Что тебе ответить,
друг мой безутешный?
Я все так же тлею
в темноте кромешной,
И со мной все так же
скука да печаль:
В этой жизни важно
не рубить с плеча.
Раз такое дело,
спешка – неуместна,
Как при погребеньи
озорная песня.
Вот на этом можно б
завершить рассказ,
Да хочу поведать
о Муканне сказ.
Это – не легенда,
вставшая из праха;
Это – быль о сыне
Мавераннахра.
Он умом и духом
был совсем не слаб —
Оттого и трясся
перед ним араб.
В век седьмой на свете
разыгралась драма:
Зародились догмы
новые ислама;
И явился новый
для людей кумир;
Кто в него не верил,
прозван был: кяфир.
Знаменосцем веры
Мухаммед-мессия
Был, и эту веру
насаждал он силой.
И познавший это
Муавий-халиф
Собирает войско,
чтоб расширить миф
О пророке новом
умноженьем страха;
И тогда достиг он
Мавераннахра.
Дело «правоверных»
продолжал Муслим:
Многие народы
соглашались с ним.
Но не так уж робки
были мои предки,
Не про них писалась
жизнь в арабской клетке:
За свою свободу,
Родину свою
Головы слагали
в яростном бою;
Проявляли в битвах
все свое искусство;
Над собой держали
пламя Заратустры.
Много, много люду
погубил ислам,
Лишь затем,
чтоб живу
оставался сам.
Да к тому ж средь ханов
в древнем Междуречье
Не было единства,
как на русском вече.
Не рожден еще был
покоритель стран
Тарагаев отпрыск
грозный Тамерлан.
Но земля святая
не бедна сынами,
Кто поднимет войско
на войну с врагами.
И восстал Муканна —
оккупантов бич, —
И к своим собратьям
обратил он клич:
«Эй, народ свободный!
Я – твой Бог-спаситель,
Я – твой миротворец,
я же – и воитель!
Поднимайтесь, люди! —
в нашем доме – враг;
Он принес нам беды
черные, как мрак.
Становитесь в войско!
С нами Огнь надежды!
Облекайтесь, веря,
в белые одежды!
Ни к чему нам вера
чужеродных стран:
Пусть других болванит
сурами Коран!
Посмотрите, люди,
что творят арабы:
Топчут наши хлебы,
забирают скарбы,
Наших жен увозят,
пользуют сестер!
Чужеземец мерзок,
грязен и матер!
Можем ли мы робко
созерцать разбои?!
Поднимайтесь, люди!
В битву, эй, герои!
Иль хотите, чтобы
униженья за
Плюнули нам дети
в будущем в глаза?!».
И восстали люди,
и собрали камни,
И ряды сплотили
на призыв Муканны;
И в исламской вере
уж пробита брешь:
Уж свободны Суббах,
Бухара и Кеш;
В Согде и Несефе —
«белые одежды»;
Да и в Нишапуре
уж не так, как прежде;
Хорасан бушует;
уж халиф не рад —
«Белые одежды»
целятся в Багдад!
И халиф «взорвался»
на сынов ислама:
Топчет он ногами:
«До такого срама
Довели,
ослы,
Великий Халифат!».
Он чалму срывает,
рвет с себя халат,
Первому, кто рядом
трепетал, как заяц,
Голову срубает…
«Где Муслим-мерзавец?!
Где сей трус паршивый,
смелый на словах?!
О, позор, позор мне!
Не простит Аллах!».
А меж тем Муканна,
непокорный первый,
Обращает братьев
в собственную веру:
«Мы свободно жили
на своей земле,
Мы свободны были,
как простор полей.
Никого не звали,
никого не гнали,
И в своих заботах
мирно почивали.
Орошали нивы,
коз, овец пасли,
Заратустре службу
праведно несли.
Но пришли арабы
с чуждой нам культурой,
Навязали веру
рабскую
и суры.
Запретили живность
нам живописать —
Дескать, лучше суры
вслух читать,
читать…
Разрешили мыслить
только по Корану,
Но прочтешь две суры —
голова в тумане.
Нам кричат имамы,
что лишь Мухаммед
Прислан нас очистить
и спасти от бед;
Посвятить Аллаху,
мол, должны мы чувства,
Все свои надежды,
все свое искусство;
Якобы в неволе
смысл небесный есть:
Там
свободным будет,
кто покорен
здесь.
Не нужна нам доля
бессловесных тварей!
Эй, вооружайся,
молодой и старый!
Ни к чему нам гурий
девственная стать,
Если наши жены
будут здесь страдать!
Пусть сулят имамы
райские нам кущи,
На своей отчизне
жить
свободным
лучше!».
И растет, и крепнет
войско бунтаря;
К Мавераннахру
движется заря.