Глава вторая

Рон Уильямсон родился 3 февраля 1953 года и был единственным сыном и последним ребенком Хуаниты и Роя Уильямсон. Рой работал коммивояжером в компании «Роли». Аду было невозможно представить себе без Роя, бредущего по обочине в пиджаке и галстуке, с тяжелым чемоданом образцов пищевых добавок и специй. Карман у него всегда был набит конфетами для детей, которые весело его приветствовали. Это был тяжелый способ зарабатывать на жизнь, изнурительный физически, а по вечерам приходилось еще часами составлять бумажную отчетность. Комиссионные были скромными, и вскоре после рождения Ронни Хуанита нашла работу в городской больнице.

Поскольку оба родителя работали, Ронни, естественно, поступил под опеку своей двенадцатилетней сестры Аннет, для которой не было большего счастья, чем кормить братишку, купать его, играть с ним, баловать и портить, – он был для нее чудесной живой игрушкой, которую ей посчастливилось получить. Если Аннет не была в школе, она нянчила братишку, а заодно убирала дом и готовила еду.

Средней сестре, Рини, было пять лет, когда родился Рон, и хотя она не имела ни малейшего желания возиться с ним, вскоре они стали друзьями по играм. Аннет, конечно, руководила и ею, так что по мере взросления Рини и Ронни нередко объединялись против своей воображавшей себя мамочкой опекунши.

Хуанита была ревностной христианкой, женщиной властной, и водила всю семью в церковь каждые воскресенье и среду, а также во все прочие дни, когда там велась служба. Дети никогда не пропускали воскресную школу, летние лагеря, религиозные бдения, собрания общины, даже редкие венчания и отпевания. Рой был менее набожен, но дисциплинированно придерживался установленного образа жизни: добросовестно посещал церковь, не брал в рот спиртного, не играл в азартные игры, не ругался, не танцевал и был беззаветно предан семье. Он строго соблюдал заведенные правила и, не задумываясь, снимал ремень, грозя им, а то и охаживая разок-другой по мягкому месту – главным образом единственного сына.

Семья принадлежала к энергичной, обожающей духовные песнопения пастве Первой пятидесятнической церкви святости. Будучи пятидесятниками, члены конгрегации верили в важность истовой молитвы, в необходимость постоянно подпитывать персональные отношения с Христом, хранить преданность церкви во всех аспектах ее деятельности, усердно изучать Библию и любить друг друга. Отправление их религиозных обрядов было мероприятием не для слабаков: оглушительная музыка, страстные проповеди, порой на незнакомых языках, требующие от паствы эмоциональной отдачи, мгновенные чудесные исцеления путем «возложения рук» и полнейшая открытость в громогласном выражении любых чувств, какие ниспошлет Святой Дух.

Маленьким детям рассказывали красочные истории из Ветхого Завета и заставляли заучивать самые известные библейские стихи. Их с ранних лет побуждали «принять Христа», признавать свои грехи, просить Святого Духа войти в их жизнь, чтобы обессмертить души, и последовать примеру Христа, приняв публичное крещение. Ронни принял Христа в возрасте шести лет. После долгих весенних религиозных бдений его окрестили в Голубой реке, протекавшей к югу от города.

Уильямсоны жили тихо в небольшом доме на Четвертой улице, в восточном секторе Ады, неподалеку от колледжа. Чтобы расслабиться, они навещали живших в пределах досягаемости родственников, с готовностью выполняли любую работу в церкви и изредка совершали походы в ближайший парк-заповедник штата. Спортом в их семье почти не интересовались, но это решительно изменилось, когда Ронни открыл для себя бейсбол. Сначала он играл с ребятами на улице. Это были беспорядочные игры с дюжиной вариаций и бесконечной переменой правил. Однако с самого начала стало ясно, что посыл у мальчика мощный и руки ловкие. Он закручивал биту с левой стороны площадки. День ото дня игра захватывала его все больше, и вскоре он уже не отставал от отца, канюча, чтобы тот купил ему перчатку-ловушку и биту. Лишних денег в доме не водилось, но Рой отправился с Роном в спортивный магазин, и с тех пор установился ежегодный обычай: рано по весне они ехали в «Хейнес» выбирать новую перчатку. Обычно ею оказывалась самая дорогая из имевшихся в наличии моделей.

Рон хранил перчатку в углу своей спальни, где соорудил настоящий алтарь Микки Мэнтлу – величайшему игроку команды высшей лиги «Янки» и величайшему оклахомцу. Для мальчишек по всей стране Мэнтл был идолом, в Оклахоме его почитали за божество. Каждый игрок оклахомской младшей лиги мечтал стать следующим Микки, в том числе и Ронни, который пришпиливал его фотографии и бейсбольные карточки на висевшую в углу спальни доску для постеров. К шести годам он назубок знал всю статистику игр Мэнтла, а также многих других игроков.

Если Ронни не играл на улице, то сидел в гостиной и в полную мощь руки размахивал битой. Дом был очень тесным, мебель скромной, но незаменимой, и мать, заставая его за этим занятием и видя, как он едва не задевает то лампу, то стул, всякий раз выгоняла его из дома. Впрочем, он возвращался уже через несколько минут. Для Хуаниты ее мальчик был особенным. Правда, немного избалованным, но ничего дурного он, разумеется, сделать не мог.

Его поведение порой ставило в тупик. Он мог быть милым и чувствительным, открыто демонстрировать матери и сестрам свою любовь, а в следующий момент становился дерзким, эгоистичным и предъявлял непомерные требования всем членам семьи. Предрасположенность к мгновенной перемене настроений в нем заметили рано, но особо это никого не настораживало. Просто Ронни порой бывал трудным ребенком. Быть может, потому, что он младший, а в доме полно женщин, которые в нем души не чают.


В любом маленьком городке есть свой тренер младшей лиги, влюбленный в игру и постоянно рыщущий в поисках свежих талантов, даже среди восьмилеток. В Аде таким парнем был Дьюэн Сандерс, тренер «Полицейских орлов». Он работал на угловой заправочной станции неподалеку от дома Уильямсонов, до него, конечно же, дошел слух об их парнишке, и вскоре тот уже был привлечен в команду. Несмотря на юный возраст Рона, было очевидно: парень далеко пойдет, что казалось странным, поскольку отец Рона почти ничего не знал о бейсболе. Ронни научился играть сам, на улице.

В летние месяцы бейсбол начинался рано. Собравшись, мальчишки обсуждали состоявшуюся накануне игру «Янки». Всегда только «Янки». Они изучали статистику иннингов, говорили о Микки Мэнтле и перебрасывались мячом в ожидании остальных игроков. Любая маленькая стайка мальчиков на улице означала игру, в ходе которой непременно доставалось какой-нибудь случайной машине или окну. Когда собиралось достаточно народу, компания перебазировалась на пустырь, где приступала уже к серьезной игре, длившейся весь день. Ближе к вечеру ребята расходились по домам только для того, чтобы помыться, надеть форму и поспешить в Кивани-парк для настоящей игры.

«Полицейские орлы» обычно были первыми – свидетельство безграничной увлеченности делом Дьюэна Сандерса и его преданности команде. Звездой «Орлов» слыл Ронни Уильямсон. Впервые его имя появилось на страницах «Ада ивнинг ньюз», когда ему было всего девять лет от роду: «“Полицейские орлы” сделали 12 хитов, в том числе два хоума, выполненные Роном Уильямсоном, у которого на счету также 2 дабла».

Рой Уильямсон не пропускал ни одного матча, наблюдая за игрой с самых дешевых мест верхнего яруса. Он никогда ничего не выкрикивал в адрес ампайра[2] или тренера, никогда не кричал ничего и сыну. Иногда после неудачной игры он мог дать ему лишь отеческий совет, обычно в связи с жизнью вообще. Рой, никогда не игравший в бейсбол, пока только постигал смысл игры. В этом отношении маленький сын обогнал его на много лет.

Когда Ронни исполнилось одиннадцать, он перешел в Детскую лигу Ады и был принят первым номером на контракт в команду «Янки», спонсировавшуюся Оклахомским банком. Именно он обеспечил команде сезон без поражений.

Когда ему было двенадцать и он продолжал играть за «Янки», городская газета начала отслеживать его успехи. «Оклахомский банк завоевал 15 очков в нижней части первого иннинга… Ронни Уильямсон сделал два трипла» (9 июня 1965 г.); «“Янки”сделали только три хоума… но бомбовые удары Роя Хейни, Рона Уильямсона и Джеймса Лэмба решили исход игры. Уильямсон выполнил трипл» (11 июня 1965 г.); «“Янки” Оклахомского банка дважды получали преимущество в первом иннинге… Рон Уильямсон и Карл Тилли сделали два из четырех хитов… каждый из которых был даблом» (13 июля 1965 г.); «Тем временем команда Оклахомского банка вырвалась на второе место… Ронни Уильямсон сделал два дабла и один сингл» (15 июля 1965 г.).


В шестидесятые годы «Бинг хай скул» располагалась в восьми милях от городской черты Ады. Она считалась сельской школой и была гораздо меньше, чем раскинувшаяся на большой территории городская. Хотя жившие по соседству с Роном дети могли при желании, и если бы согласились ездить сами, учиться в городской школе, практически все они выбирали эту, меньшую, главным образом потому, что школьный автобус из Бинга шел через восточную окраину Ады, а автобус городской школы – нет. Таким образом, большинство ребят с улицы, где жил Рон, учились в Бинге.

В седьмом классе Ронни выбрали старостой, а на следующий год – председателем ученического совета и – неофициально – лидером восьмых классов.

В девятый, первый старший, класс бингской школы он пришел в 1967 году в числе шестидесяти других учеников.

В Бинге не играли в футбол – эта привилегия негласно оставалась за Адой, чьи сильные команды каждый год соревновались за звание чемпиона штата. В бингской школе королем спорта был баскетбол, и Ронни, перейдя в девятый класс, начал играть в него, освоив игру так же быстро, как бейсбол.

Он никогда не был книжным червем, но читать любил и получал только отличные и хорошие отметки. Любимым его предметом была математика. Устав от учебников, Ронни зарывался в словари и энциклопедии. Он зацикливался на определенных темах и любил поразить товарищей словами, каких те в жизни не слышали. Если выяснялось, что собеседники не понимают смысл этих слов, он самодовольно стыдил их. Рон, например, изучал биографии всех американских президентов, запоминал множество мельчайших подробностей и месяцами говорил только об этом. Постепенно отходя от своей церкви, он тем не менее все еще помнил наизусть десятки стихов из Писания, которые часто цитировал, чтобы покрасоваться и выказать свое превосходство над окружающими. Но зачастую его «заморочки» вызывали у родных и друзей лишь снисходительные улыбки.

Спортсменом, однако, Ронни был и впрямь классным и поэтому пользовался в школе большой популярностью. Девушки его выделяли, он им нравился, они хотели с ним встречаться, и он, надо признать, не робел в их присутствии. Он стал уделять большое внимание внешнему виду и сделался привередлив в отношении своего гардероба. Ему хотелось иметь более шикарные вещи, чем те, какие могли позволить себе покупать ему родители, и он, не стесняясь, требовал их. Постепенно Рой начал приобретать для себя подержанную одежду, чтобы сын мог щеголять в дорогой.

Аннет, выйдя замуж, по-прежнему жила в Аде. В 1969 году они с матерью открыли в цокольном этаже старого «Жюльен-отеля» в центре города парикмахерский салон «Бьюти каса». Они усердно трудились, и вскоре их заведение стало популярным; теперь оно включало в себя и нескольких девушек по вызову, работавших на верхних этажах отеля. «Ночные бабочки» были неотъемлемой принадлежностью города в течение десятилетий и нанесли тяжелый урон нескольким законным бракам. Хуанита с трудом терпела их.

Выработавшаяся за долгие годы неспособность Аннет в чем бы то ни было отказать своему «маленькому братику» никуда не делась, и Ронни постоянно лестью выманивал у нее деньги на одежду и девушек. Обнаружив, что сестра имеет открытый счет в местном магазине одежды, он начал им пользоваться. Причем ему и в голову не приходило выбирать вещи подешевле. Иногда он спрашивал разрешения, чаще – нет. Аннет взрывалась, они ссорились, но в конце концов он хитростью все же заставлял ее оплатить его покупки. Она слишком сильно любила его, чтобы сказать «нет», и хотела, чтобы у ее братца было все только лучшее. В разгар любой стычки он всегда умудрялся ввернуть, как он любит ее, и, без сомнения, это было правдой.

И Рини, и Аннет тревожило то, что брат растет избалованным и слишком многого требует от родителей. Время от времени они набрасывались на него с упреками, случались серьезные ссоры, но Ронни всегда одерживал верх. Он плакал, просил прощения и в конце концов заставлял всех рассмеяться. Сестры иногда тайком друг от друга совали ему деньги, чтобы он мог купить себе то, чего не в состоянии были купить ему родители. Он мог быть эгоцентричным, требовательным, являясь всеобщим баловнем, вести себя совершенно по-детски – а потом вдруг, проявив незаурядную индивидуальность, заставить всю семью есть из его рук.

Все они безоглядно любили его, он платил им такой же любовью, и даже в разгар самой яростной перебранки все знали, что он обязательно получит то, чего хочет.


Летом по окончании девятого класса везунчики планировали провести каникулы в бейсбольном лагере ближайшего колледжа. Ронни тоже хотелось поехать, но Рой и Хуанита просто не могли за это заплатить. Он настаивал: это редкая для него возможность усовершенствоваться в игре и, возможно, обратить на себя внимание тренеров колледжа. Неделями он говорил только об этом и дулся, когда притязания его казались безнадежными. Наконец Рой нехотя согласился и взял кредит в банке.

Следующим «проектом» Рона стала покупка мопеда, вызвавшая протест со стороны родителей. Началась очередная серия отказов, упреков и разъяснений, что они не в состоянии это себе позволить и что вообще мопед – вещь опасная. Тогда Ронни заявил, что заплатит сам. Он впервые в жизни нашел работу – разносчиком газет – и начал откладывать каждое пенни. Накопив достаточно для первого взноса, он купил мопед и договорился с торговым агентом о дальнейших ежемесячных выплатах.

График погашения кредита рухнул, когда в город со своим шатром нагрянул проповедник секты «возрожденцев» Бад Чемберс. Его харизматические проповеди, сопровождавшиеся непрекращающейся оглушительной музыкой, собирали огромные толпы народа – провинциалам нашлось чем заняться по вечерам. Ронни пошел на первое же выступление, был глубоко впечатлен и на следующий вечер вернулся с большой частью своих сбережений. Когда по кругу передавали блюдо для пожертвований, он опорожнил все карманы. Баду, однако, требовалось больше, поэтому на третий день Ронни принес остальные свои деньги. А еще через день наскреб всю наличность, какую смог найти в доме или занять, и снова ринулся в шатер на очередную пламенную проповедь со своими добытыми тяжкими усилиями пожертвованиями. Целую неделю Ронни так или иначе умудрялся давать и давать, но когда Бад наконец покинул город, он обнаружил, что остался без гроша.

Потом он бросил работу, потому что она мешала бейсболу. Рой насобирал денег и расплатился за мопед.

Теперь, когда обе сестры жили отдельно, Ронни требовал, чтобы все родительское внимание безраздельно принадлежало ему. Менее обаятельный ребенок мог бы на его месте стать невыносимым, но Рон обладал невероятным талантом обольщения. Сам отзывчивый, дружелюбный и щедрый, он легко добивался бескорыстной щедрости со стороны семьи.

Когда Ронни начал учиться в десятом классе, к Рою обратился тренер футбольной команды из городской школы и предложил, чтобы его сын перешел в нее. Парень был прирожденным спортсменом, к тому времени вся Ада знала его как выдающегося баскетболиста и бейсболиста. Но Оклахома – штат футбольный, и тренер заверил Роя, что на футбольном поприще, в составе «Пум», мальчика ожидает более блестящее будущее. С его физическими данными, скоростью и уверенной рукой он может легко стать классным игроком, а возможно, будет замечен и на более высоких уровнях. Тренер обещал каждое утро заезжать за Роном и отвозить его в школу.

Решение, однако, оставалось за самим Роном, и он предпочел остаться в Бинге, по крайней мере еще на два года.


Сельская община Ашера затерялась близ шоссе номер 177 в двадцати милях к северу от Ады. Народу в ней живет немного – менее пятисот человек, – никакого «делового центра», заслуживающего упоминания, в городишке нет – всего лишь пара церквей, водонапорная башня да несколько асфальтированных улиц с разбросанными вдоль них стареющими домами. Гордость Ашера – прекрасная бейсбольная площадка, расположенная на Дивижн-стрит, позади крохотной заштатной городской школы.

Как большинству очень маленьких городков, Ашеру было бы нечем похвастать, если бы вот уже сорок лет его школьная бейсбольная команда не оставалась самой титулованной в стране. Ни одна средняя школа, ни частная, ни государственная, за всю историю страны не одержала столько побед, сколько «Ашерские индейцы».

Все началось в 1959 году, когда в город приехал молодой тренер по имени Мерл Боуэн. Он принял тяжелое наследство – в 1958 году команда не выиграла ни одной игры. Положение быстро изменилось. Не прошло и трех лет, как ашерская школа завоевала свой первый национальный титул, за которым последовали десятки других.

По причинам, которые едва ли когда-нибудь станут известны, Оклахома разрешает проводить школьные соревнования по бейсболу и осенью, но только тем школам, которые слишком малочисленны для занятий футболом. За время работы тренера Боуэна в Ашере его команды нередко побеждали в масштабах штата осенью и завоевывали новый титул уже следующей весной. Был один замечательный период, когда ашерская команда выходила в финал соревнований шестьдесят раз подряд, то есть в течение тридцати лет кряду – осенью и весной.

За сорок лет команды тренера Боуэна выиграли 2115 игр, проиграли только 349, привезли домой сорок три высших спортивных трофея и подарили десятки своих воспитанников студенческим командам и командам профессиональной младшей лиги. В 1975 году Боуэн был удостоен звания тренера года среди тренеров школьных команд страны, и город отблагодарил его, реконструировав и назвав его именем бейсбольное поле Ашера. В 1995 году Боуэн снова завоевал титул тренера года.

– Это не моя заслуга, – скромно сказал он, оглядываясь на минувшие годы. – Это заслуга ребят. Я никогда не принес команде ни одного очка.

Сам очков команде он, может, и не принес, но побеждали ребята благодаря ему. Начиная с августа, когда температура в Оклахоме зачастую достигает ста градусов[3], Боуэн собирал свою маленькую группу игроков и планировал очередную атаку на серию плей-офф штата. Резерв у него был невелик: выпускной класс ашерской школы обычно насчитывал около двадцати человек, половина из них – девочки, так что ему было не привыкать иметь в команде всего двенадцать игроков, включая одного-другого восьмиклассника из подающих надежды. Чтобы быть уверенным, что никто не выпадет – в столь маленькой команде каждый был на счету, – первым правилом Боуэна было снабдить всех формой.

Потом он приступал к работе с ребятами, начиная с трех дней в неделю. Тренировки были более чем суровыми – многочасовые общеразвивающие упражнения, спринтерский бег, пробежки между базами, доскональное изучение основ игры. Боуэн был приверженцем неустанной практики, крепких ног, преданности и – превыше всего – спортивного поведения. Ни один игрок ашерской команды ни разу не позволил себе поспорить с ампайром, в раздражении бросить на землю шлем или сделать что бы то ни было, чтобы поставить противника в неловкое положение. Если только было возможно, ашерцы старались не выигрывать у заведомо слабой команды со слишком крупным счетом.

Тренер Боуэн всячески уклонялся от игр со слабейшими, особенно весной, когда розыгрыш длился дольше и график игр можно было составить более гибко. Ашерцы славились тем, что не боялись мериться силами с большими школами и побеждали их. Они регулярно громили команды Ады, Нормана и команды класса 4А и 5А из Оклахома-Сити и Талсы. По мере того как росла слава ашерских бейсболистов, их противники предпочитали ездить в Ашер, чтобы играть на идеальной площадке, которую поддерживал в идеальном же состоянии лично тренер Боуэн. Чаще всего они покидали город в отнюдь не ликующем автобусе.

Все команды Боуэна были в высшей степени дисциплинированны и, по мнению спортивных обозревателей, имели отличную физическую форму. Ашер стал магнитом для многих серьезных игроков с большими амбициями, и, конечно, Ронни Уильямсон неизбежно должен был найти дорогу в ашерскую школу. Во время летних сборов он познакомился и подружился с Брюсом Либой, ашерским жителем и, очевидно, вторым по силе игроком в округе, стоявшим всего на одну-две ступеньки ниже Ронни. Они стали неразлучны и вскоре решили на следующий год вместе играть в Ашере. Вокруг поля Боуэна крутилось немало скаутов – «разведчиков», ищущих пополнение как для любительских, так и для профессиональных команд, а у ашерцев были отличные шансы победить в чемпионате штата осенью 1970-го и весной 1971-го. После этого Рон стал бы гораздо более заметен в бейсбольном мире.

Переход в ашерскую школу означал необходимость снимать жилье, что потребовало бы очередной тяжкой жертвы от родителей. Денег у них всегда было в обрез, к тому же Рою и Хуаните пришлось бы без конца сновать из Ады в Ашер и обратно. Но Ронни был настроен решительно. Он, как и большинство тренеров и «разведчиков» в регионе, не сомневался, что летом после окончания школы окажется претендентом номер один для дублирующего состава многих команд, считал, что уже почти ухватил за хвост мечту стать профессионалом и что осталось сделать лишь последнее усилие.

Разговоры о том, что он может стать следующим Микки Мэнтлом, носились в воздухе, и Ронни слышал их.

При неафишируемой помощи некоторых поклонников бейсбола Уильямсоны сняли небольшой домик в двух кварталах от ашерской средней школы, и в августе Ронни прибыл в тренировочный лагерь Боуэна. Поначалу он был обескуражен интенсивностью физической подготовки, тем, сколько времени приходилось бегать, бегать, бегать. Тренеру пришлось несколько раз объяснять своей новой звезде, что железные ноги – решающее условие успеха и для хитера, и для питчера, и для аутфилдера, для пробежек до базы, для дальних бросков и для того, чтобы при дефиците запасных игроков суметь выстоять в последних иннингах второй игры, даже когда два матча играются в один день. Ронни не был склонен разделять эту точку зрения, однако вскоре суровая этика неустанной работы, которую вслед за тренером исповедовали Брюс Либа и другие ашерские игроки, повлияла и на него. Он принял правила и вскоре обрел отличную спортивную форму. Один из всего четверых старшеклассников в команде, он вскоре был признан неофициальным капитаном и – наравне с Либой – лидером.

Мерлу Боуэну нравились его габариты, его скорость, его мощные броски из центра поля. Рука Рона выстреливала мяч как пушка, а удар битой слева обладал незаурядной мощью. Иные из его подач навылет были поистине выдающимися. С началом осеннего сезона «разведчики» вернулись, и многие из них всерьез положили глаз на Рона Уильямсона и Брюса Либу. При том что в чемпионате участвовали в основном маленькие школы, не имевшие футбольных команд, ашерцы проиграли только одну игру и, пройдя в финал, завоевали очередной титул. Рон принес команде 468 очков, сделав шесть хоум-ранов. Брюс, его друг-соперник, принес 444 очка и сделал шесть хоумеров. Они негласно соревновались друг с другом, и оба были уверены, что идут прямиком в высшую лигу.

Вне поля они также стали проявлять бешеную активность – пили пиво по выходным и открыли для себя марихуану. Они приударяли за девушками и имели успех, поскольку в Ашере любили своих героев. Бесконечные вечеринки вошли в привычку, клубы и пивные в окрестностях Ады притягивали их необоримо. Если они слишком сильно напивались и боялись возвращаться в Ашер, то заваливались к Аннет, будили ее и, не уставая извиняться, просили чем-нибудь накормить. Ронни, конечно, умолял сестру ничего не рассказывать родителям.

Тем не менее, соблюдая осторожность, им удавалось избегать неприятностей с полицией, поскольку они очень боялись гнева Мерла Боуэна и многого ожидали от весенних игр 1971 года.

Баскетбол в Ашере был для бейсбольной команды всего лишь хорошим способом поддерживать физическую форму в межсезонье. Рон играл на месте форварда и приносил самое большое количество очков. Несколько «разведчиков» из небольших колледжей проявили к нему интерес, оставшийся, однако, без взаимности с его стороны. По мере того как приближалось начало бейсбольного сезона, он стал получать письма от бейсбольных рекрутеров, которые обещали через несколько недель приехать посмотреть его в игре, просили сообщить расписание и предлагали провести лето в отборочном лагере. Брюс Либа тоже получал подобные письма, и они веселились, сравнивая свою корреспонденцию, – то от «Филлиз» и «Кабс», то от «Энджелз» и «Атлетикс».

В конце февраля, по завершении баскетбольного сезона, в Ашере наступало время главных событий.

Команда сначала разогревалась несколькими легкими победами, а затем, когда в город приезжали соперники из крупных школ, переходила на свой привычный уровень. Рон начинал горячо и не остывал до конца. «Разведчики» шушукались, команда побеждала, жизнь была хороша. Поскольку воспитанники Боуэна соревновались с лучшими из лучших, они каждую неделю имели возможность видеть, что такое классная подача. На глазах у все прибывающих скаутов Рон в каждой игре доказывал, что может справиться с любой. В том сезоне он принес команде 500 очков, сделав пять хоум-ранов и сорок шесть ранов. «Разведчикам» нравились его физическая сила и дисциплинированность на площадке, скорость, с какой он достигал первой базы, и, разумеется, его мощная рука. В конце апреля Рон был номинирован на премию Джима Торпа как выдающийся школьный спортсмен штата Оклахома.

Ашер выиграл двадцать шесть игр, проиграл пять и первого мая 1971 года наголову разбил Гленпул со счетом 5:0, в очередной раз став чемпионом штата.

Тренер Боуэн выдвинул кандидатуры Рона и Брюса Либы в сборную штата. Разумеется, они заслуживали чести, но едва сами себя ее не лишили.

За несколько дней до выпуска, перед лицом ожидавшей впереди решительной перемены в жизни, они осознали, что скоро ашерский бейсбол окажется для них позади и они уже никогда не будут так близки, как в минувшем году. Это требовалось отметить таким буйным разгулом, чтобы запомнился навсегда.

В те времена в Оклахома-Сити имелось три стрип-клуба. Они выбрали лучший, который назывался «Красная собака», и, прежде чем отправиться туда, прихватили литровую бутылку виски и упаковку из шести банок пива с кухни Либы. С этим добром они покинули Ашер и ко времени прибытия в «Красную собаку» были в стельку пьяны. В клубе они заказали еще пива и стали наблюдать за танцовщицами, которые с каждой минутой казались им все более привлекательными. Мальчишки пригласили двоих из них за свой столик и принялись сорить деньгами. Отец Брюса установил строгий «комендантский час» – возвращение домой не позднее часа ночи, – но стриптизерши и хмель сильно отодвинули его. Ребята с трудом вывалились из клуба лишь в половине первого, а езды до дома было два часа. Брюс на своем новеньком «камаро» с усиленным двигателем рванул на полной скорости, но вдруг остановился, потому что Рон сказал ему что-то обидное. Они начали ссориться и в конце концов решили выяснить отношения немедленно и на месте. Выкарабкавшись из машины, они затеяли кулачный бой прямо посреди Десятой улицы.

Однако, потолкавшись и полягавшись несколько минут, устали, быстро согласились на перемирие, забрались обратно в машину и продолжили путь. Ни один из них не помнил, из-за чего произошла ссора, эта подробность той ночи навсегда осталась покрытой туманом неизвестности.

Брюс пропустил нужный съезд, повернул не в том месте и решил сделать длинный объезд по незнакомым сельским дорогам, полагая, что сохраняет общее направление на Ашер. Поскольку «комендантский час» был уже нарушен, он мчался как угорелый. Его собутыльник в коматозном состоянии раскачивался на заднем сиденье. Вокруг царила непроглядная темень, пока Брюс не увидел красные огни, стремительно приближавшиеся сзади.

Впоследствии он помнил лишь, что остановился перед каким-то «Мясокомбинатом Уильямса», но плохо себе представлял, близ какого города находился. И даже – в каком округе.

Брюс вылез из машины. Патрульный из полиции штата исключительно вежливо поинтересовался, не выпил ли он.

– Да, сэр.

– Вы понимали, что превышаете скорость?

– Да, сэр.

Они поговорили еще немного, и казалось, что полицейский даже не собирался выписывать штраф, не то что арестовывать нарушителя. Брюс уже убедил его, что сможет осторожно доехать до дома, как вдруг Рон высунул голову из заднего окошка машины и грубо заорал что-то нечленораздельное.

– Кто это? – спросил офицер.

– Просто друг.

Друг выкрикнул что-то еще, и патрульный офицер велел ему выйти из машины. Почему-то Рон открыл дверцу не на шоссе, а с внешней стороны и выпал прямо в глубокий кювет.

Обоих арестовали и отвезли в тюрьму – сырое помещение, в котором не хватало кроватей. Тюремщик бросил на пол крохотной камеры два матраса, и парни, дрожащие, перепуганные, никак не трезвеющие, провели в ней остаток ночи. Позвонить отцам они не решились.

Для Рона эта ночь оказалась первой из множества проведенных за решеткой.

На следующее утро надзиратель принес им кофе, бекон и посоветовал позвонить домой. После долгих колебаний оба так и сделали и через два часа были отпущены. Брюс отправился домой на своей «камаро» один, Рону почему-то велели ехать в машине с мистером Либой и мистером Уильямсоном. Двухчасовая поездка показалась очень долгой, особенно в преддверии встречи с тренером Боуэном.

Оба отца настояли, чтобы их сыновья отправились прямиком к тренеру и рассказали ему правду, что те и сделали. Мерл, не произнеся ни слова, недвусмысленно дал им понять, что думает об их поведении, однако своего выдвижения не отозвал – оно касалось только их спортивных заслуг в минувшем сезоне.

До выпуска с друзьями больше никаких неприятностей не произошло. Брюс, которому поручили произносить торжественную речь, блистательно справился с задачей. С обращением к выпускникам выступил достопочтенный Фрэнк Эйч, всем известный окружной судья из соседнего округа Семинол.

В 1971 году ашерский выпускной класс состоял из семнадцати учеников, и почти для всех них окончание школы было знаменательным событием, вехой, которой гордились их семьи. Мало кто из родителей этих ребят имел возможность окончить колледж, иные не имели даже полного среднего образования. Но для Рона и Брюса церемония почти ничего не значила. Они все еще купались в славе чемпионов штата, куда более важной для них, чем школьный аттестат, и мечтали попасть в высшую лигу. Их жизни не должны были закончиться в сельской Оклахоме.

Спустя месяц оба были включены в сборную Оклахомы, а Рон занял второе место в рейтинге лучших школьных игроков 1971 года. Традиционная ежегодная игра сборной, составленной из звезд штата, проходила при огромном стечении публики, среди которой были «разведчики» всех команд высшей профессиональной лиги и многих колледжей. После игры двое из них – один от филадельфийской «Филлиз», другой от «Окленд эйз» – отозвали друзей в сторону и сделали каждому неофициальное предложение. Если они согласятся на бонус в 18 тысяч долларов каждому, то «Филлиз» возьмет в дублирующий состав Брюса, а «Окленд эйз» – Рона. Рон счел вознаграждение недостаточным и отказался. Брюса уже тогда начинали тревожить его колени, и он тоже полагал, что сумма недостаточна. Он попытался было выжать из «разведчика» побольше, сказав, что планирует два года поиграть в команде Семинолского двухгодичного колледжа. Предложи тот ему больше, Брюс, вероятно, и согласился бы, но больше ему не предложили.

Месяц спустя Рона отобрали в «Окленд атлетикс» во втором туре независимых выборов, он был назван сорок первым из восьмисот претендентов и первым из Оклахомы. «Филлиз» в свой дублирующий состав Брюса не взял, но предложил ему временный контракт. Он снова отказался, предпочтя колледж. Их мечта о том, чтобы стать профессионалами и играть в одной команде, начала меркнуть.

Первое официальное предложение «Оклендз эйз» казалось оскорбительным. Уильямсоны не имели, разумеется, ни агента, ни адвоката, но им и самим было ясно, что «Эйз» пытаются заполучить Рона по дешевке.

Рон один отправился в Окленд и встретился с руководством команды. Беседа между ними не была продуктивной, и Рон вернулся в Аду без контракта. Но вскоре ему снова позвонили, и во время второго своего визита он разговаривал с администратором Диком Уильямсом и несколькими игроками. Бейз-меном команды на второй базе был Дик Грин, дружелюбный парень, который вызвался показать Рону клубные помещения и игровое поле. Во время этой прогулки они столкнулись с Реджи Джексоном, самодовольной суперзвездой, самим «Мистером Оклендом». Узнав, что Рона предположительно берут в дублирующий состав, Реджи спросил, на какой позиции тот играет.

Дик Грин слегка подколол Реджи, ответив: «Рон – правый филдер». Правый фланг, разумеется, принадлежал Реджи. «Тогда, парень, ты так и умрешь в запасных», – бросил он и удалился. На том разговор и закончился.

«Оклендз эйз» не хотели платить крупный бонус, поскольку только планировали сделать Рона кетчером, но предстояло еще испытать его в этом качестве. Переговоры шли медленно, денег по-прежнему обещали мало.

Собираясь за обеденным столом, семья обсуждала возможность поступления Рона в колледж. Рона как талантливого спортсмена буквально умоляли стать стипендиатом Университета Оклахомы, и родители настаивали, чтобы он не пренебрегал этой возможностью. Для него это был единственный шанс получить специальное образование, шанс, который может больше никогда не представиться. Рон это понимал, но возражал, что поучиться в колледже успеет и потом. И когда «Окленд эйз» внезапно предложили ему 50 тысяч долларов за подписание контракта, он так же внезапно согласился и забыл о колледже.

Это стало громкой новостью для Ашера и Ады. Рон был лучшим из новичков в дублирующем составе, и поначалу шумное внимание к его персоне даже смущало его. Мечта сбылась, он стал профессиональным бейсболистом. Жертвы, принесенные родителями, начинают окупаться. Он чувствовал, что Святой Дух помог ему найти прямой путь к Богу, стал снова посещать церковь и во время одной воскресной вечери, подойдя к алтарю, помолился вместе с пастором, а потом, обратившись к прихожанам, поблагодарил братьев и сестер во Христе за их любовь и поддержку. Господь благословил его, он чувствовал себя по-настоящему счастливым. С трудом сдерживая слезы, он пообещал использовать свои возможности и таланты исключительно во славу Господа.

Потом он купил себе «олдсмобиль-катласс-суприм» и кое-что из одежды, а родителям – цветной телевизор. Остальные деньги проиграл в покер.


В 1971-м «Окленд атлетикс» принадлежала Чарли Финли, чужаку, который в 1968 году привез команду из Канзас-Сити. Он мнил себя визионером, но действовал скорее как клоун-фокусник: обожал устраивать переполох в бейсбольном мире такими, например, новациями, как необычайная многоцветная спортивная форма для игроков, девочки, подбирающие мячи вместо мальчиков, оранжевые мячи (у этой идеи жизнь оказалась особенно короткой) или «механический заяц», который доставлял новые мячи ампайру на «доме». Словом, Финли делал что мог, чтобы привлечь внимание. Он купил мула, назвал его Чарли О. и выгуливал вокруг бейсбольного поля, а то и заводил в гостиничные вестибюли.

Но, снабжая газеты материалом для крупных заголовков своими эксцентрическими выходками, он одновременно строил спортивную «династию». Наняв талантливого менеджера Дика Уильямса, он составил команду, которая включала Реджи Джексона, Роя Руди, Сэла Бандо, Берта Кампанериса, Рика Манди, Вида Блю, Кэтфиша Хантера и Роли Фингерса.

«Эйз» начала семидесятых, без сомнения, была самой классной бейсбольной командой. Подопечные Чарли Финли – первые и единственные – носили белые наклейки от скольжения на подошвах спортивных туфель и имели ослепительно яркую форму – в разных комбинациях в ней сочетались зеленый, золотистый, белый и серый цвета. По-калифорнийски невозмутимые, с длинными волосами, усами и бородками, игроки «Эйз» имели вызывающий вид. Для игры, чья история насчитывала к тому времени более сотни лет и требовала неукоснительного, даже благоговейного соблюдения традиций, они были возмутителями спокойствия, бунтарями. Но это была позиция. Страна все еще страдала похмельем 1960-х. Кому были нужны авторитеты? Все правила можно было ломать – даже в такой закоснелой сфере, как бейсбол.

В конце августа 1971 года Рон в третий раз отправился в Окленд, на сей раз как игрок дублирующего состава команды, член клуба, один из «своих парней» и будущая звезда, хотя ему еще только предстояло стать профессионалом. Встретили его хорошо – дружески похлопывали по спине и говорили ободряющие слова. Ему было восемнадцать лет, но со своим круглым детским лицом и челкой до глаз выглядел он не более чем на пятнадцать. Ветераны знали, что шансы у него невелики, как у всякого паренька, впервые подписывающего контракт, но делали все, чтобы он не чувствовал себя чужим. Ведь каждому когда-то довелось побывать в его шкуре.

Менее десяти процентов тех, кто получал контракты с испытательным сроком, попадали в высшие лиги после первых же игр, но восемнадцатилетний юнец ни о каких сомнениях и слышать ничего не желал.

Рон слонялся вокруг бейсбольного поля и скамеек для запасных, постоянно ошивался возле игроков, участвовал в разминках, наблюдал, как весьма жидкая струйка зрителей втекает на стадион оклендского округа Аламедия. Задолго до начала игры он усаживался в первом ряду позади скамей «Эйз», чтобы наблюдать за игрой своей новой команды. На следующий день он возвращался в Аду, еще более, чем всегда, решительно настроенный легко просквозить через период дублерства и к двадцати годам, от силы к двадцати одному, войти в зенит славы. Увидев, почувствовав и впитав в себя наэлектризованную атмосферу стадиона высшей лиги, он сильно изменился. Отрастил длинные волосы и попытался было отпустить усы, однако природа отказалась ему в этом помочь. Его друзья думали, что он богат, и он, разумеется, из кожи вон лез, чтобы поддерживать их в этом заблуждении. Он даже вел себя не так, как большинство жителей Ады и окрестностей, – более сдержанно, ведь теперь он был калифорнийцем!

В течение всего сентября Рон с восторгом наблюдал, как «Эйз» выиграла 101 игру и решила исход борьбы в Западном дивизионе Американской лиги. Скоро он будет там, с ними, в качестве кетчера или центрового, в такой же яркой форме, с длинными волосами и все такое прочее, он станет частью самой лучшей бейсбольной команды страны.

В ноябре он подписал контракт с производящей жвачку фирмой «Топпс чьюинг гам», передав ей эксклюзивное право печатать и любым иным способом воспроизводить на бейсбольных карточках и постерах его имя, лицо, фотографии и подпись.

Как любой мальчишка из Ады, он собирал такие карточки тысячами, хранил, менялся, вставлял в рамки, таскал за собой в коробке из-под обуви и экономил карманные деньги, чтобы купить еще. Микки Мэнтл, Уайти Форд, Йоджи Бера, Роджер Марис, Уилли Мэйз, Хэнк Аарон – карточки этих игроков ценились очень высоко. Теперь и у него будет своя карточка!

Мечта быстро сбывалась.


Однако первым местом, куда его сдали в аренду, стала команда «Куз бэй», Орегон, класс А в Северо-Западном дивизионе, весьма далеко от Окленда. Достижения, показанные им до того, весной 1972 года, на тренировках в Месе, штат Аризона, большого впечатления не произвели. Никто не свернул себе шею, следя за ним на поле, ничьего особого внимания он не привлек, и Окленд все еще не мог решить, как его использовать. Его поставили на основной базе, но этой позиции он не знал. Тогда его перевели в питчеры – просто потому, что у него был сильный бросок.

Поздней весной, в разгар тренировок, Рона постигло несчастье: прободение гнойного аппендицита, пришлось возвращаться в Аду на операцию. В ожидании, пока организм придет в норму, Ронни, чтобы скоротать время, начал пить. В местной «Пицца-хат» пиво было дешевым, а когда это заведение ему надоедало, он направлял свой «катласс» в «Элкс Лодж» и взбадривался несколькими бурбонами с колой. Он устал от ожидания, хотел поскорее выйти на бейсбольное поле хоть где-нибудь и, сам не зная почему, находил утешение в пьянстве. Наконец ему позвонили, и он отправился в Орегон.

Играя за «Куз бэй», он сделал 41 хит при 155 эт-бэтах и имел невпечатляющий средний показатель 265 очков. Он успел поучаствовать в сорока шести играх, несколько иннингов отыграл на второй базе. Позднее в том же сезоне его контракт был передан в аренду «Берлингтону», Айова, из Средне-Западного дивизиона, все так же команде класса А. По горизонтали это было движение к лучшему, но по сути – отнюдь не продвижение вверх. За «Берлингтон» он отыграл всего семь игр, после чего сезон закончился, и он вернулся в Аду.

Все эти передвижения в младших лигах временны и мало что дают. Игроки не успевают толком ничему научиться, зато успевают прожить те небольшие деньги, которые им платят, а равно и те премиальные, на которые может расщедриться принимающий клуб. Живут они в мотелях, оплачивая номер за месяц вперед, или теснятся в крохотных квартирках. Если город расположен у шоссе, где ходят автобусы, то чаще – в мотелях, рядом с которыми располагаются бары, ночные и стрип-клубы. Игроки молоды, редко кто из них женат, они находятся вдали от своих семей, которые худо-бедно все же дисциплинировали их, и поэтому предрасположены к ночным загулам. Большинству из них едва исполнилось двадцать, они еще незрелы, только что вышли из-под родительской опеки, и все убеждены, что вот-вот начнут зарабатывать большие деньги, играя на знаменитых стадионах.

В каком-то смысле их жизнь нелегка. Игры начинаются в 19.00 и продолжаются порой дольше, чем до десяти вечера. Быстрый душ – и по барам. Всю ночь в загулах, днем отсыпаются – либо «дома», либо в автобусе, на ходу. Много пьют, волочатся за женщинами, играют в покер, курят травку… Такова сомнительная сторона жизни дублеров-резервистов. И Рон окунулся в нее с энтузиазмом.

Как любой отец, Рой Уильямсон с огромным любопытством и гордостью следил за сезонами своего сына. Ронни звонил лишь время от времени, писал еще реже, но Рою удавалось быть в курсе его персональной игровой статистики. Дважды они с Хуанитой ездили в Орегон посмотреть на игру сына. Ронни тяжело дался этот годичный испытательный срок, он с трудом приспосабливался к жестким приемам и резким финтам.

По возвращении Рона в Аду Рою позвонил тренер «Эйз». Его беспокоил образ жизни Рона – тот слишком много пил, поздно ложился спать, часто страдал похмельем. Парень явно позволял себе лишнее. Не то чтобы это было такой уж редкостью среди девятнадцатилетних юношей, впервые оказавшихся вдали от дома, но, возможно, строгое слово отца поможет его урезонить?

Рон тоже названивал. По мере того как лето подходило к концу, а он по-прежнему оставался в дублерском составе, он чувствовал себя все более недооцененным и невостребованным и сердился на руководство команды. Как можно повысить мастерство, сидя на скамейке запасных?

Ронни избрал рискованную и редко используемую стратегию: действовать в обход тренеров. Он позвонил в дирекцию «Эйз» и предъявил жалобу: долгое пребывание в группе А означает для него деградацию, он просто не имеет возможности достаточно играть и хочет, чтобы большие шишки, которые взяли его в резерв, знали об этом.

В дирекции он отклика не нашел. Имея в резерве сотни игроков, большинство которых были на несколько голов выше Рона Уильямсона, руководство команды не сочло его доводы убедительными. Им была известна игровая статистика Рона, и они понимали, что он борется за выживание.

Наконец с самого верха была спущена резолюция: пусть парень заткнется и играет в бейсбол.


Вернувшись в Аду в начале осени 1972 года и продолжая оставаться местным героем, приобретшим теперь еще и своего рода калифорнийский лоск и аффектацию, Рон все так же вечерами слонялся по барам. Когда «Окленд эйз» в конце октября впервые победила в национальном первенстве, он устроил в местной пивной шумное празднование. «Это моя команда!» – без устали выкрикивал он, тыча в экран телевизора под восхищенными взглядами собутыльников.

Однако привычки Рона внезапно изменились, когда он познакомился и начал встречаться с Пэтти О’Брайан – красивой молодой девушкой, бывшей «Мисс Ада». Их отношения быстро перешли в серьезную стадию, они стали видеться регулярно. Она была правоверной баптисткой, не брала в рот спиртного и не терпела дурных привычек Рона. А он был только рад избавиться от них и пообещал полностью исправиться.


Настал 1973 год, а Рон по-прежнему ни на шаг не приблизился к высшим лигам. После очередного бездарного весеннего сезона в Месе его отправили в «Берлингтон биз», где он сыграл всего пять игр и был передан дальше, в «Ки-Уэст Кончес» – команду штата Флорида. Класс А. Пятьдесят девять игр – и печальный результат: всего 137 очков.

Впервые в жизни Рон усомнился, что ему вообще удастся когда-нибудь пройти в высший эшелон. Имея за плечами два весьма посредственных сезона, он усвоил наконец, что профессиональная игра, даже в команде класса А, – нечто куда более трудное, нежели то, что он видел в ашерской средней школе. Здесь у любого питчера и подача была мощнее, и финты резче. Все игроки были хороши, и некоторые вполне заслуживали перехода в высшие лиги. Бонус, полученный Роном при подписании контракта, был давно отчасти истрачен, отчасти пущен на ветер. Собственное улыбающееся лицо на бейсбольной карточке теперь уже не вызывало того восторга, какой оно вызывало еще два года назад. К тому же Рону казалось, что все вокруг смотрят на него вопрошающе. Друзья и просто добропорядочные граждане Ады и Ашера ждали, чтобы он оправдал их надежды, сделал их медвежий угол знаменитым. Он обязан был стать вторым великим оклахомцем. Микки слава настигла в девятнадцать лет. Рон от него уже отстал.

Он вернулся в Аду, снова стал встречаться с Пэтти, и та весьма настоятельно рекомендовала ему найти какую-нибудь осмысленную работу на период межсезонья. Какой-то ее дядюшка знал кого-то в Техасе, и Рон отправился на машине в Викторию, где несколько месяцев проработал у этого подрядчика кровельщиком.

3 ноября 1973 года Рон и Пэтти сыграли пышную свадьбу в Первой баптистской церкви Ады, приходской церкви Пэтти. Рону было двадцать лет, и он все еще только подавал надежды.

Но Ада по-прежнему видела в Роне Уильямсоне своего величайшего героя. А теперь он был еще и женат на королеве красоты, девушке из приличной семьи – значит, стал совсем уж неуязвим.


В феврале 1974 года молодожены отправились в Месу, где у Рона должны были быть весенние тренировки. Молодая жена послужила ему дополнительным стимулом для того, чтобы начать наконец восхождение наверх. На 1974 год у него был контракт с «Берлингтоном», но он не собирался туда возвращаться. Ему обрыдли Берлингтон и Ки-Уэст, и раз «Эйз» снова посылает его в подобные места, значит, ему явно дают понять, что перспективным игроком его больше не считают.

Он стал тренироваться еще усерднее, еще больше бегал, сверхурочно практиковался во владении битой – словом, работал так же рьяно, как когда-то в Ашере. Но однажды во время обычной игровой тренировки, совершив мощный бросок ко второй базе, он почувствовал резкую боль в плече. Он старался не обращать на нее внимания, убеждал себя, что такое случается с каждым игроком, что нужно просто продолжать играть – и все пройдет. Да, все пройдет, это всего лишь небольшое весеннее обострение от тренировок. Но боль вернулась на следующий день, причем с еще большей силой. К концу марта Рон еле-еле перебрасывал мяч в пределах площадки.

31 марта «Эйз» порвала с ним, и они с Пэтти отправились на машине в длинный обратный путь в Оклахому.

Не заезжая в Аду, они обосновались в Талсе, где Рон нашел работу в качестве представителя сервисной службы компании «Белл телефон». Это не было для него началом новой карьеры, скорее, оплаченным отпуском по болезни, в течение которого он ждал, чтобы перестала болеть рука, а пуще того – чтобы ему позвонил кто-нибудь из бейсбольного мира, кто-нибудь, кто по-настоящему знал и ценил его. Безуспешно прождав, однако, несколько месяцев, он стал звонить сам, но нигде никто не проявил к нему интереса.

Пэтти нашла работу в больнице, и они принялись обустраиваться. Аннет начала посылать им пять – десять долларов в неделю – на тот случай, если у них возникнут проблемы с оплатой счетов. Это скромное вспомоществование прекратило поступать после того, как Пэтти позвонила Аннет и объяснила, что Рон тратит эти деньги на пиво, чего она не одобряла.

Возникли трения. Аннет беспокоило, что брат снова начал пить. О том, что на самом деле происходило в его семье, она почти ничего не знала. Пэтти по натуре была очень скрытна, робка и никогда с Уильямсонами не откровенничала. Аннет с мужем навещали пару всего раз в год.

Когда Рона обошли повышением по службе, он во имя высшей справедливости уволился из «Белл» и стал агентом по страхованию жизни. Шел уже 1975 год, а у него по-прежнему не было контракта ни с одной бейсбольной командой, и никто не обращался к нему в поисках забытых талантов.

Но со своей спортивной уверенностью в себе и дружелюбием он прекрасно научился торговать страховками. Дела шли хорошо, и он обнаружил, что успех в работе и деньги доставляют ему удовольствие. Удовольствие он получал также от ночных бдений в барах и клубах. Пэтти ненавидела пьянство и не желала терпеть его запоев. Курение травки тоже вошло у него в привычку, которая была ей отвратительна. Смена настроений случалась у него теперь все чаще и была все более резкой. Очаровательный молодой человек, за которого она вышла замуж, менялся на глазах.

Весной 1976 года Рон однажды ночью позвонил родителям и, истерически рыдая, сообщил, что они с Пэтти жестоко разругались и расстались. Рой с Хуанитой, а равно и Аннет с Рини были шокированы этой новостью, но надеялись, что брак удастся спасти. В конце концов, все молодые пары переживают свои катаклизмы. Ронни вот-вот позвонят, он снова наденет форму и возобновит спортивную карьеру. Их жизнь опять наладится, а нынешнее затмение забудется.

Но наладить брак Рона и Пэтти оказалось уже невозможно. В чем бы ни заключались разделявшие их проблемы, они предпочли их не обсуждать – просто спокойно подали заявление на развод, в качестве причины указав «несовместимость характеров». Разрыв был окончательным. Их брак не продержался и трех лет.


У Роя Уильямсона был друг детства по имени Харри Бречин, или Харри Кот, как его называли во времена его бейсбольной карьеры. Мальчики вместе выросли в Оклахоме, в городке Фрэнсис. Теперь Харри искал новых игроков для «Янки». Рой разузнал номер его телефона и передал его сыну.

Талант Рона уговаривать проявился снова: в июне 1976 года он убедил «Янки», что с рукой у него уже все в порядке, лучше, чем прежде. Повидав достаточно классных бросков, чтобы удостовериться, что он не может с ними справиться, Рон решил играть в меру своих возможностей – правой рукой. В конце концов, именно этим он всегда привлекал внимание скаутов. В Окленде постоянно обсуждали вопрос о том, чтобы перепрофилировать его в питчеры.

Он подписал контракт с командой класса А «Онеонта янки» из лиги Нью-Йорк-Пенн и не мог дождаться дня, когда покинет Талсу. Мечта возродилась вновь.

Несомненно, Рон обладал мощным броском, но зачастую понятия не имел, куда полетит мяч. Его техника была несовершенна, ему просто не хватало опыта. Он бросал слишком сильно и слишком резко, боль вернулась, сначала слабая, потом рука почти совсем ослабела. Двухгодичный перерыв неизбежно сказался, и по окончании сезона с ним опять не возобновили контракт.

И снова, минуя Аду, он возвратился в Талсу, к своим страховкам. Аннет заехала навестить его, и когда разговор коснулся бейсбола и провала Рона, он начал истерически безостановочно рыдать. Потом признался сестре, что у него бывают долгие и тяжелые приступы депрессии.

Снова окунувшись в жизнь дублеров, он вернулся к былым привычкам: слонялся по барам, приударял за женщинами и пил слишком много пива. Чтобы убить время, он присоединился к софтбольной команде и наслаждался положением большой звезды на малой сцене. Однажды холодным вечером он во время игры слишком резко послал мяч, и что-то случилось с его плечом. Он ушел из команды, распрощался с софтболом, но ущерб уже был причинен. Рон обратился к врачу и согласился пройти интенсивный курс лечения, однако почти не испытал облегчения.

Некоторое время он старался держать руку в покое, надеясь, что к весне все пройдет.

Последняя атака Рона на профессиональный бейсбол состоялась весной 1977 года. Ему удалось еще раз уговорить «Янки» взять его в команду. Весенние тренировки, по-прежнему в роли питчера, он преодолел и был направлен в Форт-Лодердейл, в местную лигу штата Флорида. Там он выдержал свой последний сезон, все 140 игр, половина из них – на выездах, с долгими перегонами в тряских автобусах. Месяц проходил за месяцем, использовали его весьма скудно. Питчером он отстоял всего в четырнадцати играх – тридцать три иннинга. Ему было двадцать четыре года, у него было травмированное плечо – и никакой перспективы излечения. Ашерская слава и Мерл Боуэн остались далеко позади.

У большинства игроков есть понимание неизбежного конца карьеры, у Рона его не было. Слишком много людей там, дома, рассчитывало на него. Слишком многим пожертвовала его семья. Он отказался от колледжа, от образования, чтобы стать игроком высшей лиги, значит, не имеет права бросить бейсбол. Потерпел он поражение и в браке, а к поражениям Рон не привык. Кроме всего прочего, он носил форму «Янки» – живой символ, постоянно питавший его мечту.

Он храбро додержался до конца сезона, потом его обожаемые «Янки» снова сократили его.

Загрузка...