Как и всем остальным, мне стоило бы бояться трёх зимних братьев. Стоило бы содрогаться при мысли о пурге и метелях, о морозах и смерти в снегах. И всё же я недоумеваю, как можно бояться того, чего не знаешь, того, что не видел своими глазами и не ощущал на коже.
Нехотя открываю глаза от очередного надрывного вопля петуха. Он орёт уже минут пять, напоминая о приходе нового дня.
Каждую ночь, наслушавшись сказок о двенадцати месяцах, я жду, что мне приснится зима, и я увижу тот же сон, что видела мама. Но сколько бы я ни старалась, ни жмурилась и ни воображала, дальше опадающей золотой листвы Октября и голых ветвей с гроздьями красных ягод Ноября мне не удаётся что-либо разглядеть. Вновь жмурюсь, надеясь вернуться в прерванный сон, но сдаюсь из-за новых криков петуха.
К вечеру должны прибыть гости – молодые князья из северного Истрогского княжества. Останутся у нас на неделю, в течение которой будет принято решение о свадьбах. Вспомнив, что князей всего двое, я расслабленно разваливаюсь на перине. Моё время искать жениха ещё не пришло. Об Истрогском княжестве мне известно мало, дальше родного Ренска я не выезжала. Отец боится своих дочерей далеко отпускать, да и причин для путешествия в Истрог у меня не было. Говорят, город тот красив и богат, а братья-князья там статные и достойные, поэтому отец и выбрал их в качестве будущих женихов для Миры и Василисы.
Выбираюсь из тёплой кровати, умываюсь холодной, с вечера приготовленной водой. Надеваю длинную нижнюю рубаху, а сверху простой синий с голубым сарафан, подвязываю его вокруг талии толстой лентой, а ноги обуваю в высокие сапожки. Задерживаюсь на несколько минут, чтобы расчесать волосы и заплести в косу.
– Наружу соберёшься – надень кафтан с мехом, Яра! Ноябрь нынче не весел, – окликает отец, когда я спускаюсь на первый этаж.
Отец мой – Дарий, князь ренский – сидит за массивным деревянным столом, пока перед ним несколько слуг и повариха раскладывают завтрак. Здесь и каша с овощами, и свежеиспечённый хрустящий хлеб с сыром, творог да горячий сбитень[2] в самоваре. Я сажусь на лавку напротив, и отец улыбается в густую бороду. Волосы его отросли и прикрывают уши, но я не предлагаю их подстричь, сейчас холод начнётся, лучше укоротить весной. На нём белая рубашка-косоворотка, расшитая красными узорами и подвязанная поясом, чёрные штаны, заправленные в высокие сапоги из красного сафьяна, украшенные золотыми нитями. Неподалёку лежит дорогой кафтан из чёрной парчи. Отец уже нарядно приоделся, готовый встретить гостей, если те раньше положенного нагрянут.
– Где Мира и Василиса? – спрашиваю я, оглядывая пустые места сестёр. Этот стол рассчитан ровно на нас четверых.
– Кажется, спят ещё сестрицы твои, – усмехается отец. – Пусть спят. Перед женихами отдохнувшими появятся.
Я согласно киваю и благодарю повариху, когда она и передо мной ставит миску с кашей. В животе урчит от аппетитного запаха, я беру ложку и приступаю к трапезе. Отец пристально наблюдает, улыбается, провожая взглядом каждое моё движение руки. Из-за слухов на меня часто смотрят, поэтому я научилась притворяться, что не замечаю внимания.
– Может, мне и тебе пора найти жениха?
Я едва не выплёвываю набранную в рот кашу прямо на стол перед отцом. Сжимаю губы и с трудом проглатываю еду, та камнем падает в желудок. Следом за растерянностью приходит желание воспротивиться или усмехнуться подобной идее. Разве найдётся глупец, готовый взять в жёны «без нескольких секунд декабрьскую колдунью»? Сдерживаю порыв, зная, что не должна такого говорить.
– Вряд ли я кому-то подойду, – аккуратно отвечаю я, медленно опустив ложку обратно на расписную скатерть. – С моими волосами…
– Конечно, подойдёшь! – моментально реагирует отец, возмущённо повышая голос. – Да если я объявлю, что моя младшая красавица-дочка ищет жениха, так сразу все князья, от старого до самого молодого, от Израньского до северного Поленского княжества в очередь выстроятся! А те, что уже имеют жён, своих сыновей-княжичей приведут! – Лицо отца краснеет, отражая нахлынувшие эмоции.
При любых упоминаниях о моей возможной связи с Декабрём князь приходит в негодование и воспринимает такие намёки как личное оскорбление. Все на княжеском дворе знают об этом и предусмотрительно помалкивают, но будут ли другие князья должным образом подбирать слова, отправляя письма с отказами?
Отец слишком сильно опускает руку на стол, отчего подпрыгивают миски с едой.
– Это они должны быть достойны! Днями будут у меня ждать решения, а выбирать я буду придирчиво. Особенной невесте – особенного жениха!
Прячу улыбку, отпивая сбитень из кружки. Мне приятна уверенность отца, но временами кажется, что он абсолютно слеп во всём, что касается меня. Князь не замечает, как перешёптываются жители Ренска, когда я прохожу, как отводит взгляды большинство бояр, даже дети наших слуг подросли и начали меня избегать, понимая, что к чему. А сёстры и вовсе меня никогда не любили, скорее ненавидят за то, что мама умерла, родив меня. Винят в её смерти, но перед отцом скрывают свою нелюбовь, ну а я помалкиваю об этом, не желая его расстраивать. Пусть верит в нашу дружную семью, это его отрада после потери любимой жены.
Не сторонятся меня те, кто близко узнал: няни, учителя да женщины на кухне. И наша дружина, но они всегда с оружием, нет смысла им бояться кого-то вроде меня.
– Я не шучу, Яра, – говорит отец, заметив, что я не воспринимаю его слова всерьёз. – Вплети ленту в косу…
– Нет, – ошарашенно лепечу я и возвращаю кружку на стол, боясь всё расплескать из-за внезапной слабости в пальцах. – Ты же это несерьёзно!
– Серьёзно, дочь, – строго говорит он. – Я немолод. Здоровье меня подводит в последние годы. Я хочу уйти со спокойной душой, без страха за тебя и твоих сестёр. Будь у меня хоть один сын, я бы оставил эту заботу ему, но братьев у тебя, Яра, нет.
– Отец, мне не нужен жених! И ещё слишком рано! А сёстры?! Если я вплету ленту перед встречей с их женихами, то что же будет?! – сбиваюсь с мысли, прыгаю с одного довода на другой, стараясь убедить отца. – Они и меня начнут рассматривать как претендентку? А Василиса и Мира, отец… каково станет сёстрам? Ты ведь обещал им!
Да и мне жизни не будет, как только я заявлюсь на праздник с лентой в косе – знаком, что девица на выданье и ищет жениха. От этой мысли меня передёргивает, но последнюю горькую правду проглатываю, не озвучив.
Ранее отец никак не намекал о возможной свадьбе, столь внезапная перемена пугает, я не готова к такому повороту и не знаю, как его отговорить. Не приготовила нужных аргументов.
– Я могу сама о себе позаботиться и о тебе! Можем жить вместе, отец, к тому же одна из сестриц с мужем своим точно останутся с нами, в Ренске.
Отец терпеливо выжидает, пока у меня иссякнет воздух в лёгких или причины, которые я наспех могу найти. И как бы я ни пыталась, но мои доводы заканчиваются немилосердно быстро.
– Я хочу лично удостовериться, что твоим мужем станет достойный человек, Яра. Сёстрам твоим это никак не помешает. Князьям истрогским я обещал руки старших дочерей, на тебя уговора не было. Не трать больше дыхания, я всё решил. С этого дня ты будешь вплетать ленту в косу.
Протяжно втягиваю носом воздух, готовая упрямиться дальше. Отец хмуро смотрит мне прямо в глаза, выжидает, а я на какое-то время замираю, задержав дыхание. С удивлением отмечаю, что зелёные глаза князя поблёкли, под ними появились тёмные круги, на лбу три глубокие складки, а щёки немного впали. С каких пор он так выглядит? Почему такой усталый?
– Яра, ты меня поняла? – прерывает мою мысль отец.
Шумно выдыхаю, ощутив жжение в груди.
– Поняла, – мямлю я, внезапно растеряв все силы. – Только…
– Только что?
– Не говори сёстрам до вечера об этом, хорошо? Я вплету ленту, но чуть позже.
– Хорошо. Я сам с ними поговорю перед приездом женихов. Но ты сделай, как я велел. Может, с гостями к нам и другие князья приедут.
Сдержанно киваю: пока бессмысленно возражать отцу, но, может, через пару месяцев бесполезных поисков его пыл немного угаснет. Мы заканчиваем завтракать вдвоём, прерываясь на обыденные разговоры о погоде и делах, отец делится, что осведомлён, что я опять не спала допоздна, заставляя Алёну рассказывать сказки, а потом интересуется, понравился ли мне подаренный кокошник.
Наш завтрак прерывает ключник[3], докладывает, всё ли готово в усадьбе к приёму гостей, напоминает о необходимости обсудить траты. Отец целует меня в лоб и уходит решать проблемы, а я надеваю бледно-голубой кафтан, украшенный серебряной нитью и мехом, и выхожу из дома, не желая лишний раз сталкиваться с сёстрами.
Оказавшись на дворе, вдыхаю утренний ноябрьский воздух, пахнущий влажной землёй, и быстро оглядываю хоромы[4]. Как мне говорили, княжеский двор Ренска не самый богатый, а терем не самый просторный, но территория у нас обширная и обнесена стеной. Всё построено из добротной древесины, выкрашенной в приятные цвета, и щедро отделано изысканной резьбой. Местами даже металлические и позолоченные украшения имеются, а благодаря умелым мастерам резные наличники на окнах получились редкой красоты. Наш терем высотой в четыре этажа, и там достаточно комнат для всей семьи и наших нянь. Есть отдельные постройки для нескольких приближённых бояр и для гостей, амбар, хлев, бани, казармы и конюшня. Именно туда я и направляюсь, озираясь по сторонам, чтобы проверить, наблюдает ли кто-нибудь за мной. К счастью, большинство занято приготовлениями внутри помещений, а если мимо и пробегают слуги или проходят дружинники, то им дела до меня нет.
– Опять крадёшься, княжна?
Я подскакиваю от намеренно громкого возгласа Ильи. Он смеётся, пока я растерянно верчу головой, пытаясь найти парня в полумраке конюшни. Тот выходит на свет, чтобы я заметила. У него в руках вилы, он приветствует меня кивком и возвращается к работе, перекидывая сено в специальное деревянное корыто.
– Неужто помочь пришла, княжна? – вновь иронизирует Илья, демонстративно оглядывая мою чистую одежду.
Я улыбаюсь, поглаживая морду гнедого коня, который всё намеревается меня обнюхать в поисках чего-нибудь съедобного.
– Тебе помощь не нужна, ты и сам отлично справляешься, – отмахиваюсь я.
– А ты попробуй помоги, вдвоём справимся ещё лучше, – парирует он, быстро утирая пот со лба.
Илья старше меня на два с половиной года, и он единственный, с кем мне удалось сдружиться. Его отец – Ярослав – один из доверенных бояр и верный друг моего отца, служит советником и одним из воевод. Старший брат Ильи – Олег – во всём помогает отцу. В этом году его сделали главой стражи княжеского двора. Ярослав и младшего сына обучил военному делу, но полтора года назад они повздорили из-за чего-то, и Ярослав отправил Илью работать у нас на конюшне. Любого боярского сына такое поручение оскорбило бы, а Илья, наоборот, принялся работать с усердием и присущим ему упрямством, лишь бы отца переспорить.
При нашей первой встрече Илье было десять, для своего возраста он выглядел низким и слишком худым, из-за чего многие дети его задирали, а в драках он всегда проигрывал. Однажды я увидела, как несколько тринадцатилетних парней издевались над ним. Не знаю, что на меня нашло, но я схватила в пригоршню высокую сорняковую траву, дёрнула, вырывая с землёй, и швырнула в голову самому здоровому парню. Трава и грязь попали ему прямо в лицо. Затем я вырвала ещё несколько пучков и швырнула в остальных, крича, чтобы они убирались. Те сразу удрали, но не из-за того, что я княжна, и тем более не из-за моего крика, а просто знали, что я «почти декабрьская колдунья». Этот слух множество раз опровергали мой отец-князь, повитуха, няни и наши домочадцы, однако чёрные волосы всех пугали. Мне тогда не было и восьми, но любые малолетние задиры предпочитали со мной не связываться.
Тот же Илья мог подняться и убежать сломя голову, но он остался. Не поблагодарил даже, а вздёрнул испачканный подбородок, потому что ранее упал прямо в грязь. Парень рассмотрел меня, как диковинное животное, и спросил, правда ли, что всё, что я говорю, приносит порчу, и есть ли у меня хвост, как у болотного чёрта.
Те драчуны оказались боярскими сыновьями, и позже от отца мне крепко досталось, однако я ни разу не пожалела, что встряла.
Тогда мы с Ильёй были одного роста, а теперь он на полторы головы выше. Крепким стал благодаря тренировкам с отцом и братом, так что никто более не смеет его задирать. Весенний он, мартовский. Поэтому, наверное, весёлый такой, глаза насыщенно-синие. Да настолько, что при взгляде в первый раз я сама испугалась, будто глаза у него февральские. Хотя у рождённых весной голубые глаза – обычное явление, но синие я встретила впервые. Светло-русые волосы густые, уже почти до плеч доросли и вьются немного.
Воздух в конюшне стоит прохладный, но на Илье только штаны, заправленные в высокие чёрные сапоги, и подпоясанная тёмно-серая рубаха с закатанными рукавами. Щёки его раскраснелись от работы.
Характер у Ильи прямой, что думает, то и говорит. Будучи спасённым мной, в долгу не остался и стал мне другом. Тоже не сразу, ещё спустя год нашёл меня рыдающей в этой конюшне. В то время я тяжело переносила сплетни, передаваемые шёпотом за моей спиной. Илья успокоил меня, выслушал и ни разу не высмеял. Тогда поняла я, что любые невзгоды легче переносить, если кто-то выслушает, а затем посмеётся вместе с тобой над незначительностью слов каких-то незнакомцев. Рядом с Ильёй я не скрываю своего характера и не притворяюсь спокойнее или лучше, чем есть.
Друг ловко подбрасывает остатки сена, выпрямляется, втыкая вилы в землю, глядит на меня и растягивает губы в улыбке, шумно сдувая в сторону упавшую на лицо прядь.
– Принесла мне что-нибудь, Яра?
Притворно дуюсь от наглости в его тоне, но запускаю руку за пазуху, вытаскиваю свёрток ткани, разматываю, протягивая другу большой румяный пирожок с капустой. Стащила со стола перед уходом, зная, что Илья часто пропускает завтрак. Любит он поспать.
– Это подкуп или просто так? – интересуется он, но, не дожидаясь ответа, забирает выпечку и с наслаждением кусает.
– Подкуп.
– Чего желаешь, княжна?
– Лук.
– Лук? – с набитым ртом недоумённо переспрашивает парень. – Ты вроде слёзы и без него неплохо льёшь.
Илья смеётся, уклоняясь от пинка по ноге. Он всё прекрасно понял, но специально притворяется. Я ещё пытаюсь ухватить его за рубашку, но он быстрый как щука. Ускользает то в одну сторону, то в другую. Весело хохочет и каким-то образом продолжает жевать, боясь, что я отберу пирожок.
– Сегодня пир намечается, Яра. Но у тебя не женихи, а один лук на уме, – нагло улыбается он, когда я останавливаюсь из-за сбившегося дыхания.
– А у тебя одни пироги, хотя ты старше меня, – парирую я, пока Илья заталкивает в рот остатки еды.
– Мне жениться рано, вначале отучиться надо, а потом на службу заступить да на дом хороший заработать. Все хотят жениха достойного, – ворчит он себе под нос.
– Ты сын боярина.
– Отец мне денег особо не даёт. Забыла?
– Помирись с ним. Он небось уже и забыл о причинах, а ты упрямишься целый год.
Илья вновь что-то недовольно ворчит себе под нос, отряхивая крошки с рубашки. При взгляде со стороны кажется, что с отцом и братом он как ни в чём не бывало общается, но всё равно недосказанность есть, раз Илья продолжает на конюшне помогать.
Я быстро оглядываю друга, оценивая по-новому. А ведь действительно вырос он, не просто крепким стал, но ростом высокий, и лицо красивое. Чёткие скулы, аккуратная линия челюсти, глаза всегда горят живым блеском и часто лениво прищурены из-за лукавой улыбки. В груди расползается неприятное чувство от мысли, что не может он всё время оставаться со мной. Стоит только ему сказать, что невесту ищет, так желающих девушек окажется много. Недолго ему холостым ходить, а там – пусть я хоть сто раз княжна, ни одна жена не захочет, чтобы её муж со мной дружил.
– Зачем тебе дом? – спрашиваю я, поднимая взгляд. – Родители твои и Олег с невестой в отдельном доме, но на территории нашего двора живут. И ты с невестой… своей живи, когда появится.
Лукавая улыбка Ильи вянет, на лице отражается разочарование, он недовольно цокает языком, проходит мимо и ставит вилы в угол. Я рассеянно глажу коня по морде, наблюдая за другом, пока тот надевает простой кафтан, достаёт два лука, спрятанных за сеном, и закидывает на плечо два колчана, полных стрел. Он так и не отвечает на мои слова, а я не давлю, не уверенная, не обидела ли его озвученным предложением. Знаю, что Илья гордый, любит всего добиваться сам. Мог бы давно к дружине нашей присоединиться при помощи отца. Да и денег у его семьи достаточно, чтобы и одежды носить дорогие. Однако младший сын упёрся, зачем-то всем доказывая, что работник из него прилежный и верный. До этого он и в полях, и в кузнице помогал.
– Пойдём, – натянуто улыбается Илья, протягивая мне один лук. – У меня есть свободный час.
– Ты разве не устал? Можем в другой раз, – тихо возражаю я, неуверенно принимая оружие.
– Нет, всё хорошо, только плата твоя была мала. Холодно нынче. В следующий раз не меньше двух пирогов неси, – улыбка становится наглее.
– А в тебя влезет?
– Будешь сомневаться, ещё и сбитень горячий потребую!
Я хмыкаю, но благоразумно замолкаю: действительно ведь может запросить. Как я тогда буду от поварихи всё прятать, не представляю.
Мы выходим на солнечный свет и аккуратно пробираемся позади конюшни, минуем заднюю, скрытую кустами неприметную дверь в деревянном ограждении и покидаем границы княжеского двора. Углубляемся в лес, что стоит здесь совсем рядом, и идём вперёд по знакомым тропинкам, пока усадьба не исчезает из вида за деревьями.
Лес наполовину сосновый и пахнет свежестью, а под ногами шуршат гниющие листья, перемешанные с игольчатым ковром, что мягко прогибается под каждым шагом. Илья идёт впереди, проверяя, всё ли в порядке с тропинкой и нет ли высоких корней, о которые я могла бы споткнуться. Последние пару лет друг ведёт себя так, словно он действительно стражник на службе у моего отца, охраняет меня как дочь князя, хотя это необязательно. Лес светлый, без бурелома, и всё отлично видно.
Втягиваю носом воздух, расстёгивая пуговицы кафтана. Среди деревьев значительно теплее, а ветра и вовсе нет. Слышу щебет сверху и непроизвольно вскидываю голову. Замираю, наблюдая, как две небольшие птички с чёрными головами и красными грудками скачут по голым веткам. Они тоже замирают, замолкают. Я в недоумении наклоняю голову, не припоминая, чтобы видела их раньше. Те в свою очередь дёргают крыльями и тоже странно наклоняют головы вслед за мной.
– Яра!
Вздрагиваю и понимаю, что Илья ушёл далеко, а заметив мою пропажу, обернулся и ждёт, пока я догоню. Хочу показать ему птиц, но тех нет. Вероятно, улетели от возгласа друга.
Мы доходим до знакомой нам поляны, Илья передаёт мне один колчан, и я привычным движением вешаю его через плечо.
Однажды Илья хотел меня отвлечь и в шутку предложил научить стрелять из лука. Он не ожидал, что я соглашусь, а брать назад сказанные слова было поздно. Так и ходим мы в этот лес не один год. Илья даже пытался научить меня обращаться с оружием, но все мечи мне тяжелы, а кинжал я хоть немного и освоила, но, осознав, что не смогу отобрать жизнь у живого существа, бросила эту затею. Вот с луком у меня сложилось хорошо. Сомневаюсь, что когда-нибудь смогу выстрелить в живую мишень, но само умение с ним обращаться вселяет в меня уверенность.
Илья наблюдает, как я без особого труда натягиваю тетиву и отпускаю стрелу. Та попадает в цель – круг, что мы вырезали на коре дерева полгода назад. Я делаю ещё два выстрела в сторону более дальних мишеней на других стволах.
– Ты хорошо справляешься, княжна. Всему, чему мог, я тебя уже научил, так зачем я тебе? – Друг упирается ногой в поваленное дерево, наклоняет голову, демонстрируя мне насмешливую улыбку.
– Одной скучно, – пожимаю я плечами, снова натягивая тетиву.
– Скучно ей, – оскорблённо бормочет тот. – Чем же мне тебя повеселить, княжна? Сказку рассказать?
От неожиданности я неправильно отпускаю стрелу, та падает в нескольких метрах впереди, а тетива чуть не бьёт меня по руке. Резко поворачиваюсь к Илье, тот отвечает мне невинным изумлением на лице.
– Опять подслушивал?!
– Мимо проходил, – фыркает он. – Няня у тебя громкая, особенно пока тебя отчитывает.
– Так ночь же была, что ты делал ночью под моим окном?
– Мимо проходил, – как ни в чём не бывало повторяет друг. Берёт стрелу, натягивает свой лук и почти сразу отпускает, повторяет движение и вновь отпускает. Обе его стрелы попадают ровно в цель, хотя он даёт себе не больше секунды на прицеливание.
Я продолжаю на него выжидательно смотреть, потому что данный ответ и не ответ вовсе.
– Работал я, княжна. Дела были, вот и всё, – сдаётся Илья, когда я упрямо хмурю брови.
– Тогда расскажи мне, почему свой оберег не обновишь? – указываю на единственное украшение на его шее, из кожи и металла.
Илья непроизвольно поднимает руку и касается толстого шнурка, на котором, как крупные бусины, нанизаны резные подвески. Я не знаю, сколько их точно, обереги предпочитают прятать под одеждой, и я никогда не рассматривала его достаточно близко, но тут украшение удачно попалось на глаза, чтобы был повод перевести тему. Оберег старый. Металл местами потемнел, но плетёный шнурок явно крепкий. Илья полностью вытаскивает талисман из-под рубашки и подзывает меня, предлагая взглянуть.
– Это мой мартовский оберег. Многие обновляют их несколько раз на протяжении жизни, но этот спас мне жизнь. Он мне удачу приносит, и менять что-либо в нём я не смею. Даже снимать его мне встреченный ворожей не советовал. Снять значит удачи лишиться.
Заинтригованная, я подхожу ближе, пальцами касаюсь нагретого его телом металла. Вижу, как просто резные металлические бусины, так и чеканные руны марта, апреля и мая, там же есть маленькие фигурки жаворонков и символ солнца. Рождённые весной носят обереги из железа, летние особое благословение получат, если бусины из жёлтой латуни, а для осенних оберегов нужна медь. Память о том, какие талисманы были у зимних детей, давно стёрта. Несмотря на чёткое разделение, богатые семьи любят добавлять бусины из драгоценного золота, однако оберег Ильи целиком из простого металла.
– Не люблю об этом рассказывать, но я заблудился в Зимнем лесу Декабря и чуть не помер там.
– Ты был в лесу?! – я вскидываю на друга шокированный взгляд и непроизвольно сжимаю украшение в кулаке, натягивая шнурок слишком сильно. Илье приходится резко наклониться ко мне, чтобы оберег не сдавил шею.
Мы чуть не сталкиваемся нос к носу, и я моментально отпускаю украшение, а друг неловко кашляет, потирая шею.
– Да ты, Яра, поопаснее любого Зимнего леса, – хмыкает он.
– Ты и правда был в проклятом лесу? – отмахиваюсь от его шутки.
– Был. С братом старшим и дядями нашими поехали мы к тому лесу в начале осени. Мне тогда девять было. Мы с тобой ещё не познакомились. Не помню, что за дела туда привели, то ли охота, то ли проблемы какие. Вроде лисов много расплодилось. Хитрые заразы курятники повадились в ближайших деревнях разорять. В общем, взяли дядья меня с собой. А ты же знаешь, княжна, что вначале лес там не опасный, ноябрьский он.
Я киваю. Большая центральная часть леса, словно сердце, действительно принадлежит зиме. Говорят, там всё снегом укрыто круглый год, и именно в тех владениях живёт последний декабрьский колдун. Боясь, что он в состоянии вернуть Декабрь, Январь и Февраль в наш мир, люди вначале хотели его убить, да не получилось, отбился колдун. Но годы шли, а он людям на глаза не попадался, территорий своих снежных ни разу не покинул, и тогда оставили люди попытки, решив, что либо помер колдун сам, либо не может за пределами зимы жить.
Всю заснеженную часть окружает лес Ноября. Там всегда стоит осень. Держит она зиму в узде, в кольце, как в тюрьме, и не даёт распространяться. В ноябрьскую часть ходить можно, там безопасно.
– Я отстал от родни, и получилось так, что потерялся. Если же теряешься вблизи Зимнего леса, то конец. Но я выжил, – торопливо продолжает Илья, заметив, как меня передёрнуло. – Меня нашли на следующий день, сказали, что я спал, свернувшись под кустом.
Не знаю, сколько я простояла с открытым от изумления ртом, но в чувство прихожу из-за смеха Ильи. Как можно смеяться при разговоре о колдуне? Все взрослые мурашками покрываются, а он под кустом ночь проспал в проклятом лесу!
– Как?! Ты видел снег? Какой он?!
Я цепляюсь за руку друга, сжимаю пальцами плотную ткань кафтана. Смех Ильи стихает, но на губах остаётся смущённая улыбка.
– Не помню я. Мал был. Помню, как бродил по лесу, а деревья вокруг – в основном берёзы, меж которых голые дубы и клёны. Помню, как ветер холодный гулял, но белого снега не видел.
– А колдуна?
– И колдуна не видел. Вообще никаких людей и даже животных. Сомневаюсь, что я вовсе заходил в проклятую часть леса. Похоже, Март меня сохранил, и я только по территориям Ноября бродил, – с благоговением добавляет Илья и теребит своё украшение. – Благо подвески мои из металла, и на кафтане ничего золотого не было. Говорят, что нельзя близко подходить к владениям колдуна с золотом при себе. Колдун-то декабрьский и не выносит блеска золота, что напоминает ему о самом жарком летнем солнце. А если ступишь на снег, принеся с собой золото, то Зимний лес тебя никогда не отпустит.
Я отхожу от друга на пару шагов. Он трёт руки, дышит на ладони, разминая пальцы, замёрзшие без движения. Потом вскидывает лук, натягивает тетиву с задумчивой улыбкой. Действительно, везучий он, Илья, но у меня почему-то от этой мысли по спине бегут мурашки и становится холодно. Я тоже тру ладони, сжимаю кулаки, но никак не могу согреться.