Ну вот, стало быть… Расскажу вам историю, которая одно время бродила по коридорам фирмы, где я когда-то работал. Не знаю уж насколько этой истории можно верить – решайте сами.
Начну немного издалека, чтобы настроить мысли на нужный лад…
Бизнес – это такая штука, где в одной точке должны сойтись личные качества человека, его знание того предмета, который лежит в основе работы, и способность этого человека сделать правильный выбор, даже если тот кажется на первый взгляд несправедливым по отношению к кому-либо другому. К тому же точка эта, где имеет место быть подобное сочетание, должна оказаться в правильных координатах и в подходящее для того время. Другими словами, вы просто обязаны быть большим везунчиком, и над вашими моральными качествами должна довлеть, как Эверест над уровнем океана, простая, лишённая эмоций, целесообразность. А когда речь идёт не просто о бизнесе, а о бизнесе с большой буквы «Б», то всё вышеперечисленное следует умножить на десять и потом возвести, как минимум, в куб, а ещё лучше в восьмую степень. Поскольку… Ну, и дальше, само собой, курс хиромантии, астрологии, здорового сибирского шаманизма или, на худой конец, саентологии со всеми её «кейсами», «рандаунами» и тому подобным. Тройки, девятки, семёрки, магия чисел, места́ силы, трансерфинг для слабомыслящих, масонские ложи и членский билет, открывающий двери тайных сообществ.
Николай, мой сосед по офису, утверждал, что наверняка чем-то подобным всегда заканчивались душеспасительные речи Фёдора Ильича, когда он наставлял на путь истинный своего единственного сына с непопулярным именем Панкрат, поскольку у того в его двадцать три года не наблюдалось ни малейшего желания управлять собственной жизнью. Он называл его ласково Паня, что звучало ещё глупее, и старался быть последовательным и твёрдым в своих намерениях сделать из него достойного наследника своей корпорации, занимавшейся производством жилых модулей для будущих колонизаторов лунных просторов. Для непосвящённого подобное направление деятельности могло выглядеть, как насмешка или издевательство над здравым смыслом, но для тех, кто имел настоящее представление о перспективах будущего, ситуация выглядела не столь уж и фантастично. Корпорация была хоть и не такая масштабная в физическом выражении, но выдающаяся в своих потенциях и в количестве вовлечённых в её работу значимых в определённых кругах персон. Впрочем, наставления отца могли звучать метафизически только с виду, имея под собой значительную, хотя и хорошо скрываемую, долю здоровой шутки. Поди пойми этих миллиардеров. Да и Николай вполне мог ошибаться на сей счёт, тем более что все последующие события как бы слегка противоречат вышеизложенным размышлениям.
Имя Панкрат придумала для сына покойная жена Лизавета, поскольку в буквальном переводе оно означало «всевластный», и супруг не посмел по этой причине перечить. Саму Лизавету, если по паспорту, тоже звали весьма странно – Лизантелла, что не означало ничего внятного. Возможно, как раз этот факт и стал причиной имени сына, ибо захотелось максимально оконкретить его судьбу. Характер супруги был столь непреклонен, что даже если бы она назвала малыша Бобик, то спорить с ней не имело бы никакого смысла. Фёдор Ильич любил её беззаветно, нарушая все главные принципы буквы «Б», и мог позволить в её сторону только одну шутку, иногда добавляя к её настоящему имени любимую свою цифру – получалось что-то вроде «Лизантелла, модель 777 – ваш незаменимый помощник в жизни». Лизавете это нравилось – все смеялись, все были довольны. Потом в её хрупком человеческом механизме случился сбой – она очень быстро угасла, перестала интересоваться лунными модулями и успехами своего сына, начала называть супруга Ильёй Фёдоровичем, пока в конце концов не скончалась мирно в швейцарской клинике, где эвтаназия не была под запретом. Фёдор Ильич переживал глубоко и долго, сам подорвал собственное здоровье, с головой ушёл на целый год в конспирологию и всерьёз задумался о своём наследстве, получателем которого, кроме Панкрата, никого другого не мыслил. Оттого и все эти его увещевания на грани мистики и жестоких правил игры; оттого и выпирающая через все сердечные поры любовь к единственному своему чаду – свидетельству его человеческих чувств к незабываемой Лизантелле.
Панкрат, разумеется, ни о чём таком не догадывался. С матерью, пока та была ещё жива и находилась в здравом рассудке, он имел не так много общения, чтобы успеть проникнуть в истинную глубину её душевных алгоритмов. А отца просто боялся, поскольку трудно было видеть в нём обычного человека, способного на обычные отцовские чувства. К двадцати трём годам, достигнув пика своих интеллектуальных возможностей, Панкрат так и не смог ухватить умом принципы управления, которые позволяли Фёдору Ильичу держать в узде его корпорацию, представлявшуюся Панкрату неуправляемым монстром. Этого монстра он боялся ещё больше, чем своего отца, и представить себя его командиром и хозяином не мог даже в самых радужных из своих мечт. И, ненавидя все эти детские, по сущности, страхи, он, как умел, старался отсрочить своё торжественное восхождение на престол, прикидываясь то дурачком, то неизлечимо больным, то вообще не сыном своего отца, подброшенным ещё в колыбельку коварными, недремлющими врагами. Но он не знал другой жизни, той, которая кипела за стенами Москва-Сити, за бесчисленными отелями Дубая и уютными коттеджами Сен-Тропе и Ниццы. Он догадывался, что такая жизнь существует, и знал, что за улыбками средней руки клерков, маркетологов, секретарш, охранников и водителей скрывается ужасная тайна несбывшихся надежд и искалеченных судеб. И дело было не в их профессии, не в их социальном статусе, а именно вот в этой «несбыточности», в этой перечёркнутости юношеских стремлений, разбившихся о первый же волнорез реального положения дел. У него было лишь два пути – либо стать императором, унаследовав порождённое отцом чудовище, либо сгнить на периферии, где-нибудь в двухкомнатной квартире за Садовым кольцом, окружив себя безликими кассирами и слесарями КИПиА. Так что на самом деле путь оставался только один. Синонимом же второго была смерть, медленная и мучительная, приправленная вечерними сериалами и походами на рыбалку. И это представлялось страшнее и отца, и того монстра, с которым тот общался на равных. В общем, винегрет в его голове цвёл и пахнул, и с этим как-то нужно было бороться.
Особенно остро вопрос о наследстве встал тогда, когда Фёдору Ильичу закралось в голову совершенно немыслимое подозрение в том, что чадо его, как бы это сказать… Словом, почудилось ему, что Панкрат ведёт себя недостаточно по-мужски. Фёдор Ильич как-то особо пристально стал за ним наблюдать, с этаким почти крестьянским прищуром, означающим неудержимую прозорливость. Не хватало только взять ему балалайку и спеть какую-нибудь похабную песню. Короче, что там ходить вокруг да около, – заподозрил Фёдор Ильич Круглов сына своего в том, что тот неравнодушен к мужскому полу. Вот так. И делайте, что хотите. А мысль, единожды затронувшая уязвимую часть мозга, застревает там занозой, которую без хирургического вмешательства уже не извлечь. Но руки прочь от Фёдора Ильича! Он сам во всём разберётся. Прищур у него для этого самый что ни на есть подходящий.
Панкрат первое время всё никак не мог понять, чего добивается от него отец. Тот только ходил кругами, намекая на своё вдруг вспыхнувшее желание понянчиться с внуками или закатить роскошную свадьбу, какой у самого-то его не было. Панкрат полагал, что это какое-нибудь лирическое отступление перед чем-то главным, к коему подводит отец. Но главного так и не следовало, обрываясь на свадьбе. И только после пятой или шестой подобной беседы Панкрата наконец осенило. Так вот оно что! Отец всего лишь хотел убедиться в том, что с ориентацией у его наследника всё в полном порядке. Так ведь и было оно на самом деле. И какие только ветры надули семена дурацких сомнений в голову папаши – Панкрат совершенно не понимал. Свою интимную жизнь он никогда не выставлял наружу. Тут надо отдать ему должное, потому что это сильно отличало его от тех самцов, с которыми приходилось общаться. В отношениях с противоположным полом он был деликатен, подчёркнуто сдержан, но при том нежен и лёгок на безболезненное и для себя, и для девушек расставание. И он умел выбирать предмет своих увлечений – все, как одна, девушки оказывались в меру скромнягами, в меру не претендующими на его потенциальные деньги, в меру способными обойтись без того, чтобы не вынести напоказ свою временную добычу в лице Панкрата. В общем, получалось так, что всякая его мимолётная связь оставалась незаметной для посторонних глаз, хотя те, особенно усиленные линзами длиннофокусных объективов, были бы и рады оповестить широкую общественность об амурных похождениях Пани.
И вот когда до Панкрата, измученного догадками, наконец дошёл отцовский посыл, он впервые по-настоящему на него обозлился. Как вообще можно было заподозрить его в таком?! Он полагал, что родитель его выше подобных низменных подозрений, что мысли его бороздят космические просторы, выискивая места́ для будущих прилунений. А он… Думает чёрт знает о чём. Да и что с того, если бы вдруг – не дай Бог, конечно – оказался он влюблённым в какого-нибудь Аполлона? Какое кому дело? Разве это помешало бы как-то строительству городов на Море Спокойствия или в Заливе Зноя? Сколько таких дезориентированных стоят у руля многочисленных корпораций! И ничего. Двигатели заводятся, ракеты летят по курсу, аккумуляторы держат заряд, музеи заполняются новыми экспонатами… И захотелось выкинуть ему какую-нибудь шутку – с одной стороны, успокоить старика, а с другой – пощекотать ему нервы. На роль новой подруги, которую он засветил бы для любопытствующих, Панкрат решил выбрать девушку из низов, чтобы при самом беглом общении с ней отца могло передёрнуть и стереть с лица его хитрый прищур. И Панкрат открыл в подведомственном ему отделе венчурных инвестиций вакансию уборщицы с особым допуском в секретные кабинеты. Никаких секретных кабинетов, разумеется, не существовало, как не существовало и никаких целевых инвестиций. Это была просто очередная кормушка, в которую с одной стороны по запутанным каналам заливались грязные деньги, чтобы с другой пролиться благодатным дождём на многочисленные счета в швейцарских банках. Такой себе секретик Полишинеля. Отбирать кандидаток на должность Панкрат вызвался сам, обязав отдел кадров только отбраковывать женщин старше двадцати или слишком смазливых для мытья унитазов. Никто из кадровиков не придал этому никакого значения, потому что всем было наплевать на всё, что не касалось их собственной жопы.
Так и началась эта история, неожиданного финала которой никто не предвидел.