Ракета стояла на стартовой площадке, и один только вид этого серого столба с конической верхушкой заставлял замирать сердца тех, кто имел хоть какое-то, пусть самое минимальное, отношение к этому чуду техники – новейшей твердотопливной баллистической ракете «Бирюза-2». Боевая оснастка ракеты представляла собой десять боеголовок по пятьдесят мегатонн каждая. Ракета падала на цель из верхних слоев стратосферы почти отвесно, развивая гиперзвуковую скорость, будучи почти неуязвимой для систем противоракетной обороны. Строго говоря, против «Бирюзы» ничего не могли противопоставить даже хваленые американские защитные рубежи ПРО. Единственным шансом поразить ракету было сбить ее на старте. Но до тех пор, пока базы НАТО не появились под самым боком Российской Федерации, этот шанс являлся крайне призрачным. Да и после того, если честно, тоже. Ракета предназначалась для мобильного базирования и устанавливалась на колесные пусковые комплексы. То есть, откуда именно будет произведен пуск и как полетит ракета, вероятный противник мог только догадываться.
Ракета уже прошла все стадии стендовых и полетных испытаний. Сегодняшний пуск был особенным, потому что боеголовки ракеты были фактически боевыми. Не ядерными, конечно, но каждая несла на себе по сто десять килограммов взрывчатого вещества высокой мощности. За пять тысяч километров от Капустина Яра, под Новосибирском, находился полигон, на котором стояли мишени – десять объектов размером с небольшой деревенский дом, разнесенные друг от друга на два – четыре километра. Предполагалось, что новая система наведения РСАН-28, установленная на ракете, позволит поразить эти мишени, не промахнувшись ни на метр.
Строго говоря, такое количество взрывчатки для испытаний не нужно. Однако на полигоне под Новосибирском должен был присутствовать министр обороны и еще целый кагал высокопоставленных военных. Для них собирались устроить шоу, потому что падающая с неба болванка – это одно, а эффектный взрыв – совсем другое. Начальство любит, чтобы результаты были заметны не только измерительным приборам и продвинутым специалистам. Вот пусть и наслаждаются.
Погода сегодня, как по заказу, была просто изумительная. Синоптики из метеорологической службы Кап-Яра говорили, что начало недели будет погожим, ясным и с легким морозом. Но буквально в субботу насыпало немного снежка, а потом еще и прихватил редкий в здешних краях легкий морозец. И получилось, как у классика в его бессмертных стихах: «Мороз и солнце, день чудесный».
Около ракеты суетились люди – шли последние проверки пускового комплекса. Такая же суета, только более статичная на вид, царила и в здании центра управления. Множество разнокалиберных мониторов и дисплеев отражали мегабайты информации, непрерывно трещали зуммеры внутренних телефонов и аппаратов ведомственной кодированной связи. Информация, как кровь, текла и по Капустину Яру, и по безымянному номерному полигону в Новосибирске, и между ними.
Сидевший на галерее второго этажа главный конструктор ракеты Иосиф Степанович Коломиец смотрел на всю эту суету, и у него дрожали руки. У него всегда дрожали руки, когда речь заходила об испытаниях его детищ. Он переживал за них, мысленно разговаривал и подбадривал. И казалось, что ракеты также мысленно отвечают ему.
Кстати, сам факт, что баллистические ракеты, если можно так выразиться, не совсем бездушные куски мертвого материала, не просто заумная композиция из металла, кремния, пластика и боевого вещества, в среде ракетчиков как-то и не обсуждался. Это было само собой разумеющимся. А кто не верит – ну найдите человека, служившего на пусковой шахте РВСН, и расспросите его, насколько получится это сделать, чтобы не нарушить его подписок о неразглашении. Возможно, этот человек и согласится рассказать о том, какой хищной, животной мощью веет от шахты, как буквально слышится в ней тяжелое дыхание многотонного монстра. Это выдерживают не все, некоторые просят перевести их подальше, некоторые просто суеверно крестятся, заступая на дежурство, а некоторые, не так уж и часто, даже впадают в такую черную хандру, что стреляются из табельного оружия, вешаются или спиваются.
Коломиец чувствовал ракеты. Но эмоции, которые были с ними связаны, для Главного были всегда положительными. И это не слишком-то удивительно. Его ракеты еще не приняли в себя мегатонны ядерной смерти, не успели превратиться в демонов, готовых сеять разрушение и хаос. Пока что они были просто молодыми хищниками, любителями поиграть и покапризничать. И страха перед ними не было ни у одного из сотрудников конструкторского бюро. Родители вообще редко боятся своих детей.
– Десять минут до старта! Отсчет пошел! – металлический голос из динамиков заставил главного конструктора встрепенуться, отвлечься от своих мыслей и подойти к перилам. В центре управления как будто бы стало потише, но суета продолжалась. Теперь в ней стало ощущаться напряжение последних минут перед стартом.
В это же самое время к воротам полигона под Новосибирском подъехали три лакированных черных автомобиля – это прибыл министр обороны со свитой. Здесь, в Сибири, уже вечерело, солнце практически опустилось за горизонт, и галогеновые фары автомобилей бросали на снег ослепительные блики.
Боец охраны подбежал к головной машине, проверил документы и вытянулся по струнке. Министр одобрительно кивнул ему в приоткрытое окно пассажирского сиденья. Все правильно, порядок должен быть один для всех, особенно в таких вопросах, которые вплотную касаются государственной безопасности. А ракеты стратегического назначения – не что иное, как «последний довод королей», и если уж что-то по-настоящему важно для современной России, так это как раз состояние ее ядерного щита.
Дорога была плотная, но не асфальтированная, так что двигатели внедорожников гулко ревели от натуги, наматывая на колеса снег вперемешку с мерзлой землей. И самым недовольным человеком в этом отношении был именно министр.
Максим Эдуардович Казаков, хоть и занимал военную должность, был человеком штатским. В свое время это вызвало немало нареканий среди людей, полагавших, что экономическое образование и руководство крупными коммерческими предприятиями – отнюдь не та база, которая нужна человеку, ответственному за все Вооруженные силы страны.
Вопреки ожиданию, все оказалось далеко не так плохо. Не сказать, что Казаков был гениальным министром, но кое-какие положительные тенденции в армии с его приходом все-таки появились. В принципе, это легко можно объяснить тем, что за прошлые полтора десятилетия армия была доведена до состояния близкого к полному развалу. Проблемы касались не только материально-технической базы, но и такой фундаментальной вещи, как нормальное жизнеобеспечение бойцов и офицерского состава. У армии не было жилья, не выплачивалось вовремя жалованье, солдаты превращались в отребье общества, и совершенно неудивительным было на этом фоне появление таких организаций, как Комитет солдатских матерей – сборище истеричных теток, которые надрывались визгом о том, как мучают в армии их несчастных детей. Хотя большинство этих криков было совершенно не по делу, сам факт, что эта организация не только существовала, но еще и пользовалась влиянием, был весьма тревожным сигналом.
Взяв бразды правления в свои руки, Казаков первым делом стал решать те проблемы, которые были в его компетенции. Потому что прямо с места в карьер хвататься за вопросы сугубо военные, было как минимум глупо. Надо было элементарно разобраться в предмете.
У него не все получалось так, как надо, но положительные сдвиги все-таки начались. Лед трогался медленно, потому что предшественники оставили Максиму Эдуардовичу настоящие авгиевы конюшни, а он не являлся Гераклом, чтобы разгрести их в одночасье. То, что чуть ли не целеустремленно разрушалось в течение многих лет, требовало такого же продолжительного времени для восстановления.
Сегодня, трясясь в машине по разбитой дороге на сибирском полигоне, министр испытывал обыкновенный дискомфорт штатского, который не только не привык к полевым выездам, но и вообще не стремится к ним. Казаков считал себя кабинетным работником. Однако сегодняшнее мероприятие было чересчур серьезным и статусным, чтобы вот так запросто от него отказаться. И Максим Эдуардович решил, что можно немного потерпеть для дела. Что, впрочем, не делало его счастливее этим морозным сибирским вечером.
Дорога вильнула через небольшую еловую рощицу и начала подниматься вверх на пригорок. Министр знал, что именно отсюда открывается неплохой вид на ближайшую из мишеней, предназначенных для поражения ракетой. Остальные – дальше, их еще девять и увидеть все невозможно. Но одна из целей будет разнесена в труху показательно.
На пригорке был устроен временный наблюдательный пункт – шесть больших брезентовых палаток и тент, откуда предполагалось смотреть на цель.
Впрочем, министр уже отсюда видел три мигающих оранжевых огня и один белый, горящий постоянно. Насколько можно было прикинуть в сумерках, цель располагалась километрах в трех от наблюдательного пункта.
Подбежавший старлей услужливо открыл дверцу. В салон внедорожника ворвался ледяной воздух.
– Здравия желаю, товарищ министр обороны! – отчеканил лейтенант. За отсутствием воинского звания у Казакова эта режущая слух форма приветствия считалась нормальной.
Министр кивнул в ответ. От штабной палатки к машинам бодрой походкой шли командир полигона полковник Иванов и командующий Сибирским военным округом генерал-полковник Снетков.
– До пуска ракеты на полигоне Капустин Яр осталось три минуты! – доложил Снетков после приветствия. Соответственно, расчетное время поражения мишени на полигоне – тридцать три минуты. Еще успеете немного кости размять с дороги и согреться.
Генерал-полковник хитро подмигнул, так что ни у кого не осталось сомнения относительно того, как именно им предлагается согреться.
– Греться – это замечательно, – улыбнулся министр. – Но хотелось бы посмотреть на сам запуск. У вас есть видеосвязь с Кап-Яром?
– Так точно! – обиженно сказал генерал-полковник.
– Ну тогда ведите, что ли!
Остальная делегация потянулась следом за Снетковым и Казаковым.
Громадная штабная палатка являла собой совершенно сюрреалистическое зрелище. Чуть провисающие матерчатые стены, пронзительные электрические лампочки в решетчатых плафонах, какие-то непонятные провода, висящие в самых неожиданных местах, множество мониторов, добавляющих свое мерцание к свету ламп. Громко шипела рация, из которой доносились невнятные слова. Перекрывая шум, размеренно тикал таймер. В палатке было жарко – топились сразу три металлические печки, расставленные в разных углах. Около них подобно призракам скорчились бойцы подразделения обслуги. К терпкой жаре, пронизанной запахом смолистых дров, примешивался сильнейший табачный чад. Казаков подумал, что к концу его визита на полигон у него будет чертовски болеть голова. Попросить, что ли, не дымить? Да нет, это армия, тут алкоголь и сигареты настолько же жизненно важные продукты, как хлеб и вода. Максим Эдуардович решил, что потерпит, и устало опустился на подставленный ему походный стул.
Безразлично и громко щелкал таймер. До старта ракеты оставалось полторы минуты.
– Одна минута до старта! – прогремел металлический голос.
Коломиец поднялся со своего стула и пошел вниз, к остальным. Он любил находиться в самой гуще событий, чувствовать их, как рыба чувствует окружающий мир чувствительной линией, проходящей под чешуей на боку.
– Иосиф Степанович, сюда идите! – помахали ему от окна, выходящего на пусковую площадку. Конструктор помахал в ответ и пошел туда.
– Тридцать секунд до старта! – известил голос из динамиков.
Коломиец знал человека, который когда-то наговаривал эти предупреждения для записи. Это был его хороший знакомый, почти приятель, Гера Литвиненко, работавший когда-то на Кап-Яре начальником технической службы. У него был хорошо поставленный красивый баритон – неудивительно, что именно ему и предложили стать сигналом в динамиках.
Воспоминание было одновременно приятным и грустным. Литвиненко умер три года назад от быстро прогрессирующего рака поджелудочной железы. Он был моложе Иосифа Степановича, и для конструктора это стало изрядным ударом. С того момента, как Гера умер, ему казалось, что на космодроме все идет как-то не так, по-другому. И плюс еще этот голос…
Отогнав воспоминания, Коломиец стал глядеть в окно, где под ракетой уже полыхнуло ярко-желтое пламя, тут же утонув в облаках дыма и пара от растопленного и мгновенно закипевшего снега. Спустя секунды три донесся гул двигателей – тяжелый, сочный, заставляющий ходить ходуном прочные бетонные стены центра управления. Коломиец наслаждался этим звуком – казалось, что его детище поет ему песню.
Ракета оторвалась от стартовой площадки и стала медленно взбираться в небо, как будто бы поднимаясь на колонне из огня и дыма. Движение все ускорялось и ускорялось, и вскоре это уже был стремительный полет чуть под углом к зениту. Ракета превратилась в маленькую пронзительно-яркую комету, затем в звезду и наконец погасла вовсе. Конструктор отошел от окна и направился в сторону контрольных терминалов. Там слышались обыкновенные рабочие разговоры:
– Двадцать секунд, полет нормальный.
– Полет нормальный – принято. До выхода в первую расчетную точку навигации – минута.
– Все системы функционируют нормально.
Коломиец наблюдал за этим, как опытный врач, который держит руку на пульсе больного. Без преувеличения это была его стихия.
На полигоне под Новосибирском создатель системы наведения инженер Яковлев неотрывно смотрел в монитор небольшого ноутбука, куда выводились все данные. Фактически это было его выступление, и он слегка нервничал, потому что одно дело, когда твоя система проходит испытания с небоевой ракетой, и совсем другое, когда в хищном корпусе баллистического снаряда находится тонна взрывчатого вещества. Хорошо, что хоть не ядерного.
– Ракета вышла в точку навигации. Начинает отклонение на курс. Отклонение совершено нормально. Высота полета – тридцать две тысячи, направление юго-восток.
Ракета шла вверх под углом примерно в шестьдесят градусов. Ей еще предстояло подняться до ста двадцати километров, на три минуты перейти в горизонтальный полет, а затем рухнуть на цель почти что вертикально, со скоростью, в десять раз превосходящей звуковую. Это будет как удар молнии Зевса – неотвратимо и сокрушительно.
– Внимание! Ракета отклоняется от курса! Повторяю, ракета отклоняется от курса! – донесся встревоженный голос с поста слежения. – Незапланированный поворот на семь градусов.
Яковлев шумно сглотнул.
– Ничего не понимаю… – тихо сказал он, глядя на цифры.
– Что у вас происходит? – прогремел у него над ухом голос генерал-полковника Снеткова.
– У меня – ничего не происходит. Я получаю информацию, которую должен получать. Все данные соответствуют плановым на этот полет. Но ракета отклонилась и продолжает двигаться неверным курсом.
– Сделайте что-нибудь! – рявкнул генерал.
– А что я могу сделать? – воскликнул перепуганный конструктор. – Я не навожу ракету специально, она находится в автономном полете.
– И куда она теперь залетит? – насупился командующий СибВО.
– Не знаю, я уже начал расчет траектории, исходя из нового курса.
– Как только будет что-то готово, докладывайте! – генерал отошел к министру обороны и заговорил с ним. На лице Казакова отразилась озабоченность.
Расчеты новой траектории заняли две минуты. После этого Яковлев, бледный как смерть, подошел к командованию и сказал:
– Судя по всему, ракета нацелена на Китай. Через тридцать пять минут она упадет на территории Китая.
– Упадет?! – заорал генерал-полковник Снетков. – Просто упадет?
Яковлев шумно сглотнул.
– Судя по всему, не просто упадет. Будет взрыв.
– Из центра управления Кап-Яра докладывают: ракета вышла из-под контроля и движется в направлении Китая! – донесся голос из-за пульта.
Министр обороны бросился к служебному телефону.
На памяти российского президента Орлова рабочую встречу еще никогда так не прерывали. Он занимался работой с документами вместе с комиссией из Министерства труда – разрабатывался очередной антикризисный проект. В дверь кабинета постучали, зашел помощник и сказал, что министр обороны ждет на защищенной линии. Николай Ильич посмотрел удивленно:
– А подождать это никак не может?
– Я спрашивал, но Максим Эдуардович говорит, что это очень срочно и важно. Он настаивает на том, чтобы вы с ним поговорили немедленно.
Если министр настаивает, то, значит, что-то случилось. Президент наморщил лоб, пытаясь вспомнить, говорил ли Казаков ему о том, где он сегодня и что делает. Кажется, сегодня он в Новосибирске, принимает испытательный запуск новейшей баллистической ракеты… Так, а это действительно очень важное!
Извинившись перед собеседниками, Николай Ильич ушел к себе в кабинет, где стояли все самые важные телефонные аппараты страны. Трубка была снята с изящного черного аппарата несколько больших размеров, чем стандартный телефон. Эта разработка отечественных электронщиков тщательно шифровала переговоры, превращая их в белый шум для любого постороннего. За последние три года было десять попыток взлома этой линии, и все они неизменно заканчивались провалом. Вопреки прозападному лобби, Россия кое-что могла и в высоких технологиях.
– Орлов на проводе! – сказал президент.
– Николай Ильич, это Казаков из Новосибирска. У нас на испытаниях ракеты произошло ЧП.
– Какое еще ЧП? – нахмурился президент.
– Ракета вышла из-под контроля, изменила курс и по нашим расчетам через полчаса упадет в Китае. Ракета несет на себе десять боеголовок с взрывчатым веществом – в общей сложности тысячу сто килограммов. Прогнозы говорят о том, что она взорвется.
Президент помолчал несколько секунд, переваривая информацию.
– Почему на ракете было боевое взрывчатое вещество?
– План испытаний подразумевал реальное поражение мишени. Ракета предназначена для ядерных боеголовок, но мы же не можем использовать атомные заряды…
– И слава богу, что не можете! – буркнул президент. – Китайцы и простой взрывчатке не обрадуются. Что можно сделать, чтобы ракета не долетела до Китая?
– Уже делается. Пытаемся вернуть контроль над системами управления.
– И только? А сбить мы ее чем-нибудь можем?
– Боюсь, что нет. Эта идея прорабатывалась, но наши противоракетные комплексы на такой высоте не работают, а до выхода ракеты из воздушного пространства России осталось пять минут.
– Черт бы вас всех подрал, – проворчал Николай Ильич. – Продолжайте работать. Я сейчас буду разговаривать с Китаем, прикрывая ваши задницы.
Орлов повесил трубку и вышел к помощнику.
– Отпустите людей, пока что наша встреча откладывается. Соедините меня с нашим посольством в Китае… нет, не надо. Прямую связь с Ху Дзиньтао и переводчика-синхрониста с китайского. Срочно! Счет идет на минуты!
Помощник как-то сразу почувствовал себя нехорошо. Подобные заявления он редко слышал от президента и хорошо понимал, что за каждым из них стоит какая-то кризисная ситуация.
Орлов сел в кресло. Он понимал, что времени катастрофически мало, но следовало все-таки обдумать то, что он будет говорить китайцам. Несмотря на то что на данный момент отношения Российской Федерации и КНР были вполне дружескими, все равно весть о том, что скоро на твоей территории грохнется российская баллистическая ракета, – серьезный удар по дружбе.
– Николай Ильич, на линии с Китаем будет переводчик. Ху Дзиньтао будет у аппарата через минуту, – сказал помощник.
– Спасибо, Виктор, – кивнул Орлов.
Кабинет Генерального секретаря ЦК КПК Ху Дзиньтао полностью соответствовал понятию о том, как должен выглядеть кабинет партийного лидера великой коммунистической державы. Большое квадратное помещение было обставлено очень простой мебелью без намека на декор, стены покрашены в невзрачный серый цвет, над письменным столом – портреты Мао Цзэдуна, Маркса и самого Дзиньтао. На полу тонкий серый палас. Единственное, что сделано в угоду времени, – это большой широкоформатный компьютерный монитор и беспроводные мышь с клавиатурой на полированной столешнице. Стул, на котором сидел генсек, был жестким.
На линии ждал российский президент. Ху Дзиньтао даже отдаленно не представлял, что ему нужно. Но раз уж речь пошла о прямом разговоре, то наверняка произошло что-то серьезное. Так уж принято, что главы государств, желающие пообщаться друг с другом, должны пройти целую процедуру, прежде чем это желание осуществится. А уж если вся процедура летит в тартарары, то, значит, жди каких-то неприятных новостей.
Ху Дзиньтао взял трубку и поднес ее к уху.
– Добрый день. Я вас слушаю, господин президент, – сказал он. И тут же услышал голос переводчика-синхрониста, переводивший фразу с китайского на русский.
– Здравствуйте, товарищ генеральный секретарь, – ответил президент Орлов. – Я звоню вам, чтобы сообщить весьма неприятную новость.
«Что это может быть? – думал генеральный секретарь. – Раскрыли нашу сеть промышленных шпионов? Решили объявить войну? Дьявол побери, что может быть нужно русским в такое время?»
– Я вас внимательно слушаю, господин Орлов, – ответил Дзиньтао.
– Сегодня проводилось испытание новой баллистической ракеты. Испытание было условно боевым, то есть снаряд нес на себе заряд обычной взрывчатки. К сожалению, что-то произошло с системами наведения ракетой, и она сейчас направляется в сторону Китая. Через двадцать минут ракета ударит по вашей территории.
Дзиньтао пожевал губами и спросил:
– Куда именно упадет ракета?
В трубке послышался сдавленный звук. Кажется, российский лидер не предполагал такого спокойствия от своего китайского коллеги. А Ху Дзиньтао ждал, что сейчас ему скажет президент. И ему было страшно, потому что ракета могла ударить по крупному городу, может даже, по Пекину… нет, по Пекину вряд ли. Двадцать минут – это совсем мало даже для очень быстрого снаряда.
– Наши специалисты указывают, что ракета упадет в Сычуаньском округе. С вероятностью девяносто пять процентов ее мишенью станет город Дакхаса.
– Ракета взорвется? – спросил генеральный секретарь.
– Боюсь, что да, – ответил Орлов. – Я хотел бы принести извинения за этот инцидент. И заверить вас, что будет проведено тщательное расследование причин, которые привели к столь неожиданному повороту событий.
– Может быть, наша ПВО сможет сбить ракету? – спросил Дзиньтао.
– Это было бы прекрасно, но боюсь, что у вас просто нет достаточно совершенной противоракетной обороны. Простите, что привожу такое сравнение, но в настоящее время даже у Соединенных Штатов нет защитных систем, способных уничтожить ракету «Бирюза-2».
Дзиньтао помолчал несколько секунд. Ракетный удар по территории его страны – это очень плохо. Даже с поправкой на то, что это не умышленно. И что теперь он должен делать? Народ потребует принять адекватные меры. Ну что же, будем принимать.
– Господин президент, в сложившейся на данный момент ситуации мы с вами ничего не можем сделать. Но вы прекрасно понимаете, что будут жертвы и это никак нельзя оставить без последствий.
– Разумеется, товарищ Ху Дзиньтао! – твердо сказал российский президент.
– Виновников инцидента необходимо найти обязательно. По их вине погибнут китайские граждане, и за это их нужно наказать по китайским законам. Вы понимаете?
Снова короткое молчание в трубке. Дзиньтао понимал, что российскому лидеру трудно принять такое решение. Но обстоятельства были чрезвычайными и требовали настолько же чрезвычайных мер.
– Хорошо, товарищ генеральный секретарь. Мы отдадим их вам для осуществления правосудия.
– Ваше предупреждение принято, – сказал китаец. – Думаю, будет справедливо, если мы вернемся к нашей беседе после того, как произойдет… инцидент. Я с вами свяжусь, как только будет конкретная информация.
Ху Дзиньтао повесил трубку, выпрямился на стуле, положив руки на колени, и прикрыл глаза. Странно и страшно быть олицетворением власти в своей стране и вдруг узнать, что в данный конкретный момент, ты не можешь ничего изменить. Осталось пятнадцать минут до того, как ракета поразит город, где сейчас люди спокойно живут, работают, покупают что-то в магазинах, где играют дети и работают телевизоры. Что можно сделать в такой ситуации? Эвакуации не получится; даже если он прямо сейчас по прямой связи выйдет на руководство городской администрации Дакхасы, все равно ровным счетом ничего не изменится. Останется. ну пускай пять минут. И что? Что можно сделать за пять минут?
Нет, предупреждать градоначальника Дакхасы нет никакого смысла.
Кстати, что это за город такой? Генеральный секретарь вытащил из шкафа огромный атлас Китая и раскрыл его на указателе населенных пунктов. Дакхаса, Сычуаньский округ… ага, а город-то, оказывается, тибетский.
Ху Дзиньтао почувствовал облегчение. Тибет – это давняя головная боль Китая, его непокорная провинция, которая постоянно все портит для страны на международной арене. Пожалуй, не так все плохо, как казалось. Уж точно хорошо, что пострадает не китайский город.
А пока, раз уж все равно от судьбы не уйдешь и русская ракета уже рассекает небо над Китаем, надо прекратить забивать себе голову этой проблемой и сосредоточиться на следующей: какие можно с этого инцидента получить выгоды.
Орлов бросил трубку на аппарат. Он прекрасно понимал, что одной только выдачей виновных в падении ракеты на китайский город дело никак не ограничится. Ху Дзиньтао недаром встал во главе Коммунистической партии Китая. Он был хищником, который сумел благополучно загрызть всех, кто мог составить ему конкуренцию. Ну и к тому же социалисты всех мастей всегда были более жесткими в политических вопросах.
Николай Ильич вызвал в кабинет помощника.
– Виктор, срочно пригласи ко мне министра иностранных дел, директора ФСБ, начальника контрразведки, начальника внешней разведки. и обеспечь конференц-связь с Новосибирском – мне нужен Казаков на проводе. Все должны быть у меня через час. Передай приказ: немедленно взять под стражу всех, кто имел отношение к сегодняшним испытаниям. В тюрьму никого сажать не надо, но чтобы все находились под присмотром! Шума не поднимать, никаких громких сцен. Нам еще предстоит много тяжелых дней.
Помощник кивнул и исчез. Орлов вытащил из кармана мобильный телефон – такой же защищенный, как и прочие аппараты президентской связи. На предстоящем совещании ему был нужен еще один человек, но ему президент предпочитал звонить персонально.
– Генерал Каратаев слушает! – раздалось в трубке. – Здравствуйте, Николай Ильич.
– Здравствуй, Антон. Ты мне нужен в Кремле через полтора часа. Никаких вопросов, все на месте. Но дело чрезвычайно серьезное.
– Не сомневаюсь, раз уж вы меня так приглашаете… Хорошо, Николай Ильич, я приеду.
– Спасибо, Антон, – ответил глава государства.
Каратаев положил свой сотовый в карман и со вздохом взъерошил пятерней свои жесткие седые волосы. Кажется, произошло что-то серьезное. Уж если его вызывают на разговор с президентом, то речь явно пойдет не о рядовом захвате заложников или превентивной операции где-нибудь в Чечне. Генерал-лейтенант вызвал секретаря и приказал отменить все дела, запланированные на ближайшее время. Ему еще добираться до Кремля, а это даже с мигалками требует немалого времени.
Антон Иванович не любил ездить с мигалками. Это как будто бы ставило под сомнение статус его отряда – «Специального подразделения № 5» Государственной фельдъегерской службы. Теоретически подразделение было исключительно секретным и занималось доставкой особо важной правительственной корреспонденции. Ну а реально это был отдельный, подчиненный только президенту и его Службе безопасности отряд специального назначения, включавший в себя три ударные группы, технический и аналитический отделы, а также собственную оперативно-агентурную сеть. Без преувеличения можно сказать, что за полгода «Пятерка» стала самым продвинутым и боеспособным спецподразделением России. О существовании его знали очень немногие, а приписка Подразделения к фельдъегерям дала его сотрудникам ироничное название «почтальоны».
Каратаев спустился вниз и сел на заднее сиденье служебного «крайслера».
– В Кремль. Очень быстро! – сказал он.
До падения ракеты оставалось три минуты. Инженер Яковлев, бледный как смерть, смотрел на монитор, где в одном окне все так же безмятежно бежали «правильные» цифры данных испытания. А в другом, как расчеты самой смерти, менялась цифирь того, как вела себя «Бирюза» на самом деле. И Яковлев буквально видел сквозь бесстрастные риски арабских цифр, как ракета, в сердце которой стояло его детище, хищником падает на мирный тибетский городок Дакхаса.
Позади послышались шаги. Яковлев повернулся и увидел двоих особистов, которые встали позади его стула. Ну что же, этого следовало ожидать. Как только ракета сошла с ума, Яковлев немедленно понял, что его неприятности начались.
Приблизительно то же самое происходило и в центре управления на полигоне Капустин Яр. Иосиф Степанович Коломиец был первым, кто заметил, что возле всех ходов и выходов из зала встали люди в форме. На его памяти это было не в первый раз, и не сказать, что пожилой конструктор сильно напрягался. Это нормальный порядок, когда в случае серьезного инцидента соответствующие органы проводят проверку. В отличие от многих своих коллег, полагавших, что подобное поведение руководства ущемляет их права, он всегда относился к данной проблеме философски. Примерно как к неизбежному зимнему гриппу. Да, это неприятно, и хотелось бы, чтоб этого не произошло. Но вирус уже попал в твой организм, и остается только терпеть и принимать меры к скорейшему выздоровлению.
– Минута до цели! – прогремел все тот же голос Геры Литвиненко.
И на этот раз Иосиф Степанович не удержался, вздрогнул. Несмотря на то что он разрабатывал смертоносное оружие, никогда ему не хотелось, чтобы оно было применено в боевой обстановке. Конструктор подошел к большому монитору на стене, где ползла зеленая точка со сложной комбинацией букв и цифр рядом. Это была ракета, которую сейчас, наверное, уже мог заметить невооруженным глазом тот, кто смотрел на небо в Дакхасе.
Городок жил своей жизнью, как жил уже добрых три столетия, с того самого момента, как был основан здесь, в предгорьях Тибета. Все так же бурлили его улицы, текла по ним разномастная река народу. Хоть в последнее время народу вокруг и стало до невозможности много, все равно то, что перемещалось по улицам Дакхасы, тянуло разве что на ручейки.
Зато это были очень яркие и разноцветные ручейки. Местные жители издавна любили яркие цвета, а лавки исправно снабжали их тканями соответствующих расцветок. Все это кроилось, шилось, потом перешивалось, чинилось, латалось, а в итоге получалась одежда такой яркости, что у непривычного человека разболелись бы глаза. А художник-европеец, окажись он здесь, испытывал бы постоянную тягу к тому, чтобы хвататься за кисточку.
Хотя европейцы тут бывали нечасто. Дакхаса располагалась изрядно в стороне от основных туристских маршрутов. Традиционно утверждалось, что там просто не на что смотреть. При этом как-то напрочь выпускался из виду храмовый ансамбль пятнадцатого века постройки, который мог бы привлечь сюда тысячи ценителей прекрасного со всего мира. Но вот как-то не сложилось, и маленькая Дакхаса жила своей замкнутой и спокойной жизнью.
На базарной площади было веселее всего. Помимо того, что здесь можно было купить буквально все что угодно, базар, как и в любом нормальном городе, был местом, где обсуждаются главные сплетни, рассказываются новости, просто встречаются люди, которые давно не виделись друг с другом. Сегодня на дакхасском базаре было особенно многолюдно – шла традиционная зимняя ярмарка, всегда проходившая перед Новым годом по китайскому календарю. В Дакхасу приехали обитатели всех окрестных деревень – сбыть свой товар и купить то, что нужно. Городские трактиры и забегаловки работали в эти дни позже, чем обычно, – нужно было дать людям возможность порадоваться своим приобретениям, а заодно получить собственную прибыль от этих приобретений. В забегаловках было тепло, рекой лилось местное пиво, пахучая китайская водка и реже распечатывались бутылки привозного вина для почтенных и богатых клиентов. Или для таких важных, как, например, начальник милиции Дакхасы, обожавший после окончания рабочего дня посидеть за угловым столиком прибазарного ресторанчика «Дракон».
На небо здесь смотрели редко – базар не место для зевак, поэтов и философов. Даже в таком тихом и патриархальном городке, как Дакхаса, хватало нечистых на руку типов, готовых утащить кошелек у разини, склонного таращить глаза куда не надо. Естественно, появление в зените крохотной светящейся искорки не заметил никто.
Искорка быстро наращивала яркость, превращаясь в звезду – желто-белую и мохнатую, как голова кометы. Даже на фоне того, что день уже склонился к вечеру, эта звездочка была чересчур яркой и колючей. В течение десяти минут она стала главным светилом небосвода над Дакхасой.
А потом – ракета обрушилась на город. Произошло это внезапно и мгновенно, быстрее и неожиданнее грома с ясного неба. Просто как-то вдруг оказалось, что звездочка не просто наращивает яркость, а еще и движется к земле, причем с умопомрачительной скоростью.
Вздрогнул воздух, разорванный огненной стрелой. Это было бесшумно – ракета двигалась со скоростью, превышавшей звуковую в пять раз. Ракета ударила как раз в уникальный храмовый ансамбль – самое красивое место центра города.
Прогремел взрыв.
Главное здание храма как будто подпрыгнуло вверх на два метра и, не выдержав этого внезапного акробатического номера, уже в полете развалилось на множество обломков, которые продолжали набирать высоту вперемешку с темным оранжевым пламенем и серой пылью. Как будто посреди храмового ансамбля вдруг разверзлось вулканическое жерло.
Взрыв поразил не только храмовый ансамбль, но и ближайшие кварталы. В отличие от культовых построек, сооружавшихся на долгие века, домики местных жителей строились из чего попало – храм окружали не самые зажиточные кварталы. Шифер, фанера, доски от упаковочных ящиков, иногда и сами упаковочные ящики – это были доступные материалы. К сожалению, прочность и долговечность у них оставляла желать лучшего.
Окрестности метров на двести вокруг эпицентра взрыва буквально взлетели на воздух. Маленькие хрупкие домики разваливались на куски, воспламеняясь на лету. Огонь стремительно охватывал все большую площадь разрушения. Черный дым, подхваченный воздушными потоками, потянулся вверх, расплываясь густым тяжелым грибовидным облаком, как будто бы в Дакхасе взорвалась ядерная бомба небольшой мощности.
В первые мгновения после взрыва погибло несколько сотен человек. В первую очередь все монахи, паломники и молящиеся, которые были в храме. В кварталах возле храма проживало много людей, потому жертв там было гораздо больше. Взрывная волна разносила, ломала и рвала на части с одинаковой легкостью и человеческую плоть, и хлипкие строительные материалы, превращая все в огонь и дым. Пламенный вал покатился по улицам, не оставляя после себя никого и ничего. Ветер поменялся, направляясь к центру взрыва, неся с собой кислород, необходимый для того, чтобы горел огонь.
Здесь, в прихрамовых кварталах, живых практически не осталось. Те, кто не погиб от ударной волны, погибали от жара и удушья. То, из чего строились дома в этом районе, воспламенялось и горело с очень высокой температурой, выжирая из воздуха кислород и насыщая его губительным угарным газом. Из пяти тысяч человек, живших в кварталах, примыкающих к храму, выжило не больше пяти сотен. И большая часть выживших была обожжена или отравлена окисью углерода.
Чуть дальше от храма взрывная волна потеряла свою ярость. Там от нее уже никто не погибал. Зато пламя пошло по сторонам с той же самой яростью, как и близко от места взрыва. Люди бежали против горячего ветра, стараясь спастись от ревущего огненного потока, поглощающего улицы.
Как и в большинстве азиатских регионов, здесь жили очень скученно. Вся центральная часть города превратилась в один клокочущий адский котел, ревевший так, что было слышно на много километров вокруг. Такого пожара Дакхаса не знала никогда за всю свою историю.
Спасательные службы в городе были организованы из рук вон плохо. Три пожарных экипажа – это не силы для города более чем с пятьюдесятью тысячами населения, а когда речь заходит о грандиозном пожаре, то вообще лучше бы их не было: не надо было бы испытывать такие терзания. Помощь, конечно, шла – со всех окрестностей, из соседних городов, располагающих хоть какими-то спасательными службами. Была поднята в ружье армия, которая в данной ситуации должна была сыграть роль не только помощников, но и силы, сдерживающей панику и мародерство.
Дакхаса горела и кричала множеством голосов. В пламени, охватившем центр, там, где был некогда храм, чудом уцелевший Будда взирал на окружающий ад с чисто восточным спокойствием. И только по изъеденной временем щеке медленно текла капля – камень не выдержал температуры и начал плавиться, превращаясь в стекло. Казалось, истукан плачет над горькой участью тех, кто погиб сегодня.
И пострадавшему городу было решительно все равно, что где-то далеко, в очень высоких кабинетах, несколько человек, облеченных властью, каждую секунду теряют по много тысяч таких ценных и невосстанавливающихся нервных окончаний. Эти люди были далеко, они не видели и не слышали того, что сейчас видела и слышала Дакхаса. Строго говоря, дакхасцам сейчас было решительно все равно, есть ли вообще на свете эти обитатели высоких кабинетов.
Точно так же все равно было и людям на полигонах Кап-Яр и под Новосибирском. На данный момент их волновало только то, что ракета почему-то вышла из-под контроля. Потом, наверное, придет осознание той трагедии, которая произошла в результате, но это будет потом. Сейчас ближе своя собственная рубашка.
А у Иосифа Степановича Коломийца сильно болело сердце.