Квартира на третьем этаже кирпичного здания, которую ей выделил ЖЭК, расположена в нескольких кварталах от ее участка, и Майя преодолевает их очень быстро. Заперев тележку в подвале, она поднимается по лестнице. Куклу и банку с черенком герани она перегрузила в пакет с конфетами и печеньем, рассудив, что ящик привлечет внимание соседей, а пакет – нет.
«Хоть бы пятно отстиралось. – Майя прокручивает в памяти события этого утра. – Суматошные все сегодня какие-то. И растеряхи знатные. Ладно, пусть живут, как знают. Главное, я в этом не замешана».
Она входит в прихожую, запирает дверь изнутри на задвижку и с облегчением вздыхает. Она дома, можно расслабиться.
Этот дом был построен сразу после войны: две двухэтажные части, соединенные между собой аркой, над которой была пристроена башенка, там и располагалась ее квартира с отдельным чердаком и двускатной крышей. Пленные немцы отстраивали то, что разрушили, со всей тщательностью, присущей их нации, – даже бездарное руководство строительством не смогло испортить ровной, под линеечку, кладки кирпича, абсолютно безупречных стен и прямых углов, выверенных с педантичной точностью. Правда, когда Майя въехала в эту квартиру, здесь царили грязь и разруха. Старый дом, давно требующий ремонта, четыре квартиры в подъезде – почти в каждой живут семьи с детьми и старухами. И эта однокомнатная халупа под самой крышей, как маленький остров ничьей земли. Третий этаж двухэтажного дома, что само по себе уже нонсенс, а тут одна-единственная квартира, и на лестничной клетке никого, и над головой только крыша и чердак, а под ногами – арка, а не квартира соседей. Но в тот день, когда Майя переступила порог своего будущего жилища, она увидела только пыль, мусор и грязь.
– Помещение нежилое. – Татьяна Васильевна вздохнула. – Тридцать лет почти никто здесь не жил, получердачное потому что. Зато теперь оно твое, не ведомственное, а именно твое, и ты его потихоньку приведешь в порядок, наши мастера помогут: я распоряжусь. И чердак тоже осваивай, остальные жильцы общим пользуются, а этот только к твоей квартире приписан. Помещение выделили тебе по городской программе помощи бездомным. А ты не зевай, работа дворником – это так, на первое время, иди на курсы какие-нибудь, нет денег – я тебе одолжу, получай нормальную профессию, не век же тебе дворы мести, молодая, неглупая, справишься. Ты моей Татьяне была опорой до последнего ее дня, считай, что я долг отдаю, устроила тебя так, как ее бы устроила, она бы этого хотела. Я Петровичу уже задание дала, сантехнику он тебе сегодня установит, без нее никак, начальник вчера еще подписал наряд, выделили ванну почти новую, смесители, а плиту газовую на неделе поставим, пока вот электрическая специально для тебя куплена, а в коробке набор кастрюль и чайник. Не благодари, это коллектив тебе на новоселье дарит, а от меня – вот, ложки-вилки, давай монету взамен, потому что здесь в ящичке и ножи имеются, а ножи не дарят, надо выкупать. Свет наши электрики проведут, и остальное тоже поможем. А сантехнику – это самое необходимое, так что прямо сейчас Петрович установит, он пока трезвый – руки золотые… а вот и он.
Петрович, местный сантехник, пожилой мужик с испитым лицом, и вправду оказался мастером – золотые руки. Майя помнит, как странно выглядела среди столетней пыли и грязи белая сантехника и новые трубы.
– Ты, девка, не смотри, что не из магазина. Все снято мной лично из квартир восьмого дома, что под снос пошел, хранил на всякий случай, резерв всегда нужен, хоть и неучтенный, а, однако ж, не раз пригодился, за это начальник меня и уважает – за хозяйственность, значит. Ну а насчет качества не сомневайся, я фуфло не держу, разбираюсь, значит. Качество здесь такое, что куда там испанскому. У меня имущество это лежало в целости, только ради сиротства твоего отдаю, значит. Все сделал в лучшем виде, Васильевну уважил, опять же, а если надо чего будет по моей части – обращайся, горемыка, чем смогу – помогу. Только водки мне никогда не давай, я в завязке. Даже если просить буду или ругаться – не наливай. Ну, бывай, обживайся.
Майя тогда до ночи отмывала грязные полы, обдирала клочья обоев, газет, выковыривала из щелей тряпки и вату. Мебели у нее не было, и первое время спала она на матраце прямо на полу. Но это неважно, потому что это была точка отсчета. Новая страница.
Сейчас у нее вполне современная квартира. Белые стены, белые потолки, белые двери, белоснежные занавески, белая мебель и покрывало на тахте, сияющий паркет. Она сама все сделала, своими руками – постепенно, по сантиметру приводя в порядок стены, полы, потолок. Майе нравится ее квартира, хотя она многое еще хочет здесь изменить, но и то, что уже есть, ей по душе.
– Ну-ка вылезай.
Она достает из пакета коробку с куклой. На коробке надпись – Габриэль. Это, похоже, имя такое.
– Нет, дорогая. Имя не годится, как и платье. И вовсе ты не Габриэль, ты Луиза, и платье тебе нужно из кружев цвета слоновой кости и золотистой тесьмы, и шляпа нужна… с лентами. В общем, сегодня сооружу, найду только ткань подходящую. Той, второй, не повезло, кто-то разбил ее и выбросил, дикие люди, ей-богу. Не нужна тебе игрушка – вынеси к мусорному баку и оставь, кто-нибудь возьмет – так нет, надо испортить, чтоб никому не досталась… вот народ у нас!
Кукла доверчиво смотрит на нее синими глазами в длинных ресницах, ее рыжие локоны блестят, на фарфоровом личике застыла приветливая улыбка.
– Придумали тоже – Габриэль… Нет уж.
Отложив куклу, Майя вынимает из-за пояса джинсов бумажник, уже изрядно прилипший к пояснице.
– Так, что здесь у нас?
В бумажнике оказалось неожиданно много денег – две тысячи долларов, десять тысяч рублей, кредитные карточки, Майя режет их на мелкие кусочки и спускает в унитаз. Так же поступает и с бумажником. Коробку, в которой нашла куклу, и ее платье она режет на полосы и сжигает на кухне, открыв окно. Мало ли. Береженого Бог бережет. Никаких документов или визиток в бумажнике Майя не нашла и отчего-то рада этому.
– Он просто валялся на земле.
Если б она нашла бумажник в том дворе, который приставлена убирать, она бы ни за что его не присвоила. Но он валялся на земле на чужой территории, никаких указаний на хозяина в нем не было, и Майя поняла, что часом позже его подберет неряха Светка, и тогда две недели подряд ей, Майе, возможно, придется убирать и соседний участок – такое было уже, и не раз. Светка склонна уходить в запои.
Достав из пакета рукав от куртки, Майя брезгливо осмотрела кровавое пятно.
– Угораздило же…
Набрав в миску воды, она утопила рукав и налила пятновыводитель.
Запихнув рабочую одежду в стиральную машинку, Майя наскоро нырнула под душ, переоделась и пошла на кухню. Сварив какао, налила его в чашку, чтоб остывал, а сама запарила овсянку, добавила в нее ложку хрена и вздохнула – времени все-таки в обрез, а надо бы еще почту проверить.
Расправившись с завтраком, она вымыла посуду и убрала ее на полку, тщательно протерев все поверхности. Она любит, когда все сияет чистотой.
В почте оказалось письмо – два ее лота на интернет-аукционе нашли своих покупателей. Майя пишет им стандартные письма и закрывает программу, выключает компьютер и, схватив сумку, идет в прихожую. Через пятнадцать минут она должна быть на работе.
– Хорошо, что рядом.
Огромный супермаркет «Восторг» находится в трех кварталах от ее дома. Его желтые стены ярко выделяются на фоне городских домов, большая стоянка практически пуста – без десяти девять, народ начнет подтягиваться где-то через час.
– Майка, где ты бродишь!
Лилька, ее напарница, нетерпеливо подпрыгивает. Она студентка, подрабатывает здесь так же, как Майя, и они вполне ладят.
– Нормально, че. Как раз вовремя.
Майя переодевается в красную форму работника супермаркета, надевает бейсболку с большим козырьком – она нравится ей, потому что козырек скрывает лицо.
– Идем, там Анка шумит уже.
Они бегут в комнату для персонала, где старшая смены выдает наряды.
– Скобликова и Михайлова, вы на тележках, как всегда. Урны почистите в конце смены, только не забудьте.
Майя довольна, работа непыльная – собирать тележки, которые бросают на стоянке покупатели, и отвозить их обратно в супермаркет. В первой половине дня их не так много, и тут главное смотреть, чтоб никто не наехал на тележку своей машиной, но и это дело нехитрое.
– Все, идите работать.
Майя идет за Лилькой, мысленно подсчитывая время – освободится в час, надо успеть домой, посмотреть почту, если придут деньги, то отослать лот, прибраться в подъездах дома, что справа от клумбы, и успеть на курсы.
– Майка, ты чего скучная такая?
– Ничего. Сегодня в соседнем дворе в мусорном баке труп нашли, представляешь?
– Труп? – Лилька округлила серые глазищи. – Бомж, что ли?
– Да вроде бы нет. Я сама-то не видела, знакомый один сказал.
– Что творится… Вечером из института меня отчим забирает, знаешь? Мама боится меня вечером одну отпускать.
– А, ты говорила, что твоя мать замуж вышла.
– Ага, на старости лет. – Лилька хохочет. – И ребенка родила. У меня теперь брат есть, прикинь? Ему полтора года, шкодливый ангел.
Лилька принципиально не берет денег у матери и отчима – она говорит, что это добавляет ей личной свободы. А потому до обеда она таскает с Майей тележки, а потом сразу едет в институт – учится на втором курсе иняза, там занятия начинаются отчего-то после обеда. Когда они выходят из раздевалки, Лилька становится совсем другой – сразу видно, что она чья-то любимая дочь, и ее работа здесь – просто блажь, и никакой необходимости в ней нет, но каприз есть каприз.
– У матери есть две приятельницы, у них арт-кафе «Маленький Париж», была там?
– Нет, но видела.
– Обязательно сходи, милое заведение. Особенно рекомендую в Кошачий зал заглянуть.
– Кошачий зал?
– Ну, да. – Лилька нетерпеливо машет рукой. – Он украшен фигурками кошек. О, это нечто! Блин, Майка, смотри!
Толстая дама нагрузила тележку выше крыши и не может съехать с бордюра.
– Подождите, не дергайте!
Вдвоем с Лилькой они поднимают тележку и помогают покупательнице довезти ее до машины без ущерба для соседних машин, уже заполнивших стоянку.
– Спасибо, девчонки. – Дама облегченно вздыхает, перегрузив в багажник последний пакет. – Вечно я набираю оптом…
– Приезжайте к нам еще! – Лилька улыбается в ответ. Она умеет вот так лучезарно улыбаться, словно все на свете хорошо, и люди тоже улыбаются ей.
– Так я тебе о чем рассказываю. – Лилька теребит ее. – Майка, ну ты меня слушаешь или нет?
– Да, конечно.
– То-то. Я говорю – у матери знакомые есть, хозяйки арт-кафе. Так с ними несколько лет назад история практически детективная произошла, как-нибудь расскажу – просто поверить трудно, если бы сама не видела, точно не поверила бы!
– Потом расскажешь.
Они разбегаются в разные стороны, и к концу смены тележки становятся неповоротливыми и тяжелыми.
– Скобликова, зайди в бухгалтерию, там где-то расписаться надо.
Анка, молодая и полная, словно вылепленная из ваты, что-то читает в документах. Она всегда разговаривает с ними, не отрывая взгляда от бумаг, и Майя в толк взять не может, что она там постоянно читает.
– Завтра зайду, некогда сегодня.
– Ну, смотри, чтоб завтра непременно, а то ведь карточки меняли третьего дня, а расписались за них не все.
Карточки – внутренние пропуска, дающие право на вход в служебные помещения и на скидку, если сотрудник что-то покупает. Скидка вполне ощутимая, и Майя ей всегда радуется. Но сегодня ей ничего не нужно, и она бежит на остановку – идти недалеко, но если проехать остановку, то экономится время, а его мало, как всегда.
Телефон подал сигнал – пришло смс-сообщение. Майя открывает его – один из покупателей уже перечислил деньги. Удовлетворенно хмыкнув, она выскакивает из маршрутки и бежит домой. На скамейке у подъезда сидит соседка с первого этажа – баба Рая.
– О, снова бегом. Что тебе неймется-то?
– Успею насидеться, баба Рая.
– Это да, успеешь. Старой клячей всегда успеешь стать, так что бегай, пока бегается. Потом и захочешь побежать, да не сможешь.
Майя забегает в квартиру, наспех переодевается. В кладовой находит коробку с нужным товаром – она заранее пакует все предметы, выставленные на аукцион. Сегодня купили статуэтку «Конькобежка» и винтажный графин из розового стекла, и за графин уже пришли деньги. Звук эсэмэски подтверждает еще одну оплату.
– Очень вовремя.
Майя достает с полки коробку со статуэткой и ставит ее в пакет поверх коробки с графином. Открыв почту, она посылает на печать лист с адресами доставки.
– И охота людям этот хлам покупать…
Но бурчит она так, не всерьез. Она отлично знает, что для кого-то эти предметы, которые бомжи сносят ей за копейки, – вожделенные экспонаты для коллекций. Она приводит их в порядок, делает фотографии и размещает на интернет-аукционе, у нее уже есть постоянные покупатели. Ее репутация как продавца очень высока, и Майя дорожит ею, а потому всегда тщательно упаковывает вещи, чтоб, не дай бог, не повредились при перевозке.
Сама она не любит ничего старого, но некоторые найденные вещи оставляет себе. Например, «Девушку с амфорой» – идеально сохранившуюся фарфоровую статуэтку, или книгу «Молдавские сказки» в коленкоровом переплете, с прекрасными иллюстрациями, вот и эта кукла, что нашла сегодня она, тоже поселится в ее квартире, потому что новая. Или старинное Евангелие, выброшенное кем-то в числе прочих старых книг из квартиры умершего старика. Майя любит, чтобы все предметы, окружающие ее, были в идеальном состоянии.
Кукла таращится на нее блестящими, осмысленными глазами, и Майя с нетерпением ждет вечера, чтобы сшить ей достойный наряд – где-то среди вещей, купленных по случаю с раскладок секонд-хенда, есть абсолютно бесполезная кружевная блузка – Майя купила ее только из-за ткани, здраво рассудив, что ее можно будет на что-то перешить – вот и дождалась блузка своего часа.
– Кружев надо метра два и тесьмы золотой… не забыть бы.
Майя предвкушает вечернее удовольствие от пошива нового платья для Луизы, но вечер не скоро, а успеть надо много. Вздохнув, она берет пакет, прячет в карман лист с адресами покупателей и выходит из дома. Бабы Раи на скамейке уже нет, и Майя рада этому, она не любит любопытных, а старухи в ее подъезде все как одна сладострастные сплетницы.
Пройдя под стеной дома, она ныряет в арку, уверенная, что никто из соседок ее не видел.
Николай Николаевич включает поиск в компьютере. Полицейская база для него закрыта, но можно потом попросить ребят поискать информацию, глядишь, что и выстрелит по старым делам.
– Так, что у нас тут?
Скобликова Майя Петровна… Ну, что ж, озвученная версия вполне совпадает с официальной. Но что-то не сходится, и, наблюдая за Майей, он чувствует смутное беспокойство – нет, не сходится никак. Ну, не выглядит эта женщина как дворник. У нее слишком правильная речь и ухоженные руки, и пахнет от нее совсем не так, как должно бы.
Николай Николаевич набирает номер ЖЭКа.
– Татьяну Васильевну, пожалуйста.
Знакомый голос главбуха звучит в трубке, и Николай Николаевич знает, что вытрясет из дамы информацию прямо сейчас.
– А что случилось, вы ею недовольны? – Татьяна Васильевна, видимо, готова защищать свою протеже. – Майя очень старательная девочка.
– Наоборот, очень доволен. – Он добавляет в голос теплоты. – И потому хотел бы принять посильное участие в ее судьбе. Мне кажется, она способна добиться гораздо большего, чем уборка придомовой территории.
– И не говорите! – главбух враз оттаяла. – Это замечательная девочка. Я…
– Татьяна Васильевна, дорогая, мне бы хотелось более предметно пообщаться с вами. – Николай Николаевич посмотрел на часы. – Если я сейчас заеду к вам, вы сможете уделить мне полчаса вашего времени и рассказать все подробно?
– Конечно, заезжайте.
Кабинет главбуха крохотный и чистый. Сам ЖЭК, расположенный в полуподвальном помещении пятиэтажного дома, полон толпящихся в поисках правды жильцов, и кабинет Татьяны Васильевны похож на тихую гавань в бушующем море коммунальных рифов и страстей.
Николай Николаевич расположился на стуле для посетителей, и Татьяна Васильевна, дама лет пятидесяти, подала ему чашку с чаем. Приготовившись к худшему, он с удивлением обнаружил в чашке напиток, достойный английской королевы.
– На чае экономить нельзя. – Татьяна Васильевна приветливо ему улыбается. – Вы хотели поговорить о нашей Майе?
– Да, хотел. Наблюдая за ней, я сделал вывод, что она достойна лучшего, и собираюсь порекомендовать ее одному моему знакомому, он как раз ищет секретаршу. Хотелось бы убедиться, что мои наблюдения верны: девушка порядочная, чистоплотная, старательная и неглупая.
– Все так. – Татьяна Васильевна отпила чаю и отставила чашку. – Я знаю Майю более трех лет, она стала опорой моей племяннице, когда та умирала, и я…
– Может быть, вы мне расскажете? – Николай Николаевич наклонился к собеседнице и посмотрел ей в глаза. – Мы с вами давно знакомы, и на мою скромность можете рассчитывать, мне бы хотелось как можно подробнее знать все детали.
– Это… это касается только меня, и боюсь, что я не готова…
– Я понимаю. – Николай Николаевич сделал вид, что поднимается. – Я никогда не вмешивался в то, что меня не касается, и понимаю ваши сомнения.
– Сядьте. – Татьяна Васильевна вздохнула. – Просто история не очень красивая, как и большинство семейных историй, но если это надо для Майи… Дело в том, что когда-то давно у меня была сестра. Она старше меня на четыре года, жили мы здесь недалеко, наш отец работал на Севере по вахтовому методу, росли мы с матерью. Потом я поняла, почему отец предпочитал жить где угодно, только не дома. Наша мать была… знаете, такой злой ведьмой, как в сказке. Я до сих пор не знаю, почему она так ненавидела всех вокруг, но мне казалось, что больше всех на свете она ненавидит меня и Лену. Теперь я понимаю, что мы просто были постоянно рядом, вот нам и доставалось больше всех. Когда отец бывал дома, еще как-то можно было жить, но когда он уезжал… В общем, это уже неважно. Когда Лене исполнилось девятнадцать, она забеременела. Конечно, матери она не сказала ни кто отец ребенка, ничего, но такое ведь долго скрывать невозможно. Все грянуло, когда отец уехал на очередную вахту. Мать избила Лену, а потом выгнала ее из дома. Вот как была она в халате домашнем и босиком, в таком виде мать и вытолкала ее за дверь. Я бежала за ней, а сестра шла по улице – как сейчас вижу: халатик коротенький, волосы растрепанные – мать таскала ее за волосы по дому, – лицо в ссадинах, руки в синяках, а я бегу за ней, плачу, а мать кричит во всю глотку, мол, уходите обе и больше не возвращайтесь, шалавы. Вечер был, лето, тепло, мы переночевали в парке, а утром я проснулась – Лены нет, только записка: родится девочка – назову Таней. Я поплакала, а потом пошла домой к своей подруге, родители у нее золотые люди были и хорошо знали, что такое моя мать. Все знали, как потом оказалось… В общем, они приютили меня, купили мне к школе все, что полагается – я тоже ушла в чем была, но они ни с чем не посчитались, хоть денег лишних у них не водилось. Вот у них я и дождалась, пока отец с вахты вернется. Он где-то в море был, я ему ни позвонить, ни написать не могла, осенью вернулся, а тут такое. Бросился он Лену искать, только никто не видел ее, как в воду канула. Уж мы запросы давали в роддома, милиция искала – без толку.
– Кошмар какой-то… Татьяна Васильевна, я понятия не имел!
– Дело прошлое, Николай Николаевич, но без этого я вам ничего не объясню о Майе. В общем, отец тогда забрал меня и развелся с матерью. На суде она попыталась повести себя привычным образом, принялась лгать на отца такое… Он был очень спокойный, тихий человек и совершенно не мог ей сопротивляться. Да и никто не мог. Представьте себе постоянно действующий вулкан, день и ночь плюющийся огнем и раскаленной лавой, – это и будет моя мать. Она нигде на работе не задерживалась из-за своего характера. И на суде принялась за свое, судья-то знать не знал, что она собой представляет. Но за отца вступились все соседи. Пришли в суд, и судье пришлось их выслушать. Уж они ему порассказали! Я и подумать не могла, что они были в курсе всего, что происходило в нашей квартире, а оказалось, они все видели и понимали, но как вмешаться в чужую семью? А на суде людей прорвало, там скорее товарищеский суд вышел, чем обычный бракоразводный процесс. Конечно, родителей развели, отец уволился со своей вахты и поступил на наш сталеплавильный завод, ему там сразу квартиру выделили – он был очень хороший механик, таких специалистов тогда с руками отрывали и берегли. А через год папа женился на нашей новой соседке, вот она и стала мне матерью, которой я не знала до тех пор, брата родила… но все годы до самой смерти папа искал Лену. И ребенка, конечно же. Он так и не простил себе, что сбегал на дальнюю работу, оставляя нас с матерью – ведь знал же, какая она, а развестись боялся – опять же знал, что она будет творить на суде и нас не отдаст ему назло. Оно бы так и вышло, конечно, если б не соседи. Люди тогда, знаете, были не такими равнодушными, как сейчас. А потом папа умер, и я продолжила поиски. У меня уже свои дети большие, я им о сестре много рассказывала и все время говорила: у вас где-то есть двоюродная сестра или брат. Но отчего-то думала, что девочку Лена родила, – вот даже не знаю отчего.
– Интуиция?
– Может, и интуиция, Николай Николаевич. Но больше, наверное, логика. Нас у матери было двое, и у меня две дочери. Думается мне, склонность рожать девочек или мальчиков бывает в семьях не редко.
– Это правда. – Николай Николаевич махнул рукой. – Уж как я сына хотел, а мне жена троих девчонок родила. И у ее матери только девчонки рождались, и у сестер ее тоже, бабье царство, в общем.
– Вот и я это заметила. И буквально несколько лет назад меня осенило: если у Лены родилась дочка, то она назвала ее Таней, как и обещала. И, возможно, девочка сейчас похожа на нее и на меня тоже. И я разослала по детским домам и интернатам фотографию Лены, одну из последних, и написала, что девочку зовут Таня. Не знаю, как меня осенило, будто на ухо шепнули. И что бы вы думали? Приходит мне письмо от воспитательницы Торинского интерната, она писала, что девочка на фотографии – ее воспитанница Таня Степанцова, она не знает ее нынешнего адреса в Суходольске, но телефон есть. И написала мне номер. Я позвонила, еще сомневаясь, трубку взяла девушка с голосом Лены. Я говорить не могла от слез, объяснила ей, кто я такая, она сначала не поверила…
– А что стало с сестрой?
– А Лена, оказалось, умерла родами, успев дать девочке имя и фамилию. Видимо, попала в роддом без документов, вот с ее слов и записали. Потом бы, конечно, все выяснили, но она умерла, и выяснять никто не стал, зачем? У Танюши в метрике Виктория Степанцова указана как мать. Видимо, Лена так назвалась, а в графе «отец» – прочерк. Вот потому мы не могли ее найти все эти годы! Не знаю, почему она так сделала.
– И вы поехали повидаться с племянницей?
– В том-то и дело, что нет. Она приехать ко мне не могла, уже тогда сильно болела, а я собралась, отпуск оформила даже. Меня Майя должна была встретить на вокзале, так мы договорились. Я хотела посмотреть, как там и что, и перевезти Таню к себе. Но в тот день по дороге на вокзал меня сбила машина – пьяный водитель, знаете ли. Я смогла перезвонить Танюше только через несколько дней, когда пришла в себя. Надо было слышать, как она расстроилась! Потом мы созванивались, общались – я лежачая, на вытяжке, две операции одна за другой, но с Танюшей связь боялась потерять, она привыкла ко мне уже, и много чего рассказала, и все у нее: а Майя… а мы с Майей… Майя работала, Танюшку лечила как могла, я им свой телефон и адрес дала, говорю: приезжайте, мы здесь, глядишь, Таню вылечим, все-таки Александровск – город большой, не то что Суходольск. А потом звоню Танюше как-то, а она трубку не берет. И день, и второй. Потом Майя позвонила мне и говорит: умерла Таня. И такое горе у нее в голосе, такая тоска! Они же с детства были вместе, только-то и родни у них, что они сами друг другу, а тут Майя осталась в целом мире одна. Вот я и говорю ей: приезжай, чем смогу – помогу. И через какое-то время она приехала. Глянула я на нее: она тощая, бледная, в куртенке-обдергайке, а уже холодно, рюкзачок у нее в руках с пожитками – всего добра, что барахлишко ветхое, ничего не нажила. Я к начальнику пошла и вот как вам, так и ему все обсказала. Он хороший человек, очень проникся, посочувствовал, и мы устроили Майю как сумели. Однако ж угол свой теперь у нее, и работа какая-никакая есть. А она девочка оказалась замечательная – честная, старательная, воспитанная, чистоплотная, а добрая какая! И умненькая, сразу видно, если б была у нее возможность, то смогла бы и институт окончить, и работать не дворником, а кем получше.
– Вот и я об этом. – Николай Николаевич вздохнул сочувственно. – Относительно вашей семейной трагедии – будьте спокойны, ни одной живой душе не расскажу о том, что услышал от вас. Насчет Майи я уже принял решение, постараюсь устроить ее получше, а там, глядишь, и с образованием что-то решим, поспособствуем.
– Спасибо вам, Николай Николаевич! Сироте помочь – дело богоугодное, а уж я как буду благодарна!
– Пока не за что, дорогая моя, пока не за что. Но спасибо, что доверились мне. – Николай Николаевич поднялся. – Пора, дела не ждут. Зато теперь я смогу рекомендовать Майю со спокойной душой. Вы не знаете случайно, она умеет работать на компьютере?
– Как же! – Бухгалтерша даже руками всплеснула. – У нее дома ноутбук есть, и здесь в конторе, если что зависнет, мы Майе звоним, если она может, то приезжает, всегда наладит, а то и по телефону расскажет, на что понажимать. И по-английски знает! Вот такая девочка!
– Надо же! – Николай Николаевич о чем-то задумался. – Это меняет дело в лучшую сторону. Надеюсь, смогу устроить ее на хорошее место.
Он выходит из здания, садится в машину и едет в сторону своего офиса, обдумывая услышанное.
– Нет. – Он уже принял решение. – Не сходится. Что-то здесь все равно не так. Вот дьявол…
Он развернул машину и поехал по улице, пересекающей трамвайную линию. Круглое здание бара «Козырная семерка» днем закрыто, но Николай Николаевич не смущается подобными пустяками. Для некоторых клиентов этот бар открыт круглосуточно.
Позвонив в дверь, он какое-то время ждет, потом дверной механизм щелкает, и Николай Николаевич заходит в полутемное помещение бара. Проходит через зал мимо стойки и идет в дальнюю комнату, над дверью которой горит светильник. Он уже бывал здесь, но сегодня пришел по довольно странному поводу, и это его нервирует.