Джорджия. «Два человека вместе жуют жвачку»
Сегодня 21 января. Когда я узнала о смерти Тодда Майера, я сидела на уроке французского рядом с Кэрри.
Мы «составляли глаголы», как это называла мадам де ла Фонтен. «Составляли таблицы глаголов».
– Kate manges un gommes avec[1]. – Кэрри выводит фразу на французском в рабочей тетради. В ее ручке почти закончились чернила. У Кэрри длинные и тонкие пальцы, а на ногтях прозрачный лак, который она обдирает, когда ей становится скучно. Она задумчиво крутит ручку в руках.
– Жует avec?
– Как можно с кем-то жевать жвачку? – спрашиваю я Кэрри. В классе пахнет чипсами со вкусом лука и сметаны.
Кэрри очень blanche, то есть очень белая. Может, поэтому она настолько популярна в школе, а я, наполовину азиатка, нет. Но я, конечно, не эксперт. А еще Кэрри очень богатая, ну, или ее семья. В частной школе для девочек, в которой учится полно богатеньких детей, это важно. И белой быть очень важно.
До прошлого года Кэрри была лучшей подружкой этой Ширли Мейсон, пожалуй, самой популярной девочки в школе. Ширли тоже очень белая и очень богатая. Ширли и Кэрри всегда носили одинаковые прически, заколки, даже рюкзаки. Не удивлюсь, если они и на занятия по верховой езде ходили вдвоем или что-то в этом роде.
И тут ни с того ни с сего в начале этого учебного года они перестали друг с другом разговаривать. Понятия не имею почему.
В сентябре, когда все выбирали, за какой партой сидеть, вместо того чтобы сесть рядом с Ширли и компанией, Кэрри прошла в самый конец класса и встала прямо за моей партой. Там обычно сидела Лена Хорнби.
Кэрри ткнула в место пальцем и посмотрела на меня. Как будто я могла ей что-то возразить по этому поводу. Я пожала плечами. Тогда Кэрри села за парту, да так аккуратно, словно боялась, что стул под ней не выдержит. Я тоже села.
А потом Кэрри взглянула на меня и сказала, указывая на свою макушку:
– Мне нравятся твои кучки.
Я поняла, что она имела в виду два кольца волос, напоминавших по форме ушки. Я начала носить их в этом году. Что-то типа дани уважения принцессе Лее. Или нет.
– «Кучки» – это то, что оставляют на дороге мелкие собаки, – огрызнулась я. – Кучки дерьма, в курсе?
Кэрри даже не изменилась в лице, а просто тоже пожала плечами.
– Ну, значит, мне нравятся эти кучки дерьма у тебя на голове.
Вот и все. Неожиданно Кэрри Харпер и я стали друзьями.
(К тому же, очевидно по причине смены места в классе, Лена начала тусоваться с Ширли и ее друзьями. Странная штука – жизнь.)
Вот почему много месяцев спустя, зимой, на уроке французского, Кэрри перегибается через парту, которая стоит вплотную к моей (как и все парты в нашем классе), и улыбается. На полях она нарисовала две головы с надутыми щеками.
– Видишь? Deux[2] человека вместе жуют жвачку.
– Это просто deux человека, – замечаю я. – С чего ты взяла, что они жуют le gomme?[3]
Кэрри кивает.
– Точно.
Она пририсовывает большой пузырь рядом со ртом одного из персонажей и проводит линию от пузыря ко второй голове. И снова улыбается. У нее очень ровные зубы.
– Вот, – говорит она, постукивая ручкой по рисунку.
– Окей, теперь понятно, – отвечаю я. – Bon[4].
Мадам де ла Фонтен возвращается в класс после десятиминутного отсутствия (это в порядке вещей, готова поспорить, что, пока мы составляем «лё глаголы», она выбегает за школу выкурить «лё сигарету»).
– Les filles[5], – обращается она к нам, откашлявшись.
Мадам де ла Фонтен – самый молодой педагог в школе имени Святой Милдред. У нее длинные светлые волосы, иногда она носит джинсы с какой-нибудь необычной футболкой и пиджаком, что смотрится очень не по-учительски, как по мне. Выглядит она порой так, будто на жизнь зарабатывает где-то еще, а не в школе. Хотя, возможно, это всего лишь предубеждение, посеянное в наших головах всеми теми учителями, которые не вылезают из полиэстеровых платьев в цветочек и колготок, кажущихся им единственным приемлемым вариантом одежды.
А еще я люблю мадам ДЛФ, потому что она почти никогда не повышает на нас голос, и это очень ценно.
Сейчас она подошла к своему столу и не прекращает крутить обручальное кольцо вокруг пальца.
– Les filles. Случилось нечто, я знаю, что некоторые уже обсуждали dans les messages texte[6] за обедом. И новости очень печальные, поэтому школа решила сделать официальное заявление. Пожалуйста, отложите ваши ручки и карандаши.
Кэрри кладет ручку на стол с едва слышным щелчком.
Тут же кто-то за моей спиной шепчет:
– Какого-то пацана убили.
Но мадам де ла Фонтен этого не слышит. Она вытягивает руки по швам, пытаясь перестать крутить обручальное кольцо, словно это несолидно.
– Мальчик. Мальчик из академии Олбрайт, которого некоторые из вас наверняка знали, был найден… мертвым. Его звали… Тодд Майер.
…
Никогда о нем не слышала.
Некоторые девочки в классе прикрывают рты ладонями. Некоторые явно чувствуют облегчение, потому что уже знали, что какого-то мальчика убили. Одна девочка выглядит так, словно ее вот-вот вырвет.
Еще одна сидит рядом со мной и все время вздыхает:
– Бог ты мой! Бог ты мой!
И непонятно, действительно ли эти девочки знали Тодда Майера или просто решили привнести драмы, потому что ученицы школы имени Святой Милдред особенно к ней склонны. Например, однажды во время землетрясения трех девочек отправили домой с паническими атаками.
Амплитуда колебаний составила порядка 0,0004 балла. По сути, земляной выхлоп. Но одна из девочек потеряла сознание, и ее пришлось везти в больницу.
Возможно, вы скажете, что все девчонки – слабачки, но нет, эти же самые девчонки играли до сломанных костей на хоккейном льду, так что все не так просто.
Мадам де ла Фонтен говорит, что произошедшее – трагедия и она поймет, если кому-то нужно будет обратиться в медпункт.
Как всегда, Лена и еще одна девочка моментально поднимают руки.
– В этой академии учится мой брат, – говорю я позже. Остаток французского я пробездельничала, да и потом не обращала на уроки никакого внимания. – В каком классе был тот парень?
Кэрри, как обычно, роется в карманах в поисках жвачки.
– По-моему, в двенадцатом.
– И Марк в двенадцатом, – отвечаю я.
Кэрри поднимает брови.
– О, точно, у тебя же брат учится в Олбрайт.
После уроков мы идем к фургончику с едой, на котором красуется странный портрет старика, целиком состоящего из картошки фри. Берем большую порцию напополам. Продавец напоминает человека, который способен изнасиловать тебя, если ты будешь в одиночестве разгуливать по парку. По крайней мере, я в этом убеждена, поскольку частенько смотрю «Закон и порядок». Там, кстати, рассказывали, как однажды человек умер оттого, что ему в зад засунули банан (понятное дело, это смертельно). Голова продавца похожа на папоротник, только вместо листьев – длиннющие седые волосы. Под носом у него усы, скорее похожие на старую щетку. Такие мог бы нарисовать на лице заскучавший пятилетний малец, а вот любой нормальный человек сразу бы их сбрил. Этот видок и делает его похожим на преступника.
Но это только мое мнение.
Правда, картошку он продает дешево. Так что на его преступную внешность я предпочитаю закрывать глаза.
Кэрри худенькая и может есть вообще что угодно без вреда для фигуры. Она рассказывает, что в молодости ее мама была точно такой же, но с возрастом стала просто огромной.
– Знаешь, как морж в ботинках, – говорит Кэрри, отправляя картошку деревянной вилочкой в рот. – И когда мне стукнет лет двадцать, придется определиться, бросать есть всякую дрянь или становиться моржом.
– Думаю, моржи клевые, – отвечаю я. – Крепкие такие. Надежные.
– Ну, не все моржи, – возражает Кэрри. – Это как сказать… что все бобры крутые.
– Естественно. Понятное дело, не все моржи крутые, – соглашаюсь я, пытаясь разжевать горячую картошку с полуоткрытым ртом, чтобы заглотить хоть немного холодного воздуха и не обжечь внутренности.
Холодно, но если одновременно идти и есть картошку, то очень даже ничего. Жир из картошки растекается по венам и согревает кровь.
Я поддеваю картошку на вилку и смотрю, как от нее валит пар.
– Итак, пацан умер, – говорю я, пережевывая. – Обалдеть.
Кэрри тоже жует, и у нее изо рта вырывается пар.
– Да уж, обалдеешь, когда тебя убивают.
– А его что, убили? – Я останавливаюсь.
– Если бы он умер от рака, они бы не сказали «найден мертвым», – замечает Кэрри, ускоряя шаг.
– И то верно. – Я тоже ускоряюсь, чтобы нагнать ее. – Может, какой извращенец это сделал.
– Сто процентов. – Кэрри вжимает голову в плечи.
Я чуть не выпаливаю, что, возможно, мальчика убил продавец картошки фри, но вовремя прикусываю язык.
Кэрри выкидывает пустую коробку из-под картошки и достает подушечку жвачки из своих многочисленных запасов.
Когда мы заворачиваем за угол, Кэрри со скоростью мотоциклиста и ловкостью карманника засовывает в рот три жевательные подушечки из трех разных пачек. Я опускаю руки в карманы. С каждым шагом становится холоднее. Как будто следом идет кто-то, кто по мере нашего приближения к теплому дому гасит за нами все огни и выключает отопление. Вообще, странно, что после школы так рано темнеет. Я понимаю, что дело во времени года, но все равно это нечестно. У большинства наших ровесниц из школы есть машины, причем, судя по всему, в них тепло. Вот и сейчас мимо нас по снежной жиже пронеслось уже несколько. Например, Ширли Мейсон каждый день подвозит избранных подружек домой. В их машине гремит музыка, а девчонки ей подпевают. Ширли Мейсон водит новенький внедорожник. И зачем внедорожник шестнадцатилетке?