Племянница, тинейджер Екатерина, ворвалась в мой кабинет подобно огненному торнадо. И виной был не длинный хвост из рыжих волос, перетянутый патриотичной резинкой под цвет государственного флага, а выражение лица, свидетельствующее о негодовании, возмущении и отмщении одновременно. – Дядь Саш. признавайся немедленно и честно! Ты знаешь, что такое фанфик? – Ну, приблизительно. Если мне память не изменяет, это литературное произведение, в котором автор не выдумывает персонажей, а заимствует их из каких-то других сочинений. А в чём собственно дело? Поясни толком. Тебе что, всемирного разума не хватает для ответа на столь тривиальный вопрос? – Ты что, до сих пор не понял? В Грымзе нашей, дело. В её причудах! Сдался ей этот Тургенев. То требовала его эпоху описать. Девушек его века и всё такое. Ну, это ещё куда ни шло. А теперь преподнеси ей к следующему уроку целый фанфик. – По его произведениям? – заинтересовался я. – Допустим, по героям Роллинг это ещё куда ни шло. Но что бы по русской классике, это сильно! Катюша совершенно не притворно всхлипнула. – Не по произведениям. А по жизни его. Напишите, говорит сочинение, похожее на правду. А это как? Правда, она правда и есть. А сочинение это выдумка. Всё, дядь Саш! Не видать мне четвертной «пяхи», как нового айфона. – Помолчала с минуту. А потом прижалась ко мне так, как только она и умеет. Заглянула в глаза и тихо продолжила: – Если ты, конечно, не поможешь.
*** Император стоял у окна и смотрел на снующих по Сенатской площади людей. Августовское солнце, бросив на прощание пучок лучей, скрылось за горизонтом. – «Даже светило нуждается в отдыхе. И никто ему не указ. Надоело светить, ушло отдыхать. Может быть и мне так? Послать всех подальше, да и удалиться к государыне в опочивальню. Нет, увы. Самодержец российский -не солнце. Надо принять сегодня всех, томящихся в приёмной. Иначе завтра они придут снова. И заполонят не только прилегающую залу, но и всю лестницу. К тому же у многих из них имеются документы на подпись. Действительно, не терпящие отлагательств. Хочу чая. Во рту пересохло. Сейчас кликну кого-нибудь и попрошу, что бы заварили покрепче». – При этой мысли Николай Первый усмехнулся. Он вспомнил как за чашкой ароматного напитка проходила его аудиенция с Пушкиным. В тот день он своим указом вызволил опального поэта из ссылки. Более того. Объявил гению, что лично сам будет его цензором. – «Цензор, цензор, цензор» – Запульсировала мысль в голове хозяина огромной страны. – «Надо что-то решать с этим московским цензором. Наломал дров! А ведь не простой человек – князь, как-никак». – Император вернулся на рабочее место и решительно взял со стола колокольчик. *** – Граф Орлов, напомните мне, только кратко, историю с помещиком Тургеневым. Жаль, что он не служит в моей доблестной армии и не имеет офицерского чина. Было бы значительно проще решить возникшую проблему. – Как с поручиком Лермонтовым? – Шеф жандармов открыл толстую папку. – Ваше императорское величество, как вам известно, двадцать первого февраля скончался писатель, по фамилии Гоголь. – Знаю. Извещён, – прервал графа государь. – Помнится, я отдавал распоряжение. Ему деньги в Рим посылали. Дома этому писателю не сиделось. Продолжайте. Прошу вас. Ну, помер и что? – Иван Тургенев написал об этом событии некролог и хотел опубликовать его здесь, в столице. – Помню. – В очередной раз перебил шефа жандармов император. – Председатель цензурного комитета Мусин-Пушкин докладывал, что не допустит появления в печати каких бы то ни было статей об этом литераторе. Давайте дальше. И покороче. Самую суть. Видели же, что за дверьми творится. – Позволите? – Орлов положил на стол документ. Это донесение столичного цензора на высочайшее имя и резолюция на нём. «За явное ослушание посадить его под арест на месяц и выслать на жительство на родину, под присмотр (полиции)» – Так за дело же, Орлов! Ишь, чего удумал! Не разрешили в Петербурге опубликовать, так он в Москве сподобился. Однако я не за этим вас сюда пригласил. Что там с записками? Запамятовал. Напомните, кого. – Охотника. – Да. Точно. Почему же эти книжонки ещё в продаже? И все только о них в светских салонах болтают. Скажу вам по секрету. Их читал даже мой сын, Александр. А он, как-никак, наследник престола! – Вот докладная моего человека из белокаменной. Позвольте прочесть? – «Князь Владимир Владимирович Львов к которому попала для прочтения вышеозначенная книга, немедленно разрешил ее печатание. И даже с восстановлением пропусков, вымаранных цензурой в журнальном варианте! Прикажите незамедлительно запретить? Изъять весь тираж? – А толку что! Тем самым популярности этому бумагомарателю добавим. Рассказики столь уж раз в этом, как его, в «Современнике» издавались? Тут надобно тоньше. Шеф жандармов стоял по стойке смирно. Боясь пропустить хоть одно монаршее слово. – Подготовьте распоряжение. Тайное. Об этом Тургеневе, а тем более о его «Записках», нигде, ни в газетах, ни в журналах, что бы ни единого слова. Нет их! И упаси вас бог выпустить писателя за границу! Далее. Князя Львова уволить от должности «в пример другим» за пропуск в печать «Записoк охотника». Без пенсиона.– Государь на минуту задумался. Затем продолжил. – Так уж и быть. Позволим ему продолжать государственную службу. Но только не по цензурному ведомству.
*** Всякого рода запреты во все века оборачивались благом для авторов, обитающих на необъятных просторах Российской империи. Становились хорошей рекламой, а следовательно и неплохим источником получения материальных ценностей. «Записки охотника» по указу императора лишившись любой рекламы, продавались словно горячие пирожки. Книга окупилась и стала приносить неплохие барыши. Продавцы быстро смекнули, что неча два тома «Записок» по три рубля серебром продавать. Как миленькие уйдут и за все пять! Спустя некоторое время книги готовы были приобретать уже за четвертной. В феврале 1856 года Иван Гончаров писал: «Теперь нигде не достать ее, даже за большие деньги: на днях сам автор хлопотал об этом по просьбе жены одного министра, но без успеха». Только через несколько лет после смерти Николая Первого стало возможно выпустить второе издание. Русские учителя, несмотря на все запреты, регулярно добивались того, что отдельные рассказы и отрывки из «Записок» публиковались в различных учебниках, школьных хрестоматиях и журналах для детей. Их тексты стали классикой, хотя цензурные ограничения с них, в то время, ещё не были сняты.
*** Племяшка отложила в сторону изгрызанную ручку. – Дядь Саш. А как же цензор Львов? Что стало с ним? – После отставки он подобно Тургеневу пошёл в писатели. Но сочинял в основном, для детей. Как говорится, от греха подальше.