Вода живая, вода мёртвая
Кира Эхова
Это было одно из наиболее старых зданий во всём городке. Двухэтажное, каменное, строгое, оно испытующе смотрело на пришельца высокими окнами. Так зверь, никогда не видевший человека, смотрит с настороженным любопытством: сделать шаг, понюхать протянутую руку или ощериться, вздыбить шерсть на загривке, пугнуть чужака утробным рыком?
Ивиц смело перешагнул три плоские ступеньки и потрогал одну из беломраморных колонн.
Здание городской библиотеки казалось мёртвым монстром, остовом чудовищного скелета древнего города, проступающим сквозь время. Сквозь жалкие потуги маленькой окраинной деревеньки называться городком. Скелет древних развалин был и в особнячке городского головы, в пересохшем колодце на перекрестье улиц, в солнечных часах в центре площади… Город в городе. Город на городских костях. Городочек, пляшущий на останках городища.
На остов мёртвого чудовища наползали домишки и избушки, и землянки, похожие на норы. Шалашики и странные лачуги, сложенные из чего-то грязно-жёлтого, гладкого, с острыми краями неровных сколов. Песчаник? Доломит? Кость?
Пока Ивиц шёл по пыльной улице к библиотеке, на него смотрели. Глазами, окнами, дверьми и ямками-входами. Провожали щупальцами тьмы, выползающей из тени костяных лачуг. Смотрели затылками – ни одна голова не повернулась проводить взглядом чужака. Ивиц тоже смотрел. Иногда из любопытства, а иногда с раздражением: ну глядите! Глядите! И я погляжу.
Смотрел и поражался: ну кто сможет жить в такой норе-землянке?
В памяти услужливо всплыли строки чего-то древнего, вычитанного почти случайно на рассыпающихся в прах страницах. Строки, отдававшие то ли пророчеством, то ли предостережением:
«Коли ты не зверь, то в сырости и темноте долго не протянешь. Кров над головой невзлюбишь, ежели света бела не видишь. Коли ты не зверь…»
Землянки не имели окон. Как, собственно, большая часть лачуг и шалашей.
Ивиц шёл, пока его не накрыла своей тенью громада библиотеки. Гигантский позвонок скелета.
Дверь поддалась легко, без скрипа, в лицо дохнуло пылью старых свитков. Каблуки гулко стукнули о каменные плиты, взметнулась потревоженная пыль. Любопытные, явные и скрытые взгляды остались там, вовне. В библиотеке царил сон и покой.
Весь первый этаж занимали две большие комнаты, уставленные трухлявыми шкафами. Между комнат – крохотный зал, из которого на второй этаж поднималась лестница.
Ивиц осмотрел обе нижние комнаты. Они оказались под завязку завалены свитками, книгами, фолиантами, табличками. Можно было провести тут вечность, так и не найдя искомого.
Раньше Ивиц любил книги, но с некоторых пор стал испытывать к ним смутную неприязнь. Книги не давали ответов. Все необходимые знания Ивиц добывал по крохам. Выцеживал из преданий, легенд, поверий, баек. Угадывал в предсказаниях Оракула. Конечно, когда в них можно было что-то угадать.
«Там будут монстры», – сказала Оракул в последнюю их встречу. Впервые за всё время сказала внятно, без фальшивых намёков и загадок.
На втором этаже оказалась всего одна комната и выглядела она даже хуже, чем те, что уже видел Ивиц. Тьма здесь была плотнее, чем внизу, а шкафов ещё больше.
Ивиц наугад вытащил с полки одинокий лист пергамента, поднёс к самому лицу. Нет, не разобрать – слишком темно. И тут сообразил: окна!
Кое-как пробравшись меж шкафов к противоположной стене, нащупал резную поверхность внутреннего ставня, прикрывавшего окно. Щёлкнул задвижкой…
– Только не настежь, Творца ради! – мягко сказали справа и откуда-то сверху.
Ивиц дёрнулся, отпрянул к стене. В виски ударила боль, нежданная, тяжёлая. Ну почему именно сейчас?! С трудом вытянув руку, он вновь нащупал ставень. Если резко потянуть на себя… Сердце часто билось в груди, и так же часто билась боль в висках. Кто может прятаться в тёмной комнате, не желая света?
«…не взлюбишь, ежели света бела не видишь. Коли ты не…»
– Ну, в самом деле, не стоит! – настойчиво повторил голос. – Только щёлочку скромную.
Ивиц напряжённо вглядывался в темноту. Справа на шкафу развернулось и перетекло вниз нечто бледное, принятое им вначале за груду свитков. Силуэт казался невысоким и тонким, человеческим. То ли женским, то ли детским.
– Ну же, не упрямьтесь! Я вас не съем, даю слово.
В тишине почудилось сдавленное покашливание или тихий смешок.
Ивиц, наконец, решился приоткрыть ставень. Сквозь образовавшуюся щель в комнату брызнул мутный дневной свет. Боль вновь грохнула в виски, как молот о наковальню. Но Ивиц заставил себя не зажмуриться. И разглядел рядом тонкую, даже чахлую фигуру юноши.
– Вы пришли за картой, не так ли? – Молодой человек растянул бескровные губы в улыбке. – Ну что же, идёмте.
Фигура повернулась и растворилась меж шкафами.
Карта… Значит, она действительно существует.
И Ивиц без дальнейших раздумий последовал за странным юношей. Тот двигался плавно, словно по невидимой нити, натянутой между полками, и длинные его волосы были совершенно белыми. Нет, седыми. И лёгкими, как паутина. Ивицу вспомнился паук, которого он обнаружил когда-то давно у себя в каморе. У паука было маленькое тельце и невероятно длинные суставчатые лапы. И ещё он был белым. Нет, седым. Абсолютно седым и неподвижным. Ивиц сначала решил, что паук мёртв, что над дверью болтается высохшее тельце. Но едва протянул руку, чтобы его смахнуть, как паук с удивительной лёгкостью заскользил прочь. Ивиц поразился – ему никогда прежде не приходилось видеть седого паука.
Проводник остановился неожиданно, и Ивиц, увлечённый воспоминанием, едва на него не налетел.
Юноша стоял перед большим письменным столом, заваленным всякой дребеденью, и руки его, ловко и проворно сновавшие в поисках карты, впечатлили Ивица куда больше бледности или волос-паутинок. Неестественно длинные пальцы уродовали узловатые старческие суставы. Однако такая странная анатомия нисколько не влияла на подвижность. Руки напоминали двух проворных паучков, которых мама-паучиха отправила на поиски… Чего? Приманки? Обеда?
Руки-паучки нашли свою добычу, вцепились в неё и на миг замерли. Юноша осторожно вытащил из-под груды листков и протянул Ивицу кусок мягкой кожи. Развернув его, Ивиц увидел искусно рисованную чернилами карту. В самом низу на ней можно было разглядеть маленькую кляксу Тильца. А к северу, раскинувшись во всю ширь и, кажется, желая выплеснуться за края карты, лежала дикая земля. Древняя земля. Вытопь. Болотистая неприветливая глушь, где-то в глубине которой, если верить старым преданиям, жили монстры. Самые первые Его создания. Первенцы Творца.
Из Тильца тонким замысловатым росчерком вилась-петляла нитка дороги. Огибала болотца и непроходимые дебри; странные, отмеченные крестиками места, которые Ивиц принял бы за погосты, но… Какие погосты в Вытопи?
Память опять услужливо подсунула предостережение Оракула: «Там будут монстры».
А дорога всё петляла и петляла, и обрывалась, не дойдя до кромки карты. В том месте рука мастера изобразила схематический ручей или родник.
Ивиц заставил себя оторвать взгляд от загадочных крестиков.
– Карта довольно новая, – растерянно пробормотал он.
Юноша радостно закивал.
– Само собой! Знаете… Вытопь – изменчивое место. Непредсказуемое и с характером. Так что карту приходится периодически менять, уточнять некоторые моменты.
– Вы бывали ТАМ сами? – недоверчиво спросил Ивиц.
– Не совсем, – уклончиво ответил его собеседник, – мало кому суждено дойти до источника. Да и не всем это нужно. Например, мне. – Паукообразный юноша изобразил хищную улыбку. – Но вы можете попытаться. Более того… Я думаю, кто-нибудь из местных будет рад составить вам компанию.
Ивиц чуть заметно нахмурился. Он был не вполне уверен, что хочет чьей-либо компании в своём маленьком путешествии. Юноша же продолжал настаивать:
– Вы не сможете пройти Вытопь только с картой, вам нужен проводник. Местный. Отсюда, из Тильца…
Речь говорившего неожиданно прервало голодное завывание его желудка. Бросив на визитёра короткий взгляд, бледный отрок потупился.
– Простите, – обитатель библиотеки послал Ивицу извиняющуюся улыбку, – я слишком давно не ел.
Липкие пальцы страха, не добравшиеся раньше до оглушённого болью Ивица, нырнули за ворот куртки. Пробежали по шее. Пошевелили короткие волоски на затылке. В библиотеке разом стало неуютно.
Ивиц отступил на шаг, зажав в руке карту. Ведь не может же случиться так, что в обеденное меню этого… этого… мог бы войти…
На бледном лице юноши залегли хищные тени.
Седой паук замер в неподвижности над дверью кладовой. Беспечная моль кружила рядом с паутиной.
– Я, наверное, пойду, – выдавил Ивиц.
Он сделал ещё шаг назад, наткнувшись спиной на угол шкафа. И тут нервы, наконец, не выдержали.
Скорей отсюда! Прочь! Прочь из паучьего логова!
Ивиц летел наугад, вздымая кучи пыли и палых бумажных листьев, сквозь книжный лес. Прочь из чащи! Там проснулся голодный паук.
Вдогонку Ивицу нёсся тихий то ли смешок, то ли кашель. И когда беглец выскочил сквозь узкий проём на лестницу и скатился на первый этаж, за ним всё ещё тянулась паутина шёпота:
– Коли ты не зверь… Коли ты не зверь!
С облегчением вывалившись на мраморные ступени, Ивиц пинком захлопнул дверь в библиотеку и только тогда позволил себе перевести дух.
На ступенях его ждали.
Прямо на холодном мраморе, прислонившись спиной к колонне, сидела девушка. Маленькая и серьёзная. Монохромная. Чёрное платье на белом мраморе, чёрные глаза на белом лице, чёрные волосы на белых плечах. В отличие от недавнего жуткого знакомца из библиотеки, она не была бледной, просто белой – каким бывает брюшко ужа. И чёрной, блестящей – как его спина.
– Вы идёте в Вытопь и вам нужен проводник, – сказала девушка. – Я могу вас провести.
Ивиц, по венам которого ещё тёк азарт побега, громко фыркнул.
– И монстры Вытопи вкусно пообедают не только мной, но и вами.
Девушка посмотрела на него очень внимательно.
– Мне не нужна защита. Более того, я уверена, что смогу обеспечить её вам. По крайней мере, первое время.
Смерив незнакомку недоверчивым взглядом, Ивиц пожал плечами.
– У меня есть карта, – просто ответил он. И тут же ощутил укол сомнения.
Быть может, побег из библиотеки – неразумный поступок? Стоило подавить страх и остаться, поискать ещё самому. Что сделал бы ему тот чахлый юнец? Уж, наверное, не съел бы. А вот подсунуть лже-карту мог. Другой вопрос – зачем?
Хотя была же такая легенда – жители маленького городка на границе с Вытопью время от времени приносили человеческую жертву монстрам Древней земли, чтобы задобрить их. Конечно, отдавать на съедение своих родных никому не хотелось, и местные придумали хитрый способ умилостивить чудовищ. Они составляли карты. Карты для храбрецов, желавших попытать своё счастье и найти драгоценное сердце Вытопи – живой источник. Путники шли по отмеченной тропе, но вместо источника находили логово голодного зверя.
Конечно, это была только легенда. К тому же, Ивиц сильно сомневался, что жители городка знали в подробностях, где прячутся чудовища.
Однако больше всего Ивица смущало, что все сведения, которые ему удалось добыть из книг, легенд и невнятных слухов, рассказывали об одном: о людях, ушедших в поисках чудесного источника. Но не было сказано либо написано ни словечка о тех, кто его нашёл и вернулся.
Погоня за призраком.
Виски тронули отголоски знакомой боли, и Ивиц беспомощно привалился к колонне.
– Соглашайтесь! – подтолкнул его голос монохромной девушки.
– Я подумаю, – вяло отозвался Ивиц и побрёл от библиотеки прочь.
ххх
Остаток вечера и ночь он провёл на местном постоялом дворе, где оказался единственным гостем.
В голове Ивица блуждали безрадостные мысли.
Доверять безоговорочно карте он не мог. Соглашаться на монохромную девушку-проводника отчаянно не хотелось.
К тому же…
«Там будут монстры».
Слова намертво засели в памяти, не давали покоя. О монстрах говорила не только Оракул, старые легенды об источнике все как одна твердили, что его стережёт чудище, зверь, нелюдь.
В самом деле! Почему бы источник с живой водой, дарующий исцеление и облегчение, не стеречь кому-нибудь? Если он вообще существует, этот источник.
Ивиц не мог себе позволить сомневаться.
Свой дом, а вернее место, последний раз бывшее его домом, Ивиц покинул тихо, прихватив с собой только самое необходимое. Не раз и не два его посещала мысль нанять себе в попутчики дюжего вояку, который умеет махать острыми предметами гораздо лучше, чем думать. Останавливала стеснённость в средствах. И нежелание доверять кому-то тайну своего похода. Она раскрылась бы рано или поздно, так или иначе. Но, пожалуй, если уж и нанимать кого-нибудь, то в Тильце. Местные знают хотя бы ближнюю Вытопь. Кого-нибудь покрепче да половчее. Если всё-таки нанимать.
Ивиц не рискнул бы никому признаться, но ему было комфортно и даже уютно оставаться один на один со своим маленьким горем. Тихонько жалеть себя и гнаться – безуспешно и бессмысленно – за мифическим спасением.
Ночью, когда Ивиц пытался уснуть, пришла боль. Она перекатывалась в голове раскалённым добела железным шаром и ударяла в виски. Ивиц ронял злые слёзы и беспомощно грыз уголок подушки.
Боль унялась только с рассветом. Неохотно отступила, признавая право на последний шанс. И Ивиц решил, что ни за что его не упустит.
ххх
Она ждала внизу, подперев плечом деревянную опору навеса.
– Мне, наверное, не хватит монет оплатить ваши услуги проводника, – честно сказал он.
Девушка смотрела, не моргая. Ивиц вздохнул.
– Ивиц. Хотя вы, наверное, знаете.
– Аспида, – представилась девушка и протянула спутнику пальцы холодные и гладкие, как чешуя змеи.
ххх
Это был очень странный лес. Живой и подвижный. Ивицу чудилось, что он слышит дыхание, ощущает, как вздымается и опадает под ногами жирная земля, словно грудь великана во сне.
Они нырнули в холодный полумрак ещё сонных деревьев, и лес сомкнулся за их спинами. Густо пахла цветущая акация, путая ленивые мысли, окутывая разум сладким дурманом.
Едва приметная вначале тропинка, которой следовали путники, скоро и вовсе сошла на нет. Тем не менее, Аспида шла вперёд, уверенно выбирая дорогу. И тогда Ивиц порадовался, что девушка отправилась с ним. Вглядываясь на ходу в бесполезную карту, жалел, что сунулся в библиотеку. Наверное, стоило спросить проводника сразу.
К полудню, когда белое око солнца заглянуло в Вытопь сквозь пелену облаков, Ивиц и Аспида набрели на странный камень. Он уходил глубоко в землю и имел черты чудного зверя, силящегося выбраться на поверхность. Аспида мимоходом глянула на камень, обойдя его по большой дуге. Ивиц, не раздумывая, повторил её манёвр.
Через пару десятков шагов они наткнулись ещё на один камень. Он выглядел даже древнее, чем предыдущий, и сплошь порос мхом. Однако и под зелёными наплывами можно было угадать чьи-то диковинные черты.
Дальше камни стали попадаться всё чаще и чаще. Все они напоминали зверей или чудищ. Аспида старалась держаться от камней подальше. Ивицу показалось, что на некоторые из них она смотрит с жалостью, на иные – с отвращением, но даже предположить не мог, с чем это связано.
Вскоре они сделали короткую остановку. Ивиц перекусил прихваченным с собой вяленым мясом и хлебом. Аспида куда-то исчезла. Девушки не было с полчаса, и он решил, что та отправилась разведать дорогу.
Когда Аспида вернулась, они продолжили путь.
Ближе к вечеру из стремительно темнеющих недр леса выполз туман. Он повис меж деревьев рваными клочьями, протянул щупальца к уставшим путникам. Ивиц теперь хуже различал идущую впереди девушку и опасался потерять её из виду. Саму Аспиду темнота и туман, похоже, ничуть не смущали – она продолжала идти вперёд ровным твёрдым шагом.
Ивиц безумно устал за день пешего перехода. Глаза слипались, висков коснулась уже привычная боль. Дневной свет почти иссяк. В сумке Ивица лежало огниво, и смутная мысль о том, чтобы сделать передышку и организовать себе что-то вроде факела, мелькнула в голове, но тут же пропала. Не было сил остановить механический ритм шага.
Боль наступала, пульсировала в голове. Но усталость оказалась сильнее. Глаза закрывались сами собой. Ивиц моргнул, затем ещё раз – уже медленнее. Он шёл наугад, как слепец, беспомощно вытянув вперёд руку.
Аспиды не было. Ивиц знал, что потерял её, упустил из виду и теперь бредёт совершенно один в темноте, возможно, в лапы к притаившемуся чудовищу. Пару раз казалось, что он видит тёмную прямую спину девушки впереди. Но приближаясь, различал, что спина эта удлиняется, уходит вверх, распускаясь могучей кроной.
Веки набухли и отяжелели. Холодные щупальца тумана забирались за шиворот. Куртка пропиталась влагой, сковывала движения и тянула к земле.
Наконец Ивиц заметил Аспиду. Она стояла посреди небольшой поляны и смотрела вверх – все три головы её были запрокинуты к хмурому небу.
Дрожа в промокшей одежде, он ступил на поляну. С каждым шагом тёмный силуэт всё меньше напоминал девушку. Кроме того, Ивиц никак не мог вспомнить, в самом ли деле у неё было три головы. Он подошёл вплотную к тёмной фигуре, и на миг прояснившееся ночное небо пролило свет звёзд на змеиные головы, устремлённые ввысь. На два обломка крыльев, которые силились и не могли поднять тяжёлую драконью тушу.
Ивиц попятился, споткнулся о лапы чудовища.
Кажется, он кричал.
Деревья на краю поляны расступились, из зарослей вышла Аспида. Взгляд её долго блуждал по неподвижному каменному монстру, шаткой фигуре Ивица.
Девушка вздохнула.
– Ну что же… Думаю, остановимся прямо здесь, – это были единственные слова, произнесённые ею за весь день.
Чтобы согреться, они развели небольшой костёр у подножья идола. Вернее, развела Аспида. Ивиц уже был мало на что способен. Вяло прожевав кусок чёрствого хлеба, вытряхнул из сумки короткое шерстяное одеяло и, завернувшись в него, мгновенно уснул.
Его одолевали странные сны. Ивицу чудилось, будто Аспида стоит, прижавшись к трёхглавому змею, маленькие руки девушки гладят шершавый камень. Аспида шепчет что-то на непонятном наречии и глядит вместе с монстром в небо. И слёзы, горячие горькие слёзы текут из четырёх пар глаз, оставляя блестящие дорожки на камне и белых щеках.
Видение сменилось новым. Из тьмы ночного леса на Ивица смотрели два огромных огненных глаза. Он не мог понять, кому принадлежат глаза. Казалось, они плывут сами по себе в туманном мареве меж деревьев. Горячие, прожигающие душу насквозь. Глаза чего-то ждали от Ивица. Возможно, какого-то ответа, но он не мог сообразить, каков был вопрос и только сдавленно шептал сквозь сон:
– Я хочу жить…. Я всего лишь хочу жить!
ххх
Рано утром они продолжили путь.
Голодный Ивиц с аппетитом съел свой нехитрый завтрак, гадая, надолго ли хватит запасов. Аспида терпеливо ждала. Она сидела по другую сторону остывших за ночь углей и смотрела в небо. Совсем как каменный идол за её спиной.
К удивлению Ивица, Аспида не ела ничего. Вернее, он не видел, не мог припомнить, чтобы девушка ела. Дорожная сумка её была маленькой и совсем тощей.
Когда Ивиц вежливо предложил Аспиде кусок вяленого мяса с хлебом, девушка взглянула на угощение с брезгливостью и покачала головой.
Второй день странного путешествия мало чем отличался от первого.
Лес вокруг понемногу менялся. Земля становилась более зыбкой, влажной. Местами встречались небольшие разливы, словно поблизости была вышедшая из берегов река. В разливах жизнерадостно пели лягушки, воздух пах болотом.
За день они сделали всего одну остановку, и Ивиц обратил внимание, что Аспида по-прежнему ничего не ест.
К вечеру путники вышли на довольно большую поляну, на краю которой и было решено заночевать.
Аспида вновь развела костёр.
Ивиц жевал засохший хлеб и думал. О странном путешествии, бесполезной карте, жутковатом городке Тильце и лесе, в котором не поют птицы.
ххх
Ему опять снились глаза. Огромные, горящие. Как две гигантские огненные плошки, плывущие над лесом. Глаза пытливо смотрели на Ивица, ловили взгляд и медленно жгли нутро. Ивиц корчился от боли и липкого холодного страха. Страх, как слизняк, заползал в открытый в немом крике рот, проваливался в желудок и там лениво ползал, оставляя за собой склизкий след.
Ивиц вздрогнул и проснулся. С полминуты лежал неподвижно, боясь пошевелиться. Пытаясь понять, что же его разбудило. Вокруг стояла тишина. Лес замер, застыл на вдохе, навострил чуткие уши и смотрел, смотрел во все глаза. Потому что перед ним собиралась развернуться короткая, но очень кровавая трагедия. Ивиц почувствовал затылком, влажной кожей, чьё-то пристальное внимание. Навязчивое, продиктованное многолетним голодом, обречённостью истощённого безумца, всё ещё способного на последний смертельный рывок.
Ивиц уставился в темноту.
Милостивый Творец! Какая нелепая, чудовищная смерть – стать ужином для обезумевшего монстра. Уж лучше тихо истлеть, выгореть изнутри от неизлечимой болезни, чем так…
Нужно было что-то делать. Всего в нескольких шагах от Ивица, по другую сторону потухшего костра спала девушка. Хрупкая и ещё более беспомощная, чем он сам.
Вскочить, разбудить и… бежать? Нет, на дерево. Или лучше развести огонь? Звери боятся огня…
Но скованное страхом тело не слушалось. Ивиц лежал, намертво прикипев к своей куцей подстилке, боясь шевельнуться или издать звук.
В гремящей, неистовой тишине замершего леса ему чудилось, как вязкая слюна капает с клыков на прошлогоднюю листву. Как часто и ритмично бьётся сердце невидимого монстра, и живот сводит голодной судорогой в предвкушении долгожданной трапезы.
Ивиц зажмурился с тихим всхлипом, признавая себя поверженным без малейшего сопротивления. Съеденным заживо. И только отчаянно молил Творца: пусть монстр примется сперва не за него… Ещё несколько, всего пару мгновений никчёмной жизни перед агонией.
На краю сознания Ивица настиг едва различимый шёпот. Словно невидимый наблюдатель с любопытством разглядывал сцену предстоящего действия откуда-то издалека. Из темноты ветвей ли, из мрака ли пыльных книжных полок:
«Коли ты не зверь… Коли ты не зверь!»
Сзади зашелестело, смачно чавкнула под гигантской лапой раскисшая земля – поддразниваемый людским страхом зверь вышел из укрытия.
И тут вдруг над Ивицом поднялась тьма. Развернула слежавшиеся крылья и бесшумно оттолкнулась от земли.
Лес смотрел, затаив дыхание.
За спиной Ивица пролетела смерть. Пронеслась на мягких крыльях и рухнула, придавила к земле голодного зверя. Навалилась гигантской тушей, сминая, ломая кости, кромсая плоть. Смерть тоже была голодна.
Лес дрогнул, пошатнулся от безумного крика боли и обиды обманутого хищника, который сам стал жертвой.
Потрясённые деревья отползали, выворачивая из земли корни. Отступали от жуткой бойни, услужливо давая смерти место.
И смерть пировала, жадно хрустя костьми. Хрипел и стонал поедаемый заживо зверь. А всего в паре десятков шагов от кровавого пиршества корчился на своей подстилке Ивиц, давясь страхом и отчаянным желанием жить, теряя рассудок и остатки воли быть человеком, пока разум его не накрыла долгожданная тьма.
ххх
Когда он открыл глаза, было утро. Деревья тихо перешёптывались кронами. Вокруг поляны их как будто стало больше, словно любопытные подтянулись послушать рассказ свидетелей ночного происшествия.
Иллюстрация Адама Шермана
С трудом разогнув затёкшие ноги, Ивиц поднялся, потоптался. Одеревенелые мышцы слушались неохотно. Его неудержимо тянуло посмотреть туда, на другой край поляны. На место сражения двух монстров и останки ночного пиршества. Вместо этого он посмотрел вниз.
По другую сторону остывшего костра на спине, отвернув к лесу голову, лежала Аспида. Ивицу была видна тёмная волна волос, маленькое ухо и белая бескровная щека. Грудь девушки мерно вздымалась и опадала – Аспида спала спокойным тихим сном, которого не коснулось ночная драма.
Ивиц почувствовал облегчение, приправленное отголосками стыда. Как мог он ночью желать смерти Аспиды вперёд своей? Смерти беззащитной спящей девушки?
Липкая паутина отвращения к себе уже давно обернула сердце Ивица. Появилась она вместе со знанием о неизлечимой болезни, которое навалилось невыносимым бременем, изменило почти до неузнаваемости. Ивица тяготило не столько осознание неминуемой и, вероятно, очень скорой смерти, но понимание того, что он уже не вполне жив. Что он ходит – живой мертвец – среди людей. Бродит, бродит выеденная оболочка, распространяя чуть слышный запах тлена и смерти. С виду – человек. А внутри гниль и труха. Но хоть Ивица выворачивало от отвращения к себе, он ничего не мог поделать с единственным глупым желанием. Желанием жить. Во что бы то ни стало. Любой ценой.