута в сторону. Вплотную к Игнату. Фактически впечатана в него. Вместе со словами мне на ухо:
– Я. Сказал. Иди. В. Гребанную. Машину.
Голос – тихий и низкий. Вибрирующий. Бьющий по моим нервам, скручивая и вместе с тем вытягивая их в напряженные струны, которые не рвутся только чудом от посланной по ним скрытой угрозы. И мне бы испугаться, послушать его, сделать, как он говорит, но на деле я замираю и впитываю в себя эту эмоциональную мелодию, несущую с собой самое настоящее бедствие. Смотрю в потемневший взор, а мыслями снова переношусь в вип-комнату с тремя ублюдками, откуда он меня вытащил. В тот миг в его глазах тоже царила непроглядная ночь, напугавшая почти до истерики, прежде чем я поняла, что он пришел помочь, а не «добить».
– Пошла, – добавляет Игнат.
Но не отпускает. Сперва запускает руку в карман моей куртки и забирает визитку, которую комкает в кулаке. После этого только отталкивает от себя.
На этот раз я даже не думаю спорить. И не жду, когда мне приведут нашего нового родственника. Иду за ним сама, игнорируя непонимающий взгляд ветеринара. А когда возвращаюсь в коридор, того уже нет. Как и Игната. Только Максимка. При виде меня он подрывается с места.
– Игнат с доктором ушли в другой кабинет. А я вас с Лаки жду, – сообщает довольно и тут же переключается на собаку. – Ты ведь не против быть Лаки? – спрашивает у него и смеется, когда получает в ответ облизывание лица.
– Ну, все, дома наобнимаетесь, после того, как отмоем нашего красавчика, – одергиваю обоих, а Лаки вовсе к себе подтаскиваю за выданный поводок.
Тот на удивление послушно замирает.
– Умница, – хвалю его, потрепав между ушей, и направляюсь к выходу.
Максим тоже хватается за поводок и идет рядом. Так мы и достигаем нужного нам автомобиля. Жаль, я даже подумать о побеге не успеваю, как следом появляется Игнат. Ожидаю, что он до сих пор зол, как тысяча чертей, но все намного хуже. На его лице застывает ничего не выражающая маска, хотя в глазах – чистая ярость. Я снова внутренне напрягаюсь. И не зря.
– Макс, ты пока в машине посиди, я твоей мамочке пару слов скажу, ладно? – спрашивает, но в дозволении не нуждается, ловко захлопывая дверцу за ребенком и псом.
Я остаюсь на улице. Прижатая к этой же самой дверце. Как в капкане. Одна рука Орлова плавно опускается на капот. Другая – забирается мне в волосы, скользит по шее, к затылку, крепко обхватывает и вынуждает запрокинуть голову выше. И в этот раз проявившиеся на коже мурашки не имеют ничего общего с удовольствием. Страх. Дикий. Безотчетный. Пронзающий каждую клеточку моего тела. Как и его дальнейшее предупреждение.
– Будешь со мной и дальше в игры играть, я тоже начну. И поверь, дочь прокурора, тебе это совсем не понравится, – произносит сухо, почти безразлично, хотя во взоре лютая буря бушует. – Хоть сто раз своего папочку умоляй о помощи, со мной это не прокатит, уяснила?
Хочется спросить, что же такого я сделала, но молчу. Просто согласно киваю. В конце концов, что такое гордость, когда до нашего с ним расставания остается совсем немного? А там позвоню отцу и… что будет дальше стирается из разума вторым предупреждением.
– Сейчас я вас домой отвезу. Утром на работу придешь. Задумаешь свалить, или еще какой-нибудь номер выкинешь, я тебя вычислю. Хоть из-под земли достану. Даже на краю света. И тогда не буду таким понимающим и вежливым. Это тебе, надеюсь, тоже вполне понятно? Или разжевать подробнее?
Киваю согласно на первую часть сказанного и тут же отрицательно мотаю головой на последний вопрос. Ну а что тут еще скажешь? Объясняет Игнат доходчиво. Даже очень. А я еще не совсем дура, чтобы спорить с разъяренным мужиком. Пусть сперва успокоится. А там – по обстоятельствам. Хотя он и тогда не отпускает. Просто стоит и смотрит мне в лицо, не позволяя самой отвернуться. И чем дольше смотрит, тем больше я снова погружаюсь в знакомый мне транс с картинами прошлого. Нежнейшие касания, поцелуи, успокаивающий шепот – все это и больше. Даже боль первого раза остается чем-то невзрачным. А затем… мой номер на мужской руке, его слова о том, что теперь я только его, обещание перезвонить, тест в моей ладони через несколько недель и фотографии из его дела. Последнее и приводит в чувства. Я вновь возвращаюсь в реальность, где слышится его новый вопрос.
– Где? И когда? Я тебя, бл*дь, совсем не помню.
Его ладонь на моем затылке сдавливает сильней.
– Может это и не я тогда, а ты просто девушкой ошибся? – предполагаю тихонько.
И в этом уже моя ошибка.
– Ты, кажется, них*ра не усвоила урок, дочь прокурора, – в его голосе проскальзывает сталь, а ладонь смещается с затылка на горло, и снова давит, но теперь уже иначе, затрудняя дыхание. – Прекрати еб*ть мне мозги. Правду говори. И не играй со мной.
Правду? Я едва не смеюсь. Он сам понимает, как глупо звучат его эти слова?
– Правду? – все же не сдерживаю смешок, пусть и пропитанный горечью. – Какую правду, Игнат? Которую ты не помнишь? С чего тебе тогда верить в нее? Моим словам. Я же в таком случае могу сказать, что угодно, разве нет? Или может, мне сразу на ладони твоей признание написать? – касаюсь той руки, что по-прежнему сжимает мою шею, проводя пальцами по костяшкам пальцев. – Чтоб уж наверняка вспомнил и поверил.
И… черт, это ведь не обида в моем голосе слышится? Этого только не хватало! Тем более что, кажется, я все-таки палюсь. Игнат слегка прищуривается и наклоняет голову чуть влево, разглядывая меня иначе, словно ищет какой-то определенный ответ или эмоциональный отклик.
– Может, я тебя и не помню, но фальшь я хорошо различаю. И в тебе ее слишком много становится.
Хватка на моей шее слабеет.
– Остальное завтра обсудим. После повторного анализа ДНК.
Еще секунда и я свободна. И все бы хорошо, но…
Стоп!
Повторного анализа ДНК, он сказал?
Что значит, повторного?
Настает моя очередь хватать его за запястье.
– Что еще за первый анализ ДНК? – спрашиваю, усиливая хватку, чтобы не вздумал так просто избавиться от меня и вопроса.
Он и не избавляется. Хотя не без удивления прослеживает за моим жестом. И далеко не сразу возвращает взгляд к моему лицу.
– Да. Первый мне прислали. Так я узнал о том, что у меня есть сын, – отвечает Орлов, вернув себе отстраненность.
– Быть того не может! – невольно срывается с моих губ недоверчивое.
Потому что не может!
Потому что никто не знает!
Никто!
Отец и тот узнал только сегодня. Да и не узнал бы, не сложись так обстоятельства. А уж кто-то чужой и подавно не мог.
Что за бред?
Как такое вообще могло произойти без моего на то ведома?
– Утверждаешь, что это не ты сделала? – мрачно уточняет Игнат.
– Сперва прислала тебе анализ, а теперь отнекиваюсь? Нет, конечно! Сам подумай, зачем мне это нужно? – привожу веский на мой взгляд аргумент.
Но только на мой.
– Я и не такие фортеля в этой жизни видел. Порой, куда изобретательней, – не верит мне снова Орлов.
О, вот в это я верю! С его-то образом жизни… К слову, о нем.
– Игнат, ты прости, конечно, но учитывая то, как ты живешь, ты последний кому бы я сообщила о ребенке, даже если бы у меня возникли серьезные проблемы, которые я бы сама не могла решить, – говорю как есть.
– Все так говорят.
– Да зачем мне ты, когда я могу к отцу обратиться за помощью в случае чего? И молчала пять лет, кстати, чтобы потом вдруг прислать тебе головоломку по почте? Смешно!
– Деньги всем нужны. И твой отец не Бог. Не приплетай его сюда.
– Мне! Мне не нужны твои кровавые деньги! – почти выплевываю эти слова. – Ни мне, ни моему сыну! Никогда не будут нужны!
Сперва выпаливаю, уже потом думаю о том, что тем самым, возможно, снова злю его. Но нет.
– И такое я тоже слышал. Неоднократно, – пожал плечами Орлов.
– Р-р, – уже бешусь откровенно на его твердолобость и упрямство, топая ногой. – Ты просто невыносимый мужчина, ты знаешь это?! И жутко меня сейчас бесишь! Просто невозможно быть таким упертым!
Последнее, к слову, вполне взаимно, оказывается.
В глазах Игната снова рождается тьма. Колючая. Глубокая. Бездонная. Мгновение, и он снова опасно близко. Склоняется надо мной, как неминуемое возмездие. И я невольно крепче цепляюсь за его запястье.
– На себя в зеркало орать будешь, – шепчет тихо-тихо, а на его губах расцветает злорадная ухмылка.
– На себя в зеркало я любоваться буду, – отвечаю ему в том же тоне, несмотря на внутреннюю напряженность. – Все, хватит, отвези меня домой уже, наконец, и я забуду хотя бы на ночь все это, как страшный сон, – отворачиваюсь от него, глядя на огни вдоль дороги.
Хотя, кому я это пытаюсь донести?
Он словно и не слышит.
Снова в каких-то своих мыслях пребывает, внимательно разглядывая меня. То ли реально вспомнить пытается, то ли…
– Завтра, на работу, к восьми. И юбку смени на менее тесную, чем сегодня, – выдает непонятно с какой стати.
И если связанные с изменением решения по поводу моего увольнения мотивы я еще могу понять, то вот остальное…
– Юбка тебе чем не угодила? – обалдеваю с его просьбы. – И у меня еще неделя отпуска, если ты не знал.
– Ты в компании год не отработала. И такой отпуск разрешается на усмотрение вышестоящего руководства. А я хочу, чтоб ты вышла на работу. И юбка твоя эта мне не понравилась. Неудобная она, – сообщает, как данность.
Мои нервы к концу дня однозначно сбоят, потому что я начинаю улыбаться, как дурочка. И остановить себя не получается. А еще представляю, как он пытается втиснуть себя в ту самую юбку. Иначе, с чего бы ему считать ее неудобной? Если только, чтоб самому поносить. О другом просто думать сейчас не могу.
– Хорошо, ладно, – сдаюсь, лишь бы поскорее избавиться от стоящего напротив.
Заодно вспоминаю о другой своей юбке, которая свободная и длиной в пол. А главное, она с запахом, так что на него точно налезет!
– Вот и договорились, – тоже улыбается Игнат.
Только улыбка у него нахальная.
– Как придешь на работу, ко мне зайди. Вспоминать тебя буду, – подмигивает и все-таки отступает.
Э-э…
В каком смысле?
Зачем вспоминать?
Не надо меня вспоминать!
Я не хочу!