– Интересно, какова цена за это сотрудничество! – возмущался Евпатий, намекая на союз с половцами. Он скакал во главе передового конного отряда, задавая темп всему войску.
– Не поспеют основные силы, растянулось войско! – сокрушался Никита поглядывая назад.
– Осталось еще немного! За версту до места, остановимся, подождем, когда подтянутся. Иначе можем упустить момент! Никита был гораздо старше Евпатия, и опыта в военном деле у него было больше, но в действиях молодого воеводы он видел много разумного, это заставляло его подчиняться воле молодого воеводы.
Выйдя к берегу Оки, рязанское войско под руководством Евпатия увидело поднимавшиеся с вершины холма клубы дыма.
– Неужели опоздали! – молвил Евпатий. Обнажив меч, он поднял его над головой и крикнул:
– За мной, рязанцы! Ударим же по неприятелю! – И помчался, увлекая за собой войско.
На подступах к Исадам, их встретили половецкие отряды. Неприятельская конница преградила путь полкам Евпатия. Завязалась битва. Превосходящие по силам рязанцы легко смогли одолеть врага. Но задачей коварного князя и его союзников, было лишь задержать продвижение рязанского войска. Они уже сделали свое кровавое дело, и теперь должны были незаметно уйти, избежав преследования. Добивая остатки степняков, которые все еще оказывали сопротивление, Евпатий с дружиной пробились к месту, где совсем недавно пировали гости князя Глеба. Пред ними открылась жуткая картина. Среди полыхавших шатров и полной разрухи, которая творилась вокруг, лежали десятки мертвых тел. Исколотые, изрезанные и обожженные, они стали жертвой обмана и западни, в которую их заманили враги. Осматривая место побоища, рязанские воины обнажили головы и с сочувствием смотрели на тела земляков, среди которых были одни из самых знатных людей княжества. Шесть князей со своими приближенными погибли в этой бойне, так и не успев пережить смуту и дождаться благополучия родной земли. Крепкие, молодые воины, погибли безоружными, не успев даже оказать сопротивления. В их открытых мертвых глазах застыл страх и недоумение.
Бросившиеся в погоню за убийцами, рязанцы вернулись ни с чем. Князь Глеб со своими подельниками и половецкими отрядами, ловко запутав следы, переправились за Оку, уничтожили все переправы и ушли к половцам. Они еще надеялись вернуться, и взять реванш, тем более, что половина дела, на их взгляд, была сделана. А рязанцам ничего не оставалось, как предать земле своих погибших земляков и заняться восстановлением опустошенного княжества.
Глава III
НА ДАЛЬНИХ ОКРАИНАХ
После бегства Глеба, рязанский княжеский престол занял самый достойный из оставшихся в живых, князь Ингварь. При поддержке дружины и простого люда, он сумел очистить столицу княжества от остатков смуты, и приступить к восстановлению порядка на рязанской земле. Народ поверил новому князю, видя его благие намерения. Но как ни старался князь наладить мирную жизнь в княжестве, не было спокойствия на рязанской земле. Отгласы последних событий витали в воздухе, заползая в каждый дом. Тревожные вести доносились с южных окраин, и нужно было что-то предпринимать. Великая степь вплотную подходила к рязанскому княжеству, и именно оттуда шла реальная угроза. В половецких станах притаились враги рязанские, еще таившие идею захвата великокняжеской власти.
Именно Евпатию и Никите князь поручает отправляться на дальние рубежи и сделать все необходимое, чтобы враг не смел носа казать на рязанской земле. Евпатий разрывался между службой князю и любимой, которая дожидалась его в доме у Ингваря. Каждый раз, отправляясь в дальний поход, воевода скакал в Ожск, и подолгу проводил время со своей ненаглядной.
– Ты прости меня, Евдокиюшка! – обнимая ее на пороге, кручинился богатырь. – Такова уж наша доля служивая. – Обещаю, как только справлюсь с княжеской задачей, вмиг к тебе прискачу. Скоро настанут времена, когда все заживут в нашем княжестве спокойно и счастливо. – Успокаивая возлюбленную, Евпатий не тешил себя надеждой. Он знал, что полюбив его, Евдокия обрекла себя на одиночество, а время мучительных ожиданий может отдалить их друг от друга. Но чувствуя ее нежность к себе, ее доброту и сердце, исполненное надеждой на долгую совместную жизнь, подкупали Евпатия и заставляли о многом молчать.
Они никак не могли расстаться, все стояли и смотрели друг на друга. Евдокия не говорила ни слова, лишь слушала тихий, бархатный голос своего возлюбленного, от этого ей становилось тепло и уютно. Все тревоги вмиг забывались, когда рядом с ней был Евпатий. Сам богатырь тоже не переставал думать о Евдокии. Чувство тревоги за родную душу, сжимало его сердце. После того, как Ингварь и его брат Юрий перебрались в Рязань, Евдокия и ее младшая сестра Евпраксия с небольшим окружением, остались хозяйствовать здесь, в Ожске. За усадьбой нужен был уход, и это место стало родным для нее, поэтому она напрочь отказалась уезжать в столицу. Это то и не давало Евпатию покоя.
«Как ты будешь здесь, в мое отсутствие?» – эта мысль бередила сердце воеводы в минуты перед разлукой. Свет надежды и искорки любви в глазах Евдокии, успокаивали его, но долг службы уводил его из родных мест и от любимой. Вскочив на коня, он махнул ей на прощание и, поднимая клубы пыли, помчался к поджидавшим его полкам. Евдокия, привалившись к изгороди, еще долго смотрела ему вслед, и ее взгляд был исполнен счастливой надежды.
Свое девятнадцатилетие Евпатий встретил в походе. Несмотря на молодость, это был верный муж своего отечества, воин, богатырь, закаленный в походах и сражениях. Он начал свою карьеру раньше своего отца и снискал славу и любовь воинов, став для них не только воеводой, но и примером для подражания. Его уважали и любили, одно имя Евпатий Коловрат вызывало трепет во многих сердцах. Ясный ум, неожиданная мысль и твердое решение, позволяли ему выходить из самых сложных ситуаций. Так было в пограничной крепости Дубок, куда прибыла дружина Евпатия поздно вечером в последний месяц зимы 1218 года. Эта крепость была порубежной: сразу за ней начиналась степь, в которой граница рязанского княжества растворялась и не могла служить препятствием для вторжения неприятеля.
Продрогшие и заснеженные, русские воины подошли к крепости. Показавшееся зимнее солнце засеребрило промерзшие деревянные крепостные стены городка, вырывая его из морозной дымки. Заснеженные долины, разрастались, маня за собой. Чуть заметной, прикрытой белым покрывалом, выделялась узкая коса Дона, с его крутыми берегами. Словно почерневшие шеломы, затерявшиеся в снегах, тут и там торчали одинокие крестьянские избы. Вокруг не было ни души. Даже одинокие следы, ведущие к крепостным воротам, запорошило снегом. Морозный воздух был наполнен тишиной и запахами приготавливаемой еды, которые просачивались сквозь крепостные стены.
– Какое глухое место! – сходя с коня, произнес Евпатий. – Тут, поди, разбойников хоть отбавляй.
– Да! Люд весь попрятался! Верно, нас за разбойников приняли. – Никита тоже был удивлен увиденным.
Дозорные на башнях, завидев рязанские стяги, поспешили отворить ворота, и полки вошли внутрь. Тепло и уютно сразу стало Евпатию. Небольшая крепость, изнутри напоминала просторную избу с множеством комнат. Густо стоящие постройки пыхтели желтоватым дымком. Тут и там сновал народ, озабоченный повседневными делами.
«Слишком много люда для маленького городка!» – подумал Евпатий, окинув взглядом городскую площадь, кишащую народом. «А воинов почти не видно».
На крыльце большой бревенчатой избы, вросшей одним боком в землю, показался тщедушный старичок с желтоватым лицом и густыми усами. Завидев Евпатия и его дружину, он спустился по ступеням и, запахивая тулуп, направился к ним. Низко поклонившись, старик застыл в ожидании вопросов.
– Кто таков! – спросил Евпатий.
– Еремей! Воевода я тутошний.
– А скажи, Еремей, куда у тебя весь служилый люд запропастился? Не вижу я дозорных, окромя тех, что на стенах, да подле ворот. И лошадей мало!
– Эх батюшка! Мало воинов осталось. Всего пятнадцать человек.
– Как же вы тут управляетесь?
– Местные пособляют, гляди сколько их под зиму набежало. А, в общем, тяжело, воевода! – грустно ответил старик, утирая обледеневшие усы. Мор напал, люди мрут, как мухи. Давеча еще двоих схоронили.
– Что за напасть? – поинтересовался Евпатий.
– Не знаю батюшка, не видывали еще такого! Говорят, торговцы занесли, что по осени проходили через наши края. Рот гниет, зубы выпадают! Потом шея и лицо раздуваются. На моих глазах двое концы отдали таким образом.
– Что же это может быть такое?! – возмутился Евпатий. – Еще есть больные в крепости?
– Пока осмотр не проводили.
– Ладно! Размещай моих людей, и пойдем еще раз всех осмотрим.
Гостевые избы, отстроенные специально для княжеской дружины, были просторными и вмещали человек тридцать каждая. Но поскольку они долго пустовали, внутри было ничуть не теплее, чем снаружи. Даже деревянные полы покрылись тонким слоем прозрачного льда.
– Вы извиняйте меня, старика, что студено тут! – винился Еремей. – Не ожидали мы вас, вот и истопить не успели. А дровишек то у нас навалом, если хотите, я только кликну, мужики враз истопят.
– Полно отец! Мои воины сами способны на такое. Дело-то не хитрое! – улыбнулся Евпатий. Осматривая крепость, Евпатий все справлялся о делах, что творятся в округе. Воеводу интересовало: сколько душ всего, как несут дозорные службу, как готовят провизию на зиму, как часты визиты извне? Старик, семеня за ним, не успевал докладывать, что по чем.
– По ночам в этих краях, наверное, жутковато! – Сказал Никита, подойдя к Евпатию, когда тот отправил старика с очередным поручением.
– Да, места глухие! Этот городок, как одинокое дерево поле! Какая тут может быть речь об охране и защите рубежей, они и себя-то защитить не в состоянии.
До наступления темноты Евпатий и Еремей успели осмотреть и расспросить всех, кто находился в крепости по болезни. К счастью, ничего выявить не удалось, и можно было, наконец-то, отдохнуть.
Вой вьюги и волков, бродивших поблизости, усилились с наступлением ночи. Воевода насторожился. Еремей тронул его плечо.
– Не пугайся, здесь всегда так. Мы уже привыкли.
Поежившись от сырого, пронизывающего ветра, они вошли в избу. Стряхнув с себя остатки снега, Евпатий, сбросил шапку, и подошел к теплой печи. Никита успел позаботиться, и к приходу друга натопил избу. Разморенного теплом и усталостью, Евпатия потянуло в сон, и он полез на печку.
– Ложись! Я тоже скоро! – сказал Никита, садясь за стол. Через слюдяное окошко было видно, как метет вьюга, и снег густой пеленой накрывает все вокруг. Черные тени дозорных растворялись в снежной мгле, ежась на ветру, они сменяли друг друга на башнях крепости.
За ночь снега намело столько, что Евпатий, проснувшись рано утром, еле открыл дверь, чтобы выйти из дома. Чистый морозный воздух, обдал приятной свежестью разгоряченное тело богатыря, который всю ночь провел на печи, и не в силах был уже терпеть изнуряющего тепла.
Вокруг была тишина. Лишь где-то за стеной деревянного сарая, раздавался лошадиный сап и позвякивание. Накинув тулуп и сунув ноги в валенки, он спустился во двор. Глубокий, рыхлый снег хрустел и проваливался под ногами богатыря.
– Эй, там наверху! – крикнул он дозорному, подойдя к крепостной башне. Через мгновение показалась голова дружинника. – Что видно в округе?
– Все тихо! – ответил тот.
– А ночью никто не появлялся в окрестностях?
– Не видал!
Друг за другом из своих жилищ стали выползать люди, принимаясь за свои повседневные дела. Застучали молотами кузнецы, подбрасывая древесного угля в горны. Гремя ведрами, пошли по воду бабы, о чем-то судача и смеясь. Заскрипели ворота амбаров и конюшен. Город просыпался после снежной ночи. Не успел Евпатий обойти всю территорию, как заметил, что ему навстречу, бежит знакомый старичок.
– Пожалуйте к заутрене! – радушно зазывал он воеводу рязанского к себе в дом, где его жена уже накрыла стол и послала мужа за почтенным гостем.
– С радостью! – Ответил Евпатий, подумав о том, что страшно голоден.
Отведав крутой, горячей пшенной каши и блинов с заячьей печенью, воевода по достоинству оценил гостеприимство хозяев, поблагодарив за прием, а после велел старику седлать лошадей.
– Надо бы осмотреть округу!
– Твоя воля батюшка! Мы мигом! – старик откланялся и убежал.
– А что гостей часто встречаете? – поинтересовался Евпатий у хозяйки, задержавшись в дверях. Та, опустив голову и теребя кончик скатерти, как будто боясь сказать что-то лишнее, произнесла:
– Не часто, но захаживают на постой!
– В основном небось черниговские?
– И они тоже! А еще…
– Степняки? – опередил ее Евпатий.
Она подняла на него испуганные глаза, но потом, видя расположение богатыря, продолжила. – Да. Они приходят небольшими группами, человек десять, ничего не говорят, и так же тихо уходят.
– Ты сама их видела?
– Нет, Еремей рассказывал, он нам, бабам, не дает выходить наружу, когда поганые приходят. Боится за нас.
Евпатий задумался, и сказал:
– Ну, спасибо тебе хозяйка за еду, и за помощь. Разберемся, – и поклонившись вышел. На дворе уже было все готово для поездки. Выйдя за ворота, Евпатий, увлекая за собой Никиту, отделился от остальных, и поведал ему свои мысли насчет слов хозяйки.
– Ты думаешь, черниговцы с половцами что-то замышляют у нас за спиной?
– Не уверен, но все указывает на это! Много воды утекло с тех пор, как князь Роман жил в мире и согласии со всеми. Теперь каждый старается оторвать себе лакомый кусок от нашего княжества… Наша задача не допустить этого! – твердо заявил Евпатий.
Восходящее солнце, осветило бескрайние поля. На этих, запорошенных снегом просторах, всадники и увидели свежие следы. В полуверсте от крепости, весь снег был изрыт копытами лошадей. Следы были оставлены ночью или рано утром, их еще не успела занести поземка. К крепости они не вели, поэтому вариант, что это кто-то из своих, отпадал сразу. Они тянулись строго с юга на север и уходили вглубь княжества.
– Бусурманская тропа! – воскликнул Евпатий.
– Как же мы их проглядели? – удивился Никита.
– Обманул меня твой дозорный, – обратился Евпатий к Еремею. – Видно правдивы слухи, о том, что у вас тут не чисто с нашими ворогами.
– Что ты, батюшка! Шутишь ты, что ли! – Открещивался старик. – Все под страхом живем, того и гляди, подожгут ночью.
– Вот этого вы и боитесь, поэтому и пропускаете врага в наши земли! – Лицо Евпатия исполнилось гневом, и он уже занес руку над Еремеем, но в последний момент пожалел старика.
– Никита! Нужно весь гарнизон этой крепости, вместе вот с этим…, – Евпатий кивнул на старика, – отправить в Рязань на дознание.
– А что станет с городом?
– Здесь мы положим начало новых оборонительных сооружений против степняков. Сейчас зима, и это трудно сделать, но с приходом весны, я думаю нужно это исполнить, иначе туго нам придется.
– Ты возвращайся в крепость, а я объеду округу, осмотрюсь, может, что еще примечательное найду.
Евпатий знал, как важны укрепления на южных рубежах, и чем быстрее начнется их возведение, тем лучше. Обстановка, сложившаяся вокруг княжества, не терпела отлагательств. В стане кочевников засели три брата смутьяна, которые будут мстить за потерянную княжескую власть.
Весь день Евпатий пропадал в полях, и Никита с дружиной уже начали беспокоиться о воеводе. Когда же, вернувшись, тот въехал в крепостные ворота, лошадь под ним, чуть ли не падала от усталости. Глубокий снег и неутомимая энергия седока, измучили бедное животное, у которого изо рта свисала розовая пена. Евпатий, как ни в чем не бывало, пожаловался лишь на то, что слегка проголодался. Неутомимая энергия богатыря поражала всех.
Вечером того же дня, неожиданно для всех прискакал гонец от князя рязанского, и подал Евпатию свиток. Тот развернул его и начал читать.
– Князь требует немедленного возращения! – сказал Евпатий, откладывая документ.
– Что-то опять случилось? – произнес с тревогой Никита.
– На этот раз благие вести. Во Владимире на княжеский престол заступил Юрий Всеволодович. Готовится большое посольство в наши края для заключения союза.
– Наконец-то! Хоть северная граница будет в безопасности! – выдохнул Никита с удовлетворением.
– Видимо, до владимирцев дошло, что безопаснее жить в союзе со своими соседями! – рассуждал Евпатий. Я слышал, их тоже бусурмане одолевают.
– Имея внешних ворогов, нам необходимо замириться, иначе не совладать поодиночке! Разорвут русскую землю на клочки и уж не собрать будет! Ты поезжай, а я здесь останусь, – предложил Никита, – должен же здесь быть воевода.
Так и порешили. Наутро, Евпатий с частью своей дружины, и пленниками двинулся в обратный путь. Остальные, под руководством Никиты, остались защищать крепость. Только на шестые сутки войско воеводы вернулось в столицу. Там уже полным ходом шло приготовление к встрече высоких гостей из Владимира, и князю было не до расспросов об обстановке на южных рубежах. В тот момент его заботило более важное дело. Он приобретал сильного и влиятельного соседа и союзника. Князь Ингварь был в первую очередь политик, его больше волновали гражданские и внешние дела, военное дело он поручал своим советникам, и старался в эту область не вмешиваться. Поэтому вопрос с пленниками он поручил решать Коловрату на свое усмотрение, даже выяснив в чем их вина. Евпатий поместил изменников в специальную избу, и приставил к ним охрану, велев не спускать с них глаз.
На следующий день, улицы Рязани заполонил народ. Все встречали Владимирского князя. Самого князя со свитой, ожидали в районе Северного мыса – это древняя часть города, через которую проходила основная дорога, ведущая из Владимирской земли в столицу Рязанского княжества.
– Не много ли чести бывшему неприятелю! – произнес Евпатий, стоя подле князя.
– Когда речь идет о мире, мы не должны помнить старые обиды! Тем более, Юрий сам пошел на примирение, сделав первый шаг.
– Все равно, князь! Не спеши идти на уступки, послушаем сначала, что он нам предложит.
Ингварь посмотрел пристально в глаза Евпатию, но ничего не ответил. Понял ли он богатыря, или у него был свой расчет....
Посольство Владимирского князя не заставило себя долго ждать, и в условленное время явилось, представ перед соседями во всем своем величии. Юрий Всеволодович, восседал на белом величавом коне, которого ввели под уздцы в городские ворота. Его величественный образ поразил рязанцев. Крепкий, хорошо сложенный, он имел тридцать лет отроду и сразу вызвал симпатию у местного населения, когда проезжал сквозь живой коридор встречающих. Его светло-русая окладистая борода и проникновенные голубые глаза, смотревшие из-под густых бровей, добавляли выразительности лицу. Красно-белое меховое корзно, накинутое на плечи, прикрывало статную фигуру, облаченную в позолоченную кольчугу.
Сойдя с коня, он поприветствовал сначала князя, потом обратился к простому народу со словами:
– Приветствую вас, рязанцы! С почтением и добрыми намерениями прибыл я в вашу столицу, чтобы заключить союз на веки, и положить конец вражде, которая была между родами нашими! Мы один народ– Русичи, и должны жить в мире и согласии!
Под восторженные, одобрительные крики князь со свитой поднялись по ступеням и скрылись за дверьми княжеского терема, а народ продолжал ликовать, озаренный надеждой, не желая расходиться.
В просторных и светлых хоромах, принимал Ингварь дорогих гостей.
– А что княже, город-то ваш, неужто старше Владимира будет?! – начал Юрий издалека.
– А кто ж его знает! То ведь когда было?!
– Красив, нечего сказать! С высокого холма, где стоял княжеский терем, вся Рязань была как на ладони. И Юрий, глядя в окно, поражался увиденным.
– Слышал я, земля ваша городами славится? – поинтересовался Ингварь.
– Да! Что правда, то правда! Нигде нет такой красоты, как во Владимирской земле! – Хвалился Юрий.
– Вот только доля тяжелая выдалась нынче Руси. Кроме внутренних раздоров, внешний враг норовит надругаться над отчизной нашей! – Говоря эти слова, Ингварь ловил взгляд Юрия.
– Истинно, друг мой! Оттого и явился я к тебе с выгодным предложением! Объединим силы, князь, против наших ворогов, чтобы духа их не было на земле русской!
Поймав взгляд Евпатия, который так же внимательно прислушивался к словам владимирского князя, Ингварь увидел одобрение в его глазах. На душе сразу стало спокойно, и уже без опаски рязанский князь продолжил беседу. До позднего вечера продолжались торжества. Мир был выгоден соседям, и они явили его своему народу. Гости не хотели расходиться. Когда еще доведется посидеть в дружелюбной обстановке? Но напрасно князья надеялись, что их союз как-то отразится на попытках внешнего врага захватить русскую землю. Коварство и воинственность разжигали его желание грабить, убивать, жечь. Долгое время, чувствуя свое превосходство над отдельными княжествами, они не предпринимали решительных действий. Но с этого момента, чтобы не допустить союзов между ними, они ускорили свою подготовку к войне.
Весенняя капель, вовсю играла свой привычный мотив. На полях и лугах появились черные проплешины. Воды рек, освободившись ото льда, наполнялись талым снегом, сползавшим с крутых берегов. Наставало время браться за дело. Дело, которое наметил Евпатий, еще зимой – постройка оборонительных укреплений на южных рубежах княжества. На Дон и Воронеж потянулись лучшие мастеровые, гнали лошадей, и крупный рогатый скот. Груженые подводы тянулись по раскисшим дорогам в места работ. Плотники, каменщики, землекопы, мастера по возведению фортификационных сооружений, в апреле прибыли в указанное место.
– Ну что, светлейший! Пора и нам в дорогу отправляться! – Евпатий настаивал, чтобы князь лично прибыл к месту сооружения засечной черты и вдохновил народ на труд праведный. Ингварь долго не решался на это.
– Что ты, Евпатий, шутишь что ли! Негоже князю по лесам и полям мотаться! В столице дел полно! – бросил он раздраженно.
Но Евпатий не обратил внимание на княжеское возражение.
– Княжеская власть целиком и полностью держится на народной поддержке. Но иногда и князю нужно поддержать свой народ, если, конечно, ему важно, что народ будет потом о нем думать.
– Хорошо! Я поеду. – Подавив в себе гордыню, согласился Ингвар. – Но ненадолго.
Нелегкий путь предстоял князю. С момента возвращения из плена Ингварь редко покидал Рязань, и любая дальняя поездка, отзывалась беспокойством в его душе. Евпатий непрестанно следил за князем на протяжении всего пути, не допуская, чтобы тот нес лишения и неудобства. Каждую ночь останавливались они в домах знатных горожан, пока последнее село не осталось позади. Остаток пути предстояло проскакать по унылым весенним полям, земля которых, впитав последний снег, была черна и пустынна. Только-только еле заметными тоненькими зелеными лучиками, сквозь сухие стебли прошлогодней мертвой травы стала всходить новая жизнь на русской равнине. Плотнее укутавшись плащом, пригнувшись к самой шее коня, спасаясь от ветра, Ингварь скакал за Евпатием, преодолевая версту за верстой. Наконец, вдалеке, возвышаясь на холме темной грудой, показался город. Повсюду сновал народ. Работы шли полным ходом. Сотни людей, словно муравьи, копошились в сырой земле возводя засечную черту, которая должна будет протянуться от Дубка к новой крепости.
– Князь! Князь, тут! – побросав свой инструмент, народ ринулся навстречу Ингварю, как только тот появился. Евпатий, повсюду сопровождал князя, и одним глазом посматривал за тем, как ведутся работы.
– Острее, острей зарубай, прикрикнул он на мужичка, обтесывающего торчащий из земли огромный деревянный кол.
– Виноват, батюшка! Исправлюсь! – молвил тот, и с удвоенной силой принялся махать топором.
Слишком знакомым показался голос Евпатию.
– Еремей! Ты ли это?
– Кому же еще быть, как не мне! – ответил тот.
– Не ожидал я тебя здесь встретить! Думал ты еще в Рязани.
– Да, вот решил здесь искупить свою вину! Остальные тоже, вон землю черпают!
– Ну, что же, похвально! Тебе, я гляжу, не привыкать!
– Да, уж как-нибудь…!
Местные тоже принимали участие в работах, и еще с большим воодушевлением.
– Когда живешь на краю земли, выбирать не приходится! – объяснял Евпатий князю, который дивился самоотверженному труду местного люда.
За день объехал Ингварь все окрестности, поглядел на простой люд, который, не жалея сил укреплял границу своей родной земли, и с чувством глубокого удовлетворения удалился также неожиданно, как и появился.
Но не один князь приехал посмотреть на будущие укрепленные рубежи! Вдалеке, на холмах противоположного берега реки, стали появляться вражеские лазутчики. Половецкие отряды, небольшими группами подходили к русским границам и осматривали окрестности проводимых работ. Покидая свою столицу Шарукань, степняки проводили регулярные рейды в соседние русские княжества. Границы княжеств были условными, поэтому кочевники могли беспрепятственно передвигаться по их территории, не опасаясь встретить какое-либо сопротивление. Лишь натыкаясь на пограничные крепости, они поворачивали обратно в степь, где их следы терялись.
Племена кипчаков3 кочевали на юге и востоке Руси. Пришедшие с востока много лет назад, они играли немаловажную роль в судьбе Русских княжеств. Великая степь, стала родным домом для кочевников, и за столетия они изучили ее вдоль и поперек. Кочуя из одной части степи в другую, степняки использовали существующие и проверенные пути. Вся степь была исполосована тоненькими, едва заметными ниточками дорог, которыми пользовались не только жители этих степей, но и те, кому необходимо было пересечь этот бескрайний океан холмов, мелких речушек, густых зарослей степного ковыля, и пелены дыма от кизячных костров, которым чадила степь. Послы, торговцы, княжеские дружины, странствующие путешественники, все использовали эти тропы и знали о них. Нет-нет, да появлялись на этих путях небольшие жилища, собранные из палок и шкур, обнесенные тыном. Но были и более крупные поселения, такие как Шарукань.
С одной стороны, может показаться странным, что у кочевого, степного народа, вдруг своя столица! Ведь города – основа оседлого населения, которое привыкло жить в домах, вести хозяйство, не нуждаясь в постоянных и длительных переездах.
Но тем не менее…
Свое название Шарукань получил по имени первого половецкого хана. Небольшой городок, был воздвигнут на правом берегу Донца, на месте поселения племени Аланов, ранее населявших эти земли. Это был центр зимней стоянки европейских половцев, нежели город в том виде, в котором его позднее привыкли понимать. Состоявший из юрт кочевников, Шарукань все же являлся половецкой столицей и существовал более ста лет. Несколько каменных строений, одиноко стоявших на западной окраине города, облюбовала половецкая знать во главе с ханом. Это были места, где степняки размещали высоких гостей, с поклоном и дарами приходивших к их руководителям. Степной правитель Котян Сутоевич, восседавший на половецком троне вот уже двадцать лет, и державший в страхе всю округу, был благосклонен и терпим к своим соседям– Русским князьям.
Он был хитрым и опытным правителем, и никогда не принимал чью-либо позицию, не убедившись, в ее выгодности. Решение интриг, военных и посольских дел, династических союзов было любимым занятием Котяна. Соседствуя с Переяславским, Черниговским и Киевским княжествами, столица половецкого хана имела выгодное положение. А сам хан, занимая выжидательную позицию по отношению к своим соседям, тонко чувствовал расклад сил в княжеских делах. Имея большой двор и множество родственников, Котян всегда стремился породниться с княжеской верхушкой. Стараясь выгодно выдать одну из своих дочерей замуж за какого-нибудь влиятельного князя, хан тем самым становился претендентом на великокняжескую собственность. Бедные, княжества-одиночки, каким являлось Рязанское, мало интересовали Котяна, поэтому он старался им уделять минимум своего внимания.
Даже когда его верные слуги, отправленные в далекий лесной край (так называли степняки Рязанские и Владимирские земли) прибыли с вестью о заключении между этими двумя княжествами военного союза, хан не придал этому большого значения, повелев лишь наблюдать и не вмешиваться.
– Нам они не опасны! – говорил он своим кипчакам, – Их лошади не годны для дальних переходов! Они засели в своих лесах и трясутся от страха, боясь нашего появления.
Крупные торговые пути проходили через Шарукань, в Киев, Чернигов, Переяславль, Новгород-Северский, и хан считал свою столицу воротами на Русь, ключи от которых были у него в руках. Распределение богатства было делом его жизни, а редкие стычки, которые возникали с мелкими удельными князьями, считал недостойным своего внимания.
– Какой нам толк от этих чужаков! – возмущался Котян, когда в его стане оказались братья Владимировичи.
– Я не желаю принимать участие в этой княжьей грызне! Неудачники! Они даже не смогли по-тихому решить простую задачу! Теперь весь лесной край трубит о причастности моих людей к этому.
– Хан, они обещают исправить положение! – говорили половецкие начальники. Именно они присутствовали на торжествах, и принимали участия в убиении рязанской знати.
– Чем же они так подкупили вас?
– Они говорят, что…
– Все они да они! Расстроили вы меня! Убирайтесь с глаз долой, и сделайте так, чтобы эти двое не попадались на моем пути. – Хан не дал договорить своим слугам и махнув рукой, повелел им удалиться.
Всю зиму и раннюю весну Олег, Глеб и Константин тихонько сидели в половецкой столице, опасаясь преследования и ханского гнева. Но к середине лета, обжившись и осмелев, они уже не чувствовали враждебного отношения хана. Общаясь с половецкой знатью, братья интересовались обстановкой на Руси. Идея захвата власти в Рязани не выходила у них из головы, и они ждали подходящего момента. Участились их поездки в Черниговские земли, где они пытались найти себе союзников среди ближайшего окружения князя Мстислава.
– Если не получается уговорить половецкого хана оказать нам помощь, может получится с черниговским князем? – советовался с братьями Глеб.
Частые споры между Рязанью и Черниговым по земельным вопросам, в прошлом не раз приводили к военным конфликтам. И будучи еще детьми, братья помнили, как их дядя с отцом лично ходили в земли соседа. На это и рассчитывали они, придя ко двору князя Мстислава. Князь сидел у себя в тереме в просторной светлой зале и наслаждался трапезой. Широкий стол ломился от яств, которые поднесли князю его слуги. Косо взглянув на вошедших гостей, Мстислав указал им на места, что тянулись от двери, вдоль белоснежной стены приемной залы.
– Кто вы, и с чем пожаловали?
Глеб вышел вперед, поклонился и начал свой длинный рассказ, касаясь мельчайших подробностей.
– А почему бы вам не поискать поддержки в тех местах, откуда вы пожаловали?! – заявил Мстислав. – Сам он старался уклониться от участия в очередной военной авантюре.
– Да что ты, светлейший! Мы и так прогневали хана, как можно ждать от него помощи!
Мстислав был умным и опытным политиком, и знал, что ему грозит, в случае согласия. Но идея ему показалась интересной. Лично идти на конфликт с Рязанью он конечно не собирался, а завязать интригу, ради личной выгоды, Мстислав давно мечтал.
– Мне нужно подумать. – Заявил он и дал знак, чтобы все вышли.
– Выходит и здесь неудача! Что будем делать? – Олег и Глеб растерянно смотрели друг на друга. Они уже подумывали отказаться от этой затеи, как вдруг, дверь залы открылась, и появился служка.
– Князь просит вас к себе.
– У меня есть к вам интересное предложение. – Улыбнулся Мстислав, потирая руки.
Братья застыли в дверях, удивленные неожиданной новостью.
– Брат твой Константин молод и хорош собой, как я погляжу?! – начал он издалека, обращаясь к Глебу.
– И что с того? – изумился тот.
– Ну как же? Вы пробыли столько времени при дворе у хана, и совсем его не узнали!
– Хан не очень-то с нами откровенничал. – Пояснил Олег. – Если не сказать больше.
– Да будет вам известно, Котян большой любитель связывать узами брака своих дочерей с русской знатью! – Сказав это, Мстислав хитро улыбнулся, следя за реакцией гостей.
– Светлейший! Неужто ты предлагаешь Константину взять себе в жены басурманку!
– Так и есть! Это ваш шанс завоевать доверие хана, и попутно породниться со знатью половецкой! Слышал я, что дочь Баскарда– половецкого военачальника на выданье! А это правая рука Котяна, так что разумейте.
Мстислав бросил приманку. Как на охоте, так и в государственных делах, он был искусным мастером, и любил следить за тем, как эту наживку заглатывают. Подсказав версию братьям, черниговский князь тем самым убивал двух зайцев сразу. Во-первых, избавил себя от необходимости вступать в конфликт с Рязанью. А во-вторых, если братья сумеют убедить степняков пойти войной на Ингваря, то он будет спокойно наблюдать как два его непримиримых соседа, начав вражду, ослабят друг друга, и это позволит ему реализовать свои планы.
Возвращаясь обратно, Глеб не переставал думать над предложением черниговского князя.
– Необходимо еще раз поговорить с Константином, – заявил он Олегу.
– Попробуй! Смотри, он как в воду опущенный, – кивнул тот на младшего брата, который ехал чуть поодаль, понурив голову.
Глеб нагнал его и велел остановиться.
– Как тебе показались слова князя? По-моему, мудро. Неплохой шанс породниться с кочевниками! – заявил Константину старший брат.
– Ты не хуже меня знаешь, что этот союз– обман! – ответил тот, отводя глаза в сторону.
– Счастье дочери для степняка превыше всего. И Баскард никогда не узнает истинной цели! Я не хочу неволить тебя. Ты– мой младший брат, и я не допущу, чтобы ты был несчастен. Как только мы получим военную поддержку и вернем себе власть в княжестве, ты сможешь избавиться от половчанки.
– Я это сделаю, и сделаю только ради тебя, брат! – Неожиданно произнес Константин. Глеб даже удивился столь быстрому решению. Он уже настроился на долгий и трудный разговор, а тут такой поворот событий.
– Я ценю твое решение, брат! – Сдержанно ответил он. – Хочу, чтобы и ты при этом знал, что твой брат никогда не забывает добра! Как только я сяду на рязанский престол, ты можешь рассчитывать на любые милости…
Очередная хитрость братьев удалась. Ничего не подозревавший начальник ханского войска с радостью выдал свою дочь за молодого русича. Иржебет была недурна собой. Стройная, с подтянутой грудью и тонкой талией, на поясе которой висела острая сабля, она сверкала иссиня-черными глазами и была одновременно строга и привлекательна. Она давно приметила Константина, но молодой князь никогда не появлялся один, и гордая половчанка наблюдала за ним лишь со стороны, ловя его взгляд. Наконец, удача ей улыбнулась, и она стала его законной супругой.
Породнившись с половцами, братья получили большие привилегии среди кочевников, даже несмотря на то, что сам Котян был не в восторге от этого брака, считая его нечистым. Но престарелый Баскарт, был несказанно счастлив этому союзу. Иржебет была уже далеко не девочкой, и по примеру дочери Котяна, вышедшей замуж за Мстислава Удатного, тоже грезила о русском муже. Мужчины своего племени были ей не любы.
Конец лета и начало осени братья разрабатывали план предстоящего похода. Они неоднократно выезжали на пограничные рубежи во главе передового половецкого отряда и оценивали обстановку. А в конце ноября, когда ударили морозы и встали реки запорошенные снегом, и по ним могла спокойно передвигаться конница, половецкое войско двинулось на север в рязанские земли, в обход оборонительных рубежей.
Баскарт выделил своему зятю половину своих лучших воинов, численность которых превышала пять тысяч. С ними Константин, пройдя беспрепятственно через черниговскую землю, подошел вплотную к границе Рязанского княжества и встал в десяти верстах южнее Дедославля.
– Небольшими отрядами, ты со своими воинами переправишься через Дон и захватишь гарнизоны Белгорода и Ижеславля! – напутствовал Константин сына Баскарта, которого тот отправил вместе с зятем.
Под покровом ночи, половецкая конница начала переправу через реку в трех местах. Ширина реки в этом месте была не больше тридцати саженей4.
Сонная, зимняя равнина манила тишиной и пустотой. В рощах и дубравах шелестел снег, скользя по ветвям деревьев. Морозный воздух наполнял и холодил изнутри грудь. Половецкая рать растянулась черным поясом по берегу Дона, готовая ступить на рязанскую землю.
– Три прыжка наших лошадей! – веселились кипчаки, предвкушая скорую победу.
Константин нервничал.
– Только бы рязанцы не сумели разгадать наш план! – шептал он своему военачальнику.
Опасения его были не напрасны. Рязанцы, под руководством Коловрата, уже давно ожидали чего-то подобного от неприятеля. Слишком активны были их последние действия на границе. Черниговцы, которые были в войске Евпатия, заведомо упредили воеводу о подходе кочевников. По счастливому случаю, рязанские дружины в тот момент стояли на Воронеже.
Скрытое от неприятельского взора, рязанское войско выжидало. Ошибкой степняков оказалась их самонадеянность. Константин оказался никудышный полководец. Не удосужившись отправить вперед дозорный отряд, чтобы разведать обстановку, он сразу дал команду выступать. Как только половецкие отряды ступили на лед реки, в небо взмыли сотни стрел с зажженными наконечниками. Это войска Коловрата, освещая и ослепляя неприятея, начали свое наступление. Первые всполохи, озарившие небо удивили половцев, они совсем не ожидали в этом месте встретить рязанцев. Вслед за горящими стрелами, на их головы посыпались камни, и комья замерзшей земли. Это застучали и заскрипели пороки, внося беспорядок в ряды кочевников. Метательные машины были хорошо замаскированы в снегу, поэтому половцы не смогли их обнаружить. Круша лед под копытами лошадей, оказавшихся на середине реки, и выбивая всадников из седел, рязанцы не давали неприятелю переправиться на берег. Сотни степняков, ушли под лед вместе со своими лошадьми, а те, которые сумели выбраться на берег, уже не способны были оказать серьезного сопротивления. Подоспевшие копейщики, стремительным ударом встретили уцелевших кипчаков, сбрасывали их обратно в реку. И воды Дона, и белый снег по берегу реки обагрились половецкой кровью. Оставшийся на противоположном берегу неприятель, затеял бессмысленную перестрелку, пытаясь спасти остатки своих войск. Встречная лавина стрел русских полков заставила замолчать лучников противника. Переправы через замерзшую реку навести так и не удалось, и половцам ничего не оставалось, как воротиться назад.
Константин был в ярости, видя, как бегут кочевники. Он пытался остановить половцев, приказывая им искать новые переправы, убеждая, что рязанцы малочисленны и в открытом бою не смогут оказать большого сопротивления. Но кипчаки не слушали его. Он чувствовал влияние сына Баскарта в половецком войске, который желал сохранить его боеспособным, и не участвовать в бессмысленной резне.
– Трус! Жалкий трус! – повторял про себя Константин, также унося ноги все дальше и дальше от рязанских границ. «Куда теперь»? – думал он. – «Возвращаться назад в половецкий стан? Как я посмотрю в глаза брату»? – Плетясь угрюмо в хвосте конного строя, – Константин искал оправдание. «Я ведь обещал ему очистить путь на княжеский престол рязанский, а возвращаюсь ни с чем». Он знал, что ответ держать придется не только перед братом, но и перед половецким ханом и своим тестем, половина войска которого, осталась лежать на берегах и в водах Дона.
А рязанцы между тем ликовали. Узнав о радостной новости, князь Ингварь решил устроить пир по случаю чудесного избавления. Князь отнес эту победу и на счет Евпатия. У него были свои взгляды на богатыря. Коловрат, несмотря на свою молодость, уже не раз спасал рязанскую землю от неприятеля. Он был достоин почестей, но избегал любого внимания и почитания. Последнее время он все чаще и чаще уединялся, оставаясь один на один со своими мыслями.
– Что же ты богатырь, грустишь в одиночестве? – подсев к нему, произнес Ингварь, видя, как воевода тоскует, глядя на молодых юношей и девушек, пустившихся в пляс. – Что же ты не веселишься со всеми? Глянь сколько девиц-красавиц в нашем прекрасном городе! Аль не мила не одна из них?
– Есть у меня девица-красавица, которую люблю я всем сердцем! – ответил Евпатий.
– Так где же она? Почему не рядом с тобой? Представил бы свою ненаглядную князю, познакомил бы!
– Известна она тебя князь! В поместье она твоем живет, хозяйством заведует. Там мы с ней и познакомились!
– Да неужто Евдокия?! – удивился тот.
– Она самая! С тех пор как встретил ее у тебя, полюбил всей душой!
– А она тебе отвечает взаимностью?
– Отвечает князь, в этом-то и беда!
– Какая же в этом беда, если вы любы друг другу?
– Боюсь судьбу ей поломать, княже! Кто я?! Воин! Не равен час убьют меня на поле брани. И останется моя Евдокия одна одинешенька!
– Нет, Евпатий, так дело не пойдет! Кабы все так считали, то и люду на земле русской не осталось бы. Вот что, ты сейчас поезжай к ней, а я пока все подготовлю, и назавтра свадьбу сыграем! Всей Рязанью гулять будем! А то ишь, что удумал! Судьбу он ей ломать не хочет! За судьбу ейную, я в ответе! Отец я ей или…– князь вдруг осекся и понял, что проговорился.
Евпатий, аж подскочил от неожиданности.
– Евдокия твоя дочь?
Наступило молчание. Ингварь думал, как теперь сказать правду богатырю, чтобы тот уразумел.
– Названная! – произнес он тихо.
Поясни? – Евпатий взглядом вцепился в князя. – И почему раньше молчал?
– Давно это было Евпатий. Молоды мы были с Юрием, вот, примерно, как ты. Забросила нас судьба в далекий Царьград. Много слышали мы о византийской столице, и решили попытать счастье на чужбине. Снарядили ладьи и вместе с киевскими купцами поплыли за море. Каково же было наше отчаяние, когда мы увидели хаос и разруху. Окруженная ворогами, Византия еле держалась, отчаянно сражаясь и на суше и на море. С востока напирали басурмане, с запада католические рыцари. С самой поздней осени и до весны следующего года, мы вместе со всеми укрывались за стенами города пока тот не пал. Началась смута и пожары. Сотни людских душ были загублены.
– Как же удалось вам выбраться из этого кошмара? – спросил Евпатий.
– Помогли местные монахи! Они, как и мы, бежали от чуждой веры, которую несли рыцари в белых мантиях с крестом. На пристани, садясь в ладью, мы увидели малюток, одну меньше другой. Они полуголые, жались друг к другу. И вдруг, одна протянула ко мне руки. Сердце мое сдавило от жалости. Мы завернули их в покрывала и взяли с собой на судно. Так Евдокия и Евпраксия попали к нам на рязанскую землю.
– Да, князь! Удивил ты меня! Ни за что бы не подумал, что провел ночь с гречанкой. – Усмехнулся Евпатий. Отчасти он был доволен своим выбором, но что-то тревожило богатыря.
– С этих пор ты должен любить, и беречь Евдокию! А времена всегда трудные были, главное, чтобы жизнь продолжалась! Посмотри сколько детворы в округе! И все они рождены в любви. А иначе как же?! Покуда есть любовь на земле, род людской не прервется, и будет кому постоять за отчизну!
– Так-то оно так, князь. Но есть кое-что, что гнетет меня, – прервал Ингваря Евпатий. – что могут воспринять неодобрительно…! – Евпатий взгрустнул.
– Ну, договаривай, раз начал!
– Разной веры мы с Евдокиюшкой! Не христианин я! Родовою верой связан я, князь. Не быть нам обвенчанными!
Князь подумал и произнес:
– Ну что же! Обойдемся, знать, без церковных дел. Чем тебе не любы народные гуляния. Ты же не князь и не боярин…! Вот ежели был бы, тогда с тебя спросили бы отцы святые положенного венчания, а так…! Не кручинься и не трусь, не брошу я вас с Евдокией. Замолвлю словечко, и перед народом, и перед святыми отцами, если что вдруг.
Благотворно повлияли слова князя на богатыря. Воспрял духом Евпатий. Расправил могучие плечи, округлил широкую грудь.
– Так и быть! Поеду, привезу свою Евдокиюшку! Ведь пустует родительский дом без хозяюшки!
– Вот и славно! Поезжай, поезжай, Евпатий, а мы уж приготовим все, как положено.
Вскочил Коловрат в седло своего коня, да так, что зашатался тот под ним, и пустился в славный город Ожск, где грустила в ожидании любимого Евдокия. Второй год ждала она Евпатия. С того самого момента, как побывал он в этих краях и где впервые она его увидела. Одной ночи хватило девице, чтобы запал он в ее душу юную. Вспоминая его молодое, крепкое тело, и сильные руки, в чьих объятьях утопала она вся целиком, не могла Евдокия подумать, что тот не сдержит своего богатырского слова, и оставит ее в одиночестве и девичьей тоске.
Каждое утро сидела она у окошка и ждала любимого. Едва заслышав стук копыт за околицей, тут же выбегала по зову сердца из дома, в надежде увидеть своего ненаглядного. А обознавшись, с грустью возвращалась назад. И вот, в очередной раз, заслышав придорожный шум, затворила Евдокия оконные ставни, и вышла навстречу своему счастью. На это раз то был Евпатий. Подхватил он ее, и усадил рядом с собой на коня. Затрепетала девица от неожиданности. Сердце забилось в ее маленькой груди от тоски и нежности по любимому.
– Кончились твои дни в одиночестве! – Шептал ей на ухо богатырь. – Увезу я тебя сегодня в свой родительский дом. С этого момента будем жить вместе.
– Неужто не зайдешь в дом, и не отдохнешь с дороги.
– Нет у нас времени, любимая, князь ждет. Добро он дал на свадьбу нашу. Дорога предстоит дальняя, негоже заставлять себя ждать.
– Погоди, Евпатий, я хоть вещи с собой захвачу, они ведь уже собраны, в горнице в сундучке стоят.
– Не тужи, Евдокиюшка, будут тебе в Рязани новые наряды, лучше прежних.
Всю дорогу девица не переставала любоваться богатырем, все у него расспрашивала, о жизни его нелегкой, да о ратной службе. Рассказывал Евпатий все подробно, стараясь не упускать ни малейшей детали. Про отца с матушкой вспомнил, что осиротел его дом без родителей и ждет заботливую хозяйку, чтобы внесла она в него покой и уют.
Обвила богатыря Евдокия своими нежными руками, выказав свою любовь и благодарность.
А в Рязани тем временем все было готово к торжествам. В палатах княжеских поставили дубовые столы, а на столах на тех яства разны. Не поскупился князь ради такого случая. Все комнаты вокруг были нарядные. Лишь гости прибывшие поздравить богатыря с невестой грустили в ожидании и ждали их скорого приезда.
А молва уж разнесла весть по окраинам земли русской. Народ все тянулся и тянулся в Рязань, кто конный шел, а кто пеший. Несмотря на тяжелые и беспокойные времена, множество народу собралось, и все хотели поздравить славного богатыря, что землю русскую хранит.
Наконец появились и Евпатий с Евдокией. Сойдя с лошади, подхватил воевода свою невесту и на руках внес в княжеские палаты, где ожидало их великое торжество. Отовсюду сыпались радушные поздравления, и казалось этому не будет конца. Допоздна затянулось веселье, а народ все не желал расходиться, желал здравия воеводе рязанскому и супруге его.
– За Евпатия и Евдокию! – поднимали кубки гости дорогие, – чтобы мир был в вашем доме и согласие!
– Деток малых, великое множество! – послышалось с другого края стола.
– Спасибо, друзья! Выпьем же за землю Русскую, чтобы стояла она вечно, и воцарился на ней мир и спокойствие! Тогда и в наших домах все будет! – подытожил Евпатий.
Год прошел с тех пор, как было загадано, и земля Рязанская постепенно начала возрождаться. Отдохнул народ от горестной, вредной и разрушительной смуты. Почувствовали люди, что жизнь наступила новая, спокойная. Шла в те годы успешная торговля с дружелюбным соседом. Князь владимирский, следуя заключенному миру, хранил верность рязанскому князю. Раз приехал он с княжеским поклоном и завел долгую беседу, рассказывая о последних делах.
– Слышал я, что-то новое замышляется! – говорил князь Юрий Ингварю.
– Откуда такие известия? – Разочарованно произнес тот, подумав: «Неужели опять пришел конец нашей жизни спокойной?»
– Был я как-то на княжеском сходе, в черниговской земле. Ходят слухи, что появились там новые люди, подговаривающие против нас темные силы.
– Не дает им покоя наш княжеский союз! За спиной их, мол, сговорились, и крамолу для них уготовили.
– Чую Глеба козни это! Никак, подлец, не успокоится. Видать первый урок их не образумил, – рассуждал Ингварь со злобой. – Ну ничего, проймут они истину, не долго им осталось.
– Опасаюсь я, князь, за наше будущее, слишком много вокруг вражеской силы, не дает им покоя земля русская. На востоке злобные болгары наши окраины тревожат. Сдерживают их тамошние войска, только уж силы больно не равные. – Князь Юрий намекал Ингварю, что ему не помешала бы помощь рязанцев в столкновении с мусульманским соседом на пограничных землях.
– Я задумал там строить крепость Нижнюю, при слиянии рек Оки и Волги. Будет она им твердой преградой и защитой наших восточных рубежей.
– Не поскупись князь дружинами, в долгу не останемся. Отобьем врага с востока, и мои воины в твоем распоряжении. Будут биться плечо к плечу рязанцы с Владимирцами, и не одолеть нас вражьей силе.
До полуночи засиделись князья, все думали да прикидывали, как пресечь им планы коварных соседей.
А степь между тем зашевелилась! У Котяна затаилась лютая обида за неудачный прошлогодний поход. И решил половецкий хан собрать новую рать, чтобы снова ударить на северные княжества. Лето 1219-го, стояло жаркое, запылала бескрайняя степь, и положение Котяну казалось безвыходным, нужно было спасать многочисленные стада. Ведь без конницы не бывать и половецкому войску.
– Двинемся на север и горе тому, кто преградит нам путь. Не щадить ни городов, ни сел. Мы накажем Рязань за поругание! – взывал хан.
Братьям, затаившимся среди степняков, это как раз оказалось на руку. После поражения, Константин и Глеб уже не мыслили о чем-то подобном, и боялись показаться на глаза хану.
– Смотри, братуша, как события повернулись. Боле тебе не нужно будет прятаться за бабий подол. – Радовался Глеб. – Не придется в очередной раз убеждать хана на дальний поход.
Тишина легла на степь в ночь перед выступлением. Тяжелый дым костров, пеленой ложился поверх сухого ковыля. Запах конской мочи и свежих шкур, долго не давал уснуть. Константин, положив руку под голову, смотрел на догоравший очаг, и думал о завтрашнем дне. Жена половчанка, льнула к нему сзади, вороша густые черные волосы пытаясь привлечь внимание, но безучастен оставался молодой князь.
Едва рассвет забрезжил над сопками, поднялись половцы, оседлали коней и двинулись к русским границам. По большому конному отряду доверили братьям, но хан строго настрого приказал своим людям следить за ними, чтобы не отбились те по дороге и не задумали чего.
Три дня и три ночи шли половцы, пока не достигли черниговских земель. Река Сейм отделяла их, и дозорные отряды на том берегу зорко следили за передвижением ханских полчищ. Не стал Котян испытывать судьбу, а двинул свои полки параллельно границе. Его целью была Рязанская земля. Казалось, не устоять княжеству против такой тьмы, но не зря велись славные работы по укреплению пограничных рубежей. Разгадал Евпатий, откуда намереваются нанести свой удар поганые. Но и половцы знали об земляных укреплениях, что охраняют южные русские рубежи, только выбора у них не было.
– Гонимые пожарищем, они обозленные, словно черные реки текут к нашим границам. Хан Котян сам стоит во главе войска кипчакского – докладывал князю Ингварю дозорный.
Не раз приходилось Ингварю биться со степняками. Еще в бытность князя Романа, они стояли бок о бок с Черниговцами, именно тогда степь впервые услышала грозное имя Котяна.
– С малых лет его приучали воевать! Еще отец мой рассказывал, как Котян любил смотреть битвы русских богатырей. По примеру нашему, стал он вводить игры и в своем воинстве. Но с тех пор много воды утекло. И эта забава переросла в реальную угрозу для нас, – поведал князь Евпатию.
– Правду молвишь, князь! – произнес с грустью тот. – Земли русские все чаще подвергаются внутренним распрям, и порядку в них нет. От того мы стали легкой добычей для кочевников.
Долгие годы черниговцы первыми принимали на себя удар кочевников. Их граница была самая протяженная и непосредственно примыкала к великой степи. Рязанские города были прикрыты лесами и реками, но и им постоянно грозили степные рати. Черниговцы были богаче своих соседей, поэтому предпочитали более мирный исход– откуп. Политика князя Мстислава была нацелена на замирение с кочевниками, подношением щедрых даров.
– Не бывать тому, чтобы рязанцы платили откуп поганым. Не для того мы растим хлеб и детей наших, создаем семьи и строим города, чтобы отдавать это добро даром. Страх этот в себе нужно побороть, и лучше всего это сделать с мечом в руке! – Евпатий распалялся все сильнее и сильнее, и конь его уже стал ходуном ходить под ним, чувствуя нрав хозяина.
Князь тревожился за Евпатия, уж больно горячий и безрассудный он стал последнее время.
– Аль в семье, что не ладится, воевода? Как супруга-то, Евдокия, не больна, случаем?
Евпатий нахмурился, видно было, что тревожит его что-то, но сказать не решился.
– Образуется, князь, и не такое перемалывали. Ты подумай лучше, где нам неприятеля встретить.
– С часу на час владимирские полки должны подоспеть, тогда и определимся. У тебя есть какое-то предложение?
– Предложение есть, да обмозговать требуется. А хочу я, князь, выйти врагу навстречу, и преградить ему путь на землю нашу.
– На чужой земле биться предлагаешь?
– На чужой, князь! Чтобы за нашей спиной была родина, непоруганная и земля рязанская, не истоптанная копытами вражескими. Перейдем Дон, да и встретим степняков на окраине Червленого яра.
– А успеем ли? Уж к Сосне Котян вышел и движется в нашем направлении, доложили уж мне.
– Успеем, князь! Должны успеть! А войдут в наши края вороги, не сможем им оказать сопротивления достойного.
– Посмотреть бы место предстоящей битвы? Сомневаюсь я, что оно удачное.
– Не сомневайся, князь! Те края уже давно мной изведаны. И место то удачное. Коли выдержим первый натиск кочевников, значит быть нашей победе.
– Будь по-твоему, Евпатий! Не знал бы тебя, не поверил бы словам твоим.
– Устала земля Русская от пролитой крови! Не проходит и года в спокойствии, как новая беда надвигается! – жаловался князь Евпатию, приводил в пример европейские страны, что жили в мире и спокойствии.
– Не гоже их в пример ставить, князь! Что нам империи и королевства, не знают многие из них нужды, не вторгались давно в их края свирепые полчища. Меж собой лишь они грызутся. Русь наша– это щит Европы, что от ворогов их прикрывает. Сколь прошло по земле нашей всякого люда?! Мало кто с миром! Огнем и мечем норовили стереть с земли племя русское, но не под силу оказалось им! Растворились в небытие.
За разговорами прошло время. К вечеру подошли владимирские полки и выстроились на берегу Дона, на закате сверкая позолотой кольчуг и шеломов. Их красные плащи и стяги развивались на ветру. Воевода Еремей бил поклон Ингварю.
– Князь Юрий, в знак верной дружбы, послал нас к тебе на подмогу, князь.
– Как вернетесь, передай князю мой низкий поклон. – Сказал Ингварь.
– Эхх! Кабы знать, что вернемся!
– Не сомневайся, Еремей, обязательно вернемся! – подхватил Евпатий.
Оставив позади крепостные стены Донкова, объединенное Рязанско-Владимирское войско двинулось навстречу неприятелю. Двигаясь по обеим сторонам Дона, они все дальше и дальше удалялись от родных мест. Все здесь было чужое, даже природа изменила свой облик. Густые леса, кусты и трава, произраставшие в северных и центральных княжествах, сменялись сдержанной растительностью южных мест, на фоне широких полей и лугов. Войско роптало, покидая родную сторонку. С грустью оглядываясь назад в надежде скорого возвращения, дружинники подбадривали друг друга, шутя в адрес неприятеля. Солнце палило, и воздух дрожал от зноя. Евпатий приказал не удаляться от реки, боясь сморить воинов и коней.
– Сколько еще нам плутать, воевода? – роптало войско.
– Потерпите, братцы. Скоро!
Подойдя к тому месту, где в Дон впадала река Красная меча, навстречу русским ратям, вышел небольшой конный отряд.
– Кто вы такие, и откуда? – спросил Евпатий.
Из Ельца, спешим предупредить князя рязанского, что половцы уже в десяти верстах от города.
– Скоро ли они окажутся при слиянии Сосны и Дона? – спросил Евпатий все у того же воина, что вел свой отряд.
– Войско ихнее растянулось верст на пять не меньше. Волы с обозами плетутся в хвосте. Мы ведем их с тех пор как они вошли на черниговскую землю. Они сбавили ход, поэтому, раньше, чем к утру, к Дону не выйдут.
– Все же впустил их Мстислав на свою землю! – возмутился Евпатий.
– Он мог и не знать этого. Черниговская земля большая.
– Выгораживаешь ты его, княже!
Ингварь улыбнулся и добавил: – Будет тебе! Давай лучше подумаем, сможем ли к утру занять позиции вперед неприятеля.
– К утру, значит! – Евпатий поразмыслил, – расстояние примерно равное! Эх, молодцы Ельчане, хорошую службу нам сослужили. Теперь мы знаем, где войско неприятельское. Нужно попробовать его задержать. Что скажешь, княже?! – обратился он к Ингварю, увидев его задумчивый взгляд.
– А ведь жители Ельца нам обязаны! Когда-то и рязанские воины положили головы, за их свободу, настало время расплаты! – произнес князь.
– Не забыли мы тех времен, княже! Я лично бился бок о бок с отцом тваво воеводы! – раздался чей-то голос. На рыжем коне, слегка в сторонке от всех сидел богатырь в золоченой кольчуге. Красное корзно покрывало его крутые плечи. Из-под седых бровей смотрели грозные черные очи. Погладив бороду, он ехидно улыбнулся, и объехал вокруг Евпатия.
– Похож, нечего сказать! Вылитый отец! И рост, и осанка, – весь в него.
– Представься и ты! Раз знаком тебе род наш.
– Буривой мое имя! Родом из Пронска. Состоял в дружине Всесеслава!
– Как же ты оказался среди черниговских?
– Долго сказывать! Только не по своей воле это.
– А все же? Раз вызвался, договаривай!
– А ты, я гляжу, настойчивый! – и богатырь коротко поведал Евпатию свою историю, о том, как еще при князе Романе, они попали в ловушку, устроенную Всеволодом…
– А после пяти лет заточения, вернувшись на родину, я был изгнан Пронскими князьями Владимировичами, что сейчас движутся на вас, во главе войска половецкого.
– Вот так совпадение! – Изумился Евпатий. – Выходит, не меньше нашего хочешь поквитаться с нашим общим врагом!
– Приму за честь! И не пожалею живота своего, чтобы отомстить предателям!
– Вот и славно! Тогда слушайте сюда… – и Евпатий поведал черниговцам план, как лучше задержать неприятельские полки.
В половецком стане меж тем шло веселье. Предвкушали кипчаки скорую победу, а хан Котян их подбадривал. Разбив лагерь в десяти верстах, от того места где остановились рязанцы, он дал отдых своим войскам перед предстоящей битвой. Отправив вперед дозорные отряды, чтобы выяснить обстановку, Котян, расположившись в своем шатре, на удобном ложе, ожидал известий. Но напрасно он надеялся, люди его уже лежали мертвые. В трех верстах севернее своего лагеря, они наткнулись на полки Черниговцев под командованием Буривого. Богатырь ни оставил им никакого шанса, окружив и уничтожив малочисленный отряд. Сами Черниговцы, обходя лагерь половцев с севера, незаметно зашли им в тыл. Разгромив вражеские обозы, они, не ввязываясь в сражение, небольшими «уколами», уничтожали отдельные группы степняков, и уходили обратно в леса. Брошенные на их поимку половецкие полки, вернулись ни с чем.
– Хан! Неподалеку от лагеря, найден перебитый дозорный отряд, посланный тобой в дозор. – Докладывали кипчаки.
Взревев от ярости, Котян приказал любыми способами поймать и уничтожить этих разбойников.
– Я не могу начинать битву, пока у меня в стане неспокойно!
Пока степняки рыскали по рощам и дубравам, пытаясь напасть на след черниговского отряда, те уже вернулись назад, и ожидали скорого подхода русских ратей.
Таким образом, исполнился задуманный Евпатием план, задержавший половцев, и не давший им возможности опередить подход русских полков. На рассвете объединенное русское войско заняло удобную позицию на холме, недалеко от реки. Началось построение. Черниговцы и Владимирцы образовали полк левой и правой руки. Они состояли главным образом из лучников, и прикрывали склоны холма. Главный полк, которым командовал Рязанский князь, состоял из тяжелой конницы и копейщиков, которые в случае неудачного прорыва, должны были сдержать ответную атаку неприятеля. Все было готово для встречи неприятеля. Утренние солнечные лучи осветили русскую равнину и все русское воинство, что преградило путь неприятелю на родную землю. Хан Котян увидел грозную силу, с которой ему предстояло сразиться. Половцы же беспорядочным табуном рассредоточились на равнине. Ослепляемые восходящим солнцем, они оказались в неудобном положении. Напряженные минуты наступили, и зловещее молчание повисло над равниной Дона, лишь шелест волн о крутые берега, да посапывание лошадей нарушало тишину перед битвой.
– Ну! Пора начинать, княже! – произнес Евпатий.
По команде, передовые отряды русской конницы расступились, и на переднем краю показались лучники и метательные орудия. Первый залп, был мощный и неожиданный и пришелся в самый центр половецких полков, образовав в обороне противника большую брешь. Спешно выводя конницу из-под удара, Котян задействовал лучников. Ответный удар степняков, был тоже внушительный. Мощные самострелы были приведены в действие. Трехметровые копья с острыми, тяжелыми наконечниками, насквозь пробивали русские щиты. Но выстояли русские полки и двинулись в атаку. Молниеносным ударом русская конница смяла правый край полков ханских и устремилась в центр. Сотрясая землю и вздымая густую пыль, неслись русские ратники с копьями наперевес в лоб половецким полкам. Сокрушительный удар рязанской конницы смял передовые ханские позиции. Образовалась глубокая впадина в неприятельской обороне.
– Нужно поддержать земляков! – Закричал Евпатий и вместе с Еремеем и Владимирскими полками устремился на правый край обороны степняков, которым командовали Константин и Глеб. Отчаянной атакой встретили кипчаки Владимирцев. Никак не удавалось Евпатию достать братьев. Конница Никиты начала вязнуть в затяжном бою и Евпатий велел срочно выводить ее из центра и занимать удобную позицию. Отведя угрозу от своей конницы, Евпатий и Еремей ослабили натиск на правый край половецкой обороны и вернулись на исходные позиции.
– Ну что, не удается потеснить врага? – спрашивал Ингварь, пользуясь минутой затишья.
– Если только немного. Но первый удар лишил врага значительных сил. Котян не ожидал этого. Видишь, как суетится. -Котян метался среди своих полков, пытаясь закрыть прорехи.
– Нам тоже нужно хорошо продумать дальнейшие действия.
Оценивая позиции врага, Евпатий во что бы то ни стало, хотел пленить Константина и Глеба. В ту же минуту он поделился своими мыслями с Никитой.
– Плохая идея, дружище! Мы едва избежали окружения, а ты что предлагаешь…? – возмутился тот.
– Никитушка, друг мой! – умолял Евпатий. Нужно захватить этих негодяев! Рязанский народ должен по-своему расквитаться с предателями родной земли.
– Но как, Евпатий? Войско и так отдало немало сил, чтобы потеснить врага.
– Я знаю, но постарайтесь. Я со своим полком, отвлеку на себя часть сил противника, а ты с конным отрядом, пройдешь вон тем леском, – Евпатий указал на небольшую дубраву, тянувшуюся вдоль берега, – и зайдете с тылу.
Никита долго думал над опасным предложением друга, но все же согласился. Повернув конницу, он спустился с холма к самому берегу реки, и пройдя с полверсты, скрываемый тенью деревьев, зашел в тыл правого края половецкого войска. Дружина Евпатия приняла на себя весь натиск противника, задействовав засадный княжеский полк. Ингварь так же с трудом принял безумную идею своего воеводы. Ведь засадный полк, это последняя надежда в битве. Главный расчет был на внезапность.
Удар Русской конницы, там, где его не ждали, внес беспорядок в ряды степняков. Вдавив правый край в центр их войска, конница Никиты спутала планы неприятеля. Началась неразбериха. Половцы в панике начали разворачивать конницу, но узость пространства, не позволяла им выполнить маневр. Давя друг друга, степняки пятились к реке. Угроза нависла над всем половецким войском. Котян сам встал у руководства войска. Освободив пути отступления для элитного войска, он бросил в образовавшуюся брешь оставшиеся у него резервы. Почуяв неладное, братья, прикрываясь сражающимися ханскими отрядами, отступали на безопасные участки. Конница Никиты вновь не смогла прорваться к цели, подошедшие силы половцев вынудили его отступить. Умный и расчетливый Никита не стал рисковать, и поворотил полки назад, выйдя из окружения практически без потерь.
– Не беда! Не получилось в этот раз, получится в другой. Мы обязательно их достанем! – Не терял надежду Евпатий.
– Горячий ты парень, как я погляжу! – смеялся Буревой. Нынче и так жарковато, пришло время остудить наши головы.
Решающего перелома в битве не произошло. Изрядно потрепав ряды степняков, русские воины, решив сделать передышку, перешли к обороне. Ощетинившись длинными копьями, ратники заняли позиции на подъеме. Это не давало возможности вражеской коннице сходу прорваться. И когда половцы после небольшой передышки снова пошли в атаку, то встретили достойный отпор. Сотни копий своим острием протыкали людские и лошадиные тела. Сбрасывая врага с лошадей, ратники добивали их мечами и топорами. Кровь ручьями потекла по склону, и воды Дона обагрились. Котян бросал и бросал вперед свежие силы, пытаясь переломить ход сражение в свою пользу. Неприступной твердыней оказались на пути степняков построенные Евпатием боевые порядки русской дружины. Отбив все яростные атаки половцев, русские воины, перестроившись, двинулись на неприятеля. Прижимая его главные силы к реке, дружина Евпатия пыталась расколоть ханские войска на мелкие группы.
– Так их легче будет уничтожить! – перекрикивая шум боя, взывал Евпатий. – Бейте нещадно поганых и не давайте им опомниться!
Сражаясь наравне со всеми, Евпатий задавал темп битве, увлекая товарищей в центр сражения, и поднимая боевой дух воинства.
К исходу дня расчлененное и обессиленное половецкое войско, начало отступать разрозненными отрядами. Под натиском русских воинов, их отступление превратилось в бегство. Рязанская и Владимирская конница, преследуя неприятеля, гнала его обратно в свое логово. Хан Котян, чтобы избежать плена, пожертвовал даже своими элитными частями, бросив в бой последний резерв, только лишь, чтобы беспрепятственно скрыться. И это ему удалось. Русичи потеряли его след. Переправившись через реки Дон и Воронеж, с остатками своего войска, он ушел глубоко в степи.
Константин, с остатками баскартова войска, ушел в сторону Курска, бросив раненого брата. Истекающий кровью Глеб, еще три дня бродил в одиночестве по бескрайним половецким степям, пытаясь выйти к войскам Котяна. Но те, как будто специально избегали его, не показываясь ему на глаза. Израненный, обессиленный, он наконец набрел на небольшой отряд кипчаков, который вел на водопой своих коней.
– Эй! Сюда! Помогите мне! – закричал Глеб и помахал рукой.
Степняки заприметили его, и двое из них направились в сторону Глеба. Не останавливаясь, на полном скаку, один из них выхватил меч и срубил голову бывшему рязанскому князю, а другой, подхватил ее и сунул в мешок, который болтался на боку его лошади. Так прервалась жизнь заклятого врага Евпатия, который был повинен в смерти многих великих мужей рязанских, и получил сполна за все то зло, что причинил земле русской.