Тата окинула последним взором свой макияж. Безупречно. Она знала, что красива. А толку-то. Как-то раз они вот так же красились с Катушкой с утра, когда заболтались за полночь, и Тата оставила подругу ночевать. И наутро Катя, глядя на свой свежий макияж в зеркало, проворчала: «Для чаво, для каво?» Обе рассмеялись. Тате понравилось, и с тех пор она иногда вот так же ворчала.
– Для чаво, для каво, – прошептала она, но на этот раз смеяться не хотелось. Хотелось плакать.
Хорошенькое настроение перед Новым годом, ничего не скажешь.
Нет, частенько у всех людей бывает вот такая хандра перед какими-то важными датами. Перед днем рождения, например. А Новый год для Таты тоже была веха из ряда вон. Когда-то у нее был слишком грустный Новый год, невыносимо. Настолько, что она просто вычеркнула из памяти эти воспоминания. Только тогда она была еще очень молоденькая. Если бы все вернуть, ах, если бы! Она сейчас понимала абсолютно все. Потому что стала взрослой. И эти сны. Ах, эти сны! Часто, непозволительно часто. Солнце, золотящееся на пряди светлых волос, белозубая улыбка. Синие глаза. Ах, принц.
Нет-нет-нет. К черту. Это было давно, очень давно. Но так больно про это вспоминать до сих пор. Не хватало еще расплакаться накануне свидания. Ирбис, Ирбис, Ирбис. Лучше думать про него. Симпатичный, она к нему привыкла. Правда, хороший.
– Хороший, – упрямо произнесла она вслух.
Но память переупрямила ее. Потому что она была на той волне, на волне печали.
После ТОГО Нового года, про который Тата решительно не хотела вспоминать, Тата начала хандрить, перестала есть, потеряла интерес к учебе. Напрасно мама, Зинаида Алексеевна, убеждала ее, что жизнь только начинается, что впереди еще много хорошего. Тата никого не слушала, она страдала с огромным наслаждением, со всей страстью юных лет. Она увешала стены своей комнаты мрачными картинками, слушала депрессивную музыку и даже начала поговаривать о самоубийстве. Субкультура готов и эмо еще не набрала таких оборотов, так что вряд ли это было модной тенденцией. Любимая дочь действительно упала в затяжную депрессию. Продолжалось это все уже месяца три, и пора было бить тревогу. И еще какую!
Тата была довольно поздним и единственным ребенком в обеспеченной и благополучной московской семье. Ее отец, Николай Николаевич Кулешов, был военным, служил в Генштабе и со временем дослужился до полковника. Мама, Зинаида Алексеевна, работала сначала продавщицей, а потом завотделом в единственном тогда на всю столицу свадебном магазине на Якиманке, попасть в который и приобрести тот или иной дефицитный товар можно было только по специальным направлениям, которые выдавали в загсах молодоженам при подаче заявления.
С детства Тата была обожаемым ребенком. Не испорченная и особо не капризная, но, конечно, несколько балованная, поэтому цену себе знала. Теперь вы можете представить, какой поднялся переполох в семье, когда, не выдержав первых испытаний на любовном фронте, она начала чахнуть и хиреть, словно принцесса, оказавшаяся в лачуге нищенки.
Перепуганные родители посовещались и решили: вместо того чтобы травить обожаемую дочь химией, сажая ее на антидепрессанты, отправить девочку культурно развеяться в Санкт-Петербург, где жила сестра отца, архитектор. Созвонились с родней, и добросердечная тетушка сказала, что, конечно, да, пусть приезжает непременно! Потому что Петербург – это именно то, что позволит вылечить больную душу.
Была ранняя весна, разгар учебного и рабочего года, поэтому взять отпуск и поехать с дочкой ни мама, ни папа не могли. Но саму Тату знакомый врач обеспечил необходимой справкой, по которой девушке без проблем предоставили академический отпуск.
И вот Тата укатила в Питер. Тетушка-архитектор первые дни хлопотала над племянницей, а затем предоставила ей полную свободу. Во-первых, прохлаждаться в разгар проекта не следовало, во-вторых, практически взрослой девушке наверняка лучше было бы причесать мысли и чувства без причитания старших родственников, от которых она только что уехала. Поэтому Тата, пытаясь развеять тоску, бродила по музеям и набережным, и в один прекрасный день…
Это была выставка, посвященная творчеству Фриды Кало. Очередь была умопомрачительная, но продвигалась быстро. В одном из залов безостановочно крутили документальный фильм о художнице с невероятно трагической судьбой. Тата задержалась там и посмотрела фильм три раза подряд, потому что это очень отвечало ее настроению – мрачность, романтизм, любовь, страсть, наркотики, смерть. Она пропитывалась этой атмосферой и даже примеряла на себя – ну, конечно, не этот ужас неподвижности в больничной койке, а ее свободомыслие и ее мужчин. Диего Ривера и – неожиданно – революционер Троцкий. Последняя запись в дневнике Фриды: «Надеюсь, что уход будет удачным и я больше не вернусь».
Ах, как же это все отвечало собственным устремлениям Таты! Она упивалась этим нуаром.
– Такая молодая, не правда ли? – раздалось негромкое прямо над ее ухом. – И такая судьба.
Она повернулась и обомлела. На нее смотрел донельзя, до неприличия красивый мужчина. «Принц», – промелькнуло у нее в голове.
Да, он чем-то напоминал принца из сказки о русалочке. Белокурый, загорелый и голубоглазый. Правда, в ее мечтах он был молодым, а этот… На вид она дала бы ему гораздо больше тридцати. Не парень, мужчина.
Сердце Таты болезненно стукнуло – снова перед глазами мелькнула гладь воды, позолоченная солнцем белокурая прядь… но она взяла себя в руки.
– В восемнадцать лет пережить такое, – непринужденно продолжил разговор блондин. – И не сдаться. Юность, вся жизнь впереди – и вдруг все летит в тартарары.
– Я сейчас переживаю нечто подобное, – неожиданно вырвалось у нее.
Признавшись в этом незнакомцу, Тата вдруг страшно смутилась:
– Ой… извините… Получается, что я себя с ней сравниваю, но это… так нескромно… и даже глупо!
– Ничуть, – спокойно возразил мужчина. – Хотите, угадаю? Несчастная любовь.
– Вам, наверное, смешно, – нахмурилась она.
– Да боже упаси смеяться над чужими чувствами, – покачал он головой. – Наоборот, очень даже хорошо вас понимаю. А когда, извините, любить, как не в молодости? И именно сейчас, когда воспринимаешь жизнь особенно распахнуто, такие удары бывают наиболее болезненными. Так что смеяться над таким может только прожженный циник. Больше того – чудовище.
«Какой мудрый», – подумала Тата и вдруг снова покраснела. Она почувствовала, как лицо ее заливает жар.
Она именно сравнивала. Да, в ее автобус не врезался трамвай, но утлая лодочка ее жизни, столкнувшись с первой потерей, потерпела крушение. Пробоина была ощутимой, и она почти шла ко дну… И вдруг… А ведь Фриде было на несколько месяцев меньше, чем ей, Тате. И Диего, между прочим, был тоже намного старше ее, Фриды. Она подумала «тоже»?.. Лицо ее пылало, и она, как ей казалось, незаметно прижала прохладные ладони к щекам.
– Знаете, а я ведь не хотел сюда сегодня приходить, – признался мужчина. – Собирался на Апрашку заехать, но случайно ноги сами сюда повернули. Тянет иногда снова посмотреть на свою работу, знаете ли… Я ведь был одним из тех, кто работал над этим фильмом о Фриде.
– Вы работали над этим фильмом? – изумилась Тата.
– Я сценарист, – сдержанно отозвался белокурый принц.
– Потрясающе, – пробормотала девушка.
Все это было так романтично. Питер… Фрида… Сценарист… Да, не зря родители отправили ее сюда.
Она заметно воспряла духом и, наверное, впервые за три месяца почувствовала, что пожить, наверное, еще все же стоит.
– Очень… пронзительный фильм получился, – осторожно сказала она. – Я ведь третий раз подряд смотрю.
– Правда, понравился? – польщенно спросил сценарист. – А что именно понравилось?
– Видеоряд, наверное, – неуверенно произнесла она.
– Это, скорее всего, к оператору, – отозвался тот. – Видеоряд, раскадровка… Впрочем, мы, конечно, сотрудничали довольно тесно – режиссер, оператор… Спорили, обсуждали.
– Знаете, это… Не просто иллюстрация ее биографии, – сделала девушка робкую попытку анализа. – Тут есть какая-то внутренняя история фильма. Такая… я бы даже сказала, дерзкая.
– Да, – посмеялся блондин. – Дерзость – это точно мое. Меня вечно цензура заворачивала!
– Здесь много… эротики, – смело сказала Тата, вновь заливаясь краской. – Такой… скрытой. Но она ощущается.
– А вы довольно проницательны. И чувствуете тонко, – удивленно заметил сценарист. – Приятно встретить не просто зрительницу, но достойную собеседницу. И такую молоденькую.
– Спасибо, – смутилась она.
– Где учитесь, если мне позволено это узнать? Истфак, журфак, искусствоведение? – попытался угадать сценарист.
– Совсем даже нет, – улыбнулась она. – Я будущий экономист.
– Вот как, – покачал головой блондин. – И не скучно?
– Да я как-то об этом и не думала, – пожала плечами Тата. – Поступила в вуз, который родители выбрали.
– То есть вы такая послушная? – подначил блондин с доброй усмешкой.
– Ну… – смешалась она и тоже усмехнулась. – Когда как.
– А сейчас что? Сбежали с лекций?
– Да я вообще не в Петербурге живу, – призналась Тата. – В Москве.
Блондин покивал:
– Понимаю. Вам просто нужно развеяться.
– Именно!
– Что ж, Петербург к этому очень располагает, – согласился сценарист. Он вдруг спохватился и наконец представился: – Что ж это я, невежа! Дмитрий.
– Наталья… Тата, – поправилась она.
– Тата, а что вы скажете на то, чтобы прогуляться вместе? – предложил он. – Если, конечно, вы уже посмотрели выставку. И если у вас нет других планов.
– Было бы интересно, – вдруг неожиданно застеснялась она.
– Подождете меня минутку, хорошо?
И вправду, ровно через минуту он вернулся, протягивая ей набор открыток с работами Фриды.
– Ой… Спасибо, не стоило…
– Мне будет приятно, если у вас останется сувенир на память о Петербурге, о выставке. Может быть, немножко и моем фильме.
Она снова взглянула в его яркие синие глаза, помедлила и, улыбнувшись, кивнула. Конечно, ей нравился этот загорелый мужчина с внешностью киногероя. Принц… Она незаметно вздохнула. Но он все равно заметил.
– А давайте я покажу вам Питер совсем с неожиданной стороны, – решительно предложил он. – Не с парадной – фонтаны, музеи… А, так сказать, со стороны кулуаров.
– Мы будем шляться по подворотням времен Достоевского и перелезать через заборы? – пошутила она.
– Вроде того, – засмеялся он. – Но конечно, не так мрачно.
Они вышли на улицу и неторопливо зашагали, приближаясь к набережной Фонтанки. Погода решила их побаловать: не было ни дождя, ни пронизывающего ветра. Сценарист купил им по мороженому. Было очень здорово идти не торопясь, наслаждаясь лакомством и посматривая вокруг. Изумительная архитектура Питера – это то, чем можно любоваться не переставая. Строгие линии классицизма соседствовали с плавными изгибами модерна и пышной лепниной барокко, и от всего веяло великолепием чинности.
– Хорошо, что сейчас еще довольно рано, – заметил Дмитрий. – Помните, я говорил вам, что собирался заскочить на Апрашку?
– Что-то припоминаю… А что это?
– Это Апраксин двор, – пояснил он. – Знаменитый огромный рынок, появившийся в Петербурге практически с возникновения самого города. Там есть все, на любой вкус, кошелек и стиль. Но самые мои любимые тамошние закоулки – это барахолка, «блошиный» рынок.
– Будем присматривать у старушек их допотопные ветхие тряпицы?
– Да не скажите, – усмехнулся Дмитрий. – Там всегда такой ажиотаж. Конечно, многие гонятся за подделками брендов, но ценитель может буквально за копейки урвать практически музейную редкость. И… можно сказать, я принимаю вызов! Я вам докажу, что тут чертовски интересно, и отстою честь родного города.
Они засмеялись. Тате стало необыкновенно легко. Ее мрачное настроение улетучивалось на глазах. Она заглянула в себя. Нет, она не влюбилась. Просто он ей очень нравился. Это… как пузырьки шампанского. Легкие, ни к чему не обязывающие. Ой… Вот о шампанском как раз лучше не вспоминать. Гори оно синим огнем, это шампанское. Впрочем… Чем оно-то виновато?! А вот ничем!
– А вы повеселели, – заметил Дмитрий.
– Да, – решительно сказала она. – Мне весело.
Она словно убеждала в этом саму себя. И ей удалось.
А на рынке и в самом деле оказалось интересно. Конечно, там были и пафосные отделы, но они их миновали. Прошли мимо и засилья поддельных брендов, которые выглядели как настоящие.
– Фу-у, ну какой же это Диор, – отходя подальше, сморщила носик Тата по поводу сумочки, которую пытался ей всучить продавец.
– А вы разбираетесь, – заметил Дмитрий.
– Ну, почему бы нет, – пожала плечиками Тата. – Папа полковник, в Генштабе работает, у мамы свой магазин…
Ей было приятно немножечко похвастаться. Она словно поднимала свой статус – и не в его, а в своих собственных глазах. Да, у нее в жизни все в порядке! Абсолютно все…
– А что за магазин у вашей мамы? – полюбопытствовал сценарист.
– Свадебный, – оживилась девушка. – Ой, вам это вряд ли будет интересно…
– Почему же? Очень даже интересно. Иначе я бы и не спросил.
– Ну… – улыбнулась Тата своим мыслям. – Когда я была маленькая, у мамы магазина не было, она еще только в нем работала. Такой эксклюзивный бутик. И я просто обожала ходить к маме на работу. Потому что сразу погружалась в эту праздничную атмосферу.
– Как в сказках про принцесс, – кивнул Дмитрий.
– Да, именно, – подтвердила она.
Как здорово, что он взрослый и все понимает. И, похоже, не подшучивает…
– Вас наверняка папа называет принцессой, – предположил Дмитрий. – Вы очень красивы. Простите, это банальный комплимент, но что ж я могу поделать, если это не комплимент, а правда.
– Спасибо… Но дома меня зовут не принцессой, а Русалочкой, – поделилась она.
– Да, вы похожи на русалочку. Ваши длинные волосы… Так мило. А почему все же Русалочка, а не принцесса?
– Я очень плавать люблю, – засмеялась Тата. – С детства обожаю воду. Для меня лето потеряно будет, если я не искупаюсь… где угодно. Меня рано научили плавать, и каждое лето на море вывозили – Коктебель, Симеиз, Феодосия. И дача у нас под Дмитровом прямо на берегу реки. Я там целыми днями пропадала. Потом родители меня отдали в бассейн на синхронное плавание. Это красиво.
– То есть вы спортсменка? – уточнил сценарист.
– Нет, до этого не дошло, – засмеялась она. – Спорт – это совсем не мое. А вот без воды до сих пор не могу. И научилась очень хорошо на ней держаться. Один раз, в прошлом году, в Карелии, попала на озере в небольшой шторм. Родители так перепугались! Был дождь, и я просто решила испытать стихию. Далеко заплыла, а непогода разыгралась…
– Да вы что! – даже остановился Дмитрий.
– Ну я ведь выплыла, – фыркнула Тата. – Иначе мы бы сейчас с вами не разговаривали.
– Вы рисковая девушка, – покачал головой Дмитрий.
– Знаете, никогда себя таковой не считала, – сказала она. – Наверное, просто немного безалаберная.
– Самокритично, – заметил сценарист. – Извините, я вас прервал. Вы говорили, что мама брала вас с собой на работу, в свадебный магазин.
– Ну да. И вот, сидя в торговом зале, где меня окружали белоснежные кружевные наряды, глядя во все глаза на счастливых женихов и невест, я так мечтала о собственной свадьбе! Целые альбомы там изрисовывала балами и свадьбами, придумывала себе наряд, выбирала фату и туфельки. Вы не представляете, как маленькие девочки мечтают о свадьбах!
– Почему это, очень хорошо представляю, – возразил Дмитрий. – У меня дочка. Правда… Правда, я не видел ее лет пятнадцать.
– Ого, – покачала головой Тата.
– Да, жизнь штука полосатая, – покивал Дмитрий. – Развелся, когда дочке было пять лет. И теперь она живет во Франции с мамой…
– Да, далеко… Не наездишься.
– Ну что вы, – махнул рукой Дмитрий. – Какое там ездить. Бывшая жена даже не звонила. У меня дома сохранилось несколько рисунков дочки. Там как раз такие… дамы в длинных белых нарядах. Принцессы. Невесты. Это все, что у меня осталось на память о ней.
– Грустно, – сказала Тата.
– Так, – снова остановился Дмитрий. – Я вас хотел развлечь, а получилось, что огорчил. Не переживайте, за давностью лет все приговоры аннулируются. Все живы, никто не прыгал со скалы, никаких страстей. Наоборот, даже какие-то идеи появлялись, пока я все это переживал. У меня было много сюжетов, я снимал бюджетные короткометражки. И вот что-то своего зрителя нашло, что-то цензура зарубила, что-то просто лежит на полке и ждет своего часа… И вы знаете, он настанет. Особенно теперь, когда наконец-то подул ветер перемен. У меня практически уже берут один из сценариев в Польшу – есть там кое-какие знакомства. Да и тематика там никого не смущает. Знаете, такие вольные измышления на тему «Алисы в стране чудес»… Так что, можно сказать, до всемирной знаменитости всего маленький шажок. Да, его еще надо сделать, но я его сделаю!