– Ну вот. Понятно, что ли? Давай следующий вопрос.
– «Вскоре после отмены крепостного права в ряде регионов России начались крестьянские бунты. Как вы думаете, чем они могли быть вызваны?»
– И чем?
– Не знаю.
– Как не знаешь!? Разбирали ведь сегодня!
– Ну не знаю…
– Е-мое…
– А! Погоди! Наверно, им не нравилось, что их освободили?
– Не нравилось, что их освободили?!
– Да, а что? Привыкли жить рабами и вдруг стали сами по себе. Раньше за них барин все решал, а теперь самим думать приходится. Я слышала, у некоторых заключенных депрессия начинается, когда их из тюрьмы выпускают – до того они уже к ней привязались!.. Думаешь, Мария Юрьевна зачтет такой ответ? А? Ну что ты молчишь? И не надо смотреть на меня с таким выражением!!!
– Мдя… – Парень многозначительно ухмыльнулся. – Вы, барышня, с каждым днем удивляете меня все больше и больше! Такой интеллект, такая осведомленность – и полное отсутствие способности к анализу!
– Пф-ф-ф! Слов-то, слов-то умных! – только и смогла ответить девушка.
Учитель и ученица сидели за накрытым скатертью круглым столом, заваленным учебниками, книгами, пособиями, атласами, схемами, конспектами, листками разной степени потертости и рваности. Из открытого окна, над которым надувался, как парус, белый тюль, пахло весенней свежестью, влажной землей и молодыми листочками. Гулять было нельзя. Даже просто смотреть на улицу было нежелательно. Приближался конец учебного года, предпоследнего года школы. Исправить четверки по русскому и литературе, портившие почти полностью отличный дневник, уже не представлялось возможным; единственным способом не лишиться надежды на серебряную медаль оставалось подтянуть историю. Хлипкое «хорошо», на которое Мария Юрьевна оценила знания о прошлом человечества, на самом деле было почти тройкой. Совершить рывок на два балла всего лишь за пару недель – наверное, это было так же трудно, как заставить привыкших к рабству крестьян быть свободными.
– Что ж. Начнем с начала. Итак, барышня, прошу вас вспомнить, на каких условиях освобождалось крепостное крестьянство!
– Да ну тебя…
– Мадемуазель! Не хамите учителю!
– Хватит выпендриваться! Сам ты «мадемуазель»!
– Блин, Созонова! Вспоминай давай условия уже, кому сказал! Ты тройку хочешь?
– Ох… Во-первых, личная свобода. Это сразу. Во-вторых…
Девушка послушно начала перечислять положения Манифеста 19 февраля 1861 года. Приподнятые, как у Гагарина, уголки губ создавали впечатление, что она улыбается, несмотря на усталость. Слишком высокие и чересчур тонко выщипанные брови придавали круглому лицу, казавшемуся из-за прямого каре еще более круглым, выражение наивно-удивленного смущения. О небольшом росте и некоторой упитанности – нет, не полноте, а именно упитанности! – сидящей за столом ученицы можно было догадаться разве что по лежащим на учебниках пухлым ручкам с короткими пальцами. Девушку звали Вера. Имя парня – рыжая шевелюра, веснушчатый нос, смешные оттопыренные уши, несколько волосинок под носом, жидкое подобие бороды и ужасно важное выражение лица – было Михаил.
– И что? – назидательно спросил он, когда перечисление положений Манифеста закончилось. – Сама бы ты не стала бунтовать в таких условиях? Объявить свободу – объявили, а пахать по-прежнему приходится на барина, да еще и оброк ему платить, пока землю не отработаешь! Притом, что в результате эту землю тебе еще и урежут: «лишние» участки отдадут старому хозяину, а сам – живи на шести сотках! И кормись с них как хочешь!
– Шесть соток? Погоди… Тут разве говорилось, что шесть соток? – Вера, удивившись, начала листать учебник.
– Ох, наивная вы барышня! – сказал со смехом Миша. – Я же не всерьез! Я ж фигурально! Ну? Шесть соток – это дача. Неужели вы не знаете? Ха-ха-ха!
Девушка захлопнула учебник:
– Фу-ты, ну-ты! Хватит ржать! Слышь? Хватит ржать!
Учитель хохотал.
– Все! Достаточно! Надоел! Давай учи уже!
Миша схватился за живот. Его смешило уже не столько недоразумение с шестью сотками, сколько возмущение ученицы. Без приколов и подколов, тычков и толчков, театральных интонаций и учительских поз не проходило ни одно занятие. Михаил любил выпендриться. Любил подразнить девочку. Обожал продемонстрировать свой ум. Вообще, он был оригинальный тип, этот Михаил.
С Вериной семьей он – сосед по лестничной клетке – познакомился год назад, вскоре после переезда Созоновых в теперешнюю квартиру. Он просто гулял возле дома, когда новым жильцам привезли только что купленный шкаф, и вызвался помочь его тащить – совершенно неожиданно и совершенно бесплатно. «Я и не думал, что в наше время еще остались такие отзывчивые молодые люди», – говорил тем вечером папа. «Хороший, только жаль, что такой страшненький», – добавляла Верина сестра Кира, ложась спать. Сначала оказалось, что Миша живет в одном доме с Созоновыми, потом, что в одном подъезде, потом, что на одном этаже. После таких новостей помощника нельзя было не пригласить в гости. Он согласился и безо всякого стестения гонял чаи до самой темноты, на равных держась с Вериными предками и рассуждая о «феодальной формации» и «колонильном империализме». Только часа через два Вере стало понятно, что новый знакомый имеет в виду что-то из истории.
Через пару недель она узнала, что Миша живет с матерью, которая нередко уезжает в длительные командировки, оставляя его одного, охотно называет себя по отчеству – Вениаминович, любит гулять по ночам, готов прийти на помощь кому угодно, крутится во взрослых компаниях, иногда по неделе не выходит из дому и больше всего на свете увлечен исторической реконструкцией. Время от времени Мишу видели с муляжом старинного меча, один раз даже засекли в средневековом костюме. Соседи считали паренька хорошим, но странным; относились с добротой, но предпочитали держаться на расстоянии.
Почти всегда Михаил был в окружении девчонок: фехтовал с ними в парке, галантно целовал ручки, смешил и часами просиживал на веранде ближайшего детского садика в компании четырех-пяти ровестниц. «Видела, каков? – с удивлением говорила сестра. – Ушастый, рыжий и при этом ловелас! Крутит сразу с несколькими! Никогда таких не встречала! И чего в нем находят?» Вера тоже поражалась успеху соседа: поражалась до тех пор, пока Миша, как обычно сидевший с кучкой подруг, не заметил ее во дворе и не махнул рукой, приглашая присоединиться. Вера подошла, пристроилась на скамейке и вскоре разгадала загадку галантного обольстителя. Подруги говорили с ним об истории, о прежних и грядущих реконструкциях, о веселых тусовках, об общих знакомых и… своих бойфрендах. Они вели себя с ним как с девчонкой. Миша находился в женском окружении не вопреки своей неказистой внешности, а из-за нее: похоже, что девушки просто не воспринимали его как парня.
Вскоре и Вера с Кирой усвоили такую манеру. Сестра, хотя ей было уже двадцать, не гнушалась поделиться с шестнадцатилетним мальчишкой своими любовными переживаниями. «Умеет поддержать, неглупый парень, – объясняла она Вере. – Хотя страшненький. Теперь он как подружка мне». «И не обидно ему так жить?» – удивлялась про себя младшая Созонова. Но Миша, похоже, совершенно не тяготился своим положением «не-мальчика». Он гордился знанием женской психологии, покровительственным тоном намекал девчонкам, что читает их мысли, и при всякой возможности спешил известить подругу о потекшей туши или посыпавшейся штукатурке.
Грядущее поступление на исторический факультет было для Михаила вопросом решенным. И к кому же, как не к нему, было обратиться, когда из-за «дел давно минувших дней» под угрозой оказалась Верина медаль! Обожающий играть роль учителя, Миша согласился быстрее, чем его успели толком попросить. Никаких денег он, разумеется, не потребовал: «Это мне и самому полезно будет, – сказал рыжий. – Повторение – мать учения». Теперь Михаил каждый день сидел за круглым столом Вериных родителей и тренировал свои преподавательские способности.
– …Он, значит, едет, а эти стоят вдоль дороги все четверо с бомбами! Карета подъехала к первому. Девушка машет платком – мол, бросай! Первый струсил. Царь катится дальше. Она машет снова. Второй кинул бомбу. Бабах! – Вера пересказывала Михаилу не сюжет недавно увиденного боевика, а историю убийства царя Александра II. – Дым, грохот, все дела… А царь живой! Ему кричат: спасайтесь, быстро дуйте во дворец! А он: сейчас, только окажу первую помощь пострадавшим! И тут третий с бомбой подбегает… Это нам Мария Юрьевна хорошо рассказала, я с первого раза запомнила!
– Ну вот и славно. Хоть этому тебя не придется учить.
– Кстати, а за что его убили? За то, что выделил крестьянам мало земли и оставил временнообязанными? Но мог ведь и вообще не освобождать!
– Добрый слишком был, вот и убили! – ответил Миша, поморщившись. – В каком это году было?
– В тясяча восемьсот… – Вера пошарила глазами по столу в поисках подсказки, но не нашла таковой. Пришлось вспомнить самостоятельно: – восемьдесят первом!
– Молодец. А что случилось дальше?
– Дальше… На трон взошел Николай II.
– Мадемуазель! Николай в то время был моложе вас! Соображайте!
– Разве… – Вера растерялась. – Разве Николай не был сыном Александра? Он же вроде Александрович?
– Николай был сыном Александра III! – закричал Михаил, возмущенный дремучестью ученицы.
– А-а… – только и смогла ответить девушка.
Миша, довольный очередной демонстрацией своего превосходства, смягчился и решил добавить:
– Кстати, Николашка в один день с тобой родился – 18 мая. Позовешь на день рождения?
Он был доволен тем, как сумничал, ожидал благосклонности и сильно удивился, когда Вера неожиданно помрачнела.
– Не будет никакого дня рождения! И нечего об этом вспоминать! – сказала девушка.
– Ты что, Вер?..
– А что слышал. Дня рождения не будет. Мне останется пятнадцать. Навсегда. Закроем эту тему.
– Да в чем дело? Что, родители гостей звать запрещают? Быть не может! Передумают, увидишь!
– Ничего не запрещают… Предлагают и настаивают даже, чтоб звала…
– Так что случилось-то?
– Да просто… Как-то грустно… Ладно, хватит, Миш. Похоже, я устала. Завтра встретимся.
«День так себе. На химии была лабораторная, и мой придурочный сосед по парте, как всегда, выкрутил горелку до такой степени, что огонь поднялся до самого потолка. Знает, что я боюсь, и поэтому специально так делает! Пришлось отсесть от него за другую парту. Естественно, мне же за это еще и досталось от химички: почему, мол, не работаю, сижу не там, где надо, и какая же я после этого отличница! Тьфу… Скорей бы закончился этот год…
На танцах тоже облом. Пришла туда, как дурочка, а администратор сказал, что занятие перенесли на завтра. В результате потеряла целый час.
Потом занимались с Мишей. Он, как всегда, умничал и выпендривался, а я, тоже как всегда, делала вид, что злюсь и что поражена его познаниями: ему это ужасно нравится. Все шло нормально, но вдруг он зачем-то не к месту ляпнул про мой день рождения. И тут снова нахлынуло… Чуть было не расплакалась при нем. А этот болван еще и допытываться начал, что меня такое расстроило!
Мама, конечно, говорит, что всему свое время. Но не очень-то легко жить на свете, когда у всех это время уже наступило, а у меня одной еще нет! Может быть, глупо расстраиваться из-за того, что у тебя нет парня в двенадцать или тринадцать, но ведь мне уже… Не хочется даже писать эту цифру – сколько мне уже лет. Кира первый раз поцеловалась в четырнадцать с половиной. Неужели я так сильно отличаюсь от нее?! Мы же почти на одно лицо.
Иногда мне кажется, что вторые половинки есть уже у всех, а для меня никого не осталось. Еще иногда – что обнимающиеся парочки на остановках смеются надо мной, когда я поворачиваюсь к ним задом. Разве это нормально – быть одинокой в моем возрасте? Кто еще без половинки? Карасева? Так она же умственно осталая! Фатиева? У этой строгие родители, живут по своим правилам: не разрешают ей встречаться с парнями, зато выдадут замуж, как только исполнится восемнадцать… Миша – подружка всеобщая? Ну разве что он. Хотя много ли я понимаю в этих делах? Может, он только так выглядит, а на самом деле у него есть девушка, просто он это не афиширует?
Тогда получается, что одна только я…
Ладно, заканчиваю писать, а то совсем раскисну и не усну…»