В юности Миронов был мальчиком хоть и симпатичным, но уж больно упитанным. А девушкам во все времена нравятся юноши стройные, мускулистые, спортивные. Миронов же внешне был рыхловат и неуклюж. Но он брал другим: скромностью и доброжелательностью. Именно за эти качества его и полюбила одноклассница Галя Дыховичная (дочь известного драматурга Владимира Дыховичного, сестра недавно ушедшего от нас кинорежиссера Ивана Дыховичного). С Андреем они начали учиться вместе лишь с седьмого класса, когда две их школы – мужскую и женскую – объединили в одну (№ 170 на улице Москвина).
Вспоминает Г. Дыховичная: «Андрей не был развязным или избалованным. Он долго меня добивался. Наверное, год. В седьмом классе мы еще как бы приглядывались друг к другу, а потом… Записки писали, стихи. Нет, не смешные, а про любовь. В конце десятого класса нас рассматривали уже как сложившуюся пару.
Наш первый поцелуй случился в школе. Андрей был сильно увлечен мной, хотя другим девчонкам он тоже нравился, и они к нему приставали. Но тогда я была уверена, что я у него одна. Андрей не был красавцем. Пухленький, точно такой же, как в своем первом фильме «А если это любовь?».
Первый раз мы откровенно признались друг другу в любви в Пестове, куда поехали навестить его папу Александра Семеновича. Мы плыли на пароходе, потом шли через лес, вокруг была такая красота… Ну и раскрылись друг другу. Красиво было… Может быть, вы поймете, как это бывает в первый раз.
При всем при том Андрей был правильным и очень упорным. Он даже рано ушел с выпускного вечера, потому что на следующий день ему надо было сдавать экзамен. Он ушел, я осталась одна и страшно тогда обиделась, не поняв этой его правильности. «Вот, любимую девушку оставил одну», – думала я…»
Роман Миронова с Дыховичной закончился по вине Андрея. После школы он поступил в Театральное училище имени Щукина и стал ухаживать уже за тамошними девушками. И Галина ему этого не простила: «Мы поссорились потому, что он… загулял, что ли. Теперь я думаю, что, наверное, в училище девчонки были более раскованные, чем я. Более доступные, что ли. У нас же близости не было, хотя порой и доходило почти что до… Но я была девушкой, может быть, излишне строгих правил…
Расставаться с Андреем было очень жалко. Но в 18 лет предательство не прощается. Я случайно оказалась свидетелем его проделок и не смогла этого пережить. Я сказала: «Все. До свидания, наши дороги разошлись». Он еще делал попытки помириться, но у меня такой характер занозистый… Я очень, конечно, переживала. И родители наши тоже переживали. Потом я устроилась работать на «Мосфильм»…
А может, и хорошо, что мы с Андреем не поженились. Я думаю, рано или поздно мы все равно бы расстались: он ведь оказался потом таким любвеобильным!.. А я со своим характером не смогла бы этого пережить. Мы изредка, но встречались. Однажды он даже приезжал ко мне в гости на Ленинский, когда у меня уже родился ребенок. А я всегда ходила на его премьеры…»
Между тем в молодости Миронов ухаживал не только за своими сверстницами, но и за более зрелыми женщинами. Так, в 1962 году, во время съемок фильма «Три плюс два» он выбрал себе в дамы сердца Наталью Фатееву. Та к тому времени успела побывать замужем за Владимиром Басовым и воспитывала трехлетнего сына. На ухаживания Миронова она сначала отвечала снисходительно, но, как только Андрей признался ей в любви и стал забрасывать письмами, Наталья предпочла перевести их отношения в другую плоскость – чисто дружескую. Хотя маме Андрея, Марии Мироновой, Фатеева как невестка очень даже нравилась. Мама считала, что именно взрослая и опытная женщина могла бы составить ее сыну хорошую партию. Но не сложилось…
В середине 60-х Миронов увлекся восходящей звездой отечественного кинематографа Анастасией Вертинской. Та, как и Фатеева, поначалу тоже ответила ему взаимностью. Но едва в их отношениях наметился поворот в более серьезную сторону, Вертинская тут же нашла себе другого кавалера – Никиту Михалкова. И вскоре вышла за него замуж.
Но самая сильная любовь случилась у Андрея во второй половине 60-х, когда он уже работал в Театре сатиры (пришел туда в 62-м). Летом 1966 года театр гастролировал в Риге, и в одном из спектаклей произошла замена: вместо постоянной исполнительницы роли Салли Хайс в спектакле «Над пропастью во ржи» на сцену вышла дебютантка, неделю назад покинувшая стены Щукинского училища. Это была 22-летняя Татьяна Егорова. Позже она вспоминала:
«За два часа до спектакля, на репетиции, мы с Андреем впервые познакомились. Репетировали нашу сцену. Обстановка деловая – мой срочный ввод, обязательное знание текста, траектория роли, атмосфера, состояние, действие. Артисты, играющие в этом спектакле, репетировали год, а я должна была все усвоить за два часа. Режиссер Шатрин был неожиданно ласков и в мягкой, игривой манере быстро «ввинтил» в меня суть моей роли. Как положено по сцене в спектакле, мы сидим с Андреем на скамейке. Он уже в десятый раз проговаривает свой текст, я – свой.
– До начала спектакля – час. Думаю, все пройдет хорошо, – сказал Шатрин, давая понять, что репетиция окончена. Посмотрел на нас. Мы сидим и не двигаемся, прижавшись друг к другу.
– До вечера! – опять донесся откуда-то его голос. А мы сидим на скамейке, прижавшись друг к другу, и не двигаемся.
– Ну пока… – сказал режиссер, уходя. Вдруг повернулся – мы сидим на скамейке, прижавшись друг к другу, и не двигаемся! Смотрим на него в четыре глаза. Он на нас в два своих посмотрел и внезапно весь озарился улыбкой. По его лицу мы прочли все, что еще не осознали сами. Смутившись, встали, деловито поблагодарили друг друга, простились до вечера, до свидания на сцене. И разошлись…»
После спектакля часть труппы собралась в номере Егоровой в гостинице «Саулите», чтобы отметить ее успешный дебют. Был там и Миронов. Весь вечер Андрей и Татьяна практически не расставались, а под утро и вовсе сбежали от всех на улицу. Их прогулка выглядела весьма романтично. Вот как описывает ее сама Егорова: «Мы добежали до театра и выскочили на бульвар. Кругом цветы. Четыре часа утра. Пустая Рига. И ивы плавно покачивали своими длинными ветвями. Мы прыгали по клумбам, схватившись за руки в экстазе вдохновения, и Андрей кричал на всю Ригу: «Господи, как она похожа на мою мать!»
Утренняя заря – как с картины эпохи Возрождения. Розовая Аврора с факелом и двумя амурами стояла перед нами. Мы обвились длинными ветками ивы и застенчиво поцеловались…»
Вечером того же дня Миронов пригласил Татьяну в популярный ночной ресторан «Лидо». И там во время танца произошло их объяснение в любви. Обняв девушку, Андрей буквально прокричал ей в ухо: «Салли, я влюблен в тебя как ненормальный! Ты единственное, из-за чего я здесь торчу». – «Я тоже тебя люблю», – ответила Егорова-Салли.
После ресторана молодые люди отправились к озеру. Искупавшись, прилегли на берегу. И проспали до самого утра…
Стоит отметить, что в тот момент Егорова была несвободна – у нее был жених, за которого она собиралась выйти замуж. И три дня спустя он специально приехал в Ригу, забрал свою невесту и отправился отдыхать с ней на взморье. Они уехали, а Миронов впал в настоящее отчаяние. В отместку он стал ухлестывать за всеми мало-мальски симпатичными рижанками, однако сердце его все равно принадлежало только Егоровой. Как оказалось, она испытывала те же чувства: спустя три дня Татьяна сбежала от своего жениха и вернулась к Андрею. Но, вернувшись в Москву после гастролей, они едва не поссорились. Дело было так. Устав ждать, когда Миронов вновь обратит на нее внимание (он тогда на время куда-то исчез), Егорова решила принять ухаживания другого мужчины и отправилась к нему на свидание. Однако у Театра имени Вахтангова ее внезапно перехватил Миронов. «Ты куда идешь?» – спросил он. «На свидание», – последовал ответ. А дальше случилось неожиданное. Андрей схватил девушку за шиворот и втолкнул в стоявшую неподалеку «Волгу», где помимо водителя сидели друг Миронова Игорь Кваша и две незнакомые девушки. И вся эта компания рванула в холостяцкую квартиру (18 метров) Миронова в Волковом переулке.
Усаживая Татьяну в машину, Андрей, судя по всему, руководствовался сиюминутным импульсом. Ведь при существующем раскладе девушка была явно лишней. Дома он это окончательно понял. И когда Кваша предложил ему избавиться от «незапланированной» гостьи, Миронов согласился. Но… не тут-то было. Отозвав хозяина на кухню, Егорова закатила ему такой скандал с битьем посуды, что и Кваша, и обе девушки сами стремительно покинули квартиру. Роман Миронова и Егоровой вспыхнул после этого с новой силой.
7 января 1967 года Татьяна была приглашена на день рождения Марии Мироновой – матери своего возлюбленного. Торжество проходило в просторной квартире именинницы в Рахмановском переулке. Гостей было много, все в основном из мира искусства. И там Егорова позволила себе дерзость поспорить с самой хозяйкой. Когда Миронова заявила, что артисты Театра сатиры должны лизать одно место своему режиссеру Валентину Плучеку, девушка вдруг сказала: «Считаю, что это место лизать вообще никому не нужно!» За что немедленно удостоилась ненавидящего взгляда именинницы – спорить с собой та никому не позволяла. С тех пор Мария Миронова буквально возненавидела Егорову. И даже запретила сыну с ней встречаться. Но сын ответил отказом, впервые, наверное, ослушавшись матери, которую всегда жутко боялся. Правда, когда в 1968 году он надумал сочетаться с Егоровой законным браком, а мать категорически запретила ему это, тогда ослушаться ее он уже не посмел. Какие-то пределы его смелость все-таки имела.
Узнав, что Андрей передумал на ней жениться, Егорова решила ему отомстить. И однажды, на одной из вечеринок, позволила себе пококетничать с Владимиром Высоцким. Тот весь вечер не отходил от Егоровой ни на шаг и все песни, которые тогда исполнял, посвящал именно ей. Реакция Миронова была бурной. Вот как об этом вспоминает сама Т. Егорова: «Андрей позвал:
– Идем скорей, на минуточку, мне нужно кое-что тебе показать. Это очень важно!
Я встала, поставила бокал на стол и пошла за Андреем. Мы вышли в темный коридор, свернули налево, прошли несколько шагов в глубину. Не успела я открыть рот, чтобы спросить, куда он меня ведет, как мой рыцарь так врезал мне!.. Из носа хлынула кровь на мою белую кофточку. «И с рыцарей своих в дни испытаний все будет строже спрашивать она», – пронесся в моей голове шлейф песни (песни В. Высоцкого. – Ф.Р.).
Из носа лился поток теплой крови, я закинула голову назад, руки стали липкими. Мы оба были очень испуганы, молчали и только два платка – его и мой, и две руки встречались на территории моего «разбуженного» лица…
Таинственными путями, по колосникам, Андрей провел меня на мужскую сторону, в туалет, посадил на стул, намочил платок холодной водой, приложил к моему носу. Кровь остановилась. Не произнеся больше ни слова, мы незаметно вышли из театра. Светало.
Дома он отрешенно предложил мне:
– Попьем кофейку?
Стал варить кофе. Телефонный звонок в пять утра. Звонит актриса и сообщает, что после банкета, на рассвете, решила прийти к нему и отдаться.
– Ну что ж, раз решила, приходи, отдавайся, – сказал он и засмеялся.
У меня – ноющая боль от удара. Сижу с холодным мокрым полотенцем на переносице, закинув голову назад…
Звонок в дверь. Андрей открывает. В лучах солнца стоит хорошенькая артистка, делает два шага, переступает через порог, смело направляется к комнате – отдаваться, видит меня и… с диким воплем вылетает из квартиры. И еще долго слышен стук каблуков – нервно мчались вниз по лестнице полные ножки. Андрей тихо смеется, осторожно глядя на меня…»
Молодые люди встречались уже два года, когда в конце 1968-го Миронов наконец решился: вопреки воле матери он повел свою возлюбленную в ЗАГС. Регистрация брака была назначена на 15 декабря. Но накануне регистрации у отца Миронова Александра Менакера случился инфаркт.
А спустя еще год Егорова забеременела. Но это событие совпало не с самым светлым периодом отношений наших героев: накануне Нового года они поссорились, праздник Егорова встречала одна.
2 января 1970 года Миронов пришел просить у Татьяны прощения. Она его, конечно, простила, поскольку носила под сердцем его ребенка. Но появиться на свет малышу было не суждено: 11 января Егорова поскользнулась на улице и упала спиной на тротуар. Два дня она провалялась у Миронова в Волковом переулке, после чего у нее начались дикие боли. Ее привезли в больницу, где врачи вынесли страшный вердикт: ребенка спасти нельзя. При этом врач добавил от себя: «Не надо было травиться!» После этого больную кинули в коридоре на потертый кожаный диван с серыми замызганными простынями. Почти сутки Егорова в страшных муках рожала ребенка, заранее зная, что жить ему не суждено. Сама она описывает пережитое так:
«Нянечка постоянно мыла пол вокруг меня и агрессивно опускала в ведро грязную тряпку – в лицо мне летели брызги черной воды вместе с ее осуждениями: «Сначала с мужуками спят, потом детей травят, убивицы!» Я зажимала зубами губы, чтобы не кричать от боли, а в тот момент передо мной прогуливались пузатые пациентки «на сохранении» в байковых халатах, преимущественно расписанных красными маками, в войлочных тапочках. Они ходили вокруг кучками, показывали на меня пальцами, заглядывали в лицо и хором кричали: «Ее вообще надо выбросить отсюда! Таким здесь не место. Травилась! Травилась! Травилась!» В их глазах было столько ненависти, что если бы им разрешили, они, наверное, с удовольствием убили бы меня. Сутки промучившись в коридоре на ненавидщих глазах всей больницы, я осталась без ребенка…»
Так получилось, но в тот день, когда Татьяна родила мертвого ребенка (врач ей сказал, что это был мальчик), случился инсульт у отца Миронова – Александра Менакера. Его тоже увезли в больницу: правда, не в Тушино, а в клинику типа «люкс». Андрею пришлось разрываться между отцом и любимой. Когда числа 17-го он позвонил в больницу, где лежала Егорова, чтобы узнать, когда можно забрать ее домой, кто-то из нянечек по ошибке сообщил ему, что она уже уехала. Миронова прошиб холодный пот: ему почудилось, что Татьяна задумала что-то страшное. «Уж не убилась ли она, бросившись с моста рядом с роддомом?» – подумал он. К счастью, у него хватило ума перезвонить в больницу и поинтересоваться, куда именно и с кем ушла его женщина. Подошедший на этот раз к трубке врач сообщил, что Егорова никуда пока не уходила – ждет, когда ее заберут.
Миронов жутко переживал потерю сына, считая виновным в этом несчастье только себя. И, пытаясь загладить свою вину, в марте снова повел Егорову в ЗАГС. Выглядело это комично, поскольку всего каких-то несколько месяцев назад они уже были там с аналогичной целью, но на регистрацию так и не явились. Работница ЗАГСа недоумевала:
– Опять пришли? В том же составе! Прямо театр какой-то!
Однако заявку от молодых она все-таки приняла, назначив регистрацию на 15 апреля. Но и эта попытка узаконить отношения тоже сорвалась: Мария Миронова закатила сыну страшный скандал, и Егорова, узнав об этом, сама уговорила Андрея отложить регистрацию до лучших времен. Дескать, третья попытка обязательно будет удачной. Но третьего раза не последовало: спустя полтора года влюбленные расстались окончательно.
Роман Миронова и Егоровой закончился весной 1971 года. После этого каждый из них попытался найти утешение с другим партнером. Так, Егорова увлеклась известным сценаристом, с которым судьба свела ее некоторое время назад. Будучи большим знатоком антиквариата, он водил ее по комиссионным магазинам Москвы, где они подолгу выуживали из груды старинных чашек, тарелок, блюдец ценные экземпляры, чтобы затем купить их и с особым пристрастием разглядывать уже дома. При этом сценарист рассказывал такие интересные вещи про редкую посуду, что Егоровой никогда не было с ним скучно. Правда, иной раз она все же ловила себя на мысли, что, даже несмотря на идиллические отношения с новым партнером, ее прежний возлюбленный – Андрей Миронов – никак не выходил у нее из головы.
А что же сам Андрей Миронов? Не желая отставать от своей бывшей невесты, он тоже нашел себе новый объект страсти – 24-летнюю актрису Екатерину Градову. Впервые они увиделись в мае, когда Градова пришла устраиваться на работу в Театр сатиры (до этого она работала в Театре имени Маяковского). Их первая встреча была мимолетной и ни к чему не обязывающей. Так, во всяком случае, считала сама Градова. Миронов же был иного мнения. Спустя месяц он позвонил Екатерине домой и попросил ее о свидании, как он сказал, «по очень важному делу». Эти слова чрезвычайно заинтриговали Градову, и она согласилась. Свидание выпало на вторник 22 июня. Однако никакого «важного дела» в действительности не было. Миронов просто отругал девушку за то, что она не смогла найти его в тот день, когда была у Плучека. «Мы же договорились!» – в сердцах произнес Миронов, хотя никакого уговора между ними на эту тему лично Градова не помнила. Но разубеждать своего ухажера не стала, и в тот день они мило провели время, чередуя пешие прогулки по Москве с поездками на мироновском автомобиле. Расставаясь, договорились встретиться через неделю.
29 июня они встретились снова, и Андрей сделал Екатерине официальное предложение руки и сердца. Несмотря на то что влюбленные виделись до этого всего лишь пару-тройку раз, Градова ответила согласием. На этом свидании они решили, что поженятся 30 ноября. (Сначала, правда, выбрали другое число, 22 октября, однако родители Миронова заставили их поменять дату, поскольку в те дни уезжали на гастроли в другой город.) Вспоминает Е. Градова:
«Всю ту неделю, пока Андрей за мной ухаживал, он с родителями отдыхал на Красной Пахре и по утрам приезжал в Москву, предварительно обламывая всю сирень на даче и набивая банки клубникой. Все это он привозил на съемки в павильон (имеются в виду съемки фильма «Семнадцать мгновений весны». – Ф.Р.) и во время перерывов кормил меня клубникой и засыпал сиренью…
А для родителей его поведение в эту неделю было загадкой. Он чуть свет вставал, пел, брился, раскидывал рубашки, галстуки, без конца переодевался.
Когда Мария Владимировна приехала в Москву (они жили тогда еще на Петровке, в Рахмановском переулке), Андрей привел меня к ней домой. В тот день мы подали заявление в ЗАГС и пришли с этой новостью к его ничего не подозревающей маме.
Мария Владимировна сидела в своей комнате, опустив ноги в таз с водой, а возле нее хлопотала их семейная, очень милая педикюрша. Мария Владимировна не могла в тот момент встать, выйти и встретить меня. Андрей краснел, а я бледнела, но зашли мы вместе. Я держала гигантский букет роз. Мария Владимировна сказала:
– Здравствуйте, барышня, проходите. – Спросила: – По какому поводу такое количество роз среди бела дня?
Андрей быстро запихнул меня с этими розами в соседнюю комнату со словами:
– Я тебя умоляю, ты только не нервничай, не обращай ни на что внимания, все очень хорошо.
И остался наедине с мамой. Я только услышала какой-то тихий ее вопрос, какой-то шепот. Потом она вдруг громко сказала:
– ЧТО?!! – И снова гробовая тишина. Я вся тряслась от страха. Он ей еще что-то долго объяснял, и наконец она пригласила меня войти. Сказала: – Андрей, посади свою невесту, пусть она тоже опустит ноги в таз.
Я села, ни слова не говоря. Мне принесли чистую воду. Я абсолютно ничего не соображала, и педикюрша Зиночка сделала мне педикюр. Если бы мне в тот момент отрезали не ногти, а ноги, мне кажется, я бы и этого не почувствовала. Я была как бы прикована к этому злополучному тазу, все плыло перед глазами, а Мария Владимировна уже ходила мимо меня и сверлила взглядом. А я даже не знала, какое мне сделать лицо. Я чувствовала себя каким-то похитителем, вором, и мне ясно давали понять, что так оно и есть на самом деле. Когда все кончилось, мы быстро убежали… А нашу помолвку отпраздновали у Вали Шараповой…»
30 ноября 1971 года Миронов и Градова поженились. После бракосочетания и торжественного обеда молодожены отправились в Ленинград. На вокзал их провожали Александр Ширвиндт и Марк Захаров. Вспоминает М. Захаров: «Во время привокзальной суеты с распитием шампанского мы с Ширвиндтом незаметно для молодоженов положили в их чемоданы несколько кирпичей и портрет Ленина. Нескрываемую радость нам доставило то, что молодожены с большим трудом втащили чемоданы в купе. Мы с Ширвиндтом не переставали вслух удивляться – зачем брать с собой так много тяжелых вещей?
Андрей нам потом рассказывал, что Кате при вскрытии чемодана наша шутка не очень понравилась. Она в нас тогда даже слегка разочаровалась…»
Вспоминает Е. Градова: «Наш союз был заключен по большой любви… Андрей был очень консервативен в браке. Воспитанный в лучших традициях «семейного дела», он не разрешал мне делать макияж, не любил видеть в моих руках бокал вина или сигарету, говорил, что я должна быть «прекрасна, как утро» и что мои пальцы должны пахнуть максимум ягодами и духами. Он учил меня стирать, готовить и убирать так, как это делала его мама. Он был нежным мужем и симпатичным, смешным отцом. Андрей боялся оставаться с нашей маленькой Манечкой наедине. На мой вопрос почему – отвечал: «Я теряюсь, когда женщина плачет». Очень боялся кормить Машу кашей. Спрашивал, как засунуть ложку в рот: «Что, так и совать?» А потом просил: «Давай лучше ты, а я буду стоять рядом и любоваться ею»…
Андрей никогда не сказал плохого слова ни про одного человека. И это я могу оценить только сейчас. Тогда мне казалось, что это нормально: нелестно говорить о других, когда они этого не слышат, зла не желать, но добро делать, если только это кому-нибудь понадобится. А у Андрея с детства было заложено обратное: его буквально коробило, когда при нем начинались сплетни. «Да не принимай ты в этом участие, не обсуждай, не суди!»…
У нас с ним был такой случай. В театре давали звания – заслуженных артистов, народных. Андрей, который играл основной репертуар, не получил никакого звания! Я вся пылала гневом и разразилась монологом, что вот, мол, многие получили, и даже твоя партнерша по многим спектаклям Наташа Защипина, а ты – нет! Он поднял на меня свои ласковые глаза и сказал: «Катенька! Наташа Защипина – прекрасная актриса, я ее очень люблю и ценю и не позволю тебе ее обижать и вбивать между нами клин!» С ним нельзя было вступить в сговор против кого-либо никому, даже собственной жене. Андрей не терпел пошлости и цинизма…»
Между тем официальная женитьба так и не отучила Миронова от его холостяцких привычек. Он обожал разного рода «мальчишники», периодически позволял себе увлекаться другими женщинами. Среди последних были разные особы: и его постоянные поклонницы, и случайные воздыхательницы, и актрисы родного театра, и даже бывшая любовь Татьяна Егорова. Вот как она сама вспоминает одну из таких встреч в мае 1972 года, когда Театр сатиры гастролировал в Болгарии:
«Это был счастливый май. Патологически гостеприимные болгары – каждый день корзины с клубникой, корзины с черешней, неправдоподобные букеты роз, улыбки, встречи после спектаклей, «Плиска» и сливовица. Мы ходили кучкой – Магистр (Марк Захаров), Шармер (Александр Ширвиндт), Андрей (Миронов), Таня Пельтцер (в начале июня того же года ей присвоят звание народной артистки СССР. – Ф.Р.) и я. Мы не могли расстаться. Я в белом брючном костюме и Татьяна Ивановна в белом платье шли впереди, сзади – трое «джигитов», и мы с Пельтцер начинали петь на всю Софию: «Мы наденем беленькие платьица, в них мы станем лучше и милей!»
Вечерами, после спектаклей, мы отправлялись в огромные «ангары», где устраивались встречи с актерами. Там были американцы, англичане, французы. Посреди зала – огромная сцена, где все танцуют. Ощущение свободы, радость жизни в другой стране, в другом городе (в театре это называли «синдромом командировочного») кинули нас в объятия друг к другу, и мы с Андреем помчались танцевать! Вокруг нас в странных движениях – кто во что горазд – крутились незнакомые люди, и Андрей кричал им во всю силу своего голоса: «Это моя жена! Это моя жена!» Как будто им это было интересно. Но интересно это было мне: что же у него происходило внутри? Что в нем так кричало? Я смеялась, я была счастлива, но… и незаметно ускользала от него совсем в другом направлении…»
Вскоре после возвращения «Сатиры» из Болгарии Миронова Екатерина забеременела. А 28 мая 1973 года на свет появилась очаровательная девочка, которую в честь бабушки назвали Машей. Выписка новорожденной и ее мамы из роддома состоялась в начале июня. И надо же было такому случиться, но бывшую возлюбленную новоявленного папаши – Татьяну Егорову – угораздило в тот же день и час тоже оказаться возле роддома: вместе с актрисой Людмилой Максаковой они ехали на машине по Калининскому проспекту, но угодили в пробку аккурат напротив роддома. А в эту самую минуту из дверей с ребенком на руках вышла Екатерина Градова – в комбинированном платье в белую точечку, рукава фонариком… На тротуаре ее поджидал счастливый муж в компании своих друзей и коллег: Александра Ширвиндта, Павла Пашкова с женой Лилией Шапошниковой и др. Поскольку наблюдать за этой церемонией Егоровой было невмоготу, она стала торопить сидевшую за рулем подругу: дескать, едем скорее! «Куда? – удивилась та. – Видишь – пробка!»
Мироновская компания тем временем уселась в автомобили и двинулась точно за машиной, в которой сидела Егорова. Она видела в панорамное зеркальце растерянное лицо Миронова, который уже успел заметить, кому в «хвост» их угораздило пристроиться.
Между тем через каких-нибудь полгода после рождения дочери брак Миронова и Градовой распался: Андрей увлекся очередной женщиной, а Екатерина, узнав об этом, подала на развод. Позднее она пожалеет об этом, но будет поздно. Вот ее собственный рассказ о тех днях:
«В силу молодости, недооценки некоторых ценностей и влияний снаружи мы не смогли сохранить семью. Виню я только себя, потому что женщина должна быть сильнее. Гордость, свойственная бездуховности, помешала мне мудро оценить ситуацию, объяснить некоторые сложности семейной жизни особым дарованием своего мужа, его молодостью. Развод не был основан на неприязненных чувствах друг к другу. Скорее всего, он проходил на градусе какого-то сильного собственнического импульса: была затронута самая важная для обоих струна. Мы ждали друг от друга чего-то очень важного… Тут бы и остановиться мгновению, оставив любящих наедине с Богом и с собою! Но жизнь бурлила, предлагая свои варианты, выходы и модели…»
Стоит отметить, что одной из причин развода были также прохладные отношения Градовой со свекровью – Марией Мироновой. Е. Градова рассказывает: «Не было дня, чтобы Андрей не позвонил домой раза три-четыре. С утра: «Ну как ты, мам? Ладно, я в театре». В два часа – после репетиции – опять звонит. Вечером дома поужинал – снова звонит маме. После спектакля каждый вечер цветы – ей. Мне это казалось несправедливым. Раздражало, когда на ее выговоры, нравоучения он отвечал полным смирением. Стоит перед ней и кается: «Прости! Свинья я, свинья!» Я не выдерживала: «Вы не представляете, как он вас любит! Он меня учит стирать, убирать, готовить, как вы!»
Через несколько месяцев после развода с Градовой у Миронова по-явилась новая женщина – 33-летняя актриса Центрального театра Советской Армии Лариса Голубкина. К тому времени она была уже хорошо известна широкому зрителю по своим работам как в театре, так и в кино.
Голубкина родилась в Москве, в семье военного, ее детство прошло в Лефортове, на Волочаевской улице. Отец Ларисы был человеком серьезным и категорически выступал против того, чтобы дочь шла в актрисы. Однако мама была целиком на ее стороне, что и позволило девушке перехитрить отца: она сказала ему, что поступает в МГУ на биофак, а сама подала документы в ГИТИС.
Слава пришла к ней еще в студенчестве – в 1962 году на экраны страны вышел фильм Э. Рязанова «Гусарская баллада», где Голубкина сыграла роль Шурочки Азаровой. На следующее после премьеры утро студентка ГИТИСа проснулась знаменитой. В 1964 году она окончила институт и была принята в труппу ЦТСА.
К концу 60-х Голубкина стала одной из популярнейших актрис советского кинематографа. Зрители знают ее по ролям в фильмах «Дайте жалобную книгу» (1965), «Сказка о царе Салтане» (1966), «Освобождение» (1970–1972).
Л. Голубкина рассказывает: «Говорят, что в меня тогда были влюблены многие мужчины. Боже мой, почему я этого не знала? Я же помню: когда стала артисткой, даже немногие мои поклонники сбежали тут же. Конечно, известная актриса, что же теперь, жениться на ней, что ли? Один молодой человек пришел ко мне как-то и заявил: «Я показал твои фотографии бабушке, и она сказала: только ни в коем случае не женись!» Я так расстроилась…
Я была очень инфантильной девушкой. И в профессии, кстати, тоже: первое время с партнером на съемках не могла даже целоваться. Дико стеснялась! Если мне предлагали такие роли, отказывалась. Когда в эпопее «Освобождение» должна была сниматься обнаженной, закатила истерику и – отказалась…
Попав в кино, я увлеклась свободной жизнью – ездила по миру и благодарила Бога, что все вижу, познаю, учусь. Были у меня в тот период какие-то любовные страсти, но все они быстро «уходили в песок». А когда мужчины делали мне предложение, я отказывалась, опасаясь, что брак сразу привяжет меня к дому».
И все-таки, несмотря на строгость своих взглядов, в конце 60-х Голубкина сошлась с поэтом Николаем Щербинским. 22 сентября 1973 года у них родилась дочь, которую назвали Машей. Однако спустя всего четыре месяца после ее рождения молодые супруги расстались. Как вспоминает Щербинский, по его воле: «Мне стало просто невыносимо жить в собственном доме. Ушел внезапно, совершенно не планируя уходить. Просто отправился с кейсом по делам в Госкино, но – в плохом настроении. И подумал: неужели такое ужасное настроение от того, что возвращаться надо? А может, не возвращаться? Взял и не вернулся…»
За этот внезапный разрыв Голубкина вычеркнула Щербинского из своей памяти раз и навсегда. Даже с дочерью запретила встречаться. И уже через месяц стала жить под одной крышей с Мироновым. Тот, как только узнал, что Лариса свободна, сам к ней переехал – он давно уже положил на нее глаз.
Рассказывает Л. Голубкина: «Андрей дарил мне корзины цветов еще в институте. Он делал мне предложение четыре раза на протяжении десяти лет. А я все говорила: «Нет!» Потому что не хотела замуж. Я говорила: «Зачем нам жениться? Я тебя не люблю, и ты меня не любишь». Он отвечал: «Потом полюбим. Вот поженимся и полюбим». И он добился своего… Я вышла за Андрюшу, когда мне было уже за тридцать, но теперь считаю, что это мой первый и единственный брак. Все, что происходило до этого, – несерьезно. А тень первой жены Андрея над нами никогда не витала…»
Поскольку свою кооперативную квартиру на улице Герцена Миронов оставил Градовой (его мама долго потом не могла простить этого бывшей невестке), а однокомнатная квартира Миронова в Волковом переулке была слишком мала, ему пришлось переехать к Голубкиной – в ее новую квартиру на Селезневской улице, рядом с ЦТСА. Произошло это в феврале 1974 года. Миронов приехал не с пустыми руками: привез зеленое кожаное кресло, старинную лампу и… импортный унитаз, который в те годы считался жутким дефицитом. Голубкина потом шутила, что новый муж приехал к ней со своим сортиром.
Вспоминает Л. Голубкина:
«Все Менакеры – люди с прекрасным юмором. Александр Семенович, отец Андрея, однажды мне сказал:
– Знаешь, Лариса, Андрей очень тяжелый человек. Ты с ним не справишься.
Я возразила:
– Александр Семенович, почему вы все его ругаете? Папа говорит – тяжелый, мама – тяжелый. Оставьте нас в покое. Мы сами разберемся!..
Андрей очень серьезно, даже с азартом относился к семейным традициям. Очень любил повторять:
– Сéмью надо делать, Лариса. (Причем именно так и говорил – с ударением на «е».) – Так просто ничего не бывает.
Он был прав. Я действительно поняла: если хочешь делать семью – ее надо делать. Мы делали нашу семью любовно.
В первое время он часто заводился по какому-либо поводу, и пару раз я ему сказала:
– Андрюша, я же тебя сюда не звала. Больше всего на свете я боюсь выяснения отношений. Мне это неинтересно, и никому не нужно выяснять, кто лучше, кто хуже, кто главней и кто не главней. Все распределится и разложится по своим полкам само собой…
Скандалов не было, мы практически не скандалили. Разве что иногда конфликтовали.
– Знаешь, Андрюша, – говорила я ему, – по-моему, ты меня совсем не любишь.
А он отвечал:
– А я то же самое думаю как раз про тебя. Что ты меня не любишь…
Все равно получилось, что он оказался главным в нашем доме. Ему для этого не надо было даже размахивать кулаками, топать ногами. Он бывал грозным, но чаще по пустякам. Если Андрюша брался за что-нибудь в доме, все тут же понимали: на данный момент это главное, что он вообще делает в жизни, – столько эмоций вкладывал! Злился, если страдало его самолюбие хозяина, самолюбие человека, который все умеет делать в доме лучше всех. Когда он ругался, мы с Машей смеялись. Помню, однажды мы выносили стол (маленький красивый старинный столик) из Машиной детской. Андрей не мог сообразить, как просунуть стол в дверь, разозлился из-за этого и заорал. А Маша, крошка, подошла и говорит:
– Мам, чего это с ним?
Он вдруг очень удивился и спросил:
– Что, вы меня не боитесь?
Она сказала:
– Нет, пап, не боимся!
И тут же с него все раздражение как-то разом свалилось.
– Чего же я ору тогда? Для кого?..
В доме он больше всего ненавидел беспорядок, не переносил абсолютно! Устала, нет времени, лень – все равно дом должен быть идеальным в любой момент. С первого взгляда кажется, что это трудно. На самом деле очень даже хорошо. Скажем, я уезжала на гастроли, и как я уезжала из идеально аккуратного дома, так в такой же дом и приезжала…
Другая сложность – фатальная… Я всю жизнь привыкла ложиться спать рано: была маминой дочкой, не очень любила компании. В принципе очень общительная, заводная, а вот если специально – каждый день гудеть – нет. А Андрей не мог жить без компаний. И мне нужно было преодолеть в себе желание отдыхать после спектакля или концерта. Эта сладкая для меня привычка ушла в небытие навсегда. Мне понадобилось время, чтобы совершенно перестроиться. Так он хотел… У нас дверь вообще не закрывалась. Просто не закрывалась. Мы запирали дверь на ключ, только когда сами отправлялись в гости. Первое время мы шастали по всем его друзьям. Я до этого не пила и вообще пить не умела. Если выпивала хоть немножко, у меня немедленно начиналось отравление: температура поднималась до сорока градусов. Мама все время говорила: «Андрюш, что ж такое! Вы с Ларисой куда-то сходили, и у нее опять сорок». Я лежала, страдала, плакала, а он говорил:
– Ты, Лариска, просто сумасшедшая. Пить надо уметь.
Не то чтобы он учил меня выпивать, нет! Просто были забавные походы в гости, и я постепенно привыкала к красивой жизни. А потом застолья перекочевали к нам. У нас собиралось иногда по двадцать-тридцать человек. Причем гости могли приходить и уходить круглые сутки…»
В течение трех лет Миронов и Голубкина жили в гражданском браке и только в 1976 году, когда Андрей оформил развод с Градовой, официально расписались. Сразу после свадьбы молодожены отправились на дачу, надеясь отдохнуть от городского шума и суеты. Но друзья Миронова решили над ними подшутить. Александр Ширвиндт и Марк Захаров со своими женами дождались ночи и приехали к мироновской даче на такси. Далее послушаем рассказ самого М. Захарова:
«Сначала мы осторожно изображали ночные привидения, которые с воем ходили вокруг дома с погашенными окнами. Поскольку окна не зажглись, звуковую гамму решили разнообразить. «Привидения» стали не только выть, но еще и противно пищать и ухать. Когда пришло физическое утомление (без всяких видимых изменений на даче), Ширвиндт проявил огромную, оставшуюся незабываемой изобретательность. Он неслышно влез через окно в спальню и укусил Ларису Ивановну за пятку. Ларисе Ивановне это почему-то страшно не понравилось».
Женившись на Ларисе, Миронов удочерил ее дочку и стал, таким образом, отцом двух Машенек: Маши Мироновой и Маши Голубкиной. Правда, долгое время девочки друг с другом не общались: так хотели их мамы.
Вскоре после свадьбы Миронов поменял свою квартиру в Волковом переулке на квартиру, примыкающую к «двушке» Голубкиной. Прорубили стенку, и получилась довольно приличная четырехкомнатная квартира.
Между тем в браке с Голубкиной артист продолжал оставаться самим собой: любовных романов на стороне было у него предостаточно. В его сердце находилось место для всех: и для Татьяны Егоровой, и для Нины Корниенко, и для Татьяны Васильевой, и для совершенно безвестных женщин, которые вешались ему на шею чуть ли не во всех городах огромной страны. О некоторых из этих романов жена знала (или догадывалась), но поступала мудро: скандалов не закатывала. Когда в 1980 году, во время съемок фильма «Будьте моим мужем», Миронов увлекся Еленой Прокловой, Голубкина даже прилетала в Сочи, чтобы утешить мужа (Проклова отдала предпочтение другому мужчине – художнику фильма).
В последний год жизни Андрея Миронова его семейные дела претерпевали серьезный кризис. За несколько месяцев до смерти он уехал от жены к своей матери, Марии Мироновой. В августе 1987 года Театр сатиры отправился на гастроли в Ригу, и Миронов оттуда уже не вернулся. 14 августа актер должен был играть на сцене Рижского оперного театра в спектакле «Женитьба Фигаро». Представление началось без опозданий и продлилось ровно до 3-го акта, 5-й картины, последнего явления. Далее произошло неожиданное: Миронов внезапно зашатался, схватился за кулису и упал. Как установят потом врачи, в мозгу лопнул сосуд (у него была врожденная аневризма головного мозга). Спустя несколько часов артист скончался.
С тех пор минуло более 20 лет. Лариса Голубкина замуж больше не выходила.
Первая жена Миронова – Екатерина Градова – в 1992 году вышла замуж за ядерного физика, ликвидатора чернобыльской аварии Игоря Тимофеева, с которым познакомилась во время паломничества в Оптину пустынь. Вскоре они усыновили мальчика Алешу, взятого ими из детского дома. Вся их семья живет сейчас в деревне Горки Владимирской области.
В 1992 году дочь Андрея Миронова Маша родила мальчика, которого в честь дедушки назвали Андреем. Сама Мария пошла по стопам отца и посвятила себя сцене – она играет в труппе Театра имени Ленинского комсомола. Ее муж Игорь работает в рекламном бизнесе.
Маша Голубкина одно время активно снималась в кино (на ее счету фильмы «Хоровод», «Сыскное бюро «Феликс», «Ребро Адама» и др.). В 1996 году она вышла замуж за известного телеведущего Николая Фоменко. 9 января 1998 года у них родилась дочь, спустя несколько лет – сын.
Татьяна Егорова в 1999 году выпустила в свет книгу воспоминаний «Андрей Миронов и я», где подробно рассказала о своих взаимоотношениях с актером. Когда книга была уже закончена, Егорова вышла замуж за Сергея Шелихова. Как произошло их знакомство, рассказывает сама Татьяна:
«Мне сказали, что на даче у Марии Владимировны Мироновой живут бомжи. Я бросилась туда, осмотрела дом – вроде все в порядке. Спустилась с горки, побежала к автобусу. Смотрю: какой-то седой человек стоит на мосту. Подхожу. «Что вы тут делаете?» – спрашиваю. «Вы Татьяна Егорова? А я Шелихов. Сергей. Прочитал вашу книгу и под ее впечатлением приехал сюда. И вдруг появляетесь здесь вы сами…» Уверена, Сергей Леонидович мне послан свыше. Александр Семенович Менакер, Мария Владимировна и Андрей собрались вместе на небе и сказали: «Пусть Танька будет немножко счастлива на земле».