Федор Третий царствовал всего 6 лет – но сколько же щегольства было в его правлении! Роскошные кареты, немыслимо дорогие скакуны, красивая жена в дерзких нарядах от европейских дизайнеров, шикарные дома. Никакой больше скромности – все должно быть не хуже, чем за границей! Федор был первым государем, решительно смахнувшим вековую пыль со старой Москвы. Если Петр Великий распахнул окно в Европу, то его старший брат как минимум открыл туда форточку.
Федор стал связующим звеном между царем Алексеем, тихо восторгавшимся западными ценностями у себя дома, и императором Петром, жестоко насаждавшим западные ценности в домах своих подданных. Федор, также ориентируясь на европейские достижения, действовал мягко, как Алексей, но эффективно, как Петр.
Федора короновали в 1676 году – на тот момент ему было всего 15 лет. Мальчик был слабеньким, страдал от цинги, которую лечили заграничным цитрусовым соком. А еще у него постоянно опухали ноги, особенно зимой, так что, по большому счету, Федор был «летним» царем – с декабря по март он обычно не покидал палаты из-за обострения хронических болезней. Зато в теплое время года его было не узнать – франтоватый юноша поражал окружающих невиданными затеями.
Свои идеи Федор черпал из аналога современной соцсети – рукописной газеты «Куранты», которую специально для него составляли дьяки из Посольского приказа, каждую неделю собирая самые любопытные новости из европейских газет. Этот обычай завел еще Алексей Михайлович, отец Федора. На каждом экземпляре делалась пометка: «Великому государю известно и бояром чтено». А наибольший интерес у молодого царя вызывали Швеция и Речь Посполитая, то есть Польша.
Юный Федор, как и любой нормальный подросток, начал свои реформы с музыки. Он взялся за церковные песнопения.
На протяжении веков русское Средневековье звучало голосом неспешного знаменного распева. Федор же ввел моду на игривый, полифонический партес родом из католической Италии. Патриарх возмущался и протестовал, но царь его попросту игнорировал – даже на Страстной неделе, когда полагается отринуть все мирское, Федор слушал в дворцовом храме новомодное многоголосие. Приверженцы традиций были шокированы – представьте, если на официальной церемонии в Кремле вы вдруг услышите американский рэп!
Федор страстно увлекался лошадьми. Еще до восшествия на престол у него собралась особая и весьма внушительная конюшня – десятки отборных скакунов. А уж после воцарения коллекция лошадей стала просто фантастической. Федор выкупал коней у голландских послов и греческих купцов, заказывал переводы французских и немецких книг о дрессировке лошадей. Как-то раз попросил у польского шляхтича золотую уздечку, просто чтобы покрасоваться с ней на своем коне. Эх, жаль, не изобрели тогда еще ни фотоаппарата, ни соцсетей!
Как пишет историк Павел Седов, в те годы впервые «красота выезда заслоняет боевые качества лошади. Столичная знать настойчиво искала особенных, пусть даже очень дорогих лошадей и готова была платить за них большие деньги»[14].
Разумеется, к великолепным скакунам требовались соответствующие экипажи. До 1660-х на Руси можно было встретить только колымаги, у которых не было рессор. Тряска была настолько сильной, что в поездке государя сопровождал ухабничий, который должен был поддерживать хозяина под локоток, чтобы тот не расшибся на ухабах. При царе Алексее в Россию начали массово ввозить кареты с рессорами. Федору от отца достался превосходный немецкий экипаж с мягким ходом и богатой отделкой. А чтобы на дорогах не было пробок, Федор запретил пользоваться каретами всем, кроме членов Боярской думы.
Молодому царю хотелось как следует встряхнуть патриархальную столицу. Начал он с косметических реформ – ввел что-то вроде дресс-кода для тогдашних офисных работников. Царский указ запрещал служилым людям носить популярные охабни – длиннополые кафтаны с откидными рукавами и отложным воротником.
Сам Федор наряжался на польский манер – верхний кафтан с короткими рукавами и нижний кафтан с длинными рукавами. Супруга его Агафья совершила переворот в женской моде – носила польскую же бархатную шапочку с меховой отделкой, волосы не прятала, а убирала их кружевом.
При Федоре центр Москвы превратился в большую строительную площадку. Царю надоели постоянные пожары, и он распорядился заменить все деревянные дома каменными. Горожанам предоставлялась десятилетняя рассрочка на строительство. Осознайте этот факт – в XVII веке Федор додумался до эффективных финансовых технологий XX века! Беспроцентные кредиты на недвижимость для физических лиц – разве не лучший показатель мудрого руководства и стабильности государства?
Но, конечно, в первую очередь Федора интересовала модернизация Кремля. Он нанял французского специалиста, который должен был воспроизвести в Москве нечто вроде Версаля. При Федоре Кремль сильно изменился, появились новые здания, галереи и переходы, не говоря уже про такие мелочи, как обои и фрески. Государь разбил Новый Верхний сад с редкими деревьями и цветами, богато украсил его колоннами, решетками, живописью, не пожалел денег на певчих птиц и даже попугаев.
Историк Андрей Богданов с горечью отмечает: «Федор начал и успешно проводил преобразования, не заливая, как Петр I, страну кровью, не сокращая ее население почти на четверть, не низкопоклонствуя перед Западом, не отводя могучему государству роль сырьевого придатка Европы – и одновременно не пугая европейского обывателя образом страшного и непредсказуемого «русского медведя»… Образованный, энергичный и богобоязненный царь за несколько лет настолько преуспел в реформаторской деятельности и так напугал оппозицию, что обрек себя на дворцовый переворот и злое умолчание после кончины»[15].
Обиженные бояре мечтали поскорее женить юного царя, чтобы привязать его к тому или иному клану. Но восемнадцатилетний Федор и тут всех удивил – влюбился в случайную девушку из толпы. С которой потом и придумал лучшие свои проекты.
Федор шел за крестным ходом и вдруг увидел в толпе невероятную красавицу с золотыми волосами. Их глаза встретились – красавица вскрикнула – и упала в обморок. Все вокруг засуетились, заслонили девушку от царских глаз, а Федор невольно продолжил движение – свита увлекла его за собой. Как он искал потом эту девушку! Сколько гонцов разослал по всей Москве! Но прекрасная незнакомка исчезла – словно и правда Федору привиделся ангел. А между тем, это была вполне земная барышня, деятельная, умная и добрая, и звали ее Агата Грушецкая – в историю она вошла под русским именем Агафья.
Они никогда раньше не была в Москве – и вообще в большом городе. Агата Грушецкая выросла в настоящей глуши. Поместье ее родителей затерялось в непроходимой чаще на русско-литовской границе. До шестнадцати лет жизнь Агаты никак нельзя было назвать интересной, хотя отец Семен Федорович, знатный смоленский шляхтич, постарался дать ей лучшее домашнее образование. Денег родители не жалели – покупали Ганночке латинские, французские и русские книги. Не скупились на музыкальные инструменты – игра Агаты на клавесине скрашивала скучные лесные вечера.
Когда девушке исполнилось шестнадцать, ее отец получил новое назначение – чернавским воеводой. Семья наконец-то покидала унылое поместье – и путь к новому месту жительства лежал через столицу. Мать Агаты решила заглянуть в гости к своему московскому брату Семену Заборовскому, и прихватила с собой дочь. Конечно, девушка не могла пропустить такое интересное событие, как крестный ход в Вербное воскресенье! И конечно, она лишилась чувств, впервые в жизни увидев столько людей и царя Федора собственной персоной.
Увы, портретов Агаты не сохранилось. Но вот как описывает ее дореволюционный автор Александр Красницкий: «И в самом деле хороша была собою Ганночка Грушецкая! Предки-поляки передали ей типичную польскую красоту, растворившуюся в русской крови и слившуюся с русской красотой. Тонкие, словно точеные черты лица, русский здоровый румянец полымем во всю щеку, голубые с легкой поволокой глаза, нежно-золотистые волосы, непокорно выбивавшиеся кудряшками на высокий лоб, – все это было стройно-гармонично и притягивало жадный мужской взгляд, надолго оставляя резко вливавшееся в память впечатление»[16].
Федор просто не мог пройти мимо такой красоты. Он буквально потерял голову от любви, а разве можно управлять страной, пребывая в таком тоскливом романтическом тумане? Приближенные забеспокоились. Поиск таинственной незнакомки стал делом государственной важности. Друзья Федора опросили всех поляков, живших в Москве, и спустя несколько недель вышли на дядю Агаты – Семена Заборовского. Но как убедиться, что в Вербное воскресенье царь видел именно эту девушку, племянницу Заборовского? (И тут мы снова сожалеем, что в XVII веке еще не было фотографий, кажется, из всех русских царей именно Федору фотоаппарат был нужнее всего).
Придумали проверку в духе рыцарских романов, которые Федор очень уважал. Царь инкогнито, в капюшоне, проехал на белом коне под окнами дома Заборовского, а Агата на секунду выглянула в окно светелки и тут же спряталась обратно. Но даже этого мгновения было достаточно. Царь сразу узнал своего ангела с золотыми волосами.
Потом было много пустых, но необходимых хлопот – организовали фиктивный смотр невест, на котором Федор выбрал Агату из множества претенденток. После – знакомство с многочисленной родней царя, и всем Агата понравилась, хотя угодить этой разношерстной компании было невозможно. А затем свершилась необычайно скромная свадьба – без гостей, без всенародного празднования и даже без застолья. Просто двое влюбленных навсегда скрепили свой союз.
После свадьбы Агата стала называться на русский манер – Агафьей. Однако порядки при дворе она ввела иностранные.
Рассказывает историк Даниил Лукич Мордовцев: «Грушецкая принесла много добра московскому царству: по ее влиянию, в Москве заложено было несколько школ польских и латинских; москвичи начали стричь волосы, брить бороды, носить польские сабли и кунтуши. Грушецкая уговорила царя снять с воинов позорные женские охабни, которые должны были носить ратные люди, бежавшие с поля сражения»[17]. Да-да, не Петр I, а царица Агата первая затеяла брить боярам бороды!
При этом, как отмечает писатель Александр Красницкий, «умело действовала Агафья Семеновна. Она была истинной хозяйкой в государстве, но, любя своего слабого и хилого мужа, все-таки выдвигала его вперед; и выходило так, что действовал сам царь Федор, и это сильно возвышало его в глазах народа. Он был милосерд: ангельски чиста была его душа, и он действительно стремился сделать счастливым свой народ».
Счастье самого Федора и Агафьи продолжалось ровно год. Жена подарила царю сына и скончалась на третий день после родов. Младенец также не выжил. Федор так и не оправился от горя – все болел и болел. Его попытались женить снова, но царь так и не выбрался из депрессии. Через полгода ушел вслед за Агафьей. Ему был 21 год.
Яркие начинания царя-модника стали отправной точкой для больших реформ его младшего брата. Как пишет исследователь Павел Седов, «при Петре I не случилось ничего такого, что не имело бы своих истоков во время Федора Алексеевича».