Учитель истории Максим Иванович Тачкин сидел, склонив голову к журналу, и тихо зловеще перелистывал его.
– Вызовем мы... ну, хотя бы... Синюхина Николая!
Синюхин Николай побледнел, потупил голову, приблизился к кафедре и открыл судорожно искривленный рот.
– Ну-с? – поощрил его Тачкин.
– Я урока не знаю... – смотря в окно, испуганно заявил Синюхин.
– Да? – наружно удивился Тачкин. – Почему? Не можешь ли ты мне объяснить?..
Синюхину Николаю нужно было объяснить, что система «от сих до сих» и «повторить то, что было задано в прошлую среду» – настолько сухая система, что она никак не могла заинтересовать Синюхина. Мог бы Синюхин сказать и то, что он пытался несколько раз вчитаться в книгу, несколько раз начинал «от сих», но сухие, не будившие пылкого воображения факты путались в голове, рассыпались и своей ненужной громоздкостью мешали Синюхину добраться «до сих», до этих милых, манящих каждого прилежного, зубрящего ученика своим уютом и грядущей свободой – «сих».
Синюхин не хотел откровенничать с учителем.
– У меня голова болела... мама захворала... в аптеку бегал...
– Ой-ой-ой, – засмеялся Тачкин. – Как много! А поставлю-ка тебе, Синюхин Николай, единицу. А?
Он посмотрел внимательно в лицо ученику Синюхину и, заметив на нем довольно определенное, лишенное двусмысленности, выражение, отвернулся и задумался...
– Воображаю, как он сейчас ненавидит меня. Воображаю, что бы он сделал со мной, если бы я был на его месте, а он – на моем.