«Многие думают, что страну можно покорить только силой оружия. Это глубокая ошибка. Есть раны гораздо более чувствительные, чем те, которые проливают народную кровь: это – раны, наносимые душе народной!
Душа народа заключается в его традициях, в его вековых преданиях; эти традиции являются истинными источниками народной жизни…
Как ищут деревья в лесу своими корнями плодородную почву, сплочённую из пластов давно упавших листьев, так и народ живёт теми духовными устоями, которые создались от доблести, геройства, стремлений, страданий и надежд предшествовавших поколений. В этом заключается живительная сила, которую исчезнувшие поколения выработали для поколений грядущих…
Поэтому, если хотят убить душу народа, а следовательно убить и самый народ, – стоит только разомкнуть живущее поколение с прошлым, то есть изгладить из памяти народа его предания и заветы, внушить ему презрение и ненависть к его старине; подобно тому, как достаточно подрубить у дерева корни, дающие ему для питания растительный сок, чтобы умертвить его…» /А.Селянинов/
Не сосчитать, сколько раз приходилось слышать Стеблову рассказы отцовские, душещипательные, про его деревенскую невыносимо-тяжёлую жизнь, про голод, войну и разруху. Про то, что отец хлеба не наедался досыта до 30-ти с лишним лет, с голодухи еле ноги таскал и дома и на работе, копейки вечно считал, с нищетой, сколько себя помнил, боролся, хронической усталостью и безысходностью. Что, наконец, его, безотцовщину с 11-ти лет, долго все обижали и унижали. Лошадь в колхозе – и ту не давали, когда нужно было жену, матушку Вадика, в роддом везти, когда у той начинались уже первые предродовые схватки. А когда всё же сжалились, дали – то уже поздно было: не довезла своего первенца мать, не дотерпела. И Вадик в телеге на улице так и родился: его в роддом родившимся уже привезли, мокреньким, красненьким и кричащим.
«Как ты не умер, сынок, не замёрз по дороге?! Ведь тогда февраль-месяц стоял, морозы лютые и трескучие? – всегда в этом месте с недоумением тряс головою отец, мокрые глаза растирая. – Как твоя мать на холоде не умерла с перерезанной кое-как пуповиной – тоже мокрая вся, с послеродовым кровотечением? Загадка!… И меня, как на грех, с вами не было рядом, – уже по-настоящему плача, рассказывал далее батюшка. – Председатель-еврей не отпустил, скотина безрогая: нарочно по делам куда-то услал, чтоб ему, паразиту злобному, пусто было!…»
«Конюх наш деревенский мать в город тогда повёз, одноногий дед Павел. Он и принимал в поле роды, вас обоих грязным тулупом своим прикрывал, а сам в одной холщёвой рубахе да в душегрейке старенькой до города ехал. Песни бравые распевал, как когда-то на фронте, – тебя орущего, как потом мне рассказывал, веселил. Ну и попутно поддерживал обессиленную матушку нашу… Хороший был дед, сынок, боевой и прямой! – улыбался сквозь слёзы отец, вспоминая дорогого односельчанина. – Царство ему Небесное! Он один был в нашей деревне такой – с широкой русской душой нараспашку. Герой русско-японской войны, Георгиевский кавалер, красавец и богатырь в молодости! Правду-матку, помнится, резал прямо в глаза, и никого не боялся. Даже и жида-председателя… Здорово он вам помог – молодец, душа-человек! Мы его с матерью до сих пор свечками и молитвами за роды те и тулуп поминаем…»
Когда отец вспоминал это всё: своё детство и юность голодные и безденежные, и первые семейные годы, когда он жену беременную не мог по-человечески в роддом проводить, гнилых яблок не мог ей купить за неимением средств, и у жены его молодой зубы и волосы выпадали от истощения и авитаминоза, – он неизменно плакал, ущербным и маленьким становясь, без-помощным и беззащитным. И Вадику было жалко отца, искренне жалко. Хотя и казалось порой, что родитель его переигрывает, напускает страху.
Да и матушка всякий раз шумела и махала руками на мужа: осаживала его. Говорила с неудовольствием, что хватит, дескать, тебе, родненький, плохое-то без конца вспоминать; выжили все – и слава Богу, мол! и хорошо! – чем, опять-таки, косвенно подтверждала то, что старший Стеблов у детишек своих сознательно слезу рассказами жалостливыми выбивал, что на самом-то деле всё было не так, было чуточку легче.
И “Путёвку в жизнь” Вадик несколько раз смотрел: как там пацаны без-призорные под котлами асфальтовыми ночевали, воровали каждый день с голодухи, гибли от драк, болезней и поножовщины. Бедствовали, короче, горе горькое мыкали. Но, переживая за Жигана отчаянного и чумазого Мустафу, всё равно малолетний Стеблов к ним как героям сказочным относился, а не как к реальным персонажам прошлого, к тому же – совсем недалёкого. Тяжело было представить ему, юнцу, росшему в относительном достатке и сытости, что когда-то у них было такое, такая ужасная жизнь: без-призорщина, голод и грязь, отсутствие родителей, дома и денег, и надёжного светлого будущего. И понять его было можно.
Проведший детство и отрочество, а потом и мятежную юность в золотую пору последней русской мировой Державы под названием СССР – в правление Леонида Ильича Брежнева, человека добрейшего и гуманнейшего, миротворца великого и строителя, кого трудолюбивые русские люди будут долго ещё вспоминать за советское райское время, – подросток Стеблов и помыслить не мог, что в их по-настоящему великой и замечательной стране кто-то мог жить по-другому: нищенствовать, бедствовать и голодать, умирать от отчаяния и безысходности. Это не укладывалось в голове – настолько вокруг (1960-1970 годы) всё выглядело кондово, мощно и справедливо, весело, сытно и правильно. Казалось: так было всегда. Так есть и так вечно будет…
Да и как иначе, скажите, мог думать и рассуждать на досуге добропорядочный советский гражданин, патриот своей Родины? – если к границам Советского Союза враги и на пушечный выстрел подойти боялись. При виде пограничных полосатых столбов с могучим советским гербом наверху у них у всех поджилки тряслись и “заячья болезнь” начиналась. Им с неизбежностью прокладки и памперсы требовались с таблетками закрепительными и успокоительными. Никакое передовое оружие их не спасало от диареи и трусости, не прибавляло сил… И враги разбегались прочь, не помышляя о нападении.
В 1970-х и 80-х годах поэтому в СССР про войну забыли. Казалось – что навсегда. Какая война при такой-то силище государственной и единении?! с кем?! Всех бы заткнули за пояс, на куски порвали играючи! – хоть западных наших соседей, хоть восточных… Даже и хвалёные и могучие Соединённые штаты Америки справедливо опасались нас, что с очевидностью и продемонстрировал известный “Карибский кризис”.
И внутри страны также всё было добротно и крепко; тихо, спокойно и сытно, что главное. Какой мог быть голод и холод при таком-то порядке и изобилии, какие нищие с без-призорниками?! откуда?! Разве ж позволили б детям при Брежневе под котлами грязными спать, бродяжничать, резать друг друга, пьянствовать и глупостями заниматься. Тут же в детдом отправили бы, приобщили к учёбе, к труду, к сытой правильной жизни. На то и существовала власть – советская, справедливая и народная, – чтобы заботиться обо всех, и каждого гражданина страны делать добрее, честнее, счастливее.
Женщин-рожениц государство на руках носило в 1970-ые и 80-ые годы, на каждом партийном съезде их славило за их самоотверженный труд по производству и воспитанию молодого поколения, будущих строителей коммунизма, каждом собрании, орден “Мать-героиня” ввело трёх степеней с немалыми денежно-компенсационными выплатами, а потом ещё и орден “Материнской славы”. К услугам матерей было всё: забота, почёт и внимание, добротные женские консультации и роддома, новые комбинаты питания, детсады и ясли, и железные четырёхколёсные “кони” вдобавок Скорой медицинской помощи, готовые примчаться на дом в любую точку страны и любую минуту, оперативно и грамотно вмешаться в процесс, помочь разродиться молодой маме. Это тебе не телега с лошадью и грязный полуистлевший тулуп, или иные какие проблемы. При Брежневе молодожёнам уже не надо было перед кем-то там кланяться и лебезить, неприятных случайностей опасаться. Любись себе на здоровье, а потом рожай, не ленись – и о плохом не думай. А уж государство поможет тебе поднять своих чадушек на ноги…
С таким пониманием Вадик и рос, любил свою Родину, к счастью стремился, которого с каждым днём становилось всё больше и больше, словно деревьев в тайге, чему здоровье его богатырское и дружная семья способствовали. Но более всего – их могучее советское государство, конечно же, открывшее перед ним двери всех секций, клубов и школ, институтов и университетов самых главных и самых престижных, включая сюда и Московский, без замедленья, взяток и проволочек, без ежемесячной платы, тем более, позволившее все свои способности многочисленные реализовать, все наличествующие таланты. Стеблов нёсся вперёд как ласточка молодая, судьбу ухватив под уздцы, был человеком страшно счастливым, страшно!… Пока не грянула “перестройка” в середине 1980-х годов и не зашаталось, не рухнуло всё, чем он жил и дышал с малолетства, к чему подспудно готовился…
Вот когда он отчётливо вспомнил и по-новому, по-взрослому уже оценил трагедию погибших на фронте обоих дедов своих и раскулаченных ещё раньше прадедов, когда рассказы отцовские, слёзные, ему уже не казались сказкой. Очутившись на обочине жизни в 40 неполных лет – без цели и денег, и работы фактически, запаниковав и занервничав в наступившем хаосе и бардаке, что с неизбежностью принесла с собой хвалёная “западная демократия”, как-то сразу ослабнув, обезволив и растерявшись, и все свои знания потом и кровью добытые позабыв, – он, быстро поседевший и постаревший, почувствовал, к немалому ужасу, что пришла и его очередь испить с горькой интернациональной отравой чашу, что и его поколение не оставил в покое Господь. Как до этого – поколение отца, поколения дедов и прадедов…
Пик горбачёвской перестройки, конец 1980-х годов, Стеблову выпало встретить и пережить на самом взлёте, можно сказать, его самостоятельной послеуниверситетской жизни, будучи 30-летним уверенным в себе молодым человеком, старшим научным сотрудником одного из ведущих столичных оборонных НИИ, что разрабатывал системы управления для беспилотных космических аппаратов. Разведывательного характера в основном, летавших на околоземной и геостационарной орбитах.
К тому времени он уже благополучно окончил Университет и аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию, женился в 24 года, двоих детишек завёл – сына Олега и дочку Светлану, – и около 5 лет работал в особо засекреченном институте в глубине Филёвского парка, окружённом старыми липами и высоченным бетонным забором с колючей проволокой наверху. Забор и “колючку” усиливала вооружённая охрана и сверхнадёжная проходная почти как на “зоне” (через которую на территорию даже и милицию не пропускали без надобности и разрешения руководства), обязательная сигнализация и видеокамеры по периметру. “Ящиками” такие НИИ тогда называли для маскировки тематики, что вели свою родословную от знаменитых сталинских “шарашек”, где и ковалась оборонная мощь страны: космическая и ракетно-ядерная.
Его холостые товарищи-аспиранты, защитившиеся и “остепенённые” вместе с ним, пошли математику преподавать в различные вузы Москвы, или же в академический институт им. Стеклова (МИАН) устроились мэнээсами – чтобы иметь свободного времени побольше и продолжать заниматься наукой, писать там докторские. Звали с собой и Вадима, – но он отказался идти на грошовые вольные заработки. Ему нужно было кормить и содержать семью, к которой он с каждым днём всё сильней и сильней привязывался, которой в итоге жизнь свою посвятил – семье, а не математике, где он выдохся и иссяк после написания кандидатской, достигнув творческого предела.
А в “ящике”, куда он устроился, платили приличные деньги. Даже и в сравнение со средними заработками по Москве. Тем паче – с заработками его свободолюбивых и пока что неженатых друзей-преподавателей, за которые, правда, нужно было “пахать” от звонка до звонка по восемь часов в день, забыв про личное время и про науку.
Он и “пахал”, не унывал: он к работе, к труду был с малолетства приученный. Зато в 33 года он уже имел собственную 3-комнатную кооперативную квартиру в Москве, купленную на заработанные в стройотряде и оборонном институте деньги; имел автомобиль “Жигули” первой модели, который им с братом родители подарили. И, что самое-то главное, что было важнее квартиры и “Жигулей”, – он был абсолютно уверен в завтрашнем дне: знал, что никогда не закроют их институт, и не останется он без работы и без зарплаты. Это было так упоительно сладко, поверьте, – такую перспективу жизненную и творческую осознавать, с без-конечностью отождествлявшуюся, с без-смертием, – это удесятеряло силы.
Стеблов был счастлив и горд в этот короткий период времени, и очень доволен собой… Ну и страной, соответственно, что создавала ему, молодому учёному, все условия – да какие! Думай только, изобретай – не ленись, трудись самоотверженно, честно и качественно; и потом получай за работу добротную, высокоинтеллектуальную, на укрепление стратегической оборонной мощи СССР направленную, подобающие советскому полувоенному специалисту-теоретику деньги. Хорошие деньги, повторимся, очень хорошие, на которые можно было и в столице безбедно жить, которыми можно было гордиться. Вектора развития страны и Стеблова в те годы в точности совпадали, и от этого ему было работать вдвойне, а то и втройне приятно. Как приятно, к примеру, в лодке по течению и по ветру плыть – и окружающей красотой любоваться.
Он жил и работал весело и легко – как в детстве далёком, как в отрочестве, – домой приносил получки огромные, строил с женой и детьми на будущее широкомасштабные планы, которое, будущее понимай, ему виделось до “перестройки” исключительно в розово-голубом цвете, в мажоре. Здоровье недюжинное и красный диплом МГУ, глашатай обширных знаний, многократно усиливали те радужные видения-перспективы, ежедневно подпитывали и подтверждали их – что так оно всё и будет…
Но в марте 1985 года румяный краснобай М.С.Горбачёв взял в руки рычаги власти в стране, новый партийный Генсек – этакий чистоплюй и милашка, сталинский антипод или карикатура, шут гороховый и баламут, жалкая пародия на Вождя, великого лидера великого же государства.
И огромную Державу советскую, социалистическую, не подвластную никаким катаклизмам и завихрениям, как наивно думалось её жителям, тем более – разрушению и распаду, Державу вдруг начало лихорадить, шатать и трясти. Как лихорадит и трясёт, к примеру, старый и давно устоявшийся муравейник от всунутой в него лихими людьми палки. В СССР на официальном уровне были провозглашены “перестройка” и “новое мышление” вперемешку с “демократией”, “гласностью” и “оздоровлением”. А если по-русски и по-простому – была провозглашена “новая”, “свободная и демократическая, жизнь”. Взамен жизни старой – советской, “опостылевшей” и “несвободной”.
Брежневу, если кто помнит ещё, не забыл, в последние годы правления было тяжело говорить из-за проблем со здоровьем, с зубами, в частности: выступал он редко поэтому, только на съездах и пленумах. Про недееспособных Андропова и Черненко лучше и не вспоминать: те на своих постах и не работали-то толком, въехав в Кремль фактическими инвалидами. За них работали их соратники и помощники, пока они оба на больничных койках под капельницами валялись и под себя ходили – прислуживавшим медсёстрам жизнь портили.
А вот для молодого и ретивого Горбачёва выйти на публику и почесать языком половину рабочего дня было всё равно что на пляже позагорать или свежего мёду выпить, – было удовольствием и потехою. Говорил он с первого выхода в свет со всеми культурно, вежливо и с достоинством, долго и много везде говорил, народ свой доверчивый, по живому слову, живому общению истосковавшийся, неустанными монологами зомбировал и завораживал, в себя влюблял. Вот, мол, каков я удалец-молодец – и умный, и красивый, и знающий, образованный по самое некуда, кандидат наук, историк, правовед и философ, и всё такое. Не чета стоявшим до меня неучам-маразматикам, олухам Царя Небесного, у большинства из которых были лишь техникумы за плечами, ФЗО, рабфаки и партшколы; от которых-де было мало толку поэтому – только понты одни. Слушайте, мол, меня, люди добрые, верьте мне, смело идите за мной как за Иваном Сусаниным: я, как-никак, МГУ закончил, учёный юрист по специальности, во многих сложных вопросах большой дока – больше меня в Союзе нет. По определению, что называется.
Ну и давай часов пять-шесть без остановки и продыху лопотать-велеречить перед толпой на улице или собрании, партийном пленуме или очередном съезде – везде. И всё об одном и том же: о “демократии”, “плюрализме мнений” и “правах человека”, “духовном раскрепощении” и “переоценке ценностей”, “свободе” и “диктатуре” с “тоталитаризмом”, чем они отличаются друг от дуга, об “уникальности человеческой личности”. Да мало ли о чём ещё выходил и вещал товарищ – всего и не упомнишь, не перечтёшь, не передашь потомкам, как того хочется.
Советским избалованным брежневским райским правлением людям с высоких партийных трибун и на встречах уличных им, златоустом из Ставрополя, изо дня в день, из месяца в месяц настойчиво стало внушаться, что они-де перво-наперво были теперь обязаны – именно так! – в корне поменять свои взгляды на жизнь, на страну, на её историю и руководителей… И на соседние европейские государства, конечно же, что с запада окружают нас, которые, на его просвещённый взгляд, совсем не такие уж скверные, хищные и свирепые, как нам-де 70-т лет внушалось. Разбить стереотипы прошлого, короче, и снять идеологическую пелену с глаз одураченного и оболганного населения – вот-де задача задач и главная цель “перестройки” и “гласности”! Без чего не будет в Советском Союзе ни демократии, ни свободы, ни нормальной жизни! – вообще ничего! Именно и только так тогда Генеральным секретарём вопрос ставился! – безапелляционно, радикально и недвусмысленно! И он, историк, философ и юрист Горбачёв, “политик милостью Божией”, народу в этом поможет…
Ну и началась после этого знаменитая, лихая и разудалая горбачёвская либеральная свистопляска вперемешку с реформами, что так насмешила мир, длилась семь лет по времени и кончилась катастрофой, как хорошо известно, – крушением СССР!… А может, и праздником! – как знать?! Для большинства православных русских людей итоговой волей, свободой и праздником, не смотря ни на что. Не смотря на циничный и подлый обман со стороны центральной московской власти, кровь, унижения и слёзы; и даже на очередное тотальное разграбление материальных, природных, научно-технических и культурных богатств, огромные территориальные и людские потери, финансовые и золотовалютные издержки?!…
И, тем не менее, до этого ведь было как?! – до Горбачёва то есть: если кто помнит, опять-таки, те пред’перестроечные времена и мысли авторские поддержит и подтвердит. До этого людям чуть ли ни с первого класса рассказывали (и они те рассказы-внушения родительские и учительские как пионерскую клятву помнили, как комсомольский и партийный устав), что живут-де они в самом лучшем и самом большом государстве – Союзе Советских Социалистических Республик. Величайшей мировой Державе по факту, площади и цифрам, из руин сотворённой В.И.Лениным и И.В.Сталиным после Революции и Гражданской войны и основанной на безусловных принципах социального равенства и справедливости. Чего в России прежде целых 300 лет не было, не наблюдалось – со времён порабощения Западом Московского Царства в 1613 году через марионеточную Династию Романовых, – и о чём православные русские люди так долго и страстно мечтали; ради чего, собственно, и поддержали всем сердцем и всей душой Великий Октябрь Семнадцатого и грандиозное социалистическое строительство, за что, наконец, воевали и слагали головы на фронтах Великой Отечественной войны. И это всё – тоже факты.
Оба они поэтому, Ленин и Сталин, справедливо и обоснованно провозглашались партией и правительством гениями всех времён и народов, титанами, богами земными, перед которыми все остальные деятели мировые, как нынешние, так и прошлые, – пигмеи презренные и ничтожества. Или детишки малые, несмышлёные, если уж совсем аккуратно и мягко про остальных сказать, не боясь никого напрячь и обидеть… И для большинства народонаселения СССР это историко-идеологическое утверждение было очевидной и безусловной истиной, которая сомнению не подлежала и не подвергалась! Ни сомнению, ни обсуждению! Зачем?! чего обсуждать-то, действительно?! – когда и так было всё ясно всем! И обледенелым чукчам, и жителям Средней Азии, и народам Кавказа и Закавказья.
Советские граждане 1970-х – 80-х годов в основной массе своей были искренне и от души благодарны и Владимиру Ильичу, и Иосифу Виссарионовичу за воссозданную и оставленную им в наследство величайшую и хорошо отлаженную страну. И очень гордились тем, что в их государстве могучем и непобедимом без-платная медицина, образование и жильё, копеечный хлеб, вода, электричество, газ и уголь. А все недра, леса и поля, все заводы и фабрики – общенародные. Что отсутствует безработица и биржа труда, кризисы политические, экономические и социальные; как и всякие там зерновые, промышленные и банковские турбулентности с завихрениями, с внезапными обвалами и взлётами цен – потому что мы не зависим от кабальной мировой экономики и биржевых спекулянтов, что безраздельно правят там бал, на колебаниях цен наживаются.
Нет, у нас всё было не так: у нас существовал план, а не дикий западный рынок с его непредсказуемостью и депрессиями, неподъёмными ценами на продукты питания, лекарства и жильё, и свободной рабочей силой. Миллионами безработных сиречь, а по сути – элементарных бомжей, изгоев общества, лузеров, что являются следствием постоянного обанкрочивания и перепроизводства.
А ещё советские люди верили и гордились, что они – хозяева своей страны, где каждый каждому друг, товарищ и брат, вне зависимости от национальности, цвета кожи и вероисповедания. В отличие от хищного и злобного Запада, опять-таки, от Северной Америки той же с её Ку-Клукс-Кланом и расовым расслоением и угнетением, где люди живут по звериным фашистским законам, по сути, и где их не интересует ничто, кроме самих себя, доллара и наживы.
Там, на Западе, учили всех в школе, техникуме и институте, готовы поработить и закабалить весь мир ради собственной выгоды и комфорта, что цивилизацией у них зовётся, словно в насмешку; готовы всех до единого изничтожить и истребить, кто мешает им сладко жить, крепко спать, собственную волю навязывать повсеместно. И Великая Отечественная война 1941-45 годов, обрушившаяся на советское государство и с великим трудом и потерями выигранная, – это убедительно показала: кто на самом-то деле есть кто, и кто чего хочет в действительности, кто что думает.
Поэтому-то они, хвалёные европейцы и американцы, – враги всех советских людей – самые главные и давнишние, заклятые и коварные! – от которых следует ожидать всего, любой провокации, подлости и вероломства; против которых нужно всеми силами и ресурсами обороняться, имеющимися в наличии, на пушечный выстрел к границам собственным не подпускать; тем паче – к разуму, науке и культуре, душам… Ибо цивилизация, основанная на безжалостно-безпощадной эксплуатации и ограблении других и возведённом в культ эгоизме, дьявольской гордыне и себялюбии, долго не продержится, не проживёт. Она чахнет и гниёт на корню – и пусть себе догнивает к лешему. От неё, прокажённой и проклятой, подальше-де надо держаться: нам, добропорядочным русским людям, ни с Америкой, ни с Западом не по пути…
Так думали в СССР при Сталине и при Брежневе, да и при троцкисте-Хрущёве том же (хотя Н.С.Хрущёв – это особая тема). Такое внушали народу партия и правительство всё предвоенное и послевоенное время при помощи радио с телевидением, различных журналов, фильмов, газет. Стеблов это помнил отлично – те партийно-правительственные публичные проповеди и наставления, был абсолютно согласен с ними, всем сердцем поддерживал их, детям своим их внушал регулярно. Они были истинной правдой, по сути, истинной: руководителей ленинско-сталинского государства здесь особенно-то не в чем было и упрекнуть. Которых в этом активно поддерживали и литература с искусством в лице своих лучших представителей – писателей, режиссеров, художников с музыкантами, – патриотов-велико-державников от рождения…
Но вот пришёл Горбачёв – “большая-пребольшая умница”, повторимся, лапочка и чудодей! И народу стали внушать обратное его нукеры – диаметрально-противоположное фактически, лживое и заезженное. Да ещё и примитивное и крамольное, плюс ко всему, враждебное и взрывоопасное, что уже слышалось прежде не раз и не два из уст далёких предшественников Михаила Сергеевича: князя Курбского того же и первых Романовых, декабристов, Бакунина, Герцена и Чернышевского, Нечаева, Плеханова и Кропоткина, Милюкова, Керенского и Троцкого, и многих-многих других “радетелей за народное дело”, – и всегда приводило к трагедии и разрухе, неизбежному следствию ликвидации государства, тотальному обнищанию и бедствию.
И ведь опять привело – в который уж раз по счёту! – теперь уже в 1990-е годы. Потому что пропагандисты и агитаторы Горбачёвские, жидомасоны всех уровней и степеней, работали по до мелочей и деталей отлаженным в былые времена программам и схемам, приносившим отличные результаты их разработчикам, помноженные на богатые дивиденды. Понимай: заставляли доверчивых русских людей терять собственный разум и веру, вверяться антинародным трибунам бездумно и безоговорочно – и начинать под их руководством торить изъезженные стёжки-дорожки по переустройству российского общества по европейскому образцу. И при этом неизменно, с гарантией наступать на старые, почерневшие от времени “грабли”, что больно били по лбам, так что искры из глаз сыпались, опустошали народные карманы и кошельки, – но ума и опыта, увы, массам не прибавляли…
Так, со дня прихода Горбачёва в Кремль они, его лукавые помощники-идеологи с А.Н.Яковлевым во главе, получив полную свободу действий от партии и правительства по перестройке общественного сознания на “современный цивилизованный лад”, принялись усердно рассказывать-разъяснять разбуженному в политическом смысле народу, что Держава наша советская есть-де наиотвратительнейшее дерьмо, “империя зла и насилия”, “тюрьма народов и кабала”, “душительница свободы, правды, прогресса” (как и Московия времён Ивана IV Грозного, на их “просвещённый” взгляд, да и Держава Романовых та же до Февраля Семнадцатого). И никакой справедливости, прав человека, счастья, тем более, в ней, Советской России, и в помине нет – потому что построена она была, якобы, на крови, слезах и горе людском двумя отъявленнейшими “громилами” и “шарлатанами”, “тиранами”, “безбожниками” и “палачами” – Лениным со Сталиным, понимай, – “демонами в человечьем обличии”, которых и людьми-то назвать нельзя, которых-де непонятно как и земля-то наша носила. Ведь ничего, кроме ужаса, голода и страданий, они народу, дескать, не дали, не принесли, увы, по причине своей природной никчёмности и пустоты, кровожадности и садизма.
––
*) Доказательством чему и раньше и теперь якобы служит знаменитый “Архипелаг ГУЛАГ” А.И.Солженицына – “Библия” всех российских перестроечников-реформаторов, этакий заострённо-пропагандистский псевдо-литературный шедевр и, одновременно, ярчайший образчик либерального глумливого Агитпропа. А по сути – примитивная и пошлая книжица-страшилка, задуманная на Западе задолго до самого автора как некий универсальный идеологический молот-топор, который призван был в перспективе изнутри разрушить Советский Союз, сознание и душу народа изгадить и испоганить, выбить из-под ног народонаселения почву. Что, собственно, и случилось, увы.
Значит, Солженицына кормили и поили, и раскручивали не зря западные спецслужбы. Он своё подлое дело сделал.
И его “Архипелаг…” всё ещё в чести и приносит пользу: уже, вон, и в среднюю школу пробрался по личной указке самого президента Путина, горячего поклонника Александра Исаевича и ельцинского протеже, прошедшего кагэбэшную выучку и подготовку. Им, “Архипелагом”, всё ещё пытаются заслонить – и небезуспешно – современные российские либеральные идеологи, пришедшие к власти в августе 1991-го, ленинско-сталинский подвиг величайшего государственного социалистического строительства. Надолго ли их ещё хватит – дурить народу мозги, идиотов из русского люда делать?! Когда же “Архипелаг”, как и жвачка западная, всем до чёртиков надоест?!…
––
Поэтому-то народ советский, якобы одураченный и обманутый за 70-т последних лет, но чести и совести не утративший, должен-де (по внушениям Яковлева и его команды) дружно начать обоих их ненавидеть и проклинать. Построенную же ими Державу “тоталитарную” и “кровососущую” до основанья опять разрушить: в пыль, в труху превратить, в пустыню. И возвести на её месте новую, по западному образцу: образцу какой-нибудь Англии или Америки, – где всё честно, чётко и гладко (Яковлев так считал, а за ним – Горбачёв), сытно, тепло и светло, празднично и весело. И где людишки тамошние этакими земными ангелами живут, ездят на “мерседесах” и джипах по миру, барствуют, наслаждаются, золотистое пиво каждый день пьют с душистыми свиными сардельками и гамбургерами – и зла никому не желают. Упаси Бог! Тем более, нам, одурманенным русским людям, которых-де они и жалеют и любят, уму-разуму, демократии задарма хотят научить вкупе с другими дурнями из Азии и Африки, и Латинской Америки, на истинный путь нас наставить: и англичане с американцами, и немцы с французами, все…
Народу рассказывалось и внушалось всё то, одним словом, что было старо как мир, что говорилось, повторим, до этого тысячи раз, набило оскомину и обрыдло думающим образованным людям своим кретинизмом и дебилизмом, и примитивной пошлостью. Но что, тем не менее, давало отличные результаты из века в век по тотальному разрушению и закабаленью России, и потому давно уже превратилось в российской революционной и антинациональной среде в некие универсальные заклинания-мантры, в идеальные символы и идеологические клише для промывания мозгов, зомбирования и политического разогрева. С непременным последующим превращением одураченных и возбуждённых народных масс в агрессивно-послушное стадо сначала, а потом – и в стихию огненную, лава-образную, способную разгромить и спалить что угодно по указке вождей. В том числе – и собственную страну, их благодетельницу, охранительницу и кормилицу…
Подобными антироссийскими проповедями по поводу уже и “советской империи зла” запестрели тогда страницы большинства союзных толстых журналов и выходящих миллионными тиражами газет. И наиболее гнусными и оголтелыми из них, наиболее выдающимися по своей изощрённой лживости, цинизму и лицемерию были журнал “Огонёк”, несомненно, Виталия Коротича и газета “Московский комсомолец” Павла Гусева – два омерзительно-тошнотворных “рупора перестройки”, самых подлых, пошлых и гадких из всех, самых грязных и мерзких, самых вонючих, главные редактора которых были отъявленными антисоветчиками и анти-националистами, жизнь положившими, по примеру дедов и отцов, на борьбу с “великодержавным русским шовинизмом”.
Не сосчитать, не измерить, не осознать, сколько они помоев и грязи вылили на страну, скольких прекрасных и честных людей, молодых и старых, образованных и не очень, этой зловонной газетно-журнальной жижей запачкали и задурили, с толку сбили. Но больше, но сильнее всего досталось от них Ленину и Сталину, безусловно! Двух этих выдающихся деятелей, лидеров большевистской партии в первые и самые тяжелейшие годы, там полоскали печатными помоями каждый день в течение нескольких лет – так они оба были рвавшимся к власти мировым финансовым воротилам до тошноты, до болей головных враждебны и ненавистны! Все их семейные тайны “выведали” и “раскрыли” борзые пронырливые писаки, все недостатки со слабостями, все “кашли” и “чихи”. Уже чуть ли ни в штаны к каждому из них забрались и всё там с увеличительным стеклом рассмотрели: кто был обрезанный, а кто нет; кто из них двоих был еврей, а кто – шабесгой-полукровок. И заставили читателей вместе с ними, похабниками бессовестными и помоешниками, весь этот кошмарный ужас читать, брезгливо плеваться сквозь зубы и морщиться.
А уж про ленинско-сталинскую партийную и государственную работу и говорить не приходиться: всю её буквально по полочкам разложили с первого и до последнего дня сопливые столичные журналисты с двумя извилинами в башке и жидо-масонским поверхностным образованием – и ничего там кроме фатальных и катастрофических “ошибок” вперемешку с репрессиями не нашли, кроме жажды власти, крови и подлости. Представляете?!
После чего читателям было объявлено с радостью, с некой ребяческой гордостью даже, замешанной на полном невежестве и незнании, кретинизме собственном и слабоумии, что ничего другого там и не было, дескать, да и быть не могло по причине умственной отсталости и Владимира Ильича, и Иосифа Виссарионовича! Вот ведь до чего додумались-дописались в итоге газетно-журнальные борзописцы, “убогие по уму и по сердцу”, к чему подвели честной православный люд! Измерили своими блошиными мерками двух Великанов, сравняли Великанов с собой – и раструбили об этом на всю страну: вот, мол, какие мы удальцы-молодцы, как на бумаге ловко с ними расправились. Да руководи мы тогда государством, дескать, – в СССР всё по-другому было бы! Тихо, спокойно и благостно – как в раю! Молочные реки текли бы повсюду в кисельных берегах. А на заборах вместо галок и голубей жирные индюки сидели.
И обожранные академики-обществоведы, завсегдатаи общественно-политических телепрограмм, редакций самых крутых и издательств, и масонских клубов, лауреаты всех мыслимых и немыслимых наград и премий, как и маститые сочинители и публицисты из элитарного и высокооплачиваемого “Нового мира”, дружно трезвонили и строчили про то же самое, ничем не отличаясь, по сути, от глупеньких бульварных газетных писак, вторя им в унисон, соревнуясь в хуле и чернении героической советской эпохи с ними… Что только подтверждало “огоньковско-московско-комсомольский” бред, придавало ему вид правды и общественный вес и силу.
Только анатоль-ивановская “Молодая гвардия”, викуловско-куняевский “Наш современник”, да прохановская газета “День” как могли сопротивлялись тотальной разнузданной лжи, пытаясь хоть как-то отстоять и защитить советское славное прошлое, одурманенным демократической пропагандой людям на происходящее глаза открыть, бесстрашно высказаться-прокричать со своих страниц, что перестроечные горбачёвские бесы в очередной раз пытаются до основания разрушить страну, а добропорядочных русских граждан бессовестно унизить и обобрать! Но разве ж справиться было им втроём с такой многотиражной махиной…
Не удивительно, в свете всего изложенного, что доверчивый советский народ, малообразованный и политически-неискушённый в основной своей массе, а то и вовсе дикий, тяжёлой ежедневной работой измученный и придавленный, социальной и бытовой неустроенностью, да ещё и начальством запуганный и забитый до невозможности, партийными директивами и указами, привыкший полностью верить всегда партии и правительству, и печатному столичному слову, – народ был шокирован, обескуражен, с толку и веры сбит подобными газетно-журнальными публикациями-“откровениями”, разносившимися быстрее молнии по городам и весям Союза, добиравшимися до самых отдалённых уголков страны и переворачивавшими там всё с ног на голову в смысле мировоззрения и полит-пристрастий… И через какое-то время, к концу 1980-х годов, наивные советские люди, оболваненные пропагандой, стали действительно сомневаться и в строе советском, родном, и в его легендарных руководителях, на портреты которых ещё недавно они с великой гордостью и надеждой смотрели, тихо радовались и молились, в светлое будущее безоговорочно верили. А к Западу, наоборот, люди стали напряжённо присматриваться и прислушиваться. И гадать: а там-то, мол, как? сравнить бы! съездить бы! поучиться бы!…
На это-то и была рассчитана оголтелая травля легендарного советского прошлого через электронные и печатные СМИ и ежедневная пропагандистская истерия: лишить сознание и души людей ленинско-сталинского идеологического фундамента. А вместе с ним – веры, надежды, радости и света душевного, тихого земного счастья, покоя, комфорта, любви; сбить их, к Богу, к правде стремившихся, с намеченного пути, с духовных идеалов и ориентиров; заставить сомневаться сначала, а после – негодовать и беситься, ненавидеть советскую Родину, собственную героическую Историю и вождей. Чтобы перетянуть их, одураченных и взбесившихся, на свою вражью сторону – и сделать убеждёнными и яростными противниками властей, потенциальными хулителями и разрушителями собственного государства.
И неожиданностью это не стало, опять-таки, для опытных и знающих, политически-просвещённых и искушённых людей, знакомых с историей захвата власти и закулисными полит-технологиями. Ведь безпардонно-лживую и подлую травлю-методу эту, чудодейственный её рецепт “огоньковским” и “московско-комсомольским” писакам их идеологический предшественник и наставник Добролюбов ещё завещал в XIX веке.
«Нам следует группировать факты русской жизни, – прозорливо напутствовал он их со страниц своих сочинений (из письма к С.Т.Славутинскому, русскому писателю-народнику). -…Надо вызывать читателей на внимание к тому, что их окружает, надо колоть глаза всякими мерзостями, преследовать, мучить, не давать отдыху – для того, чтобы противно стало читателю всё это царство грязи, чтобы он, задетый за живое, вскочил и с азартом вымолвил: “да что же, дескать, эта за каторга: лучше пропадай моя душонка, а жить в этом омуте я не хочу больше”…»
Сей разрушительный завет Добролюбова и исполняли в точности советские прикормленные журналисты тех лихих перестроечных лет – молодые, нахальные, глупые, но ужасно высокомерные и борзые от вседозволенности и рукоплесканий, и гонораров космических, необъятных, что сыпались на них как из рога изобилия и из гос’казны, и из разных зарубежных фондов. Они-то и доводили народ до бешенства, до белого коленья, что называется, заражали души и нервы людские очередной долговыводимой проказой – такой же реальной и страшной, как и проказа телесная, – изо дня в день «расстреливая из приземистых крепостей толстых журналов и газетных зловонных траншей все самые талантливые явления русской духовной жизни»…
И вот, по прошествии нескольких лет, уже кипит и пенится вся страна, до краёв накаченная взрывоопасным политическим порохом. Никто не работает в институтах и министерствах, многочисленных конторах и учреждениях, где в основном советская интеллигенция обитала, – все только очередную “историческую сенсацию” обсуждают, очередной печатный “шедевр” какого-нибудь рыжего или картавого борзописца: спорят, кричат, горячатся, правду-матку хотят найти, единую и неделимую.
В курилки было зайти нельзя – там шум стоял как в пивной или в цеху кузнечном. Сквозь дым сигаретный было лиц не узреть – только один рёв и слышался.
«Погляди, что пишут-то, а! что Сталин, подлец, вытворял! – кричал, к примеру, какой-нибудь молодой и горячий еврей-инженер, тряся перед носом коллег свежим номером купленного в киоске журнала, который он перед тем от начала и до конца уже успел проштудировать на рабочем месте (это вместо того, чтобы думать и изобретать). – Всё сделал, собака, паскудина, сволочь, чтобы Великую Отечественную войну проиграть, весь цвет доблестной Красной Армии перед войною вычистил. Вот мерзавец! подлец! негодяй! Повесить надо было его за такие вещи, иуду!…»
Помнится, в первые дни перестройки вечно куда-то спешащий Вадим поневоле задерживался в курилке, болезненно слушал весь этот досужий вздор и даже пробовал было защищать поначалу несправедливо оболганного Генералиссимуса.
«Сталин, он что, самоубийцею был, да? – скажи вот ты мне на милость, – маньяком полупомешанным? – обращался он к пылкому сослуживцу-еврею, ещё не зная и не догадываясь, что тот – еврей; всё это потом уже выяснилось доподлинно, когда власть в стране поменялась, и быть евреем стало, элементарно, выгодно. – Ведь проигрыш в той войне, пойми ты, чудак, означал бы лично его, как руководителя государства и человека, немедленную гибель. Его бы участь Адольфа Гитлера ожидала, то есть быстрая и позорная смерть. И это – в лучшем случае… Сталин про это знал, разумеется, – и делал всё возможное и невозможное, чтобы этого не случилось, чтобы личной трагедии избежать. И инстинкт самосохранения ему правильные решения и ходы подсказывал, правильные приказы и постановления. А может – и Сам Господь!… И то, что этого не случилось, в итоге: проигрыша и позорной смерти его, – и в 1945-ом победа наша была, неоспоримая и безоговорочная, – всё это именно о том говорит, что делал-то он, наш Верховный Главнокомандующий Сталин, всё очень и очень правильно, “как доктор ему прописал”. И “пятую колонну” перед войной он абсолютно правильно вычистил из Вооружённых сил, из партии и правительства, дальновидно на Колыму отправил от греха подальше после известного заговора Тухачевского – всех этих беспутных и подлых троцкистов, зиновьевцев и бухаринцев, революционеров сугубых и ярых, откровенных саботажников и вредителей по преимуществу, кровожадных маньяков и упырей, ничего не умевших по сути, как только заговоры плести да давить и резать людей ради “светлого и счастливого будущего”. Народу нашему и ему самому это было только на руку и на пользу. Потому что с предателями и саботажниками, и заговорщиками потенциальными за спиной мы бы точно ту войну проиграли. В этом нечего даже и сомневаться. Вспомни 1905 год, 1917-ый. Русско-японскую войну, Первую мировую. Уж сколько про те подпольные либерально-интернациональные козни сказано и написано – не передать! А мы всё никак не поймём, не напряжём мозги; всё клюём и клюём на эту их вражью удочку – и не подавимся… Сценарий-то у мировых финансовых воротил один, запомни: сначала – изматывающая война, хорошо бы проигранная, и следом за ней – революция, или гос’переворот. Они только таким манером к власти и приходили, и будут приходить всегда. И не только, кстати сказать, у нас. Повсюду!…»
Но как только он это произносил, такую непозволительную похвалу “великому деспоту и тирану”, на него набрасывались со всех сторон разъярённые молодые евреи, сотрудники института.
«Да как ты смеешь, Вадим, такие слова говорить?! Опомнись! – со злобою кричали они, готовые растерзать Стеблова. – У меня дед от Сталина пострадал в 37-м! на Колыме загнулся!… И у меня дед сидел в это же приблизительно время, честный советский труженик, член партии с 1918-го года, революционер, коммунист со стажем!… И у меня в 37-м деда арестовали, лишили имущества и всех постов!… И у меня!… И у меня!… И у меня!…»
Их так много оказывалось тогда, всех этих ярых еврейских отпрысков-агитаторов, хулителей-ниспровергателей Сталина, а защитников и почитателей – мало, и все они тихо сидели за рабочим столом, как правило, одинокие, затравленные, разобщённые, – что Вадим только диву давался, не веря своим ушам, открывая заново для себя портреты многих своих сослуживцев, коллег по работе. Удивлённый до крайности и смущённый, он замолкал, поскорей покидал взбунтовавшуюся против него курилку; но, придя на рабочее место, долго ещё не мог успокоиться, сердце всклокоченное унять, привести в порядок угорелые мысли и чувства…
«Как же это так? – после подобных стихийных бесед всегда расстроено сокрушался он и в институте, и дома. – Что в стране и со страной происходит? – если уже даже и до Ленина со Сталиным добрались новые идеологи и пропагандисты, наших легендарных вождей и кумиров, основателей СССР! И как самых лютых врагов их перед народом выставили, отъявленных мерзавцев, предателей и злодеев! Это их-то, кому мы кланяться все должны до скончания века, благодарить, петь “осанну”! Как же после этого дальше-то будем жить – думать, любить, работать, строить счастливую светлую жизнь, космос двигать вперёд, науку советскую и культуру? С таким-то настроеньем мерзопакостным?»
Поначалу, правда, если уж быть абсолютно честным и объективным, и всё описывать точно, как тогда было, советский народ ставропольца-Горбачёва с надеждою встретил. Ещё бы: молодой, энергичный, сладкоголосый, больному и косноязычному Брежневу не чета; много ездил и говорил, много чего обещал хорошего и позитивного. Но потом, через пару-тройку годков всего, наступило разочарование вперемешку с обидой, досадою даже. Люди быстро почувствовали, что их новый Генсек – пустозвон, и хорошего от него ждать нечего.
Хорошего ничего и не было, а был бардак, балаган беспрерывный и критиканство, всеобщая непрекращающаяся говорильня и загнивание. Жизнь с каждым новым днём стремительно ухудшалась для честного советского труженика, катастрофически падала дисциплина труда; а с нею вместе – качество производимых товаров… А то, что и было ещё конкурентоспособного и качественного – гнали прямиком за рубеж, на приобретение валюты; и на поддержку наших друзей и союзников по социалистическому лагерю и Коминтерну, которых развелось что грязи в распутицу при Хрущёве сначала, а потом и при Брежневе, на всех континентах и материках.
Денег за эту помощь с них никаких не брали, или почти никаких. Зачем?! что за глупость и мелочность непозволительная для коммунистов, на солидарности трудящихся всех стран воспитанных, на взаимовыручке?! В СССР это было не принято делать в расчётах “с друзьями” – плату за поставленные товары и услуги брать. Сочли бы за моветон, за кровное оскорбление и обиду.
Да и много ли с них, оборванцев и голодранцев, взять можно было, дикарей необразованных, неумытых, умеющих только плодиться без меры и сутками сидеть и лясы точить, пить и жрать без продыху, совокупляться. Половину Африки таким вот убыточным образом содержали вместе с Азией и Латинской Америкой, себе отказывая во всём, себя до последнего истощая и обедняя.
Прагматичные Соединённые Штаты, наверное, от удивленья только буйной гривой трясли, диву даваясь на наше природное ротозейство и щедрость, и втихомолку над нами посмеивались, вероятно: давай, говорили, давай, Иван, взваливай на себя побольше всякой праздной и никчёмной рвани, корми её и пои, обустраивай. Скоро вообще, ухмылялись, без штанов останешься от доброты и простоты своей, от своих дебильных руководителей. Вот тогда-то мы, дескать, с тобой, босяком, повоюем, покажем тебе “кузькину мать”. Голыми руками тебя возьмём, без единого выстрела…
Сельское население в последние советские годы стремительно сокращалось из-за происходившего на селе бардака, упадка нравов и грошовых заработков. Люди любыми путями стремились зацепиться за город, за лёгкую городскую жизнь – и это было понятно, разумно и объяснимо, и для деревенских людей простительно: такое их массовое с родных насиженных мест дезертирство.
Города непомерно разбухали и перенаселялись от этого, и к началу 90-х годов там обитали уже миллионы здоровых трудоспособных граждан, от которых или вовсе не было никакой пользы, или она была крайне-сомнительной; но которых нужно было поить и кормить, платить высокую в сравнение с нищей деревней зарплату… Из-за подобной стихийной урбанизации, при Горбачеве катастрофической, стремительно исчезали с прилавков продукты питания и товары первой необходимости: их уже просто некому стало производить в таком огромном количестве. Мясо, масло, макаронные и крупяные изделия даже и в крупных промышленных городах людям к началу 90-х годов в магазинах уже невозможно было купить – только на рынках у спекулянтов, и втридорога. Сахар и водку из-за бездумной антиалкогольной компании, врагами России придуманной и внедрённой, сигареты те же и вовсе стали выдавать по талонам и карточкам, от которых отвыкли с войны. На страну надвигался голод… {4}
Москву захлестнули бесконечные очереди и толпы полуголодных провинциалов. Люди в столицу за сотни километров из российской глубинки ехали и выстаивали здесь в очередях часами за каждой мелочью и ерундой, даже и за хлебом тем же. Там у них уже и ерунда пропала с прилавков следом за мясом, сыром и колбасой, мылом и порошком стиральным: всё это они из Москвы мешками и тюками возили, москвичей оставляя ни с чем – с одним раздражением и недовольством. Калуга, Тула, Рязань, Брянск, Иваново, Владимир и Тверь уже только в Москве снабжались, жили за счёт Москвы; не говоря уже про огромную Московскую область, которой сам Бог повелел в Москве отираться и подъедаться, сметать с прилавков всё. Люди там не работали – так москвичам казалось, – только за продуктами ездили и ездили беспрерывно, “кисли”, потели в очередях. Государство при такой разрушительной, бездумной и бездарной политике неминуемо ждал коллапс. Советская Держава стремительно катилась в пропасть.
На фоне тотального дефицита товаров пышным цветом расцвела спекуляция, чёрный рынок. Нечистые на руку граждане, кто на дефиците сидел, работал в снабжении или торговле, в момент сколачивали себе капитал, переводили его в золото, камни, антиквариат и валюту. А потом покупали всё и всех на корню: дачи, машины, чиновников, себе и родне халявные должности в министерствах и ведомствах. Чтобы потом больше во сто крат воровать – и не бояться расплаты, возмездия.
Бесконтрольные мафиози и дельцы-прохиндеи лезли во власть, старались влиять на политику партии и правительства. Их же собственная политика была одна, непреложная и железобетонная: чем хуже стране, государству советскому – тем им, шакалам и паразитам, лучше…
И тут Ю.В.Андропова надо помянуть недобрым словом, что, будучи председателем КГБ СССР (1967-82 гг.), тайно пестовал эту жуликоватую мразь, сознательно открыл всей этой нечистоплотной и предельно циничной и ловкой шушере путь наверх, двери в самые высокие и знатные кабинеты. Где они и обосновывались вскорости на правах хозяев, куда тащили друзей и родню… Напомним, что в 1970-ые годы именно он, Андропов, “в интересах укрепления социалистической законности и порядка”, якобы, и недопущения “силовых” злоупотреблений прошлого, провёл через Политбюро решение, для многих и тогда уже спорное, в соответствии с которым полностью упразднялась проверка по линии КГБ лиц, поступающих на работу в партийные и советские органы. Вот и потекли туда аферисты, жулики и коррупционеры всех мастей обильным зловонным потоком, типы с сомнительным прошлым, тёмными, а часто и криминальными пятнами в биографии…
Но, однако ж, вернёмся к герою нашему, Вадиму Стеблову, молодому московскому учёному с первой половины 1980-х, старшему научному сотруднику крупного столичного НИИ, имевшего наивысший Всесоюзный статус. Выросший, выучившийся и возмужавший, он горбачёвское смутное время, в целом, хорошо пережил – спокойно и уверенно, без потрясений внешних. Успел даже, как уже было сказано, к началу 90-х годов, когда перестройка заканчивалась, кооперативную квартиру себе и своей семье в Строгино купить, элитном московском районе, машину на пару с братом. На родину потом на этой машине регулярно ездил, навещал там состарившихся родителей, продукты им и от них привозил: туда – колбасу и сыр; оттуда – сало, огурцы и картошку. В общем, со стороны если бы кто посмотрел, всё у него было кондово, добротно и гладко, достаток во всём царил, жизнь сытая и размеренная – правильная хорошая жизнь в труде ежедневном и праведном, любви и Боге.
В Москве, правда, стремительно увеличивались очереди в магазинах, в которые уже невозможно стало зайти от переизбытка иногородних граждан, пропадали продукты и товары с прилавков, пышным цветом расцвёл дефицит, – но и это не сильно его расстраивало, жизни не портило, не напрягало. В их институте дельцы из профкома организовали коммерческий отдел и, заключая прямые торговые договоры со столичными магазинами и складами, в целом неплохо снабжали себя и своих сотрудников продуктами первой необходимости, избавляя всех от утомительных вечерних стояний в очередях, по возможности продуктовый дефицит ликвидируя.
И у супруги Вадима, работавшей в Мосгортрансе, похожая наблюдалась картина. Больше скажем. Их коммерческий отдел функционировал даже лучше, к продуктам питания ещё и промышленные товары присовокупив: электроприборы, текстиль и обувь. Так что материальная сторона в их семье была, что называется, в полном порядке…
Одно напрягало Стеблова со второй половины 80-х – падение дисциплины труда, которое при Горбачёве становилось хроническим и тотальным. На работу пока ещё все ходили, – но по-настоящему работали единицы, в основном – одни старики, занимавшие руководящие должности и имевшие максимальные заработки. То есть люди, с которых по инерции что-то спрашивали ещё, на которых их институт и держался. Молодёжь же всё больше и больше устранялась от советских космических тем и программ, годами откровенно дурака валяла и деградировала в профессиональном плане, нивелируя знания и диплом, теряя квалификацию.
И этому никто не препятствовал, в колокола не бил, не тревожился, что к добру такое безалаберное научно-кадровое расточительство не приведёт – боком государству выйдет. Потому, наверное, что патриотов-державников наверху становилось всё меньше и меньше. Продажный и гнилой Горбачёв их принципиально рядом с собой не держал, поганой метлой гнал с постов ответственных, значимых, заменяя безродными и бездарными дельцами-космополитами, под стать себе, которым всё “до лампочки” было, “до фени”, кроме тугой мошны и наполненного до краёв корыта… А ещё потому, что её тогда становилось очень много везде – праздношатающейся образованной молодёжи, – следствие перегиба с обязательным и безплатным образованием (дневным, вечерним, заочным) и отсутствием безработицы. И, одновременно, с запретом на любую частную инициативу, предпринимательство, малый и средний бизнес: дипломированных молодых специалистов государству просто нечем становилось занять, катастрофически нечем.
И заброшенная, безхозная и безцельная молодёжь, сама того не планируя и не желая, превращалась в нахлебницу, “динамит”, паразитирующую прослойку общества, предельно озлобленную и взрывоопасную от хронической праздности и переизбытка сил, готовую взорваться в любую минуту и разнести к чёртовой матери всё. В том числе – и страну, не дающую её энергии и талантам выхода и развития…
То, как кисла и загнивала, и вырождалась при Горбачёве некогда славная советская инженерия, оставляя государство без будущего, без грамотных профессиональных кадров в первую очередь – благодарных наследников своих отцов, – можно хорошо проследить на примере стебловского предприятия. Для того, чтобы реально увидеть и оценить, что творилось тогда в стране, какая ужасающая наблюдалась картина в интеллектуальной инженерной среде вообще, и в советской космической сфере – в частности. И не клясть теперь понапрасну и всуе, как это делают упёртые зюгановцы-“патриоты”, будущих её реформаторов-разрушителей с Гайдаром и Чубайсом во главе. Людей безпринципных и наглых, действительно, циничных, двуличных, безжалостных и, наконец, завербованных Сионом под вполне определённую и очевидную цель, – но, однако же, чрезвычайно нужных смертельно больной Державе на тот конкретный период её истории. Чтобы её, Державу советскую, многострадальную, в 80-е годы сгнившую на корню, основательно встряхнуть сначала, а потом и сломать до основания, до фундамента, до голой сырой земли. Место этим погромом расчистить для нового великодержавного государственного строительства – могучего, перспективного и сверхсовременного, сверхнадёжного…
Так вот, институт, в котором выпала честь трудиться какое-то время Вадиму, был создан сразу же после Великой Отечественно войны задумками и приказами тогдашних выдающихся советских руководителей из ближайшего сталинского окружения. Назывался он первое время НИИ-885, а подчинялся Министерству радиотехнической промышленности СССР. Обычная в те времена практика конспирации и маскировки.
Основал институт Пилюгин Николай Алексеевич – легендарная личность и светлая голова, родоначальник отечественных систем автономного управления ракетными и ракетно-космическими комплексами. А ещё – один из ближайших соратников и друзей А.П.Королёва, на редких общих фотографиях неизменно сидевший от Андрея Павловича по правую руку, член легендарной королёвской «шестёрки» Главных конструкторов, пионеров-создателей ракетно-ядерного щита страны и, одновременно, покорителей глубин и просторов Вселенной.
Значение пилюгинского НИИ (с 1963 года – НИИАП, “Научно-исследовательский институт автоматики и приборостроения”) в деле становления и развития первоклассной советской ракетно-космической отрасли невозможно переоценить, – отрасли, выросшей из ничего, по сути, и потому-то так поразившей мир. Тут что ни скажи и ни напиши, и какую итоговую оценку ни выстави, даже самую запредельную и умопомрачительную, – всё будет точно и правильно, всё к месту: наворотили соратники Николая Алексеевича и он сам и вправду много чего передового и значимого, на чём до сих пор российский космос и держится. И долго будет ещё держаться. Это факт! За что государство щедро и по праву награждало их, молодых советских учёных и инженеров-ракетчиков, престижными премиями и орденами, квартирами, дачами, званиями академическими. Ну и зарплатами заоблачными, воистину космическими в сравнение с остальными тружениками страны: деньги на первопроходцев-пилюгинцев и королёвцев сыпались как из рога изобилия из государственных закромов. В материальном плане сотрудники института затруднений не знали даже и в голодные послевоенные годы, как и в удовлетворении разных бытовых просьб и нужд.
А где деньги большие крутятся, там, это уж как водится, как некий непременный довесок к любому новому начинанию, обильно плодятся и подъедаются и блатные – многочисленные родственники, знакомые и друзья – лишние, пустые люди, человеческие отбросы, по существу, от которых нет никого прока в науке и на производстве по причине полной бездарности и никчёмности, но которые, тем не менее, хотят есть и пить наравне со всеми, кто что-то реально делает, думает и творит, на ком институты, КБ и заводские цеха в основном и держатся. И при этом при всём, ужами пролезая в хлебные места и на большие оклады, они, пустышки, бездари и блатата, откровенно саботируют порученную работу, ведут самый паразитический образ жизни, разгульный, хищнический и пустой, – сидят у производителей-тружеников на шее, словом, и прекрасно себя в своей вольной и праздной жизни чувствуют. И заставить их в поте лица добывать кусок хлеба, как учит Господь, нельзя: никому ещё этого не удавалось, кроме Иосифа Сталина… За что его и демонизировали теперь, да ещё и кровью густо обмазали: такие вот трутни и захребетники, и проныры безсовестные и ославили, выпачкали дерьмом, которым нужны исключительно хаос, разложение и бардаки. Они только в бардаках и грязи вольготно и безбедно живут – здравствуют и размножаются.
Это дело понятное и знакомое, и естественное, что хуже и подлее всего. Всегда было так, есть и так будет, что “на одного с сошкой придётся семеро с ложкой”. Увы! И кто-то будет вкалывать до упаду и седьмого пота, “пахать” от зори до зори, мучиться и переживать за порученную работу – и при этом жить впроголодь, в бараках и при свечах. А его праведными трудами будут обильно питаться-пользоваться другие – безсовестные, пустые и глупые, никчёмные и праздные, главное, но с железной хваткой как у волков, с лужёными глотками и стальными желудками. Ведь паразиты – они даже и на клеточном уровне водятся и плодятся, в крови человеческой в виде белых телец. А почему и зачем они там? – Бог весть. Ответов на подобные каверзные вопросы нет, и в скором времени не предвидится. Не стоит, поэтому, и голову себе ломать: такова уж природа человеческая…
Вот и пилюгинский институт (в 1980-е годы НПО уже) со временем двуногими и человекоподобными паразитами наводнился – друзьями, родственниками и детьми первых советских ракетно-космических гениев и творцов-фанатиков. И чем дальше, тем их там становилось больше и больше: многим хотелось к “питательному космическому пирогу” всеми правдами и неправдами пристроиться-присосаться и урвать для себя кусок… Отчего НИИАП количественно пух и разрастался как на дрожжах: сначала занимал одну-единственную площадку возле метро «Калужская», и был несказанно рад и доволен этим; потом рядом построил себе другую на щедро выделяемые государством средства; потом – третью… А под конец ещё и Филиал себе Николай Алексеевич, академик и дважды Герой, отгрохал на крутом берегу Москвы-реки на окраине Филёвского парка, четвёртую по счёту площадку: следствие пилюгинской гигантомании, кичливости и безпредельной славы, неограниченных его возможностей, – которая создавалась уже исключительно для блатных по сути в райском столичном месте, в которой институту не было уже нужды. Там люди годами баклуши били, просиживали штаны: загорали в рабочее время, купались в Москве-реке, книги запоем читали, кроссворды отгадывали, любились в подсобках и на чердаках, подчиняясь инстинкту, – валяли дурака, короче, за государственный счёт. Да ещё и слыли в кругу знакомых и родных большими деятелями-оборонщиками…
В 1978 году, правда, на Филиал приходит работать директором Лапыгин Владимир Лаврентьевич, первый пилюгинский “зам” по науке и последний космический мастодонт из того королёвского славного поколения великанов! Академик, прирождённый новатор и умница, Герой Социалистического труда. Приходит – и наводит на предприятии “шороху”, что называется. Со своею командой он четыре года одержимо трудится над важнейшим правительственным заказом – разрабатывает систему управления для вывода спутника-шпиона на геостационарную орбиту Земли (ГСО); самоотверженно сутками “пашет” сам, и заставляет “пахать” филиальских ошалевших от скуки бездельников.
К весне 1982 года работа была в целом выполнена, и выполнена успешно. Главный конструктор заказа Лапыгин справедливо торжествует со своими друзьями-соратниками, празднует заслуженную победу… А в августе того же года умирает престарелый Пилюгин и освобождает место Генерального конструктора и директора НИИАПа, которое по праву и занимает Владимир Лаврентьевич. Место – которого он долго ждал.
Осенью того же 1982 года он переезжает в главное здание на Калужскую (первая площадка) и в течение двух лет переводит туда с Филей всех, кто работал под его началом последние 4 года и хоть чем-то себя проявил, показал себя хоть на что-то способным. Лапыгину позарез были нужны в главном здании преданные и трудоспособные кадры: впереди его ждал “Буран”…
Филиал же после этого опустел. И его нужно было бы закрывать, если уж по совести и по чести, по-государственному всё делать. Или же консервировать на неопределённое время, предварительно оставшихся инженеров и техников на улицу выбросив, – за ненадобностью. Ведь там остались сидеть, небо даром коптить и продолжать дурака валять или пилюгинские выжившие из ума старпёры, патологические интриганы, трутни и стукачи, дешёвка, гниль человеческая, мечтавшие и пёкшиеся об одном – как бы в тепле и светле всем им дожить до пенсии; или же молодые бездари, чьи-то племянники, внуки, сынки, от которых хорошего нечего было ждать по причине их патологической лени и умственной неполноценности… {5}
Но Филиал не закрыли и не законсервировали руководители соответствующих министерств и ведомств, курировавших НИИАП, – время было не то. Золотое текло тогда советско-брежневское время, повторим, когда партийные бонзы не делали резких шагов, и отсутствовала безработица. А об научных и инженерных кадрах пеклись ещё, и на улицу их, как паршивых котят, не вышвыривали.
Да и непонятно было, по правде сказать, что с институтом после закрытия делать, с огромным зданием филиальским и подсобными помещениями? кому и для чего это всё отдавать? под какие проекты и руководство? Это были вопросы глобальные, структурные, политико-экономические, которые никому тогда не хотелось решать: при состарившемся, больном и стремительно деградировавшем после 1975-го года Брежневе они в принципе были неразрешимыми… А так, сидели там люди тихонечко попками, в носу ковырялись – ну и пусть-де себе дальше сидят, здание охраняют, – решили большие и важные дяди где-то там “наверху”, в ЦК и правительстве. Им, обленившимся руководителям партии и министерств, это только на руку было…
Итак, полупустой Филиал НИИАПа не закрыли после 1984 года, когда оттуда все специалисты ушли, а остались исключительно одни лишь лодыри, неучи и дебилы. Но это было лишь полбеды: государственных денег это не много стоило. Значительно большая беда заключалась в том, что в него, Филиал, назначенные Лапыгиным руководители стали стремительно набирать новые кадры: и по распределению молодых специалистов, которых обязательно надо было куда-то трудоустраивать по закону, и блатных, у которых тут продолжали “трудиться” родственники. Работы никакой не было, представляете, и не предвиделось в обозримом будущем, – а люди всё пребывали и пребывали, до отказа заполняя собой институт, требуя себе кусок хлеба с маслом.
Как раз в это-то переходное время туда на работу пришёл и Вадим Стеблов, на высокие заработки старшего научного сотрудника, которому также нечего было делать в течение нескольких лет, который был на работе человек абсолютно лишний.
Но деньги ему регулярно платили, как и всем остальным, шальные нетрудовые деньги, которые ему порою стыдно было и получать, трудом и потом не подкреплённые…
Во второй половине 1980-х, при Горбачёве уже, институт, наконец, получил госзаказ: Филиалу было поручено разработать систему управления для запуска и полёта научно-исследовательского космического аппарата к одному из двух спутников Марса – к Фобосу. Да ещё и чтобы построенный в ОКБ им.Лавочкина аппарат, подлетев на минимально-возможное расстояние, автоматически спустился на эту планету, забрал её грунт при помощи марсохода и доставил его потом обратно на Землю – для изучения.
И такую-то архисложную его, спускаемого аппарата, работу инженерам Филиала требовалось смоделировать и рассчитать до мельчайших погрешностей и деталей, включая сюда и различные нештатные ситуации. И потом те посекундные расчёты заложить в память бортовой цифровой вычислительной машины (БЦВМ) в виде бортовых программ. Которые ему, аппарату, должны были бы давать команды на протяжении всего перелёта, руководить и управлять им в качестве искусственного интеллекта. Под данную “марсианскую экспедицию” были выделены колоссальные по тем временам деньги; огромные научные и производственные ресурсы подключены к работе; задействованы десятки смежных НИИ и заводов…
Казалось бы: сотрудники Филиала, особенно молодые и борзые, которых набрали достаточно уже к концу 80-х годов, должны были бы прыгать от радости от такой масштабной и уникальной в творческом плане правительственной задачи, “ура” каждый день кричать с бросанием вверх всего, что попадётся под руку. Ибо где ещё, как не здесь, реализовывать свой научно-исследовательский потенциал и амбиции, проявлять себя как большому учёному и инженеру, творцу-разработчику систем управления и связи для межпланетных космических экспедиций, заявлять о себе на весь мир как о первопроходце и знатоке космоса. На оборонных, сугубо закрытых заказах, на которых гриф “сов.секретно” обычно стоял, у сотрудников института подобной возможности не было в принципе: возможности саморекламы…
Радость в душах у сослуживцев Стеблова поначалу и правда присутствовала – но не долго. Ибо достаточно быстро выяснилось, что эта работа их грандиозная была особенно-то никому не нужна – руководителям государства, в первую очередь. И дали они её им исключительно с целью освоения денежных средств, тогда ещё бывших в казне, с целью навара и прибытка личного, – безотносительно результата, как говорится, которого никто не требовал и не ждал, которого поэтому и не случилось.
Старожилы НИИ с грустью рассказывали Вадиму на “марсианском проекте”, уже остро чувствуя, к чему дело идёт, к какому краху и позору великому, что при Лапыгине у них всё совсем по-другому было, когда разрабатывался и сдавался военным знаменитый “330-ый заказ”. Вот-де когда работа кипела и спорилась, сотрудникам в радость и в гордость была; когда чувствовалось по всему, что их труд героический, коллективный необходим, что он будет государством и народом востребован. Замминистра среднего машиностроения, уверяли они, у них прямо-таки дневал и ночевал в институте на протяжении долгого времени, своим высоким присутствием воодушевлял и подстёгивал всех. И попутно оперативно решал любые возникавшие в процессе работы проблемы, регулярным бесплатным питанием всех обеспечивал, подарками ценными, премиями.
Потому-то тот “заказ” и удался на славу, с грустью заканчивали они невесёлые свои рассказы в курилках, и добавляли с гордостью плохо скрываемой, что основные параметры вывода спутника на геостационар так-де и остались непревзойдёнными, что было истинной правдой…
А вот с Фобосом было уже не так: всё диаметрально-противоположно было. И новоиспечённый старший научный сотрудник Стеблов являлся тому прямым и очевидным свидетелем. Никаких представителей из министерств на Филиале никто уже и в глаза не видел за несколько “марсианских” лет: им было уже лень, наверное, от кресел задницы оторвать и куда-то там с проверкою съездить. Все они обленились и ошалавили в силу возраста до неприличия, махнули на работу рукой. Жили по принципу: ещё один день тихо и мирно прошёл – и слава Богу!
Потому-то и никакого ажиотажа на предприятии не наблюдалось, восторженной трудовой лихорадки. Только один Генеральный В.Л.Лапыгин к ним иногда заезжал – для проформы: чтобы навести страху и местный народец встряхнуть – взглядом, окриком грозным, обещанием лишить премии. Но после его отъезда всё опять утихало и успокаивалось, входило в привычную неспешную колею, столь здешним “труженикам” милую и желанную… Со стороны же правительства, повторим, наблюдалось полное равнодушие и отстранённость от дел, что порождало анархию, апатию и бардак внутри коллектива, день ото дня углублявшийся и разраставшийся, как эпидемия поражавший все поры НИИ, все его живительные клапаны и сосуды.
Поэтому-то и погубили в итоге спутник за здорово живёшь, подчистую провалив марсианскую экспедицию. А огромные средства и труд десятков заводов страны безнаказанно пульнули на ветер…
В народе ведь правильно говорят, что “рыба, она с головы тухнет”. Гнилой, коррумпированный Горбачёв, пустобрёх, павлин и тусовщик, которому деньги шальные, левые, ещё со Ставрополя глаза застили, заражал тогда казнокрадством и взяточничеством всю страну. И в первую очередь, безусловно, – своё кремлёвское окружение, которое вслед за ним тихой сапой принялось карманы собственные набивать, золото и бриллианты скупать, картины, валюту. И делало это охотно, с душой, ничем не брезгуя абсолютно и совершенно никого не боясь, не озираясь по сторонам как раньше, подчинённых своих не стесняясь… А про работу кремлёвские партийные бонзы уже не думали – совсем. Поэтому всё под уклон и катилось до начала 90-х годов, до конца вырабатывая промышленный сталинский потенциал, могучую сталинскую инерцию.
Наплевательское настроение партийных руководителей государства передавалось руководителям министерств и ведомств. От них – руководителям институтов, Филиала того же. Ну а дальше уже подчинённым переходило: начальникам отделений, отделов и секторов, научным сотрудникам и инженерам, техникам и лаборантам, – с которых дисциплины труда было уже сложно спрашивать, стопроцентной отдачи и полного напряжения сил.
“Каков поп – таков и приход” – гласит народная пословица. И если партийный Генсек – мерзавец и баламут, жулик и прохвост бессовестный, – то и народ становился точно такой. А как ему быть другим, как?! – подумайте и скажите, ответьте по совести, люди…
То, что заказанный спутник до Фобоса не долетит, что его угробят на полдороги, тогда, в конце 1980-х, становилось уже ясно всем – и руководству Филиала, и рядовым сотрудникам. Поэтому-то никто из них и не напрягался особенно, жилы из себя не тянул. Хотя поначалу и делал вид, что работает, что старается.
“Старики” институтские, правда, обрадовались новой теме, дружно ухватились за неё в надежде хоть что-то себе перед пенсионным уходом урвать в плане материально-денежном. Понимай: преследовали исключительно меркантильные интересы… А уж чем та “фобосно-марсианская эпопея” закончится? и закончится ли вообще? – их это мало интересовало. Они своё отнервничали, отпереживали, отбарабанили в прежние годы, и им давно уже всё было до лампочки, до балды! Всем им требовалось на покой, на заслуженный отдых – по-хорошему если, по государственному!…
Молодёжь же как ездила в колхозы и на овощебазы круглый год, так и продолжала ездить; а ещё в ДНД продолжала регулярно дежурить ходить, за продуктовыми заказами в служебное время по магазинам мотаться, или ещё куда. Общественных, “левых” дел невпроворот было.
И никто её от этого не освобождал, не пытался целиком приобщить к работе по Фобосу; а все остальные, не умственные дела и проблемы, не творческие, прикрыть, к науке, к космосу не относящиеся… А всё потому, что молодёжь на предприятии была не нужна, абсолютно! “Старики”, боясь конкуренции, старались её к инженерному делу особенно-то не подпускать, про запас накопленные знания и алгоритмы космические держали. Логика у них простая была, но железная: вот на пенсию, дескать, когда уйдём, тогда и забирайте всё и рулите-командуйте тут, как хотите, пожалуйста. А пока отдыхайте давайте, сил набирайтесь, опыта – и в наши дела не лезьте, хлеб не отбирайте наш. Мы, дескать, сытно и сладко ещё и сами покушаем: мы любим, привыкли к этому, сладко есть и пить.…
Стеблова подобное положение дел здорово тогда угнетало, такая пагубная в их трудовом коллективе практика и политика: не на то он настраивался, когда приходил сюда, совсем не то ему, мехматовскому аспиранту ещё, обещали его начальники на распределении. Да и деньжищи немереные, трудовые на ветер пулять, к чему с очевидностью дело шло, было ему, патриоту страны, совсем даже не по сердцу…
Поэтому-то он всё больше и больше к работе своей холодел и морально чах, как, кстати сказать, и многие другие молодые сотрудники… Он видел, как даже и самые совестливые, самые честные и трудолюбивые из них, стариковской ежедневной плотной опекой совсем измордованные и затёртые, не выдерживали и отчаянно плевали на всё, бессильно опускали руки; после чего бросали думать самостоятельно, изобретать, и работали уже из-под палки, от случая к случаю, за здорово живёшь получая зарплату, премии и надбавки. А чтобы долгое рабочее время хоть как-то убить, только и делали, что читали газеты с журналами прямо на рабочих местах, в курилках часами прочитанное обсуждали, на лестничных клетках, при этом дружно партию и правительство матеря, а в целом – и всю советскую прогнившую государственную систему.
К началу 90-х годов, когда работы по Фобосу в целом подходили к концу, и Филиалу опять светило надолго остаться без тем и дел инженерных, праведных, а значит – и без будущего, их коллективно-трудовое разложение многократно усилилось, приобретя воистину “космические” масштабы. Женщины, что сидели в комнате со Стебловым, ошалев от скуки и от безделья, ещё лучшую придумали себе потеху, чем мужики: стали борщи на рабочем месте варить, жарить и парить котлеты с картошкой, рыбу – чтобы не ходить в столовую. Принесут, бывало, припасы из дома, посидят, скучающие, до десяти-одиннадцати часов, посплетничают, губки свои обветренные подкрасят – и потом за кухарство с жаром хватаются, за стряпню, которая им многократно ближе надоедливых программ и формул была, милей и родней инженерии.
Начальство знало про это, естественно, нюхом чуяло ежедневно, проходя мимо стеклянных лабораторных дверей, доносившийся оттуда чесночно-перцово-лавровый запах, – но молчало, с горластыми бабами не связывалось. Свяжешься – только настроение себе испортишь и лишних шишек набьёшь. А положения всё равно не выправишь, не наладишь дисциплину труда. Разгневанные бабы скажут: «работу давай, тогда и дисциплину требуй». А какая работа при таком бардаке и всеобщей государственной неразберихе и расхлябанности!…
И получалось, в итоге, что в многолюдных институтских комнатах уже сидеть и думать было нельзя из-за пряных аппетитных запахов, что окутывали тебя с головой, из-за шума и смеха не прекращавшегося, ежеминутного топота и грохота. При всём желании невозможно было работать умственно, к новым заказам готовиться, а старые – изучать, мастерства и опыта набираться, книги читать мудрёные по автоматике и баллистике, по механике космических перелётов. Мужикам-инженерам, сидевшим с бабами вперемешку, поневоле нужно было либо в курилки переезжать – подальше от дымящихся на соседних столах сковородок, чайников и кастрюль, что они в общей массе и делали, по полдня недовольно с сигаретами там просиживая, “лихое время” пережидая; либо вообще в коридоры или подсобные помещения выселяться, с прицелом на скорое увольнение и на то, чтобы однажды к чёрту грёбаный Филиал послать со всеми его насельниками-дармоедами – и душой отдохнуть, успокоиться…
Разложение коснулось и морального облика многих сотрудников. Особенно, опять-таки, молодых, которые от скуки и от избытка сил стали безбожно грешить-развратничать на рабочем месте, крутить шуры-муры прилюдно, не обращая внимания на окружающих и пересуды коллег, на семьи свои и детишек маленьких.
Ну ладно там мужики, пареньки молодые, горячие, вечно “голодные” и озорные. Им-то, что называется, сам Бог повелел полигамными и любвеобильными быть, этакими “бычками-производителями”. Для них, понятное дело, необременительные “служебные шашни” зачастую лишь сладким развлечением были, дополнительным адреналином в кровь, ухарством бесшабашным, бравадой, “выпуском пара”, “охотой” – и беременностью и родами не заканчивались. Удивительно здесь было другое: что и девушки в этом пикантном распутном деле не отставали от них, хранительницы очага и чести, блюстительницы нравственности и порядка.
Стеблову крайне интересно и поучительно было наблюдать со стороны, как и они, замужние и приличные дамы, едва-едва выйдя из декретного отпуска, к примеру, и от утомительных родов едва оправившись и отдышавшись, посидев с молодыми парнями рядом в замкнутом помещении с месячишко, со стороны понаблюдав-полюбовавшись на них, от их молодой красоты и энергии возбудившись, – как и они не выдерживали бурного наплыва чувств. И, поддавшись взаимным влечениям и симпатиям, разбуженной похоти, страсти, теряли контроль над собой – и головы. После чего пускались во все тяжкие, как в таких случаях говорят: ежедневно начинали мотаться по подвалам и чердакам и тереться-слюнявиться там с удалыми женатыми сослуживцами, бурлящей кровью наполненных, жизнью и семенем, начинали романы вовсю крутить, да ещё какие романы! Приходили оттуда под вечер дурные, помятые, красные, а то и вовсе беременные. Отчего рушились семьи их, разыгрывались нешуточные обоюдоострые драмы…
И никого это особенно не шокировало, не удивляло: всё это становилось в порядке вещей на их научно-исследовательском предприятии. Удивляли как раз уже те, кто этим распутством не занимался по какой-то причине и против целомудренной заповеди не восставал, кто был верен порядку с традициями, добродетельному уставу…
А ещё в институте стебловском, равно как и во всех остальных советских конторах закрытого и открытого типа, пошла тогда мода на разные праздники и банкеты в рабочее время, которые следовали один за другим, и которым конца и края не было видно. Отмечать как-то так незаметно, но дружно принялись на рабочем месте всё: дни рождения, праздники, именины с крестинами, больничные и выздоровления, удачные пуски на Байконуре или, наоборот, неудачные. Коллективные пьянки с застольями к концу 80-х годов становились бичом в их институтской среде, которые как болото затягивали и напоминали «пир во время чумы», прекрасно описанный Пушкиным…
Аскету и трезвеннику Стеблову, домоседу, тихоне и трудоголику, привыкшему со школьной скамьи за письменным столом в тишине сидеть и безпрерывно что-то решать и думать, видевшему в этом скромном сидении своё призвание и предназначение, свой перед Господом долг, – Стеблову всё это жутко не нравилось, жутко! здорово портило молодую жизнь его и словно сажей чернило душу. Больше скажем: это было противно до тошноты и ежедневного скверного настроения – такие порядки и нравы фривольные, производственные, такой бардак, терзавшие нервы и психику его посильнее любой клеветы и проказы…
И когда закончились силы терпеть окружающий балаган, он начал прятаться от людей по библиотекам и тёмным углам, институтским подсобкам и техническим комнатам, где ему можно было бы хоть как-то сосредоточиться и подумать, от всеобщего шума хоть чуточку отдохнуть и прийти в себя, нервы расшатанные успокоить. Где, сидя как мышка тихо, он часто шептал под нос потрескавшимися губами: «Куда я попал, дурачок! куда попал! в какую клоаку вонючую!… Э-э-эх! Сталина бы на них на всех, распоясавшихся и развратных: чтобы пришёл опять, грозно так кулаком по столу стукнул – и всех заставил работать как раньше, по строгим правилам жить, строгому распорядку. А лучше бы выгнал на улицу к чёртовой матери всех здешних лодырей и паразитов, а институт закрыл. Кому он, такой гнилой институт, нужен-то? какой от него прок, кроме одних убытков?… И куда придём с таким бардаком? до чего докатимся? Ужас! Ужас!…»
Его, молодого и знающего старшего научного сотрудника с огромным окладом и премиями, на рабочем месте уже невозможно было найти: отдачи от него, как учёного, и раньше-то особо не перенапрягавшегося, с начала 90-х годов не было уже ни грамма.
––
*) Представляете себе положение и атмосферу у них, степень падения и разложения советской научной элиты. В СССР в последние перед развалом годы прозябали без дела и цели тысячи, миллионы инженеров и конструкторов, младших и старших научных сотрудников, от которых на практике было мало толку, если он вообще был. Государство при такой бездарной и безответственной политике само себя фактически гробило и разоряло, приводило к трагическому концу, к собственному своему краху. А американцы этому только способствовали, ускоряли процесс своими подлостями и каверзами, формированием “пятой колонны”. Но не более того, – ибо во всём виноваты были мы сами и только сами.
Поэтому-то наши неистовые и патентованные «патриоты» американцев теперь совершенно напрасно демонизируют, приписывая им абсолютно весь негатив, делая их этакими всесильными и всемогущими разрушителями, чуть ли не земными богами даже. Каковыми они, конечно же, в реальности не являются. Куда им?! Кишка тонка!…
––
Руководство отдела становилось им недовольно, постоянно от них скрывавшимся. Назревал серьёзный конфликт. Ибо сидеть и бездельничать с газетой или кроссвордом в руках, в курилке сутками языком трепать про “тиранов” Ленина со Сталиным, всем там мозолить глаза и уши своим ежедневным присутствием – это сколько угодно и на здоровье, как говориться, это пожалуйста, Вадим Сергеевич! Это не возбранялось, было естественно и нормально тогда, было в порядке вещей. Потому что это все у них делали, и к этому все привыкли.
А вот пропадать на весь день безследно и чем-то тайным сидеть-заниматься в тёмных укромных углах, душу свою в чистоте держать, от пересудов и пьянок спасаться, от катастрофически-разлагавшегося коллектива, переполненного праздными товарищами и подругами, сходившими от безделья и скуки с ума, вынужденно становившимися греховодниками, – нет, это было и недопустимо, и непозволительно, и через чур. Потому что попахивало крамолой и дерзким вызовом обществу!
Всё это было очень похоже на то, если коротко, как если бы против течения в одиночку пробовать плыть, быть этаким белым пушистым голубем в чёрной вороньей стае, или же новым Печориным…
На Стеблова стали косо смотреть – и товарищи, и начальство. Возникли проблемы с зарплатой и премиями, карьерным ростом.
Поэтому-то в начале 1990-х годов, когда уже не было сил терпеть хронические служебные неудобства, и когда гниение и разложение горбачёвские достигли своей кульминации в их оборонном НИИ, своего итогового предела, – он, вконец измученный и издёрганный, и отвергнутый коллективом, оставил свой институт. Написал заявление на расчёт и уволился с чистой совестью, ни с кем не простившись, не поблагодарив за знакомство: пошёл торговать жвачкой…
Но это было уже потом, когда работы по “марсианскому заказу” худо ли, бедно закончились, и нечего стало делать. Совсем. А до этого проблемы со службой и дурные предчувствия с настроением Вадиму во второй половине 1980-х помогала переживать политика и бурная жизнь страны, что кипела и пенилась через край как взбаламученное вино шампанское, и к себе помимо воли притягивала как скандал, или хорошая дворовая байка.
Телевидение с радио, периодическая печать работали тогда на полную мощь, разнося по городам и весям СССР ежедневные новости из Кремля: назначения, отставки, проекты. Даже и прямые репортажи со съездов народных избранников решили на всю страну транслировать руководители телеканалов, которые (съезды) интересовали обывателя значительно больше, чем знаменитые «Семнадцать мгновений весны» или триумфальные выступления хоккейной сборной. Граждане не успевали за всем уследить: голова обывательская от горбачёвских прожектов-новин как дрожжевое тесто пухла…
При Горбачеве же в Москве начали активно продавать повсюду множество новых диковинных книг по истории и философии, литературе той же дореволюционных забытых авторов. Книги были редкими и чрезвычайно ценными в основной массе своей, крайне-поучительными и интересными, несущими Знание, Мысли, Идеи великие и Прозрения наших выдающихся предков из до-Октябрьских “мрачных” времён, касавшиеся Судьбы России – прошлой, настоящей и будущей. В советские годы они были строго-настрого запрещены по идеологическим соображениям, не издавались ни разу, не упоминались в прессе и на ЦТ как и вообще всё дореволюционное – “буржуазное” и “классово-чуждое”, “антинаучное” и “антинародное”, “отжившее” и “пустое”. Причём, это не только Андрея Дикого касалось, М.О.Меньшикова, В.В.Шульгина или А.С.Шмакова с их антисемитским писательским пафосом, – но и В.В.Розанова или И.А.Ильина. Уж их-то, казалось бы, за что третировали и травили?! Они антисемитами не были. Во всяком случае – на словах. А Розанова под конец жизни и вовсе можно было бы смело отнести к убеждённым юдофилам.
Но и Розанова, и Ильина запрещали. Как и многих-многих других прозорливых и мудрых авторов, что пытались людям глаза и разум открыть, сделать их умными и “зрячими”, морально и духовно стойкими, не подверженными вражьим чарам, как и пошлой агитации и пропаганде, рассчитанной на дурачков-простачков. Поэтому-то об их существовании даже и широко-образованные москвичи в большинстве своём ничего не знали, не слышали, не подозревали к стыду своему. Приобретённые, они становились откровением для думающих и ищущих людей, этаким “лучиком света в тёмном советском царстве”. И, одновременно, надеждой на светлое пост-советское будущее…
Стеблов здесь исключением не был, понятное дело, да и не мог быть – в силу характера своего и природных наклонностей. Жадному до знаний и Света, до Истины, и ему всё новое и запрещённое непременно хотелось купить и прочесть, понять, запомнить, законспектировать по всегдашней своей привычке. Он очумело носился по магазинам словно наскипидаренный, половину зарплаты на книги переводил под недовольное ворчание супруги. Приносил их стопками домой, часто – украдкой, и заставлял книжными новинками все углы и шкафы своей новой столичной квартиры. А потом, уединившись, читал их запоем дома и на работе, шалел от прочитанного и умнел, прозревал как слепой котёнок.
Как и в любом деле, были и здесь свои тонкости и нюансы, свои “минусы” – если так можно выразиться. Ибо много продавалось в магазинах и на лотках хлама ненужного, второсортного, уводящего читателя не туда, не на те, так сказать, “стёжки-дорожки”, не на державно-патриотические; да ещё и деньги напрасно сосущего, время и силы, который, книжный хлам – понимай, он не скоро выучился сортировать и браковать. Однако же – с Божией помощью – всё-таки выучился.
Но были и по-настоящему ценные книги, этакие печатные шедевры-откровения, за которые было сил и денег не жаль, за которые он, наверное, всё бы отдал – до последней копейки.
И первой в этом безценном ряду была, помнится, «Народная монархия» Ивана Лукьяновича Солоневича. Великая книжка, которую Вадим долго потом таскал на работу в портфеле вместе с бумагами “марсианскими”, с технической документацией, истрепал и зачитал до дыр, целые главы наизусть почти выучил и законспектировал.
Так он когда-то только «Евгения Онегина» и «Героя нашего времени» читал и учил, гоголевского «Тараса Бульбу», «Поднятую целину» и «Тихий Дон» Шолохова – с такой же точно душевной страстью, азартом, болью сердечной и радостью, и напряжённым вниманием… И так же потом до смерти и с «Народной монархией» не расставался. Потому что эта книжица – понял он – к нашей новейшей истории надёжный шифр, без которого там абсолютно ничего не понятно…
Второю в этом знатном ряду – по времени покупки, не по значению, – стала «Россия и Европа» Николая Яковлевича Данилевского («будущая настольная книга всех русских» – по мнению Достоевского) – фундаментальный историко-философский труд, в котором мужественно, глубоко и умно, и очень талантливо, главное, с многочисленными примерами и экскурсами в прошлое, описаны геополитика и мировая раскладка противоборствующих на континенте сил. Подробно описаны ключевые вехи во взаимоотношении России со своими европейскими и азиатскими соседями за последние тысячу лет. И, что особенно ценно и важно, предложен собственный великодержавный путь, по которому и должна идти наша страна, чтобы не исчезнуть, остаться в Истории.
––
*) Мы, русские, – рефреном проходит через всю книгу магистральная авторская мысль – духовная аристократия мира, существующая в противовес аристократии биржевой, аристократии спекулятивно-финансовой.
“Удел России, – пророчески писал о своей любимой стране Николай Яковлевич, могилу которого в Крыму большевики укатали асфальтом – в назидание всем честным историкам, – удел счастливый: для увеличения своего могущества ей приходится не покорять, не угнетать, как всем представителям силы, жившим доселе на нашей земле: Македонии, Риму, арабам, монголам, государствам германо-романского мира, – а освобождать и восстанавливать; и в этом дивном, едва ли не единственном совпадении нравственных побуждений и обязанностей с политическою выгодою и необходимостью нельзя не видеть залога исполнения её великих судеб, если только мир наш не жалкое сцепление случайностей, а отражение высшего разума, правды и благости”…
––
Потом Вадим в редакцию «Нашего Современника» зачастил на Цветной бульвар, где в книжной лавке у С.Ю.Куняева 13-томник Бориса Башилова приобрёл, его знаменитую «Историю русского масонства». Книгу запретную во все времена и великую (как и «Протоколы Сионских Мудрецов» или «Мein Камpf» те же, «По закону исторического Возмездия» В.И.Большакова, «Спор о Сионе» Д.Рида, «Геноцид» А.З.Романенко), которая также его потрясла, на многое глаза открыла, удачно дополнила Солоневича с Данилевским.
Чуть позже он в редакцию журнала «Москва» к Л.И.Бородину стал регулярно ездить за Ивановым В.Ф., Катковым, Черняевым, Меньшиковым и Тихомировым, сочинения которых, опять-таки, он, не отрываясь, читал, массу нового для себя узнавая, полезного и бесценного.
А уж когда он на «Книгу Велеса» случайно набрёл в Союзе писателей России на Комсомольском проспекте, чудесно открывшую ему, именно так, “подводную часть айсберга” многострадальной русской истории – огромный Древний Мир дохристианской Святой Руси, усиленно интернационалом от русских людей скрываемый, – тогда он и вовсе готов был петь и плясать от радости и от счастья. И милую книжицу эту потом как зеницу ока хранил, строго-настрого запретив жене и детишкам её кому-нибудь давать почитать, выносить из дома. Она сделалась для него на всю жизнь одной из главных духовных святынь! Равно как и «Славяно-Арийские Веды», и книги Н.В.Левашова, купленные уже в 2000-е годы, то есть гораздо позже…
А ведь там, в книжной лавке Союза писателей, ещё и множество продавалось разных журналов державно-патриотической ориентации, брошюр и газет, до краёв набитых историческими разоблачениями и сенсациями, свежей оперативной хроникой, которые тоже необходимо было в обязательном порядке читать и запоминать, а многое даже и конспектировать. Такая работа духовная, титаническая, не позволяла ему уж очень сильно хандрить; она отвлекала от мыслей чёрных, проблем на службе…
А ещё во второй половине 80-х в московской околокремлёвской тусовке появилось много новых ярких персон, что замелькали на телевидении и на радио как саранча или назойливая реклама западная. И, будучи крикливыми и самонадеянными до бесстыдства, они как магниты притягивали к себе внимание обывателей-москвичей, будоражили кровь и нервы.
Младореформаторы, помнится, появились словно из-под земли во главе с Явлинским, Гайдаром, Чубайсом, Авеном, Фёдоровым, Задорновым и другими – самоуверенные, наглые, сытые типы с высокомерной ухмылкой на устах, которых масс-медиа дружно объявили на всю страну этакими “величайшими экономистами” и “знатоками”, “учёными” с большой буквы, “прогрессистами-государственниками”. Где и когда они, достаточно молодые ещё граждане, сопляки по сути и сосунки, смогли себе заслужить такие громкие титулы великанов и гениев, и, главное, чем, какой-такой доселе невиданной трудовой деятельностью, проектами всесоюзными, сногсшибательными, широкомасштабными задумками и свершениями, которые можно б было увидеть и оценить, и самому, так сказать, убедиться? – народу не объясняли и не показывали. Зачем? Всё это он, невежда и простофиля, должен был принимать как данность – как солнце красное над головой или Куранты на Спасской башне. Или как элементы новой идеологии, религии даже, что насаждалась сверху.
Слова «известный экономист-реформатор» и «Григорий Явлинский», «Гайдар» и «Чубайс» становятся в СССР в конце 80-х годов при помощи электронных и печатных СМИ словами синонимами, которые уже было никак нельзя разделить без ущерба для жизни и для страны – как Волгу с Каспийским морем или как урожай и жатву. Раскрутка была страшенная! Силы, что стояли за ними, этими безусыми “чикагскими мальчиками” из около-правительственных кругов, были хорошо организованными и капитальными.
Включали простые советские граждане вечером телевизор, к примеру, – чтобы расслабиться и отдохнуть, ума и знаний набраться. А там в новостях передавали бравым дикторским голосом чуть ли ни каждый месяц, да на весь Советский Союз, что сегодня, мол, в Кремль к руководству страны в очередной раз был приглашён “известный экономист-реформатор Григорий Алексеевич Явлинский”; и особо подчёркивалось – для “важной беседы”. Сообщение делалось с таким пафосом, с таким счастливым и светлым праздником на лице, с каким ни про одного помощника горбачёвского, ни про одного министра дикторы больше не говорили.
После чего показывали уже его самого, Григория свет-Алексеевича, по Красной площади к Спасским воротам шествующего широким и твёрдым шагом, будто к себе домой, да ещё и с видом надменно-гордым, усталым, немного брезгливым даже. Ну как у молодого орла! Держал себя человек перед камерой так, короче, будто бы только что на приёме у самого Господа Бога нашего побывал, и Тот ему что-то особенное шепнул на ушко, чего больше не знает никто – даже и не подозревает, и не догадывается.
Это всё действовало на психику, поверьте, такой безпардонный телепоказ и такая самоуверенно-наглая физиономия на экране.
Следом за этим шли виды шикарного генсековского кабинета в Кремле и самого Горбачёва: как тот перед “известным экономистом” Гришей спину и шею гнул, пошло и мерзко расшаркивался – чуть ли ни перхоть сдувал с его пиджака и в пояс кланялся. А Гриша сидел, по-хозяйски в кресле чресла свои развалив, на него взирал этак важно и свысока, и взглядом прищуренным будто бы говорил при этом: да хватит, дескать, тебе, хватит, Михаил Сергеевич! Не раболепствуй, не лебези – не надо: не люблю я этого…
Стеблов, когда подобные “важные встречи” видел, буквально взрывался от ярости, разум, контроль над собой терял.
– Чего этот разрекламированный Явлинский в жизни такого сделал, скажи? – спрашивал он жену, гневно пальцем в телевизор тыча, – чтобы вести себя так похабно и нагло, таким вот развязным манером с главой государства беседовать?! Ведь ему лет тридцать на вид, как и мне. Может – чуть больше, не знаю. А он на людей уже как на блох порточных смотрит или на грудничков: будто бы сам уже долгую и славную жизнь прожил и что-то такое особенное в ней сотворил, первостатейное и сверхвыдающееся, чего невозможно ни осознать, ни передать, ни измерить! Вот ведь как человек с Генеральным секретарём партии себя ведёт, с каким апломбом и гонором!… Экономист долбанный! Дебил! Засранец! Пухлячок-хомячок столичный, родителями изнеженный и избалованный донельзя, ничего кроме авторучек с карандашами, небось, и не видевший-то на своём коротком веку! кроме цэковских дач, икры и продажных баб длинноногих!!!
– Да ладно тебе, Вадим, чего ты к нему привязался? – улыбалась на это жена, защищая нового идола. – Нормальный, вроде, мужик. Симпатичный даже, холёный, гладкий, ухоженный. И говорит достаточно складно и грамотно: любо-дорого слушать. Значит, знает, о чём говорит, значит что-то в голове да имеет.
– “Симпатичный”! “Холёный”! “Ухоженный”! “Складно”! Хорошим тембром, ещё скажи! поставленным голосом! – ещё больше злился на это Стеблов, пятнами красными покрываясь. – Его же в Кремль не в качестве стриптизёра, победителя конкурса красоты приглашают, или нового диктора, ведущего КВН, пойми, а в качестве “гения экономики”! Чтобы он там, в Кремле, уму-разуму якобы всех учил во главе с Генеральным. А где он сам-то того ума набрался, подумай?! – если он толком нигде не работал и не учился! Закончил сраную свою Плехановку четырёхгодичную, как про него говорят, которую уважающие себя москвичи за версту всегда обходили, и где одни полу-дурки спокон веку учатся с троечными аттестатами – патентованные ловкачи, лодыри и прожиги, плесень и гниль человеческая. Но гонору у которых как у десятерых Ломоносовых с Менделеевыми, а то и больше! Потому что на дефиците вечно сидят, твари продажные, нас с тобой объегоривают-обирают – и здравствуют из-за этого! Знаю я эту торгово-спекулятивную публику, отлично знаю, что людей по толщине кошелька оценивают, по тугой мошне!
– У нас в Университете, да будет тебе известно, всех этих тупоголовых экономистов, помнится, за людей никогда не считали; а считали за мусор, за второй сорт. И правильно! И справедливо! Бухгалтера – они и есть бухгалтера: дебет, кредит; приход, расход – скукотища! где не надо мозгов иметь, где вообще ничего не надо! С мехмата кого выгоняли за неуспеваемость – те прямиком в экономисты и шли, чтобы без высшего образования не остаться, без будущей халявной работы. Дебилы недоделанные, чумовые!
–…Ведь экономика, как я её понимаю, – горячась и сбиваясь на каждом слове, далее продолжал доказывать он жене, нервно руками размахивая, – это никакая не наука в строгом, классическом смысле слова. Потому что там нет и не было никогда фундамента, научного базиса и аксиом, позволяющих строить теории и давать на будущее прогнозы. Про это и сами экономисты, даже и с учёными степенями кандидатов и докторов, честно рассказывают и признаются в приватных беседах, когда перепьют, что их научные звания и должности – чистой воды химера и плутовство, надувательство государства, нужное им самим для сытой и сладкой жизни – и никому больше… Но, тем не менее, это и не трескотня, не пустопорожняя говорильня, как у Явлинского! Избави Бог! Не дешёвые понты и надувание щёк, и книжки дорогие, заморские, на английском наречии, откуда он диковинные термины и понятия черпает для красоты речи, для публики… Экономика – это в первую очередь и главным образом Практика, Дело, Опыт работы с людьми, с трудовым коллективом; Умение видеть перспективу развития мира в плане передовых технологий и необходимых на будущее ресурсов, умение планировать народно-хозяйственную жизнь страны, видеть слабости и болевые точки народа, внешние и внутренние угрозы, отделять зёрна от плевел, главное от второстепенного; как и зарабатывать и распределять деньги, экономить их, пускать на благие цели, а не на белиберду, а того хуже – на ветер! Вот что такое, по моему мнению, экономика!…
– Поэтому, чтобы великим экономистом стать, как Косыгин Алексей Николаевич тот же, нужно на заводе сперва поработать, на фабрике, все руководящие ступени пройти, начиная с мастера. Чтобы самому всё понять и пощупать: откуда там, в цехах заводских и фабричных, ноги и руки растут, и как, каким хитрым способом процесс промышленного производства товаров оптимальным и прибыльным сделать, качественным и дешёвым, конкурентно-способным по сравнению с зарубежными аналогами. И, главное, как с трудовым коллективом наладить контакт, воодушевить и поднять его на качественную и производительную работу, а не на халтуру… А потом с завода, отдельно взятого, уже и на министерство, отрасль и всю страну ценный опыт распространять, нервами, кровью и потом добытый. За партой этому не научишься… А он, Явлинский с компанией, кроме парты и стола конторского и не видел-то ничего. Да у него на лице написано, посмотри, что он – сибарит законченный, патологический, и пустозвон, и трепло знатный; что только трещать без умолку и может про самого себя, любимого: какой, дескать, он красивый и даровитый, и всё на свете знающий. Клоун!…
Как бы то ни было, и что бы ни судачили про Явлинского с Гайдаром и Чубайсом на кухнях прозорливые советские граждане в 1980-е годы, как бы ни чихвостили, ни материли их, обличая какую-то странную ангажированность и рекламу, а заодно – и профессиональную никчёмность и некомпетентность данной “святой троицы”, – но когда правление обанкротившегося и обгадившегося со всех сторон Горбачёва подходило к концу, о чём стремительно снижавшийся уровень жизни сигнализировал, эти бравые “гении от экономики” ежедневно стали каркать-трезвонить на всех углах, как вороны в голодное время, что они-де “по собственному почину” разработали на досуге ПЛАН, как выводить страну из глубочайшего политического, экономического и социального кризиса. Называли даже количество дней, необходимое им для спасения.
«Дайте нам в руки власть, посты высокие, министерские, – с трибун и экрана клятвенно и самонадеянно уверяли они. – И мы перестроим и оздоровим страну, сделаем её земным раем наподобие Соединённых Штатов Америки. На Конституции можем поклясться, на Библии, на чём угодно, что вы, советские добрые люди, старой властью обманутые и забитые, под нашим правлением будете свиные сардельки есть каждый день, пенным пивом их запивать и ездить на «Мерседесах», «Ситроенах» и «Фордах»! Весь мир будет для вас открыт, даже и западный, все самые жаркие и диковинные страны и государства».
Краснобай и позёр Явлинский обещал это сделать аж за 400 календарных дней – такое земное чудо. Потом, подумав и почесав затылок, решил – нет, всё-таки за 500, а то за 400, мол, боюсь не управлюсь. Словоблуды Гайдар с Чубайсом – и того менее.
Меж ними началось состязание – у кого языки длиннее и обещания круче. И кто, соответственно, больше языками теми проворными, без костей, народу советскому, простодушному наплетёт: авторитету, славы себе добудет, очков политических.
Про совесть и честь гражданскую, и про ответственность, главное, за произносимые публично клятвы и обещания, да и просто слова все они как-то дружно забыли. А, может, и не помнили никогда, не знали – зачем?! Будто понятия эти диковинные и обременительные – совесть, правда, достоинство, честь, ответственность за помыслы и поступки, за слово живое, русское, способное творить чудеса, – из другой совершенно жизни. Или иного, враждебного им, младореформаторам, мира в народный лексикон пришли, в котором деятели эти никогда не жили, которого как огня боялись и про который, как про страшный сон, слышать ничего не желали…
Народ слушал их, слушал, помнится, сладкоголосых сиринов и молодых масонов по совместительству, за которыми заокеанские серьёзные дяденьки стояли с Уолл-стрит, – и только рот восторженно разевал, не зная, кому из троих судьбы свои доверить…
В апреле 1985 года в жизни большой страны случилось знаковое в исторической перспективе событие. С Урала в Москву переехал на жительство Ельцин Б.Н., бывший Первый секретарь Свердловского обкома КПСС (с 1976 года) и действующий член ЦК КПСС (с 1981 года), которого москвичи сначала, а потом уже и вся демократическая Россия на долгие годы запомнили за его бесовские “подвиги”.
Хотя и считается, что инициатором перевода Бориса Николаевича в столицу на работу в аппарат ЦК был Е.К.Лигачёв, – но это не совсем правильно, как теперь представляется, или же совсем не правильно и не точно. Потому что и сам незабвенный Егор Кузьмич был креатурой Андропова и его людей, и работал в Москве под их постоянной опекой и зорким приглядом.
Поэтому-то с большой долей уверенности можно предположить, что и Ельцин был выдвиженцем покойного Председателя КГБ СССР, пусть и опосредованным, за которым тот долгое время следил, по-видимому, изучал привычки, характер, наклонности, качества морально-нравственные или отсутствие оных; которого и включил в итоге в свой тайный номенклатурный список преданных себе людей, кандидатов на высокие партийные должности.
А поскольку Ю.В.Андропов, еврей по крови и сионист по духу, был тесно связан с сионистской верхушкой Америки и Израиля, – то и выходит, что Б.Н.Ельцин, как и М.С.Горбачёв и Е.К.Лигачёв, сами того не ведая и не подозревая, работали против своей страны. Зато на пользу и процветание мирового еврейства, стремившегося демонтировать Советский строй и разрушить Советскую Державу. И ничего из ряда вон выходящего в этом факте нет. Это – обычная мировая практика Сиона: всё ломать и рушить, устраивать везде смуты и бардаки, и потом преспокойненько ловить в мутной воде золотую рыбку…
Про незримую, но мощную опеку евреями Ельцина стремительная столичная карьера бывшего свердловского партийного лидера свидетельствовала. Со стороны было заметно даже и обывателю, думающему, с мозгами, что его кто-то уж очень влиятельный прямо-таки за уши тащил “наверх” – к большим деньгам и Верховной власти поближе. Судите сами, читатель: в апреле-месяце Борис Николаевич только-только перебрался в Москву на должность заведующего строительным отделом ЦК, только вещи по шкафам и ящикам разложил и перевёл дух, с подчинёнными перезнакомился, коньяку на радостях выпил. А уже в июне 85-го он – секретарь ЦК КПСС; в феврале 86-го – кандидат в члены Политбюро (избран на XXVII партсъезде); с декабря 1985-го – Первый секретарь МГК КПСС, сменивший на этом посту всесильного партийного функционера Гришина.
Представляете себе карьера для зачуханного провинциала! От одного перечисления должностей дух захватывает, и каких должностей! Богатейшую и влиятельнейшую Москву человеку всего-то через полгода доверили, вершительницу мировой политики, куда стекались все деньги и связи, все властные нити могучей советской Державы, второй по значимости и силе на тот момент.
Зато уж и покуражился он на посту московского градоначальника на славу: зарекомендовал себя этаким ухарем-сорвиголовой, бравым “бойцом-кавалеристом”, новым будёновцем или чапаевцем, которых в Гражданскую рубаками называли за буйный отчаянный нрав, за кураж и лихость. Куда ни приедет, бывало, с проверкой, в любой столичный райком – везде с ним скандал случался, кончавшийся шумной взбучкой чиновникам, как правило, матерщиной отборной и массовыми увольнениями… Порою дело доходило и до рукоприкладства, а то и до откровенного мордобоя с кровью, после которого побитые и униженные секретари, прямые подчинённые Ельцина, в окна прыгали от отчаяния – и разбивались насмерть. Несколько подобных случаев зафиксировано, если верить газетам тех лет, и слухам, что упорно по Москве гуляли. Борис Николаевич, как утверждали, был на руку очень не сдержан и на расправу скор: кулаками махал как умелый боксёр перчатками…
Но начинал он, правда, неплохо, если об организаторских способностях его судить: получил известность среди простых москвичей благодаря регулярным личным проверкам столичных магазинов, складов и баз, организацией пышных продовольственных ярмарок на площадях Москвы, которые всем запомнились и полюбились; и даже День города постановил отмечать, что праздновался с размахом… Но особенно москвичам врезался в память тем, что несколько раз проехался до работы на общественном транспорте под телеобъективы. Понимай: демократом себя сознательно перед народом выставил, этаким безшабашным парнем, борцом с номенклатурными привилегиями, которому-де всё “до фени” – почести, деньги, слава, страх. Что было тогда в диковинку, а потому – приятно.
Потом дело у него зачахло и сошло на нет – и с проверками, и с ярмарками, и с Днём города. Потому что не создан был Борис Николаевич для кропотливой ежедневной конторской работы, что рутиною называется, или текучкой, а был по натуре своей истинный революционер. Человек, которому роднее и ближе было что-то вечно крушить и ломать, увольнять, низвергать с пьедесталов, морды до крови бить, за грудки хватать по-медвежьи, кости по пьяному делу мять, буйствовать и площадно материться. Понимай: культ личности себе самому создавать, образ великого деятеля-реформатора. Чем что-то неприметное и неброское продумывать и просчитывать в уединённой кабинетной тиши – молчком творить прекрасное, доброе, вечное…
Он и крушил, и ломал всё в столице напропалую, как истинный ниспровергатель-революционер, поувольняв большинство ответственных работников МГК КПСС сначала, а потом – и секретарей столичных райкомов партии вместе с их челядью. Людей, на которых держался город как на китах, которые десятилетьями Москву как собственную жену холили и лелеяли, досконально знали её и любили. Но и с новыми назначенцами он вечно цапался и скандалил, по столу кулаками стучал, скрежетал зубами на совещаниях, сквернословил, топал ногами, матушку поминал, требуя немедленных результатов от них, передовых цифровых показателей.
Скандалы эти не прекращавшиеся умело подхватывались и тиражировались на всю Москву подконтрольной демократам-реформаторам прессой, подносились всем в нужном и выгодном ракурсе: репортёры выставляли народу Ельцина чуть ли ни как единственного порядочного партийца в правление Горбачева, всей душою болеющего-де за страну, за наведение в ней порядка и дисциплины. Причём – партийца крутого, решительного, духовитого и боевитого, способного на бунт, на поступок, на лидерство в партии и государстве. Здесь он в точности судьбу Солженицына с Сахаровым повторял: раскрутка завербованной мировой закулисой троицы шла по единой схеме…
Поначалу добропорядочный московский люд забавляли дерзкие выходки залётного провинциала-уральца, нового городского управителя. Думали и надеялись москвичи, что от этого будет прок, и жизнь в захиревавшей во второй половине 80-х Москве и вправду изменится и улучшится: исчезнет надоедливая столичная толчея, дикие очереди в магазинах, подобреют и смягчатся чиновники, на улицах станет чище.
Но потом люди стали к ним, бесчисленным скандалам ельцинским, привыкать, и дружно считать Бориса Николаевича за шута горохового, за пустозвона, который кроме как кулаками размахивать перед носом у подчинённых, строить свирепые рожицы да позировать перед камерой в общественном транспорте ничего не умеет, не знает. Совсем-совсем. Пользы-то от тех его шумных выходок, по сути, не было никакой. Скорее, даже наоборот. В Москве, например, после кратковременного улучшения, хаос увеличивался с каждым новым днём, бросались в глаза бюрократическое гниение и разложение, тотальное взяточничество и казнокрадство, хроническая кадровая чехарда с неразберихой, взбучками и нервозностью вперемешку. И, как следствие, – отсутствие реального, а не показного, порядка, чёткого ритма работы и дисциплины. Москву при Первом секретаре МГК КПСС Борисе Ельцине без конца лихорадило и трясло, падал жизненный уровень, удлинялись постылые очереди…
Почувствовав это: что их чумовой протеже выдыхается на холостых оборотах и теряет политический вес, – кукловоды ельцинские решили новый импульс ему придать. И на Генерального секретаря его натравили в 1987 году, захотев этим действом, по-видимому, двух зайцев разом убить. Или двух мух одной хлопушкой прихлопнуть.
Захотели проверить, во-первых, кто популярнее в партии из них двоих на данный конкретный момент, весомее и авторитетнее. А заодно и настроение коллег-партийцев прощупать из Высшего эшелона власти на предмет их верности коммунистическим идеалам, с одной стороны; с другой – перестройке и либеральным ценностям.
А, во-вторых, и это многократно важней, очередную широкомасштабную рекламу Борису Николаевичу сделать как бесстрашному и единственному, особо выделим это и подчеркнём, оппоненту политики Горбачева, который-де режет правду-матку в глаза и ничего и никого не боится. Чтобы на будущее это ему, бунтарю, пригодилось, которое было не за горами.
Здесь кукловоды кремлёвские и заокеанские ничего не проигрывали и не теряли: и Ельцин и Горбачев ведь были из-под одной “наседки”, имя которой – Уолл-стрит, банковский капитал Америки, еврейский капитал. Поэтому, кто бы ни победил из них двоих – тамошние дельцы финансовые и политические оставался бы с прибылью…
Ну а дальше всё было просто, как и всё гениальное: проще некуда. Накаченный своей командой заранее подготовленными тезисами и идеями, а главное – заручившись поддержкой заокеанских дядечек-толстосумов, что, мол, не бросят его, в случае чего, в беде не оставят, наш Борис Николаевич, для храбрости хлебнувши лишнего по заведённой привычке, крякнув и утерев губы, взбодрившись и боевую стойку приняв, буром попёр на некоторых видных членов Политбюро: на совещаниях-посиделках кремлёвских принялся обвинять их в косности и консерватизме.
А 21 октября 1987 года он и вовсе выкинул фортель, нарушив партийную этику и дисциплину, – “вынес сор из избы”: резко выступил на очередном Пленуме ЦК КПСС с громогласными обличениями коллег. И кого бы Вы думали?! Он позволил себе публично покритиковать стиль работы Е.К.Лигачёва, тогдашнего секретаря по идеологии и второго человека в партии, заявив с трибуны, что тот-де и перестраивается не так, и ускоряется непозволительно медленно, и уже чуть ли ни становится с некоторых пор тормозом перестройки. Представляете себе номер!… А про самого Михаила Сергеевича уважаемого и вовсе посмел заявить, ничтоже сумняшеся, что в стране-де зарождается новый культ личности – уже его, Горбачёва, – с которым, культом, необходимо бороться решительно и безпощадно, которого не нужно допускать. Словом, такого спьяну и сдуру нагородил! – не перелезешь!…
Услышав подобное, взбеленились тогда Горбачёв с Лигачёвым, обозлились оба, рассвирепели. Особенно – Егор Кузьмич Лигачёв, может быть самый честный партиец в окружении Михаила Сергеевича, реформатор истовый и решительный, и великий труженик, патриот до мозга костей, с молодых лет служивший партии и стране не за страх, а за совесть. Стоит напомнить читателям, что в бытность свою первым секретарём обкома он сумел вывести прежде убыточную Томскую область в передовики по всем показателям, заметно поднял у томичей жизненный уровень, решил многие социальные проблемы, годами не решавшиеся до того. За что ему сибиряки долго потом благодарны были, своим депутатом избирали не раз, верили ему всецело и безгранично.
У него, Лигачёва, как теперь представляется, если и был недостаток по жизни – то только один: он был простоват и доверчив, и плохо разбирался в людях. Отсюда – и все его беды. Ибо, будучи очень порядочным мужиком, слишком порядочным для политика такого ранга, человеком слова, кристально честным и чистым, плюс ко всему, без двойного дна, – он и к другим относился также. Наивно считал и надеялся, святая душа, что и у других пресловутое двойное дно отсутствует. Что люди изначально чистые, честные и прямые с рождения: как думают, так говорят; и как говорят, так и делают, так и поступают. А если и совершают плохие поступки – то исключительно по слабости или по глупости, по незнанию; но уж никак не сознательно, не по злобе.
По своей же простоте и доверчивости он был прямолинеен и однобок с людьми, увы, и как ребёночек малый делил всех на “плохих” и “хороших”. На тех, кто ему очень нравился, соответственно, а кто нет. Потому что первые “гладили его по головке” и пели осанну, тянули вверх по карьерной лестнице, льстили и раболепствовали, а вторые были холодными и колючими с ним, неприветливыми и немногословными. Значит – “плохими”, значит “врагами” ему, чего на самом-то деле и не было в действительности.
Именно из-за этой своей однобокости и простоты, и неумения разбираться в людях ему крайне сложно было общаться, работать, “дружить” с такими скользкими, подлыми и двуличными типами, как Ю.В.Андропов и А.Н.Яковлев, например, патологическими интриганами и лицемерами, у которых-то как раз в душах было такое болото и мрак, такие “камни за пазухой”, что не приведи Господи всё это узнать и увидеть. Которые ему в глаза говорили одно: клялись в вечной любви и верности, славили его как великого деятеля своей эпохи, первого партийца страны и реформатора-первопроходца, – а думали и делали совсем другое, прямо противоположное, мечтая его разорвать при случае, превратить в посмешище, в ничто – в пыль дорожную, или лузера-неудачника. А он, простофиля, этого не понимал, или понимал плохо.
Потому-то и использовали они его по-максимуму в своих целях; а потом задницу им пошло вытерли, когда срок подошёл, и выбросили вон за ненадобностью.
Это ведь по тайной указке Яковлева, скорее всего, вожака-вдохновителя тёмных сил в окружении Горбачёва, смотрящего от Сиона, спустили на него Ельцина осенью 1987-го года. Потому что был Егор Кузьмич, несмотря на свою природную доверчивость и простоту, Коммунист с большой буквы, другим членам ЦК не чета, был Велико-державником сталинского типа, каких ещё поискать, и обладал громадным авторитетом в партии, что немаловажно, к кому прислушивались на Пленумах и на Съездах, кто мог за собой повести. А главное – что понимать уже начал, по-видимому, покрутившись какое-то время на вершине власти в Москве, что реально в стране и со страной происходит, и куда ведёт, или привести может так называемая перестройка.
За это-то именно его быстренько и слили в конце 80-х годов – прозревшего и поумневшего. Чтобы не мешался, не путался под ногами, парень, непреложного хода Истории своим присутствием не нарушал. И правильно сделали, вероятно. Без мозгов и кругозора широкого, всеохватного, на Вершине власти делать нечего. Как и без команды своей, которой у Лигачёва не было…
Но осенью 1987 года он был ещё очень силён, был, повторимся, вторым человеком в партии и государстве – поэтому-то мужественно принял вызов и, выйдя на трибуну Пленума, публично принялся чихвостить бунтаря Ельцина на чём свет стоит, словесно пинать его как футбольный мячик (про меня, дескать, Борис, ты тут много чего “хорошего” наплёл, спьяну-то, а теперь и про себя самого послушай), заставляя борзого оппонента то и дело ежиться и краснеть, обливаться холодным потом. Всё про него разом вывалил на присутствовавших, на страну, весь негатив, какой у “друга Бориса” (так его тогда Лигачёв во время выступления называл, подчёркнуто-уничижительно) к тому времени как у руководителя Москвы накопился. Чем московского градоначальника здорово ославил и опустил в плане имиджа и авторитета.
Однако же больше всего добило перетрусившего Бориса Николаевича выступление кремлёвского кукловода Яковлева, члена Политбюро и “прораба перестройки” по совместительству, который, почувствовав, куда склоняется чаша весов, лукаво поддержал тогда популярного Лигачёва в критике Ельцина, чем последнего окончательно сломал и унизил, надежды и веры лишил, довёл до нервного срыва и помешательства.
Услышав, как и Яковлев его с трибуны пинает, публично открещивается от него, тайный его куратор, опешивший Ельцин понял, что его пошло подставили его “друзья”, надули как пацана, как лоха последнего “развели” прилюдно и дёшево; а теперь “в канаву сливают” как ненужный хлам, как помои кухонные.
Он вышел, оплёванный, на трибуну и попробовал было покаяться и повиниться перед партийными товарищами, дать задний ход, видя, куда ситуация поворачивается; попробовал признать ошибки и объяснить дело так, что его-де неправильно поняли, что он-де хотел как лучше – только-то и всего. Но всё было тщетно, всё – напрасные хлопоты с его стороны. Ибо «слово – не воробей: вылетело – не поймаешь». Захотел прославиться, Борис Николаевич, героем отчаянным себя показать, удальцом-молодцом бесстрашным?! – хорошо! отлично! чудесно даже! Получай теперь по полной программе, как говорится, за свои слова и чудачества отвечай!…
После провального Пленума оплёванному и отверженному всеми Ельцину стало плохо: силы его покинули, расхотелось жить. И 9 ноября он попадает в больницу: его на «Скорой» срочно привезли в ЦКБ. Официальная версия – сердечный приступ. Реальная же, которую озвучивали потом в своих выступлениях и М.С.Горбачёв, и Н.И.Рыжков, и В.И.Воротников, люди, безусловно, знающие и осведомлённые в околокремлёвских делах, которые не будут врать, придумывать лишнего, – реально Борис Николаевич захотел тогда свести счёты с жизнью, впав в глубочайшую депрессию. Сразу же после Пленума он попытался ножницами вскрыть себе на руках вены.
Вообще же, надо про него сказать, для полноты картины, что был он человек нервный с рождения, крайне неуравновешенный и суицидный. О чём впоследствии и начальник его президентской охраны Коржаков свидетельствовал не раз. В критических ситуациях, не выдерживая нервных нагрузок, он хватался за бритву или за нож с целью покончить с жизнью: охрана в такие моменты от него ни на шаг не отходила, зорко следила за ним…
Но 9 ноября врачам удалось его спасти, вытащить с того света. А уже 11 ноября 1987 года на внеочередном Пленуме МГК КПСС Ельцин повторно каялся и извинялся: теперь уже перед коммунистами-москвичами, – публично ошибки свои признавал и безобразное недавнее поведение – но всё было без толку, всё напрасно, всё на ветер. Большинством голосов он был освобождён от должности первого секретаря МГК, а 18 февраля 1988 года – освобождён и от должности кандидата в члены Политбюро. Его головокружительная партийная карьера на этом закончилась…
Однако ж членом ЦК он всё же остался, – вот в чём вся хитрость-то заключалась и на будущее задел. Его кукловоды тайные не позволили Горбачёву своенравного уральца совсем добить, вышвырнуть вон из партии: он был им нужен.
Поэтому-то, лишившись поста московского градоначальника, опальный Ельцин – вместо того, чтобы уехать послом в Монголию или ещё куда, подальше и пострашней, – странным образом переводится на работу в Госстрой СССР. Становится там первым заместителем Председателя в ранге союзного министра. Понимай: продолжает жить и работать в Москве, чтобы быть под рукой у своих кураторов, быть в перестроечном деле и в теме.
Простодушные москвичи про это ничего не знали, естественно, про такие кремлёвские подковёрные хитросплетения и полит-ходы: что Ельцина хотя и наказали, “выпороли” прилюдно – но не сильно, не смертельно для него; после чего посадили его в запас до лучших времён. В надежде, что они скоро настанут. Столичные жители видели лишь, что их взбалмошного руководителя сняли, наконец, с должности, сняли с треском. И он на какое-то время исчез из вида, с глаз долой. Москвичи и решили, что навсегда – и перекрестились радостно. Поднадоел крикливый Борис Николаевич всем за неполных два года как редька горькая, как некогда и его братья по духу и масонским клубам, и его же подельники по развалу СССР – вонючие Солженицын с Сахаровым, да не к ночи будут помянуты оба. Ведь от них троих, как и от той свиньи из пословицы, «визгу и вони много было, а шерсти – чуть»…
Однако же в 1989 году их бывший градоначальник вдруг снова выплыл из небытия на свет Божий – замелькал на политическом небосклоне страны этаким “чёртиком из табакерки”, агрессивным, деловитым и взбалмошным по всегдашней своей манере, “безрассудно-бесстрашным” и пьяненьким через раз. И принялся пуще прежнего громить на митингах компартию и строй советский, Политбюро, Горбачёва и коммунизм. Сиречь ещё громче, напористее и злее заявлять о себе как о неистовом реформаторе-оппозиционере и главном перестроечнике страны – только уже со стороны как бы, из самой гущи народной: в составе Межрегиональной депутатской группы Верховного Совета СССР и партии «Демократическая Россия».
Там, у межрегионалов и демороссов, как теперь уже хорошо известно, собралась вся советская “пятая колонна” по сути конца 1980-х – начала 1990-х годов (исключение составляла лишь партия “Яблоко” Явлинского, действующая обособленно и независимо). Не боясь ошибиться, всех их можно было бы обозвать этакими “бесами перестройки”, “бронебойными разрушительными снарядами”, “антисоветским”, а по сути и факту – “антирусским десантом” в нашу страну. Или же революционно-демократическим спецназом наподобие партии эсеров в 1917-м, составленным, как и тогда, из отъявленных громил, горлопанов и шарлатанов, антисоветчиков-демагогов по преимуществу; ну и масонов, естественно, самых высоких разрядов, посвящений и степеней. Куда же без них, без масонов-то, деться?! Без них сама наша жизнь не в радость будет, как та же еда без соли.
Создавалась и финансировалась она, “колонна”, Конгрессом и Госдепартаментом США с одной-единственной целью – демонтаж советской Державы и её последующий территориальный раздел на отдельные, независимые друг от друга части-республики, свободные от власти Кремля и даже друг другу враждебные.
Люди там подобрались знатные и длинноязыкие как на подбор: Г.Попов, А.Собчак, Г.Старовойтова, М.Полторанин, Л.Мурашов, С.Ковалёв, С.Станкевич, Ю.Афанасьев, Г.Бурбулис, А.Шохин, А.Козырев и С.Шахрай, и другие видные либеральные деятели-активисты, – заводилы-застрельщики перестроечные. Имя им Легион. Все – злые, алчные, нетерпимые, двуличные, подлые, свирепые и беспощадные в своём разрушительном кураже и угаре, готовые Кремлёвскую власть на куски разорвать, а попутно и страну разрушить.
Главаря Солженицына среди них разве что не хватало для полноты картины, тогда ещё коптившего небо и воздух Америки, остервенело строчившего там свои “нетленки” для кукловодов-хозяев из ЦРУ и на Родину не спешившего возвращаться, про мнимую любовь к которой он народу всю плешь проел через свои писульки, извёл на пропаганду собственной уникальности и патриотизма тонну казённой бумаги…
––
*) Почему, казалось бы, не спешил? – невольно вот вопрос напрашивается. В чём тут дело и по какой причине задержка? Ведь гражданство-то ему в 1990-м вернули. Ну и мчись домой со всех ног, коли так, дорогой товарищ, “прикасайся к матушке-России щекой”, приобщайся к жизни и нуждам народа – путь открытый.
Но не тут-то было, оказывается, не тут, и никакого рывка не последовало, как ожидалось. Триумфально вернулся в “Свободную Россию” наш “светоч”, “пророк” и “не по лжи житель” только в 1994 году, закатив при этом целый 2-х-недельный железнодорожный встречу-спектакль, на удивление мерзкий, пошлый и примитивный, на обитателей дурдомов рассчитанный, не на здоровых людей. Первая жена Решетовская объяснила этот его с запоздалым приездом трюк голым расчётом. Захотел-де ушлый Александр Исаевич до кругленькой даты дожить-дотянуть, чтобы потом писать в биографии: 20 лет в эмиграции! Ну-у-у, у кого больше?! И здесь он, мол, всех решил перещеголять-переплюнуть, бородатый хитрюга, прижизненный пьедестал для памятника себе самому “на два кирпича” повыше сделать.
Автору же видится дело с оттяжкой сроков прибытия “гения” в гораздо более гнусном и пошлом свете: впереди ведь были и Август 91-го, и Октябрь 93-го – эпохальные, судьбоносные для страны события, вектор дальнейших путей развития России определявшие: будут они, пути, либерально-прозападными, колониальными, или же державно-патриотическими, свободными. К тому же, уже готовившиеся в недрах масонских лож и секретных служб шоковая терапия и обвал цен, как и последующая приватизация обещали предельно озлобить и вздыбить русский народ, заставить его “за топоры и вилы взяться”. В воздухе сгущались тучи, короче, пахло кровью и Смутой.
Вот осведомлённый Солженицын и решил пока на Западе отсидеться, Российскую социальную бурю, связанную с крушением СССР, в Америке переждать. Чтобы каштаны из огня за него другие таскали, кто помельче, а ему потом на готовенькое уже вернуться и на сторону победителей сразу же встать, их поддержать и одобрить. Дело-то это во всех смыслах выгодное, согласитесь, победителей славить!… Что он, чистоплюй, в 1994 году и сделал: приехав, расстрел Верховного Совета танками полностью оправдал и даже горячо поприветствовал его как «неизбежный этап в борьбе с коммунизмом». Говорил народу при встречах, что в «Белом доме», по его мнению, засели люди, которые хотели вернуть себе партийные привилегии, то есть упорно продолжал петь, мужик, свою старую нудную песню, которую было тошно слушать нормальным здоровым людям, но за которую платили деньги. Он ведь не мог не знать, согласитесь, этот вернувшийся на Родину пустозвон, что в “либеральном правительстве” Ельцина был всего-то только один не бывший член КПСС – С.Ю.Глазьев. Но и тот две недели находился в стенах парламента, поддерживал восставший Верховный Совет. Так о каких привилегиях шла речь, за которые-де оппозиционные депутаты бились?!… А те заоблачные возможности, блага и зарплаты, которые выбило себе окружение первого президента России и он сам, бывшим членам Политбюро даже и в сладком сне не снились…
––
Итак, главного антисоветчика-заводилы Солженицына при демороссах не было, увы. Но зато свой “дядька Черномор” был при них – помешанный на антисоветизме академик Сахаров, второй супругой своей к тому времени, Е.Боннэр, до полусмерти забитый. Он, бедолага, от регулярных побоев и от безделья тронулся уже умом, – но на митинги ещё шастал, находил силы. И даже что-то там невразумительное верещал, слюнями брызгал…
Из приведённого выше списка кого ни возьми и ни живописуй – всё сплошь были “светочи” и “пророки”, ни дать, ни взять, “великаны” мысли и духа. Все – горластые, наглые, обожранные и самонадеянные. У каждого на любой вопрос – подчёркиваем, на любой! – был припасён готовый ответ: тёмных пятен в истории и политике для этих ярких и знатных, сладкоголосых господ в принципе “не существовало”.
А ещё москвичей подкупало то, помимо либерально-демократического песнопения и “всезнайства”, что на публичных митингах и демонстрациях эта борзая шатия-братия ничего и никого не боялась, будто бы, критиковала открыто Власть, грязь лила на всё и на всех от души, по полной программе, что называется. А всё потому, что за каждым стояли могучие спецслужбы Америки, Госдеп и Конгресс США, особо повторим это, а ещё – вся западная печать и вся “прогрессивная мировая общественность”. Да и собственное КГБ – тоже, родная сестра ЦРУ, что долго растило их и пестовало через масонские клубы. Это зловещее гнездилище андроповское, рассадник интернационализма и анти-патриотизма, их бы ни за что не дало в обиду, задиристых “детишек” своих, пальцем не позволило бы никому тронуть.
Они это прекрасно знали все, говорливые демороссы российские, – потому-то так нагло и дерзко себя и вели, как магнитом притягивая простаков-обывателей… {6}
И в такое-то вот кодло перестроечно-либеральное, визгливое, злобное и тошнотворно-вонючее до невозможности, в крикливо-глумливую компанию словоблудов и клоунов, и циников-перевёртышей записных и вляпался в 1989 году заскучавший без аплодисментов и власти Ельцин, у которого амбиций было на десятерых, а умишка – кот наплакал. К тому же, был он запойный алкаш, готовый всё променять на водку, с водкой как с жинкой сроднившийся и не просыхавший уже от неё, – идеальная кандидатура для куклы-марионетки на будущем президентском посту, на который его к тому времени сильные мира сего уже твёрдо определили и не спеша готовили.
––
*) в сентябре 1989 года Бориса Ельцина его тайные кукловоды даже свозили в США – на смотрины. Для того, чтобы встретился он там с политической и финансовой элитой Америки, которая захотела воочию убедиться, что будущий президент “свободной” России – полное ничтожество и м…дак! И значит достоин столь высокого и ответственного поста, на который его готовили… Ельцин оправдал доверие и кукловодов, и воротил – пьянствовал и дурачился там по полной программе! Пьяным же выходил на трибуну, кривлялся, скоморошничал и нёс околесицу под телекамеры и смех толпы, позоря себя и страну, “несвободную” пока что Россию… А перед прилётом и высадкой в Балтиморе нажрался наш горе-реформатор так, что потерял разум и совесть в салоне; вследствие чего, выйдя из самолёта и спустившись по трапу вниз, он, вместо того, чтобы идти навстречу поджидавшим его хозяевам города, среди которых было много женщин, он вдруг развернулся и зашёл за трап. После чего расстегнул ширинку и принялся ссать на колёса лайнера, повергнув встречавших в шок!!! Потом показывали по всем каналам Америки этот его неприглядный поступок, как и огромную лужу, которую он после себя оставил…
––
Они-то и дали команду демократической своре из депутатов, редакторов, актёров и режиссёров, писателей, адвокатов и журналистов: он-де у вас будет главным теперь, работайте все на него, его одного славьте, возвеличивайте и продвигайте. И те, послушно вскинув руки под козырёк и звонко хлопнув голенищами, всем скопом потащили “брата Бориса” “наверх” согласно закулисным приказам и планам – принялись его раскручивать с новой силой как “единственную достойную альтернативу” слабевшему в политическом плане Горби…
На Съездах народных депутатов СССР, правда, что следовали один за другим вплоть до крушения государства, косноязычный Борис Николаевич не был особо заметен и на слуху. Там солировали и дирижировали, давали звону и копоти другие депутаты-межрегионалы, поговорливее и попроще, и подешевле, главное, которые не много стоили, и не сильно были нужны. По задумке хозяев они представляли собой этакий политический штурмовой таран, грубую рабочую силу или “пушечное мясо” – если уж совсем откровенно и грубо, что призваны были расчистить дорогу для главных действующих лиц, для “тяжеловесов”, и тихо уйти со сцены. Полупомешанный академик Сахаров, в первую очередь, входил в их число – промотавшийся авантюрист, пугало огородное, посмешище, шабес-гой, перед смертью готовый влезть во все дырки, как кажется, и заявить о себе как о единственном светоче и моралисте, неустрашимом борце за “права”. Вот только кого и какие?! – Бог весть! Поди пойми и разбери его, чудака, чего он там под конец жизни о себе возомнил, о чём мечтал и заботился, что думал!
Так вот, возвратившийся в Москву Андрей Дмитриевич раз за разом нахально забирался на трибуну Кремлёвского Дворца Съездов без всякой очереди и, густо брызжа слюною на депутатов, что-то пытался всем доказать: что-то такое особенное и чрезвычайное, что только он один якобы знал – и больше никто… И этой запредельной наглостью и навязчивостью, и псевдо-всезнайством академическим до ужаса всем сразу же осточертел, достал до ума и печёнок. Так, что его оглушительным свистом и матом сгоняли уже со сцены порядочные депутаты, не имея сил и желания выслушивать его старческий либерально-продажный бред; а депутаты-афганцы которому плевали в рожу прямо в зале и называли иудою за всё то, что он написал и наговорил про них в ссылке, покуда они воевали…
Ельцина же пока держали в резерве, не распыляли на “мелочи” и склоки – зачем? Не правильно и не солидно как-то для “уважаемого человека”! Его готовили к куда более важным, внутри-российским баталиям – к пленарным заседаниям Верховного Совета РСФСР, который по плану он и должен был в ближайшее время возглавить. Чтобы начинать действовать решительно и активно на заключительном этапе перестройки – крушить и ломать предельно уже деморализованный и расшатанный его подельником-Горбачёвым Советский Союз – лакомый кусок, кусище целый для мирового банковского капитала и олигархии! Заветный золотой приз, который всего на свете стоил!
А для этого в начале 1990-го года Ельцину создаётся реклама прямо-таки бешеная в электронных и печатных СМИ как человеку Слова и Дела, бунтарю-одиночке к тому же, добровольно отказавшемуся-де – “ради принципов и идеалов, достоинства и чести” – от питательных кремлёвских пайков и дач, от власти и привилегий. Которыми он обладал на посту московского градоначальника – и которыми якобы мужественно пренебрёг, презрел и, не задумываясь, от себя отринул. Создаётся реклама как этакому человеку-великану, короче, «невольнику чести», бросившему вызов Системе, которая-де ему за это отчаянно мстит руками оборзевших чекистов. То автомобильную аварию ему вдруг “подстроит” с благополучным исходом; то в подмосковную речку его в дымину пьяного “сбросит”, из которой он, опять-таки, целым и невредимым всплывал как человек-амфибия. До костей продрогшим и вымокшим, да! – но честным. И несгибаемым, главное, непотопляемым и безстрашным. Этаким добрым молодцем, как Иван-царевич из сказки, которому будто бы всё нипочём, который-де и в огне не горит, и в воде не тонет, и чарам колдовским, кагэбэшным, неподвластен… Словом, чего только тогда про него ни придумывали, ни сочиняли продажные журналюги по приказу с Лубянки, каких только сказочных баек стране ни рассказывали, ни плели, создавая имидж “непотопляемого” во всех смыслах былинного витязя-богатыря, которого-де и пуля-дура боится, и штык-молодец не берёт.
И на волне оппозиционных настроений в обществе, подкреплённых газетными “утками”, его, как «одного из последовательных и убеждённых борцов с привилегиями парт-номенклатуры», 4 марта 1990 года избирают народным депутатом РСФСР от Свердловска. А через два с половиной месяца, 29 мая 1990 года, он становится, пусть и с третьей попытки, Председателем Верховного Совета РСФСР. Должность уже приличная по сравнению с Госстроем, где от него мало чего зависело в плане политики, где как политик он совершенно выродился и зачах…
Но ему и его закулисным кураторам этого было мало, разумеется. Для них это было только начало: их разрушительной машины разгон, переход с первой скорости на максимальную.
И 12 июня 1990 года, всего-то через две недели после своего избрания, новый Председатель ВС РСФСР Б.Н.Ельцин, на кураже и без дрожи в голосе и трясучки в душе и руках (водки ему в этот судьбоносный момент категорически не давали его охранники), выносит на Съезд народных депутатов России важнейшее постановление – Декларацию о государственном суверенитете РСФСР. А ошалевшие от радости и гордости депутаты её практически единодушно поддерживают, не понимая, по-видимому, до конца, что они, зомбированные и чумовые, проделывают со страной, единым и неделимым пока ещё Союзом Советских Социалистических республик; и что вообще происходит на их глазах, какая чудовищная творится мистерия.
А ведь принятием той Декларации они сделали первый и главный по сути шаг к развалу СССР. Потому что Декларация предусматривала главным образом и прежде всего приоритет российских законов перед союзными. То есть разрушала тем самым единое некогда советское законодательное пространство, основанное на равенстве всех. А вместе с ним – и единую систему ценностей братских союзных республик, выработанную за 70 лет, систему общих партийных и хозяйственных планов и ориентиров, и, наконец, саму идеологическую основу Советской Власти, что покоилась на согласии всех эту власть добровольно терпеть и ей безоговорочно подчиняться… А Декларация Ельцина всё это махом одним перечеркнула, что было выстроено с таким трудом, ибо она, возвысив над всеми Россию, давала пример и другим; она делала лишними и ненужными в перспективе центральные органы управления страной, возглавляемые Горбачёвым… Именно этот роковой шаг, который почему-то совсем не предвидели и не учли российские депутаты, и вызвал немедленную и законную цепную реакцию “суверенитетов” остальных республик, входивших в СССР, которых в стремлении отделиться и получить “свободу” всецело поддерживал Запад.
И чего удивляться, что вслед за Россией это же в оперативном порядке сделали народные избранники Украины и Белоруссии на своих съездах, подобные Декларации приняли, – и Центральное московское правительство во главе с Горбачёвым после таких законодательных демаршей фактически повисло на волоске. Нужен был лишь слабый толчок, лёгкая политическая заварушка, чтобы оно окончательно рухнуло, лишившись постов и кабинетов властных…
А чуть раньше этого, 15 марта 1990 года, в стране произошло другое знаменательное событие, пока ещё общесоюзного значения. На третьем внеочередном Съезде народных депутатов СССР М.С.Горбачёв, по подсказке своих помощников с А.Н.Яковлевым во главе, избирается Первым президентом СССР, что было сделать крайне важно ему и им в преддверие июльского съезда партии. Памятуя о том, чем кончил когда-то лакействующий самодур Хрущёв, целиком зависевший от настроений “друзей” и коллег-партийцев, помощники последнего Генерального секретаря решили оградить уже крайне непопулярного Михаила Сергеевича от тайного партийного заговора, который бы спутал им все карты в деле разрушения СССР. И были здесь абсолютно правы: это могло действительно произойти, к этому тогда шло всё дело.
Поэтому-то и был придуман трюк с постом президента, выборы на который, как потом утверждали некоторые депутаты, проходили совершенно дико и безконтрольно, с многочисленными нарушениями процедуры подсчёта набранных голосов… Но, тем не менее, к нужной цели они привели: от произвола и непредсказуемых действий Центрального Комитета партии Горбачёва худо ли, бедно ли огородили…
А ошалевший от прямо-таки фантастических и неправдоподобных удач и успехов Ельцин, находившийся на подъёме и кураже, и раздухарившийся не на шутку, не захотел довольствоваться “малым” – пусть и совсем не скромной уже, но всё ещё зависимой от Центра и от Кремля должностью Председателя ВС РСФСР и Декларацией о суверенитете. Революционер-разрушитель по духу и внутренней сути своей, любивший всё брать нахрапом, лихим кавалерийским броском, он, оказавшись в своей стихии и закусив удила, продолжал стремительно развивать успех по законам победоносной наступательной операции, не давая противнику опомниться, собраться с духом и мыслями.
12 июля 1990 года на XXVIII-м, последнем съезде КПСС, он опять, как и осенью памятного 1987 года, поднимается на трибуну Кремлёвского дворца и в очередной раз выступает с резкой критикой Коммунистической партии и её руководителя Горбачёва. Речь произносит твёрдо, решительно, смело, с видом победителя. И под конец, выждав паузу как в театре и гордо и дерзко окинув притихший, встревоженный зал лукавым, прищуренным взором… вдруг заявляет о своём выходе и из состава ЦК, и из самой партии, окончательно-де выродившейся и прогнившей по его твёрдому убеждению. После чего достаёт из внутреннего кармана идеально-отглаженного пиджака приготовленный партбилет, кладёт его на стол перед опешившим Горбачёвым – «на-а-а, мол, возьми, подавись, собака, своей красной корочкой!» – и с торжествующим видом покидает съезд под вспышки многочисленных фотообъективов и треск кинокамер. Лучшей рекламы самому себе как “бесстрашному” и “решительному”, “несгибаемому” и “отчаянному” человеку, которому-де всё нипочём: и смерть не страшна, и жизнь – копейка, и сам чёрт не брат и даже не родственник, – было и придумать трудно.
Народ, во всяком случае, это надолго запомнил, подобный с прилюдным бросанием партбилета трюк, который потом проделывали многие деятели из демократической либеральной тусовки – оборотни все как один, мерзавцы, предатели, негодяи, подлецы, попугаи и клоуны… Почитатели же Бориса Николаевича от этой грошовой сценки прямо-таки кипятком писали и писают до сих пор: так она им всем, шутам гороховым, слабоумным, дюже сильно понравилась…
––
*) Но всё равно, в копировании поступка Бориса Ельцина дальше всех лицедеев и клоунов столичный театральный режиссёр Марк Захаров пошёл, до жути богемный и “высоконравственный” дяденька с вечно брезгливым выражением на лице (будто бы он по утру по ошибке дерьма объелся), решивший довести сей пошлый спектакль с выходом из КПСС до эмоционального предела и максимального зрительского эффекта. Одно слово – “великий театрал”! Для этого он пригласил в свой театр Ленинского комсомола журналистов и операторов центральных телеканалов и газет и при включённых камерах демонстративно сжёг свой партийный билет, этим самым как бы даже и Ельцина переплюнув! А ведь этот глумливый деятель-скоморох, лет 30-ть до этого состоявший в партии, кремлёвским партийным бонзам все их задницы зализал до блеска в недавнее совсем время, выколачивая для себя и театра немыслимые гонорары, элитные машины, квартиры и дачи с гектарами земли для своих холуёв-актёров, ежегодные длительные творческие поездки за рубеж за народный счёт, маскировавшие спекулятивно-торговые аферы труппы. Да и спектакли ставил громкие и шумные Марк Анатольевич, славившие советскую власть и родную и любимую партию… А тут вдруг бац! – и такая мерзость и гадость с его стороны, такое предательство и кощунство! Да под камеру, да на всю страну, для матушки-Истории то есть! Удивительные нелюди обитали в нашей КПСС в последние её годы, которые и довели её, бедную, в итоге до ручки и до развала – и сразу же от неё открестились в критический момент, суки безсовестные и безнравственные, вроде как и не были там никогда, и знать про неё ничего не знали, слыхом не слыхивали.
Теперь в честь иуды Марка Захарова, махрового и высокопоставленного иудея, бывший Ленком его “светлым” и “гордым” именем обозвали ожидовевшие столичные власти: чтобы увековечить его как образчик “достоинства”, “нравственности” и “чести”, прославить на всю Москву и в назидательный пример школьникам и гостям столицы ставить. Тем самым они наделили таким возвышенным ореолом “товарища” и такими качествами заоблачными и духоподъёмными наградили, какими он сроду не обладал по причине собственной мелкоты и убожества…
Да-а-а! жуткие и трагические времена ожидают нас, россиян, в недалёком будущем, ежели таких патентованных прохвостов и подлецов увековечивают в духовном и культурном центр страны, и народу ими глаза и уши мозолят!!!…
––
Стеблова же, наблюдавшего весь этот умело спланированный и срежиссированный спектакль в прямом эфире ЦТ, подобный поступок Ельцина тогда сильно покоробил, помнится, даже и лёгкое чувство брезгливости вызвал вперемешку с досадой на нового руководителя РСФСР, чувство гадливости. Ибо по-настоящему серьёзные и ответственный люди, понимал он, действительно болевшие душой за дело и за страну, за родную и любимую партию, поднявшую их на головокружительную высоту и всё им до капли отдавшую, как и родная мать, – такие люди так пошло и дёшево себя не должны были вести, не имели права. С казнокрадом и иудою Горбачёвым они до конца обязаны были б бороться, находясь в структуре КПСС, и партбилетами перед глазами одураченной публики не разбрасываться…
Дальше – больше, как говорится, и как в сказке детской – ещё круче, ещё страшней. Безответственное поведение главной союзной республики, России, вызвало, как уже было сказано, цепную реакцию “суверенитетов” у остальных республик, входивших в СССР.
А следом уже и внутри самой России сепаратисты из руководства республик Карелия, Татарстан, Удмуртия, Якутия, Коми, работавшие на разрушение, на удовлетворение личных узко-национальных амбиций и интересов, стали дружно высказываться о расширении собственных прав с полномочиями, вплоть до отделения. И в этом их активно поощрял и поддерживал новоявленный рубаха-парень Б.Н.Ельцин, науськивавший из Москвы: «Возьмите такую долю самостоятельности, какую сможете переварить. Не трусьте» (август 1990 г.). И только благодаря неимоверным усилиям державников-патриотов в органах местной власти, активному противодействию простых граждан и трусости местных элит перечисленные республики остались в составе Российской Федерации, не дали России рассыпаться на куски, которые бы потом наши “добропорядочные” соседи благополучно и без труда проглотили…
Что же до самого Председателя Верховного Совета РСФСР, чрезвычайно щедрого и активного в ту горячую пору на раздаривание полномочий, прав и земель, политической и экономической вольницы нацменьшинствам, “свободы”, – то он, вслед за принятием Декларации о суверенитете и выбросом партбилета в мусор, сумел убедить депутатов парламента (основную массу которых купил посулом больших должностей в будущем своём правительстве, тогда уже замаячившего на горизонте) учредить пост президента России на североамериканский манер. Чтобы отстоять-де, в случае чего, её суверенитет и независимость. Не понятно, от кого только?!
На самом же деле, пост президента, избранного народом, а не съездом нардепов, давал бы Борису Николаевичу самые широкие полномочия в плане власти на пять долгих лет и ограждал бы его самым надёжным образом от воли народных избранников в течение всего этого срока. Что было крайне важно, жизненно необходимо ему и его команде в надвигавшихся политических схватках за власть с увядающим Горбачёвым сначала, а потом и с собственными, уже российскими депутатами-патриотами. Впереди ведь были и августовские события 1991 года, и Беловежские соглашения, и приснопамятные реформы Гайдара-Чубайса по тотальному грабежу и дележу страны, и её последующему закабалению западными банками, транснациональными корпорациями и синдикатами. Все те ужасы и безобразия, одним словом, которые большинство депутатов приняло тогда в штыки, которые категорически не поддержало.
Но было уже поздно, как говорится, – “поезд ушёл”. И демократически избранный президент демонстративно уже не слушал их, не подчинялся – со смехом плевал на народных избранников, откровенно “ноги об них вытирал”… и “задницу” тоже; и продолжал гнуть свою либерально-воровскую линию до последнего…
Итог той давней депутатской неискушённости, политической близорукости и ротозейства был таков, что 12 июня 1991 года Ельцин был благополучно избран первым президентом России в отсутствие реальных соперников и благодаря мощной поддержке СМИ.
И день 12 июня – личный его праздник, по сути, – был им же торжественно провозглашён в 1992 году Днём независимости России. Понимай: сделался главным общероссийским праздником наравне с Новым годом и Днём Победы, Рождеством, Крещением и Пасхой. Неплохо, да?! Скромненько и со вкусом!
И попутно заметьте, дорогие наши граждане-россияне, православные, буддисты и мусульмане, кто ещё способен что-то думать и замечать, цинизм-то какой и подлог ужасный, воистину сатанинский, Борисом Ельциным и его окруженьем тогда творился! Да ещё и великое издевательство над психикой и сознанием честных российских людей, над логикой и здравым смыслом, на которое, издевательство, лишь господа-либералы и иудеи одни и горазды! Вот подумайте только: Мать-Россию в очередной раз откровенно гнули и ставили на колени, делали колонией Запада, сырьевым, финансовым и людским придатком его; да ещё и грабили, резали по живому, отламывали от неё огромные территориальные куски в угоду личным амбициям пьяниц, казнокрадов и проходимцев, их непомерной жажды власти, наживы и обогащения – и предлагали, и до сих пор предлагают радоваться за это!!! За общенародное торжество, мифическую свободу и независимость сиё глумление и грабёж почитать, за царский подарок даже от господ-демократов и лично от первого президента Ельцина!!! Ужас! Ужас! что творится на Белом свете! Как откровенно и пошло дурачили и всё ещё продолжают дурачить нас!
Когда теперь, по прошествии стольких-то лет, начинаешь доподлинно вспоминать те воистину окаянные годы – волосы на голове поднимаются дыбом и сердце начинает ныть и щемить от глубокой тоски и обиды.
«И чего же это мы такими глупыми-то родились?! простоватыми и до смешного наивными, вдобавок?! – думаешь с болью и жалостью. – Зачем, отчего, по какой-такой непонятной причине доверчиво слушали и безропотно выполняли приказы и наставления всей той демократической хитрющей и жуликоватой своры?! Или же банды, которую надобно было палками из Росси гнать, и на пушечный выстрел не подпускать к Кремлю и на выборы!…»
Но не будем бередить старые раны, дорогой читатель, и лишний раз травмировать себя и честной люд грустными размышлениями и воспоминаниями. Пустое это. Лучше давайте, успокоившись и перекрестившись, пойдём дальше описывать “демократические подвиги” начала 90-х годов. Уж коли взялись мы с вами за это святое и праведное дело…
Итак, благополучно разобравшись с выборами, шумно и весело, прямо-таки по-царски отметив их под рукоплескания господ иудеев, куражный Борис Николаевич, уже в ранге всенародного президента, начал в спешном порядке выстраивать собственные структуры власти, параллельные Союзным. Которые в виду этого отходили на второй план, становились ненужными, неэффективными, обременительными – как пятая нога у собаки.
А либерально-иудейское лобби в окружении Горбачёва во главе с “хитрым лисом” и патентованным интриганом Яковлевым Александром Николаевичем в это же самое время и тоже ускоренным темпом готовило “конституционный кризис” в стране. Или, “вакуум Центральной власти” под кратким названием ГКЧП – Государственный комитет по чрезвычайному положению.
А это, в свою очередь, означало, что в критический для рушившейся советской Державы момент, намереваясь воспользоваться рукотворными хаосом и неразберихой, и предполагаемым отсутствием Горбачёва в Москве, оно, либеральное лобби, планировало мирно передать власть из Союзного центра в Республиканский. Со всеми вытекающими из этого действа и факта последствиями…
Истинный смысл московских событий 19-21 августа 1991года держится в глубокой тайне мировой закулисой, и потому и до сей поры мало кому до конца понятен. Даже и среди историков-специалистов. Все гэкачеписты молчат, кто ещё в живых остался, словно воды в рот набравши, – так их показными ритуальными убийствами семейства Пуго и маршала Ахромеева застращали, бедных. Молчат и либералы, понятное дело, что и вершили тогда политику и Историю, убирая неугодных людей и деля страну на части, – не желают, и правильно, на собственный хвостик какать. И правды узнать не от кого.
И, тем не менее, суть августовского путча была предельно проста и ясна для думающих людей, как, впрочим, и всё гениальное. Заправилам тех лет – и теневым, и явным – требовалось собрать воедино и вывести под благовидным предлогом наведения конституционного порядка в стране и удержания СССР от распада достаточно мощное ещё к тому времени патриотическое лобби в окружении Горбачёва на силовую “противоправную” акцию. Которая, по задумке сценаристов, обязана была кончиться неудачей, провалом, позором великим – и итоговым на неудачников-недотёп озлоблением всей страны, на волне которого с ними будет достаточно легко расправиться. В этом – вся суть, вся изюминка плана, гениального, повторимся ещё раз, отдавая должное его разработчикам.
Ключевым его игроком, помимо самого обще-Союзного президента, безропотного и послушного, и легко управляемого ещё со ставропольских времён, являлся тогда Председатель КГБ СССР Крючков. Он, по сценарию, должен был дать согласие, а потом всех товарищей-гэкачепистов подло “кинуть” (что он и сделал в итоге), отказавшись в последний момент, силою группы “Альфы”, арестовывать главного тогдашнего бузотёра и сепаратиста-разрушителя Ельцина по дороге из столичного аэропорта 19 августа (Ельцин возвращался от Назарбаева). И тем самым разрушить их, гэкачепистов, благие, в целом, намерения по недопущению подписания Нового союзного договора (касавшегося образования СНГ на просторах бывшего Советского Союза), намеченного в подмосковном Ново-Огарёво на 20 августа. “Кинуть” – и сделать запланированный ввод войск в столицу (для недопущения хаоса на ключевых государственных и управленческих объектах города) безсмысленным из-за этого, вредным даже, смешным.
После чего всех путчистов, от которых якобы заболевший президент страны вероломно сразу же и открестится, объявить преступниками и засадить в тюрьму, пусть даже и не за что и на очень короткое время. Которого А.Н.Яковлеву с командой будет вполне достаточно, чтобы “демократическим” путём убрать из Кремля оставшегося без силового прикрытия Горбачёва и заменить его триумфатором-Ельциным – безусловным и безальтернативным лидером “новой свободной России”, который бы во время путча “национальным героем” себя показал, этаким “безстрашным” и “несгибаемым” рыцарем демократии (несколько раз, правда, во время путча намеревавшимся сбежать в соседнее американское посольство от страха и неуверенности в итоговой победе), человеком “духовитым”, “боевым”, “цельным” и “волевым”, достойным Кремлёвского трона …
Чем это кончилось – хорошо известно: полным провалом восстания и арестом всех восьмерых членов ГКЧП и им сочувствующих из Высшего эшелона власти, совершивших политическое самоубийство, по сути, этим своим отчаянным, но неразумным поступком. После чего в Москву вернулся уже и сам оплёванный Горбачёв, предельно расстроенный и встревоженный, который этот пошлый спектакль и устроил по указке своих “доброхотов”-советников (посоветовавших ему таким хитрым способом “друга Бориса” убрать), сам же и списки гэкачепистов писал, и долго каждого из них уговаривал, втайне надеясь на лучшее, на победу… Надеялся, да, безусловно, заручившись поддержкой того же Яковлева, вероятно, – но находился как бы в стороне при этом и лично в ГКЧП якобы не участвовал, чистоплюй! И проиграл! Подчистую! Вдрызг! Потому что ответственности испугался, взбучки при неудаче и конфискации всего наворованного, что было бы для него и его семьи пострашнее смерти… Оттого-то он, поганец, всё взвесив и по привычке с женой посоветовавшись, незабвенной Раисой Максимовной, без согласия и одобрения которой ничегошеньки не предпринимал, – оттого-то он и решил за спины товарищей-гэкачепистов спрятаться в решающий для страны момент, которые в его отсутствие должны были навести порядок в рассыпавшемся на куски государстве, силовым способом и арестом Ельцина укрепить трещавший Советский Союз. То есть выполнить за него, первого президента СССР Горбачёва, всю самую грязную и неблагодарную, и крайне-непопулярную работу…
Понимаете теперь, в чём тогда вся проблема-то заключалась, весь тайный и достаточно подлый и каверзный того политического спектакля смысл?! И чем определялось итоговое поражение членов ГКЧП?! Верховный Главнокомандующий вознамерился выиграть важнейшую политическую битву за власть и страну, напрямую не участвуя в ней, переложив её на плечи своих подчинённых… А сам решил в это время находиться как бы в тени, из “кустов” сидеть и смотреть, из Фороса, чем в Москве дело кончится. Понимай: захотел первый и последний президент СССР Горбачёв остаться в Истории “беленьким” и “пушистеньким зайчиком” – этаким выдающимся Кремлёвским “пацифистом” и “миротворцем”, “демократом” всех советских времён, анти-Лениным и анти-Сталиным, любимчиком всех либералов, российских и мировых, способным лишь по курортам ездить, душистые шашлыки ртом и задницей жрать и коньяки пить до икоты и посинения. А потом возвращаться на всё готовенькое – и продолжать дальше спокойно царствовать-править и Раису Максимовну холить. Короче, возмечтал товарищ-господин Генсек-президент всю жизнь прожить дурачком. Или, наоборот, очень хитреньким: чтобы другие за него ишачили денно и нощно, дерьмо из страны и Кремля выгребали, а он бы лишь гонорары и премии получал, и “каштаны из огня таскал” чужими руками…
Итак, вернувшийся из Крыма в столицу в ночь с 20-го на 21-е августа “Фороcский затворник” М.С.Горбачёв, ставропольский клептоман-шашлычник, законченный негодяй, прохвост и юбочник, моральный пигмей и ничтожество, плюс ко всему, предавший своих партийных товарищей за понюх табаку, бросивший их, послушных и честных, но недалёких, на растерзание Яковлеву с компанией, – Горбачёв как-то сразу осиротел, обезволил и растерялся, окружённый свирепой демократической сворой, что крутилась и галдела возле него особенно нагло и громко после провала путча, и на него как на пугало уже смотрела – или покойника. Дни его как Главы единого некогда государства под кратким названием СССР были уже фактически сочтены: как президент некогда великой и грозной страны он уже был никому не нужен и не интересен.
Ведь не успел путч закончиться, как победитель и триумфатор Ельцин, осушив водки стакан и смачно крякнув, стремительно принялся переключать на себя управление ключевыми союзными министерствами – Обороны, Внутренних дел, Госбезопасности, а также министерствами финансов, связи, почтой, телефоном и телеграфом. Словом, делал всё то, в точности, что в Октябре Семнадцатого делал и Ленин, и что будут делать всегда и везде иные всякие победители, пришедшие на волне народного недовольства к власти. История повторяется из века в век, и ничего в жизни нашей страны не меняется, увы, кроме имён и фамилий действующих лиц, которых потом летописцы и борзописцы за большую мзду нарекают “героями”, “гениями” и “творцами”, “демиургами Исторического процесса”… А всеми покинутый Горби сидел и смотрел с тоской из кремлёвских окон, как рассыпается на его глазах в пух и прах могучая ещё вчера Держава. А сам он из грозного и всесильного союзного президента стремительно превращается в пенсионера, от которого презрительно отворачиваются все – даже и кремлёвские уборщицы. По-человечески его было жалко…
Его лукавые помощники утверждают теперь, что даже и после этого он был-де ещё достаточно силён политически и при желании мог бы достаточно быстро навести порядок в трещавшем по швам Союзе, укрепить его госструктуры введением пошатнувшегося единоначалия и вертикали власти, порядка жёсткого и дисциплины. Лицемерно жалеют, что такого желания с его стороны не последовало из-за каких-то там якобы особых морально-нравственных качеств Михаила Сергеевича, не пожелавшего-де насилия и крови.
Да бред это всё, досужие байки для обывателей и чистой воды спекуляции! Моралью и нравственностью там и близко не пахло! – не надо, господа-советники, из своего бывшего патрона ангела с крыльями делать, каким он сроду не был! не уродила его таковым мать! Трагедией кончилось всё тогда по одной, главной причине: что по-другому кончиться и не могло. Да-да, не мо-о-ог-ло-о-о!… Уже потому, хотя бы, что Горбачёв был человеком иудея-Андропова изначально, то есть фигурой абсолютно марионеточной, “кастрированной” и ожидовевшей до кончиков волос и ногтей. И ничегошеньки самостоятельно делать не мог, без разрешения А.Н.Яковлева того же, – ни до ГКЧП, ни после!
Потому что его давным-давно купили уже, с потрохами что называется. И те огромные деньги, что были вложены в него западными толстосумами в виде международных премий, медалей и грантов, и шикарных вояжей по миру, когда его с супругою принимали на самом высоком уровне всякий раз, кормили и поили как на убой, на все лады славили и ублажали, – деньги эти жидо-масонские связывали его по рукам и ногам как руководителя и человека. И ни за что не позволили бы ему сопротивляться и своевольничать. Любой самостоятельный после таких баснословных капиталовложений шаг стоил бы ему и его семье жизни и автоматического обнуления всех счетов – это же и дураку ясно, такая “закулисная механика” и “такая кухня”. Это есть незыблемая аксиома политики, её непременный и сверхнадёжный фундамент…
Естественно, что он про это прекрасно знал – советники ещё в 1985 году, наверное, его строго-настрого предупредили… Потому и не сопротивлялся указкам советников, не своевольничал, не бузил – безропотно вёл дело к развалу СССР, на первых порах может быть даже и не догадываясь, не подозревая об этом. Чтобы его тотальным последующим грабежом и порабощением Западом вернуть закулисным дельцам капиталы, что были в раскрутку его, Горбачёва М.С., персоны вложены.
«Коготок увяз – всей птички пропасть» – звучит народная мудрость. А у Михаила Сергеевича не коготок – весь он увяз в коррупции и казнокрадстве за семь полных кремлёвских лет, да и до этого – тоже. Увяз по уши…
Поэтому-то, видя и понимая всё это: что Горбачёв – пустозвон, клоун продажный, безвольный, новый Иуда, до конца выполнивший свою роль и оказавшийся на обочине жизни, Истории, – с брезгливостью наблюдая эту его деградацию как политика с марта 85-го и, наконец, всякое терпение потеряв, в декабре 1991 года лидеры-президенты трёх союзных славянских республик, Ельцин, Кравчук и Шушкевич, решили сказать “стоп” подобному обще-государственному безобразию. И чтобы дальше уже не тянуть резину и не переводить проблемы с дележом власти и собственности СССР на следующий календарный год, они трое самовольно (по указке советников, если уж совсем точно) приехали в Вискули в Беловежскую пущу с помощниками (Ельцин с собою привез Бурбулиса, Козырева, Шахрая и Шохина) и за спиною сдувшегося Горбачёва, опять-таки самовольно, 8 декабря подписали знаменитое Беловежское соглашение о полюбовном разводе и самостоятельной дальнейшей жизни, независимой друг от друга. За что их до сих пор почему-то поносят-клянут историки-патриоты. Почему? – непонятно!
Ведь эта “святая троица”, что теперь незаслуженно обвиняется в развале СССР и в предательстве национальных интересов в угоду Европы и США, всего лишь юридически оформила то, что к тому моменту уже существовало по факту. И только-то. Они молодцы уже тем, хотя бы, что, наконец, взяли и “разрубили прогнивший союзный узел”, поставили точку в негласном и затянувшемся противостоянии с Центром, длившемся с августа-месяца, с ареста членов ГКЧП, и порядком всем уже поднадоевшего, мешавшего нормально жить – по-новому, по-демократически…
-–
*) Кремлёвское либерально-иудейское лобби во главе с А.Н.Яковлевым торжествовало! Ещё бы – такая победа: ненавистный Советский Союз с карты мира исчез как солнечный зайчик! И как-то так незаметно – без лишнего политического шума и грохота, без мировой войны.
Торжествовала и Америка – как главный закопёрщик развала, – которой теперь предстояло карман как можно шире держать – хватать им, не уставать, безхозное советское золото и всякое другое богатство, что потекло через Атлантику в нью-йоркские банки и особняки густым безпрерывным потоком.
Что Беловежский сговор имел очевидные американские корни и от начала и до конца управлялся Госдепартаментом США и ЦРУ, красноречиво свидетельствует то, например, что сразу же после подписания всех документов безумно счастливый Ельцин прямо из охотничьего домика не удержался – позвонил по ВЧ именно президенту Бушу-старшему и очумело прохрипел в трубку: “Горбачев ещё не знает этих результатов… Уважаемый Джордж… это чрезвычайно, чрезвычайно важно! Учитывая уже сложившуюся между нами традицию, я не мог подождать даже и десяти минут, чтобы не позвонить Вам”.
Восторженный лепет и пиетет первого президента России в данном случае, как ядовито про это написала оппозиционная газета «День», можно было понять и простить: он говорил с Хозяином!…
––
25 декабря 1991 года, уже после единодушной поочерёдной ратификации Беловежских соглашений Верховными Советами России, Украины и Белоруссии, оставленный не у дел Горбачев, политически выхолощенный и ничтожный, полюбовно и делово договаривался в Кремле с новым его хозяином о даче, личной охране и пенсии. И о постройке здания для собственного фонда на Ленинградском проспекте. После чего, уже в ранге бывшего президента СССР, он, получив всё что просил, тихо покинул свой уютный некогда кабинет, безропотно сдав дела и “ядерный чемоданчик” торжествовавшему подельнику Ельцину.
И случилось это также почти, как и Керенский в Октябре Семнадцатого сдавал дела подельнику Троцкому, с которым у Александра Фёдоровича были одни и те же начальники за рубежом, как и у Ельцина с Горбачёвым. Только Керенскому, заметьте это себе, тогда понадобилось полгода всего, чтобы развалить выродившуюся Империю Романовых, полностью сгнившую с “головы”. Горбачёву же на демонтаж советской Державы, созданной Лениным и Сталиным с нуля практически, понадобилось семь долгих лет разрушительной кропотливой работы. Семь лет!… Вот и сравните, люди, крепость и качество СССР, про который наши либеральные демократы всех уровней и мастей до сих пор вспоминают с ужасом и содроганием…
А Борис Николаевич, оставшись один, подумал тогда испуганно: “Ну и что дальше-то? Ведь мы не просто кабинет, целую Россию отхватили”.
Ему стало страшно от этого, – но и приятно, и сладко одновременно. Он получил, что хотел: стал главою огромной страны, президентом на американский манер, человеком независимым и неподсудным. И мог теперь вытворять всё, что было душе угодно, никого уже не таясь, ни перед кем не отчитываясь – ни перед Горбачёвым, ни перед партией, ни перед Политбюро. Только лишь перед Д.Бушем-старшим, который был далеко, да перед еврейскими толстосумами, которые пока тоже особо не досаждали… Жизнь его удалась: жертвы с опалою, взбучками и партбилетом были, как выяснилось, не напрасными…
После этого – на радостях – он на долгие девять лет погрузился в глубокий запой, из которого его лишь серьёзно заболевшее сердце и добровольная отставка вывели.
О разрушенном государстве, Союзе Советских Социалистических республик, судя по его мемуарам, он в должности президента «свободной России» не вспоминал. Совесть его, равно как и обиженного им Горбачёва, особенно-то никогда не мучила…