Щеку царапнуло. Это было хорошо. Значит, она точно жива.
Эшлин открыла глаза и увидела, что лежит среди замшелых камней. Пахло дымом и сыростью. Небо было затянуто серым, но кое-где проглядывали голубые прорехи. Над лицом поднимался на стебле лиловый полевой колокольчик, который так трепало ветром, что казалось – он вот-вот зазвенит.
Обычный выход из Врат был совсем в другом месте, неподалеку от замка с серыми башнями, в сосновом лесу. Куда же ее выкинуло? С такими мшистыми камнями это место могло оказаться далекой от людей окраиной мира, где обитают чудовищные фоморы. Воины Дин Ши в вечной Зеленой войне теснят их к морям, отвоевывая скалистую голую землю, где потом поднимутся цветы, травы и леса.
Эшлин повернулась на бок и осмотрелась. Она лежала на склоне, как на краю огромной чаши, поросшей травой. Сердце забилось чуть медленнее. Фоморские скалы это определенно не напоминало. Уже неплохо.
На дне «чаши» стояли пять высоких камней, а со склона спускались каменные ступени, сильно подпорченные временем. В кругу камней собрались люди со свечами в руках – четверо по краям и один в середине. Эшлин не слышала слов, но почувствовала, что именно они пытаются звать, и сердце ее стиснул страх. Это место дышало огнем. Оно легко могло превратить искру внутреннего пламени в бушующий поток.
«Люди такие мастера понастроить каменных стен вместо того, чтобы держаться подальше от опасных мест. Но они наши младшие братья. Часто неразумные, меньше знающие и умеющие младшие братья. Видишь человека в беде – вмешайся», – так говорил отец.
Вот-вот здесь вспыхнет пять живых факелов. Что за убийственная глупость! С этими мыслями, еще не осознав, что вновь чувствует мир и магию в нем, Эшлин поспешила по истертым ступеням вниз, норовя скатиться туда кубарем. Голова кружилась.
Подбежав ближе, она резко замерла. Люди стояли с закрытыми глазами, а над их поднятыми кверху ладонями поднималось легкое золотисто-рыжее сияние. Фигурой же в середине был… Брадан.
Он почему-то повзрослел за неполный год, пока они не виделись, но его лицо по-прежнему будто отражало пламя того костра, у которого Эшлин отдала ему душу. То же восторженное, как у малыша, изумление от красоты и силы огненных духов. Наверное, он уже увидел их танец там, куда был обращен его разум.
Зачем он здесь со всеми этими людьми? Ему не нужны ритуалы, чтобы вернуться. Или он не хотел возвращаться? Он обманул ее?
Эшлин стояла в трех шагах от него и чувствовала, как все крепче сжимаются кулаки. Она напоминала себе тонкий лист, который раздирают надвое. Одна ее часть хотела высказать все, что за год темной тиной опустилось на дно души. Другая так же отчаянно желала прижаться и, коснувшись носом плеча, почувствовать запах его волос, сладковатую горечь вереска и солнечной сосновой смолы.
Вдруг по лицу Брадана пробежала судорога боли. Он еще не понял, что саламандры уже начали пожирать его изнутри, что он ими больше не управляет. Эшлин чувствовала боль этого человека, как свою. В груди распускался огненный цветок, и было трудно расправить легкие для песни. Перебить поток, что из недр земли стремится войти в человека, неспособного его выдержать. Фигуры в круге стояли неподвижно, этот ритуал нельзя прервать изнутри, когда ты уже стал его частью, пусть даже искры уже целуют одежду. Песня воды была слишком тяжелой и медленной, облака здесь оказались мало напоены водой.
Эшлин поняла, что не успеет сделать все тихо и правильно, и решилась на некрасивый, опасный, зато действенный шаг. Она резко бросилась в середину круга и с размаху толкнула Брадана, чтобы разорвать огненные нити заклинания. Так они вместе и полетели на мшистую землю.
Ее сил все-таки хватило, чтобы, шурша по камням и прогоняя огненные силы в те глубины, откуда они поднялись, пошел дождь. Он быстро наполнял сложенные древними умельцами каменные желоба, в которых когда-то горел жертвенный огонь.
Едва Эшлин сбила Брадана, остальные тоже попадали как подкошенные. Фигура была разорвана.
Девушка пыталась прийти в себя и понять, где земля, где небо, но понимала лишь, что в носу щиплет от обиды. На шее Брадана даже не было ее Кристалла. Украл бы для дела, но просто… чтобы положить в сундук и забыть. Как же так?
Виновник ее злоключений тем временем медленно открыл глаза. Кажется, он пока плохо понимал, что избавило его от духов огня, которые должны были терзать тело. Потом недовольно оглядел, словно незнакомую, растрепанную девицу, сбившую его с ног и помешавшую ритуалу. Удивленно покосился на ручейки воды, что охлаждали и несли облегчение. Встряхнул головой. Вернулся взглядом к девушке.
Эшлин чихнула, и несколько прядей выбились из-под фибулы, служившей ей заколкой.
– Зачем ты это сделала, девица? – наконец спросил Брадан.
– Чтобы от тебя пепел не остался, – ответила она обиженно, – или ты так грезишь саламандрами, что и сгореть не жалко?
– Откуда ты знаешь, что делать? Кто тебя научил? И кто тебе разрешил вмешиваться, в конце концов! – приходя в себя, он явно начинал злиться.
– Даже мой брат знает, что в местах, где огонь земли подходит близко к поверхности и его силу много лет брали, подтягивая источник все ближе, нельзя делать огненные ритуалы! Здесь и в грозу прятаться нельзя. Тем более свечи зажигать! И мне не нужно разрешение Брадана, ученика друида, чтобы спасать его глупую голову.
– Я не знаю, о ком ты говоришь, девица. Но никто из учеников, пока не прошел Три Урока, не может участвовать в ритуалах, и тем более мешать им, рассказывая всякие глупости про свечи. А уж новеньким вообще здесь не место. Разве тебе разрешали покидать Дин Эйрин?
Раздраженно произнося все это, Брадан с трудом поднимался с земли, поправляя одежды и пояс. Теперь он осознал, что его спутники лежат на земле, и некоторые из них едва шевелятся, приходя в себя. Сам еще двигаясь нетвердо, он подошел и склонился над одним из них, затем перешел к следующему. Эшлин видела, как он достал из поясного мешочка какую-то склянку, вдохнул сам и сунул под нос лежащему юноше, тот застонал, приходя в себя. Брадан оглянулся и поймал ее взгляд.
– Помоги мне, девица, раз уж оказалась здесь и едва не натворила беды, а теперь любопытствуешь. Как тебя зовут?
– Эшлин. Удар о камень унес твою память? – Она подошла ближе, помогая приподнять голову следующего ученика над лужей, в которой тот очутился. – Не помнишь не только кто я, но и кто ты? Если ты укоряешь меня за ливень, то сложно рассчитывать силы, когда по твоей вине я год прожила без них!
Брадан поморщился от приступа боли, потер висок.
– Эшлин. Для будущего мага ты слишком много болтаешь, и притом глупости. Не рассчитывай, что я помню всех, кто поступил только вчера. Даже девиц, пусть вас и немного. Хотя сейчас я тебя уже вряд ли забуду. Из-за тебя придется все делать сначала…
Рядом с учеником, приходящим в себя, Брадан осел на землю. Боль и усталость явно догнали его, овладевая телом и сознанием. Возмущение Эшлин копилось и рвалось наружу, как вновь обретенная магия.
– Поступила я на эту землю не вчера, а сегодня. И не только поступила, а изрядно потопталась. Какой олух вам вообще сказал, что делать? Эти ваши друиды? Если тебе не хватает сил, то сначала пусть в каменные круги наберется вода, а потом… вам надо не зажигать свой огонь, надо звать тот, подземный. Но в центре должна быть жертва. И она сгорит!
Подошли остальные ученики, которым явно досталось меньше, столпились вокруг учителя, удивленно поглядывая на девушку.
Брадан смотрел куда-то в сторону:
– …течет вода, горит огонь… Нам нужно возвращаться. Надеюсь, что вы, дева Эшлин, найдете дорогу туда, откуда пришли. Если не найдете, просто спросите постоялый двор Университета. Вам покажут.
Он тяжело поднялся, опираясь на руки учеников, и направился к выходу из каменного лабиринта.
Эшлин стояла посреди камней. С рукавов капала вода. Волосы растрепались. Глаза блестели от обиды и растерянности.
– Мне из-за тебя теперь возвращаться некуда, – прошептала она. Но вереница людей, поднимавшихся вверх по склону, ее уже не слышала.
До длинного каменного дома на дороге, где останавливались путники, Эшлин добралась сама. Теперь она сидела в углу, раздражая круглолицую хозяйку тем, что так и не выбрала еды. Мелкая собачонка убежала от нее к столу, за которым помощники Брадана Беспамятного, делясь впечатлениями о неудавшемся ритуале, поедали гуся. Гусь так пах, что даже дух кислой капусты не мог перебить этого одуряюще сочного аромата. Если бы можно было нанюхаться гусем до сытости! Даже собачке положили в миску крылышко.
– Может, пригласить девушку к столу? – шепнул один из молодых магов другому.
– Ты слышал, как она говорила с магистром? Мне кажется, это его метресса.
– А он с ней, как с чужой.
– Потому что поссорились. Ну и они же не наедине. Ты ее пригласишь, а он в тебя молнию кинет…
Мир людей Эшлин категорически не нравился. Это приключение казалось таким героическим, пока она его придумывала. В реальности оно обернулось мокрым платьем, безумным разговором, голодом и одиночеством. Единственное, чему можно было порадоваться, – ее душа где-то в этом мире, и близко. Иначе бы силы не вернулись. Но где? Привлекать к себе внимание магически ей не хотелось, еще выгонят за ворота, здесь хотя бы от очага тепло, и платье потихоньку сохнет.
Вдруг Брадан, опираясь рукой о стену, появился в проеме, ведущем в гостевые комнаты. Час назад ученики отнесли его туда, обессиленного, и помешали Эшлин войти, сославшись на то, что магистру дурно и он сам решит, хочет ли видеть девицу, когда очнется.
Он оглядел трапезную и, увидев Эшлин, шевельнул губами, по которым отчетливо читалось ее имя. После чего, движением руки приглашая следовать за собой, повернулся и исчез в темном коридоре.
Эшлин предположила: он осознал, что ему спасли жизнь, и совесть наконец заела, поэтому с трепетным предвкушением поспешила к нему. Неужели скоро Кристалл привычно займет место на ее шее и все приключения закончатся? Ее провожали удивленными взглядами гусееды. Никто из спасенных даже спасибо не сказал. О кусочке гуся и говорить нечего. Впрочем, ей не придется пробираться с боем к своему Кристаллу. Сил осталось немного, потому что дождь вызывать трудно.
Брадан дождался ее в проеме полуоткрытой двери, впустил в комнату и плотно запер дверь. В комнате жарко горел камин, бросая блики на смятую постель. Пахло деревом и острыми, пряными специями. На столе стояли почти нетронутые тарелки, судя по запаху, с тушеным мясом и овощами, на деревянной доске пышный хлеб ломтями и мисочка давленого масла. Брадан посмотрел на нее очень внимательно, потом внезапно подвинул стул ближе к камину:
– Садись, ешь!
Сам он взял только кружку с чем-то темным и пряным, подойдя к огню почти вплотную.
Эшлин решила сначала покончить с едой, а трудный разговор начинать потом. Она села, взяла тонкую можжевеловую ложку и лишь боролась с желанием проглотить миску целиком, так быстро, как только возможно, помогая себе руками и хлебом. Было вкусно, но рядом с Браданом снова начинало что-то горчить внутри. Она чувствовала себя неловкой и злой. Но гордо отказываться от еды было бы глупостью.
– Это все, что ты хотел мне сказать? – все-таки спросила Эшлин между ложками рагу, обмакнув хлеб в масло. Она понимала, что если будет молчать, то подавится от злости.
– Я должен сказать тебе спасибо. Чем больше я думаю, тем лучше понимаю, что мы совершили ошибку. Это ты вызвала ливень? Кто тебя учил? И откуда ты знаешь об источнике огня?
– Чувствую. А еще ты сам рассказывал, как друиды ищут такие источники и ставят камни. Это ваше знание. Ты забыл?
Брадан выглядел… нет, кажется, он был искренне изумлен.
– Я об этом слышал, но точно не рассказывал, тем более ученикам, которые еще и недели не проучились! Это старинное знание, непроверенное.
Он посмотрел на нее пристально, долго, не отрываясь. И даже зажег свечу в подсвечнике на столе. Уютно затрещал фитиль.
– Нет. Ты никогда не была на моих занятиях, дева Эшлин. У нас слишком мало девиц в Университете. И я не смог бы забыть твое лицо!
– На занятиях? – тут удивилась уже сама Эшлин. – Да зачем? Я знаю столько же, сколько ты, а кое в чем и больше тебя, Брадан. Ты жил в нашем саду, что-то рисовал в своих глиняных табличках, а потом назвал меня Хранительницей Души и обещал, что вернешься, только отдашь своему учителю то, что обещал.
Брадан слушал сначала ошеломленно, а потом все спокойнее и печальнее. Неожиданно он подошел совсем близко, опустился, присев прямо рядом с ее коленями, и легко накрыл ладонью ее руку. Глядя снизу вверх ей в глаза, сказал очень тихо:
– Ты ошиблась, дева Эшлин. Мое имя Брендон. Я не тот человек, который украл твое сердце и целомудрие. Я никогда не встречал тебя раньше. И поверь, встретив, не позабыл бы. Здесь нет твоего жениха.
Эшлин едва удержалась от того, чтобы прикоснуться к нему. Хотя сама не знала, чего ей больше хочется, погладить или оттолкнуть. К счастью, первое, чему учили ши, – сдержанность, а уж особенно это касалось детей Ройсин. Что бы ни раздирало тебя внутри, если хочется убивать – умерь свой пыл. Она словно ощутила легкую руку матери на плече.
– Какое цело… – она мотнула головой, не договорив, – ты клялся, что будешь держать в руках мое сердце, пока твои глаза видят звезды. Здесь никого нет, чтобы лгать перед ними, если ты сожалеешь о сказанном тогда. Неужели год так велик для человека, что он забывает важное в своей жизни? Зачем ты забрал мою душу, если не хотел? Или слышал, что если влюбить в себя деву из ши, а самому остаться с каменным сердцем, она станет тебе слугой? Так вот – это глупая сказка!
Брендон улыбнулся, хотя глаза его были печальны. Почти напевая, он проговорил:
– В ладонях сердце твое бьется… пока огонь горит, течет вода, стоит скала и ветер не смолкает, глаза мои блестят от света звезд… Эшлин, девочка, этой песне больше лет, чем нашему миру. Не один бард пронзил этими словами сердца красавиц. Но если тот юноша был так глуп, что передумал и сбежал до свадьбы, забудь его! Или ты уже хорошо его забыла сама, раз приняла меня за него?
На ее лице отразилась мучительная попытка справиться с чувствами. Вместе с ощущением пустоты внутри зародилась обида, такая горькая, будто Эшлин разжевала стебель полыни.
– Не до свадьбы. После, – ответ получился глухим. Она сжала руку в кулак, так, что ногти впились в ладонь, и все-таки сдержала слезы. – Брадан… можешь называть себя любым именем, можешь говорить, что не знаешь меня, можешь забыть навсегда, как вошел в холм, как жил в моем саду. Но отдай мне душу. Это не просто кристалл в оправе… если ты тогда случайно вспомнил песню, а не хотел стать Хранителем Души – верни ее. Тебе не за что так меня ненавидеть, чтобы хоронить заживо!
Потом она резко дернулась и вытащила из прически фибулу так, что на ней остались несколько медно-рыжих волосков, и бросила ее ему на колени.
– И подарок свой забери, что бы он для тебя ни значил.
Брадан-Брендон подхватил заколку, вставая. Сейчас его голос наполнился звоном металла:
– Дева Эшлин, та, кто назвала своим мужем первого, кто спел красивую песню, и забыла его лицо! Ты обвиняешь меня, Брендона Бирна, второго магистра Университета Дин Эйрин, имя которого и сейчас, и год назад знали все на этих землях, обвиняешь меня во лжи, клятвопреступлении и… в чем еще? Воровстве! Похищении души! Надо же выдумать такое!
Он осекся, ощупывая пальцами заколку, и наконец посмотрел на нее. В полном молчании он разглядывал затейливый узор, как диковину. Затем подошел ближе к огню и стал поворачивать, подставляя медные изгибы свету пламени.
Эшлин уже была готова высказать ему все, что думает о людях, их клятвах, их обычаях, а еще о том, что понимает Горта Проклятого, который считал их низшими тварями, только и годными что в жертву для ритуалов. Но, рассматривая того, с кем говорила в неясных огненных бликах, она поняла, что человек этот удивительно похож на Брадана, но выглядит гораздо старше. Словно перед ней был его старший брат. И одет совсем по-другому… до этого было некогда разбирать, что именно кажется странным в облике беглого Хранителя Души.
Неужели она могла ошибиться и существуют на свете два одинаковых человека разного возраста? Разве братья могут быть похожи настолько, если они не близнецы? Но как тогда найти Брадана и вернуть душу?
Она принялась переплетать волосы, чтобы занять руки и чтобы меньше хотелось кричать. Это путешествие все больше напоминало тупик.
– Скажи мне, второй магистр Брендон Бирн, что случилось с друидами? Почему их камни расколоты и повалены, ни одного из них не найти? Где мне искать того, кто был учеником Катбада из Ульстера?
Брендон, несколько помедлив, отдал ей заколку. Чувствовалось, что он заставляет себя выпустить ее из рук.
– Негоже бросаться тем, что сам Катбад, похоже, и ковал. Эшлин, тот человек пошутил над тобой. Учеников Катбада из Ульстера, как и его самого, ты сможешь найти только в могиле. И ту вряд ли отыщешь. За без малого четыреста лет все забыли о ней.
Тут ему пришла еще одна мысль, взгляд стал сочувственным:
– Эшлин, ты… ждешь от него ребенка? Ты убежала от родителей, чтобы не опозорить их? Послушай, я… я найду тебе пристанище, не надо бояться.
Эшлин посмотрела изумленно. Как ребенок может быть позором? Ребенок – радость, благословение семьи. Если он рожден незамужней ши, то это счастье в ее родительской семье. Как все странно.
– Нет. Конечно, нет.
Она чувствовала себя растерянной. Будто бы он только что сказал ей, что рана смертельна, а жить ей осталось до рассвета. Сейчас сдержать слезы стало вовсе невозможно.
– Я была здесь и видела друидов, их камни… и замок там, выше по ручью, его всегда было видно с холма. Ты шутишь надо мной?
– Да нет же. Конечно, его видно с холма. Фундамент совсем зарос, восточная стена с остатками ворот еще стоит. Но за пару лет крестьяне растащат на изгороди и ее.
– Я должна найти Кристалл. Он не разбился, раз я все еще жива, он рядом. Мир слышит мои песни. Как один год мог превратиться в четыреста… если я вернусь домой, то там тоже пройдет так много лет?
Брендон слушал ее с тем терпеливым и вежливым выражением лица, с которым внимают детскому лепету или речам умалишенных. Но потом он бросил взгляд в пламя и резко спросил:
– Кто ты, Эшлин, девица, вызывающая дождь?
Она вытерла слезы рукавом, выпустив из пальцев косу. Представляться после всего произошедшего было как-то странно.
– Эшлин из семьи Муин рода Ежевики племени Дин Ши.
Брендон остолбенел. Он смотрел на нее, и его лицо ничего не выражало. Как будто он ждал исхода внутренней битвы изумления с недоверием.
Наконец он произнес почти шепотом:
– Разве ши существуют на самом деле?
– Мы почти перестали приходить в этот мир после того, что устроил Горт Проклятый… но я все равно однажды пробралась. И за мной на обратном пути увязался Брадан. Так все случилось.
– Ты – ши. Как в это можно поверить? Почему я должен в это поверить? – он старался говорить безразлично, но взгляд, в котором мешались восторг и особый радостный страх, говорил, что он уже поверил в это, в древнюю легенду, сидящую у его камина перед опустевшей миской.
Брендон шагнул к ней ближе и протянул руку так, как будто хотел коснуться ее волос, но рука замерла в воздухе.
– Значит, эту фибулу действительно выковал Катбад. Или его ученик? И сбежал, обманув ши и украв у нее нечто важное?
Эшлин нахмурилась, готовясь увернуться от прикосновения. Она до последнего надеялась, что Брадан узнает ее, с ним что-то случилось, он не сбежал. Но теперь в голове вертелась невозможная череда событий.
Было очень холодно, не так, как от сильного ветра. Холод шел не снаружи, а изнутри.
– Брадан оставил мне эту вещь, которую я показала тебе. Я думала, она тоже важна для людей. Он должен был скоро вернуться и с Кристаллом мог легко пройти сквозь ворота холма. Но это моя душа… ей нельзя быть со мною в разных мирах. – Эшлин удалось взять себя в руки, и она горько улыбнулась. – Горт Проклятый много сделал, чтоб люди боялись нас. А ты, вижу, не боишься.
Она пристально посмотрела на тяжелый деревянный стул с резными ножками, в глазах ее блеснуло пламя очага. Потом протянула руку ладонью вверх и запела. Раздался легкий треск, и сухое, покрытое лаком дерево начало обрастать зелеными сосновыми побегами. В комнате сильно запахло хвоей.
Пропев куплет, Эшлин замолчала. Сил было не так много, чтобы тратить их на ерунду. Она показала то, что хотела.
Брендон дернулся всем телом от неожиданности, но уже через мгновение рухнул на колени перед ожившим стулом. Он завороженно осматривал побеги, потом, затаив дыхание, протянул руку и едва коснулся изумрудных иголок. Как только упругая шелковистая хвоя проскользнула между его пальцев, оставляя капельки смолы, Брендон очнулся и вскочил. Он явно сдерживался, чтобы не закричать, поэтому прорычал:
– Убери это немедленно!
Эшлин не ожидала такого и сама испуганно отскочила, со стуком роняя свой стул к стене, вытянула перед собой руки, видимо, готовясь отражать удар магией.
– Не могу. Он вернул свою суть. Жаль, что с людьми так не получается.
Брендон несколько секунд что-то напряженно обдумывал. Затем, не говоря ни слова, решительным шагом вышел за дверь и захлопнул ее за собой. Эшлин показалось, что в коридоре метнулась какая-то тень и исчезла – словно там стоял человек. Но света было мало, а Брендон стремителен.
Его не было с полминуты. Когда он вернулся, в его руке покачивался массивный, поблескивающий в сумраке комнаты топор. Закрыв и заперев дверь, он встретился взглядом с Эшлин. Выражение его лица было трудно прочитать, когда он двинулся ей навстречу.
Эшлин оценила расстояние до окна, но поняла, что через стол не перепрыгнет. Что такого совершила она, чтобы ее убить? Она не могла припомнить ни одного нарушенного закона, впрочем, у людей могли быть ей неизвестные… или это враг Брадана, скрывшийся под его личиной?
– Не подходи! – Она пыталась осознать, что будет лучше: призвать огонь из камина или попробовать напустить туман? И опасалась, что от усталости и страха после удара тут же упадет в обморок. Или вместо удара.
Брендон поморщился и просто прошел мимо нее, с размаху вонзая топор в гущу побегов. Через три минуты обломки растерзанного стула, потрескивая сочной смолистой хвоей, горели в камине, окуривая все вокруг волной едкого дыма, а магистр сгребал ладонями с пола мелкие щепки, отправляя их в огонь.
Наконец он прервал молчание:
– Тебя не должно здесь быть! Ши не существует. А если существует… Ты знаешь, что люди сделают с «тварью из холмов»?! С отродьем демонов?
Эшлин все еще смотрела на горящие обломки. Потом тихо сползла по стенке и почувствовала, как по щекам снова катятся слезы. Живой стул ей было почему-то куда жальче себя.
– Не знаю я никакого демона… мой предок и старейшина Гьетал – воин и бард семьи Муин… и… я не могу уйти, пока моя душа здесь. Убери железо. Мне страшно.
Брендон пнул ногой топорище, и топор, царапая грязные доски пола, улетел под кровать.
– Если ты хочешь найти свою душу, что бы это ни было, и уйти живой, никто не должен узнать, кто ты на самом деле! Если ты хочешь, чтобы я помог тебе, – тем более.
– Я правда не могу вернуться без Кристалла, для этого надо найти, куда Брадан, ученик Катбада, спрятал его. А я не знаю, где искать друидов, которых нет, и не умею быть человеком.
Брендон смотрел на нее с тяжелым, мрачным сочувствием, которое давило могильной плитой. Он, в отличие от нее, знал, что такое четыреста лет в мире людей – слишком многое может быть утрачено безвозвратно, память, люди, замки, страны, народы…
Но он все же заставил себя тепло улыбнуться.
– Ты ведь не умрешь без своего Кристалла до утра, правда, Эшлин? Значит, сейчас нужно лечь спать. Люди часто начинают идти сквозь свои беды и горести именно с этого. А утром даже ульстерские топи покажутся не такими бездонными.
– Не умру. Здесь я его чувствую. И мне легче, чем дома. Скажи, за что людям меня ненавидеть? Неужели и спустя четыреста лет… – она произнесла это, и голос дрогнул, – за дела Горта Проклятого?
– Горта… хм, – он подавил смешок. – Горта я знаю только одного, и он тяжелый, непростой человек, но не настолько, чтобы заслужить прозвище «Проклятый». И не настолько древний! Эшлин, пойми, люди ненавидят то, чего боятся и не понимают. Ты можешь творить настоящее волшебство, и это сводит с ума.
– Ты больше не гонишь меня?
– Если я выгоню тебя, думается, ты попадешь в еще большую беду, а этого я тебе не желаю.
– Если я пойму, что случилось с проходом в холмах, то уйду, когда найду свою душу, и больше тебя не потревожу. Мне ничего не надо от людей.
Брендон кивнул, но скорее, чтобы успокоить ее, чем действительно поверив, что это возможно. Он поднял опрокинутый стул, оставшийся единственным, придвинул его к камину и сел, уставившись в огонь.
– Спать ты будешь здесь, у меня. Сейчас друг за другом летние ярмарки, спешат продать и купить к Равноденствию, и свободных комнат, даже лавок, тут не найти. Когда мы вернемся в Университет, поищем в старых книгах. Может быть, кто-то что-то и записал о том твоем друиде.
– На глиняных табличках? Он тогда говорил, что учитель не любит, когда пишут, но ему нравится, что можно оставить что-то, не тратя долгое время, чтобы запомнить… что-то, что может потом взять незнакомый и с ним поговорить. Глупость это. И память делает хуже.
– Нет, таких старых книг мы не найдем. Пергамент хранит все, что нам нужно. Глупость или нет, но только в глупых, по твоему мнению, записях может остаться хоть какой-то след твоего друида.
Эшлин приходила в себя, понимая, что вроде бы топором ее сейчас убивать не будут.
– Ты любишь огонь, совсем как он. Или все люди любят его?
– Иногда я хочу стать огнем, но это невозможно. Поэтому просто стараюсь подружиться с саламандрами, – он сам улыбнулся своей шутке, – а люди и боятся огня, и нуждаются в нем.
Услышав это, Эшлин снова задержала дыхание и схватилась за стену, чтобы не упасть. Голова кружилась. Это слишком жестоко в один день – терять надежду, обретать ее и терять вновь, а потом… Побери тебя вечность, Брадан. Впрочем, она это уже сделала
– Это слова тоже из древней песни?
– Нет, это то, о чем я всегда думаю, глядя на огонь.
– Значит, разные люди думают одни и те же мысли… запомню это, – пробормотала Эшлин едва слышно, вздохнула и снова закрепила волосы фибулой – рассыпаясь, они успели ей надоесть.
Потом осмотрела имевшуюся здесь кровать и вздохнула. Кажется, если не в своей кровати, то спала она только в лесу. Придется привыкать к этим странным, лишенным уюта человеческим жилищам, где многовато камня и даже дерево в окно не заглядывает. Задумавшись, Эшлин развязывала шнуровку платья. Иногда, когда ей хотелось обдумать что-то, мир вокруг пропадал, вот и сейчас она будто не видела того, что происходило рядом. Перед мысленным взором были только утерянный Кристалл и светлые волосы Брадана, чуть рыжеющие в бликах пламени.
Брендон слегка удивленно глянул на Эшлин, которая совершенно пренебрегла привычной для местных жителей девичьей стыдливостью, легко оставшись в вышитой зеленой рубашке, но потом заставил себя отвернуться, сосредоточенно помешал угли в камине и потянулся за плащом. Ничего не оставалось, как расстелить его на полу у камина, повозиться, вытаскивая из-под него оставшиеся от стула щепки, и аккуратно улечься, стараясь не думать о том, как наутро его спина и плечи будут помнить эти жесткие доски… Окончательное решение он волевым усилием заставил себя отложить до утра, потому что происходящее было слишком похоже на сон, чтобы всерьез об этом говорить.
Эшлин спала беспокойно. Во сне старейшина Гьетал говорил ей о том, что он желает стать Хранителем Кристалла Эшлин и проклянет ее еще хуже, если она не отыщет потерянное. Брадан, который стал Брендоном, пил с ней вино и рассказывал, что люди не могут творить магию без топора. А потом она поскользнулась и поняла, что летит с высоты. И тогда закричала, зная, что без магических сил обязательно разобьется… Но откуда в доме взялась скала?
В душную полутьму комнаты ее выбросил резкий рывок чужих рук, сильно сжимавших плечи. Брендон пытался поймать ее ошалевший со сна взгляд и шипел сквозь зубы: «Молчи! Только тихо!» Отпустив ее плечи, он подошел к двери, осторожно выглянул в пустой коридор, после чего с некоторым облегчением вернулся к ней.
– Еще не хватало, чтобы сюда сбежались все, кто решит, что я творю злодейство с невинной девушкой под покровом ночи… – только сейчас он позволил себе посмотреть на нее с сочувствием, маскируя его шутливым тоном. – Какие драконы снились тебе, красавица?
Эшлин передернула плечами, которые еще чувствовали его прикосновение. Крепко же он сжал ее – будто вправду поймал падавшую. Впрочем, даже если бы она упала с этой кровати – точно бы не убилась.
– По разговорам о древностях и экзаменах там, внизу, они могли бы подумать, что меня решили выгнать из учеников, а я сопротивляюсь. Мне снился ты с топором и старейшина Гьетал… без топора. Кто из вас страшнее? Я еще не поняла. Потом я упала. А кто такие драконы?
Она снова привычно сжала пустую руку над грудью, ловя в кулак Кристалл, которого не было.
Брендон недоуменно моргнул, не в силах ответить на вопрос, кто страшнее – он или неизвестный ему старейшина без топора, поэтому начал с драконов.
– Ты никогда не читала рыцарских романов, Эшлин? Ах да. Драконы… это такие существа, похожие на огнедышащих саламандр размером с замковую башню. А рыцари, люди-воины, спасают от этих тварей прекрасных дев.
Она звонко рассмеялась и села на кровати, распуская волосы, чтобы пересобрать растрепавшиеся.
– Значит, когда ты смотришь на огонь, то хочешь стать драконом, чтобы о тебе писали на дощечках, а потом читали? Читать – это смотреть на то, что нацарапано на доске, и произносить слова? Брадан так делал, но мне было скучно пробовать. Я и так все могу запомнить.
Брендон опешил от такой лавины слов, как будто не требующих ответа, невольно любуясь рассыпавшейся медью мягких волос – от золота через медь и до красного дерева, все оттенки рыжего. От ее веселья, такого неожиданного сразу вслед за ночными страхами, стало очень тепло, а наивная болтовня этой странной девушки щекотала любопытство Брендона так же, как ее локоны щекотали его руку, лежащую на одеяле. Но от ехидства он не удержался:
– Конечно, ты можешь запомнить все на свете! Кроме лица своего жениха!
Эшлин фыркнула, снова тряхнув головой.
– Я же не думала, что бывают такие одинаковые люди. Впрочем, сейчас вижу, что ты выглядишь так, будто бы Брадан прожил еще столько же лет, сколько ему было, и стал старейшиной. У тебя много учеников, Брендон Магистр?
– Пожалуй, несколько больше, чем мне бы хотелось. Но что поделать, если у некоторых бесталанных отроков слишком состоятельные семьи, чтобы Великий Магистр их упустил?
– Это сложно. Но у нас тоже бывало по-разному. У моего брата ветер в голове, а старейшина взял его в ученики. Мэдью считает, это потому, что в нем сокрыт великий талант, а я думаю – чтобы заявить другим родам, что род Муин прощен и деяния Горта Проклятого больше не ложатся тенью на нас. Быть учителем – та еще судьба, я бы не смогла, пожалуй. Если кто-то дурак, мне сложно молчать об этом, – она снова рассмеялась и вдруг накрыла его руку своей, – а если бы я была твоей ученицей, чему бы ты меня научил?
От прикосновения ее руки Брендона как будто омыло волной нагретого прибрежными песчаными дюнами ветра. Ароматы белого клевера и можжевельника, звук соленого моря, бьющегося о белые скалы, были так реальны, что казалось, будто привкус соли остался на языке. Он смотрел в лицо Эшлин и тонул в этих ощущениях, но не мог позволить себе закрыть глаза, потерять связь с реальностью.
Брендон заговорил в ответ, лишь чтобы вернуть ускользающее внимание:
– Читать и писать. Остальное ты сама умеешь лучше меня.
– Значит, я сама могла бы тебя чему-то научить? – Она по-птичьи чуть склонила голову к плечу и внимательно следила за выражением лица Брендона, улавливая знакомые черты. – Пока мы не найдем мой Кристалл.
– Мы? Ты хочешь, чтобы я пошел искать с тобой украшение, которое ты потеряла в лесу четыреста лет назад?!
– Не я потеряла, а… – она хотела сказать «ты», но вовремя поправилась, – ученик друида.
– Ммм… итак, давным-давно некий похожий на меня ученик друида потерял подарок своей невесты. И эта невеста очень злится, – Брендон широко улыбнулся. – Что ж, чем это хуже тех легенд, которые мы изучили вдоль и поперек, чтобы найти хоть что-то стоящее из старинного наследия магов? По крайней мере, ты точно знаешь, как выглядела пропажа. И ты утверждаешь, что эта вещь не сломана и не уничтожена?
– Я опишу тебе. Кристалл чем-то похож на хрусталь, но не такой прозрачный. В нем иногда словно дымка, видны под каменной стенкой маленькие искры, иногда они меняют цвет, если хозяин Кристалла… если с ним происходит что-то очень важное. Очень хорошее или очень плохое. Смотреть в Кристалл – как смотреть на небо, оно ведь разное в разное время. Мой был в оправе из веток цветущей ежевики. В медной, потому что железо обжигает. Такой где-то, – она раздвинула большой и указательный пальцы, показывая размер, – но лучше бы он был с башню или с этого вашего дракона.
Брендон подошел к камину и попытался поджечь пару небольших веток от почти прогоревших за ночь углей. Хотя нужды в горящем очаге не было никакой. Просто огонь помогает ясности мысли.
– Как ты думаешь, девочка? Для чего твой… Брадан мог использовать Кристалл среди людей? Творить чудеса?
– Не знаю, – честно ответила Эшлин.
Брендон покачал головой, не отрывая взгляда от тлеющих веток, как будто спорил сам с собой.
– Сколько же тебе лет, если все это случилось так давно?
– Я не знаю, почему давно… время не вода, чтобы вот так случайно утечь. Брадан ушел год назад. И я тогда уже двадцать раз встречала весну.
Брендон решительно встал и подошел к кровати. Он говорил нарочито медленно и веско, как объясняют важное или дают клятву:
– Эшлин, я не верю всему, что ты говоришь, потому что это невозможно. Но я притворюсь, что верю тебе, потому что видел, что ты можешь. И еще потому, что не сомневаюсь: останься ты одна, большой беды не избежать. Даже сказки в нашем мире нужно рассказывать осторожно. Ты пойдешь со мной как моя ученица. И я поручусь за тебя перед Великим Магистром, ректором Галлахером. Если ты дашь обещание слушаться меня во всем, то… Я не обещаю, что смогу помочь тебе, но хотя бы сделаю все, чтобы с тобой не случилось дурного.
– Слушаться во всем? Что же… во всем, что касается моего обучения. Обещаю, – она хитро улыбнулась. В любом договоре стоит оставлять за собой частичку свободы.