1. Интерлюдия
Линкольн, 21 января 2014, 9:30
– Припаркуй у соседнего дома, – отозвался, зевая Билл Хантли.
Чарльз прислушался к совету своего напарника и припарковал служебный автомобиль аккурат у двухэтажного домика, что стоял напротив пункта их назначения. Подвеска протяжно, словно старый полуслепой пес, скрипнула, стоило только машине остановиться. Мужчины вышли на улицу и намеренно, не торопясь, закурили.
– Вот тебе и плевая командировка, Чарли, – сплюнул Билл.
– И не говори, – подавлено отозвался Чарльз.
– Ну, тебе-то грех жаловаться. Тебя хлебом не корми, лишь дай какое-нибудь дело посмачнее. Ну вот, вселенная услышала тебя, друг. Поздравляю.
– Не начинай, а, – скривился Чарльз.
Огромный огненный шар только начал свой обыденный путь по голубой глади неба. Сегодня на небе не осталось ни следа от вчерашних густых туч. Солнце уже постепенно прогревало воздух. Скупой слой белоснежного снега ярко поблескивал в его лучах, слепя глаза. В кронах деревьев щебетали ранние птицы, знаменуя неотвратимое наступление очередного утра. Отличная погода для легкой пробежки или прогулки со своим верным псом. Однако сегодняшнее утро для этой тихой непримечательной улочки в пригороде Линкольна отнюдь не было столь спокойным и безмятежным как днем ранее. У дома, напротив которого остановились детективы, уже натянули желтые ограждающие ленты и дежурили полицейские. Не пускали зевак, что уже столпились вокруг, всячески стараясь вытянуть из них хотя бы крупицы подробностей. Как и подоспевшие на горячее репортеры.
– Хлеба. «Хлеба и зрелищ», —язвительно заметил Чарльз.
– Это никогда не изменится, – утвердительно кивнул Билл и бросил на асфальт недокуренную сигарету. – Ладно, хватит прохлаждаться. Пошли. Чем раньше начнем, тем быстрее закончим.
Детективы двинулись к месту преступления. Журналисты тут же приметили мужчин и переключили свое внимание на них.
– Стейси Морган, Lincoln Journal Star. Кто подозреваемые в этом жестоком убийстве? Марта Даунгейт? Как вы считаете, у нее были сообщники?
– Уилл Бенингтон, Дейли Небраскан. Каков мотив убийства? Сколько подтвержденных жертв? Правда ли, что Департаменту полиции Линкольна пришлось привлечь к делу коллег из Нью-Йорка?
– Никаких комментариев! – раздраженно отвечал Билл, расталкивая журналистов. – Прочь с дороги, чертовы стервятники!
Не без труда детективам удалось добраться до желтой ленты, что отделяла гражданских и сотрудников Департамента. Билл и Чарльз привычным жестом показали свои удостоверения и двинулись к дому. Непримечательному, двухэтажному. Ровный невысокий заборчик, стриженый газон, скрытый покрывалом поредевшего снега. Почтовый ящик был забит письмами и газетами, что доставляли без малого неделю. Небольшая мансарда на входе, на которую в летнее время, Чарльз был готов зуб дать, выставляли пару плетеных стульев и небольшой стол. Большие широкие окна, что оставались зашторенными. Ровная, темно бордовая черепица на крыше. Из-за ее переката виднелась широкая каминная труба. Обычный дом, обычной американской семьи. Ничем не примечательный, похожий на десяток своих собратьев. За исключением лишь одного. Хозяев с недавних пор, у него не было.
– Доброе утро, джентльмены, – поприветствовал Чарльза и Билла стоящий на мансарде комиссар Джейкоб Лэнг. – Надеюсь, вы хорошо выспались, потому что тут работы по самое не горюй. Давно уже такого не было. Весь город на ушах.
– Да, нам уже сообщили, – буркнул Билл.
– Сколько жертв? – не обращал на него внимания Чарльз.
– Двое, – отвечал комиссар, открывая детективам дверь. – Семейная пара Данугейтов. У соседей, коллег, друзей были на хорошем счету. Никаких приводов в полицию. Наркотой не увлекались. Чисты, словно совесть священника.
Детективы зашли в дом. Просторный коридор и лестница, ведущая на второй этаж, встретили их едва уловимым металлическим запахом. На небольшой стойке у двери пылилась обувь различного фасона и назначения. Стены коридора были увешаны семейными фотографиями, на которых лучезарно улыбались незнакомые детективам люди. Застывшие мгновения ложной идиллии. То тут то, там встречались и картины, с замашками на какое-то непонятное простому обывателю искусство. Безвкусные полотна. В вазе, что стояла на тумбе у окна, стоял давно засохший букет цветов. Чарльз коротко заглянул в гостиную. Там кипела работа. Люди в белых комбинезонах обрабатывали полы и стены, подсвечивали их ультрафиолетовыми лампами, брали отпечатки со всех возможных поверхностей.
– Кто бы это не был, но он знал, что делает, – угрюмо заметил Лэнг. – Выдраил все комнаты так, что они теперь блестят поярче, чем яйца у кота. Но на наше счастье, убийца все же явно дилетант, воспитанный на сериалах по кабельному – кое-какие следы оставил. Наши парни как раз занимаются этим. Нам сюда.
Комиссар повел их сквозь коридор, к двери ведущий на задний дворик. На подмерзшей траве, прямо под окнами дома, на брезентовых подложках, лежали два трупа. Мужчина и женщина. Обоим на вид под сорок. Скорее даже ближе к пятому десятку. Одеты прилично, но от лиц мало что осталось. В голове у каждого зияла дыра размером с бейсбольный мяч. Над телами уже хлопотали судмедэксперты. В небольшой пристройке у дома и у курятника, расположенного рядом, так же трудились люди в белых комбинезонах.
– Женщину, Вельду Даунгейт, нашли в том сарае. Мэриона Даунгейта в курятнике. Были завернуты в этот брезент. Выстрелы были произведены по предварительным данным из ружья 22 калибра. Не меньше.
– Смерть наступила неделю назад, если не больше, – бормотал один из судмедэкспертов.
– М-да… – выдохнул Билл. – здесь явно присутствует ярко выраженная личная неприязнь. Стреляли в упор.
Чарльз присел на корточки, стараясь не мешать судмедэкспертам и более внимательно осмотрел тела.
– Неприязнь это еще мягко сказано, – задумчиво проговорил он, поднявшись. – У женщины крупные синяки в области головы и шеи. Ее били, но скорее всего уже после смерти. Тоже самое, и с мужчиной. У него несколько резаных ран, так же в области головы и шеи. Убийца явно ненавидел их.
– Вот эти синяки, – указал пальцем другой судмедэксперт в область скул и шеи женщины, – были получены до момента смерти. Скорее всего, между жертвой и убийцей завязалась драка. А вот эти, на лбу и висках – уже после смерти.
– Только вот, кому они могли досадить? – отозвался комиссар. – Мы опросили всех соседей, друзей и коллег убитых. Никаких конфликтов, никакой вражды. Божие одуванчики, мать их. Единственная зацепка их дочь.
– Дочь? – поднял брови Билл.
– Да, Марта Даунгейт. Она пропала.
– Ваш подозреваемый номер один, – заключил за комиссара Чарльз.
– Именно. После опроса соседей, стало ясно, что она с неделю назад стала проваживать от дверей дома любого, кто приходил. Даже родственников. Втирала какую-то чушь про вспышку сильного гриппа. Теперь же она пропала, а мы находим здесь два трупа. Все само подвязывается.
– Еще кто-то есть? Журналюги что-то расспрашивали про соучастника, – подметил Билл.
– На самом деле есть. Ее ухажер. Фреди Хойт. По словам свидетелей, он так же приходил сюда неделю назад, вечером. Но после, его никто не видел, что опять-таки слишком подозрительно. Мы уже навели справки, узнали, где он работает. Однако на работе о нем ни слуху, ни духу уже больше недели.
– И? – вопросительно посмотрел на комиссара Билл.
– Пока мы не собрали улики и не получили результаты тестов, ничего достоверно сказать нельзя. Да, это все связывается само собой, но вполне возможно, что он просто помогает Марте скрыться. Этого исключать тоже нельзя.
– Не знаю, – задумчиво посмотрел на тела Чарльз, – мне видится, что они заодно. Уж слишком хорошо все совпадает.
– Даже слишком хорошо, – хмуро подтвердил Билл.
– Мы уже разослали всем ориентировки и фото этой парочки. Если они где-то объявятся, нам сообщат.
– Почему вы так в этом уверенны? Что они где-нибудь всплывут?
– Есть еще одно обстоятельство. Более неприятное. У Марты две сестры. Барбара и Бэтти Джин.
– Они тоже пропали?
– Только одна. Барбара уже давно вышла замуж и живет отдельно, а вот Бэтти всего два годика. Она вряд ли сама могла куда-либо уйти. У нас есть подозрения, что ее взяли в заложники.
– Блять! – выругался Чарльз. – Только этого нам не хватало.
– Вот тебе и славная, счастливая семейка, – вздохнул Билл.
– Вот такой расклад детективы. Все улики и результаты тестов, и анализов, вам предоставят, как только они будут готовы. Любое содействие от меня или моих парней вы получите на блюдечке с голубой каемочкой. Любая информация, любые ресурсы. Даю вам свое слово. У меня есть только одно, скажем так, пожелание.
Чарльз и Билл быстро смекнули, что пожелание в данном контексте есть не что иное, как приказ. Детективы осторожно переглянулись.
– Я особо не вникал, какие у вас, здесь, в Линкольне дела, но теперь ваш самый главный приоритет – это дело. Отнеситесь к нему с максимальной серьезностью. Для нашего города это резонанс. СМИ, граждане – уже завтра все будут обсуждать только это. Мэр уже конкретно взялся за меня. И я могу его понять, у него на носу переизбрание. Поэтому настоятельно прошу, покажите все на что, вы способны и найдите убийцу в самые кротчайшие сроки!
– За этим мы сюда и приехали, не так ли, Чарли? – криво ухмыльнулся Билл.
Чарльз отвел взгляд. Картина вырисовывалась не из приятных. Двое убитых. Две пропавшие дочери. Одна из них подозреваемая. Вторая, скорее всего, взята в заложники. Большая вероятность того, что у Марты есть сообщник – ее парень. Все складывалось в весьма отвратительное полотно. Но что-то не давало Чарльзу покоя. А что, если все наоборот? Что если как раз-таки Фреди был убийцей, а Марта сообщником? В данной теории, мотив выстраивался куда более четче. Родители не приняли нового ухажера, а тот не нашел ничего лучше, чем устранить назойливую преграду. Повод можно найти всегда. У Марты-то какой мотив на столь радикальные действия? Насилие со стороны родителей или сексуальное со стороны отца? В это верилось с трудом, да и Чарльз чувствовал, что никаких зацепок в подобном направлении они не найдут. Тем не менее, пара скрылась с места преступления до приезда полиции. Более того, скрывала трупы не менее, чем неделю. То, что кто-то из них был убийцей, если не оба, не вызывало сомнений. Другое дело, куда они двинулись? Они могли спрятаться где-то в Линкольне, а могли двинуться в другой штат. Время было не на стороне детективов, что делало ситуацию куда более напряженной. Сейчас главное, на чем стоит сконцентрироваться, так это на поимке Фреди и Марты. Пока они не успели наследить еще больше. А такой вариант не стоило исключать.
Краешком глаза Чарльз заметил поодаль за собой высокую фигуру в черном. Настолько черном, что весь дневной свет утопал в этой тьме. Подобно черной дыре, та тьма буквально засасывала в себя лучи солнца. По спине пробежался неприятный холодок. Ощущение какой-то потусторонней опасности обуяло его. Детектив резко обернулся. То был офицер. Высокий, худой афроамериканец, в черной форме с блестящим жетоном на груди. Однако что-то в нем было не так. Детективу потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Именно поэтому он не сразу приметил самое главное. Полицейский, не смотря на свой темный оттенок кожи, был мертвенно бледен. Его кожа больше напоминала слабый кофе, в который влили слишком много молока. Под глазами расползлись черные круги. Взгляд мутный. Было видно, что он едва держит над собой контроль. Весь его вид буквально кричал о его нездоровом состоянии. Состоянии ужаса и шока.
– С-сэр… – дрожащим голосом обратился он к комиссару.
Все обернулись. Чарльз перевел взгляд чуть ниже побледневшего лица офицера. В трясущихся руках, на которые были предусмотрительно надеты перчатки, он держал небольшую коробку. Внутренности неприятно скрутило. К горлу подкатился тошнотворный комок, а сердце буквально съежилось. Что-то оборвалось внутри детектива в тот момент. Даже не открывая эту злополучную коробку, Чарльз уже знал, что в ней скрывается…
10 июня 2017, Нью-Йорк
Надоедливый, буквально сверлящий мозг, звук. С каждой секундой он становился все более и более невыносимым. Чарльз перевернулся, открыл глаза. Тусклый дневной свет пробивался неровными лучами сквозь жалюзи на окнах. Все тот же набивший оскомину кабинет в центре Нью-Йорка. Все тот же кожаный диванчик, на котором он и заснул прошлой ночью. Уже без знатной порции виски, после запитой пивом. Это его, в какой-то мере, радовало. Звук тем временем никак не прекращался. Источником оказался телефон, лежавший на полу, аккурат у ножки дивана.
«Должно быть, выпал из кармана», – подумал Чарльз, поднося его к лицу.
На экране красовалось имя Билла Хантли, его бывшего напарника. Вот только, что ему понадобилось от самого успешного частного детектива Нью-Йорка?
– Привет, Билл, – поприветствовал его Чарльз. – только не говори, что у тебя тоже потерялась собака.
Тот в ответ громогласно расхохотался.
– Привет, Чарльз. Я рад, что ты не унываешь на гражданке, старина. Извини, но я звоню не для того, чтобы подкинуть тебе работенку. Я по делу.
– Да? По какому же? Я забыл заполнить очередной формуляр и теперь останусь без внушительной пенсии?
– Прекрати уже. Я хочу тебе сообщить, что дело закрыто. Приговор озвучили сегодня.
Чарльз резко подскочил. Его поблескивающие в безумии глаза смотрели в никуда, а во рту резко пересохло.
– Ты же сейчас говоришь про Фредди Хойта? – спросил он после короткой паузы.
– Именно! Приговор не подлежит обжалованию.
– Как?
– Я знал, что ты это спросишь, – усмехнулся Билл. – Ублюдка поджарят на электрическом стуле. Никакой долбанной инъекции.
Чарльз молчал. Не находил, что сказать. Не был до конца уверен, что же он чувствует. Удовлетворение?
– Пока ты там это перевариваешь, хочу сказать, что я подергал за кое-какие ниточки и тебя пропустят на его казнь. Ты заслужил это увидеть.
– Где?
– Линкольн, Государственная тюрьма Небраски. 25 июня, в полночь.
– Спасибо, Билл, – тихо поблагодарил его Чарльз после короткой паузы.
– Не стоит. Пускай со мной многие не согласятся, но я считаю, что ты много сил вложил в это дело. Хоть напортачил и оно стало для тебя последним. Но я видел тебя тогда. Ты действительно заслуживаешь увидеть, как этот мерзавец отправиться в ад.
– Очень надеюсь, что чертов стул закоротит, – холодно отозвался Чарльз.
– Узнаю старого Чарли! – рассмеялся Билл. – Ладно, ты уж извини, но у меня работы сегодня по самые яйца. Может быть, ты прилетишь пораньше, и мы заскочим в «Таверну Даффи», поболтаем. Вспомним былые времена. Сколько мы уже не виделись?
– С похорон Грейс, – осекся его напарник. – Хорошо, договорились.
– Да, точно… Ладно. Ох… Что ж, тогда, до встречи, – замешкался Билл.
– До встречи, Билл.
Чарльз положил трубку и рухнул на диван. Он был одновременно доволен и в тоже время опустошен. Неужели это закончилось? Справедливость, которой они с напарником добивались несколько лет, все-таки восторжествовала? Но на самом деле, Чарльза беспокоило и нечто другое. Марта Даунгейт.
****
24 июня 2017 г., Линкольн
Перелет дался на удивление легче, чем обычно. После посадки Чарльз сразу, не задерживаясь, отправился к выходу из аэропорта – поймать такси. Это, к счастью, не заняло так много времени, как в Нью-Йорке. Проезжая по уютным улочкам Линкольна, детектив с горечью отметил, что, скорее всего этот город всегда будет пробуждать в его памяти не самые приятные воспоминания. Прокатившаяся несколько лет назад волна убийств, страх и тревога, будто бы застыли в темных сырых переулках. Сейчас большинство горожан уже позабыли об этом и постепенно вернулись к своей обыденной жизни. Иначе можно было лишиться последних остатков разума в этом безумном мире. Но Чарльз никак не мог забыть. Это дело въелось в подкорку его мозга, словно раскаленный добела прут. Как бы он себе не врал, но еще не прошло ни дня, чтобы он о нем не вспоминал. Хладнокровие и цинизм первого, и что самое страшное, массового, убийства, заставляла его содрогнуться даже по сей день. Чарльз за свою, пусть и не самую долгую, карьеру, успел повидать многое. Разной степени жестокости убийства, изнасилования, разбои, аварии. Сотни искалеченных тел живых и мертвых людей проносились перед его глазами. Со временем он стал проще относиться к проявлениям человеческой жестокости. Воспринимал это как работу, а к ней, надо сказать, он подходил серьезно и ответственно. Это все стало для него рутиной. Но увиденное в тот злополучный день, при осмотре непримечательного, казалось бы, домика даже его повергло в шок. Особенно… Чарльз тряхнул головой, отгоняя от себя те ужасающие воспоминания. Какой же тварью нужно быть, чтобы совершить подобное? Ответ на этот вопрос никогда не суждено будет получить. Вероятно, он и не требовался. Главное, что сегодня этому ужасу придет конец. По-крайней мере, Чарльз на это надеялся.
Он проезжал мимо озера Кэпитал Бич. Левее, сквозь поле и изгородь из деревьев, виднелись расположившиеся на Лейкшор драйв ряды аккуратных, двухэтажных домов. Детектив вспоминал, как после первого посещения Линкольна у него даже появились мысли переехать сюда, подальше от шума большого города. Он представлял себе уютный дом на Лейкшор драйв, просторную лужайку перед ним и задний двор, выходящий прямиком на берег озера. Грейс бы готовила салат из свежих овощей, купленных ею на местном рынке, а он сам, жарил барбекю во дворе, попивая прохладное пиво. Со временем они смогли бы позволить себе прикупить небольшой катер и вдвоем совершать романтические прогулки по озеру в жаркие июльские ночи. Сладостная идиллия, о которой многие мечтают. Но те мысли давно покинули его. Как и Грейс. Смотря теперь на эти чистые ухоженные дома, обрамленные лужайками с постриженным газоном, Чарльз все больше задавался вопросом – может ли быть так, что за этими умиротворенными стенами скрывается такое же первобытное зло, что однажды ему довелось повстречать самому? Как бы Чарльз не старался, болезненные образы все же вероломно врывались в его сознание. Тогда, они с Биллом, как назло, были в командировке в Линкольне и их подключили к расследованию резонансного убийства. Как установили они позже, Фредди Хойт, вечером 21 января пришел к дому своей подружки Марте Даунгейт. Дверь ему открыла ее мать. Родители были, мягко говоря, не в восторге от нового ухажера своей дочери. Между ними случилась перепалка, после чего, Вельда, мать Марты, захлопнула дверь прямо перед носом Фредди. Тот позвонил себе на работу из ближайшей телефонной будки, сообщив, что не выйдет на следующий день. А после вернулся к дому Марты, сел на крыльцо и стал ждать ее. Когда она, наконец, появилась, Фредди рассказал о намерении ее родителей пресечь их встречи. Разгоряченная Марта, которой на тот момент было всего 14 лет, влетела в дом и устроила отцу и матери шумный скандал. Фредди, вернулся к своей машине, чтобы забрать охотничью винтовку 22 калибра и проследовал в след за своей подружкой. Как он потом будет утверждать, винтовку он прихватил без умысла убийства. Он хотел пригласить Мэриона, отца Марты, на охоту. Естественно все это было чушью собачьей. Как бы то ни было, обстановка в доме Даунгейтов быстро накалялась. В какой-то момент Вельда сорвалась и набросилась с кулаками на Фредди. Тот не посмотрел, что имеет дело с дамой и не дал себя в обиду. Мэрион ворвался в гостиную с молотком, спешил на помощь своей жене. Хойт оттолкнул Вельду в сторону. Прогремел выстрел. Мэрион упал замертво. В его голове зияла дыра с кулак. Шокированная Вельда схватила со стоявшего неподалеку стола, еще не убранного после недавнего ужина, нож и набросилась на Фредди. Увы, но последний оказался куда быстрее. Хойт убил ее, как и Мэриона одним выстрелом в лицо. Но ему показалось этого мало. Он подошел к её, истекающему кровью, телу и несколько раз ударил прикладом винтовки по голове. В доме бы на тот момент воцарилась тишина, если бы не младшая сестра Марты – Бэтти Джин. Она, даже не осознавая, что только что стала сиротой, все же понимала, что произошло нечто ужасное и истошно кричала в своей кроватке. Фредди хладнокровно забил ее прикладом. Бэтти было всего два годика … После парочка спрятала тела взрослых в сарае и курятнике, на заднем дворе, а тело Бэтти Джин в коробку для мусора и оставили ее в уборной. Отмыли стены и полы от крови, и прожили в том доме еще неделю. Чтобы их не беспокоили, Марта прикрепила к входной двери записку, в которой написала, что все семейство Даунгейтов слегло сильным гриппом. Однако за ту неделю их успели посетить соседи, начальник Мэриона, старшая сестра Марты, Барбара фон Буш. Всех их девушке удалось отговорить от посещения дома. Кому-то она рассказывала про грипп, кому-то уже другие небылицы. Но это натолкнуло пару на мысль, что пора покинуть свое убежище. И не зря. Барбара и ее муж Боб, все же заподозрили что-то неладное. Они отправили своего друга к дому Даунгейтов. Ему уже была рассказана безумная история про вооруженных грабителей, что пробрались в дом и вроде как планируют ограбить местный банк. Прибывшая полиция, а чуть позже и Билл с Чарльзом, осматривали уже пустой дом. Фреди и Марта тем временем двинулись через Небраску, грабя и убивая на своем пути всех, кто им только попадался. Они добрались до Вайоминга, прежде чем их удалось поймать. И вот, по прошествии нескольких лет, этого ублюдка наконец-то приговорили к смертной казни. Впрочем, Чарльза не меньше интересовала и судьба Марты Даунгейт.
Такси остановилось напротив «Таверны Даффи». Чарльз рассчитался с таксистом, вышел из машины и, размяв затекшую спину, закурил. Билл уже ждал его у бара, приветливо махал ему рукой, стоило только тому заметить старого друга. Среднего роста мужчина, уже переваливший за сорок. Рыжеватые волосы, практически идеально зачесанные назад, в них уже явно проглядывалась проседь. Высокий лоб испещрен морщинами, похожими на приливные волны или силуэты далеких горных хребтов. Пышущие, из-под нависших бровей добродушием и энергией, темно-зеленые глаза. Массивный нос. Аккуратно постриженные усы и борода, что чуть ли не полностью скрывала верхнюю губу. Если сверху они еще отливали рыжеватым, напоминающим ржавчину, оттенком, то на подбородке и шее уже поблескивали благородным серебром. Левое ухо Билла было куда более оттопырено, нежели правое. Несмотря на это, он сразу создавал впечатление серьезного, даже слегка грубоватого, вспыльчивого человека. И надо отметить, это первое впечатление не далеко ушло от истины. На Билле был темно-серый костюм в крупную клетку, бирюзовая однотонная сорочка и темный галстук с узором. Чарльз был уверен на все сто, что на ремне, спрятанном от посторонних глаз полами пиджака, висел полицейский жетон, а в кобуре под левой рукой, всегда наготове Sig Sauer P226.
– Привет, Билл! – пожал ему руку Чарльз.
– Отлично выглядишь, старина, – Билл добродушно похлопал приятеля по плечу, – ну что, вперед. У меня знатно пересохла глотка, пока тебя ждал. Где ты там застрял?
«Таверна Даффи» нисколько не изменилась с последнего их визита. Стены из красного кирпича, со временем растерявшего свой былой яркий оттенок. Просторный зал, в котором расположились столы для бильярда, музыкальный автомат, а в самом углу небольшая сцена, на которой не упускали возможности выступать практически все, мало-мальски стоящие местные группы. Билл и Чарльз выбрали себе один из немногочисленных свободных столиков и заказали себе выпить. Оба по стакану Гиннеса, но Билл, у которого, судя по всему, в дальних родственниках затесались ирландцы, сразу же попросил к пиву рюмку Джеймесона, безо льда.
– Когда мы с тобой последний раз, вот так, спокойно сидели в баре? – начал Билл.
– Я честно, не считал, – коротко и неуверенно улыбнулся Чарльз.
Последовал легкий, но звонкий удар стеклянных стаканов. Оба сделали по хорошему глотку пива.
– Ну, как там у тебя дела? Как твоя детективная практика?
– Да не особо, если честно. Занимаюсь поиском нелепых мелких собачонок, роюсь в грязном белье недоверчивых супругов, пытаясь выяснить что-то об их изменах. Временами пытаюсь найти пропавших людей. В общем – сбылась мечта идиота.
– Знаешь, мы в Департаменте занимаемся той же херней, только с кровью, трупами, насилием и сотней другой бумажек в придачу. А так, те же яйца, только в профиль. Сам не знаю, как я до сих пор терплю все это дерьмо.
– Да, понимаю, – подтвердил Чарльз.
– А то. И все же, к удивлению, у тебя терпения, оказалось куда меньше.
Билл, сам того не желая, ударил по больному. В памяти отчетливо всплыла та, пропитанная безумием, ночь. Бьющий в нос резкий аромат озона, витающий в воздухе после разбушевавшейся грозы. Полная луна, зловеще нависшая огромным нем глазом над пустынным полем. Фреди Хойт стоящий на коленях, прямо в луже грязи. И разъяренный, потерявший самообладание, Чарльз за его спиной, уверенно направивший свой табельный пистолет прямиком ему в затылок. Неистовый стук сердца в груди, что заглушал даже голос Хойта. Если бы Билл тогда не успел, он бы точно пристрелил его. Одним выстрелом, вышиб бы из его никчемной черепной коробки всю ту мерзопакостную гниль, что тухла там годами. Но на его счастье, Билл все-таки успел вовремя. За такой проступок не просто бы выгнали из Департамента, но им удалось выкрутиться, а возникшие неровности загладить. Но Чарльзу пришлось оставить карьеру детектива Департамента.
– Да, я не устану тебя благодарить, за то, что помог мне выкрутиться. До сих пор с трудом верится, что мне удалось выйти из той передряги относительно сухим.
– Да, чего уж там, – махнул рукой Билл, – но знаешь… меня до сих пор интересует вот что. Тот случай. Все дело было в Бэтти Джин?
– Да, именно в ней, – после некоторой паузы и с неохотой ответил Чарльз, – это чудовищное хладнокровие… я не был к такому готов. Вообще сомневаюсь, что к подобному можно быть хоть как-то готовым.
– Ох, даже вспоминать не хочу. Больные мрази. Это не то, что нелюди, а даже хуже диких зверей, – скривился Билл.
– Кстати о Хойте… Как все-таки удалось его приговорить к смертной казни?
– Это долгая история. Говнюк пытался выкрутиться всеми возможными способами. Писал разные жалобы и нелепые ходатайства, что затягивало процесс и сбор улик. По всему штату ведь наследили. Ну, это ты и сам помнишь. А что творилось на суде, ты бы видел. Его адвакатишко, Клемент Гоган, как он выступал. Боже. Представляешь, говорил, будто бы Малыш Рэд есть продукт нашего общества! Мол, и он сам, когда был молод, так же всех ненавидел, презирал. Втирал нам, что надо пощадить бедного юношу.
– Серьезно?
– А то. Но, видит Бог, Клемент Гоган не Кларенс Дарроу, а Фреди не Дики Леб. Присяжные принимали решение целые сутки. Виновен во всех случаях убийства первой степени. Даже больше скажу, смертная казнь на электрическом стуле, это их заслуга, дружище. Они сами об этом просили судью.
– А чего этот, Гоган ожидал? В лучшем случае, в какой-то параллельной вселенной его бы отправили на пожизненное.
– Верно, говоришь, старина.
– Послушай, а что на счет Марты?
– Пожизненное лишение свободы без права на условно-досрочное освобождение в течение первых пятнадцати лет, – нехотя выдавил Билл, осушая уже вторую рюмку виски.
– Черт! – выругался Чарльз. – Какого…?!
– А чего ты ожидал, Чарли? Она никого не убивала, ни разу не спустила курок. За соучастие это очень даже хороший приговор.
– Она стояла и просто смотрела на то, как ее беззащитную маленькую сестру хладнокровно забил какой-то ебанутый психопат! Не вмешалась, даже не попыталась этого сделать, а после спрятала тело несчастной девочки в чертову коробку, будто бы это какой-то мусор! Её место рядом с Хойтом, на электрическом стуле!
– Тем не менее, Чарли, если ты забыл, то я тебе напомню. У нас есть законы, у нас есть прецеденты. Это то, немногое, что отличает нас от животных или варваров. Они не позволяют нам скатиться до уровня каких-нибудь шимпанзе. Согласно законам и прецедентам, высшая мера ответственности за соучастие – пожизненное. Я считаю, что приговор абсолютно справедлив.
– Да в жопу цивилизованность, если она не гарантирует справедливость.
– А в чем ее приговор не справедлив? Какую справедливость ты хочешь? Как в былые времена – око за око? У нас есть и посерьезнее проблемы, сам прекрасно знаешь. Сколько за год настоящих преступников уходит от правосудия из-за залогов или из-за коррупции? Это настоящие преступники, которые заслуживают, чтобы гнить остаток своей жизни за решеткой.
– Согласен, но Марта…Как ты не понимаешь. То, ее бездействие, оно бесчеловечное. Сродни убийству.
– Это другое. С точки зрения морали, я согласен, что это чудовищный поступок. Но закон есть закон. В данной ситуации, Фреди Хойт, настоящее чудовище, получил абсолютно справедливое наказание. Лично моя жажда правосудия будет удовлетворена сегодня ночью сполна. Что бы ты не говорил, но мы с тобой, Чарли, одержали победу в этом деле.
Чарльз молчал. Его одолевали смешанные чувства – гнев и обида. С одной стороны, он понимал, что Билл прав. Марта проходила по делу как соучастник, хотя некоторое время рьяно утверждала, что соучастие то было вынужденным. Будто бы ее принуждал к этому Фреди, угрожая ей расправой. К счастью, суд, по всей видимости, разделил точку зрения Чарльза, что все это дерьмо собачье. Но, с другой стороны, нечто присущее исключительно человеку, надломилось в детективе, кровоточило внутри его души. Он никак не мог понять, как этой бездушной девушке дали хотя бы возможность на досрочное освобождение, пускай и по истечении долгих пятнадцати лет. Пожизненное лишение он бы еще проглотил, но это …
Краем глаза Чарльз уловил нечто знакомое лишь ему. Потусторонний отблеск черных волос. Он обернулся. Мимо их стола прошла женщина с длинными темными, отливающими смолью, волосами. На ней были нарочито обтягивающие джинсы, подчеркивающие привлекательные округлости фигуры и светлый топик. Неужели она здесь, в «Таверне Даффи»? Эта наивная мысль, молнией пронеслась в сознании детектива. Но вот она повернулась, заметила удивленный взгляд Чарльза, подмигнула ему, улыбнувшись, и ушла. А Чарльз с горечью понял, что ошибся. В очередной раз. С момента его встречи с загадочной Эммой Мортем прошло уже как десять месяцев. В бумажнике Чарльза до сих пор бережно хранилась ее визитка. Иной раз, боясь, что все это ему приснилось, он в тревоге проверял ее. Каждый раз визитка оказывалась настоящей, каждый раз он находил ее в своем бумажнике. Однако больше Чарльз ее не встречал. Но сколько же раз, за эти десять месяцев он ошибался подобным, необычно болезненным для себя, образом?
2. Полуночная гостья
Сентябрь, 2016, г. Нью-Йорк.
Полночь уже вступила в свои права. Холодный свет осенней луны пробивался сквозь незакрытые жалюзи внутрь кабинета Чарльза, разделяя ее неровными широкими полосами. Зеркало, висевшее на стене, подле двери, отражало яркое, красновато-оранжевое пятнышко на конце его сигареты. В сумраке кабинета, оно размеренно совершало свой незамысловатый маршрут. Часы, стоявшие почти на краю заваленного бумагами и, в меньшей степени, пустыми упаковками из-под сэндвичей из ближайшего круглосуточного супермаркета, показывали без десяти полуночи. Еще несколько часов и солнечные лучи осветят прохладные стены величественных небоскребов, зальют своим согревающим светом парки и аллеи, а пока немноголюдные улицы нежно окутывает белая дымка. Наступит еще один счастливый день. Не так ли?
Чарльз смял окурок в пепельнице, поднялся со своего кресла и, устало вздохнув, медленно направился к своему небольшому диванчику, что стоял справа, у стены. На своем коротком, но от того не менее затрудненном пути, мужчина в потемках споткнулся об пустую пивную бутылку. В следующую же секунду, бутылка из-под Будвайзера со всей мощи, что была приложена к броску, врезалась всего в футе от зеркала и, подарив хлесткий звон, разлетелась на десятки осколков. Чарльз опустился на диван и закрыл лицо ладонями. Слишком взвинчен. Нервы уже ни к черту, а ведь ему недавно стукнуло всего лишь тридцать пять. В воспаленном мозгу его беспорядочно роились сотни различных мыслей и тысячи разнообразных вопросов к самому себе, к окружающему миру, в котором ему приходилось жить. К сожалению, едва ли не на все вопросы у Чарльза не было ни малейшего ответа. Последние два года он активно искал их – в тишине и спокойствии, в лицах проходящих мимо людей, на серых улицах Нью-Йорка, по которым бездумно бродил он сам, а так же на страницах всевозможных книг. Где-то в глубине своего сознания, в той его части, что не была истерзана болью и бессилием, что не впала в безутешное отчаяние, Чарльз догадывался о существовании самых логичных из возможных ответов и самых простых истин. Их очертания не были четкими и яркими, как его болезненные воспоминания, они скорее были похожи на утренний туман, что ранним утром обволакивает в свои влажные прохладные объятия дома и улицы в городах. Но при этом суть их была ясна, как майское безоблачное небо. Все дело в том, что некоторые вещи нам проще и безболезненнее отрицать или не принимать вовсе. Сделать вид, что их попросту не существует. Пусть только в нашем необъятном, уютном, собственном мирке.
Нащупав рукой у левой ножки диванчика недопитую бутылку Джека, Чарльз поднял ее на уровень своего оценивающего взгляда и, открыв ее одним, к сожалению, уже мастерским движением, сделал хороший глоток. Виски приятно и в тоже время пылко обжег горло, даря ослабевшему организму свое тепло по пути вниз. К виски, вот уже долгое время, Чарльзу приходилось обращаться все чаще и чаще. Порой оно унимало его душевные терзания, а порой просто позволяло заснуть. Да, в забытье и пьяном бреду, кое-как расположившись на любой мало-мальски пригодной для этого мебели, но все-таки именно заснуть. Сон давно стал для Чарльза сокровищем. К несчастью – чаще утраченным, чем вновь найденным. Как бы он не пытался погрузить свое изувеченное сознание в столь сладкое и вожделенное царствие Морфея, всякий раз, как Чарльз закрывал глаза, перед ним, из тьмы небытия возникал её образ – невероятно милой, лучезарно улыбающейся, а главное родной. За этим приятным, счастливым и в то же время разрывающем сердце, образом молниеносно, подобно июльской грозе, приходили иные, заставляющие сжиматься внутренности. От которых слезы сами собой наполняли глаза, как ни старайся себя держать в руках. Чарльз отдал бы все то, немногое оставшееся у него, чтобы выжечь эти воспоминания, но, к сожалению, понимал, что это невозможно. Они навеки с ним, навсегда в его голове.
Безрезультатно ощупав свои карманы в поисках сигарет, после очередного глотка виски, Чарльз потянулся к своему плащу, который висел на вешалке около диванчика. В его карманах он постоянно хранил как минимум парочку пачек про запас. Сорвав целлофан со свежей упаковки Лаки Страйка, Чарльз открыл ее, достал одну сигарету, закурил и по удобнее откинувшись на диване, выпустил из своих легких в потолок облако белесого дыма. Во тьме кабинета, его массивные черные мешки под глазами не были столь заметны. Сказывалась пресловутая бессонница, которая стала его верной спутницей. К ней присоединилось нарушение аппетита. «Богатый» рацион Чарльза составляли разнообразные снэки и сэндвичи, которыми пестрили полки большинства круглосуточных супермаркетов поблизости. Компанию им составляли Будвайзер или Джек. Очень редко ему удавалось с немалым трудом и усилием съесть яичницу с беконом на завтрак или хотя бы половину стейка на ужин, что уже было само по себе сродни тринадцатому подвигу Геракла. Как следствие, Чарльз был достаточно истощен и выглядел не на свои тридцать пять. Запущенная прическа, вылившаяся в длинные, касающиеся плеч, каштановые волосы, исчерченные проседью. Впавшие глазницы, увенчанные массивными темными мешками под ними. Полные губы, под длинным, с небольшой горбинкой, носом, теперь смотрелись несоразмерно, на фоне сильно выделявшихся, вследствие общего исхудания, скул. Завершала портрет редко сбриваемая седоватая щетина. Но больше всего знакомых Чарльза, пугали его глаза. Некогда глубокие, яркие зеленые, с какой-то присущей только ему искоркой, ныне они стали блеклыми. В них отчетливо читалась безмерная печаль и безысходность, практически абсолютное безразличие ко всему, а былая искорка жизни в них потухла безвозвратно.
Все это не могло не отразиться на его карьере частного детектива. Будучи моложе, Чарльзу довелось поработать в местном Департаменте полиции. Это сейчас его плащ висел на нем, словно старое рванье наспех смастеренном пугале, раньше же Чарльз был крепко сбит и отличался от своих сверстников не дюжей силой. После службы в армии, никаких вопросов о дальнейшей карьере у него не было – отец служил полиции до самой пенсии, заработав полицейскую медаль за безупречную службу. Чарльз, еще будучи мальчишкой с увлечением слушавший истории отца о службе, уже к окончанию средней школы был твердо уверен, кем он будет работать, когда наконец вырастет. Тем не менее, в Департаменте полиции он долго не проработал – сказался его взрывной импульсивный нрав и свое, индивидуальное чувство справедливости. Так, порою, Чарльз мог несколько переусердствовать при задержании, если был твердо уверен в виновности подозреваемого. Как бы то ни было, но после дела Хойта его поставили перед условием – уйти по собственному желанию или увольнение со всем вытекающим. Он выбрал первый из предложенных ему вариантов. С деятельностью частного детектива все, в первое время, шло не так гладко, как этого хотелось бы. Денег, что остались со службы, не хватало, приходилось периодически занимать у родителей. Чарльз оставался им за это неимоверно благодарен и по сей день. После получения лицензии «А», первые заказы и, в придачу к ним, первые разочарования в данной профессии, но притом, это был первый, пусть и не столь большой, но уже доход. После получения лицензии «С», дела стали налаживаться лучше, а с появлением новых полномочий Чарльз все больше вовлекался в ремесло.
Именно тогда Чарльз повстречал её – Грейс, свою будущую жену. Она обратилась к нему в поисках своего сводного брата, Брэдли. В детстве они были достаточно близки, можно было даже сказать лучшими друзьями. Время, никогда не изменяя себе, неумолимо неслось вперед. И вот, они, с разницей всего в один год поступили в колледж. Брэдли выбрал журналистику, Грейс – медицину. Именно с колледжа, все и началось. С детства Брэдли буквально бредил мечтой о карьере писателя. Его воистину богатая и яркая фантазия позволяла это. Еще, будучи в начальной школе, он начал первые шаги на пути к воплощению своей мечты. Его первые рассказы излучали на своих тетрадных листах наивность и, в тоже время, непосредственность, кои присущи исключительно детям. Чем старше Брэдли становился, тем серьезнее становились его пробы пера. Потеряв свой детский лоск и доброту, они приобрели взамен осмысленность, четкую структуру и, что немаловажно, интригующие сюжеты, что могли зацепить потенциального читателя буквально с первых строк. Тем не менее, прошло еще достаточно времени, прежде чем у Брэдли появился такой материал, с которым можно было пойти в издательство. В итоге, на последнем курсе колледжа, одно местное издательство согласилось выпустить его первый роман. Он вышел осенью того же года – 357 страниц, в мягкой обложке. На Брэдли не обрушилась головокружительная слава, но его работа определенно нашла своего читателя. После мало-мальски успешного дебюта, как рассказывала потом Грейс, он хранил вырезки с положительными рецензиями своего романа в верхнем ящике письменного стола. Брэдли обрел, так необходимую ему, уверенность, а выпуск последующих романов стал лишь вопросом времени. По началу, это был один, среднего размера, роман в год, а после того, как молодой автор набил руку – не меньше двух романов год. В подавляющем большинстве это были детективы или мистические триллеры, чуть реже смесь этих жанров. Для его близких, такой выбор жанров не был удивителен, сказывалось влияние Жюля Верна, Эдгара Алана По, Говарда Лавкрафта и, конечно же, Стивена Кинга. Особенно стоило бы выделить последнего. Положа руку на сердце, Брэдли был его фанатом. Все началось с прочитанного в подростковом возрасте «Жребия Салема», а закончилось к полному собранию сочинений у себя в квартире и покупке каждой новой выходящей книги. Стоило признать, что Брэдли, был весьма хорош в своем деле. Даже Чарльз не стыдился признаться, что у него дома, на книжной полке, стоят пара-тройка томиков, вышедших из-под пера брата Грейс.
Казалось, на первый взгляд, что, когда жизнь уже начинает складываться, показывая нужную тропку среди мириад других, что могло пойти не так? Брэдли по-настоящему любил придумывать различные невероятные истории, не столь витиеватые в своих сюжетных поворотах, как у его более опытных коллег по цеху, но все же искренние и способные возбудить не дюжий интерес читателя. Со временем, у молодого писателя появилось желание поднять свой уровень мастерства. Брэдли хотелось писать лучше, ему хотелось сочинить нечто выходящее за рамки его фантазии. Буквально вознестись над собой. С этого, казалось бы, светлого и правильного желания, началось его падение. Еще, будучи школьником, как бы это клишировано не звучало, он начал пробовать травку. По началу, ничего более сильного в ход не шло. Но со временем, когда Брэдли разочаровался в своей фантазии и начавшийся, первое время практически незаметным, творческий кризис давали о себе знать. Каждая новая идея, каждая новая наработка, казалась ему клоакой безвкусия, сборником штампов всех различных в своем проявлении мастей, набором отвратительных вульгарных клише. Некое идеальное, доселе невиданное, произведение, уникальное в своем роде, стало идеей – фикс в его воспаленном сознании. Когда обычные методы его работы над новыми произведениями не дали ровным счетом никаких приемлемых для него результатов, Брэдли стал задумываться об иных инструментах, способных в должной степени простимулировать его, как ему тогда казалось, потухшую фантазию. Если вкратце, то итогом этой, без преувеличения катастрофической затеи стали определенные психотропные вещества. Брэдли казалось, по крайней мере, в первое время, что его фантазия, подобно цветку, распустившемуся после долгой июльской засухи, расцвела и пышет новыми идеями, невероятными задумками. Но в холодной и циничной реальности, он просто слетал с катушек. Препаратов с каждым разом нужно было все больше и больше, а перерывы между приемами стало заполнять отвратительное тягучие состояние. Оно выкручивало Брэдли конечности, ледяными тонкими пальцами сжимало его горло, вскрывало его черепную коробку и с наглостью присущей разбалованным детям, грубо копалось в содержимом. Молодой писатель слишком поздно понял, что это за состояние.