Девушка в зеркале, мужчина на фотографии
Хончжу настаивала на том, чтобы выбрать жениха самой. Сказав, что едет проведать сына, госпожа Ан вместе с Хончжу отправились к пусанской ачжимэ. Подыль завидовала подруге, что та сможет сама выбрать себе жениха. Тхэван был неплох, но что, если Хончжу выберет себе кого-то получше?
– Ежель мне знать, что так произойдет, то я бы поехала с Хончжу и узнала бы побольше, – Подыль бросила на мгновение шитье, изливая душу.
– Да ну брось! Почём верить фотографии? Ачжимэ даст гарантий больше, чем любая фотография! – отрезала госпожа Юн, прекратив все возражения дочери.
Через два дня, услышав от брата, что он видел, как Хончжу возвращается домой через перевал, Подыль тем же вечером, не высушив руки после мытья посуды, тут же побежала к подруге. Хончжу в спешке, словно ей не хватит воздуха, рассказала подруге, как она встретилась с ачжимэ, как они пошли в дом к свахе и как выбирали жениха. А на обратном пути они сделали фотографию на рынке в Чучхоне, которую потом отправят избраннику. Подыль не терпелось узнать, кого выбрала Хончжу, поэтому она прямо выхватила из рук подруги фотографию.
В отличие от фотографии Тхэвана, на которой было изображено только его лицо, здесь были дом и деревья, которых Подыль никогда до этого в жизни не видела, а на их фоне стоял мужчина в костюме на западный манер, поставив одну ногу на машину. Взгляд девушки привлекли не мужчина, не дом, не машина, а именно деревья. Пусанская ачжимэ говорила, что на них в изобилии растут одежда и обувь. Подыль пристально рассматривала фотографию, но разглядела на верхушке дерева только круглый плод, похожий на тыкву. Как знать, может, фотография была слишком маленькой, чтобы можно было хорошенько рассмотреть, а может, одежда и обувь спрятаны в этом круглом, похожем на тыкву плоде, прямо как в сказке про Хынбу[7].
– Ну что кажешь? Выглядит солидно и мужественно? Даже машина есть! – со взволнованным видом произнесла Хончжу.
Только после этих слов Подыль посмотрела на избранника подруги, который ездил на машине, будто он государь или почетный чиновник. На фотографии лицо казалось слишком маленьким, чтобы его можно было разглядеть, но его поза – нога на машине, локоть стоит на колене, ладонь подпирает подбородок – смотрелась очень элегантно. Подобно Тхэвану, он выглядел достойно. Подыль склонна была думать, что это благородно со стороны Тхэвана: будучи землевладельцем, отправить фотографию, где изображено только его лицо. Возвращая фотографию подруге, девушка спросила:
– А сколько ему лет?
– Тридцать восемь. Он рано овдовел, поэтому детей нету.
Когда Подыль услышала число – возраст отца, – глаза у нее округлились. Он был старше подруги больше чем на двадцать один год!
– Дык он не слишком ли стар для тебя?
– Я уж пожила с мужем младше меня. Потому молодого не хочу. Муж постарше – как старший брат, намного лучше. – Хончжу совсем не волновало то, что жених ее значительно старше.
– Но он же тебе не в братья, а в отцы годитися!
Подыль представила его ровесников, которые жили в Очжинмаль. Это были дядечки, о которых совсем нельзя было подумать как о мужчинах. И даже представить себя с таким под одним одеялом уже было мерзко. Двадцатишестилетний Тхэван стал нравиться Подыль еще больше.
Встретившись с пусанской свахой, Хончжу многое узнала о Пхова.
– Подыль, а ты слыхала о таком растении, как сахарный тростник? – спросила Хончжу.
Подыль знала, что такое сахар, так как однажды пробовала сахарные конфеты, и знала, что такое тростник, так как он растет в огороде, но что такое сахарный тростник, она не знала.
– Казывают, что из сахарного тростника делают сахарную пудру. Чосонские мужчины уезжали в Пхова, как раз чтобы работать на этих тростниковых полях. И таких были тысячи.
– А что, в Пхова так много этих тростниковых полей? – Глаза Подыль округлились.
В детстве ей довелось пробовать японские сахарные конфеты, привезенные старшим братом Хончжу из Пусана. Со словами, что они невероятно дорогие и очень ценные, Хончжу разломила зубами крохотный шарик размером с виноградинку и отдала половинку подруге. Каждый раз, когда Подыль ела что-либо вне дома, она думала о маме и братьях, но тогда ее мысли были заняты лишь тем, что ей жалко, что конфетка бесследно растаяла во рту, ведь ей хотелось съесть еще. Насколько же дорогими должны быть поля, на которых растят такой бесценный сахар? Говорят, что Тхэван – крупный землевладелец. Значит, видимо, это правда, что он деньги в совок метет.
Как только из ателье пришли фотографии, девушки, как наказала сваха, написали сопроводительные письма женихам. У окончившей школу Хончжу и совсем недолго посещавшей занятия Подыль навыки письма были примерно одинаковыми. Подыль иногда по просьбе матери писала письма Кюсику или семье госпожи Юн. Советуясь друг с другом, девушки усердно писали строку за строкой. Это было всего лишь письмо, где им нужно было кратко рассказать о себе, но сердца их бились так, словно они писали любовное послание.
И хотя никто из девушек не получил определенного ответа от женихов, грезили они о замужестве так, словно все уже было решено. Это никак не могло сравниться с жизнью их родителей, людей в округе или с кратким опытом жизни в браке, который был у Хончжу. Должно быть, жизнь после свадьбы в Пхова, там, где, говорят, еда и одежда растут на деревьях, деньги в совок метут, а женщинам можно учиться сколько душе угодно, сильно отличается от здешней. В итоге подруги напредставляли себе все, о чем мечтали. Сердце Хончжу, которая побывала замужем за человеком, выбранным родителями, так что она и лица его до свадьбы не видела, трепетало при мысли о Чо Токсаме, женихе, которого она выбрала сама, словно он был первым мужчиной в ее жизни. Она говорила, что взаимный выбор и обмен письмами кажется ей свободным браком по любви, и это ей нравилось. На слова Подыль о том, что в Пхова она пойдет учиться, Хончжу скорчила непонимающую гримасу:
– Чего? Учиться? Ты и правда странная. Ну и валяй свое учиться. Я ж надену красивое платье, сяду в машину мужа и буду кататься, любуясь пейзажами. Вот такая у меня будет интересная жизнь! – мечтательно сказала Хончжу, приложив фотографию Токсама к груди.
Подыль и не говорила, что будет только учиться. Ее сердце забилось сильнее до того, как она услышала про учебу, с того самого момента, как она увидела фотографию Тхэвана. Как бы ей ни хотелось учиться, вряд ли бы она легко смогла принять это решение, если бы жених ей не понравился. Ей очень хотелось счастливо жить с Тхэваном и при этом учиться. Жить с ним не так, как живут жены с мужьями в Очжинмаль, равнодушно и холодно, а так, как влюбленные в романах, – любяще и бережно.
Переправка писем между Пхова и Чосоном заняла месяц. Первой ответ получила Хончжу. Он гласил, что жених рад заполучить такую прелестную невесту с таким аккуратным почерком и что он будет смотреть на море бушующих белых волн в сторону Чосона в ожидании дня встречи длиною в вечность. К письму были приложены сто американских долларов на расходы. Пятьдесят долларов, как он написал, уйдет на переправу между Японией и Пхова. Чтобы собрать документы и доехать до Японии, тоже понадобятся деньги. Хончжу больше интересовало письмо:
– Ох, отчего ж я так волнуюсь?! – при этих словах улыбка Хончжу растянулась до ушей.
«Если Токсам, который женится во второй раз, написал такое письмо, то Тхэван, для которого свадьба впервые, напишет еще более трогательное письмо», – надеялась Подыль. Однако Тхэван через сваху вместе с согласием о готовности жениться на девушке передал лишь сто пятьдесят долларов. Подыль была расстроена, однако ее утешило, что ее избранник послал ей на пятьдесят долларов больше. Эти деньги девушка отдала матери.
– Кажись, твой суженый уж больно стеснительный. Ну, женящиеся впервые все такие. Встретитесь, и он изменится, – утешала Хончжу.
Хончжу отправила ответ, который отчего-то приводил в еще большее смущение: «Ты снишься мне каждый день!». Подыль завидовала подруге, которая с того дня, как отправила жениху письмо, вдохновленно ждала его ответа. Девушка утешала себя тем, что Тхэван – очень серьезный и глубокий молодой человек.
Перед отправлением в Пхова было много приготовлений. Так как брак по фотографии был узаконенной процедурой, по которой проживающий в Пхова жених приглашал к себе девушку из своей родной страны, то сперва нужно было официально зарегистрировать брак в Чосоне. Как только процедура была завершена, Подыль стала считать Тхэвана своим настоящим женихом. Женихи отправляли невестам паспорта, полученные в японском посольстве в Пхова, с которыми девушкам должны были выдать разрешение на выезд. Даже имея при себе все документы, пассажир в Японии должен был пройти медицинскую комиссию, и ему могли отказать в месте на пароме до Америки.
Подыль каждую ночь тайком смотрела на фотографию Тхэвана. Чаще этого она разглядывала себя в ручное зеркальце, которое получила в подарок от пусанской ачжимэ. Госпоже Юн тогда досталось масло из семян камелии. И хотя девушка мечтала заполучить все содержимое узелка ачжимэ, среди всех безделушек именно это ручное зеркальце казалось ей самым желанным.
– Энто мой последний тебе подарок. Я кончаю с торговлей. На моем теле уж нету живого места. Небось, у меня болезнь костей. Вот что значит всю жизнь ходить, таская на себе тяжести. Сын просит меня остаться у него и нянчить внуков.
Квохчущая всю жизнь над одним сыном пусанская ачжимэ в прошлом году обустроила ему винокурню, небольшое предприятие по производству бражки.
– Кажись, в винокурне все хорошо. Раз сын так кажит, тоды так и поступай. Хоть мне будет горько с тобой расстатися, – грустно заключила госпожа Юн.
Подыль даже днем по несколько раз втайне от матери смотрелась в зеркало: она казалась себе достаточно привлекательной, чтобы ее полюбил мужчина. С каждым днем чувства Подыль к Тхэвану росли. Порой девушке снилось, что она героиня какого-то любовного романа, но потом она резко просыпалась и удивлялась случившемуся. И пусть она стыдилась того, что кто-то заглянет в ее интимный сон, избавиться от приятного послевкусия грез было непросто. Главными героями сна был мужчина на фотографии и девушка в зеркале.
Подыль и Хончжу покинут Очжинмаль на рассвете в семнадцатый день первого лунного месяца года Желтой Лошади[8], когда им исполнится восемнадцать лет. День был выбран так, чтобы их отправление состоялось после больших праздников: Нового года[9] и Первого полнолуния[10]. После утверждения даты Подыль перештопала всю одежду и изношенные носки своих близких. В Новый год она провела поминальный обряд на могиле отца, а в день перед отправкой несколько раз сходила к колодцу и наполнила все кувшины в доме водой.
– Уж уезжаешь? – спросила Подыль соседка из Анголь, с которой она несколько раз встретилась у колодца.
– Да, уж взавтря.
Ничего в деревне не утаишь – слух о том, что Подыль и Хончжу едут в Пхова невестами по фотографии, быстро разлетелся по округе. В дом госпожи Юн тайком стали наведываться люди, которые тоже хотели выдать своих дочерей замуж таким образом. Но были и те, кто судачил за спиной, осуждая мать Хончжу за то, что та выдала повторно дочь замуж, хотя еще не прошло трех лет с тех пор, как девушка овдовела, и злословили о том, что мать Подыль продала дочь за деньги.
– И как теперича жить твоей матери, после того как она отправила тебя так далеча? – цокола языком соседка.
Настал день отправления в Максан, и на душе у Подыль тоже сделалось тяжело и больно. С кем теперь мама будет шить? А братья Квансик и Чхунсик? Кто теперь о них позаботится? Подумав о близких, Подыль сожалела, что до этого момента ее мысли были заняты только замужеством.
«Ты едешь невестой в Пхова ради своей семьи. Когда приедешь, попроси Тхэвана отправить нам денег. Я куплю земли и отправлю твоих братьев в школу».
В последнюю ночь Подыль приняла ванну на кухне и, как обычно, легла рядом с матерью в комнате. Чаще всего госпожа Юн засыпала, как только ее голова касалась подушки. Но той ночью она долго не могла уснуть. Подыль знала, что мать плачет в темноте. Проглотив комок слез, девушка взяла ее за руку. Из-за холодных ветров и постоянного шитья кожа на руке матери была шершавой, как кора дерева.
– Мама! Потерпи еще малость. Я сделаю так, что ты будешь жить, ни в чем не нуждаясь! – сказала Подыль.
– Не кажи так. Ты же знаешь, что я отправляю тебя так далеча ради твоего же блага? Ежели останешься здесь, то так и состаришься старой девой.
– Почему энто я должна состариться старой девой? Соседка из Анголя говорила, что я достойная невеста.
Подыль шутила, но госпожа Юн на это тяжело вздохнула.
– Ты не понимаешь, о чем я гуторю. Пока японцы у власти, кто ж возьмет дочку чосонского повстанца в жены? Все это время тебе приходилось мучиться из-за родителей, теперича поезжай туды и заживи в любви с мужем!
С губ госпожи Юн впервые слетело слово «повстанец». Подыль никогда не знала подробностей смерти отца. Когда японцы захватили страну, временами пропадавший из дома отец однажды исчез навсегда. Подыль вспомнила, как мать вызывали в полицейский участок. После этого она рыдала несколько дней, но не раскрывала причин. А потом через какое-то время домой доставили труп отца.
То, что отец состоял в антияпонской «армии справедливости» ыйбён, Подыль узнала от других людей. Как только их дом посетила полиция, соседи старались его обходить за версту, словно в этом доме кто-то заболел чумой. Если бы тогда богач Ан попросил их освободить дом, то они все оказались бы на улице. Но вместо этого он не только позволил им жить там дальше, но и тайно снабжал их провизией.
Тогда брат Подыль, который был старше ее на три года, ходил в среднюю школу в Кимхэ. Он был зол на японцев из-за отца и однажды заступился за прохожих, над которыми издевался японский полицейский. Лошадь полицейского ударила его копытом, и он умер. Подыль вспомнила, как ночью после похорон брата мать рыдала, говоря матери Хончжу:
– Как уж победить этих японцев, ежели наш государь не смог? Они убили отца моих детей, убили моего сына, но я не стану ненавидеть их и питать к ним злость. И не стану просить моих сыновей им отомстить.
Госпожа Юн хотела сделать так, чтобы ее дети не питали неприязни к врагу, которого невозможно одолеть. С того дня мать Подыль никогда больше не говорила о смерти отца и брата. И вот теперь она сама же произнесла это слово – «повстанец».
– Для меня враг есть сам Чосон. Из-за слабости нашей страны я потеряла мужа и сына. Но Пхова не Чосон, потому тебе не придется ничего защищать. Поезжай туды, подумывай о нас иногда, рожай детей и живи счастливо с мужем. Вот энто все, чего я тебе желаю.
Как говорила мать, Чосон был совсем слабым. Прошлым летом слух о том, что японцы захватили в плен правителя, долетел и до Очжинмаль вместе с бесславной вестью о том, что государь добрался благополучно обратно, только вот сделал поклон японскому императору. Отец отдал жизнь за сопротивление Японии, которая теперь заставила чосонского вана согнуться в поклоне. И брат умер за свою страну. Голос матери каждым словом, словно стежком, вшивался в сердце девушки. Той ночью мать и дочь долго не могли уснуть, но в итоге Подыль первую сморил сон.
Наконец-то Пхова. Все сверкает, словно в раю, – вокруг невиданные деревья и здания. На деревьях, как и рассказывала ачжимэ, гроздьями растут еда и одежда. Чо Токсам приехал на машине встретить Хончжу. Но Тхэвана все еще нет. Вместо этого он передал, что отменил свадьбу. И Подыль, не успев сойти с парома, должна вернуться домой. Она топает ногами и кричит с корабля, отдаляющегося все дальше от Пхова… Девушка вдруг проснулась, и от осознания, что это был сон, от сердца отлегло. Однако закралось и беспокойство, что сон может быть вещим. Нет, говорят же, что наяву всегда наоборот. С трудом забыв сон, Подыль легла ровно. Сколько же она потратила сил во сне, что все ее тело теперь болит?
На кухне что-то гремело. Подыль встала и, открыв дверь в кухню, увидела мать, которая готовила рисовые шарики. Девушка поспешила на кухню. Она собиралась перед отбытием в последний раз накрыть маме стол, но проспала.
– Мама, я все сделаю.
– Что ты! Лучше умывайся и собирайся. Я согрела воду.
Голос госпожи Юн звучал холоднее обычного. Возможно, она старалась сдержать слабость души и не показаться бессильной после того, как вчера раскрыла то, что давно держала в строжайшем секрете. Подыль чувствовала, что мать закрыла дверь памяти и вновь возвращается к жизни.
Перед едой госпожа Юн распустила волосы дочери и собрала их в пучок. В долгой дороге носить прическу замужней женщины безопаснее, чем ходить с заплетенными косами, как девочка. К тому же по документам она едет к своему мужу, Тхэвану. Подыль посмотрела на свой новый образ в ручное зеркальце. Спереди ее прическа не сильно отличалась от прежней, но сзади волнистые волосы были собраны, отчего ощущалась какая-то пустота. Подыль надела сшитые для нее матерью юбку и кофту из грубой хлопчатобумажной ткани. Впервые после смерти отца на ней была новая одежда.
На деньги, которые Подыль дала матери, госпожа Юн сшила ей несколько новых нарядов. И пусть ей никогда в жизни не доведется познакомиться со сватами, она не хотела услышать потом упреки, что отправила дочь ни с чем. Госпоже Юн было обидно, что та до замужества ходила в обносках, и теперь, будто в отместку, она сшила Подыль новые вещи: шелковые юбку и кофту розового цвета на свадебную церемонию, хлопковый наряд на повседневную носку, а еще, так как в Пхова жарко, две легкие блузки из ткани рами, по две пары короткого нижнего белья, соккот, и удлиненных панталонов, кочжени, и три пары носков посон. А кроме того, госпожа Юн сшила наволочку для свата, наволочку с вышивкой утки-мандаринки[11] для молодоженов и даже рубашку для будущего внука.
Впервые с рождения Подыль ела одна. На столе, на котором помимо обычных каши чобап, густой похлебки из соевой пасты твэнчжанччиге и кимчхи из редьки также стояли яйцо на пару и жареные водоросли, лежал только один набор палочек. Поглядывая поочередно то на мать, то на стол, Подыль спросила:
– Энто всё мне одной?
– Я поем позже с твоими братьями. Они вчерась попрощались, так что не буди их, – кратко ответила госпожа Юн.
Подыль знала, отчего мать так себя ведет. Если она увидит братьев, то уж точно не сможет хорошенько поесть. То же случится, если она разделит еду с матерью. К горлу Подыль подступил ком. Обычно, какой бы ни была жесткой еда, она тут же ее глотала, но сегодня каждая проглоченная крупинка просилась обратно наружу. Теперь она уедет в Пхова и там будет жить, вкусно питаясь, а мама и братья не смогут досыта наесться даже кашей, которая на вкус как крупинки песка. Несмотря на уговоры матери съесть всё, Подыль съела половину.
Выйдя из-за стола, Подыль сделала матери глубокий поклон. Госпожа Юн сидела, наклонясь немного в сторону, и молчала, плотно сжав губы.
– Мама, не волнуйся. Я туды приеду, сразу отправлю тебе письмо. Я обеспечу тебе хорошую жизнь, а до этого момента будь здоровой, пожалуйста. И братьям передай мои слова.
Проглотив слезы, попрощавшись и выйдя из комнаты, Подыль стояла, опершись на дверь. Из узелка, который она прижимала к груди, доносился запах кунжутного масла, которым был полит рисовый шарик. Внутри узелка лежали сшитая мамой одежда, менструальные тряпочки и пара туфель. Ручное зеркальце, подарок пусанской ачжимэ, девушка оставила в коробке для шитья. Она хотела взять его с собой, но желание, чтобы мама, посмотрев в прелестное зеркальце, вспомнила о своей дочери, было сильнее. К тому же она считала, что в Пхова полно других зеркал.
Подыль крепко обняла узелок, полный маминой заботы. Из комнаты донесся глухой плач госпожи Юн. Девушке показалось, что если она продолжит так стоять, то этот плач, словно нитка катушку, обмотает ей голень, поэтому пересилила себя и сделала шаг. Она прошла по скрипучим половицам и приоткрыла дверь в комнату, где спали Квансик и Чхунсик. Оттуда вместе с тяжелым мужским запахом донесся храп. Зайдя в комнату, Подыль еле сдержалась, чтобы разочек не коснуться лица младшего брата. Закрыв за собой дверь, она пообещала, что обязательно отправит обоих братьев учиться в школу высшей ступени, а Кюсику, который осваивал мастерство в велосипедном магазине в Кимхэ, подарит свою лавку.
На ступеньках Подыль надела соломенные сандалии и вышла во двор. У сарая росла слива, посаженная отцом, на ней набухли красные почки. Жаль, что она уезжает, не увидев ее в цвету. У плетеных ворот девушка взглянула на дом. Этот обветшалый дом с соломенной крышей, которую не обновляли годами, и люди внутри болью запечатлелись в сердце Подыль.
У входа в деревню она встретила Хончжу, которая тоже пришла одна. Подруги заранее условились, что попрощаются с близкими дома. Если не считать того, что Хончжу была обута в шелковые туфли и узелок ее был намного больше, чем у Подыль, в целом наряд ее был скромен. Увидев опухшие от слез глаза подруги, Подыль тоже не смогла сдержать рыдания.
– Не плачь! Нам предстоит долгий путь, не трать энергию! – подбадривала Хончжу, взяв Подыль за руку.
И через сплетение рук девушки передали друг другу весь вихрь одолевавших их чувств. Держась за руки, подруги сделали первый шаг на пути в новый мир.
Девушки добрались до дома пусанской ачжимэ на закате – они шли весь день без отдыха. Дом с соломенной крышей стоял прямо за рынком. Он нисколько не отличался от ветхого дома, в котором жила Подыль, лишь находился в более оживленном месте. При виде хлопочущей, радушно встречающей их ачжимэ сердце Подыль сжалось от радости.
– Проходьте-проходьте, девицы! Вы, верно, намучились. Голодные? Сонхва, накрывай на стол! – крикнула в кухню ачжимэ, заводя девушек в комнату и кудахча, словно мама-курица над своими цыплятами.
Из кухни показалась на мгновение девичья головка, но девушкам не хватило времени разглядеть, кто это был. Зайдя в комнату, подруги повалились на пол, словно спелые плоды хурмы. Не то что ногами, они одним пальцем руки не могли пошевелить – удивительно, что им удалось проделать такой большой путь.
– Такие, как я, привычны к долгим дорогам, но вы-то совсем другие. Передохните немножко перед едой. На нее тоже нужны силы, – ачжимэ пожалела девушек и принесла им подушки.
Лежа без сил, Подыль казалось, что она больше никогда не сможет оторвать от пола свое изнеможенное тело.
– Ачжимэ, та девушка на кухне… энто, случайно, не внучка Кымхвы из Суричже? – растянувшись на полу, спросила Хончжу, словно ее неожиданно посетила эта мысль. – Внучка Кымхвы? Та самая дочь сумасшедшей?
– Ужли ты знаешь Сонхву? – спросили Подыль и ачжимэ в один голос.
В Суричже, одном из перевалов на пути из Очжинмаль в Чинён, находился дом шаманки Кымхвы. Люди ходили к ней за новогодними предсказаниями, оберегами от всяческих бед и с просьбой провести шаманский обряд. У Кымхвы была дочь Окхва, которая однажды без отца родила девочку. Это как раз и была Сонхва. Неизвестно, то ли Окхва сначала сошла с ума, а потом родила дочку, то ли наоборот, но так или иначе таскала она ее с собой повсюду. В деревне Очжинмаль не найдется ребенка, который бы не кидал в маму с дочкой камни. Так же, как не найдется того, кого бы мучила совесть за этот поступок.
Яснее, чем плетущуюся за матерью испуганную Сонхву, Подыль вспомнила нервно хохочущую Окхву. Несмотря на свое безумство, эта женщина была самой красивой из всех, что Подыль когда-либо видела. С тех пор как деревню облетел слух о том, что Окхва умерла, упав с обрыва, Сонхву никто больше не видел. Поговаривали, что старая Кымхва сильно намучилась с полоумной внучкой.
– Верно же? Мы надась ходили с мамой на шаманский обряд, так я ее и видела.
Когда со свадьбой Хончжу и Токсама было решено, госпожа Ан пошла к Кымхве за шаманским обрядом об упокоении души первого мужа своей дочери.
– Она тут живет? Работает в вашем доме? – спросила Подыль.
– Нет. Сонхва тож поедет невестой в Пхова.
От такого ответа ачжимэ обе девушки подпрыгнули на месте.
– Что? Ужель есть мужчина, который возьмет ее в жены? – не поверила Подыль словам женщины.
С недавнего времени граница между янбанами и простым народом постепенно стиралась, но о том, чтобы приблизить положение шаманов или мясников к обычным людям, не было и речи. Поседевший старый мясник Тонбук, живший в отдельно стоящем доме, должен был быть почтительным со всеми и кланяться даже местным младенцам. И шаманка Кымхва, которая давно отметила свое шести- и семидесятилетие, – тоже.
Подыль пришла в голову мысль, которую она подавила в себе, когда Хончжу тоже удалось стать невестой по фотографии. Если в такое замужество берут и вдов, и шаманских дочерей, то иллюзии, которые она лелеяла все это время, разрушились. Ведь раз в такой брак может вступить любой, то, значит, Пхова – это рай, в котором может оказаться каждый.
– Видать, существует. Она симпатичная, поэтому свадьбу только вот утрясли, – с улыбкой ответила ачжимэ.
– У него глаз нету, что ль? Где ж она симпатичная? – надула губы Хончжу.
– Дык откудова она вообще узнала о Пхова?! – не сумев сдержать обиды, воскликнула Подыль.
– Шаманка Кымхва прослышала о такой свадьбе от госпожи Ан, взяла Сонхву и пришла ко мне. Она просила отправить внучку подальше от Чосона, чтобы та жила в другом мире, не в таком, где жили ее бабушка и мать.