Читать любил я с босоногих лет.
И, затаясь на пыльном чердаке,
Я полз к врагу, сжимая пистолет,
И в шторм смеялся с трубкою в руке.
Я в прериях мустангов объезжал
И для дуэлей покидал седло.
Но старше стал, задумчивее стал,
Иное что-то, видимо, пришло.
Оно неясно опаляло кровь.
И, сам себя уже стесняясь вроде,
Я пропускал страницы о природе
И выбирал страницы про любовь…
Раз есть вопросы – должен быть ответ.
– Скажите, книги, если не секрет:
Что есть любовь? И как ее открыть? —
Сказали книги: – Надо полюбить.
– Но как узнать приход и час любви?
Сказали книги: – Это соловьи. —
Сказали книги: – Это робость встреч,
Объятий хмель и сбивчивая речь.
Как просто все! И вот она пришла.
Пришла любовь и милым назвала.
Все было так, все верно: робость встреч,
Объятий хмель и сбивчивая речь.
Все было верно до глупейших слов,
Все было точно, кроме… соловьев.
Да не беда. На то был свой резон:
Стоял апрель – наверно, не сезон.
Да, было все: луна и трепет рук,
И билось часто сердце, стук да стук:
– Теперь ты счастлив? Разгадал секрет? —
А я не знаю, счастлив или нет?
Росла беда, хоть я беды не ждал:
Едва наш пыл на время угасал,
Оказывалось вдруг, что мы вдвоем
Почти ни в чем друг друга не поймем.
Ей нравились огни боевика,
Наряды, экзотичные места…
Была она не то чтобы пуста,
А вроде бы не очень далека.
И понял я: задаром пропаду!
Что счастья так не встречу, не найду.
И я ушел. Я истину искал,
Я новых книг десятки прочитал.
И тут узнал я, что секрет любви
Не там, где хмель и где огонь крови.
А только там дороги хороши,
Где встретились две сходные души.
Сказали книги: – Помни, что она
Быть цельною и доброю должна,
И суть не в том, тонка или полна,
А чтоб была серьезна и умна.
Как просто все и ясно до предела!
Не так я жил, не той тропою брел.
Теперь я понял. Я шагаю смело.
И сколько б лет в пути ни пролетело,
Найду ее! И я ее нашел.
Все было так. Со мной была Она:
Держалась просто, строго и достойно,
Всегда добра, приветлива, спокойна,
А главное, до мудрого умна!
Суть, видно, в том, что два ума сошлись.
Все было так, все точно до смешного.
Меня поняв порою с полуслова,
Она легко заканчивала мысль.
И все вдруг стройно, плавно завертелось.
Я говорил, я душу открывал.
Вот только целовать не целовал,
В чем было дело – сам не понимал,
Но этого мне как-то не хотелось.
Я, словно предок, раздобыв дрова,
К живой искре, как к чуду, пробивался.
Летели брызги – умные слова,
А вот огонь любви не загорался.
Так к черту здесь премудрость книжных слов!
И хоть талант прозренье озаряет,
Но как и где рождается любовь?
Никто доселе, в сущности, не знает.
Итак, выходит, нету ни одной,
Горящей идеальной красотой.
Видать, имела качества такие
Одна иконописная Мария.
Но что ни век – запросы все растут.
Теперь нашлись пробелы бы и тут.
К примеру, эрудицию ее
Нигде не воспевает «Житие».
Шучу, чудак, а сердцу не смеется,
Оно болит, колотится и бьется,
Шумит в висках и все твердит мне вновь,
Что есть на свете и моя любовь!
Пускай не идеальная – иная,
Но я без книг теперь ее узнаю.
Узнаю потому, что мне она
Сильней, чем воздух, кажется, нужна.
Она придет, и будто брызнет свет,
А без нее такого света нет,
А без нее сады не шелестят,
А без нее симфонии молчат.
И я кричу сквозь звездную пургу,
Что я один без счастья не могу!
И если есть на свете ты и ждешь,
Я верю: ты услышишь и придешь!