Глава 10

=Коршун=

Она меня выгнала. Она меня выгнала? Меня?

Алкоголь ударил в голову и подогнул ноги. Я с трудом ворочаю языком, когда сопротивляюсь, и даже не чувствую боли, когда плашмя падаю на плитку. Егор отряхивает серый пиджак, он всегда ходил в сером, смахивает с рукава побелку, смотрит на меня осуждающе и молча уходит.

Будто оставляет мусор.

Я долго таращусь ему вслед: на большие плечи, грузную походку и, словно вырезанный из гранита, затылок. Он в сговоре с ними и первый ответит за все.

Вечернее солнце припекало. Июнь. Уже июнь, а когда все случилось был май – цвела душистая сирень, тюльпаны алыми красками украшали клумбы, и небо было выше. Намного выше и прозрачней, чем сейчас.

И, чудеса-чудные, я внезапно понимаю, что слишком много помню о нашей первой ночи с этой стервой. Даже в пьяном угаре помню. Закрываю глаза и вижу угол ее розового плеча, запрокинутую голову назад, тонкую шею, что будто просит укусить, соски, как ягоды, пленящие сладко-молочным запахом. И волосы, мягкие пышные волосы, слегка курчавые, не такие ровные, как сейчас, но я помню, как они связывали-путали мои пальцы и, черт, подрагиваю от этих воспоминаний.

Что она со мной сделала? Почему я нее так влип? Нужна другая баба. Нужно выбить Агату из головы. Зачем я сегодня ее трогал, зачем подходил так близко? Путана! Ведьма! Свела меня с ума.

Весь месяц, что я пробыл в камере, думал только об этой девушке. Не знал имени, потому что нарочно на вечеринке не спрашивал. Называл ее по-всякому, мягко-ласкательно. И в камере думал не о том, что она теперь сидит на моем прогретом месте, а о том, как ее больнее наказать за это. Как сделать своей, а потом выбросить. Как отомстить больнее.

Но любые планы рушились отсутствием бабла. Это с миллионами за душой покорять мир просто. Когда ты бомж, ты никому не нужен, даже родному отцу, как оказалось.

Лежа на прогретом асфальте, я осознаю, что тону в набухшем темном небе, и терплю лучи едкого вечернего солнца, что пробиваются сквозь грозовые облака, пытаясь прогнать дождь.

Я помню ту ночь до мелочей. Невыносимо это осознавать. Может, это шок, стресс?

Я даже помню звезды на небе, когда привез Агату к себе. Помню, потому что она застыла на пороге, смущенно закусив губу, и разглядывала не мой шикарный дом, а звезды! Чертовы светящиеся пуговки на черной бесконечности. Да что там интересного? Точки, точки, точки. Гвозди. Ладно, гвоздики. Все равно всего лишь далекие пятна, от которых нет смысла.

А вот шея у нее красивая. Длинная, с нежной светлой кожей, с россыпью маленьких родинок возле яремной впадины, в ушах скромные сережки-висюльки. В стекляшках, вживленных в кончики, переливался лунный свет. А в глазах девушки плавилась ночь, делая золотистые радужки бесконечно-глубокими и сверкающими плавленным металлом.

Романтизм мне не присущ, но эта девица вызывала во мне бурю эмоций и шквал мыслей, наполненных красочной наивностью.

Она ничего так. Вру. Когда утром оценил ее перевоплощение, я был сражен. Кто так умело изменил ее, мне все равно, но мастер знал толк в женской красоте, и Агату выбрали не просто так. Там было из чего лепить. Самородок. Экзотика.

Кто-то слишком хорошо знал мои вкусы и предпочтения, что ткнул пальцем именно в нее.

Нутро скручивает от жары. Пустой желудок сжимается от голодного спазма и выталкивает на траву выпитый коньяк.

Я встаю на четвереньки и сквозь слезы посмотрю на возвышающееся передо мной здание. Стекла сверкают, переливаются, намекают на роскошь и богатство, но все это было там, без меня, не со мной. Я будто лишняя деталь в механизме, которую выбросили, потому она больше не нужна, но я докажу им обратное.

Лежу, не двигаясь, до глубокой темноты на траве, потому что встать не могу. Никто меня не трогает. Никто не вызывает охрану или скорую. Это выводит из себя. Я пустота. Пыль. Никто. Был властелином, а стал нищим отбросом.

Даже полиция прокатывает мимо и уплывает в закат, не спросив, что я тут делаю. А если подыхаю? Всем плевать?

Когда моя цель выходит на улицу, в сопровождении Егора, конечно же, я осторожно встаю и выхожу им наперерез.

– Ты что-то не так понял? – грубо отзывается охранник и, сверкнув серыми глазами, заводит девушку за себя. Она поджимает губы и накрывает грудь руками крест-накрест. Отворачивается, будто ей неприятно на меня смотреть.

– Я подпишу договор не глядя, Агата, – говорю тихо, обращаясь к девушке. Маленькие плечи безудержно вздрагивают. – Ты же это планировала? Этого хотела? Знала, что приду сюда. Уверен, что и договор составить помогли, чтобы было удобно мной управлять, лишить воли. Я прав. Вижу по глазам, что это так.

Она зыркает на меня, прищурившись, и еще сильнее сжимает губы, но не отвечает. Снова отворачивается, волосы падают на щеку и перекрывают пламенеющие щеки.

Егор держит ее позади себя, но молчит. Он ждет решения, умный парень, хороший исполнитель и никогда не пойдет против своего начальника. Кроме меня. И чем я ему не угодил? Заплатили больше?

– Подписываем договор сейчас, или я ухожу и никогда сюда не вернусь, а ты провалишь задание, Агата. Что тебя на это толкнуло – мне посрать. Зачем моему родителю весь этот бред – тоже похрен, но папочка не простит тебе такой промах. Это ведь он задумал?

По ее мурашкам на плечах, которые она пытается смахнуть ладонями, я понимаю, что попал в цель.

– Ты ведь знаешь, на что он способен. Ты не выйдешь из этой игры живой, Агата. Мне жаль тебя расстраивать, но это правда, – я поворачиваюсь на слабых ногах. От усталости, голода и коньяка по-настоящему ведет. Плетусь к дороге, не оглядываясь. Там есть остановка автобуса, свалю куда-нибудь подальше, спрячусь. Я выживу, смогу подняться заново. Пусть папаша не думает, что со мной можно, как с куклой играть.

Только вот девчонку почему-то жаль. С трудом преодолеваю желание обернуться. Верю до конца, что одумается, ведь знает же с кем связалась.

Через несколько минут возле меня притормаживает джип. Задняя дверь распахивается, переднее окно опускается, и Егор с жестким выражением лица приказывает:

– Садись. Выбросишь еще фортель, не посмотрю, кто твой папочка. Вы оба – конченные твари, и сейчас я защищаю Агату, а не вас. Потому предупреждаю, что сломаю шею, если тронешь ее пальцем, не сомневайся, дай только повод. Это ясно?

– Яснее некуда, – улыбаюсь, но улыбка вовсе не добродушная, скорее, она может резать и обещать расправу. Просто не сейчас.

Сейчас я забираюсь в салон, пропахший женскими духами, наполненный вкусом ее тела. Пах скручивает тугой пружиной, голову ведет, в груди бабахает сердце, упеираясь в ребра. Что это? Феромоны? Не может меня заводить какая-то простушка переодетая в дорогие шмотки.

Но она заводила, сука! Так, что мне приходится прикрыть ладонью брюки.

Через темное стекло перегородки, я вижу силуэт девушки – она сидит рядом с Егором и смотрит вперед. Сидит, как восковая фигура. Или кусок льда.

Будто чувствуя мой взгляд, она медленно поворачивает голову назад, но быстро отворачивается.

– Поехали, – еле слышно просит. Просит, не приказывает. В дрожащем тембре я улавливаю поражение. Она на грани слома, но это ведь обманчиво?

У меня от ее голоса, наполненного мягкой хрипотцой, бегут мурашки по телу. Приходится поерзать и сжать ладонью брюки, чтобы малыш в штанах не бесился без надобности. Вот же мышка драная, я ее снова хочу. Точно замарашку чем-то мощным обработали. Тогда почему на Егора она так не действует?

Загрузка...