«Сжигание – это специальность новой молодежи. Границы малых государств империи так же были превращены в пепел огнем молодежи. Это простая, но героическая философия: всё, что против нашего единства, должно быть брошено в пламя».
Вернувшись в Берлин, Юстин весь день бродил по улицам, выпил кружку любимого светлого пива с сиропом, посмотрел фильм «Индийская гробница», только что вышедший на экраны. Цвели каштаны и липы. На площадях батальоны штурмовиков готовились к первомайскому параду. Рабочее время, а народу было непривычно много, как в воскресенье. Сытые счастливые лица, улыбки, красивая одежда, крепкая обувь… В магазинах выбор невелик, однако достаточен, чтобы хорошо питаться и не думать о завтрашнем дне. О будущем пусть заботятся фюрер и партия – силы высшего порядка. Гитлер точно угадал стремление своего народа. Он дал всем работу, обеспечил одеждой, сосисками и хлебом, указал цель. За это его и принял народ, за это боготворит. «Вся сила Германии – в единстве народа с партией и вождем», – утверждает Геббельс. Он прав. Только зачем столько слов, барабанов, мишуры? Перебор рождает недоверие. Неужели там, наверху, не понимают этого? Впрочем, когда свободное слово в печати и радио подавлено, то правительство слышит лишь собственный голос, оно поддерживает в себе самообман, будто чувствует голос народа. Пока немцы находятся под властью лозунгов и политического суеверия. Надолго ли?
Юстина потянуло к столу. Надо написать статью о необходимости трезвости в оценке международной жизни, отнести ее к Хаусхоферу и продолжать работу в его журнале. Хватит хлюпать носом! Быстрым шагом он направился к трамвайной остановке.
Дома на письменном столе оставался такой же порядок, что и прежде. Хозяйка квартиры ревностно следила за этим. Ее покойный муж тоже был журналистом и не позволял передвигать даже малой бумажки. Начинал Юстин с обдумывания заголовка. В нем должна быть выражена сущность статьи. От удачного заголовка появлялись дельные мысли. Помня о том, что проблема – это сформулированная боль самой действительности, он четкой готикой вывел название: «Боль нации».
Но долго работать не пришлось. Зазвонил телефон:
– Юстин? Я несколько раз пытался связаться с вами. Где вы пропадаете?
– Я приехал сегодня утром, господин Пикенброк.
– Знаю, вам бы следовало немедленно сообщить о приезде.
– Меня никто не обязывал. Людгер сказал…
– Людгера забудьте! Сейчас буду у вас.
Пики, очевидно, говорил из своего радиофицированного «опеля». Не прошло и пяти минут, как в прихожей послышались его шаги. Юстин открыл дверь. В этот раз Пикенброк был в армейской форме, как и его спутник-майор. Пики представил:
– Беербаум. Запомните этого человека. С ним вам придется работать.
Обменялись рукопожатием. Беербаум вручил тяжелую картонную коробку, молча поклонился и исчез.
– Что это?
– Презент от меня капитану Валетти.
– Капитану?!
– Да. Звание уже утвердил Браухич.
Тем же манером, каким набрасывал шляпу, Пикенброк кинул на оленьи рога фуражку, расстегнул крючок на черном вороте френча.
– Конечно, я нарушаю уставные традиции, но в нашем ремесле они попросту вредят, – Пики развалился в кресле, вытянул ноги. – Что же вы не интересуетесь содержимым?
В коробке оказались две бутылки коньяка, яблоки и еще какой-то пакет. Юстин удивился:
– Откуда в апреле свежие фрукты?
– Представьте, несколько дней назад я срывал их в Севилье.
– С республикой в Испании покончено?
– Да. Теперь там наш человек – каудильо Франко.
– И в Праге тоже?
– Мы не бросаем слов на ветер.
Юстин развернул пакет. В нем оказались серебристые погоны с двумя кубиками и пачка рейхсмарок.
– Это ваши подъемные на устройство и пошив форменной одежды. Хотя… – Пики хитро блеснул глазами. – Хотя ваш тесть Марк Штаймайер может сшить бесплатно. Отчета о тратах не нужно.
– Какой тесть?! Я не собираюсь жениться на Линде!
– Придется. – Лицо Пикенброка стало серьезным.
Оглушенный Юстин опустился на стул.
– Неужели наша школа в Целлендорфе не отучила задавать вопросы? Отныне вы полностью принадлежите абверу. Да-да! С потрохами и головой. Отступники у нас долго не живут.
– Господин Пикенброк, я считал, что личная жизнь принадлежит мне…
– Уже не принадлежит, – отмахнулся Ганс. – Вы будете выполнять лишь то, что прикажу я или в мое отсутствие майор Беербаум. Налейте коньяку!
Юстин исполнил приказание.
– За капитана абвера! – Пикенброк качнул рюмкой и выпил до дна. – Так вот… Теперь мы приступим к настоящей учебе. Ход дальнейших событий вам известен. Вы сами писали об этом в «Цейтшрифт фюр геополитик». На очереди – Польша, Франция, Британские острова… Потом Россия… Не исключено, вы и Линда поедете туда. Будет легче, если вы на самом деле станете мужем и женой. Естественность отношений ни у кого не вызовет подозрений. Линда поможет вам с языком, ближе, чем школа в Целлендорфе, познакомит с русской историей, культурой, хозяйством. Вот почему я категорически требую оформить брак.
– Я не имел с ней связи с того самого дня…
– Это не имеет значения. Линда согласна. Просите ее руки у отца. Думаю, благословит и генерал Хаусхофер. Официально вы будете числиться у него.
Юстин понял, что пути назад нет. Абвер – организация серьезная.
– Основательной учебой по разведке займется Беербаум, – продолжал Пикенброк. – Это опытный работник, постарайтесь с ним поладить. Он научит тому, чего вы не сыщете ни в какой литературе. А Хаусхоферу дайте понять: хватит умствовать, высасывать из пальца разные теории, пора переходить к практическим делам. Серия обзорных статей по России, Франции, Бельгии, Нидерландам, южной Европе привлечет еще больше читателей.
Метаморфоза с Пикенброком произошла поразительная! Куда девались весело поблескивающие глазки, добродушное выражение лица? Беззаботный простачок в потертой тирольке с крупной головой, несуразной для короткого туловища, болтунишка и острячок – таким он представлялся, пока Юстин не служил в абвере. Сейчас перед ним сидел жесткий, грозный человек, наделенный властью карать и миловать.
– И еще вот что… – проговорил Пикенброк, выбираясь из кресла. – О том, что вы абверовец, знают четверо: Хаусхофер, Линда, Беербаум и я. Больше ни одной живой души. Наши встречи должны носить прежний, приятельский характер.
– Когда я должен сдать первый отчет? – уклоняясь от колючего взгляда Пикенброка, спросил Юстин.
– Не тороплю. Главное, постарайтесь. Должен же я похвастаться перед адмиралом Канарисом своим протеже.
Закрыв за Пикенброком дверь, Юстин вернулся к письменному столу. «Боль нации» – зло усмехнувшись, прочитал он заголовок статьи, которую собирался написать. Хотел начать с великого флорентийца Маккиавели, утверждавшего, что высший смысл человеческого существования – в работе на благо государства. Маккиавели говорил о республике. Примером идеального государства он считал Древний Рим – там любой гражданин вдохновенно сражался и отвечал за благополучие своей родины, он безбоязненно высказывал свое мнение, пусть противоречащее большинству, не опасаясь преследований; он имел право на свободное выражение взглядов, поскольку право гарантировалось Законом. О каком праве можно говорить в «тысячелетнем рейхе», если власти, такие, как Пикенброк, и люди на более высоких постах, попирают в человеке личное достоинство, предпочитая управлять народом террором и страхом?!
Он смял листок, бросил в корзину. Спиной почувствовал: кто-то стоит на пороге. Оглянулся и увидел Линду. Она была в светлом платье с синеполосным матросским воротником, соломенной шляпке и белых туфлях. «Впрямь невеста!» – с неприязнью подумал Юстин. Открыла, конечно, своим ключом.
– Ну, здравствуй, – произнесла она спокойным и, как показалось, холодноватым тоном.
– Добрый вечер…
Она пошла по комнатам, всюду зажигая свет. Юстин в недоумении плелся за ней, пытался возбудить в себе раздражение, но гадливое ощущение собственного ничтожества не проходило, ругаться не хотелось, взрываться тоже, от теперешней Линды исходила опасность.
– Нет, с этой квартирой придется расстаться, – безапелляционно объявила она.
– Это ты так решила или вместе с Пикенброком? – съязвил Юстин.
Как будто не слыша этой реплики, Линда спросила:
– Будешь ужинать?
– Нет.
– Тогда спать. Завтра, пока ты будешь на службе, я займусь переездом.
– Послушай, Линда! Мы пока не объявляли не то, что о свадьбе, но даже о помолвке! – наконец позволил себе возмутиться Юстин.
– На днях сделаем и то и другое, – успокоила она, скрываясь в ванне.
Юстин сбросил ботинки и с яростью швырнул их в прихожую. Послышался шум воды. Линда открыла кран.
Разговор с Хаусхофером получился откровенным, даже, можно сказать, сердечным, если учесть строптивый характер генерала. Карл был доволен возвращением сотрудника на прежнее место. Он чувствовал, что его геополитика начала погрызать самое себя, теория затопталась на месте, а Юстин злободневными статьями внесет свежую струю. Польстила и робкая просьба быть шафером на свадьбе. «А мой умник даже не заикается о браке, хотя давно пора бы подумать об этом», – рассердился генерал на своего сына Альбрехта.
Марк Штаймахер – благообразный, прилизанный старичок – купил для молодоженов особняк на Ваннзее у Потсдама. Там селились зажиточные берлинцы. Как раз недавно прокатились по стране погромы. Из рейха бежали последние евреи. Цена на бесхозные дома упала. Имущество и недвижимость приняло на учет хозяйственное управление партии, оно распределяло освободившуюся жилую площадь заслуженным старым борцам. Марк припомнил, как во время ноябрьской революции 1923 года оказался в толпе нацистов и даже просидел с ними в камере около суток, пока его не выпустили. Троих сокамерников он отыскал, и они подтвердили его участие в движении. Правда, «Орден крови» добыть не удалось. Им награждались только самые видные борцы, знакомые фюреру лично. Тем не менее в хозяйственном управлении к просьбе промышленника и ветерана революции отнеслись благосклонно. Назвали несколько адресов. Марк остановился на Ваннзее. Наличные деньги он тратить не стал, а обязался выполнить заказ на рабочую форму для «Трудового фронта». У него оставалось около пяти тысяч комплектов солдатской одежды старого образца, купленной за бесценок у рейхсвера. После небольшой переделки брюки и френчи пошли в счет оплаты за особняк для Линды и Юстина.
Пока там шел ремонт, завозилась мебель, собиралась новая библиотека, Юстин жил у Линды в Далеме. Сюда ежедневно приходил майор Беербаум. В штатском он никак не запоминался, походил на мелкого служащего. Его уроки напоминали обычные беседы. Он начинал сотрудничать с разведкой еще во времена Вальтера Николаи – начальника Третьего бюро разведки верховного командования германской армии. Вальтер держал своих агентов в строгости и трезвости. Умеренное жалованье, невидные должности, скромные чины не позволяли жить на широкую ногу. Учитывался каждый пфенниг. Растратчик возмещал убытки из своего оклада и нес суровое наказание, вплоть до понижения в звании. Если же сумма расходов на операцию вдвое-втрое превышала запланированную, а веского оправдания не было, то он отдавался под суд как уголовник. Вот почему Беербаум настойчиво призывал ни при каких обстоятельствах не тратить денег больше, чем может позволить обыкновенный человек. Мот сразу бросается в глаза.
Обычно майор рассказывал о каком-либо предприятии, задуманном разведкой, а потом подробно разбирал операцию: как она протекала, с какими трудностями пришлось столкнуться, чем отличалась от других, на что следовало обратить внимание. В основе любой операции лежал, как выражался Беербаум, ключ, «изюминка».
В двадцатых годах установились весьма тесные отношения между Германией и СССР. В малых городках России находились германские танковые и авиационные центры, где готовились командные кадры, поскольку по условиям Версальского договора немцы не имели права этого делать в Германии. Генеральному штабу потребовались географические карты восточных районов Белоруссии и Украины. Такие карты у рейхсвера имелись, но старые, дореволюционного времени. Хозяйственная деятельность основательно изменила облик этих земель – появились заводы, фабрики, выросли города, пролегли новые дороги. В районе одного из городков обучались летчики бомбардировщиков. Для полетов им выдавались карты-десятикилометровки. Эти карты значились на строгом учете. Штурман, получавший их, нес персональную ответственность перед особым отделом русских.
– Под видом инспектора рейхсвера я поехал на этот аэродром, – рассказывал Беербаум. – Здесь связался с нашим человеком, объяснил суть задания. Стали думать. Конечно, русские добры, гостеприимны и доверчивы, но не до такой же степени, чтобы позволить увести карты у себя из-под носа. Просто купить комплект карт за большие деньги было невозможно. Это не европейцы, деньги для них не играют особой роли. И на измену ради денег они не идут. В конце концов решились на авантюру. Наш человек подбирает надежный экипаж. Во время ночных полетов тот совершит вынужденную посадку. Место посадки мне скажут. Неподалеку от нее выпрыгнет штурман с парашютом. Он передаст мне планшет с картами, и я исчезну. Штурман уйдет к самолету, скажет, что во время прыжка планшет оборвался, он не смог его найти. Поднимется суматоха, неизбежная в таких случаях.
– Это слишком грубо, – проговорил Юстин.
– Не спорю. А как бы сделали вы?
– Можно было переснять карты в самолете или каком-либо укромном месте.
– У нас не было фотоаппарата.
– Так что же вы сделали?
– Главный ключик был в мальчишках.
– Каких мальчишках?
– Обычных деревенских. Они любят мастерить воздушных змеев, а карта превосходный материал для змея… Сделали так, как и задумали. Замечу, я пользовался свободой передвижения, так как инспектировал несколько аэродромов в этой зоне. В ту ночь выехал на автомобиле к месту предполагаемой посадки. Через какое-то время услышал грохот моторов. Фарами подал сигнал. Штурман опустился на пустое поле чуть ли не рядом, а самолет, это был нерадиофицированный «юнкерс», приземлился километрах в десяти дальше. Я забрал у штурмана карты, но несколько листов, которые для нас интереса не представляли, вложил обратно в планшет. Штурман пошел к месту посадки самолета, я проселком поехал в другую сторону. На рассвете далеко впереди себя увидел ребятишек. Они неслись быстрее жеребят. Я выбросил планшет на дорогу, а сам свернул в березовую рощу. Машину они не заметили, но планшет нашли, стали вырывать друг у друга. Кто-то заглянул внутрь – мигом растащили листы карт, навигационную линейку, карандаши, компас, ветрочет. К самолету они не побежали, иначе пришлось бы отдавать свалившееся с неба богатство, а повернули обратно.
Беербаум чуть улыбнулся:
– Дальнейшие события развивались, как по писаному. Штурман заявил о пропаже планшета, сказав, что, видимо, он оборвался в момент прыжка с самолета. Красноармейцы прочесали весь район, нашли одну карту. Мальчишки уже смастерили из нее змея. Удалось вернуть и кое-что из планшета. В особом отделе подумали, что карты просто-напросто разворовали ребятишки. Я по своим каналам переправил их в Берлин…
Назавтра майор говорил о другом.
– Если бы вы побывали у рейхсминистра Геббельса, то пришли бы в восторг от небольшого аппарата, сконструированного для него лично компанией «Телефункен». Через эту миниатюрную штуку доктор подключается к любой телефонной линии и подслушивает кого угодно. Однако оставим без внимания и этот чудо-телефон, и те шесть управлений, которые в его управлении ведают устной и печатной пропагандой, кино и театром. Нас интересует его седьмое управление – так называемое «Управление контрмер». Здесь собирают информацию со всего мира. Сюда поступают важнейшие издания, причем передаются через агентов или подставных лиц. Сотрудники абвера – люди тут не посторонние. Не собираюсь перетряхивать постельное белье, тем не менее скажу, что с женой Магдой у рейхсминистра отношения далеки от идеала. В их дела приходится порой вмешиваться даже фюреру. Большую часть времени Геббельс проводит в холостяцкой квартире на Ранкештрассе, балуясь с какой-либо очередной кинозвездой. Но, серьезно говоря, эта квартира используется и для иных целей. Здесь принимаются люди, которых нежелательно видеть в стенах Министерства пропаганды. Эти люди подкупают иностранные газеты, распускают слухи, в качестве репортеров собирают разные сведения… Редактор «Ангриффа» фон Берг ездил в Австралию, пересек вдоль и поперек всю страну, посетил резидентов, установил контакты с японцами и представил в Берлин подробный доклад. Колин Росс из издательства Ульштейна был в США, сфотографировал заводы и военные порты и исчез, когда американские службы пошли по его следу…
– А вот как действуют кинокомпании, – оживился Беербаум. – Они часто предпринимают экспедиции, чтобы снимать либо документальные, либо художественные фильмы, которые требуют натурных съемок. Одна такая группа провела несколько месяцев на острове близ Чили, работая над фильмом «Робинзон Крузо». Не удивляйтесь, фильм так и не вышел на экраны, хотя остров отличался изумительными красотами. Главное, он находился в важном стратегическом месте, где могли отстаиваться наши субмарины… Германская фирма УФА взялась за производство дружественного фильма о Польше. Съемочные группы месяцами разъезжали по стране, перевели многие километры пленки. Фильм тоже не попал на массовый экран, а к нам в абвер…
– Вы, случайно, не знаете начальника радиопропаганды у Геббельса? – спросил однажды Беербаум.
– Нет, – отозвался Юстин.
– Ходамовский – ас радиоразведки. Он много времени проводит в разъездах по заграницам. Разумеется, под чужим именем. Понимая, что для эффективного радиошпионажа потребуется много специалистов, он настоял на издании постановления об обязанности каждого молодого нациста, посылаемого за границу, проходить определенную техническую подготовку. Благодаря его стараниям сначала в Геттингене, потом в других городах стали создаваться радиошколы для членов гитлерюгенда… Вообще говоря, радио – подлинная находка для разведки. Мы строим радиостанции в Греции, Болгарии, Конго, Аргентине, Китае, Сиаме. Их обслуживают немцы. Они сообщают Германии важные сведения, вылавливают в эфире шифровки, направляемые в их адрес. Если раньше агенты сносились друг с другом посредством объявлений в газетах, то теперь они настраиваются на нужную волну, получают инструкции, передают кодированные донесения…
Служанка приносила обед. Майор не унимался и за столом. Он показывал, как держат вилку в Польше или у русских, о чем говорят в неофициальной обстановке, какие любят блюда и выпивку, почему, к примеру, чайную ложку после размешивания сахара обязательно вынимают из стакана, а где на это не обращают внимания. Каждый день он сообщал что-либо новое. Он не считал нужным что-то скрывать от Юстина, близкого самому Пикенброку.
В середине августа 1939 года квартиру в Далеме посетил Пикенброк – опять в тирольке, полувоенном френче.
– Собирайте чемоданы, – объявил он с порога. – Для вас выхлопотали два места в делегации Риббентропа, Линда будет вторым переводчиком, Юстин – советником по культурным вопросам.
– Куда едет Риббентроп?
– К Сталину. Германия хочет заключить с ним пакт о ненападении.
Новость ошеломила Юстина и Линду. Они знали о непредсказуемых скачках гитлеровской политики, предполагали, что фюрер, начав с Австрии и Чехословакии, готовясь к нападению на Польшу, будет и дальше направлять свои усилия на восток – на Прибалтийские республики и СССР. Что же остановило его?
– Мне не совсем понятен этот шаг, – откровенно признался Юстин.
Пикенброк приосанился:
– Вы учились в Целлендорфе и не могли знать о том, что фюрер провел еще одно совещание с руководителями военного, экономического и партийного аппарата. Он изложил дальнейшую стратегию рейха. Чехия превратилась в протекторат. Польша? Чувствуете, какую шумиху подняли наши газеты против коварства поляков? Вопрос о начале войны – дело нескольких дней, пока мы не накалим докрасна немецкий народ.
– Ну а падение Польши сделает более сговорчивыми Венгрию и Румынию, – договорил Юстин, начиная кое-что понимать.
– Именно так! Они волей-неволей включатся в нашу орбиту. Что же касается Югославии и Греции, то на них набросятся «Тосканские волки» Муссолини.
– И фюрер ничего не сказал на этом совещании о России?
– Ни единого слова!
– Надо полагать, уничтожение большевиков он отодвинул к более позднему сроку…
– Пока это мнение оставьте при себе. Вы же в составе миротворческой делегации!
– Что я должен сделать для абвера?
– Никаких заданий! Вы сотрудник «Цейтшрифт фюр геополитик», а в делегации советник по культуре. Вот и исполняйте свои обязанности.
Очень хотелось Пикенброку, чтобы Юстин или Линда привезли маленький контейнерок, спрятанный в «почтовом ящике» у одной из дач в Томилино по Казанской железной дороге. Уже прошло более месяца, как сверток заложил один ценнейший агент. Специального человека с таким разовым заданием посылать накладно, хотя и риска никакого. Приехал кто-то из них, взял и уехал. Ну а вдруг энкавэдэшники схватят за руку?.. Когда Пики представил себе такую картину, то на его крутом лбу выступила холодная испарина и длинный хвостик волос, прикрывавший лысину от уха к уху, прилип к макушке. Гитлеру так хочется заключить пакт, что в случае неудачи миссии Риббентропа, он готов сам мчаться в Москву. А если провалится человек абвера, сопровождавший рейхсминистра, тогда ублюдки из гестапо вздернут на крюк не только его, Пикенброка, но и Канариса не пощадят. Нет, лучше потратиться на связного, чем искушать судьбу. Поэтому Пики и нажал на слова «никаких заданий». Дату отъезда Риббентроп назвать не мог. Это зависело от Сталина. Но он непременно вызовет Юстина и Линду на беседу.
– Готовьтесь к встрече с рейхсминистром, – сказал он, собираясь домой.
На инструктаж в Министерство иностранных дел на Вильгельмштрассе вызвали одного Юстина. О Линде речи не было. В назначенное время он вошел в кабинет помощника рейхсминистра и увидел Франца Хафе – приятеля по университету, которого звали «Колокольчик». Франк выделялся смазливой наружностью, чистым, как у подростка, голоском.
– Нехорошо забывать старых друзей, – с наигранной обидой произнес Хафе, выбегая навстречу. – Встречаемся только когда позовут.
– Простите, Франк. Дел по горло. Да и время горячее, не до вечеринок.
– Читаю ваш журнал. За вас радуюсь.
– Спасибо.
Хафе подал анкету, которую следовало заполнить здесь же в кабинете.
– Франк, со мной должна ехать Линда Штаймахер…
– Она вам кто? У нас, помнится, преподавала русскую историю…
– Невеста.
– С делегацией возникли осложнения. Фюрер настолько нетерпелив, что приказал рейхсминистру ехать не поездом, а лететь самолетом. Боюсь, для всех не хватит места.
– Франк! Постарайтесь… После возвращения у нас свадьба… Окажите честь.
В душе Хафе порадовался тому, что гордец и красавчик Валетти так униженно просит. «За него ходатайствует абвер. Значит, он там. Не надо упускать его из вида», – подумал Хафе, вслух же проговорил:
– Ладно, Юстин. Выложусь, но помогу.
Анкету он куда-то унес, вернулся минут через десять, сел за стол:
– В такой командировке вы впервые, позволю себе дать несколько советов.
– Разумеется, я не буду чавкать и сморкаться в салфетку.
– Бросьте шутить! – оскорбился Хафе и понизил голос: – Я хотел сказать о рейхсминистре.
– Извините, Франк, – поняв, что допустил ошибку, произнес Юстин.
– Рейхсминистр не любит, чтобы его поучали. Если вам что-то нужно подсказать, сначала просто намекните. Не поймет, тогда добавьте несколько слов. Когда до него дойдет, сделайте вид, что мысль исходит от него и исполняйте. Вам ясна тактика?
– Вполне.
– Рейхсминистра раздражают люди, которые вертятся перед глазами. Старайтесь быть в тени. Понадобитесь – позовут. Контролируйте действия рейхсминистра. Его может заносить. Очень осторожно исправляйте положение. Повторяю, очень тихо и тактично. Если русские поведут его в музеи, картинные галереи, театры, то заранее составьте кроткую справку об объекте, порекомендуйте, на что обратить внимание, какие произнести слова, чтобы показать широту взглядов и образованность рейхсминистра. Не скупитесь на подарки. Подчеркивайте, что теперешняя Германия щедра и богата. Захватите несколько бриллиантовых серег, колье и колец для подношения русским «звездам» и женам важных лиц, если они окажутся на приемах. Драгоценности получите перед отъездом.
Хафе еще более понизил голос, заговорил почти шепотом:
– Учтите и слабость рейхсминистра. Он бывает невоздержан в выпивке. Конечно, за ним будут следить его люди, но и вы, если уж случится такое рядом, постарайтесь обезопасить рейхсминистра от неприятностей. Сталин любит спаивать своих гостей.
На столе зажглась зеленая лампочка. Хафе вскочил:
– Рейхсминистр ждет вас. Идемте!
Коридором, устланным мягкой дорожкой, они прошли в приемную, где сидело несколько миловидных секретарш. Одна из них глазами показала на дверь. Громадный кабинет походил на конференц-зал. Паркетный пол. Вдоль стен – стулья с высокими спинками. Вдали за столом сидел прилизанный человек с удлиненным прямым лбом, свежим лицом, как после бритья и массажа. Прищурившись, Риббентроп осмотрел Юстина с головы до ног, проговорил довольно высоким баритоном:
– Я давно уважаю господина Хаусхофера. Ваш журнал выражает истинно немецкий дух и германские устремления.
Вдруг умолк, потеряв нить разговора.
– С господином Валетти мы учились в университете, – сказал Хафе, чтобы прервать затянувшееся молчание.
– Вот как! – вскинул брови Риббентроп. – Прекрасно, когда есть такие друзья.
Он полистал анкету, которую, видимо, читал перед этим, но успел забыть:
– Вы – член партии?
– С тридцать седьмого.
– Да-да, молодые борцы, неистовая смена… Надеюсь на вас.
Юстин собрался с духом:
– Господин рейхсминистр, мне легче будет выполнять свою миссию, если вы позволите включить в делегацию Линду Штаймахер, известную специалистку по России.
– Штаймахер? Слышал о такой. Кажется, она числилась в списке? – Риббентроп посмотрел на Хафе.
– Список пришлось сокращать, когда стало известно, что полетит самолет, – ответил тот.
– Все-таки постарайтесь удовлетворить просьбу господина Валетти.
– Слушаюсь, – Хафе поклонился, локтем тронул Юстина.
Они вышли в коридор. Франк высказал неудовольствие:
– О Линде могли бы не говорить.
– Извините, сорвалось.
– Вы подозрительно много извиняетесь. Если бы я не знал вас, то мог бы усомниться в искренности. Итак, берите минимум вещей и ждите звонка. Хайль!
Четырехмоторный «Кондор» должен был взлетать с аэродрома Темпельхоф. С вечера к нему стали собираться провожающие – журналисты, кинооператоры хроники, работники министерств, иностранные послы… На высоко задранном носу сидел механик с лампой-переноской – крошка в сравнении с громадой самолета – и копался в лючке. Летчики, радист и штурман стояли в стороне, переговаривались между собой. На рукавах их комбинезонов виднелся знак – бубновый туз, означавший, что они принадлежат к лучшему в люфтваффе Восьмому авиакорпусу Рихтгофена, выполнявшему все правительственные перевозки.
Работники службы безопасности осмотрели багаж членов делегации, проверили карманы и сумки, провели через толпу к самолету. Риббентроп с помощниками задерживался. Причины никто не знал. Скорее всего, фюрер отдавал последние распоряжения. Механик закончил свои дела и сполз на стремянку, по ней спустился на землю, подошел к летчикам, стал что-то объяснять. Экипаж пошел к своим местам в самолете.
– Садитесь и вы, – разрешил один из сотрудников СД.
Юстин и Линда разместились в последнем ряду.
Вскоре со стороны аэровокзала показался кортеж легковых машин.
Передний «опель-адмирал» мазнул по иллюминаторам ярким светом фар, остановился. Разом вспыхнули прожекторы, застрекотали кинокамеры, высокие чины сгрудились вокруг Риббентропа, чтобы пожать на прощание руку. Улыбаясь и позируя, рейхсминистр демонстративно отмечал одних и оставлял без внимания других. Наконец он легко взбежал по трапу, приветливо помахал рукой всей толпе. Один за другим заработали моторы. Вздрагивая на швах бетонных плит, «Кондор» порулил на взлетную полосу. Следом за ним двинулся трехмоторный «юнкерс-52» с техническими секретарями делегации. Когда взлетели, на земле открылось море огней. Миллионы радужных светлячков, то скучиваясь, то разбегаясь, трепетали во тьме. По очертаниям огненных сгустков узнавались окраины Большого Берлина – Карлсхорст, Каульсдорф, Хоппегартен, Нейенхаген… Прижавшись лбами к холодеющему плексигласу, ни Юстин, ни Линда не предполагали, что такое обилие огней они видят в последний раз. Через полторы недели начнется война. Первые британские «ланкастеры» и «галифаксы», осторожно примериваясь, начнут бомбить германскую столицу, город все чаще начнет погружаться во тьму. Потом присоединятся «либерейторы» и «суперфортрессы» американцев – станет еще меньше огней. А окончательно потушат свет русские бомбовозы, когда поверженная Германия будет натягивать на себя белый саван. Но пока они просто любовались безбрежьем огней. Им казалось, что «тысячелетний рейх» отныне и навсегда утверждался в истории человечества, как в доюрские времена поднимались горы, рождались моря и океаны, крепла трепетная оболочка стратосферы, ограждая землю от космических лучей и жесткой солнечной радиации.
Понеслись хлопья облаков. Скоро «Кондор» вошел в тучи. Откинувшись на мягкие, из искусственной кожи, спинки кресел, они задремали. Сказались дневные хлопоты, нервотрепки, суматошные сборы. Самолет садился в Кенигсберге на дозаправку горючим, взлетал снова, но они не слышали этого. Молодой глубокий сон неодолимо владел ими.
Их разбудила паника. Громадный самолет швыряло из стороны в сторону, точно он был пушинкой, а не весил десятки тонн. «Кондор» то набирал высоту, то валился вниз. Сквозь рев моторов снаружи слышались тугие хлопки, что-то сверкало. Побелевший Юстин прижал Линду к сидению. Распахнулась дверца пилотской кабины, в проеме показался борт-механик. Выждав момент, когда самолет выровнялся, он крикнул:
– У вас нет парашютов. Спасение зависит только от вашего спокойствия!
Юстин взглянул в иллюминатор. Кругом было белым-бело. Дрожа, по стеклу катились струйки воды. Надо полагать, летчикам удалось добраться до облаков и скрыться от прицельного огня. Радист сообщил на землю, что самолет обстреляли в районе Великих Лук, просил принять быстрые меры по безопасности дальнейшего полета. Стрельба смолкла.
Освещенные косым светом уходящего дня, показались дачные поселки, непривычно огромные лесные массивы, вольно раскинутые пригородные деревни с огородами и садами, дороги, которые лучами сходились к русской столице. Посреди малахитового лесного острова проплыло белокупольное чудо Петровского дворца с круглыми башенками по бокам. Юстин вспомнил, что читал о нем. Когда большевики взрывали храм Христа Спасителя, под этот дворец тоже закладывали динамит, чтобы добыть кирпич для строительства парников в деревне Бурцево. Однако фугасы оказались бессильными – кирпич скреплялся раствором на яичных белках, как и соборы в Кремле, устоявшие перед саперами Наполеона.
Над стадионом «Динамо» «Кондор» заложил крутой вираж, заходя на посадочную полосу Центрального аэродрома. Самолет остановился, пилоты выключили моторы. В дверях первого отсека вырос Колокольчик – Франк Хафе.
– Внимание, господа! – крикнул он. – Рейхсминистр приказал: никому из русских про обстрел не сообщать! Ни протестов, ни заявлений не объявлять!
Бортмеханик открыл наружную дверцу, выдвинул трап. Из своего салона вышел Риббентроп, торопливо пронесся по узкому проходу и спустился на землю первым. Со своего места Юстин видел, как навстречу ему двинулась большая группа штатских и военных из германского посольства. Впереди шел высокий человек в цилиндре с аккуратно подстриженными седыми усами. «Граф Шуленбург, – узнала посла Линда и встревоженно добавила, – странно, нет высокопоставленных большевиков…»
Полет Риббентропа в Москву для многих даже в Германии показался неожиданным. В Советском Союзе, очевидно, эта весть вообще прокатилась как гром среди ясного неба. Однако для Юстина достаточным оказалось сопоставить несколько фактов, чтобы прийти к убеждению, что этот шаг был задуман давно и проработан основательно. Решив сначала разделаться с Францией и Британией, фюрер начал искать пути сближения с Россией. На новогоднем приеме в рейхсканцелярии при обходе дипломатического корпуса он остановился перед советским посланником и чуть ли не полчаса подчеркнуто любезно разговаривал с ним. Мол, наступивший 1939 год будет памятным и для него, поскольку ему исполнится пятьдесят лет, и для Сталина, «ёльтерер брудер», «старшего брата», который отметит шестидесятилетие – самый мудрый возраст для вождя и политика.
Любопытная статья появилась и в журнале «Большевик». Некто «В. Гальянов» со знанием дела, веско и уверенно освещал международное положение. Привлекло внимание одно примечательное предупреждение в адрес Франции. Автор говорил, что она сама сделала все, чтобы ослабить значение франко-советского договора от 2 мая 1935 года, в то время как остается в силе Раппальское соглашение между СССР и Германией. И пусть теперь Франция в случае чего не рассчитывает на Советский Союз, а вспомнит собственное предательство в Мюнхене… Журнал прозрачно намекал на единственный выход для Франции – уступить Германии. Позже Юстин узнал, что под псевдонимом «Гальянов» выступал заместитель наркома иностранных дел Владимир Потемкин, лицо значительное в советском правительстве.
А тут еще последовала отставка наркома Максима Литвинова – решительного противника германского нацизма и убежденного сторонника системы коллективной безопасности в Европе. Вместо него на этот пост Сталин назначил Вячеслава Молотова, который, судя по всему, относился к Германии с гораздо большим уважением.
Наконец в июне главный сталинский идеолог Андрей Жданов опубликовал статью под заголовком «Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР». Он призывал западную общественность поднять голос против козней «мюнхенцев». Примечательно, что автор ухитрился ни разу не упомянуть ни Германию, ни «фашизм», ни Гитлера, как бы убеждая Берлин в своей лояльности.
Значит, предположил Юстин, советско-германское сближение если не в деталях, то в принципе задумывалось давно и в прилете Риббентропа в Россию не было ничего неожиданного. В который раз он подивился смелости и проницательности фюрера в большой политике. Гитлер не разменивался на мелочи, рискованно шел ва-банк и срывал ставки. Гениально предчувствуя капризный характер «вождя народов», его ненависть к «англо-французскому империализму и международной социал-демократии», принимая во внимание трудности переговоров с англичанами и французами, которые вел маршал Ворошилов, а также учитывая беспокойство Сталина за дальневосточные границы, фюрер обезоруживал Россию перед нападением на Польшу. Ради этого он готов был отдать Советам Прибалтику, территории Западной Украины и Белоруссии. Советский Союз представлялся ему еще значительной силой. Несмотря на жестокие чистки и гибель почти всего командного состава Красной армии, численность отмобилизованных дивизий казалась достаточно впечатляющей. Не случайно такой знаток военной силы, не раз присутствовавший на русских маневрах, как командующий сухопутными силами вермахта фельдмаршал Вальтер Фон Браухич предупреждал Гитлера: если Франция и Англия решат помочь Польше, она все равно будет разгромлена, но если против Германии выступит Советский Союз, то германская армия наверняка потерпит поражение.
В Москве Юстин присутствовал на открытых переговорах и приемах, ходил в театры, видел несравненную молодую Уланову, восхитившую Риббентропа, наблюдал за осовиахимовцами, которые после тяжелой работы изучали оружие, учились летать на планерах и бипланах, прыгали с парашютных вышек. Он написал несколько теплых очерков о Советском Союзе. Хаусхофер опубликовал их сразу после подписания пакта.
Совсем на другое указал в отчете Пикенброку. По его убеждению, договор принес «третьему рейху» гораздо больше выгод, чем СССР. Правда, русским удалось в какой-то степени улучшить стратегическое положение страны, отодвинув западные границы на 250–300 километров. Время позволило сформировать новые дивизии, запустить в серию некоторые вида боевой техники, более или менее подготовить офицерский состав, выкошенный в предыдущие годы. Однако Германия получила несравненно больше благоприятных возможностей. Он привел факты. В отчете они выглядели так:
1. Оккупировав континентальную Европу, «третий рейх» включил в свой хозяйственный и военный оборот 290 миллионов человек. Разрыв между Германией и СССР в таком важном стратегическом факторе, как численность населения, изменился в нашу пользу.
2. Мы резко увеличили запасы военного сырья. Немало способствовали этому поставки из Советского Союза, предусмотренные договором. По экономической мощи рейх превзошел СССР в несколько раз.
3. Договор позволил увеличить и оснастить достаточным количеством боевой техники вермахт. Под ружье встало более 7 миллионов, количество танков выросло до 5640 и самолетов – до 10 тысяч.
4. После заключения пакта в пропаганде русских стала возобладать тенденция самоуспокоенности, зазнайства и шапкозакидательства, проявляясь в выступлениях вождей, массовых песнях, фильмах, художественной литературе.
5. Пакт вызвал у многих русских сложные чувства, однако Сталин и его опытные помощники подавляют их быстро и жестоко. В мировом рабочем и коммунистическом движении произошел раскол. Исполком Коминтерна, по требованию Сталина одобрив договор, в глазах всех стран потерял уважение.
6. Германо-советский пакт вверг СССР в состояние международной изоляции. Из Парижа по требованию французского правительства отозван советский посол. Покинул Москву посол Великобритании. Советы порвали дипломатические отношения с правительствами оккупированных стран, эмигрировавшими в Англию.