В Эофервик, или Йорвик, как называют его даны и норманны, мы прибыли в следующее воскресенье, и встретил нас звон церковных колоколов. Брида, которая прежде чем стать моим врагом, была моей возлюбленной, попыталась истребить христианство в Эофервике. Она убила старого архиепископа, казнила множество попов, пожгла церкви. Но Сигтригра, нового повелителя города, не заботило, какому богу поклоняется мужчина или женщина, если они исправно платят подати и не бунтуют, поэтому христианские святилища стали расти как грибы после дождя. Появился и новый архиепископ по имени Хротверд – западный сакс, пользовавшийся славой человека вполне достойного. Добрались мы ближе к полудню. Ярко светило солнце – мы видели его впервые после выезда из Этгефрина.
Во дворце, расположенном рядом с отстроенным вновь собором, мне сообщили, что Сигтригр выступил с войском в Линдкольн.
– А королева здесь? – уточнил я у пожилого привратника, слезая с коня.
– Уехала вместе с супругом, лорд.
Я неодобрительно крякнул, хотя тяга моей дочери к опасности меня не удивила – я, скорее, удивился бы, не отправься она на юг вместе с Сигтригром.
– А дети?
– Тоже в Линдкольне, лорд.
Я поморщился от ломоты в костях:
– Так кто тут за главного?
– Болдар Гуннарсон, лорд.
Болдара я знал как надежного, опытного воина. А еще считал его стариком, хотя он вполне мог быть на год-другой моложе меня и, подобно мне, был покрыт боевыми шрамами. Он хромал благодаря саксонскому копью, проткнувшему его правую лодыжку, потерял глаз, выбитый мерсийской стрелой. Раны научили его осторожности.
– Новостей о войне пока нет, – сообщил мне Болдар. – Впрочем, вполне может пройти целая неделя, прежде чем они до нас дойдут.
– Это на самом деле война? – осведомился я.
– Господин, саксы вторглись в наши земли. – Он тщательно подбирал слова. – И едва ли они пришли, чтобы поплясать с нами.
Его с малочисленным гарнизоном оставили сторожить Эофервик, и, если армия западных саксов действительно орудует в Южной Нортумбрии, ему оставалось лишь уповать на то, что она не объявится под римскими укреплениями столицы. И молиться богам, чтобы Константину не вздумалось перейти через стену и двинуться на юг.
– Господин, ты останешься здесь? – спросил он в явной надежде, что мои люди пополнят его прореженный гарнизон.
– Утром мы выступаем, – сообщил я ему.
Я ушел бы и раньше, но лошадям требовался отдых, а мне – новости. Болдар не имел точного представления о том, что на самом деле творится на юге, поэтому Финан предложил обратиться к новому архиепископу.
– Монахи постоянно переписываются между собой, – напомнил он. – Монахи и попы. Им зачастую лучше королей известно, что происходит! Да и об архиепископе Хротверде слава идет хорошая.
– Я ему не доверяю.
– Да ты же его никогда не видел!
– Он христианин, – проворчал я. – И западные саксы тоже. А кого ему выгоднее иметь здесь королем: христианина или Сигтригра? Хочешь, иди и разговаривай с ним сам. Размахивай своим распятием и постарайся не пердеть.
Мы с сыном поехали на восток, пройдя через одни из массивных городских ворот, и направились вдоль берега реки по улочке, где ряды строений обступали длинную пристань. Сюда заходили купеческие суда из всех портов Северного моря. Тут можно купить корабль или бревна, канаты или смолу, парусину или рабов. Здесь размещались три таверны, самой большой из которых была «Утка», где продавали эль, еду и шлюх. Именно там мы и присели за столом на улице, поближе к двери.
– Как здорово снова видеть солнце! – поприветствовал меня Олла, хозяин таверны.
– А увидеть кружку эля было бы и того лучше, – заметил я.
Олла ухмыльнулся:
– Лорд, и я рад снова видеть тебя. Только эль? Могу предложить одну симпатичную крошку, недавно прибывшую из Фризии.
– Только эль.
– Она даже не догадывается, чего лишилась, – польстил хозяин, после чего отправился за элем, а мы привалились спинами к стене таверны.
Солнышко пригревало, его лучи отражались от реки, вверх по течению которой медленно плыли лебеди. Большой купеческий корабль замер неподалеку, и три голых раба чистили его.
– Выставлен на продажу, – сообщил Олла, притащив эль.
– Выглядит тяжелым.
– Это боров, а не корабль. Господин, хочешь купить?
– Не его. Может, есть что-то более шустрое?
– Цены сейчас высоки, – сказал Олла. – Лучше подождать, когда снег ляжет на землю. – Он присел на стул в торце стола. – Есть хотите? Жена нажарила отменной рыбы, имеется и хлеб свежей выпечки.
– Я бы не отказался, – заявил сын.
– От еды или от фризки?
– От обеих, но сначала рыба.
Олла постучал по столу; на зов из таверны вышла смазливая девчонка.
– Три миски жаркого, милая, – распорядился хозяин. – И два свежих каравая. Потом большой кувшин эля, немного масла, и подотри нос.
Выждав, когда девчушка скроется в дверях, Олла повернулся ко мне:
– Господин, не требуется ли жена для какого-нибудь из твоих молодых воинов?
– Многим, – ответил я. – Включая этого вот бездельника. – Я указал на сына.
– Моя дочка, – кивнул Олла в направлении двери, в которую вошла девушка. – И настоящая чертовка. Вчера я застукал ее за попыткой продать младшего братишку Харульду.
Харульд – работорговец, квартировавший в третьем отсюда доме вверх по течению реки.
– Надеюсь, цену поставила хорошую, – усмехнулся я.
– О, эту на мякине не проведешь, – отозвался корчмарь. – Блох на лету ловит. Ханна! – крикнул он. – Ханна!
– Папа? – Девочка высунулась из двери.
– Сколько тебе лет?
– Двенадцать, папа.
– Видите? – Он поглядел на меня. – Созрела для брака. – Олла наклонился и почесал за ухом спящую собаку. – А ты, господин?
– Я уже женат.
Олла ухмыльнулся:
– Немало воды утекло с тех пор, как ты в последний раз угощался моим элем. Что привело тебя сюда?
– Я надеялся, что это ты мне скажешь.
Он кивнул:
– Хорнкастр.
– Хорнкастр, – подтвердил я. – Никогда не видел этого места.
– Да там и смотреть не на что. Разве что на старый форт.
– Римский? – предположил я.
– Чей же еще? Западные саксы владеют сейчас землями до самого Гевэска. – Тон у него стал мрачным. – И из каких-то соображений выслали отряд дальше на север, в Хорнкастр. Поселились в старом форте и, насколько мне известно, до сих пор там сидят.
– Много их?
– Немало. Сотни три, а может, и четыре.
Это был уже крупный военный отряд, но даже четыреста воинов пообломают зубы, если полезут на каменные стены Линдкольна.
– Меня известили, что началась война, – процедил я сердито. – Четыре сотни засевших в форте воинов – это неприятность, но едва ли крах Нортумбрии.
– Сомневаюсь, что они явились ромашки собирать, – возразил Олла. – Это западные саксы, и они на нашей земле. Король Сигтригр не может просто так позволить им тут остаться.
– Верно. – Я подлил себе эля. – Известно, кто командует саксами?
– Брунульф.
– Никогда о таком не слышал.
– Западный сакс, – ответил Олла.
Свои новости он черпал у посетителей таверны. Большинство составляли моряки с торговых кораблей, ходивших вдоль побережья, но про Брунульфа ему сообщила одна семья данов, изгнанная из своей усадьбы к северу от древнего форта и нашедшая на ночь приют в «Утке», перед тем как отправиться дальше на север, к родичам.
– Господин, Брунульф никого из них не убил.
– Вот как?
– Они сказали, что он был вежлив! Но уехать пришлось всей деревне. Разумеется, скотину у них забрали.
– Как и дома.
– Ну да, дома тоже. Но никто не получил и царапины! Никого из детей не взяли в рабство, ни одну женщину не изнасиловали. Ничего.
– Какие любезные захватчики, – заметил я.
– Поэтому твой зять взял четыре сотни воинов и пошел на юг, но, по слухам, тоже намерен проявить мягкость, – продолжил Олла. – Собирается скорее уговорить ублюдков уйти из Хорнкастра, нежели выбить их оттуда.
– Выходит, решил взяться за ум?
– Господин, это заслуга твоей дочери. Она убедила его не ворошить осиное гнездо.
– А вот и твоя дочка, – перебил его я, когда появилась Ханна с подносом, уставленным кувшинами и кубками.
– Поставь это сюда, милая. – Олла хлопнул по столу.
– Сколько предложил тебе Харульд за брата? – поинтересовался я у нее.
– Три шиллинга, господин.
Девчушка была ясноглазая, с каштановыми волосами и задорной улыбкой.
– И с чего ты решила его продать?
– Потому что он дерьмо, господин.
Я захохотал:
– Ну, тогда тебе стоило взять деньги. Три шиллинга – хорошая цена за кусок навоза.
– Отец не позволил. – Она надула губки, потом сделала вид, будто ей пришла в голову блестящая идея. – А может, мой братишка тебе на службу сгодится? – На ее личике появилась трагическая гримаса. – И погибнет в бою?
– Убирайся прочь, несносное создание! – не выдержал Олла.
– Ханна! – окликнул я девчонку. – Отец говорит, что ты уже созрела для брака.
– Господин, может, через годик? – поспешно вставил хозяин таверны.
– Хочешь замуж вот за этого? – Я показал на сына.
– Нет, господин.
– Это почему?
– А он на тебя похож, господин, – с усмешкой ответила она и исчезла.
Я рассмеялся, но сын явно обиделся.
– Не похож я на тебя, – заявил Утред.
– Похож, – возразил Олла.
– Ну, тогда помоги мне Господь!
«И помоги Господь Нортумбрии», – подумал я. Брунульф. Я ничего о нем не знал, но предполагал, что человек это способный, раз ему доверили командовать отрядом в несколько сотен воинов. Чего ради его послали в Хорнкастр? Попытка короля Эдуарда развязать войну? Его сестра Этельфлэд в мире с Сигтригром, но Уэссекс договора не подписывал, а желание определенных лиц из числа западных саксов прибрать к рукам Нортумбрию ни для кого не тайна. Но послать несколько сотен человек в не слишком отдаленный от границы пункт, изгнать живущих близ него данов, не устроив резни, а затем засесть в старом форте – все это как-то не походило на настоящее вторжение. Брунульф и его люди в Хорнкастре служат, как полагал я, чем-то вроде приманки, с целью побудить нас напасть на них и тем начать битву, которая может стать для нас последней.
– Сигтригр хочет, чтобы я присоединился к нему, – сообщил я Олле.
– На случай, если ему не удастся уговорить саксов уйти из форта, он рассчитывает запугать их тобой, – подольстился хозяин таверны.
Я отведал рыбного жаркого и осознал вдруг, что жутко проголодался.
– С чего это цена на корабли пошла вверх? – поинтересовался я.
– Ты не поверишь, господин. Из-за архиепископа.
– Хротверда?
Олла пожал плечами.
– Он говорит, что пришло время монахам возвращаться на Линдисфарену.
– Что-что? – Я уставился на него.
– Прелат хочет отстроить монастырь!
Монахов на Линдисфарене не было вот уже половину отпущенного человеку жизненного срока – с тех пор как грабители-даны перебили последних из них. Во времена моего отца Линдисфарена считалась одной из самых почитаемых христианских святынь во всей Британии, превосходя даже Контварабург. Она привлекала толпы паломников, приходивших помолиться у могилы святого Кутберта. Нам это приносило выгоду, потому как монастырь располагался прямо к северу от крепости, на принадлежавшем родителю острове, а пилигримы тратили серебро, покупая свечи, еду, кров и шлюх в деревне под Беббанбургом. Я не сомневался, что христиан подмывает отстроить обитель, вот только в данный момент она пребывала в руках у шотландцев. Олла мотнул головой, указывая на восток, вдоль берега.
– Видишь эти груды бревен? Это все добрый выдержанный дуб из Суморсэта. Вот его-то архиепископ и намерен пустить в ход. Его и некоторое количество камня. И потому ему нужны дюжины судов для доставки груза.
– Королю Константину это может не понравиться, – процедил я.
– А он-то тут при чем? – удивился Олла.
– Так ты еще не слышал? Треклятые скотты вторглись во владения Беббанбурга.
– Иисус милосердный! Господин, ты не шутишь?
– Нет. Константин утверждает, что Линдисфарена – часть Шотландии. Так что он может поселить там своих монахов, а не саксов Хротверда.
Олла скроил рожу:
– Архиепископ огорчится. Чертовы скотты на Линдисфарене!
Мне пришла вдруг в голову одна мысль, и, обдумав ее, я нахмурился.
– Тебе известно, кто владеет большей частью острова? – поинтересовался я у Оллы.
– Твоя семья, господин. – Трактирщик дал весьма тактичный ответ.
– Руины монастыря принадлежат Церкви, – рассуждал я. – Зато остальная часть острова относится к Беббанбургу. Не думаешь ли ты, что архиепископ испросил у моего кузена разрешения строиться там? Оно ему не особо нужно, но согласие моего двоюродного брата сильно облегчило бы Хротверду жизнь.
Олла не спешил с ответом, поскольку знал о моем отношении к кузену.
– Господин, возможно, предложение поступило от твоего двоюродного брата.
Именно это подозрение и зародилось у меня.
– Вот ведь хорек вонючий, – выругался я.
С того самого дня, как Сигтригр стал королем Нортумбрии, кузен знал о моем предстоящем нападении и наверняка сделал Хротверду предложение в расчете заручиться поддержкой Церкви. Тем самым оборона Беббанбурга превращалась в крестовый поход. Что ж, Константину следует сказать спасибо хотя бы за крушение этой надежды.
– Тот чокнутый епископ собрался построить на острове церковь, – продолжил Олла. – По крайней мере, хотел.
Я хмыкнул. Любое упоминание о чокнутом епископе забавляло меня.
– Вот как?
– И архиепископ Хротверд решил положить конец всей этой блажи. Разумеется, нельзя верить всему насчет того сумасшедшего ублюдка, но не секрет, что идиот мечтал построить на острове новый храм.
Был он чокнутым или нет – не знаю, но вот епископом точно не был. Речь шла о датском ярле по имени Дагфинр, который провозгласил себя новым епископом Гируума и принял новое имя – Иеремия. Он со своими людьми занял древний форт под Гируумом, что примыкает с юга к границам Беббанбурга и лежит на южном берегу реки Тинан. Гируум – часть владений Дунхолма, и потому Иеремия числился среди моих подданных. Единственная наша встреча произошла, когда он покорно прибыл в крепость, чтобы уплатить мне дань. Явился с двенадцатью спутниками, которых величал учениками. Все они ехали на жеребцах, за исключением самого Иеремии, восседавшего на осле. Облачен самозваный епископ был в длинную холщовую рясу, белые грязные волосы свисали до пояса, а на узком умном лице читалось выражение неуловимой насмешливости. Он сложил на траву пятнадцать серебряных шиллингов, потом задрал подол рясы.
– Зри! – торжественно провозгласил он, после чего помочился на монеты. – Во имя Отца, Сына Его и еще одного, – приговаривал он, поливая серебряные кружки, потом широко улыбнулся мне. – Твоя дань, господин, немного вымокла, зато благословлена самим Господом. Видишь, как они теперь засверкали? Разве не чудо?
– Помой их, – велел я.
– А ноги тебе тоже омыть, господин?
Выходит, сумасшедший Иеремия хотел строиться на Линдисфарене?
– Он спрашивал разрешения у моего двоюродного брата? – осведомился я у Оллы.
– Не знаю, господин. Я уже много месяцев не видел Иеремии или его жуткой посудины.
Жуткая посудина называлась «Гудс Модер»: черный, неряшливый боевой корабль, на котором Иеремия патрулировал побережье у Гируума. Я пожал плечами.
– Иеремия угрозы не представляет, – был мой вердикт. – Если он перднет в сторону севера, Константин сотрет его с лица земли.
– Возможно. – В голосе Оллы прозвучало сомнение.
Я следил, как река несет воды мимо оживленной пристани, затем за котом, который прогулялся по планширу пришвартованного корабля, прежде чем спрыгнуть в трюм и поохотиться на крыс. Олла живописал моему сыну про лошадиные скачки, которые пришлось отложить из-за ухода большей части гарнизона Эофервика на юг, но я не вслушивался. Я размышлял. Определенно, разрешение на постройку нового монастыря было дано несколько недель назад, еще до того, как Константин выступил в поход. Как иначе успел бы архиепископ изготовить к отправке свои груды дерева и камня?
– Когда именно Брунульф занял Хорнкастр? – спросил я, прервав восторженный рассказ Оллы про мерина, которого он считал самым быстрым скакуном в Нортумбрии.
– Дай-ка подумать… – Он наморщил лоб и несколько ударов сердца напрягал память. – Быть может, на минувшее новолуние? Да, точно.
– А теперь луна почти уже полная, – пробормотал я.
– Значит… – начал сын, но не договорил.
– Значит, скотты вторглись несколько дней назад! – бросил я сердито. – Если бы Сигтригра не отвлекли западные саксы, что он предпринял бы, услышав про Константина?
– Выступил бы на север, – ответил Утред.
– Но он не может, потому что западные саксы пометили своей мочой все его земли к югу. Они союзники!
– Скотты и западные саксы? – В голосе сына слышалось недоверие.
– Они уже давно заключили тайный договор! Скотты забирают Беббанбург, а Церковь западных саксов – Линдисфарену. – Я был уверен в правильности своей догадки. – Это означает новый монастырь, реликвии, паломников, серебро. Скотты получают землю, Церковь – богатства.
Как позже выяснилось, кое в чем я ошибся, но в конце концов это оказалось не важно.
Олла и мой сын ошарашенно молчали. Потом Утред пожал плечами:
– И что мы будем делать?
– Поразвлечемся, – с холодной яростью сообщил я.
На следующий день мы отправились дальше на юг.
– Никакой резни, – твердо заявила моя дочь.
Я заворчал.
Сигтригра в Линдкольне не было. Оставив большую часть войска оборонять стены, он с пятью десятками воинов поскакал в Ледекестр – бург, что он уступил Мерсии, – с просьбой к Этельфлэд. Он хотел, чтобы она повлияла на брата, короля Уэссекса, и тот отозвал бы свой отряд из Хорнкастра.
– Западные саксы мечтают, чтобы мы развязали войну, – продолжала дочь.
Она осталась в Линдкольне за главную, командуя гарнизоном из почти четырех сотен мужчин. С такой армией у нее имелась возможность дать бой Брунульфу, но Стиорра настаивала, что западных саксов следует оставить в покое.
– У тебя людей наверняка больше, чем этих ублюдков в Хорнкастре, – убеждал я.
– А может, и нет, – терпеливо возразила она. – И с другой стороны границы их еще сотни – только и ждут предлога, чтобы напасть на нас.
Вот это было правдой. Саксам в Южной Британии не один лишь предлог требовался. Им требовалось все. Когда-то мне довелось наблюдать, как почти вся земля, которую мы теперь называем Инглаландом, оказалась в руках у датчан. Длинные корабли поднимались по рекам, а воины завоевали Нортумбрию, Мерсию и Восточную Англию. Армии северян наводнили Уэссекс, и эта страна неизбежно уже должна была называться Данеландом. Но судьба распорядилась иначе, и теперь западные саксы и мерсийцы прокладывали путь на север, с боем и жестокими потерями. На их пути стояла только Нортумбрия Сигтригра. Когда она падет – а рано или поздно это случится, – то весь говорящий на английском языке народ окажется в пределах одного королевства. Инглаланда.
Ирония заключалась в том, что я, будучи язычником, прошел вместе с саксами-христианами от южного побережья до края Нортумбрии. Теперь, благодаря браку моей дочери с норманном, оказался в другом военном лагере. А сейчас моя дочь указывала мне, как вести себя с саксами. Вот такой поворот судьбы!
– Отец, только не задевай саксов! – приказным тоном заявила она. – Мы не атакуем их, не ведем переговоров, не угрожаем! Мы не хотим давать им повод!
Я посмотрел на ее брата, который играл с племянником и племянницей. Мы находились в большом римском доме, построенном на самой вершине Линдкольнского холма, и с восточного края расположенного при нем сада залитая солнцем местность просматривалась на многие мили. Брунульф и его воины стояли слишком близко. Мой сын, подумалось мне, не придумает ничего лучшего, как напасть на них. Утред прямой, жизнерадостный и упрямый, тогда как Стиорра – настоящая смуглянка по сравнению со светлокожим братом – всегда отличалась уклончивостью и скрытностью. И еще умом – в мать. Впрочем, это не было доказательством ее правоты.
– Ты боишься западных саксов, – сказал я.
– Я уважаю их силу.
– Они просто запугивают нас, – настаивал я, надеясь, что не обманываюсь.
– Запугивают?
– Это не вторжение, – сердито отрезал я. – Это уловка! Они хотят оттянуть наши войска на юг, чтобы Константин смог напасть на Беббанбург. Брунульф не намерен атаковать здесь! У него слишком мало воинов. Его задача – просто держать вас на юге, пока Константин осаждает Беббанбург. Они в сговоре, разве ты не понимаешь? – Я ударил кулаком по каменному парапету ограждений сада. – Нечего мне здесь делать.
Стиорра поняла, что мое место, по моему мнению, должно быть под Беббанбургом, и коснулась моей руки как бы в намерении утешить.
– Ты полагаешь, что способен сражаться против своего кузена и скоттов?
– А что мне остается?
– Отец, у тебя не получится без поддержки нашей армии.
– Всю свою жизнь я мечтал о Беббанбурге, – с горечью проворчал я. – Мечтал отбить его. Мечтал умереть в нем. И чем занимался вместо этого? Помогал саксам отвоевывать страну. Помогал христианам! И как они мне отплатили? Вступили в союз с моим врагом. – Я обернулся к дочери и воскликнул яростно: – Ты ошибаешься!
– Ошибаюсь?
– Западные саксы не вторгнутся, если мы нападем на Брунульфа. Они не готовы. Однажды это произойдет, но не сейчас. – Я понятия не имел, правду ли говорю, просто убеждал себя, что это так и есть. – Их следует вздуть, наказать, перебить. Их нужно напугать.
– Нет, отец. – Теперь ее тон стал просительным. – Давай подождем и узнаем, о чем договорится Сигтригр с мерсийцами. Пожалуйста!
– Вторглись к нам не мерсийцы, – возразил я.
Стиорра повернулась и устремила взгляд к затянутым туманом горам.
– Тебе известно, – сказала она тихо, – что иные из западных саксов утверждают, что мир с нами не следовало заключать. Половина их витана[1] говорит, что Этельфлэд предала саксов, потому что любит тебя. Другая половина считает, что мир надо соблюдать лишь до тех пор, пока саксы не окрепли настолько, чтобы сломить наше сопротивление.
– И что?
– То, что жаждущие войны ждут только повода. Хотят напасть на нас. Они рассчитывают на сильную руку короля Эдуарда, и даже твоя Этельфлэд может не устоять перед зовом битвы. Отец, нам нужно время. Прошу тебя, оставь людей Брунульфа в покое. Они уйдут. Езжай в Ледекестр. Помоги там Сигтригру. К тебе Этельфлэд прислушается.
Я поразмыслил о ее словах и решил, что в них есть доля правды. Западные саксы, опьяненные недавней победой в Восточной Англии, жаждали войны, мне же эта война была не нужна. Я хотел прогнать скоттов из беббанбургских владений, но мне требовалась нортумбрийская армия, а выступить в поход на север Сигтригр сможет, только будучи уверен в мире с саксами на юге. Зять отправился в Ледекестр с просьбой к Этельфлэд в надежде, что ее влияние на брата обеспечит мир. Только вопреки настойчивым уговорам дочери инстинкт подсказывал, что дорога в Беббанбург проходит через Хорнкастр, а не Ледекестр. Это убеждение могло противоречить разуму и здравому смыслу, инстинкт – это как бегущие по загривку мурашки, которые указывают на близкую опасность. Поэтому я доверился инстинкту.
И на следующий день втайне от дочери поехал в Хорнкастр.
Хорнкастр оказался унылым местечком, хотя римляне дорожили им достаточно, чтобы выстроить чуть южнее от реки Бейна обнесенный каменными стенами форт. Дорог к нему не проложили, из чего я сделал вывод, что крепость контролировала идущие вверх по течению суда. Корабли эти должны были принадлежать нашим предкам, первым саксам. Когда-то они пересекли море и заняли новую землю. А земля была добрая, по меньшей мере на севере, где низкие горы изобиловали богатыми пастбищами. Не зря в окрестностях городка поселились два семейства данов со своими рабами. Впрочем, заняв древний форт, западные саксы тут же повелели им убраться.
– Почему даны не обосновались в форте? – поинтересовался я у Эгила.
Эгил был трезвомыслящим воином средних лет, с длинными обвислыми усами. Он родился неподалеку от Хорнкастра, но служил в гарнизоне Линдкольна командиром ночной стражи. Когда саксы только-только захватили Хорнкастр, его послали с небольшим отрядом следить за фортом. Что он и делал с безопасного расстояния, пока Сигтригр из осторожности не отозвал его обратно в Линдкольн. Я настоял, чтобы Эгил поехал вместе со мной в Хорнкастр.
– Если дойдет дело до осады, – объяснил я ему, – мне понадобится человек, который знает форт. Я не знаю. Ты – да.
– В форте когда-то жил Торстейн, – ответил Эгил. – Но он уехал.
– Почему?
– Форт затапливает река, господин. Два сына Торстейна утонули во время наводнения, и он решил, что саксы прокляли это место. Вот и уехал. По эту сторону форта течет поток многоводный, и еще река с другой стороны. Да и стены там, сзади, осыпались. Не здесь, – мы смотрели с севера, – а на южном и восточном направлениях.
– Отсюда крепость смотрится довольно внушительно, – заметил я.
Я глядел на форт и видел каменные укрепления, вырастающие над обширными зарослями камыша. На северной стороне висели на древках два стяга, и ленивый ветер разворачивал время от времени один из них, показывая дракона Уэссекса. Второй был явно пошит из более тяжелой ткани и не колыхался на ветру.
– Что изображено на штандарте слева? – спросил я у Эгила.
– Мы так и не выяснили, господин.
Я недовольно хмыкнул, подозревая, что Эгил и не пытался подобраться достаточно близко, чтобы рассмотреть второе знамя. Дым очагов поднимался над стенами и с полей к югу от нас, где, очевидно, встала лагерем часть отряда Брунульфа.
– Сколько всего там народу?
– Сотни две или три, – ответил Эгил расплывчато.
– Все воины?
– С ними еще колдуны, господин. – Он имел в виду священников.
Мы находились довольно далеко от форта, хотя дозорные со стен наверняка видели нас, наблюдающих за крепостью с невысокого холма. Большая часть моих людей расположилась в тенистом овражке позади.
– Есть тут еще строения, кроме форта?
– Пара-тройка домов, – пренебрежительно бросил Эгил.
– И саксы не пробовали пробраться дальше на север?
– Нет, господин. С первой недели, как пришли, просто сидят тут. – Эгил почесал бороду, пытаясь выскрести вошь. – Может, они и рыщут вокруг, да мы об этом не знаем. Нам приказано держаться подальше и не тревожить их.
– Возможно, это мудрое решение, – заявил я, поймав себя на мысли, что сам собираюсь предпринять нечто прямо противоположное.
– Чего же они хотят? – спросил Эгил озабоченным тоном.
– Чтобы мы на них напали.
Однако если Эгил прав и за каменными стенами укрылось две или три сотни западных саксов, то на приступ надо идти, имея по меньшей мере четыреста воинов. И зачем? Чтобы овладеть развалинами старого форта, который давно уже ничего не обороняет? Брунульф, командир западных саксов, прекрасно это понимает. Тогда чего ради торчит тут?
– Как саксы добрались сюда? – спросил я. – На кораблях?
– На конях, господин.
– И находятся за много миль от ближайших войск своих соплеменников, – произнес я, обращаясь скорее сам к себе, чем к Эгилу.
– Самые близкие в Стэнфорде.
– Далеко до него?
– Полдня верхом, господин. Приблизительно, – ответил он неуверенно.
В тот день я ехал на Тинтреге и погнал его вниз по пологому склону, миновав полосу кустов, ров и небольшое возвышение за ним. С собой я взял Финана и около дюжины дружинников, оставив прочих в укрытии. Вздумай западные саксы погнаться за нами, у нас не было бы иного выбора, как удирать в сторону севера, но они только наблюдали за нашим приближением. Один из попов присоединился к воинам на парапете. Я видел, как он поднял крест и направил его на нас.
– Проклинает, – хмыкнул я.
Эдрик, разведчик-сакс, прикоснулся к висящему на шее кресту, но промолчал. Я смотрел на полосу травы, лежащую прямо к северу от форта.
– Похоже на пастбище по эту сторону потока, – сказал я. – Вы на нем что-нибудь видите?
Зоркостью Эдрик не уступал Финану, и теперь, приподнявшись в стременах и козырьком приставив ко лбу ладонь, стал вглядываться в даль.
– Могилы? – озадаченно предположил он.
– Саксы роют что-то, – пробормотал Финан.
Мы разглядели несколько недавно насыпанных земляных холмиков.
– Хочешь я проверю, господин? – предложил Эдрик.
– Вместе проверим, – сказал я.
Мы неспешно направлялись к форту, держа щиты закинутыми за спину – знак мирных намерений. Некоторое время западные саксы довольствовались тем, что просто наблюдали, как мы обследуем пастбище, где я заметил загадочные кучи. Подъехав ближе, я увидел, что землю извлекли, копая не могилы, но канавы.
– Они тут что, новый форт сооружают? – спросил я, сбитый с толку.
– Что-то да строят, – буркнул Финан.
– Господин! – воскликнул Эдрик, но я уже увидел, как примерно дюжина всадников выехала из крепости и устремилась к броду через поток.
Нас было четырнадцать, и Брунульф, во избежание неприятностей, должен был вывести такое же число, что он и сделал. Но когда всадники достигли середины потока, где безмятежно текущая вода доходила лошадям почти до брюха, они остановились. Саксы сгрудились там, не обращая на нас внимания, и, похоже, что-то обсуждали. Затем двое вдруг развернули коней и погнали их назад к форту. Мы к тому времени находились уже на краю пастбища, покрытом сочной после недавнего дождя травой. Направив Тинтрега дальше, я понял, что саксы не могилы копают и не строят форт. Они возводят церковь. Канавы были выкопаны в форме креста. Им предстояло стать фундаментом здания – со временем их наполовину заполнят камнями, чтобы колонны получили опору.
– Большая! – воскликнул я под впечатлением.
– Не меньше храма в Винтанкестере! – согласился не менее пораженный Финан.
Двенадцать оставшихся посланцев из форта уже выбирались из реки. Восемь были воинами, как и мы, остальные церковниками: два попа в черных рясах и пара монахов в коричневых сутанах. Воины были без шлемов, без щитов и, если не считать вложенных в ножны мечей, без оружия. Их предводитель, верхом на великолепном сером скакуне, который высоко вскидывал ноги, перешагивая через траву, был облачен в отороченную мехом темную накидку, поверх кожаного нагрудника висел серебряный крест. То был молодой человек с серьезным лицом, короткой бородкой и высоким лбом под шерстяной шапочкой. Он натянул поводья, останавливая горячего скакуна, потом воззрился на меня в молчании, будто ожидал, что я заговорю первым. А я не стал.
– Я Брунульф Торкельсон из Уэссекса, – произнес он наконец. – А ты кто такой?
– Так ты сын Торкеля Брунульфсона? – спросил я.
Вопрос сначала удивил его, затем порадовал.
– Да, лорд. – Он кивнул.
– Твой отец сражался рядом со мной при Этандуне, – объявил я. – И сражался хорошо! Много данов срубил в тот день. Он еще жив?
– Жив.
– Передай ему сердечный привет.
Молодой человек помялся. Я чувствовал, что ему хочется поблагодарить меня, но амбиции тут выходили на первое место.
– И от кого этот привет? – осведомился он.
Я чуть улыбнулся и обвел взглядом линию его спутников:
– Брунульф, ты знаешь от кого. Ты обратился ко мне «лорд», так что не притворяйся, будто не узнал меня.
Я указал на старейшего из его воинов, седого мужчину со шрамом поперек лба.
– Ты дрался вместе со мной при Фернхамме. Так?
Седой ухмыльнулся:
– Так, лорд.
– Служил у Стеапы, верно?
– Да, лорд.
– Ну так скажи Брунульфу, кто я такой.
– Это…
– Мне известно, кто это такой, – перебил его Брунульф. Потом слегка кивнул мне. – Лорд, для меня честь познакомиться с тобой.
Эти слова, пусть и высказанные сдержанным тоном, побудили старшего из двух попов сплюнуть на траву. Брунульф это оскорбление оставил без внимания.
– Могу я осведомиться, что привело Утреда Беббанбургского в столь захудалое местечко?
– Хотел задать тебе тот же самый вопрос, – бросил я.
– Тебе тут нечего делать! – взял слово плюющийся поп.
То был крепкого сложения мужчина, широкий в плечах, старше Брунульфа лет на десять или пятнадцать, со злым лицом и коротко подстриженными черными волосами. От него буквально исходила властность. Его черная ряса была из лучшей шерстяной пряжи, а крест на груди горел золотом. Второй священник был намного моложе, не столь внушительный. Он явно тушевался в нашем присутствии.
Я посмотрел на старшего попа.
– И кто ты такой? – вопросил я у него.
– Человек, творящий Божье дело.
– Тебе известно мое имя, – ласково продолжил я, – а еще ты наверняка знаешь и как меня прозвали.
– Сатанинским отродьем, – процедил он.
– Может, и так, – согласился я. – Но еще меня кличут убийцей священников. Впрочем, много лет минуло с тех пор, как мне в последний раз довелось выпотрошить дерзкого попа. Не мешает поупражняться.
Я улыбнулся ему.
Брунульф вскинул руку, обрывая неизбежные препирательства.
– Лорд Утред, отец Херефрит опасается твоего вторжения.
Молодой предводитель саксов явно не желал схватки. Говорил он вежливо.
– Как можно вторгнуться на земли своего короля? – осведомился я.
– Эта земля принадлежит Эдуарду Уэссекскому! – изрек Брунульф.
Я расхохотался. Это было дурацкое заявление, столь же возмутительное, как претензии скоттов на земли к северу от стены.
– Эта земля лежит в половине дневного конного перехода к северу от границы, – напомнил я.
– Для наших притязаний есть основание, – заявил отец Херефрит.
Голос у него был густой, враждебный, а взгляд еще менее дружественный. Я предположил, что прежде он был воином: на одной щеке шрам, а в глазах только вызов, не страх. Был он крупный, но всё сплошь мускулы, причем такие, какие развиваются за годы упражнений с мечом. Я подметил, что Херефрит остановил лошадь поодаль от спутников Брунульфа, даже от своего собрата-попа, как будто презирал их общество.
– Основание, значит, – отозвался я пренебрежительно.
– Именно, – отрезал он в ответ. – Только тебе мы ничего предъявлять не станем. Ты помет дьявола, незаконно пришедший на землю короля Эдуарда.
– Отец Херефрит – духовник короля Эдуарда, – пояснил Брунульф, явно обеспокоенный воинственностью священника.
– Отец Херефрит, – произнес я негромко, – родился у свиньи из задницы.
Херефрит уставился на меня. Мне говорили, что есть где-то далеко за морями племя, люди из которого способны убивать взглядом. Похоже, здоровяк-поп решил уподобиться им. Я отвернулся прежде, чем это стало поединком взглядов, и заметил, что второе знамя – то, которое не развевалось на ветру, – исчезло со стены форта. Мне подумалось, не собирается ли сейчас под ним военный отряд, готовясь смести нас?
– Твой королевский духовник, рожденный от свиноматки, утверждает, что у него есть некое основание. – Я обращался к Брунульфу, но смотрел по-прежнему на форт. – Что за основание?
– Отец Степан! – Брунульф переадресовал мой вопрос нервничающему молодому священнику.
– В лето Господа нашего восемьсот семьдесят пятое, – начал тот высоким срывающимся голосом, – король Нортумбрийский Элла передал эту землю в бессрочное пользование королю Восточной Англии Освальду. Король Эдуард является ныне правителем Восточной Англии, а посему истинным и законным наследником сего дара.
Я посмотрел на Брунульфа и решил, что передо мной честный человек, который не выглядит убежденным доводами попа.
– В лето Тора восемьсот семьдесят пятое, – сказал я, – Элла был осажден своим соперником, а Освальд был не королем Восточной Англии, а игрушкой Уббы.
– И тем не менее… – начал было старший из попов, но осекся, когда я его прервал.
– Уббы Ужасного, – произнес я, глядя прямо ему в глаза. – Которого я убил на берегу моря.
– Тем не менее… – заявил Херефрит громко, как бы подбивая меня перебить его снова. – Дар был совершен, грамота подписана, скреплена печатью, и земля, таким образом, была передана. – Он посмотрел на отца Степана. – Разве не так?
– Так, – пискнул отец Степан.
Херефрит продолжал испепелять меня взглядом:
– Ты вторгся во владения короля Эдуарда, эрслинг[2].
От этого оскорбления Брунульф поморщился, но я и бровью не повел.
– Можете предъявить свою так называемую грамоту? – спросил я.
Некоторое время никто не отвечал, затем Брунульф посмотрел на младшего из попов:
– Отец Степан?
– С чего нам доказывать что-то этому грешнику? – сердито вопросил Херефрит. Он провел коня на шаг вперед. – Это ведь убийца священников, ненавистный Богу, женатый на саксонской шлюхе, изрыгающий сатанинское дерьмо.
Я почувствовал, как мои люди завозились у меня за спиной и вскинул руку, успокаивая их. Подчеркнуто не замечая отца Херефрита, я посмотрел на молодого священника.
– Грамоту легко подделать, – заявил я. – Так что позабавь меня и расскажи, почему эта земля была передана.
Отец Степан посмотрел на Херефрита, как бы спрашивая разрешения говорить, но тот не удостоил его вниманием.
– Рассказывай! – настаивал я.
– В лето Господа нашего шестьсот тридцать второе, – нервно забубнил отец Степан, – святой Эрпенвальд из Вуффингаса пришел к этой реке. Был разлив, и перебраться на другую сторону было нельзя. Тогда святой помолился Богу, ударил посохом по реке, и воды расступились.
– То было чудо, – пояснил Брунульф, стыдливо потупив глаза.
– Странно, – протянул я. – Никогда не слышал такой истории прежде. Я вырос в Нортумбрии, а парнишка-северянин вроде меня наверняка знал бы такую удивительную легенду. Мне вот известно, как тупики распевали псалмы, да и про младенца, исцелившего мать от хромоты тем, что он плюнул ей на левую сиську. Но человек, которому не требовался мост, чтобы перейти через реку, – никогда не слыхал про такого!
– Полгода тому назад, – продолжал Степан, будто и не слышал моих слов, – на дне реки был найден посох святого Эрпенвальда.
– Да с тех пор прошло двести лет!
– Намного больше! – вмешался один из монахов, за что удостоился свирепого взгляда отца Херефрита.
– И его не унесло течением? – спросил я, притворившись удивленным.
– Король Эдуард решил сделать тут место паломничества, – заявил отец Степан, снова не замечая моей насмешки.
– И поэтому послал сюда воинов, – с угрозой произнес я.
– Когда церковь будет построена, воины уйдут, – с жаром пообещал Брунульф. – Они здесь только для того, чтобы защищать святых отцов и помогать в постройке святилища.
– Это так. – Отец Степан рьяно закивал.
Они врали. Я подозревал, что их умысел – не выстроить церковь, а отвлечь Сигтригра, пока Константин прибирает к рукам северную часть Нортумбрии. А заодно развязать вторую войну, подбив Сигтригра напасть на форт. Но если это так, то почему саксы держатся так миролюбиво? Да, отец Херефрит проявляет враждебность, но я подозревал, что он из числа тех злобных и несдержанных попов, которые представления не имеют о любезности. Брунульф и прочие его спутники вели себя уважительно, стараясь не раздражать меня.
– Ты утверждаешь, что это поле – земля короля Эдуарда, – сказал я. – Но чтобы добраться до него, вам пришлось пройти через владения короля Сигтригра.
– Да, разумеется, – неохотно признал Брунульф.
– Значит, вы должны были уплатить ему пошлину, – напомнил я. – Вы ведь привезли с собой инструменты? – Я кивнул на перекрещивающиеся канавы. – Лопаты, кирки? Быть может, даже бревна, из которых будете возводить свое колдовское святилище?
Какой-то миг никто не брался ответить. Брунульф посмотрел на отца Херефрита, который едва заметно кивнул.
– Это не лишено смысла, – нервно воскликнул Брунульф. Для человека, замышляющего войну или пытающегося вызвать оную, это было удивительное признание.
– Мы обдумаем это, – жестко отрезал отец Херефрит. – И через два дня дадим тебе ответ.
Первый мой порыв – возразить, потребовать встречи на следующий день. Но было что-то странное во внезапной перемене поведения королевского капеллана. До этого момента он держался дерзко и враждебно, а теперь, оставаясь враждебным, стал вдруг подпевать Брунульфу. Херефрит дал знак, что Брунульфу следует изобразить согласие на уплату таможенной пошлины, и именно он настаивал на двух днях. Поэтому я подавил желание спорить.
– Встретимся здесь же через два дня, – согласился я. – И не забудьте прихватить с собой золото.
– Не здесь, – резко заявил отец Херефрит.
– Нет? – переспросил я мягко.
– Источаемая тобой вонь оскверняет святую землю, – процедил поп, затем указал на север. – Видишь тот лесок на горизонте? Прямо за ним есть камень. Языческий камень. – Последние два слова он буквально выплюнул. – Мы встретимся у того камня в середине утра в среду. Ты возьмешь с собой двенадцать человек. Не больше.
Снова я подавил в себе желание дать ему отпор и вместо этого кивнул.
– Нас будет двенадцать, – сказал я, – в середине утра, через два дня, у камня. Не забудьте прихватить с собой поддельную грамоту и золота побольше.
– Язычник, я дам тебе ответ, – буркнул Херефрит, потом развернул коня и поскакал прочь.
– Лорд, увидимся через два дня, – пробормотал Брунульф, явно смущенный злобой священника.
Я вновь кивнул, а потом смотрел, как все они едут по направлению к форту. Финан тоже провожал их взглядом.
– Этот желчный поп никогда не заплатит, – буркнул он. – Не заплатит даже за корку хлеба для умирающей от голода матери.
– Заплатит, – возразил я.
Только не золотом. Расплата, как я знал, будет произведена кровью. Через два дня.
Камень, у которого отец Херефрит назначил встречу, оказался грубой колонной высотой в два человеческих роста. Он особняком стоял посреди тихой и плодородной долины в часе неспешной езды от форта. То был один из тех странных камней, что древний народ расставил по всей Британии. Некоторые из них образуют кольца, другие проходы, иные напоминают обеденный стол для великана. А многие, подобные тому, что возвышался на обрамляющем долину с юга гребне, были одинокими указателями. Мы поскакали на север от форта, следуя воловьей тропе. Подъезжая к камню, я коснулся молота на шее, недоумевая, какому богу понадобилось устанавливать камень возле тропы и зачем. Финан перекрестился. Эгил, выросший в долине Бейны, пояснил, что его отец всегда называл эту колонну «камнем Тора», но саксы «прозвали ее Сатанинским камнем, господин».
– «Камень Тора» мне больше нравится, – заявил я.
– А саксы тут жили? – спросил мой сын.
– Когда мой отец сюда перебрался – да.
– И что с ними сталось?
– Кто умер, кто сбежал. Некоторые остались здесь, рабами.
Теперь саксы мстили: чуть к северу от гребня, на котором высился столб, рядом с бродом через Бейну, чернели обгорелые развалины фермы. Пожар произошел недавно, и Эгил подтвердил, что это одна из немногих усадеб, разрушенных людьми Брунульфа.
– Они всех прогнали отсюда, – объяснил Эгил.
– Но никого не убили?
Воин затряс головой:
– Здешнему народу сказали, чтобы до захода солнца все убрались, больше ничего. Говорят даже, что предводитель саксов извинялся за то, что ему приходится делать.
– Странный способ начинать войну, – заметил Утред, – с извинений.
– Они хотят, чтобы мы первыми пролили кровь, – проворчал я.
Мой сын пнул обгоревшую балку:
– Зачем тогда спалили усадьбу?
– Чтобы побудить нас напасть? Подтолкнуть к мести? – У меня не находилось более убедительного объяснения. Но почему тогда Брунульф вел себя так робко, столкнувшись со мной?
Воины Брунульфа сожгли главный дом, амбар и коровник. Судя по размеру пепелищ, усадьба была процветающей, а ее обитатели считали это место безопасным и поэтому не удосужились выстроить частокол. Развалины лежали буквально в нескольких шагах от реки, брод через которую был истоптан копытами бесчисленных стад, а немного выше по течению, на другом берегу реки была устроена роскошная рыбья заводь. Ее отгораживала насыпь, образовавшая простенькую дамбу, благодаря которой река разлилась и получилось мелкое озерцо, затопившее окрестные пастбища. Несколько хижин остались нетронутыми – места в них с трудом, но хватило, чтобы дать нам кров, а полуобгоревшие бревна послужили пищей для костров, на которых мы поджарили бараньи ребрышки. В лесочке к югу от нас я выставил часовых, другие расположились в зарослях ивы на дальнем берегу брода.
Сына снедало беспокойство. Не раз и не два уходил он от костра к южному краю усадьбы, чтобы посмотреть на долговязый камень на горизонте. Ему мерещились люди, тени во мраке, отблески огня на обнаженных клинках.
– Не дергайся, – посоветовал ему я, после того как взошла луна. – Саксы не придут.
– Им хочется, чтобы мы так думали, – возразил сын. – Но откуда нам знать, о чем на самом деле они думают?
– Что мы дураки, – ответил я.
– И быть может, они правы, – пробормотал Утред и неохотно сел рядом с нами. Потом обернулся на юг, где в темных облаках отражалось далекое зарево костров, которые люди Брунульфа жгли в форте и на поле за ним.
– Их там сотни три.
– Даже больше, – отозвался я.
– Что, если им придет в голову напасть?
– Наши часовые дадут знать. Для этого дозорные и нужны.
– Если саксы явятся на конях, времени у нас будет маловато, – заметил он.
– И что же ты предлагаешь?
– Сняться, передвинуться на пару миль севернее.
В свете очага была видна озабоченность на лице Утреда. Мой сын не трус, но даже самый большой храбрец знает, как опасно разводить костры, способные выдать наше местоположение врагу, превосходящему нас по меньшей мере вдвое.
Я посмотрел на Финана:
– Следует ли нам передвинуться?
Ирландец криво усмехнулся:
– Ты идешь на риск, тут не поспоришь.
– И почему я так делаю?
Воины навострили уши. Редбад, фриз, принесший присягу моему сыну, наигрывал на дудочке тихую мелодию, но тут перестал и озабоченно уставился на меня. Финан ухмыльнулся, глаза его блеснули в свете костра.
– Почему ты так делаешь? – переспросил мой друг. – Да потому, что знаешь, как поступит противник, вот почему.
Я кивнул:
– И как он поступит?
Финан нахмурился, обдумывая мой вопрос.
– Эти ублюдки готовят для нас западню, так?
Я снова кивнул:
– Саксы считают себя самыми умными, и их западня должна захлопнуться послезавтра. Почему послезавтра? Потому что завтрашний день им требуется на подготовку. Возможно, я ошибаюсь и капкан захлопнется уже сегодня, да только едва ли это произойдет. Слишком рискованно. Но нам следует убедить их, будто мы ни о чем не догадываемся. Что мы ягнята, спокойно идущие на убой, и поэтому нам придется торчать здесь. Так мы будем выглядеть достаточно безобидными ягнятами.
– Бе-е-е, – произнес один из моих дружинников, и, разумеется, все тут же принялись блеять, пока усадьба не стала напоминать Дунхолм в базарный день. Всем им это показалось забавным.
Сын, не присоединившийся к веселью, выжидал, когда шум прекратится.
– Западню? – спросил он.
– Тебе нужно отдохнуть, – посоветовал ему я и сам отправился выбирать местечко, где можно преклонить голову.
Я мог заблуждаться. Лежа в густо населенной блохами хижине и слушая пение одной половины моих воинов и храп другой, я пришел к выводу, что ошибочно истолковал причины появления западных саксов в Хорнкастре. Они здесь не для того, чтобы отвлечь внимание от вторжения Константина: Эдуард не станет отрезать от Нортумбрии кусок ради нового монастыря в Линдисфарене. В один прекрасный день он рассчитывает стать королем всех саксонских земель и ни за что не уступит богатые холмы и пастбища Беббанбурга скоттам. Да и с какой стати отдавать Беббанбург, одну из самых неприступных крепостей Британии, врагу? Поэтому я решил, что это просто неудачное совпадение. Когда Константин выступил на юг, западные саксы двинулись на север, и связи между двумя этими событиями, возможно, и нет. Возможно. Но это не имеет значения. Имеет значение лишь присутствие Брунульфа в старом форте у реки.
Я думал о Брунульфе и отце Херефрите. Кто из них главный?
Думал о тех двоих, которые повернули назад и не поехали на встречу с нами.
Размышлял о знамени, исчезнувшем со стены форта.
Самым странным находил я дружеский тон наших переговоров. Обычно, если неприятели встречаются перед битвой, происходит обмен оскорблениями. Обмен этот – почти обязательный ритуал, но Брунульф держался уважительно, вежливо и смиренно. Если цель его прихода на землю Нортумбрии состоит в том, чтобы побудить нас к атаке, которая послужит Уэссексу поводом нарушить мир, то почему он не проявлял враждебности? Отец Херефрит, тут не поспоришь, был задирист, и только он один пытался пробудить во мне ярость. Другие как будто старались избежать битвы. Но если так, то зачем вообще было вторгаться?
Саксы соврали, ясное дело. Нет никакой древней грамоты, передающей этот участок земли Восточной Англии. А посох святого Эрпенвальда, если таковой вообще имелся у этого придурка, давно сгинул. И нет у них намерения отсчитывать золото в качестве пошлины. Но вся эта ложь не была вызовом. Вызовом было само их присутствие здесь, их тихое, никому не угрожающее присутствие. И тем не менее Уэссекс хочет драки? Иначе зачем приходить сюда?