Явление золовки недаром отозвалось в душе молодой госпожи Соболевой тяжелым чувством. Новый человек в доме всегда обуза для хозяйки, особенно если он чужой. А то, что новоявленная родственница, хоть и родная сестра мужа, а все же совершенно чужой человек, было ясно совершенно с первого мига ее пребывания в доме брата. Ведь недаром же Викентий Илларионович долгие годы не поддерживал с сестрой почти никаких отношений.
Гостье отвели комнату, где она расположилась с давно забытым комфортом. Пришлось пройтись по лавкам и магазинам, обновить гардероб, чтобы родная сестра самого профессора Соболева не выглядела чучелом. Приглашенный парикмахер изрядно потрудился над ее волосами. Теперь можно было без смущения явить миру забытую родственницу. Поначалу Василиса все время проводила в лазарете пансиона, а когда сын пошел на поправку, перевезла его на квартиру Соболевых и неотлучно находилась при нем. Мальчик скоро поправился и заметно повеселел. К тому времени его мать совершено освоилась в новом мире. Теперь надобно было устроить все так, чтобы сделаться нужной брату, чтобы он не отослал ее обратно в ненавистную провинциальную глушь к опостылевшему супругу.
– Любезный братец, бедная Серафимушка так устает с мальчиком, так устает! Уж на ней и лица нет! Позволь мне помогать ей по хозяйству, она ведь такая молоденькая, слабенькая! В доме столько дел! И кухарке приказать, и провизию выбрать, и прислугу приструнить, да мало ли чего! А я тут как тут!
Соболев пожал плечами, что означало немое согласие. И вот уже Василиса правит домом, у нее все ключи. Она и на кухне, и в бельевой, и в буфетной, прислуга трепещет и слушает ее пуще хозяйки.
Молодая барыня опомниться не успела, как обнаружила себя совершенно не у дел. Где бы она ни оказывалась, за что бы ни бралась, тут же рядом возникала Василиса с угодливой улыбкой:
– Полноте, дорогая! Стоит ли вам тратить на эдакие пустяки свое драгоценное время?
– Помилуйте, Василиса Илларионовна! Да на что же мне еще тратить время, как не на собственный дом да на свою семью? – как-то робко возразила Серафима.
– Да вовсе это не для вас! – резко оборвала ее золовка. – Вам надобно красоваться в гостиной и доставлять радость вашему мужу, моему брату-благодетелю.
– Да ведь я не кукла фарфоровая, чтобы сидеть в гостиной, как на витрине! – обиделась молодая женщина.
– Экая вы странная, ей-богу, – зашипела Василиса, – другая бы только и сидела перед зеркалом да кружила в нарядах, радуясь, что Господь наградил ее такой неземной красотой. Это же чудо, такая красота. Это беречь надо, хранить, а вы туда же, на кухню да по лавкам!
Василиса фыркнула, а Серафима испуганно сжалась и потупилась. В словах золовки она не услышала того доброго восхищения, какое привыкла слышать в устах супруга. Слова Василисы сочились неприкрытой завистью. Когда Когтищева только переступила порог дома Соболевых и увидела жену брата, то в первый миг была неприятно поражена ее молодостью и красотой. Вот угораздило Викентия жениться на такой фифе! И бывает же такое в жизни, вот просто так родиться с такими выразительными глубокими синими глазами. С такими нежными губами, густыми изогнутыми бровями, овальным подбородком с маленькой ямочкой у рта. А белые плечи и точеные руки, а роскошные густые русые волосы ниже лопаток! И все ей, ей одной!
Невольно госпожа Когтищева все это богатство сравнивала со своими достоинствами – длинный нос, маленькие запавшие глаза, редкие тусклые волосы, впалая грудь, плечи прямые, точно палки, без притягательной округлости, словом, глазу не на чем остановиться. И самое обидное, что Василиса такой была всегда, даже прелесть и свежесть юности не спасала ее в молодые годы. Оттого, уже будучи молоденькой девушкой, она знала свое место в хороводе невест, и будь она краше, не стала бы носиться с идеями мирового переустройства да водиться с нигилистами. Ведь кто стремится мир сломать да возвести из обломков новый? Тот, кого Создатель чем-нибудь обделил. Вот и неймется подобным существам на белом свете, не желают они примириться со своей судьбой. Пусть все рухнет, глядишь, в этой кутерьме и мое счастье взойдет, как цветок на заре. Потому-то и появился в жизни Василисы Когтищев с его нетерпением и революционным жаром. Добропорядочные и совершенно благополучные, скучные до невозможности друзья брата даже и не смотрели в ту пору на неказистую сестрицу Викентия Соболева. А уж когда она стала женой Когтищева, так и брат презрительно отвернулся от нее и забыл о ее ничтожном существовании. А в чем, в чем она провинилась? Помнится, однажды пристала к брату, мол, сыщи жениха среди своих товарищей. «Свахой меня сделать хочешь? Так не будет этого позорища никогда!» – Викентий так страшно тогда закричал на сестру, что и сейчас, вспоминая тот разговор, она невольно вздрагивала.
В молодости Соболева злило, что Василиса не может понравиться приличному человеку, хотя на язык бойкая и характер верткий. В неудачах сестры он невольно видел и свои неудачи. Ведь его собственные отношения с женщинами в ту пору носили совершенно мучительный характер. А тут еще сестра, которую никто замуж не берет. Одинокий мужчина – нехорошо, конечно, но не смертельно, а вот незамужняя девица – совсем дурно, неловко, стыдно. Поэтому, когда Когтищев обнаружил свои матримониальные планы, Викентий испытал двойственные чувства. Уж больно убогим оказался жених сестры, до неприличия убогим, и, прости Господи, еще и нигилист! А это просто опасно для порядочных людей!
Соболев не удержался и выразил свое отношение в новому родственнику в самых резких выражениях. Василиса взъярилась и хлопнула дверью. Тогда их пути разошлись надолго. Но Викентий остался с чувством неизгладимой вины. Он долго мучился вопросом, мог ли он воспрепятствовать этому браку? Что проку в том, когда б сестра осталась при нем старой девой? Но на эти вопросы он не находил ответа. Поэтому, когда она вдруг неожиданно привезла сына Лавра и бросилась к его ногам, умоляя принять его на воспитание, в этом Викентий увидел возможность загладить свою вину, которая грызла его все эти годы.
Очень это было для нее унизительно, брат принял ее холодно, надменно, точно они не родные. Но Лавра взял и постепенно прикипел к нему душой. Мальчик изредка писал матери скупые письма, из которых она жадно черпала сведения о событиях, происходивших в петербургском доме брата. Только из этих писем она и узнала о том, что Викентий женился, а потом и о рождении племянника Пети. Пока брат оставался холост, в душе Василисы грелась неясная надежда, что через сына она сможет проникнуть в утраченную ею жизнь. Стоит только Лавруше покрепче привязать к себе дядю. Но с женитьбой последнего ее планы рухнули. И лишь когда Лавр заболел, Василиса решила, что ни за что своего не упустит, махнула рукой на мужа, на покосившийся домишко и помчалась в столицу. А муж? Что с ним сделается? За ним полиция приглядывает!
Ей не составило труда, как показалось на первый взгляд, быстро укрепиться в роли домоправительницы и совершенно завладеть положением. Удача вскружила Василисе голову. Юная невестка оказалась совершенно безобидным и жалким противником, которого она победила без особых хлопот.
Горничная Соболевых несколько раз видела, как новая родственница жадно подсматривает за хозяйкой дома: то ненароком войдет к ней в спальню, то в чуть приоткрытую дверь сунет свой нос.
– Барыня, голубушка, вы сглазу не боитесь? – однажды спросила девушка Серафиму Львовну, расчесывая ее волосы.
– Кто же его не боится, Луша! Боюсь!
– Вот и я говорю! – с жаром продолжала горничная. – А у ентой, Василиски, глаз нехороший. Злой! Она на вас так смотрит, так смотрит, будь ее воля, наверное, пронзила бы глазами-то!
– Да? Ты тоже заметила? – Серафима невольно повернулась к девушке. – Вот, а я все думала, будто мне мерещится, будто я возвожу на нее напраслину!
Жизнь в доме мужа стала для Серафимы тягостной. Она и без того чувствовала себя не совсем хозяйкой, не совсем женой, была полна неуверенности и страхов. А теперь и вовсе затосковала. Как-то, собравшись с духом, она попыталась донести до супруга свои страхи и страдания. Но он нашел их пустыми. А что до Василисы, то на сей счет профессор оказался даже доволен, искренне полагая, что сестра действительно помогает молодой и неопытной жене по хозяйству. Он не видел между женщинами раздора и считал, что все совершенно счастливы и довольны.
Однажды профессор получил приглашение в Москву выступить со своими лекциями. Соболеву было лестно, он нередко получал такие приглашения, его знания, его статьи, его лекции, его книги вызывали у коллег восторг и зависть. Он был совершеннейшим кумиром в глазах молодежи, студенты ловили каждое его слово, на его лекции приходили слушатели других факультетов.
Викентий Илларионович сообщил жене о грядущей поездке. Разумеется, ее он с собой взять не может, так как Петя снова куксится и, видимо, вот-вот снова разболеется. Серафима поникла головой, ей так хотелось посмотреть на Москву! Она так устала от ненавистных стен детской и постоянного плача сына!
Ее печаль усилилась, когда она узнала, что Викентий берет с собой Василису и Лавра. Василиса смогла убедить брата, что будет замечательно навестить втроем своих московских родственников, которых уже сто лет никто не видел, и неизвестно, живы ли они. Соболев понимал, что жена наверняка расстроится, разобидится, и даже ожидал слез. Однако, к его удивлению, она промолчала, посмотрела на него странным, незнакомым ему взглядом, и что-то непонятное мелькнуло в ее глазах. Он увидел перемену, но не придал этому значения.
Потом Викентий будет помнить этот взгляд всю жизнь, и когда он снова вспыхнет в ее прекрасных глазах, Соболев уже будет знать, что впереди его ждет буря, смерч, после которого останется только пустыня.